Пётр Кривов лежал в «коконе». Собственно, нельзя было догадаться, что это он. Кислородная маска скрывала большую часть темного лица. Из-за стекла бокса был виден лишь закрытый левый глаз.
"…Сейчас Кривов в искусственной коме. Ожоги почти всей поверхности тела и внутренних органов, хорошо что не сильные. Еще две минуты и все было бы кончено. А вот лучевую он схватил по полной. Впрочем, прогноз хороший. Две недели интенсивной терапии в коконе и можно переводить в палату…"
Макс слушал в пол уха. Да и Док говорил скорее для себя, не обращая внимания на реакцию застывших у стекла десантников. Интересно, видит ли Кривой сны? Или искусственная кома просто выпадет из его времени. Такое уже случалось с самим Максом. В далеком детстве. Образы уже давно стерлись и он помнил это скорее по рассказам мамы. В шесть лет ему вырезали аппендицит. Он очень боялся, и когда надевали кислородную маску, после введения наркоза, пытался оттолкнуть ее руками, пока не уснул. Уже в палате, после операции, начав приходить в себя, он делал движения руками как будто отталкивал маску. Это были несколько часов полной пустоты, которую он никак не воспринял. Интересно, смерть такая же? Это наш персональный ад в виде мучительного стыда за все зло совершенное в жизни и абстрактное единение с Богом, как учат в школе или все же пустота, окончание всего? Макса бросило в жар от ужаса, как обычно случалось при таких раздумьях. На спине выступил холодный пот. Он оторвал взгляд от кокона и огляделся по сторонам пытаясь сбросить оцепенение и прогоняя страх старой формулой: «БОГ ЭТО ЛЮБОВЬ. МЫ ЖИВЕМ И УМИРАЕМ РАДИ ЛЮБВИ К БЛИЖНЕМУ. ИНАЧЕ ВО ВСЕЛЕННОЙ НЕТ СМЫСЛА». Макс несколько раз повторил мантру, стараясь наполнить каждое слово образами. Ужас отступил, а по телу растеклось приятное тепло. С Кривым всё будет хорошо…
Десантник не дожидаясь товарищей направился к выходу из отсека, когда переборка открылась и вошел майор Охато.
- Вольно. – не дожидаясь приветствия десантников сказал он. – Здравствуйте. – и протянул руку стоявшему ближе всех к выходу Максу. Не то чтобы для Макса это было неожиданностью. Просто раньше он не сталкивался с командиром экипажа так близко, чтобы был повод поздороваться за руку. Охато чуть улыбнулся заметив секундную растерянность десантника и пожав руку Макса отечески похлопал его по плечу.
- Молодцы, что не забываете товарища. – фраза была обращена ко всем.
Макс несколько неуклюже, как ему показалось, посторонился, пропуская Охато в отсек. Майор также спокойно поздоровался со всеми присутствующими, включая дока.
- Как здоровье рядового?
- Поправляется, Иван Петрович. – Док скорчил гримасу, которая у него считалась улыбкой.
- Тогда давайте пройдём в кабинет и вы подробно всё расскажете – не будем мешать бойцам общаться с другом.
Эта фраза удивила Макса. Кривой лежал в коме и, скажем прямо, не был настроен общаться. Хотя, с другой стороны, что они здесь тогда делают? Слушают Дока? Пожалуй Охато не шутил. Макс вернулся к стеклянной стене изолятора и встал рядом с десантниками, молча смотрящими на борющегося за жизнь товарища.
Док и майор прошли в конец медотсека в кабинет командира медслужбы. В отличие от подсобки Крауза у Эдварда Нортона царил идеальный порядок и чистота. Из-за этого помещение казалась маленьким и неуютным. Док сел за письменный стол занимавший половину каюты и жестом пригласил Охато сесть на стандартный откидной стул у противоположной стены. Врач никогда не принимал в своей каюте, но на этом стуле Охато почувствовал себя пациентом.
- Рядовой Кривов выкарабкается - без вступления начал Док.
Майор молча выслушал отчёт о состоянии десантника. В общем-то он был в курсе, но лишний раз можно и послушать. Могли всплыть какие-то детали. Да и личное отношение... Когда Док закончил, Охато немного помолчал, пытаясь понять с чего же начать.
- Насколько я понял из отчета и с ваших слов, причинами травм рядового Кривова явились сильный удар и облучение. Есть ли что-то, что могло бы указывать на другое воздействие?
- Что вы имеете в виду, товарищ майор?
- Есть ли у рядового травмы, или, скажем, отклонения в организме, которые могли быть вызваны другими воздействиями.
- Я не могу указать на причину удара или предмет, которым он был произведён. Скажу прямо, у меня нет ни квалификации ни инструментов, чтобы по характеру осколков забрала определить это.
Охато улыбнулся.
- Расслабьтесь, Док. Это не расследование. Для меня вашего отчёта достаточно. Конечно, когда мы вернёмся, вас потаскают по комиссиям, как и очень многих, включая меня, но это Вы и сами знаете. Меня сейчас беспокоит другое. – Майор вновь улыбнулся – Попробую зайти с другой стороны.
Док сморщился, изображая ответную улыбку.
- Чтож попробуйте, Иван Петрович.
- Ваша служба проводит регулярные обследования экипажа. Честно говоря, эти отчёты я читаю не так внимательно. Есть ли какие-то изменения за последние две-три недели?
- Состояние экипажа в пределах нормы. К тому же периодические обследования выполняются раз в месяц, что соответствует распорядку. А на более частые обследования у нас недостаточно персонала.
- А обращения, жалобы?
- Незначительное увеличение мелкого травматизма. Ушибы, растяжения. Это естественно при смене обстановки.
- Смене обстановки?
- Сначала разгон, затем торможение. Теперь орбитальный дрейф. Пусть незначительно, но деятельность экипажа меняется. К тому же изменение вектора гравитации. И у десанта началась работа. Впрочем, у них травматизм отсутствует… За исключением Кривова.
Охато откинулся на стуле, пытаясь охватить взглядом каюту в целом. Что-то в ней было не так. Слишком мало личных вещей? Идеальный порядок и чистота?
- А психологическое состояние?
- Жалоб нет. Результаты периодических тестирований в норме. Я не понимаю что Вы хотите от меня услышать?
- Хорошо… Эдвард, к Вам обращались сотрудники инженерной службы?
- Да. Четыре дня назад растяжение у рядового Митчела. Ничего страшного, я даже не поменял режим.
- С растяжением можно работать?
- Растяжение громко сказано. Парень захотел отдохнуть.
- Такое часто бывает?
- Пожалуй нет. Я не поощряю подобное.
- И все это знают.
Док пожал плечами. Охато попытался поймать его взгляд, но глаз из-под нависших бровей и морщинистых век почти не было видно.
- В поведении рядового Митчела было что-то необычное?
- Кроме того, что он симулировал травму? Нет.
- Хорошо, Док. Спасибо за помощь.
- Обращайтесь.
Охато встал и аккуратно сложил за собой стул. Врач по прежнему сидел за столом, как будто ожидая ухода незваного гостя. Майор открыл переборку, но остановился на пороге. Только теперь он обратил внимание на то, что стол Дока был абсолютно пуст. Ни планшетов, ни инструментов. Охато вдруг понял, в чём заключалась странность этой каюты. Он видел такие каюты раньше и их владельцами всегда были особисты. А еще он мог поклясться, что на корабле есть еще одна такая, хотя ни разу в ней не был.
- Кстати, Эдвард, вы общаетесь с медиками десанта?
- Нет. А нужно?
- Они ваши коллеги.
- Поймите меня правильно, товарищ майор. У них хорошая подготовка. Но их задача лишь стабилизировать раненого и доставить ко мне.
- У них есть психологическая подготовка?
- Базовая.
- Их шесть человек.
- Да.
- У вас три человека.
- Да.
- Я временно передам их в ваше распоряжение. Проведите психологическое тестирование всего экипажа, включая десант. У вас неделя.
- Во-первых, это собьёт графики плановых обследований. Во-вторых, Вы не можете обеспечить своевременную явку десантников даже на плановые обследования.
Вот так. Охато какое-то время смотрел на Дока, пытаясь понять что делать. Поставить его на место? Дверь в коридор была открыта, но десантники находились достаточно далеко и не могли слышать разговор. К тому же обострение сейчас не поможет...
- Эдвард, я договорюсь со Щукиной и обеспечу явку всех десантников. – как можно спокойнее сказал майор. – Организуйте, пожалуйста, тестирование. Боюсь, что у нас начинаются проблемы медицинского характера.
Охато вышел в коридор и закрыл за собой переборку. Остаётся надеяться, что последнее замечание заинтригует врача. Возможно, заставит его как-то проявить себя — вскроет мотивы.
Через год после начала миссии Охато понял, что слишком плохо знает своих людей. Интуиция подсказывала, что Док первая ласточка. В этом свете, ещё более странным было то, что Док был отличным специалистом. Судя по личному делу, он был лучшим специалистом медслужбы из тех, с которыми Охато доводилось работать. Майор вышел из медотсека уже не обращая внимания на десантников и направился к крайнему кольцу — нужно было подумать.
«Крайнее» кольцо находилось в кормовой части обитаемой зоны и связывало сектора с аврийными модулями. Кольцом пользовались только во время тренировок эвакуации, а боевой распорядок предписывал держать его свободным. Кроме того, секторальные переборки всегда должны были оставаться задраены и тренироваться в нём было неудобно. Поэтому, любивший думать на ходу Охато занял кольцо для себя. А чтобы не тыкаться в «сектора», по просьбе майора, Крауз сделал простенький скрипт, который автоматически открывал переборки при появлении Охато, разумеется в небоевоми режиме.
Войдя в ритм гулких шагов, майор попытался найти «правильный» вопрос. Но сознание зациклилось на «с кем я работаю?», «почему именно они?», «что мы тут делаем?». Не хватало ещё чего-то. Охато резко остановился. Не мы, а я. Что я тут делаю!? Действительно, его БДК вытащили на Альфу с Эпсилона, хотя второй флот располагает нужными ресурсами. Поэтому и анализ экипажа нужно начинать с себя. Майор вновь пошёл, пытаясь с каждым шагом наполнить выбранное направление мысли «плотью».
Как из общения со штабными, так и по развитию «карьеры», Охато знал, что обладает репутацией труса и перестраховщика. В разведупре его никогда не использовали в реальном бою. Возможно, даже была фраза жирным красным шрифтом написанная в первых строках личного дела. Что-то вроде: «Нерешительность. Низкая вероятность осознанного вхождения в управление в условиях давления среды, как следствие доминирования типа строя психики культурно обусловленный». Впрочем, своё личное дело он никогда не видел. Была фраза или нет, но все его предыдущие «боевые» сводились к прощупыванию обстановки. Работе по легенде, чаще всего под прикрытием учений. Таким образом, его способность вовремя сбежать, подкрепив бегство положениями устава и дырами в приказах, была использована командованием на всю катушку. А его интуитивные прозрения в оценке угрозы не только спасали жизнь экипажа и сохраняли матчасть, но и давали больше данных аналитикам разведупра, нежели голые факты. Его сюда послали не случайно, ожидают, что он вернётся. Что-то увидит, струсит и вернётся. Но что он должен увидеть?
Нападение пиратов на исследовательскую станцию — слабая легенда, это было понятно изначально. «Обеспечить безопасность периметра, снять выживших ценное оборудование и данные, законсервировать станцию, заправиться и вернуться» — стандартный протокол, который не даёт не только ответов, но и не формирует определённый образ действий, нацеленный на решение конкретной проблемы. Как говорится, принеси то, не знаю что. Значит командование может лишь предполагать какая возникла проблема или проблемы исходя из характера работ, которые велись на станции. Но его в суть работ не посвятили. «Исследование активности Проксимы Центавра. Экспериментальные работы по проблематике звёздообразования под управлением научного совета по астрофизике АН. Выполнение экспериментальных работ по заказам астрофизических НИИ» - это ни о чём. Могли бы просто написать, что все работы засекречены. И специалистов по профилю в экипаж не включили. Следовательно, проблема не связана с характером работ напрямую, а их суть не будет понята экипажем за отсутствием специалистов - секретность не пострадает. Но что тогда?
Охато вновь остановился. На самом деле, проблема не связанная с работой станции очень плохой вариант. Абсолютно неизвестно к чему готовиться. Охато подумал, что завершить миссию следует прямо сейчас. Заправиться с минимальными работами на станции и уходить. Нужно вызвать Щукину и убедить её в необходимости эвакуации. Он уже потянулся к нагрудному карману за планшетом, но остановился. Это безполезно. Она никогда на это не пойдёт… Майор проследил взглядом за аварийными указателями, выползающими как цепочка муравьёв из ближайшего прохода и продолжил путь. Она из NCP, а он из Мунлайта. Их уравновесили. Она не даст ему уйти до того, как запахнет жареным, а он не даст ей биться до последнего. Хорошая конфигурация — Охато даже улыбнулся. Это очень плохо, но придётся ждать.
Ладно, а что с Доком? Наличие биологической опасности маловероятно. Он спец по травмам и ранениям. Да и если стоит задача вернуться, миссию бы снабдили соответствующими инструментами и другой легендой. Зайдём сбоку — Охато посмотрел на зелёную стрелку пересекающую его путь и аккуратно её перешагнул, как в детстве перешагивал трещинки в мостовой.
Предположим, что Док как-то связан с внутренней безопасностью. Кто-то ведь должен следить, чтобы агенты влияния не зарывались… Карпов не в счёт, он по должности хоть и особист, но дела своего не знает. Для этого я его и выбил с мунлайтовских вместо Изи. Может ли быть целью выявление конфликта интересов? Но зачем городить такую сложную конструкцию с многолетней миссией ради высвечивания агентуры? Охато попытался вспомнить аномалии в назначениях, но кроме Щукиной, на ум никто не приходил. Больше никто не попал в экипаж с ключевых постов либо наоборот «из ниоткуда». «Агентура» была известна, либо далека от ключевых постов, а карьерной ступенькой подобные экспедиции никогда не были, разве что, для рядовой десантуры... Всё-таки Щукина? Что док должен про неё выяснить такого, что нельзя выяснить с меньшими затратами?
Или всё же нужно засветить направление деятельности? Но где? Если дома, то Охато не обязательно возвращаться. Тогда достаточно послать любого и слить информацию об этом. На станции? Но тут вряд ли кто выжил. К тому же в экипаж не поставили ни одного учёного или чиновника по профилю, который мог бы стать катализатором. Родственные связи? Возможно... Но выяснить это не реально... Охато решил отложить данную линию на потом, так как информацию необходимую для разработки невозможно было получить до выяснения вопроса с выжившими. Но что ещё? А вернее, кто ещё участвовал в формировании экипажа, кроме Мунлайта в лице разведупра шестого флота и NCP в лице ГРУ генштаба?
Майор остановился в третий раз. Он вспомнил один из разговоров с Мельниковым незадолго до отбытия. В последние недели они много общались, занимаясь формированием экипажа. В тот раз это была приёмная генерала. Охато смотрел в широкое низкое окно на зеленоватые тени вырезанные в мрачном скалистом ландшафте падающим за горизонт Эпсилоном. Генерал искал какие-то бумаги (вот роскошь-то) на столе Марты. В двух чашках на подносе переставленном на табурет дымился натуральный кофе.
- Товарищ генерал, две недели осталось, а у меня нет медслужбы...
- Иван Петрович, я делаю всё возможное, но политуправление просто озверело. Они режут всех! Вы не поверите, чего мне стоило оставить Вам Петрушина.
- Алексей Маркович, мы на парад собираемся? При чём здесь политуправление?
- И не говорите, и не говорите. - генерал задел коленом табурет, чуть не расплескав кофе.
- Знаете что, Иван Петрович? Давайте всё-таки пить кофе. Марта придёт минут через пятнадцать и сама всё найдёт. Кстати, когда на двести третьем периодические проходили?
- Ещё пол года не прошло. - Охато взял чашку протянутую Мельниковым. В его громадной руке она казалась напёрстком.
- Это хорошо, это очень хорошо...
Потом они вроде бы сидели уже в кабинете и потягивая кофе решали вопросы по технике.
Охато ощутил пробежавший по спине холодок. Идти дальше по кольцу расхотелось. При чём здесь политуправление? В чём интерес идеологической власти на этой станции?