*********************Бегучие огни********************
Марина радостно всматривалась в далёкие огни, забыв о холоде и не чувствуя больше усталости. Теперь она дойдёт и сядет в поезд. Вот только – поле перейти… Ноги не держали Марину, и она шлёпнулась. И тут – кр-рак! – лопнула дужка крепления. Не везёт ей сегодня! Теперь придётся идти пешком. Ничего, она дойдёт. Ей только – поле перейти…
Марина аккуратно связала бечёвкой ставшие бесполезными лыжи и, взвалив на плечо, пошла пешком. Ноги утопали в снегу, лыжи больно врезались в плечо, а огни были всё так же далеки!
- Блуждающие огни, - подумала Марина. А она-то радовалась… Это вовсе не поле, это замёрзшее болото! – поняла Марина. – Только на болотах бывают такие обманные огни, огни фантомы. Они зовут за собой одиноких путников и заманивают всё дальше… Ей никогда отсюда не выйти!
Она вдруг поняла, что сидит на снегу, размазывая по щекам слёзы, и никуда не идёт. «Сидеть нельзя, замерзнешь!» - сказала себе Марина. И вот она уже дома, на плите свистит, закипая, чайник… А может, это свистит ветер в полях?
Марина хотела встать – и не смогла. Ноги больше не желали слушаться, и Марина подумала, что если она умрёт, об этом никто не узнает и никто не будет плакать о ней, не будет её искать. Её никто не найдёт…
*******************Танцы под луной******************
Дима нашёл Марину, завершая ежевечерний десятикилометровый круг на лыжах – он тоже любил хороший километраж и не давал себе поблажек. Вот и сегодня, вернувшись с работы позже обычного, поехал кататься. В лесу уже стемнело, но на просеке можно было разглядеть лыжню. Дима решил вернуться домой через поле. В свете серебряной луны оно казалось призрачным, ненастоящим, а Дима верил в чудеса. Вдруг ему повезёт – и он увидит эльфов, танцующих под луной!
С наслаждением вдыхая морозный воздух, Дима пёр напрямик через поле, чувствуя, как ноют усталые мышцы: все десять километров он бежал не останавливаясь. Достигнув поля, разрешил себе перейти на шаг. И – нашёл Марину! Вернее, сперва он нашёл лыжи, аккуратно стянутые бечёвкой. Метрах в пяти от лыж темнел на снегу бугорок. Дима подъехал поближе. – Бабушка! Замёрзла!
Дима положил голову бабушке на грудь и услышал, как бьётся её сердце. – Живая! – с облегчением подумал Дима и, взвалив на плечи неподвижное тело, удивился: «Вот так бабулька – божий одуванчик! Невесомая, точно эльф. А рюкзак у эльфа – мама дорогая… И понёс её леший на ночь глядя на лыжах…
- Сейчас, сейчас, - торопливо шагая через поле, скороговоркой бормотал Дима. – Я вас чаем напою горячим, спиртом разотру – и всё пройдёт! А утром домой отвезу, на мерсе.
Как здорово, что он сегодня поехал, заставил себя, хотя ему страшно не хотелось: он поздно вернулся с работы и зверски устал. Хорошо, что поехал! Ещё бы немного, и она бы замёрзла. А она – дышит! Дышит! – радостно повторял про себя Дима.
Заперев массивные ворота на магнитный замок, Дима отнёс свою ношу в дом и бережно опустил на диван. В доме было тепло, в гостиной горел камин, но Дима заботливо укрыл бабушку шерстяным ирландским пледом – с головой, чтобы скорее согрелась.
- Дим, кто это? Ты кого притащил? – в гостиную вошла девушка, чем-то неуловимо похожая на хозяина коттеджа.
- Сам не знаю, - признался сестре Дима. – Бабушка… Замёрзла. Сейчас размораживать будем.
Вдвоём они стянули с неподвижной женщины обледеневшую куртку (как же она в такой шла?), размотали тёмный старушечий платок – и ахнули: под мешковатой, мокрой и грязной одеждой оказалась удивительной красоты девушка с бронзовыми длинными волосами (Дима ни у кого не видел таких волос!). Под тёплым пледом щёки незнакомки порозовели. На виске подрагивала тоненькая жилка.
- Вот так бабушка! Колдунья. Медея! – обрёл дар речи Дима.
- Ну что же ты? Буди её поцелуем в уста, а я пойду поставлю чайник, - поддразнила Диму сестрёнка и убежала на кухню.
- Ну давай, просыпайся, спящая красавица! – сквозь сон услышала Марина. – С неё портреты писать, а она в снегу валяется…
****************************Медея*****************
Кто-то настойчиво тряс Марину за плечо, и она открыла глаза. – «Ух ты! – восхищённо присвистнул кто-то у неё над ухом. – Глаза у нас золотые, как мёд! Ты не гречанка случайно? Только у греков – такие глаза…»
- Наполовину, - через силу улыбнулась Марина склонившемуся над ней парню. В его глазах, неотрывно смотрящих в глаза Марины, искрилось веселье. А у него красивые глаза…
-Калос иртатэ! – схохмил парень (греч.: "с приездом!") и, перейдя на греческий, заговорил взволнованно и очень быстро. Марина не поняла ни слова.
- Не торопись, я не понимаю ничего…
- Не понимаешь? Родной язык не понимаешь? – огорчился незнакомец (сколько ему, интересно? Лет тридцать… или меньше?)
- К тому же, у тебя произношение… странное! - не удержалась согревшаяся под пледом Марина. – И не тарахти! Завёлся как радио. Эзо Афина! – съехидничала Марина (прим.: этими словами начинает радиовещание «Голос Греции»). Она не помнила, как оказалась в этом гостеприимном доме, но ей здесь было хорошо – впервые за последние пятнадцать лет…
- Значит, радио мы слушаем! – заключил довольный Дима. (Чтобы «поймать» афинское радио, недостаточно просто включить радиоприёмник: нужна хорошая антенна. Антенны у Марины не было, она вставляла в разъём приёмника длинную тонкую проволоку с расщеплённым на тонкие усики концом, который выпускала на улицу, защемив оконной рамой. Ещё надо было знать время передачи. Ещё – отыскать на шкале нужную волну. И тогда – в маленькой квартирке на окраине Москвы говорили Афины…
Марина не понимала быструю взволнованную речь диктора (афинские новости читались скороговоркой и очень эмоционально, так что их можно было слушать даже не зная языка). А после выпуска новостей на радио звучали песни (ради которых, собственно, и убегал на улицу тонкий проводок), от которых у Марины сжималось сердце.
Песни были разные, но все они были – о любви. Одни переполняли душу светлой грустью, в других плескалось безудержное веселье, и Марина, чистя на кухне картошку, притопывала в такт ногой. И не представляла себе, как можно жить без этих песен…).
Всё это Дима узнал не спрашивая – по одному вырвавшемуся у Марины слову – «завёлся, как радио». Взбалмошная, сумасшедшая девчонка, - с нежностью думал Дима. – Катается одна, на ночь глядя… Норовистая лошадка! Мужа тебе надо хорошего, чтобы в узде держал!
Дима заметил сломанное лыжное крепление и понял, что случилось. О том, как всё было на самом деле, Марина рассказывать е стала. И не отвечая на его настойчивые вопросы, молчала, завернувшись в плед и прихлёбывая из большой кружки горячий чай – с сахаром, как она мечтала.
- Скажи хоть что-нибудь! – взмолился Дима («Да, с ней, пожалуй, будет непросто»). – Я тебя чуть живую нашёл, почти километр на себе тащил – с лыжами и с рюкзаком! Ты мне все плечи… отлежала! Как у тебя сил хватает такой рюкзак таскать? У тебя там что, кирпичи?
- Один.
- Что – один?
- Кирпич один. Ты не бойся, я не сумасшедшая. А кирпич – это для тренировки, я забыла про него совсем…
- Ну вот! Полтора километра тебя нёс, ещё и с кирпичом, а ты мне даже спасибо не сказала.
- Спасибо. Эвхаристо.
…Что это с ней? Лежит на диване в чужом доме, и из всей одежды на ней только клетчатая мужская рубашка (единственное, что осталось у Марины сухим!). Всё остальное неизвестно где, а она пьёт чай и препирается с хозяином дома, которого видит впервые в жизни! Марина поймала себя на мысли, что ей нравится их дурацкий разговор, нравится этот гостеприимный дом. И чай (в который Дима щедро плеснул коньяку). Хозяин дома ей, кажется, тоже нравится…
«Хозяин» тем временем вынул из её рюкзака кирпич и, вертя его в руках, с интересом смотрел на Марину. Их глаза встретились. «С кирпичом катается! Она точно – сумасшедшая! И я её, кажется, люблю» - сказал себе Дима.
«Стоп!» - скомандовала себе Марина. Это простое гостеприимство. Так сказать, издержки воспитания. И не надо придумывать то, чего нет. Она не позволит, она дала себе слово – больше никогда и ни с кем! И вообще ей давно пора уйти. Загостилась…
- Ты… как тебя зовут-то? Проводи меня на станцию. Или хоть дорогу покажи. Мне пора уже – домой (а так хотелось остаться…)
- Меня Дима зовут, - сообщил Марине хозяин коттеджа. А сестру – Ника, Никея. Она тебя проводит и дорогу покажет…
- На станцию? – уточнила Марина.
«…На станцию. Ночью. В промокшей насквозь одежде и с кирпичом в рюкзаке. Интересно, сколько ей? Тридцати, наверно, нет. Упрямая какая! И красивая. Даже такая – замёрзшая и измотанная до предела. Как здорово, что я её нашёл!! – думал Дима. – Мне просто сказочно повезло! Эльфы не обманули –и станцевали под луной…».
Марина нехотя вылезла из-под мохнатого пледа и спустила ноги с дивана. Дима с трудом заставил себя не глазеть: ноги были красивые. В доходившей ей до бёдер длинной мужской рубашке, Марина стояла – на этих невозможно красивых ногах, беспомощно озираясь. Нет, он не мог не смотреть, это было выше его сил!
- А где мои джинсы?
- Джинсы завтра высохнут. Ника их в машинку бросила, стирать. На них грязи вагон. Где ж ты так изгваздалась? (Марина вспомнила речку Яхрому, мокрое и грязное бревно, по которому она ползла сидя верхом – под беспощадный комментарий Игоря Софроновича, - и не ответила). – А свитер выбросила, - мстительно продолжил Дима. – Он дымом пахнет и прожжен в двух местах. Где ты его прожгла-то?
- Это искры от костра попали, - пояснила Марина. – А в чём же мне ехать?
- Наденешь другой, у Ники их много, выберешь. Ну давай уже, иди... Ника! Проводи нашу гостью в ванную.
- В ванную?..
- А ты куда собралась? На станцию? А знаешь, который час? У тебя, наверное, мозги ещё не разморозились, - выдал Марине вежливый Дима.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/10/13/137