Бедный мальчик! - жалеет меня ЭА в ответ на мои рассказы про все про это.
Мальчик - это я.
Просто у ЭА некоторое нарушение речи после инсульта.
Но так звучит даже как-то поэтичнее, загадочнее, и сентиментальнее.
Ночью, почти под самое утро, над соседним домом повисла огромная багровая луна.
Некоторое время до ее появления, и сразу же после этого, о ней много говорили в новостях, и писали в прессе.
Но волна интереса схлынула, оставив в проснувшемся пространстве фэйсбука красные пятна фотографий этого природного явления.
И жизнь сразу же переключилась на иные важные события, сделав именно их главными новостями дня.
На работу я хожу привычным маршрутом, в одно и то же время, мимо кафе "Алхимик". И каждый раз, сквозь открытые настежь двери, с наслаждением вдыхаю манящий аромат свежего кофе.
И каждый день мне не хватает времени зайти туда, или просто деньги жалею потратить. И каждый раз мысленно упрекаю себя: "Сколько можно откладывать на завтра! И зачем?!"
Вот также и сегодня. Глубоко вдохнула. Подумала. И опять прошла мимо.
Но, вдруг, резко повернулась, (сама себя удивляю порой), и уверено ступила на порог, поздоровалась с парнем у стойки.
- Сегодня отличный кофе, из Сальвадора! - рекомендует мне Кристиан, неловко поворачиваясь на одной своей ноге, вторую он подтягивает с трудом.
Длинные волосы собраны на затылке в пучок, продолговатое лицо обрамляют непослушные завитки, выпавшие из прически.
Мать из Чили, отец швед, а дедушка по отцу - русский.
Кристиан обязательно хочет порадовать меня знакомой речью, навести между нами мости чего-то глубоко личного:
- До свидания, - радостно протягивает он мне капучино. Ясная улыбка освещает его лицо.
- …Вот даешь? Это же прощание по-русски.
- Ой!!!! Нэй! ... Привет!
Кофе необыкновенно вкусный, молочную пенку Кристиан завернул в виде сердечка, и посыпал сверху корицей. Я касаюсь губами этой ароматной трепещущей неги, и даже не знаю, чего хочется больше: смотреть на это, пить, или фотографировать.
Вкус настоящего сальвадорского кофе еще долго сопровождает меня по пути в киоск, где я забираю утренние газеты для библиотеки.
Продавщица говорит по телефону, и, не отнимая трубку от уха отвечает : "И тебе тоже", на мое пожелание доброго дня.
Навстречу быстрыми перебежками движутся бородатые мужчины, одетые в темные осенние куртки поверх длинных белых хлопчатобумажных халатов, в тюбетейках на голове. Рядом с ними женщины, одетые в разноцветные бурки, тащат за руки маленьких детей. Девочки в черных платках. Они спешат в мечеть.
Я тороплюсь в библиотеку.
Два противоположных направления.
Подсвеченная фонарями и рекламой прохлада раннего утра скоро сменится равномерным дневным светом, и схлынет первая волна успевающих на работу к восьми.
На перекрестке между двумя автобусными остановками целуются две блондинки.
Зеленая, дутой формы куртка едва закрывает спортивные брюки, когда одна поднимает руки, и держи в ладонях лицо своей подруги, откровенно и чувственно отвечающей ей долгим поцелуем.
От неловкости я даже не успела рассмотреть в чем одета вторая.
Стеклянная перегородка отделяет меня от общего зала, когда я раскладываю на столе газеты, чтобы предварительно поставить на них штамп.
По спине пробегает неприятный холодок, от ощущения, что за мной кто- то наблюдает.
Боковым взглядом вижу, что одетая в свой типичный капюшон, сомалийская девушка пристально уставилась на меня.
Пытаюсь отвлечь себя другими мыслями, не обращать внимания.
Тщетно.
Девушка неподвижно взирает сквозь стекло.
Может ей нужно что-то? Почему она так смотрит? Надо спросить напрямую, - и я решительно выхожу за дверь.
На меня наставлен портрет молоденькой сомалийки с обложки журнала "Amnesty", выставленного как раз напротив, на полке прессы.
Отсвечиваясь в стекле, он создает иллюзию живого человека.
- Бедный мальчик!
После обеда назначена встреча с настоятельницей протестантской церкви, с которой я познакомилась на площади, во время месячника культуры.
Она пришла ровно ко времени, и мы направились в заранее забронированный мной для беседы конференцал, прихватив с собой горячий кофе.
Стаканчики с кофе так разогрели мне руки, что я почти ощущала ожег, пока, в недоумении, застыв у входа в помещение, решала, что делать.
Сквозь стеклянную дверь, боком к нам, на полу, на коленях, молился лицом к зеленой стене темнокожий мужчина. Он бил поклоны, бормотал что-то.
- Ничего, сказала пастор. Ты не торопишься?
- Нет.
- Я тоже, у меня на эту встречу час запланирован.
Мы стояли под дверью, терпеливо ожидая. Мужчина бил поклоны стене. Горячие стаканчики обжигал руки.
- Как должно быть трудно молиться пять раз в день, - посочувствовала пастор.
Он закончил, встал на ноги, свернул свой шарфик, на котором преклонял колени, и прошел мимо нас, как мимо пустого места, оставив в помещении густой запах особых, едко пахнущих притираний.
Мы идем на ежегодную книжную ярмарку, темой которой в этом году избрана венгерская литература.
Там, взявшись за руки, водят хороводы вокруг витрин с издательствами посетители, они протестуют против венгерских писателей, как представителей страны, отгораживающейся от беженцев.
Венгерские писатели покидают выставку.
Для меня поход на эту ярмарку нечто особенное.
Во времена моей юности было так сложно "достать", купить, получить, найти книги. Люди выменивали их друг у друга. Приобретение желанной книги становилось событием.
С тех самых пор хочется хоть прикоснуться, лелея тайный интерес: А вдруг найдется что-то интересное ...
В этом году приехал знакомый поэт. Не виделись лет двадцать, разыскал меня по фэйсбуку, и вот он здесь.
В программе напутали что-то, так что я не попала в первый день на его выступление.
Он позвонил прямо в трамвай, на котором я подъезжала к дому, и так переживал, что мы не встретились, так истово просил прийти, что я хотела было повернуть, и поехать обратно. Но дождь, и умение уже как-никак читать знаки …
- Хотя бы завтра... Обязательно.
Не без сложностей, но пришла.
Сквозь крепкие объятия извинился:
- Поговорим после, я не успел подготовиться...
В полумраке просторного зала нашла самое подходящее место, и удобно расположившись, оглянулась на рядом сидящих, пытаясь определить кто именно источает удушливый запах мочи. Но пересаживаться было уже поздно.
На сцене местная поэтесса читала, как Бог стучится в дверь... Я машинально оглянулась на двери...
После окончания все вышли из зала. Знакомый поэт стоял ко мне спиной, долго, пока я не подала голос. В замешательстве подписал мне две свои книги, тепло обнявшись много раз.
- Бедный мальчик!
Неподалеку от ярмарки, в музее искусства, в зале под названием "Музей ничего", проходит биеннале с оригинальным названием "История без истории".
У входа сложены стопками пачки рекламных газет на английском и шведском языках. В помещении стойкий запах навоза.
Идея этого биеннале, как пояснила экскурсовод, показать, что все могут создавать музей из ничего.
В качестве экспонатов посреди зала нагромождены столы и стулья, стол с простыней.
Предлагается сесть, встать, потом лечь.
Это тоже искусство, как мне объяснили.
Я за это заплатила из своих налогов.
Фотография двух молодых мужчин в сером трико напоминает, что они тут иногда садятся и ложатся, создавая образы. Сейчас их не было.
Рядом стойло с навозом и сеном, откуда, собственно, и воняло на всю выставку.
Оказалось, что там стояла маленькая лошадка.
А каждая позиция ее стояния - это искусство. Просто надо посмотреть сзади, или спереди. Ей давали есть и пить. Лошадка стояла так и эдак.
- Вот фотография, посмотрите! А лошадку пришлось вернуть потому, что общество любителей животных возмутилось, и потребовало освободить животное из неволи. Осталось сено, и навоз, как напоминание, как искусство.
- А здесь моя любимая инсталляция, - радостно знакомит нас экскурсовод, отодвигая тяжелую штору.
В темной комнате на всю стену до самого потолка демонстрируется видио-фильм:
Молодая женщина, лет семнадцати движется, меняет позы.
Потом она же, в том же трико, и те же движения, но ей уже семьдесят лет. Старуха поднимает босую ногу, так, что видны боковые косточки-наросты, а потом плавно опускает ее, прижимает к морщинистой груди большие руки в узловатых пальцах, задрав глаза к небу, замирает надолго, (на заднем плане проплывают видеокадры из прошлого, отдаленно напоминающие настоящее). Затем она ходит туда - сюда, сквозь узкий проем между стенами, - то уходит, то возвращается.
Все восхищены.
А вечером по телевидению сюжет с критикой некой любительской выставки, отказавшейся взять произведение искусства, созданное местной художницей. Произведение представляет собой следующий экспонат:
Небольшой холмик покрыт зеленой травкой. Из него в разные стороны торчат три набухших в эрекции члена: два белых, и один черный. (политкорректно). На кончике одного челна прилепился маленький и пушистый желтый цыпленок.
Друзья создательницы этого экспоната громко возмущаются в камеру, протестуя против нарушения свободы выражения мысли, и права художника. Один из них в знак протеста выкинул все из своей мастерской, и предоставил освободившееся пространство для отвергнутого выставкой экспоната.
Теперь все это торчит оттуда.
- Бедный мальчик!
По вечерам канал английского телевидения вовсю старается, приближая меня к моей мечте: люди выбирают дом для переезда поближе к природе.
Ведущий подбирает и, нахваливая достоинства каждого строения, показывает им три дома.
Зрители вместе с покупателями следуют из комнаты в комнату в прямом эфире, осматривая и прицениваясь к собственности.
Иногда сделка происходит, иногда нет.
И, хотя это не я покупаю понравившийся дом, но, все равно, важно следовать своей мечте, просто необходимо!
Это приятное ощущение постижения мечты согревает в бодрящей прохладе раннего утра, когда, проходя мимо распахнутых дверей с ароматами настоящего сальвадорского кофе (привет, Кристиан!), и забирая в киоске газеты ( "И тебе доброго дня!"), и перебегая улицу на едва загоревшийся зеленый сигнал светофора (он так быстро меняет цвет на красный), чтобы прижать к цифровому замку у двери черную пластинку висящего на шее вместо ожерелья электронного ключа, и войти в светлый простор любимой библиотеки.
- Здравствуйте все! Вот и я!