Екатерина Рождественская. Снайпер, но не киллер

Анатолий Холоденко
Мое сегодняшнее появление в "Буквоеде" было спонтанным, наугад и на удачу. Пролетев быстрым шагом сквозь тесные ряды бесконечно интригующе-интересных, захватывающих ум и воображение, вымирающих, как класс, книг, я, наконец, оказался у подиума, уже повидавшего множество литературных презентаций, на котором в это мгновение стояла, сжимая микрофон в руке, не лишенная стройности фигура, лицо которой мне показалось узнаваемым. Я взглянул на афишу презентации, установленную на проходе в небольшое, насыщенное сидящими людьми помещение,
"Екатерина Рождественская, главный редактор журнала "7 дней", фотохудожник и 
- здесь я плотоядно  облизнулся - дочь известного поэта-шестидесятника Роберта Рождественского". 
"Плачет девочка в автомате, вся в слезах и губной помаде"... -  Вместо приличествующего моменту стихотворного Рождественского подарка выдала энергичную строчку моя завсегда дурацкая память. Впрочем, позже оказалось, эта память вполне попала в струю, заданную буквоедовской гостьей, оказавшейся той самой фотохудожницей, которая уже который год варганила великих людей истории из разнообразно-пестрого  материала известнейших людей нашей современности. Подручный людской материал и вправду поражал звездностью: люди, привлекающие внимание миллионов, стояли к Екатерине едва не в очередь, легко позволяя лепить из себя любимых подчас черт знает что - из телесных тканей душки Филиппа Киркорова, например, сотворили нетленный образ царя нашего Петра Первого, великого и ужасного. Более чем оригинальный проект быстро набирал популярность, за все время своей работы пропустив сквозь призму своего объектива самых махровых монстров культуры и искусства, блистающих в общем числе, уже превышающем более трех тысяч.
Мое появление совпало с рассказом Екатерины о ее работе по перевоплощению певца Олега Газманова в статую Давида. Оказалось, Екатерина Робертовна, присмотревшись ко внешнему абрису эстрадного кумира, предложила было ему роль героя Французской революции Марата, по идее, возлежавшем, согласно легенде, зарезанным в ванне. Узнав о предложенном ему вдохновляющем образе, Газманов от предложения в ужасе отказался, заявив, что видит себя в более оптимистичном образе известного своими идеальными пропорциями Давида. 
Екатерина ахнула, но виду не подала, сильно сомневаясь в физическом соответствии уже далеко не юного мэтра эстрады. Маэстро, тем не менее, был абсолютно спокоен, заверив, что его физические кондиции вполне соответствуют мифологическим, несмотря на грядущий в ближайшее время пятидесятилетний юбилей, ради чего, собственно,  все им и предполагалось.. Екатерина, явно не чуждая авантюрам, подумав, решила соглашаться, пойдя на поводу есаула нашей эстрады, в момент подготовки съемки распорядившегося приобрести колготки телесного цвета, что и было сделано ассистентом в ближайшем метропереходе.
Кухня созидания очередного шедевра выглядела следующим образом: Газманов, сжимая в мускулистых руках легедарную, поразившую Голиафа пращу, возвышался на специально подготовленном столе, а на полу, ловя удачный ракурс, устроилась безбашенная дочь великого поэта. И все бы ничего, процесс съемок почти пошел, но с трудом сдерживаемый мат сверху едва не разрушил зарождающуюся  атмосферу творческого контакта.
Оказалось, разоблачившись догола, семикратный обладатель национальной российской премии "Овация" попытался влезть в те самые женские колготы, не учтя разницы в естественных пропорциях "М" и "Ж". Кое-как, тем не менее, в эти специфические штуки он себя без мыла втиснул, оставив, как на грех, не помещающиеся никуда две впечатляющих, грозно нависающих над бедным фотохудожником, детали, обреченные на безжалостную коррекцию фотошопом.
 Дочь поэта-шестидесятника стойко пережила данные досадные моменты как неизбежные  издержки профессии, но сегодня и сейчас, оглядываясь на эти, заполненные всевозможными коллизиями десятилетия своей уникальной работы, не без грусти в голосе произнесла:
"Никакие они не звезды, а, скорее, дети незрелые, без особого воспитания, без необходимого образования"...
По окончанию встречи с героиней вечера, презентовавшей здесь свою новую книгу,  в том же ключе описывающей нескучные детали ее явно неординарной творческой жизни, я, извинившись, на мгновение вклинился в традиционный для "Буквоеда" процесс раздачи надписываемых на обложках автографов.
Рождественская одарила меня своим живым и праздничным взглядом и благосклонно приняла  из моих рук встречный бумажный огрызок с далеко не звездным писательским именем автора этих строк, который - я почти не сомневался - будет расценен как мусор, способный осложнить ее, установившуюся в московской колее, наезженной мерседесами, жизнь.
И все же, верный себе, я эту залетную райскую птицу нагнал - на выходе из "Буквоеда", на видавшей виды панели Невского, где я, бывало, и не таких кадрил.
"Добрый вечер! - сказал я ей, взглянув внимательно в ее смеющиеся ожиданием праздника глаза. - Это я, тот самый, который свою визитку вам совал"...
Рядом с Екатериной - я бросил оценивающий взгляд на ее сегодняшние, надетые по выходу,  крылья эскорта - обретался какой-то неопрятный, поросший волосами, молодой человек, а с другого плеча тусовалась овца, напрочь лишенная женской привлекательности.
"Чего вы от нас хотите?" молча вопрошала троица, застигнутая из ничего возникшим варягом врасплох.
"Я знаю город, я здесь живу... - ронял я свои, не совсем уверенные, слова. - Хотите, покажу вам все интересные на этот вечер места?"
Козлоподобный юноша, верно смекнув, что его телку нагло уводят, резко развернулся, увлекая за собою обеих дам.
Рождественская, умница, понимая нелепость такой неоправданно быстрой реакции, коротко бросила - через свое, навсегда уходящее в вечность, плечо:
- Спасибо, я уже тут подцепила!
Чтож, по крайней мере, я спокоен - ей, талантливой и озорной дочери своего великого, так рано ушедшего отца, в этот поздний вечер не придется "идти одной, вдоль по улице ледяной"...
       Ваш  Пауль Зиберт.