Лонг-лист конкурса Он и Она

1 О Н А
Вадим Прохоркин
О Н А


 ОНА родилась в Сибири, а сибиряки – это особая порода людей. ОНА была глубоко порядочным, добрым, справедливым и отзывчивым человеком. Обладала чувством собственного достоинства и знала себе цену. К этому следует добавить её высокие моральные качества, целостность характера, искренность, скромность, бескорыстие, целомудрие. А еще необыкновенное трудолюбие, домовитость и умение без жалоб и стонов преодолевать житейские трудности. А их – трудностей – в военной походной жизни было с избытком. Жизнь преподносила ЕЙ разнообразные сюрпризы и не всегда приятные. Но ОНА никогда не паниковала, не раскисала, проявляла твердость и умение найти выход, а свалившиеся невзгоды преодолевала без жалоб и стонов. Ни одно из библейских страстей, пагубно влияющих на характер человека и разрушающих его душу, а их Библия насчитывает восемь: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордыня, – ЕЙ не были присущи. А вот добродетелей – хватало сполна. Прийти на помощь, проявить сердоболие, подставить, как говорят, плечо, отдать последнюю рубаху, – это ЕЙ было присуще. Сделать же  кому-то неприятность, подлость, гадость, обмануть – на это ОНА не была способна.

У НЕЁ было необыкновенное чутье на хороших и плохих людей. В поведении встречавшихся ей людей  она умела мгновенно заметить фальшь, неискренность, лицемерие и с такими людьми предпочитала больше не общаться. Потому, наверное,  в ЕЁ  окружении, среди ЕЁ подруг, не было плохих людей. И эти люди ценили ЕЁ за  отзывчивость, за другие положительные качества. ОН не мог припомнить, чтобы кто-то относился к НЕЙ не по-доброму, враждебно, а если и были исключения, то они только подтверждали правило. ЕЁ все любили. Полюбил ЕЁ и ОН.

С тех пор прошло более полувека и ЕМУ теперь трудно судить о своем чувстве к НЕЙ. Однозначно можно сказать, что оно было искренним, чистым, проверенным временем. Теперь в отношениях многих влюблённых пар всё иначе, всё упрощённее, скоропалительнее, менее нравственно, зачастую вульгарно. На этот счет  у писателя Ю.Бондарева есть очень меткое наблюдение: «Слово «любовь» – одно из священных, божественных состояний, которое получило человечество и в которое вложило чистейший, душевный и физический смысл, заменили ветреным и вульгарным – «секс». И это действительно так. Появились и новые прилагательные, производные от слова «секс»: «сексуальный», «сексапильный». Что такое секс, теперь уже всем известно. Но, похоже, что голым сексом все насытились, и началась обратная реакция. Надо полагать, очень скоро у людей возникнет потребность большой любви. По крайней мере, так должно случиться.

Назвать ЕЁ красавицей было бы нельзя, до такого определения ОНА явно не дотягивала. Круглое лицо, курносый нос, белесые брови и ресницы, но у НЕЁ была очень привлекательная и симпатичная внешность. О НЕЙ с полным правом можно было бы сказать: не красотка, но чертовски мила. ОНА была хорошо сложена и очень женственна. Уже потом, после родов, приобретет некоторую полноту, которая ЕЁ совершенно не портила. Немецкие портнихи, у которых ОНА шила свои наряды, осыпали её комплиментами, говорили, что шить для НЕЁ – одно удовольствие, поскольку ОНА имеет идеальную фигуру. Да и наряды, купленные в магазинах, сидели на ней так, будто были специально пошиты на неё, а носила ОНА тогда 44 размер.

ЕМУ повезло, что ОН разглядел ЕЁ достоинства. За всю ИХ почти тридцатилетнюю совместную жизнь ОН ни разу не пожалел, что выбрал ЕЁ в жены. Для НЕГО ОНА всегда была самой лучшей, самой красивой и самой умной. На этот счет у армянской поэтессы Ары Ериежанян есть замечательные стихи:

Самая первая женщина была Ева.
Самая красивая – была Клеопатра.
Самая умная – Жорж Санд.
Вы это знали! Очень хорошо.
А теперь забудьте.
Потому что самая первая женщина – это та, которая рядом.
Самая красивая – это та, которая рядом.
И самая умная – это та, которая рядом.
А если сомневаетесь в этом, то вы ничего не понимаете.
Ибо:
Нет некрасивых женщин – есть близорукие мужчины.
Нет вторых женщин – есть близорукие мужчины.
Нет глупых женщин – есть такие мужчины.

ОН не был близоруким и не был глупцом.

О присущих ЕЙ качествах можно было бы написать еще много. ОНА хорошо понимала, какую роль играет в семье жена и мать, и умело эту роль исполняла. ОНА была верной и любящей женой и заботливой матерью, готовой принести себя в жертву ради семьи и детей. Ни феминисткой, ни «синим чулком» ОНА никогда не была, и домом и семьей никогда не пренебрегала.

ОНА была любознательным человеком, стремилась к знаниям, увлекалась чтением, не в пример теперешним молодым людям, которые книге предпочитают телевизор; и чтение расширяло её кругозор и эрудицию. В молодости ОНА любила таких поэтов как Степан Щипачев (кто из теперешней молодежи его знает!) с его афористическими строками: «Любовь – не вздохи на скамейке, // И не прогулки при луне»; любила таких как Константин Симонов, стихи которого, посвященные кинозвезде Валентине Серовой, у НЕЁ были переписаны в отдельную тетрадь.

ОНА была смешливой, понимала юмор и любила шутку, да и сама могла над кем-нибудь подшутить.

Конечно, были у НЕЁ и недостатки – как без них. Но о покойных или хорошо или ничего. Впрочем, если кто-то и делал попытку  найти какой-нибудь негатив, ничего плохого о НЕЙ припомнить не мог. Может быть, и не было ничего плохого. Вот разных хворей у НЕЁ было полным-полно, и они изрядно портили ЕЙ жизнь. Но ОНА никогда не страдала ипохондрией. Возможно, ОН не дал ЕЙ того счастья, которого ОНА заслуживала, но, видит Бог, ОН к этому – дать ЕЙ счастье – стремился. Нет сомнений, что в ЕГО с НЕЙ отношениях не всегда всё было гладко, солнечно и ясно. Но плохое память не хочет хранить, она стремится хранить хорошее, а его, хорошего, было много…

Читатель, наверное, догадался, что ОН – это автор, а ОНА – его покойная супруга, по которой ОН скорбит до сих пор.
2 Несостоявшаяся любовь
Вадим Прохоркин
                                       
                     БАЛЕРИНА
             или несостоявшаяся любовь

                        
                                     Балет – это когда актеры ходят
                                     на цыпочках, чтобы не разбудить зрителей.
                                                                                                               
                                     Балет - это добровольная каторга.                  

                                                        Из  балетных афоризмов


      Мне было девятнадцать лет, ей – семнадцать. Её звали Лида Антоничева. Она училась в Москве в балетной студии Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Вместе с ней училась наша соседка Валя Бичева.  Обе готовились стать балеринами. Летние каникулы Лида и Валя проводили в Калуге у своих родителей. Лида чуть ли не каждый день приходила к Вале. Мы втроем ходили купаться на Оку, подолгу о чём-то болтали, сидя на крылечке флигеля, в котором жили Бичевы, а в ненастную погоду собирались уже на крыльце нашего дома, над которым имелся навес, и девушки просили меня что-нибудь спеть под гитару.

       Гитару мама купила у старухи Чешихиной из соседнего дома, как мне помнится, за 70 рублей, и подарила мне в день моего восемнадцатилетия. Гитара была старинной работы, небольшого размера, её называли женской. Я быстро научился брать на ней простенькие аккорды. Вечерами на нашем крылечке стала собираться молодежь. Я выносил гитару и под её аккомпанемент напевал «Студенточку»:
                                                
                                                 Студенточка. Вечерняя заря
                                                 Под липою
                                                 В мае жду одну тебя…

       Тогда я не знал, что это песня Петра Лещенко. Пел и какие-то другие  песенки. Гитарист из меня получился никудышный, да и певец я был безголосый, и меня удивляло, что Валя и Лида внимательно слушали мое пение.


       В своих разговорах Валя и Лида  оперировали не понятными мне балетными терминами: па-де-де, па-де-бра, фуэте, пируэты, пуанты, пачки; были в их лексиконе и другие слова, которые я при всём желании не мог запомнить. От них я узнал, что специальными упражнениями балерины разрабатывают у себя выворотное положение ног, являющееся необходимым и обязательным условием техники выполнения классического танца. Если вы встретите женщину, у которой пятки вместе, носки  раздвинуты далеко врозь, а походка как у Чарли Чаплина, значит у неё  выворотность ног, значит перед вами балерина. Еще от  Вали и Лиды я впервые услышал имя восходящей звезды балета Майи Плисецкой.

       Если  Валя имела не совсем балетное телосложение – у неё была слишком большая грудь, из-за чего она, как балерина, не состоится, то у Лиды, как говорят, было всё на месте, а её головка с русыми кудряшками и серыми глазами была очаровательна. Она еще не совсем сформировалась как женщина, но в ней уже угадывалась будущая красавица. Её близость и недоступность, запах её волос, который я ощущал, когда она столяла рядом, меня волновали и кружили голову. Не мудрено, что вскоре я в неё влюбился. Все мысли мои были только о ней, она стала сниться мне по ночам. Мечты, восторги и… страдания – вот чем я жил в те дни. Как раз тогда мне попался роман Гёте «Страдания молодого Вертера». Я прочёл его, чуть ли не за один присест. Роман  меня потряс, страдания Вертера были так созвучны моему состоянию. Моему состоянию были созвучны и стихи Пушкина, посвященные фрейлине императрицы Екатерине Бакуниной:

                                      В те дни ... в те дни, когда впервые
                                      Заметил я черты живые
                                      Прелестной девы, и любовь
                                      Младую взволновала кровь,
                                      И я, тоскуя безнадежно,
                                      Томясь обманом пылких снов,
                                      Везде искал её следов,
                                      О ней задумывался нежно,
                                      Весь день минутной встречи ждал
                                      И счастья тайных мук узнал. . .

       Как мне казалось, и я был Лиде не безразличен. Надо было что-то делать, надо было объясниться с ней,  но объясниться, боясь,  услышать от неё «нет», я не решался. Однако пребывать в неведенье я больше не мог, и однажды, подкараулив Лиду у выхода с нашего двора,  попросил разрешения её проводить. Всю дорогу до её дома я мысленно искал слова признания в любви. А когда мы подошли к её дому, и я взял её за руку, все подготовленные слова вылетели из моей головы, и в растерянности я умолк. Наступила мучительная пауза, и в этот момент Лида, услышав чьи-то голоса во дворе дома, испуганно выдернула свою руку из моей руки и быстро убежала. Уединиться с ней в другой раз у меня не получалось. Вскоре каникулы у девушек закончились, и они уехали в Москву. Объяснение с Лидой так и не состоялось
            
       Я окончил техникум и был распределён на работу в Москву. Валя жила на квартире на улице Осипенко. Родители Вали дали мне её адрес, и я стал её навещать, с тайной надеждой встретить у неё Лиду. Но, увы, моим надеждам оправдаться было не суждено.

       Мои визиты к Вале выглядели двусмысленно, к тому же я случайно узнал, что наши с ней отцы сговорились нас сосватать. Я прекратил свои визиты, а вскоре был по работе  переведен назад в Калугу. Потом меня  призвали в армию, и Лиду я больше так и не увидел. Любовные отношения с Лидой, которых я так жаждал, не состоялись. Я казнил себя за робость и нерешительность, но постепенно чувство к ней стало остывать. И всё же, какая-то заноза всё еще сидела в моем  сердце, давая иногда о себе знать. Говорят, что клин клином вышибают. Но пока такого клина у меня не было.

       Вторая встреча с Лидой, случайная и неожиданная, состоялась, когда из ГДР я приехал  в Калугу в свой первый отпуск. Лида (как и Валя) уже окончила учебу в балетной студии, вместе с Валей работала в Ашхабадском оперном театре, и в Калугу, как и я, приехала в отпуск. Лида, как я заметил, обрадовалась нашей встрече. Из разговора с ней я узнал, что отпуск у неё идет к концу, и она возвращается в Ашхабад. Я стал мучительно думать, есть ли смысл продолжать наши встречи. Мне показалось, что Лида ожидала от меня каких-то слов, но я, здраво поразмыслив, просить у неё свидания или её адреса  не стал, полагая, что у нас с ней нет общего будущего. Балерина замужем за офицером - это, как я посчитал, нонсенс. Вряд ли Лида поменяла бы свою профессию, для получения которой отдала столько сил и времени, на должность офицерской жены, скитающейся вместе с мужем по разным гарнизонам. Я знал одного офицера,  женатого на балерине. Супруги встречались только во время отпусков,  и, в конце концов, были вынуждены развестись.

       Краткосрочный же отпускной роман с Лидой я посчитал за пошлость, да и никакой радости он бы не дал,  только бы разбередил мои старые раны. Погуляв по улицам города,  мы с Лидой  расстались, как я полагал, навсегда. В её прощальных словах звучало сожаление, но, возможно, мне это просто показалось, показалось потому, что я и сам прощался с сожалением, что расстаемся мы навсегда. Но оказалось, что это встреча была не последней.

       Последняя встреча случилась летом 1959 года, и снова в Калуге, где я проводил свой очередной отпуск. С Лидой мы столкнулись у калитки нашего дома. Вместе с мужем Николаем она  пришла навестить Валю, которая к тому времени была отчислена из балетной труппы театра и работала в Калуге библиотекарем. Лида поинтересовалась, кем стал я, я поинтересовался, кем стала она. Оказалось, что Лида профессионально выросла и теперь работала, как и её муж,  в балетной труппе Киевского оперного театра. А какой очаровательной она стала! Её летний наряд был безупречен, а легкий и неброский макияж подчеркивал красоту её лица.

       Лида с мужем и Валя собрались идти купаться на Оку, позвали и меня с собой. Мне очень захотелось побыть рядом с Лидой, поговорить с нею, полюбоваться ею, и я, не раздумывая, согласился. За лето Ока обмелела, и на ней появились песчаные островки. На одном из них Николай в паре то с Валей, то с Лидой стал показывать балетные этюды: прыжки, поддержки,  повороты. В купальнике Лида выглядела божественно, и я с восхищением, но и с какой-то грустью, смотрел только на неё, на её изящные и грациозные па, на её безупречное сложение, на её расцветшую красоту.

       Возле нашего дома я распрощался со своими спутниками, распрощался и с Лидой, теперь уже навсегда. Когда я осел на жительство в Житомире, то часто бывал в Киеве. И мне вспомнилось, что где-то тут должна проживать Лида. Мне очень хотелось её увидеть, увидеть на балетной сцене, но попасть в оперный театр, в котором она работала, не удавалось. А в 80-х годах у нас был коллективный выезд в Киев на оперу «Князь Игорь». Я ждал, когда начнутся половецкие пляски с надеждой, что в них танцует и Лида. И тут с горечью осознал, что годы ушли, Лиде уже за пятьдесят, она давно уже не танцует, она давно уже на пенсии.

       И всё же у меня состоялась еще одна встреча с Лидой – виртуальная. В интернете я натолкнулся на сообщение, что в феврале 2010 года Указом президента Украины орденом Княгини Ольги III степени награждена преподаватель Детской хореографической школы при Национальном заслуженном академическом ансамбле танца им. Павла Вирского Лидия Антоничева. Нет сомнения, что орденом была награждена та самая Лида - моя несостоявшаяся любовь.
3 Весенняя смута
Вера Шкодина
Антонида отпустила детей с последнего урока, устало присела к окну.
 Ну вот и   весна.
 Наползал вечер. Сизые сумерки заволакивали школьный сад почти непроницаемой пленкой.
Она вынула из стола спички, подкрутила фитилек в лампе, зажгла. Задумалась.   
Учебный год подходил к концу. Уже подсушивало солнце горячим своим дыханием оттаявшую землю.
 А снег можно было увидеть, ну разве где-то в лесу, в тенистых ложбинах, да под кучей навоза.
- Тоже, ждет очереди, тот навоз, - мрачно подумала Антонида. – И когда ж его вывезет муженек, со своей посевной. Не допросишься. Придется, видно, с детишками, в выходной. Потихоньку, на тележке.
Вздохнула, потянула со стола тетрадку.
  Прямо над окном провисла ветка старого, черного в вечерней мгле, клена. Антонида протянула руку, тронула шершавые молоденькие листочки.
 Вспомнила вчерашнюю экскурсию в лес.
 Целая поляна подснежников – мохнатых, уже раскрывшихся, белых, желтых, голубоватых. И отца пятиклассника , Сурена, с букетиком. Усмехнулась. Странно он на нее смотрел тогда.
 Антонида зябко повела плечами, закрыла окно, прибавила фитиль в лампе.
  Пришел перед самой экскурсией.
 Она извинилась, мол, так и так, ухожу. Он и говорит:
- Вы не возражаете, если и я с вами? Давно хотел в лесу побывать, вдохнуть весны. Все дела”. Антонида пожала плечами:
- Родителям всегда – пожалуйста.
И не по себе вдруг стало. Шли. Молчали. Сначала – улицей, сквозь разные переглядки.   
 Потом – первым околком, сквозь молодняк, по широкой, полузаросшей лесной дороге.
Антонида разозлилась на себя. Заговорила о том, о сем. Спала неловкость. И голова – кругом.
 То ли от свежей зелени, то ли от ветра весеннего, то ли от сладкого духа подснежников.
 Гвалт по всему лесу, аукаются дети, засыпают вопросами. В горелки играли. Он- тоже.
 - Антонида Семеновна! – подскочила потом бойкая Ленка,  Игната внучка. - А давайте в палочки-застукалочки.
 Антонида водила. Всех уже застукала, а его нет. Подумала: “Наверное, за канавой.” Побежала – никого. Вдруг кто-то тихонько за плечи дотронулся.
Он.
-А вот я вас и «застукал».
  Оглянулась Антонида, засмеялась и покраснела вдруг. Запомнила она его руки на своих плечах. Теплые, ласковые, сторожкие. И потому теперь то захолодит в груди, то отпустит, и сердце – тук, да тук.
  - К вам можно? – отчетливо раздалось вдруг в пустом классе. Антонида вздрогнула, медленно повернулась. Он стоял в дверях и чуть улыбался.
“Легок на помине” – пронеслось в голове.
- Вот шел мимо, увидел свет, - весело заговорил парторг.
 Антонида справилась с собой, поднялась, заспешила.
  - Проходите, проходите; присаживайтесь, да вот сюда, - пододвинула стул.
  - Ничего, ничего, - не беспокойтесь, - улыбнулся он знакомой, торопливой улыбкой.
- Как дела моего сына?
- Дела у него, - протянула она, задумываясь, - да вот разве с русским. Такие, ну, типичные ошибки, влияние, - споткнулась она, подыскивая нужное слово, - влияние родного языка. Ему читать надо. Надо больше читать!
- Читать, - улыбнулся, - и оживленно добавил, он не читает, он – глотает!
- Вот, - деловито нахмурилась Антонида, - все они.
А надо читать, учиться правильно читать.
  И замолчала, вдруг наткнувшись на глубокий, пристальный его взгляд.
- Спасибо, - внезапно смутившись, отвел он глаза, - спасибо. Я, наверное, пойду. 
 - Да я тоже ухожу, - поднялась Антонида и взялась укладывать стопку тетрадей в объемистый портфель.
- Бедная женщина, - шутливо схватился он за голову. - Какие тяжести! Нет, нет, я не позволю вам надрываться. Или я не мужчина! Забрал у нее портфель.
  Да я каждый день такой  тащу, - улыбнулась Антонида.
  “Интересно с ним и легко, - внезапно подумала она, - такой воспитанный. А мой-то, и в дверях первую не дотямает пропустить, не то, что там. Про ведьм, вишь, детям небылицы плетет.”
И тут же другой голос затосковал: “А кто ж его научил-то, дед старый, неграмотный? Без матери ж рос-то, - вздохнула, - Чего уж там. Какой разговор?”
Заныло в душе: “Порхаю, ровно стрекоза. А дома трое, да мать старая. И что душу-то бередить. Соседи, как идешь, случается, с ним-то, так и зыркают. Как до сих пор самому не донесли, вот уж диво. Все языки уж поди поизмяли. Который раз провожает, ровно в городе, не подумает…”
  - У Вас сколько детей? – внезапно услышала она.
- У меня? – удивилась Антонида, усмехнувшись. – Трое. Два сына да дочка.
  Он помолчал и добавил тихо:
- Сын – хорошо, когда сын, а двое - счастливая мать, -  улыбнулся грустно, взглянул на Антониду, - хорошо, когда двое, - счастливый отец.
   - Да, уж, куда, как счастливый, - помрачнела она.
- Это бригадир Николай, да?
  - Он самый. А что? – с усмешкой покосилась Антонида.
- Ничего, я это просто уточняю, вы извините.
  - Чего уж извинять. Он и есть. Что, небось, разругались?
Взял он ее руку, поднес к губам, легонько подул, - а руки холодные.
Взглянул прямо в глаза – серьезно, требовательно. Поплыло все вокруг. Рванула Антонида руку, попятилась, ткнулась в ворота.
  - Подождите! – резко остановил он и тихо добавил: - Попрощаемся.
Подошел, посмотрел, а в глазах – боль. Замерла Антонида.
  - Ну что вы? – шепчет, - Что вы? Не надо…
- Что не надо? – вспыхнул он и отшатнулся.
У Антониды перехватило дыхание. Она замолчала, потом подошла и отчаянно ткнулась губами куда-то возле глаз. Он вздрогнул, подхватил ее, поцеловал. Вырвалась, убежала. От самой себя.
 Потом ужасалась: “Как же я, зачем?! - И вдруг обожгло, - и Леник, пропавший без вести в этой войне проклятой, на прощанье тоже в глаза целовал.
 К разлуке это. К разлуке.” 
  Запружила, заметелила смута в душе, всколыхнула устоявшееся, привычное. Даже всегдашнее раздражение против мужа сменилось тревогой и жалостью. На улице весна пробудилась, а на душе – наледь, сцепило, изломало всю.
- Влюбилась, что ли в этого чужака, - со страхом думала Антонида про себя, - Ой, не дай бог! Хоть и невесть счастье какое с Николаем, а все сама себе хозяйка. А тут. Ой, хоть бы не сотворить чего! Что люди скажут? - испугалась она вдруг, заворочалась, придвинулась к горячему, раскидавшемуся мужу.
 Он сонно завозился и затих. И снова вспыхнули проникающие, дерзостно-черные, непонятной тревогой полные глаза осетина.
“Что он мне, - тоскливо думала Антонида. - Заблажила! Курам на смех, да людям на зуб. Нет, будет! Любила одного и хватит, схороненная та любовь, и никто про нее не дознается. И где же он сейчас,в какой земле лежит, Леничка мой? Нет его больше!
Поплыли, всколыхнулись слезы – обида, за любовь свою молодую, загубленную, за судьбу горючую, неласковую.
Теперь вот, злюка я и только. Мать родная затуркала, неласкова, да неласкова. А где ж она бывает по заказу, ласка-то? В себе, что камень не сдвинуть. Как плита могильная, под которой он, один он, Леничка мой.”
    Слезы текли свободно, все тело будто набухало теплой, давно жданной влагой. Антонида уже не вытирала их, изболевшая душа ее успокаивалась, затихла. Поплыли привычные думы, заботы: “Завтра бы надо к Винникову сходить, заболел что ли, два дня уж в школе нет.
 Николаю, - вздохнула, заботливо поправив на муже съехавшее одеяло, - шубенку починить надо, стыдно от людей, замухрыжкой ходит.
 Вовка что-то по русскому на четверки съехал, математика у него, как всегда - о,кей, как он сам говорит, тут уж в меня пошел, – улыбнулась, - А русский подтягивать надо.
 Саньке на платьице набрать.
В город надо, в выходной, туфлешки бы купить да матерьялу б на наволочки. Завтра опять опару заводить, хлеб кончился.
Ох, спать надо.”
4 Первая любовь..
Вера Шкодина
         




    Кончилась летняя беззаботная жизнь. Наступил сентябрь.
Почти все лето  Танька  провела в  спортивном лагере. Это была награда от школы за  особые   успехи  в соревнованиях  по легкой атлетике. Целое лето не видела друзей, одноклассников.
   Она вспомнила начало прошлого года,  когда выбирали старосту.  Петька Вавилов так шумно и назойливо выкрикивал ее фамилию, что все тотчас единодушно ему подчинились.
   Танька после   придирчиво осматривала себя дома и нашла, наконец, что глаза у нее ничего, но если бы они были, как у соседки, десятиклассницы Ленки Платоновой, темные, непонятно мерцающие, Танька даже зажмурилась от  удовольствия, и еще с такими  же черными,  атласной змейкой, бровями! Но внимание Петьки было приятно.
   И вот теперь она уже восьмиклассница. С первых же дней с радостью окунулась она в эту привычную, интересную и шумную школьную жизнь.
Но будто что-то произошло с ней или с классом.
   Уже через неделю Танька стала замечать, что Петька Вавилов и другие мальчишки, даже девчонки,  за исключением, правда, всегда рассудительной и чуть ворчливой подруги Надьки, как-то вдруг разом, как бы перестали ее видеть. И она каким-то неожиданным  и необъяснимым  образом  оказалась, словно вне коллектива.
   Теперь никто с ней не заговаривал. Мальчишки не только не заискивали перед ней, как раньше, а вообще проходили мимо, будто она не Танька, а парта какая-нибудь или стол.
   Петька, если и натыкался на нее случайно глазами, то тут же отводил их или перемещал на другой  предмет.  А когда выбирали старосту, он  с  таким  вдохновением выкрикивал Вальку Яновскую, что Елена Максимовна, классный руководитель, нахмурилась и сдержанно напомнила, что староста должен быть примером во всем.
- И в учебе тоже, -  подчеркнула она, выразительно глядя на Петьку.
    Все знали, что Валька учится еле-еле. В конце -  концов  старостой выбрали отличника и тихоню Мишку  Горкина. 
    А про нее, про нее просто забыли.
Вначале Танька удивлялась, пыталась оживить прежние отношения, но натыкалась на равнодушие или язвительные насмешки.
    Она не заметила, как вытянулась за лето, как подурнела и похудела.
На уроках физкультуры теперь она стояла рядом с долговязой Зойкой, которой даже Петька был едва до плеча.
И Танька все поняла.
    Ей почему-то вспомнился  рассказ  про гадкого утенка, и стало так жалко себя, что  она  даже прослезилась. Но когда вновь прочитала эту сказку в темном уголке читального зала,  успокоилась.
    Но с этого  дня она уже не могла обходиться без  такого  тихого и  уютного места в школе, где забывались  и исчезали все обиды и недоразумения.
Теперь мир ее стал таким огромным, таинственным, зовущим, что Танька едва досиживала в классе до конца уроков и,  не помня дороги, мчалась домой к своим потрепанным друзьям –книжкам.
    Сначала она прочитала все сказки и приключения , какие были в библиотеке. Потом читала все подряд,
И если бы не чуткое направление пожилой спокойной библиотекарши Анны Степановны,
неизвестно до чего бы дочиталась. .Ее стала выделять учительница литературы:
-Ну, Танюша,- уютно закутываясь в пуховую шаль, произносила она, когда выдавалась
свободная минутка на уроке,- какую историю ты нам расскажешь сегодня?- Давайте, ребята, послушаем.
    Танька начинала неуверенно, запинаясь, краснея, стыдясь.
Потом мир раздвигался, и она забывала обо всем.
Особенно она любила  допридумывать  истории,  если не очень нравился конец.
    Началось это с того, что ей попалась книжка с вырванными последними страницами, к которым  Танька  сочинила   окончание.
- Обратите внимание, ребята,- заметила однажды учительница,- какими интересными становятся   рассказы у Танечки.
И потом долго объясняла детям про фантазию и ее развитие.
    Танька слушала и краснела, хотя все остальное уже к ней не относилось.
- Дай портфель понесу.-  предложил  как ни в чем не бывало однажды Петька Вавилов после одного из таких уроков.
Танька вспыхнула, потянула к себе тяжелую сумку.
- Не туда попал,- отрезала она,- тебе на другую улицу, понял!
- Подумаешь, цаца!- приходя в себя, изумился тот.
- Вот и катись,- прокричала вслед Танька.- К своей Вальке!
На другой день, когда Петьку вызвали отвечать, она вдруг заметила, как он коряво и беспомощно  пересказывает, как глупо таращит глаза, ожидая подсказки.
- Вот и хорошо,- успокаивала себя Танька,- вот и хорошо, что он от меня отвязался.
    Но тут внезапно что-то вроде давно забытой обиды  подкатывало к горлу, и она тяжело вздыхала.
Лишь тихоня Мишка по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами и преданно подсовывал ей листок с решением  на контрольной по математике.
    Танька принимала его знаки внимания с подчеркнутым равнодушием.
- Очень нужно, -думала она,- помогал бы, как все, Вальке.
Но в глаза она ему ничего не говорила, только старалась всякий раз, когда они оставались
после уроков втроем: она, Надька и он дежурить по классу ,побольнее уязвить его всякими насмешками. На что Мишка  попросту отмалчивался, что всегда приводило Таньку в замешательство.
   Однажды Надька заболела,  и им с  Мишкой пришлось вдвоем делать уборку.
Танька чувствовала себя напряженно, Мишка вовсе замолчал и терпеливо переносил ее
 задирания.
- А если я тебя ударю, тоже будешь терпеть? – неожиданно дерзко выпалила вдруг Танька, сидя на столе у окна и легкомысленно болтая ногами.
    Уборка была закончена, но уходить не хотелось.
Густые, тяжелые сумерки обволакивали стекла,  и казалось, кто-то наблюдает за ними из темноты. Танька, не дождавшись ответа, открыла окно.
    Ветви акаций чуть вздрагивали и раскачивались , как живые,  и таинственная,  пугающая прохлада обжигала разгоряченное лицо.
Этот влажный и какой-то головокружительный запах школьного сада был тревожен и нов.
       Танька притихла, Мишка тихонько уселся напротив.
- А что Валька правда красивая, - глядя в окно с усилием  выговорила Танюшка и сильнее заболтала ногами.
- Нет, - торопливо возразил  Мишка, -  ну, то есть, - осекся он и упавшим голосом закончил, - может быть..
- Как это?! – насмешливо и зло уставилась на него Танька.
Мишка поднял на нее испуганные, чуть потемневшие глаза,  напряженно кашлянул и снова замолчал, опустив голову.
- Ну!
     Танька спрыгнула со стола и, придвинув к нему лицо с недобро сузившимися глазами, спросила  каким-то вибрирующим голосом:
- Ну, что же ты замолчал?!
И неожиданно закричала:
-Все вы, все вы за ней ,- голос ее сорвался, - а она, она.., -Танюшка задохнулась,- она ..троешница! 
А Надька говорила, что я  стала некрасивая, понял! Была ничего, - она передразнила кого-то звенящим от обиды голосом, - а сейчас у меня руки длинные, и глаза, и нос, и все, - она срывалась, слезы дрожали в ее голосе, глаза расширились, готовые расплескаться.
     Опешивший Мишка словно очнулся, сорвался вдруг со своего места, неожиданно ткнулся Таньке куда-то в щеку беспомощными губами и, чуть помедлив, почти остолбенев от своей решимости,  выкатился из класса.
     По коридору гулко пронеслись его шаги, и все стихло.
Танька захлебнулась, потом вспыхнула, и вдруг тихонько, жалобно заплакала, всхлипывая, вытирая ладонью щеки и улыбаясь чему-то в темном, тревожно дышащем окне
5 Он и Она
Любовь Чурина
Он и Она – одни во вселенной
Он и Она – кружат в вальсе весеннем…

- Я так хочу ребёночка. Гос-по-ди! Помоги Мне. Я отдам всё!!! Только позволь испытать чувство, неизведанное. Дай приласкать кудри белые, прижать к груди, маленькое чудо. –

Она плакала в одиночестве тёмными, чужими ночами. Слёзы, не приносящие Ей облегчения, постепенно уносили красоту Её лица.

Он спал безмятежным сном младенца. Не подозревая о стенаниях Подруги. Считая Её счастливейшей
из прочих. Упивался обладанием, Ему одному дарованного счастья.

Время шло. Внезапно Он заметил, что Её лицо приобрело землистый оттенок. Волосы, некогда прекрасные, цвета спелой вишни, потеряли блеск и пышность. Она постепенно превращалась в старуху. Но, Он любил её. Ему достаточно было, быть рядом. Касаться её, чувствовать неповторимый запах весны, который с общим увяданием, не исчезал. А всё больше и больше заполнял пространство. Давая Ему силы. Ведь любовь не иссекаема, как подземный источник.

Но, однажды… Её плач и стенания, кто-то услышал. Поймав с губ летевшую фразу, остановил и, завладел ею. И Она услышала голос, который предлагал ей сделку.
Я – помогу Тебе. Ты получишь то, что так стремишься иметь. Но…
Говори, говори, Я на всё согласна.
Женщина – твоё слово крайнее. Дай Я скажу.
Прошу тебя, не надо меня мучить, Я на всё согласна - вновь вторила Ему Женщина,
уже не слышащая и не слушающая ничего. Но, уловившая смысл сказанного – упивалась, появившейся возможностью прижать к набухшим гроздьям – младенца.

Я – забираю Твои глаза. И Ты не увидишь младенца.
Бог с ними. Она даже не поняла, что произнёс Голос. Она не ощутила, того, что одно
из органов чувств исчезло. Она видела всё. Что-то внутри Её зрело, росло, жило.

Я – забираю Твой слух. И Ты не услышишь младенца.
Бог с ним. Она уже слышала мягкую поступь, и гу-ле-ние. Жужжание доносившееся
до Неё изнутри.

Я – забираю твоё сердце. И ты не полюбишь младенца.
Бог с ним. Она уже слышала иное биение сердца, Того, кто доставлял Ей сейчас, сиюминутно столько радости, стучался и рвался наружу.

Ты осталась ни с чем.
Бог с тобой. Я не одна. Он всегда со мной.

Женщина – сидевшая в кресле, качала Ребёнка. Младенец, припав к её тугим соскам, сладко спал, причмокивая.

Он, был рядом, Он всегда был, рядом...
6 Последняя любовь? - отрывок
Роскошная Людмила Львовна
-  Да, что ж происходит?  – прошептала она  обессиленно, ударив  кулачками по одеялу.
-  Почему я стала просыпаться в такую рань в одно и то же время?
Причем у нее было ощущение, что кто-то будит её, словно толкает в спину.
Часы показывали  четыре тридцать утра. Это продолжалось  уже  несколько дней.
        И вдруг она всё поняла. Взяв телефон, быстро  написала  SMSку.

        Она  всегда смеялась над  рассказами подруг  о  знакомствах по интернету.  Но  на этот раз  ее что-то  зацепило.  Может  быть  его  искренность,   сквозящая  в словах грусть.  Понравилось  фото присланное  в  личку.  Тронула  легенда  о  трудном  пути,  крахе  семейной  жизни,  томящем  одиночестве и наступающей старости.  Тем не менее,  он  многого достиг в своей жизни. Занимал пост одного  из директоров  крупного  промышленного комплекса.  Был умен, талантлив.  Еще  поразило,  как  у  стойкого  технаря  получаются  нежные  и задушевные  стихи.  И какое-то  совпадение в именах: Л.Л - И.И.

        Была ранняя весна. Она  брела по безлюдной  набережной.  В стальной глади  моря  тонули  кудрявые облака. Небольшие волны пенистыми  пальцами перебирали скользкие камешки,  рассыпанные  по   серому  песку.  У подножья каменной лестницы, примостившись на  деревянной скамье  приветливая   бабулька  продавала первые весенние цветы.  Такие же  ей дарила  бабушка  в детстве на день рождения.  Она с радостью купила   букетик с неприметными светло-зелеными листочками.  Шла  вдыхая  знакомый аромат, улыбалась,  удивляясь  странным  переменам,  происходящими  с ней.  Неожиданно запел телефон. 
-  Когда мы встретимся?  Я хочу видеть тебя!  Дотронуться до твоей руки!  – прозвучал   тихий  голос в трубку.

На самом деле он был совсем другим, чем  она  его  представляла.   Замученный,  сверлящий взгляд.  Какой-то   очень  искренний, трогательный, как большой ребенок. В свои пятьдесят семь  начал жизнь с нового листа. Бросив все,  переехал в чужой  город   руководить  огромным предприятием. 
Установил четкий распорядок дня. Подъем в  четыре тридцать утра,  короткая  пробежка,  легкий завтрак. Работа с  шести до двадцати, с  двумя короткими перерывами.  Вечером составление плана на следующий день, подготовка докладов.  Чтение книг. В  двадцать два  сон.
Она  слушала его и понимала, что наконец-то судьба подарила ей того, кого она ждала всю жизнь.  Вот уж никогда не думала, что такое может  случиться в пятьдесят пять.

- Не смей будить меня так рано! – написала она  в  SMSке.
- Прости! Я не хотел. Видно само думается о тебе! – тот час же пришел ответ.
- Хорошо прощаю! Но в наказание с тебя поцелуй! – неожиданно для себя написала она.
- А если скажу с удовольствием?- пошутил он.
- Тогда я согласна просыпаться  рано каждое утро!
- А если понравится  и одним разом не ограничится?
- Давай не будем сейчас об этом говорить, а то я боюсь,  в порыве могу прибежать за поцелуем к тебе на работу – смело парировала она.
- Я за безумство  храбрых!  Живем раз!- провоцировал он.

В  ту минуту она поняла, что  проснувшись, он думает о ней и будит ее своими мыслями.  Задохнувшись от  сладостного ощущения приближающегося счастья,   действительно могла бы сломя голову прилететь  к нему  на работу.  Зажмурившись,  она представила  его теплые губы.
- Любовь! Как долго я  тебя ждала!

-  Спокойной ночи!  Смилуйся! Не буди меня рано! – написала  она вечером.
-  Спокойной ночи! Буду думать о тебе с отвращением! – пришел ответ.
-  Чего только не было в моей жизни, а вот отвращение мужчин никогда не испытывала. Ты будешь первым!
Через несколько минут прилетели его стихи:

-  Верю в глубину прекрасных глаз
   В их манящий омут,
   И призыв: Будущее наше только в нас,
   Смысл  его понять попробуй!
 
Конечно,  он  был  трудоголиком.   Для него жизнь означала работа, а  работа была для него жизнью.  Напряженный ритм  выматывал, практически не давал  возможности  расслабиться.  Их графики не совпадали.  Времени  для  встреч  практически не было.
Иногда он пропадал надолго.  Она  покорно  ждала.  Вдруг неожиданно  появлялся, забрасывал стихами, обвинениями  в  холодности,  требованием встреч.
У нее поломался  телефон. Ужаснувшись  отсутствием  связи,  он купил ей новый дорогой телефон только  бы  слышать ее голос.
Мог соскучившись,   сорваться  в рабочее время,  приехать без предупреждения и увезти   далеко за город к реке. Они долго стояли на берегу,  прижавшись,   друг к другу и молчали.
 Самыми трогательными были встречи по воскресеньям.   Так  уж получилось,  что они ходили в одну церковь.  После службы  она  подолгу сидела  в опустевшей церкви на лавочке напротив иконостаса. Тишина,  витающая  под сводами. Потрескивание свечей.  Запах ладана.  Это успокаивало  мятущуюся душу. 
Потом появлялся он.  Подходил  к  празднику, целовал крест, ставил свечи,  крестился.  Стоял,  склонившись  возле иконы Христа.
И так не вязался  образ  сильного, волевого  руководителя  с этим трепетным и покорным  человеком, устремившим свой взгляд к Господу. Она смотрела задумчиво  на сутулую спину. Сердце тоскливо ныло.
Она была уверена,  их встреча  не случайна – это судьба!

         Каждую минуту  она думала о нем.  Целыми днями мысленно разговаривала с ним.  Сердце всегда подсказывало, когда он ждал ее звонка.  Она чувствовала,  когда ему было плохо и  не находила себе места.   Какая-то невидимая нить связала их души тугим узлом, не отпуская друг друга.
Ей было  тяжело от этой  неприкаянной  любви.  Такой сильной  и  странной.
Однажды измучившись от  неизвестности, постоянной раны на душе, поставив свечу,  попросила у Богородицы соединить их судьбы. И вдруг ее начало трясти. Душу окутал  страх перед чем-то  неизведанным. Мысли путались. Непонимание произошедшего пугало,  порождало  закравшиеся  сомнения.

Не выдержав эмоционального напряжения,  она уехала  к отцу  в Сочи.
Потеряв ее из виду он начал разыскивать, звонить по сто раз на дню, забрасывать  SMSками.
Поколебавшись, она  ответила.
- Привет из солнечного Сочи!
- Сижу на пляже. Море чудо.  Загораю и думаю о тебе.  Догадайся  что?
- Не догадываюсь, но интересно узнать?
- Что ты лежишь рядом, а я прильнула своими нежными губами к твоей горячей груди. Можешь на меня обижаться, но не в твоей власти изменить мои мысли.
-  Очень интересные мысли!
-  Эти мысли прекрасны. Мне жаль, что у тебя нет таких чувств ко мне!
- Пошла купаться, чтобы остудить  разгоряченную голову и еще кое-что…

Через два часа.
- Ну, что остыла? На курорте много мужиков. Закрути роман и охлаждайся.
- Все правильно. Но количество не заменит качества. Ты – единственный!
- О! Это даже не заблуждение, это попытка лести. А лесть не благо. Посему не воспринимаю слова твои. Игра это!
- Неужели ты до сих пор не понял моей игры!
- Играть не хочется. Времени на игры нет!

- Когда ты возвращаешься домой? – написал он вечером.
- Во вторник утром!
- Мы сможем увидеться?
- Я работаю  допоздна. 
- Можно я заеду на минутку. В среду я уезжаю в Белоруссию  на симпозиум.

Во вторник приехал к ней на работу взъерошенный, испуганный, с горящими глазами. Трепетно  целовал  руки, влюблено заглядывал в глаза,  не обращая внимания  на снующих  по коридору сотрудников.
Она летала от счастья.
Но вечером в среду из Минска прилетели его стихи:
« Что можем знать еще в начале?
Наш путь в тумане, нам неведом.
Что будет – радости, печали
Иль поражения, победы?
Останутся желанья, силы
Иль растеряем по дороге?
А может Боги предрешили
Нас наказать за что-то строго.
Но можем проявить мы волю,
Наперекор пойти стихии.
Какую выбираем долю?
Потери могут быть большие!

Что его мучает опять?  Я-то  дура  думала, наконец,  все устаканилось – грустно прошептала  она.
- Что с тобой? Ты меня пугаешь?
И сразу получила ответ.
- Ты меня боишься? Я не прост!
Монстр я!  Дракон! Исчадье ада!
Весь свой век работал на износ,
Чтобы я достиг, коль был, как вата.
Я неадекватен! Нерв во мне со временем
Совсем ожесточился,
И живу я будто бы во сне.
Разве только кровью не  умылся!
Только я еще и человек.
И конечно тоже слаб бываю.
В теплоте дожить свой дикий век,
Вот о чем порою я мечтаю!

        И опять пропал на целый месяц.
- Это же не выносимо! – разозлилась она. - Опять он пятится назад, как настоящий Рак. Вот и не верь после этого в гороскопы.

За окном пестрило яркими цветами лето. Она сидела дома, тоскливо смотрела в открытое окно.  Взяла телефон и написала SMS:
«Да, уж.  Ты неадекватен! И не прост!
 Монстр? Нет!  Вряд ли Монстр!
Все это маска! Словеса!
Построил пирамиду  из осколков льда!
А рядом слева  стоит сковавшая тебя
Искристым льдом, надменная хозяйка  Королева.
И увлеченный красотой холодной пирамиды
Забыл ты, где-то там в долине,
Среди прекрасных розовых кустов,
Поющих птиц  и запахов цветов
Тебя ждет Герда, сидя у окна.
Ну и  Дура же она!

- Сколько можно! Надоело! Какой-то дурак, чекнутый! С меня хватит!
Она металась  из комнаты в комнату с  горящими щеками. Вырвала из блокнота лист с его данными. Стерла номер его телефона, все присланные SMSки со стихами. Выбросила в мусорное ведро засушенный букетик весенних цветков и дорогущий телефон.
- Вот и все!
Долго стояла и думала, что еще сделать, чтобы успокоиться. Потом  решительно  позвонила Валерию, давно и безнадежно ухаживающему за ней и назначила встречу…
7 Капля абсурда
Ольга Савва
Капля росы
У бабочки на крыле,
Крыло в тумане…

Женщина сидела на тахте, мужчина неподвижно лежал на стуле. Как можно при этом испытывать комфорт? Да очень просто. По крайней мере, ему было уютно. Обездвижение не мешало созерцать ту, что напротив, скорее помогало сосредоточиться. Он - весь внимание! Она – размышление и повествование. Они вместе. Они рядом. Похожи как две капли воды и различны как небо и земля.

Воспоминания, в которые погрузились оба, стёрли парадокс. И лишь огонь в очаге, нарисованном на куске старого холста, подчёркивал абсурдность ситуации. Казалось, искусственное пламя не должно греть, а в комнате было тепло: небольшое по размерам помещение вмещало целую Вселенную, напоминающую по очертанию каплю. Ту самую, что с гулькин нос!

Их знакомство произошло в густом информационном массиве, где полно любителей и охотников до... Да до чего угодно! Люди встречались, общались и... расставались. Всё как в жизни, но не реальной.
 
"Она не дурна, и у неё много поклонников", - подумал он в момент встречи.
"Кошка, которая гуляет сама по себе", - заподозрил в один из дней, когда они повздорили.
И не было ни сил, ни желания бегать за ней по крышам, да и сердце отдано другой.

"Он умён, но некрасив", - мелькнуло в её голове при первом знакомстве.
- Настоящий мартовский кот! Облезлый и вызывающий, - раздражённо воскликнула, когда узнала его поближе.

Не договариваясь, мужчина и женщина вернулись из воспоминаний и одновременно посмотрели в окно, за которым моросил дождь. К стеклу приклеился гонимый ветром жёлто-зелёный лист – предвестник наступившей осени, рядом маячила рождённая дождём капля. Похоже, что и её переполняли воспоминания: она разбухала и вырастала на глазах. А молчаливые собеседники думали каждый о своём.

- Кот... - промурлыкала женщина себе под нос.
- Ты что-то сказала? – спросил он беззвучно, сквозь зубы, почти не раскрывая рта.

Она не ответила, только вздохнула и... исчезла. Он был в ярости. «Что позволяет себе эта дама? Приходит, когда захочет, несёт всякую чепуху, уходит, не попрощавшись и когда ей вздумается!»

За ночью пришёл день, а гнев сменился грустью; он думал о ней и даже скучал, не понимая причины, заключавшейся в разности: он жил здесь и сейчас; она - на Севере и находилась в будущем, опережая его на шаг в мыслях и чувствах.

Прекратить! Прекратить немедленно всяческие отношения! Такое желание, причём обоюдное, возникало периодически. Что удерживало от разрыва? Возможно, любопытство, возможно неудовлетворённость жизнью, возможно, слабая надежда: «а вдруг…». А вдруг – это то самое большое и светлое, на котором и держится наш бренный мир?!   

Дождь за окном не утихал, а уютно устроившаяся на стыке стекла и дерева капля продолжала прибавлять в весе. Находившиеся в комнате поменялись местами. Да, да! Теперь мужчина лежал на тахте, а женщина сидела на стуле.

Всё как тогда: однажды ночью она села рядом и начала рассуждать о смысле жизни. Размышляя, женщина зашла в такие дебри, что чуть не заблудилась. Мало того, она унизила его сомнениями и разочарованием. Убрав раздражение, он решил изменить тактику. Напустив холод, сделался молчаливым -  не отвечал на её письма и телефонные послания.

Она не находила места, пока не услышала голос. Его голос! После разговора по телефону – единственной зацепки реально существующего мира – ей захотелось перевернуть свою жизнь... испечь ватрушек, кренделей и накормить ими человечество.

Господь подарил им счастье встречи, уделив из богатого временного арсенала всего лишь каплю. Не бог весть сколько, скажете вы, и будете правы, но не совсем! Минутное влечение вылилось в вечность, а жадная до влаги капля превратилась в глубокое и всепоглощающее море, потому что заумью их отношений было творчество. Оно незаметно и ненавязчиво прокралось в сознание обоих и запорошило ведущие к отступлению пути-дорожки.
 
Первое «живое» знакомство принесло объятье. Он подарил ей необыкновенные трёхцветные розы. Спросил разрешения взять за руку, много шутил и смеялся. Она втайне надеялась на отторжение, искала у него изъян, но тёплая мужская ладонь поставила точку в сомнениях.

Вторая, более жаркая встреча, внесла сумятицу в души наших героев. Не случилось страсти, когда чувства захлёстывают, лёгкие касания приводят в восторг, а ритм двух сердец совпадает. Не осталось и утренних воспоминаний, связанных с "поэзией жизни и причастием звёздного неба" – вечером того же дня она умчалась в Петербург.

В минуты, проведённые с ним, ей стало ясно - любви нельзя сказать: «Уйди!» К нему же, по натуре более сдержанному, пришли смятение и неуверенность: а нужно ли продолжение?

Вот-вот, рассмеётесь вы, - всё просто и тривиально: аналогичными знакомствами заполонена, завалена Земля. Не успели сблизиться и чуть не оказались по разные стороны баррикад. Знать, была... Ох, была в отношениях червоточинка, как заблудившаяся чаинка в крепко заваренном напитке. Всё так, да не так!

Конечно же, момент расставания приближался. Так думалось им, так предполагалось. В каждой пьесе, в каждом произведении после кульминации следует развязка! А как же без неё? По жизни, подчинённой театру, по окончании музыкального произведения звучит-таки заключительный аккорд.

Но мы забыли о капле! Она набухла и вот-вот сорвётся вниз... А в это время мужчина бросил прощальный взгляд на огонь в очаге и вышел из комнаты. «Всё! – подумал он. - Достаточно! Я вольная птица!» В жизни он всегда решал сам, что ему делать и как поступать. Но он не был свободен.

Выйдя на улицу, обнаружил лишь затянутое тучами небо и не обратил внимания на редеющие просветы меж облаков. Наклонился, чтобы поправить брючину. И вдруг! По инерции или интуитивно вскочил, выбросив вперёд руку, на которую и приземлилась не удержавшаяся от воспоминаний «крошка». «Фу, ты! Ерунда какая-то! Сплошная вода...» - вырвалось у него.
 
В это мгновение солнечный луч упал на каплю, осветив радужную оболочку и обозначив алмазные грани. Яркое сияние кого-то ему напоминало. Может, ту самую улыбку, после которой хотелось жить и писать? Может, заливистый смех женщины (иногда он считал его излишним)? Или нервирующую рассудительность, доходящую до безрассудства? Мудрость и наивность, святость и грешность, нежность и жесткость. 
«Господи! Как в этой женщине столько всего вмещается?», - подумал он и невольно улыбнулся.

Мастер абсурда Ионеско дал бы совет: «Выбрось её. Не дрейфь!» А мужчина, боясь выронить драгоценную жидкость, бережно прикрыл каплю ладонью, рассмеялся как мальчишка и... ускорил шаг.
8 Тоша или девчачья история о любви
Татьяна Рышкина
       Таня  почти двадцать минут простояла на остановке дожидаясь автобуса.
 - Водилы бастуют, - услышала она фразу, брошенную кем-то  из прохожих.
Окончательно продрогнув, Таня  позвонила Коле: - «Абонент не доступен» - монотонно ответил  голос в телефоне. Оглянувшись, она увидела у остановки однокурсника Антона Зиновьева.
- Тоша, пойдем пешком?!- крикнула она.
- Пойдем!- с радостью отозвался Антон.


          Тошей Таня окрестила Антона сразу же на первом курсе, когда ей доверили раздавать договора на проживание в общежитие:
- Так, так! А кто же это у нас Зиновьев Антон Павлович?
- Можно просто Антон!- помахал он рукой.
- Антон, Антоша, а можно и Тоша?
- Вам все можно! – улыбался парень.
« Этакий, Тоша-Тотоша», - думала она, разглядывая Антона: широкоплечий и по-деревенски неуклюжий,  с соломенными волосами на голове, которые  торчали в разные стороны, напоминая хозяину, что давно пора посетить парикмахера, по детски доверчивый  взгляд голубых глаз из-под таких же соломенных как волосы ресниц - Антон показался Тане родным и притягивающим.   
      С того самого момента Таня стала называть его  Тошей, а Тоша и не сопротивлялся, ему даже нравилось.


        Парни Таню не интересовали и когда на третьем курсе к ней стал клеиться пятикурсник Коля -  без пяти минут с дипломом в кармане, Таня поначалу его даже не замечала, но будучи общественной активисткой и участвующая во всех мероприятиях, она  как никто другой нуждалась в личном транспорте, а тут Коля , с новеньким авто, которого даже просить не надо:
- « Танечка, тебе куда?».  И Танечка, вечно спешащая, мчалась с довольным Колей в его машине. После студенческих вечеринок, Коля волшебным образом оказывался рядом, были и поцелуи и объятия, но дальше этого дело не доходило.  Тане Коля нравился: веселый балагур, центр внимания на любой вечеринке, модная стрижка, брэндовая одежда выгодно его дополняли. Но к близким отношениям  она была не готова,  все ждала, когда чувство «Любовь» посетит ее сердечко, но чувство не торопилось.  Все в институте считали, что Таня Колина девушка, и только Таня об этом, почему-то не догадывалась.  Когда год назад Коля пригласил ее на ужин познакомить с родителями, Таня даже удивилась, но не отказалась.
Колиным родителям она понравилась, мама довольная информацией о происхождении Тани, Колин выбор одобрила:
- Сразу видно, девушка цельная, умная, порядочная, не-то, что Томка!


       Коля с «Томкой», жившей в соседнем подъезде, дружили с восьмого класса, и повзрослев, дружба ребят переросла в нечто большее. Родителям Коли Тома не нравилась, вернее сказать: их не устраивало будущее родство с «нищетой и алкоголиками». Отец Томы сильно злоупотреблял спиртным, мать не уважал и часто поднимал на нее руку. Жили они бедно, мама Тамары работала уборщицей в школе, а отец с годами все больше пил, чем работал. Ребятам приходилось встречаться в тайне от Колиных родителей. Когда Коля уже учился  на втором курсе, вдруг, вернувшаяся раньше времени  мать, застала их врасплох: мать кричала, обзывала несчастную Тому неприличными словами и выдворила плачущую девушку за дверь. Коля в тот день ушел вместе с Томой, но помотавшись с сутки, вернулся домой. Отец, обработанный матерью, вызвал Колю на серьезный разговор, долго объяснял, почему Тамара ему не пара и что ожидает его будущее с ней потомство. По окончанию разговора отец заявил, что завтра же поедут выбирать  Коле машину: - « А то права получил, а машины нет, не порядок!». На завтра новенькое авто красовалось под окнами. Коля был счастлив!

          Но полностью разорвать отношения с Томой Коля не смог, они продолжали встречаться. В их поредевшие встречи Томочка большими карими глазами с нежностью и преданностью взирала на Колю. Ее уже не смущало, что у Коли есть девушка, она просто не представляла  жизни без него. Тома радовалась тому малому, что у них осталось, и безропотно бежала по его первому звонку, отдаваясь  любимому полностью без остатка. А Коля, сам того не осознавая, поделивши себя надвое, всей душой стремился к Томочке. Проблемы и переживания, он мог доверить только ей:  Тома слушала,  ее темные глаза блестели, Томины ласковые пальчики гладили его волосы, и Коле казалось, что, уходя, она забирала все его печали с собой.
          Вторая часть Коли рвалась к Тане, с ней было интересно и весело. Умная начитанная, к тому же с прелестным личиком, Таня была одна из лучших студенток института, она привлекала внимание многих парней. И заполучив ее,  себе в девушки, он  был очень доволен собой: как охотник, поймавший желанную добычу на глазах у завистливой публики.


      
- Зайдем в кафе, погреемся, - подмигнув, предложила Таня Антону.
Тоша, расплывшись в улыбке, утвердительно кивнул.

        Таня с первого курса вместо обычного « Привет», предназначавшегося всем остальным однокурсникам, Антону только подмигивала при встрече и улыбалась.
        Маленькая худенькая активистка Танечка, зная о незаурядных  способностях Антона, не оставляла его в покое на протяжении всей учебы:
- Тошечка, завтра придут студенты с подшефного колледжа, нужно подготовить доклад-презентацию « Специальности нашего института и их востребованность на рынке труда», сделаешь? – округлив глазки, взметнувшимися вверх бровками, просила она.
Тоша соглашался и готовился тщательнейшим образом.


          За время учебы в институте Антон ни с кем не встречался, городские девчонки ему не нравились: - «Куклы , одним словом!» - говорил он  матери. И только Таня привлекала его внимание: веселая и задорная, в легких платьицах, она ему казалась бабочкой на летнем лугу,  она была другая, не похожая на всех остальных.
         Когда Антон учился в школе, учителя им очень гордились,  называли  самородком, Антон участвовал  во всероссийских олимпиадах, занимая далеко не последние места, окончив школу с золотой медалью, Антон поступил, как и мечтал, в политехнический институт на архитектора.
         Катька, одноклассница  Антона, после его отъезда, всем заявила, что когда Антон получит диплом, то на ней женится. У Катьки на то были свои основания: после выпускного, изрядно выпив, она оказалась с Антоном в одной постели. Где их и обнаружила Антошкина мать.
- Ох, Катерина, Катерина, - вздыхала мама Атона, покачивая головой, проводив взглядом довольную ночным уловом девку.

- Лиза, ну куда же ты смотришь, прилипла Катька к Антошке, а на ней же пробы ставить негде, - сокрушалась соседская баба Нюра «всевидящее око», торгующая на базаре клубникой.
- У Антона голова умная, пускай сам думает,- отвечала  Антошкина мать.
- Слышь, бабоньки, что говорит?! Только в этом то деле, умная голова не поможет, мужики  тута другой головой думают! – хохмила баба Нюра.
«Ничего, сам разберется», - думала, не сомневаясь в сыне, Лиза.
          Когда Антошка приехал на каникулы после первого курса, то возле дома  повстречал Катьку, с хорошо округлившимся животиком. Катька, бросив на Антона игривый взгляд, смеясь рассказывала:
- А мы со Степкой расписались на прошлой неделе, у меня уже живот на глаза полез, а он, зараза, до последнего сопротивлялся.
« Нашла чем хвалиться», - подумал Антон, облегчено вздохнув, решил, что навсегда избавился от любовных притязаний Катьки.
       Но как оказалось, не избавился, последующие два лета, Катька не давала ему прохода. Со Степаном они жили плохо, Степка появлялся дома редко, гулял с местными девчонками:
- Не нагулялся, парень, – вздыхало по соседству «всевидящее око».
       Катюха караулила Антона после деревенских дискотек,   а Антон не сдерживая свое подвыпившее мужское естество, сдавался, и Катька уходила по утрам, довольная и счастливая.
- Дите, дите то с кем? Опять,  на бабку оставила? – ворчала ей вслед Антошкина мать.
А Тошка закрывал глаза, и представлял Таню:
« - Таня, Танечка моя, Танюшечка, - шептал он ей, погружая лицо в русые волосы. Касаясь губами тоненькой шеи…
- Тошечка, мой, - слышал он в ответ, и вот уже Танины голубые глаза, так близко как никогда раньше, он тянется к ее пухленьким губам…»
- Антон, хватит, нежиться, дел невпроворот!- оборвала на самом интересном мама Тошкины мечты.
- Эх, мама!
Разгоряченный Антошка,  быстро вскакивая с постели, бежал под холодный душ во дворе, и Тошкинское: « Ух- Ух!»  разносилось по всей округе.


         Таня с Антоном просидев  в кафе достаточно долго, настолько, что кофе был давно уже выпит, а съеденные булочки, приглашали на обводившееся место, что-нибудь попитательнее. Денег у ребят с собой больше не было, но уходить не хотелось. Тошкина большая ладонь поглотила Танину кисть, новое ощущение разнеслось по всему телу, Таня слегка покраснела, но руки не убрала.
         Разговор шел  в основном о дипломных работах: какие у них сложные, но между тем интересные темы, они давали друг другу советы и все говорили, говорили  утопая в голубых глазах…
Зазвонил, телефон:
- Таня, ты где? – сердился Коля.
- Я  в кафе «Ассоль» с Антоном…Зиновьевым. Что-то срочное? Подъедешь?
- Нет, я тороплюсь. Позже позвоню.

    Коле было неприятно, но он не собирался ревновать Таню к Антону: - « Ботаник, деревенский тюфяк в потертых джинсах и бессменном растянутом свитере, разве он мне соперник!". И нажав по газам,  Коля уже мчался в парк, где его ждала продрогшая Томочка.

- Ну что до завтра,- подняла глаза на Антона Таня.
- До завтра.
И Антон, сам от себя не ожидая, обнял Таню  и коснулся ее губ губами. Танина голова закружились…
- Опа-на! - воскликнула, выглянувшая  из дверей комнаты, Оксанка.
         Таня еще долго стояла, прижавшись спиной к стене, ощущая приятный молочный вкус Тошкиных теплых губ. Все вдруг перевернулось с ног на голову, мысли гудели: - «Тоша… Тошечка… Дипломная…Коля…».
- Дипломная! – сказала она вслух и решительно зашла в комнату.
 Оксанка хотела было что-то сказать, но Таня резким жестом руки, которым обычно пользовались парни, показала «Захлопнись!». Оксанка фыркнула и, выбежав из комнаты, уже неслась на всех парусах к комендантше доложить об увиденном. Комендантша Ольга Ивановна, отнеслась к новости, к огромному Оксанкиному разочарованию, равнодушно:
- Зиновьев, парень хороший, а красавец какой! Не то, что Колька, свистопляс!-сказала она и замолчала.


          Время шло. Таня готовилась к дипломной. Иногда приходилась обращаться к Антону, их взгляды встречались, расходились и снова встречались. Подмигивать Тоше она перестала и только кивала головой, стараясь не поднимать глаз.
«Дипломная», - внушала себе Таня, при встречах : - «Дипломная». С Колей она практически не виделась, и вообще он ее начал раздражать: -  «Гладенький весь, вычищенный, с вечно бегающими хитрыми глазками».
         Антон все чаще садился на передние места в аудитории, стараясь не видеть Таню. Он уже не в состоянии был смотреть на Танины худенькие плечи, легкие завитки волос на шее, маленькую манящую родинку, мочки ушей, тоненькие душки сережек…  Хотелось броситься к ней, схватить в охапку и унести далеко-далеко от всех.

 -Что это у тебя?- спросила Оксанка, увидев на пальце у Тани кольцо с камешком, которое та пыталась снять.
- Да Коля сегодня, утром подарил, еще и на палец одел, снять теперь не могу!
- Да ты погоди снимать-то! Дай посмотреть! Танька, так это же бриллиант! Скоро замуж позовет! Счастливая!- нарочито громко говорила Оксанка: старалась, чтобы услышал Зиновьев.  А Таня молчала, готовая разрыдаться, она не могла отвести глаз от  косматой головы, которая ни разу не повернулась.


       Еле дотянув до конца лекций, Антон одевая на ходу куртку выскочил на улицу. Дышать с ней одним воздухом становилось все сложнее… Он шел дорогой , которая полгода назад свела их друг с  другом. Сжимая кулаки, он твердил : - «Рохля, трус…». Они столько времени проводили вместе, а он так и не смог признаться ей в любви. В мыслях шептал: - « Люблю, люблю», и не сводил глаз с ее губ, мечтающий зацеловать ее всю…
« Трус…» - он с тоской посмотрел на вывеску кафе и зашагал еще быстрее.


         Таня твердо решила, что  должна поговорить с Антоном. Она выбежала из аудитории, но Антона нигде не было. Быстро, одевшись, она дошла до остановки. Антона не было. Зазвонил телефон: «Коля» высветилось на дисплее, отключив телефон, Таня бросила его в сумку и села в подъехавший автобус. Добравшись до комнаты, Таня  намылила палец и стянула кольцо, положив его в бархатную коробочку. «Сегодня же верну его Коле»,- подумала она и решительно вышла из комнаты. Навстречу Тане, спускаясь по лестнице , неслась Оксанка: - Тама, там , Зиновьев…-  и не договорив, побежала вниз.
Сердце Тани заколотилось, готовое выскочить из груди, ноги не слушались, но Таня должна, должна была добраться до его комнаты…
      

       Придя в общежитие, Антон не мог найти себе места, он как подстреленный медведь мотался из угла в угол. Ненавидя себя в эту минуту, он с силой ударил кулаком в стену, боль в пальцах откликнулась в предплечье, но ту Боль не заглушила. Удар… Еще удар…В этот момент и заглянула Оксанка к нему в комнату:
- С ума сошел что-ли! – закричала она и  пулей полетела к комендантше рассказать, как ее распрекрасный Зиновьев, отколачивает от стен штукатурку, по пути столкнувшись с Таней.

- Тоша, - тихо позвала Таня.
Антон, сидел, опустив соломенную голову, правая кисть руки кровоточила. Таня бросилась к нему, пытаясь осмотреть рану, но ее пальцы утонули в его сильных ладонях, дрожь пробежала по истосковавшимся влюбленным, и в едином порыве они  сжали в объятьях друг друга.
      Комендантша, Оксанка и,  не дозвонившийся до Тани, Коля стояли в дверях комнаты. Первым покинул действо Коля. Спустившись по лестнице, он заглянул  в Танину комнату, увидел утром подаренную коробочку и удостоверившись, что кольцо на месте, сунул коробочку в карман. Подойдя к машине, он позвонил Томе: - «Да, Коленька…», - отозвался родной голосок.

Комендантша, успев одарить Колю насмешливым взглядом, подумала «Эх, любовь-любовь, гнать бы вас всех в шею!».
- Ну, что уставилась, пошли! – она потянула Оксанку за локоть.
Оксанка, всем своим девичьим чутьем понимая, что происходит на ее глазах, не могла сдвинуться с места.
- Идем, Иванова, ослепнешь!
Ольга Ивановна насильно вытолкнула  Оксанку из комнаты, и осторожно закрыв за собой дверь, тяжело вздохнула.

         Мир замкнулся, сжался до предела студенческой комнатушки, и вот и ее уже нет, есть только они: отрываясь от глаз, они сливались губами, отрываясь от губ, снова утопали в голубой бездне ...
           Вместе, теперь только вместе и большое светлое чувство -  одно на двоих!
9 Удивленная
Марина Тишанская
   Дверь открывалась - закрывалась, открывалась - закрывалась, мерно поскрипывая на ветру. Сквозняк шевелил занавеску и пугал устроившуюся на ней муху. Костя сидел за столом и дремал, пользуясь тем, что в комнате никого не было. Скрип мешал ему заснуть окончательно.
   Лето - не время для работы. Летом все должны отдыхать, ведь пройдет еще несколько коротких недель, и небо поблекнет, трава пожелтеет, спрячутся до следующего года яркие головки цветов, а на смену им придет холодный мелкий дождь и примется с тоскливым упрямством разгонять всех по домам.
   Вот тогда и придет время запереться в тесной комнате и начать анализировать, делать выводы, писать отчеты ...
   Комната опустела в понедельник - все, кроме Константина, ушли в отпуск. Наступила среда, а он так и не родил еще ни одной умной строчки.
   Правда, сегодня его одиночество было нарушено. С первого августа основная экспозиция закрылась, в залах начали делать косметический ремонт, а все экспонаты спустили в запасник.
   Портрет же принесли в архивный отдел и, за неимением места, повесили на стену. Над ним следовало еще поработать. Предполагалось, что он принадлежит кисти Крамского, но доказательств тому никаких не было. Впрочем, и опровергнуть этого никто не мог. Требовалось произвести художественную и химическую экспертизы, сделать несколько фотографий портрета под разными углами, в том числе и в рентгеновских лучах. Правда, в обязанности Кости это не входило. Ему следовало лишь покопаться в архивах и попытаться выяснить, кто изображен на картине. Впрочем, такое везенье представлялось маловероятным. Скорее, он смог бы возможно более подробно проследить жизнь великого художника в тот период, когда предположительно была написана картина, и по воспоминаниям современников установить, над чем он тогда работал. Вероятнее всего, "Удивленная" нигде в архивах Косте бы не встретилась, но, как говорится, отрицательный результат - тоже результат. Однако и такая работа, не сулившая великих открытий, требовала упорства и сосредоточенности, а Косте было лень. Ни начальство, ни сослуживцы, ввиду их отсутствия в Музее, не могли упрекнуть его за потраченное впустую время, до конца рабочего дня оставалось еще больше трех часов, а на столе перед ним лежал купленный по дороге детектив Афиногена Глушакова "Вторые зубы акулы". Костя прочел уже больше половины книжки, но ни море крови, ни горы трупов не смогли разогнать сладкой дремы. Глаза слипались, нос неудержимо клонился к столу, а дверь все скрипела и скрипела.
   Похоже, он все-таки заснул, голова резко дернулась вниз, и это движение вернуло Константина к реальности.
   В комнате все было по-прежнему. Солнечный луч скользил по полировке стола, муха воевала с непокорной занавеской, милое девичье лицо с лукавой улыбкой смотрело на Костю из потемневшей рамы, только роман Глушакова, открытый на семьдесят третьей странице, исчез без следа.
   Константин, не веря собственным глазам, внимательно огляделся вокруг. Никаких признаков пребывания в архиве постороннего человека не было. Уборщица тетя Даша тоже отгуливала законный отпуск, поэтому на старинных рамах не поместившихся в запасник картин художников прошлых веков лежала нетронутая пыль. Серыми лохмотьями покрылись листья зачахшей без хозяйского глаза герани на подоконнике. Даже на столе, за которым дремал молодой искусствовед, лежал тонкий слой пыли. Только "Удивленная" сияла чистотой. Посмотрев на портрет незнакомой красавицы, Костя вздрогнул. Он отчетливо помнил, что в правой руке у нее был веер из страусовых перьев. Однако теперь "Удивленная" держала перед собой раскрытую книгу.
   Любой нормальный человек не поверил бы собственным глазам. Константин и не поверил. Обозвав себя сонной тетерей, он рьяно принялся за работу и до конца дня успел проштудировать четыре каталога международных аукционов, сопоставляя их с исследуемым портретом. Он почти убедил себя в том, что книга была в руке красавицы с самого начала, но неприятный осадок остался. Хоть Костя и не верил в чудеса, но недочитанный детектив искать все же не стал.
   На обратном пути он купил новинку - мистический триллер Луговенко "Черная стража". Занимательный сюжет быстро вытеснил из головы недочитанный роман Глушакова.
   Дни шли за днями, лето катилось к закату. Скоро должны были начать возвращаться отдохнувшие сотрудники. Но прежде, чем закончилось его вынужденное одиночество, молодой исследователь задумал небольшой эксперимент.
   После известных событий спать на работе он побаивался, но решил, что опыт можно осуществить иным способом.
   В один из оставшихся дней, когда ему еще никто не мог помешать, Костя захватил с собой на работу "Черную стражу". Положив открытую книгу на стол, он отправился в бухгалтерию пить чай.
   Главный бухгалтер Лидия Михайловна пекла чудесное печенье. Пожилые женщины обрадовались приходу Кости, смеялись его шуткам, и чаепитие растянулось почти на час.
   Константин вернулся к себе в комнату, напрочь забыв о своих полудетских планах. Плюхнувшись на стул и еще ощущая на языке вкус воздушного печенья, он взглянул на портрет. Очаровательная незнакомка по-прежнему лукаво смотрела на него своими светло-серыми глазами с длинными ресницами. Ее слегка вьющиеся волосы, собранные в высокую прическу, небрежными прядками спускались на чуть тронутые румянцем щеки. Вероятно, когда Крамской писал портрет юной красавицы, ей было не больше восемнадцати лет. Тонкие руки с изящными пальчиками небрежно прижимали непрочитанную страницу, а алые губки, казалось, только и ждали возможности улыбнуться. Их разделяли десятки лет. Вероятно, барышня вышла замуж, обзавелась кучей детей, состарилась и покинула сей бренный мир задолго до рождения Кости.
   Но, глядя на портрет, он не думал ни о чем таком. Просто любовался нежным лицом прекрасной незнакомки.
   Наконец, оторвав взгляд от "Удивленной", он посмотрел на стол. Раскрытая книга перед ним оказалась детективом Глушакова, хотя девушка на портрете по-прежнему держала в руках книгу. У Кости буквально отвисла челюсть. Он в оцепенении смотрел на портрет. В этот момент хлопнула дверь, и вошла тетя Даша.
   - Фу, духота тут у тебя, Костюша, и пылища. А цветы-то, небось, весь месяц не поливал. Как там моя герань? Ну точно, совсем завяла. А это что за штука? Смотри, красота-то какая, и как раз кстати.
   - Тетя Даша, вы не могли бы убрать здесь попозже? Я сейчас очень занят.
   - Ишь ты, академик выискался! Ну да ладно, приду позже.
   Костя взглянул на нее с благодарностью и вдруг воскликнул: "Дарья Семеновна, что это у вас?"
   - Где? - испугалась та.
   - Да вот же, в руке.
   - Сам не видишь? Веер это из страусиных перьев. У нас такие на рынке продаются пучками, для икебаны. Старинный, наверное, веер. Я же говорю, красивый и кстати пришелся - я им машу и не так жару чувствую. Небось своей зазнобе купил? Так я же не насовсем взяла. Вот, сейчас новый каталог картин принесут, он по почте пришел. Я тогда им обмахиваться буду, от него ветра больше, а веер на место положу.
   - Да, да ...- невпопад ответил Костя, - конечно, идите.
   - Ты, милый, часом не приболел? Может, варенья малинового тебе принести?
   - Нет, тетя Даша, я здоров. Вы ступайте.
   - Иду, милый, иду. Работай себе.
   Константин, готовый уже поверить во что угодно, достал из ящика стола большую лупу и стал внимательно разглядывать книгу на портрете. Это была "Черная стража", открытая на первой главе, сразу после "Вступления".
   "Значит, Глушакова она прочитала и взяла Луговенко. Бред какой-то," - подумал он.
    Несколько следующих дней Костя жил в постоянной тревоге. Он ужасно боялся, что реставраторы начнут исследовать картину и обнаружат в руках у незнакомки триллер Луговенко. В то же время, случись такое - он вздохнул бы с облегчением. Мало ли что может привидеться в жару в пустом институте, когда в коридорах не встретишь ни души, и лишь старинные фолианты на дубовых стеллажах придают помещениям суровую торжественность. "Надо бы подсунуть ей что-нибудь из классики", - мелькнула шальная мысль, - "Может, Тургенева?"
   Раздумывая над этим, Костя машинально вывел на листке: "Кто Вы, прекрасная незнакомка?"
   Тетя Даша нарочно хлопнула дверью, чтобы обратить на себя внимание.
   - Ну что, Ломоносов, можно мне убираться? Шел бы ты домой, Костюша. Лица на тебе нет. Ступай, голубчик, а я полы протру. Пылища-то какая!
   - Я, пожалуй, действительно пойду.
   - Конечно, иди, развлекись. Погуляй с девушкой. Вот тебе веер пушистенький, возвращаю. Он для красоты хорош - подаришь ей. А ветра от него мало, от каталога "Сотби" куда больше выходит.
   - "Сотсби", - машинально поправил ее Константин, взяв в руки веер. Затем он решительно запихнул изящную вещицу в спортивную сумку и вышел на улицу.
***
   До глубокой ночи Костя бродил по улицам, вдыхая свежую ночную прохладу и стараясь выбросить из головы необычное происшествие в архиве, убеждая себя, что он переутомился, и жара подействовала, а на самом деле всему можно найти вполне разумное объяснение.
   Но отключиться так и не смог. Ночью ему снилась девушка в бальном платье. Она кружилась с ним в вальсе в старинном зале, сияющем огнями свечей.
   Вдруг рядом оказался какой-то тип огромного роста, с неприятными, холодными серыми глазами, бесцветными бровями и ресницами, грубо перекинул его партнершу через плечо и быстро побежал по залу. Костя пытался догнать похитителя, но мешали танцующие пары. Девушка повернула к нему лицо, и он понял, что это "Удивленная". Она что-то кричала ему, но он не мог разобрать слов из-за музыки. По ее губам Константин понял, что девушка кричит: "Бегите в архив, спасите меня".
   Костя проснулся в холодном поту. За окном розовело предрассветное небо. Он быстро оделся и, глотнув на кухне холодного чая, побежал в музей. Хорошо, что начальник охраны дал ему запасной ключ, зная о его привычке работать в самое неурочное время. Наш герой открыл дверь и, не раздеваясь, понесся через ступеньку к помещению архива. Влетев в комнату, он первым делом бросился к портрету. Ему показалось, что "Удивленная" смотрит на него грустно и испуганно. Тогда он перевел взляд на стол. Там лежал вчерашний листок, а под его вопросом: "Кто Вы, прекрасная незнакомка?" было написано: "Меня зовут Настя. Пожалуйста, помогите!"
   Константин еще раз внимательно посмотрел на портрет. Пожалуй, изображение несколько изменилось - то ли рама раздвинулась, то ли сама "Удивленная" придвинулась ближе к нему, но у картины появился второй план. И там, на заднем плане, за спиной Прекрасной Незнакомки, стоял огромного роста человек с серыми, мышиного цвета волосами и плотно сжатыми бледными губами, сурово глядя в затылок девушке.
   "Что я должен делать?" - быстро написал Костя, положил листок на стол и впился глазами в картину. Минуты шли, но ничего не происходило. Тогда он нерешительно повернулся к портрету спиной, медленно досчитал до десяти, чувствуя на себе чей-то недоброжелательный взгляд, и, стараясь казаться невозмутимым, обернулся. Вроде бы, ничего не изменилось, но листок на столе был уже другой - нежно-розового цвета и с легким запахом духов.
   "Пожалуйста, немедленно верните мне веер. Я еще не дочитала Вашу книгу, но поверьте, завтра Вы ее получите. Умоляю, поторопитесь!"
   Константин дрожащей рукой рванул на себя молнию сумки. Изящный веер сиротливо лежал на дне. Костя выхватил его и, не раскрывая, осторожно опустил на стол. Он был уверен, что ни на секунду не спускал с веера глаз, но, возможно, моргнул. Во всяком случае, на столе веера уже не было, а тонкие пальчики "Удивленной" снова покоились на пушистых страусовых перьях. Мрачная фигура на заднем плане тоже исчезла.
   Константин придвинул к себе листок, решив продолжить странный разговор: "Кто Вы, милая Незнакомка? Героиня картины великого художника или волшебница? Хотя, я даже в детстве не верил в волшебство. И зачем Вам этот веер? Расскажите о себе".
   Написав послание нарисованной девушке, молодой ученый почувствовал себя законченным идиотом. "Не показаться ли психиатру?" - подумал он, - "Пожалуй, для начала схожу в наш в медпункт, попрошу измерить температуру и давление.
   В медпункте Музея царили идеальная чистота и порядок. В шкафчике со стеклянными дверцами стояли разные флакончики с микстурами, лежали пачки лекарств, к задней стенке была придвинута металлическая коробочка для стерилизации шприцев. У окна стояло зубоврачебное кресло. Посередине комнаты за столом сидела фельдшер Эльвира Георгиевна, всегда приходившая на работу очень рано, и что-то записывала в толстую "амбарную книгу". Диванчик для пациентов напротив нее пустовал.
   Увидев Костю, она обрадовалась. В сезон отпусков у нее почти не было посетителей, и она жестоко скучала.
   - Константин! Заходи, дорогой! - с чуть заметным армянским акцентом сказала она, - как поживаешь? Уж не приболел ли?
   - Сам не знаю, Эльвира Георгиевна, - ответил тот, - вялый я какой-то, спать постоянно хочется, - Костя решил не рассказывать фельдшеру всей правды, чтобы его и в самом деле не отправили в психиатрическую клинику.
   - Бедное дитя! Сидишь тут в пыли без витаминов. В такой обстановке кто хочешь заболеет. Давай-ка я на тебе новый прибор для ЭКГ опробую.
   - А это не очень больно?
   - Что вы, мужчины, за народ! Просто как дети. Садись, жив будешь.
   - Может, сначала давление померите?
   - Все померяю.
   Через полчаса Костя, измеренный Эльвирой Георгиевной с головы до ног, с диагнозом "легкое переутомление" и пачкой рецептов возвратился в архив.
   Подойдя к столу, он сразу заметил, что розовый листочек сменился голубым. Запах духов от него остался прежним, а вот текст записки изменился: "Дорогой Константин, спасибо Вам за веер. Он, действительно, очень мне нужен. К сожалению, я не могу ответить на все Ваши вопросы сразу.
   Скажу только, что "Удивленную" написал Крамской, но, боюсь, доказать это Вы не сможете даже с моей помощью".
   Костя не то чтобы потерял способность удивляться, а просто несколько свыкся с происходящим. На следующий день, идя на работу, он захватил с собой роман Веры Волгиной "Привидение в перчатках".
   Положив книгу на стол, он сопроводил ее письмом следующего содержания:
   "Милая, милая Настя! Видимо, я сошел с ума, но я счастлив, что судьба подарила мне возможность любоваться Вашими небесными чертами. Откройте мне, кто Вы, и, клянусь жизнью, я никогда не выдам Вашу тайну. Простите мою настойчивость и мое нетерпение, но я боюсь, что портрет вскоре могут перевесить, а это означает разлуку..."
   Он перечитал свое послание, мимоходом подивился собственному стилю, так подходившему к портрету и так мало напоминавшему речь современного молодого человека.
   Нечего скрывать, прекрасные испуганно-удивленные глаза и пушистые ресницы девушки с портрета снились ему каждую ночь.
   Теперь подсматривать, как красавица пишет ответ, казалось ему постыдным, даже кощунственным. Поэтому, забрав очередную стопку каталогов и жизнеописаний знаменитых художников - портретистов, он ушел в дальний конец комнаты, откуда за стеллажом не было видно портрета, и устроился работать, сидя на стремянке.
   Его так и подмывало пойти хоть одним глазком посмотреть на картину, но он сдерживал себя. "Может, посоветоваться с Эльвирой Георгиевной - возможно ли влечение мужчины к произведению искусства, или это патология?" - мелькнула у него неосторожная мысль. Но Константин взял себя в руки и решил не торопиться.
   "Ведь если бы неделю назад ко мне пришел приятель с подобным вопросом, я точно счел бы его сумасшедшим. Значит, сначала надо придумать, с кем лучше посоветоваться".
   Работать Костя не мог. Мысли были полны "Удивленной". "Я влюблен в нее!" - с ужасом подумал он. - "Что же делать?!"
   Отложив каталоги, он решительно направился к портрету. "Как поступают нормальные влюбленные? Они признаются в любви своей суженой! Эх, будь что будет".
   "Удивленная" смотрела на него с грустной улыбкой. На столе лежал прочитанный девушкой триллер, а книги Волгиной не оказалось. Зато он обнаружил листок бежевого цвета, исписанный изящным женским почерком. Константин ждал этого и сразу бросился к листку.
   "Дорогой Костя, - писала девушка, - я знаю, что Вы хотите мне сказать. Признаюсь, что Вы мне тоже очень симпатичны. Но, к сожалению, наши отношения не имеют будущего. Я - из другого времени, и мы никогда не сможем быть вместе".
   Бедняга схватил листок и написал: "Вы из прошлого? Но как же, ответьте мне, мы ведем переписку? И что мне делать, если я не могу без Вас жить? Должен же существовать какой-то выход!"
   Схватившись за голову, он выскочил в коридор. Что делать?! Нормальные люди влюбляются в живых девушек, из плоти и крови. Но Косте все его сверстницы казались бледными призраками по сравнению с "Удивленной".
   Выпив в холле пять стаканов холодной воды из кулера, он вылил еще один себе на голову - благо, рядом никого не было. Следовало раз и навсегда положить этому конец и зажить обычной жизнью.
   Приняв это благоразумное решение, Константин твердым шагом направился на свое рабочее место, но там его ждало длинное письмо.
   "Мой славный и хороший! Так и быть, я открою свой секрет, но Вы должны молчать, иначе погубите меня. Я живу в 2576 году - согласитесь, от Вас это довольно далеко, и учусь на третьем курсе факультета Естественных исследований. "Удивленная" - в том виде, в котором она вам знакома - моя курсовая работа, а дальше каникулы. Если бы Вы не вернули мне вовремя веер, маэстро Бахисуран назначил бы мне новое задание, а я так хочу на море! Еще раз сердечно благодарю Вас за помощь. Скажу по секрету: чтение Ваших книг доставило мне удовольствие, хотя наблюдателям строго запрещено пользоваться предметами из прошлого. Не скучайте. Посылаю Вам фотографию моей пра-пра- пра - ... бабушки, которая жила примерно в Ваше время. Говорят, я очень на нее похожа. Ваша Н.".
   Рядом с письмом лежал листок - или пластина? - чего-то тонкого и прозрачного, но когда Костя поднял его и посмотрел на свет, перед ним возникло знакомое нежное лицо, а внизу подпись: "Сочи, август 2004 года".
   Константин медленно опустил фотографию на стол и взглянул на портрет. С картины на него смотрело красивое, но совершенно незнакомое лицо какой-то дамы. Тогда он снова взял в руки фотографию и принялся разглядывать ее, поворачивая к свету под разными углами. Что это? Пластик? Или тонкий срез какого-то минерала? Прабабушка?! Август! Сегодня двадцать третье число. Костя с непривычной для него прытью понесся в бухгалтерию.
   - Лидия Михайловна! - закричал он с порога, - Выдайте мне скорее деньги на авиабилет в Сочи. Там завтра закрывается выставка частных коллекций членов Общества любителей Крамского. Я срочно должен лететь!
   - Костюша, я понимаю твое желание совершить научное открытие, но ведь командировка в Сочи не входит в план Музея на третий квартал . Что я начальству скажу?"
   - Я вам потом из личных денег верну, - упрашивал Костя. - Мне обещали в сентябре премию начислить, вот с нее и верну.
   - Ну хорошо, езжай. Думаю, если поездка будет удачной, начальство найдет способ оплатить твои исследования.
   По дороге домой Костя забежал на телеграф и послал сам себе телеграмму-молнию: "Николаю Петровичу совсем плохо. Срочно приезжай". Он даже не подумал, что раньше никогда столько не врал. Ожидая телеграммы, необходимой для внеочередной покупки билета, он быстро побросал в сумку то, что попалось под руку - на два дня сойдет, пластинку с фотографией, документы и деньги.
   Телеграмма пришла через двадцать минут.
   
   А еще пять часов спустя Константин оказался на автовокзале в Сочи. Только теперь он очнулся. Куда идти? Где искать любимую? Он даже имени ее не знает.
   Получив багаж, Костя нерешительно остановился у дверей. К нему тут же подошла женщина средних лет, похожая на цыганку, и спросила:
   - Комната около моря нужна? Я недорого возьму. Ты, молодой человек, на какой срок приехал?
   - Сам не знаю. Дня на три, наверное.
   - Так ты на выставку портретов приехал?
   - А что, работает такая?
   - Конечно. Послезавтра - последний день. Исакович, наш местный богач, ее устроил. Из купленных в свою коллекцию картин. Разве ты не знал?
   - Как ни странно, знал. А где мне эту выставку искать?
   - Пойдем. Вещи у меня оставишь, от моего дома до нее рукой подать.
   Поняв, как безрассудна идея найти девушку в многомиллионной толпе, он решил посетить выставку - что он, в конце концов, теряет?
   В небольшом зале висело два - три десятка картин. Несколько посетителей лениво слонялись от стены к стене, рассматривая картины с одинаковыми табличками: "Неизвестный художник. XIX в. Портрет неизвестной".
   Одна из картин привлекла Костино внимание. Автор ее не был указан, но почерк очень напоминал работы Крамского. С портрета на него смотрела, чуть улыбаясь и приподняв изящные бровки, элегантная брюнетка средних лет с букетом белых роз в руках.
   Перед картиной остановилась хрупкая девушка в шортах и короткой маечке. Золотые кудряшки придавали ей вид подростка.
   - Вам нравится этот портрет? - хотел спросить Костя, но замер, встретив взгляд большых серых глаз, обрамленных длинными ресницами.
10 Диффченки, смотрите под ноги!
Алексей Дякив
Почему я пришла на сайт ? Скучно стало. Разведена, детей нет. Все интересы в жизни после развода сошлись на работе, педантичных уборках в квартире, ностальгических взглядах на когда-то бывших «как раз» платьях и ежедневных звонках подруг. Когда отметила сорок, стала меньше замечать мужчин. Вроде есть, а вроде и нет. Если и бросят комплимент или букетик подарят, то видно по глазам, что подарок не искренний, вроде как для успокоения совести. Даже неудобно становится. Сайт посоветовала подруга:

- Зайди. Пообщайся. Люди разные… Нечего обниматься с телевизором... Мужиков там много, так что не бросайся особо на первого встречного – обманут.

Пришла. Неделю осматривалась, что да как. Фото поставила самое лучшее: в белом ситцевом платье в синий горошек с прошлогоднего первомая. Улыбка с приподнятыми бровями получилась наивно-девической – начальник автопарка Михалыч окликнул и сфотографировал. Годы указала поменьше аж на десять – не зачем мужчинам истину знать. Имя свое - это не секрет. Цель знакомства… да чего уж там… «ищу вторую половинку».

Только поставила фото, как груши, посыпались визитеры. Аж растерялась – чего отвечать-то? А на фото – и с машинами, и с удочками, и с бутылками… Всех фасонов и размеров. Только не цеплялся взгляд ни за что. А если начнут писать, то прям грусть-тоска: Дартаньян на Дартаньяне, каждый лучший из лучших. Чуть ли не сразу после «Привет, красавица» и «Кого здесь ищешь, не меня ли?», сыплются предложения замуж. А не могу я сказать, что не хочу замуж. Мне внимания хочется. Настоящего, мужского. Тепло почувствовать… Заинтересованности искренней. А не вижу я её. Отвечу «вторую половинку», закрою страницу и спать.

 Месяца через два зашел на страницу мужчина. Из моего же города. На фото: кабина грузовика и он, крепко держащий руль, внимательно смотрит на дорогу. Снимали, видимо, с пассажирского сиденья. Взгляд серьезный, но не суровый. На вид ровесник. Лицо показалось знакомым, но потом, думаю, здесь все уже кажутся похожими, одинаковыми. Ну, думаю, приехал за мной мой суженный, никак цельную фуру счастья пригнал.

- Привет, Маша. Красивое платье на фото. Тебе идет. Ой, да и романтик! Очередной оригинальный комплимент. Суровый сибирский кедр расцвел ромашками. - Здравствуй. Спасибо. Я знаю. Больше не напишет. Или сейчас спросит, чего я тут потеряла… Ну давай, спрашивай. - Маша, какой должен быть мужчина, на которого бы ты обратила внимание? Хм… Иду наливаю чаю. И правда, какой же он – мой мужчина? Перед глазами пронеслись смутные картинки из далекого замужества… Печенье вроде не свежее, больше не возьму такое!

- Честным. Я должна ему доверять, а не догадываться, что у него на уме. И самостоятельным. Гвоздь вбить я и сама смогу. А вот чего не смогу, должен смочь он. И что б видел во мне женщину, а не домработницу. Понимаешь, о чем я?

Пять минут пауза.

- Понимаю. Уверен, ты достойна именно такого мужчины. - Чего же не нахваливаешь себя? Уже можно.

- Мне нахваливать себя не за чем, годы не те. Я работаю. Не нуждаюсь ни в чем. Жил бы так и дальше, но вот женщина одна из ума не выходит.

Ой, ну все, щас всю жизнь мне поведает. Ну до чего мужики любят всплакнуть на женском плече, только подставь. Ну давай, милок, сегодня я в настроении.

- Ну так подойди к ней и скажи: мол, жизни не хочу без тебя и точка. Вы ж, мужики, умете, когда захотите.

- Да, только робею почему-то. Много чего в жизни видел. Афган за плечами. Ничего уже не боюсь, а как вижу ее, слов не нахожу. Вот хочу на сайте с ней поговорить, есть она здесь.

- Ну так иди и говори с ней. А мне плакаться не нужно!

Фу! Сопли мне тут распускает. А на фото солидный. Как внешность обманчива! Закрываю страницу, в ванную и спать. Вечер испорчен… Совсем истощились мужчины… Фу!..

На сайт зашла через два дня. В уголке висит сообщение. Машинально открываю и…

- Маша. Машенька… Это Николай с автопарка. Мы работаем вместе. Я уж и не знаю, как подойти к тебе. Ты кажешься такой отстраненной. Вроде как не нужен тебе никто. Вот и не могу я сказать тебе ничего. Но только я один и вижу, какая ты красивая в этом платье. Мимо идешь и не смотришь, а для меня после день потерян. Я почти год уже смотрю на тебя, будто не отрываясь. Все перед глазами ты, как виденье, не проходишь. Не могу больше так. Хоть казни меня, но жизни без тебя больше не ведаю!

Вот и все. Мы женаты уже два года. Тот первый и единственный пост я написала, когда мы приехали из отпуска с моря. Коля помог вставить в пост фотографию, на которой мы лежим на песке, к ногам накатывают волны, а наверху яркое-яркое солнце. И заголовок: «Диффченки, смотрите под ноги – счастье совсем рядом!»
11 Свет в окне
Альба Трос
Сказать, что никто не ждал Севу Званцова этим дождливым ноябрьским днём, было бы верхом несправедливости по отношению к родным мальчика. Его бабушка уже достала из холодильника кастрюлю с борщом и сейчас ловкими движениями раскатывала по столу тесто. Время от времени она бросала взгляд из под очков в толстой роговой оправе на настенные часы, отмечая для себя, сколько осталось до прихода внука. Обычно по средам он возвращался около пяти, потому что посещал школьный кружок изо, начинавшийся сразу после седьмого урока. На самом деле Севу не слишком прельщала карьера художника, просто однажды мама решила, что её болезненно застенчивому ребёнку необходимо чаще бывать в коллективе. Спортивные занятия Званцову-младшему, с малых лет страдавшему разнообразными ОРЗ и ОРВИ, были противопоказаны, о танцах или театральной студии речь даже не шла. Из всех оставшихся вариантов рисование выглядело наиболее приемлемым. Сева, отягощённый ответственностью во всём, что казалось требований взрослых, старательно изображал в альбоме яблоки и конусы, заслуживал похвалы учителя и совершенно не понимал, зачем это было нужно. Однажды руководитель кружка, седовласый мужчина с профилем патриция, принёс в класс альбом с репродукциями картин великих живописцев. Тогда, вглядываясь в изменчивые глаза Джоконды, Сева вдруг остро почувствовал всю нелепость того, что они делали на занятиях. Впрочем, ему очень нравились рассказы о жизни художников, которыми всегда оканчивались их встречи. Слушая их, он словно бы взлетал над монотонностью   будней и устремлялся туда, где его ждала другая, исполненная волшебства и тайны жизнь.
Сегодня, подходя к кабинету № 218, Сева с удивлением обнаружил группу юных любителей изобразительного искусства, недоумённо толпившихся под запертой дверью. Явилась завуч Тамара Михайловна и объявила, что занятие отменяется из-за болезни руководителя. Званцов посочувствовал Анатолию Петровичу, который, несомненно, разжёвывал сейчас стрептоцид, морщась от горечи, и направился к выходу. Он совершенно не думал о том, что только что получил в распоряжение целых полтора часа свободного времени, и, выйдя за ворота, сразу же свернул на привычную дорогу к дому. Через два десятка шагов мысли мальчика приняли направление, в котором текли весь последний месяц. Очнулся он от того, что голове его стало подозрительно мокро. Все признаки указывали на то, что начался дождь, причём уже в третий раз с утра. Сева с некоторой укоризной посмотрел в небо, откуда лила холодная вода, приподнял воротник и вдруг обнаружил, что каким-то непостижимым образом оказался аж в трёх кварталах от нужного маршрута. Он не знал даже, как долго пробыл в своих мечтаниях, а мысль о том, что придётся узнавать время у незнакомого человека, повергала его в смятение. Неизвестно, сколько ещё Сева стоял бы на месте, беспомощно озираясь по сторонам, если бы не заметил большой циферблат над зданием универмага. Оказалось, что до возвращения домой оставался ещё почти час. Немного успокоившись, Сева направился в сторону улицы, которая, в конце концов, должна была привести его к тому месту, откуда он начинал путь.  Минуту спустя одна юная особа вновь завладела его сознанием.
Юля Белецкая пришла к ним в класс в начале этого учебного года. Отец её, кадровый офицер, несколько лет провёл в гарнизоне на севере и вот, наконец, получил долгожданное назначение в столицу. Поначалу Сева не обратил на новенькую внимания. Невысокая, тоненькая, с длинными русыми волосами, она ничем не выделялась на фоне остальных его одноклассниц, и уж конечно не шла ни в какое сравнение с Надей Верхоглядовой или Лерой Штерн, первыми красавицами 7-А и, как водится, невероятными воображалами. Всё изменило то самое сочинение. Творческие письменные работы по изученным произведениям были для Званцова невыносимой мукой. У него не укладывалось в голове, как можно на пятидесяти строчках передать эмоции, которые захлёстывали его при чтении «Принца и нищего» или «Мальчика со шпагой». По сравнению со словами, приводившими Севу в восторг на страницах любимых книг, всё написанное им самим казалось смешным и жалким. Темы в духе «Как я провёл лето» или «Что я мечтаю совершить в жизни» вдохновляли не больше. Делиться подробностями своей жизни, а уж тем более мечтами, с чужими людьми казалось Севе чем-то постыдным. Такое можно было позволить себе лишь с лучшим другом, которого мальчик из 7-А пока что не сумел найти. Тридцать шесть дней тому назад Вероника Игоревна,   учительница русского языка и литературы, задала классу домашнее сочинение на тему «Чем я чаще всего занимаюсь в свободное время». Битых два часа Сева не мог заставить себя подойти к письменному столу и ещё примерно столько же вымучивал корявые бессмысленные фразы.  В душе он был благодарен Веронике Игоревне за то, что она никогда не комментировала его «творения» перед классом и даже ставила за них нейтральные «четвёрки», и лишь однажды вскользь обронила, что «такой способный мальчик мог бы писать значительно лучше». Ему очень хотелось хоть как-то порадовать свою учительницу, но проклятый страх открыть кому-либо свой мир был выше этого желания. Пятью днями спустя Вероника Игоревна вошла со звонком в класс, села за стол и придвинула к себе стопку тетрадей. Объявив оценки, она сдержанно похвалила несколько работ, а потом внезапно подняла глаза и пристально взглянула на замерших за партами учеников.
«Я хочу, - сказала она, - прочесть вам сочинение Юли Белецкой. Оно получилось совсем маленьким, но в нём сказано больше, чем другой выразил бы на десяти страницах. Послушайте».
Свободного времени у меня и мало, и много. Мало, потому что мама и папа целыми днями работают, и кроме того, чтобы делать уроки, я ещё помогаю им по хозяйству. Правда, я часто отвлекаюсь. Например, начинаю гладить, задумываюсь и полчаса стою с утюгом в руке. Поэтому, свободного времени у меня много. О чём я думаю? О разном, о цветах, которые растут в жарких странах, о том, как здорово было бы спать летом на крыше, о волнах на море, которое я ни разу не видела. А ещё у меня есть карманный фонарик. Иногда вечером я тушу в комнате свет, сажусь на кровать и то включаю, то выключаю его много раз. Я представляю, что это маяк, и кто-то сейчас смотрит на него с корабля и радуется, потому что теперь знает, куда ему плыть. Вот то, что я больше всего люблю делать, хотя в моей жизни есть ещё много других хороших вещей.
Вероника Игоревна закрыла тетрадь. Ни единый звук не нарушал тишину. Никто не знал, как себя вести, и даже Верхоглядова со Штерн, надевавшие презрительные гримасы всякий раз, когда хвалили не их, сидели с недоумевающими лицами. Вдруг откуда-то с задних рядов раздался хлопок, потом ещё один, и вот уже звук аплодисментов заполнил класс. Все глаза обратились к тому месту, где сидела Юля, и Сева тоже повернулся в её сторону. Девочка никак не реагировала на такое проявление внимания, лишь слегка опустила взгляд. Учительница дождалась, пока стихнет шум, встала и подошла к парте виновницы столь бурного проявления эмоций.
-Скажи, Юля, ты когда-нибудь думала, кем хочешь стать, когда вырастешь? - с улыбкой спросила учительница.
-Я ещё не знаю, но самое главное, чтобы я никогда не переставала мечтать, -  тихо произнесла девочка, и Сева почувствовал, как что-то оборвалось внутри него от этих слов.
Никогда раньше ученик 7-А Сева Званцов не думал, что с ним может произойти нечто подобное. Ничем себя не обнаруживая, теперь он постоянно наблюдал за девочкой, каждый день открывая что-то новое. Ему нравилось в ней всё: то, как она сидела за партой, не горбясь и не сутулясь, всегда с прямой спиной, как здоровалась с одноклассниками, как спокойно отвечала у доски. В такие моменты он старался отводить глаза в сторону, чтобы  никто случайно не заметил его заинтересованности, но взгляд помимо воли хозяина упорно возвращался к лицу Юли. Он думал о ней над тарелкой с остатками остывшей котлеты в школьной столовой, по дороге на занятия и домой, перед сном в темноте своей комнаты, сидя в продавленном кресле на даче, куда часто ездил на выходных с родителями. Вечерами, под бесконечный стук дождя по стёклам, Сева подолгу вглядывался в осенние сумерки, представляя, как где-то в огромном городе в одном из окон сейчас вспыхивает слабый свет.
Мальчик так глубоко ушёл в свои воспоминания, что не заметил лежащий на дороге обломок кирпича, зацепился за него и на полусогнутых ногах пролетел вперёд несколько метров, чудом избежав падения. Затормозить ему удалось лишь в центре огромной лужи. В результате он оказался с головы до ног покрытым брызгами грязной воды. Сева выбрался на сушу и, огорчённо пошмыгивая носом, стал анализировать потери. За прорезиненную обувь можно было не волноваться, грязь на форменных школьных брюках тоже не бросалась в глаза, а вот с курткой следовало срочно что-то делать. Всегда аккуратный, Сева даже не представлял, что скажут мама и бабушка, если он предстанет перед ними в таком виде. Мальчик покрутил головой по сторонам и обнаружил в нескольких метрах от себя арку подъезда. Подойдя ближе, он увидел, что проход за ней вёл во внутренний двор-колодец, каких много в этой части города. Зная, что в подобных местах часто можно найти колонку с водой, Сева  вступил под арку, однако ожидания его не оправдались. Двор был абсолютно пуст, лишь на асфальте сиротливо валялись несколько размокших обрывков бумаги, по видимости, кем-то содранные со стен объявления. Сева уже собирался повернуть назад, но неожиданно уловил краем глаза что-то необычное наверху. Мальчик поднял голову. Сначала он не увидел ничего примечательного, как вдруг за одним из тёмных окон третьего этажа появилось и исчезло едва различимое пятно света. Званцов застыл на месте, не отрывая глаз от оконного стекла. Он был почти уверен, что увиденное только что произошло лишь в его воображении, но спустя несколько секунд вспышка повторилась, а за ней последовала ещё одна, и ещё, и ещё. Словно во сне Сева  нетвёрдыми шагами двинулся к ближайшему к себе входу в парадное. Он ни о чём не думал, его вёл какой-то необъяснимый инстинкт, и лишь в голове то вспыхивали, то гасли круги света. Мальчик добрался до площадки третьего этажа и остановился. Прямо перед ним находились две двери, ещё по одной располагались слева и справа. Протестующий голос раздался у него внутри, но тут же инстинкт снова взял верх над разумом. Сева подошёл к правой двери, на мгновение замер, глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка. Какое-то время ничего не происходило, а потом изнутри послышался звук приближающихся шагов. Дверь отворилась, и в проёме возникла невысокая миловидная женщина.
«Ты что-то хотел, мальчик?», - спросила она, и Сева почувствовал, что не может даже пошевелить языком. Женщина внимательно посмотрела на него, чему-то улыбнулась и повернула голову назад.
«Юля, это, кажется, к тебе», - крикнула она, развернулась и исчезла в квартире. Будто со стороны ошеломлённый Сева наблюдал, как из глубины коридора к нему приближалась та, к кому он так стремился в своих мыслях. Юля остановилась возле мальчика и взглянула ему прямо в глаза.
«Здравствуй, Сева. Ну что же ты стоишь на пороге?».   
12 Разобщённость
Альба Трос
Во сне он видел себя посреди оживлённой площади с фонтанами и зелёными прямоугольниками газонов. Стоял погожий, по видимому, летний день, и солнце в безоблачном небе щедро дарило миру свой свет. Мимо него прошла молодая женщина в коротком зелёном платье, не скрывавшем её округлых форм. К груди она прижимала маленького ребёнка. Охваченный приступом желания, он приблизился к ней и, с присущей сновидениям бесцеремонностью, предложил уединиться в каком-нибудь укромном месте. Возмущённая женщина развернулась и стала удаляться быстрым шагом. Он следовал за ней до автобусной остановки, где они погрузились в ярко-жёлтое маршрутное такси. В салоне он занял место рядом с женщиной (ребёнок к тому времени успел куда-то исчезнуть) и вновь приступил к домогательствам. Чувствовалось, что осада не затянется надолго, и крепость вот-вот падёт. Затем последовал пространственный провал, а в следующий момент он оказался уже в номере отеля, причём на месте незнакомой женщины была его жена. Ничуть этим не удивлённый, он продолжал о чём-то с ней беседовать, расхаживая по паркету в одних носках. Жена сидела на диване, вокруг которого стояли дорожные сумки. Создавалось впечатление, что они только что въехали в это место и ещё не успели разобрать вещи. Ему запомнился деревянный столик на колёсах с несколькими бутылками вина на нём. Они разговаривали и смеялись, им вторил телевизор на тумбочке в углу номера. Внезапно кадры безымянного сериала на экране сменила таблица настройки, и зазвучало вступление к последней отрепетированной его группой песне. Они одновременно встрепенулись в радостном изумлении, однако несколькими секундами спустя выяснилось, что передавали оригинальную композицию, группа же исполняла кавер-версию. Тем не менее, он продолжал возбуждённо пританцовывать на месте, а потом вдруг подхватил жену с дивана, прижал к стене и стал покрывать поцелуями лицо и шею. Какое-то время она отвечала на ласки, а затем неожиданно отвела его руки. «Прости, но мне так хочется есть, аж живот от голода сводит», - сказала она, глядя ему в глаза. Волна разочарования пополам с раздражением затопила его изнутри, а потом какая-то сила рывком вышвырнула сознание назад в реальность.
«Ну почему ты всегда так со мной!». Он был уверен, что выкрикнул эти слова, вырываясь из сна, однако в комнате стояла тишина. Она неподвижно лежала на спине и глубоко и ровно дышала. Он осторожно сел на кровати и, коснувшись лба, ощутил под пальцами капельки влаги. Губы сами собой искривились в усмешке. На самом деле, она никогда не отказывала ему в любви, разве что только если была больна или очень устала. Но к чему тогда эти сны? Он откинулся на подушку и прикрыл воспалённые глаза. Всё шло к тому, что остаток ночи ему предстояло провести без сна. Он никогда не пытался разбудить её в такие моменты, и ни разу не рассказывал о своих ночных приступах тоски и отчаяния, когда тело и душа одинаково сильно жаждут бегущего от них покоя. Не было смысла заставлять её волноваться, да и чем она могла бы ему помочь?
В тишине комнаты еле слышно тикали часы над их кроватью. Просыпаясь посреди ночи, он старался не смотреть на них. Так можно было убеждать себя, что до утра ещё долго, и времени вполне хватит на то, чтобы снова заснуть и успеть восстановить силы. Иногда этот трюк срабатывал. Бывало и так, что он почти уже погружался в дрёму, из которой его вырывал звук движущегося по рельсам трамвая. Он знал, что трамваи начинали ходить в половине шестого утра. Это значило, что до звонка будильника оставалось менее полутора часов, и ни о каком сне уже не могло идти речи. Порой он даже завидовал крепости и безмятежности её сна. По утрам она почти всегда выглядела свежей и отдохнувшей, вполне готовой вновь погружаться в дневные заботы. Для него же недосыпание было настоящим бичом. После таких ночей он приходил на работу опустошённым, с трудом сдерживался от того, чтобы не нагрубить сотрудникам, с ощущением неправильности происходящего в себе и в окружающем мире. Однажды, ещё в студенческие годы, ему удалось изобрести собственный вариант методики «подсчёта овец». Ложась в кровать, он представлял, как некую девушку (обычно в этой роли выступала его бывшая школьная любовь) подсадили на наркотики, в результате чего она оказалась в клинике и надолго выпала из жизни. Узнав об этом, его герой начинал активно заниматься своей физической формой, а затем, предварительно тщательно проработав стратегию, уничтожал одного за другим всех виновных. Как правило, их было пятеро, все они принадлежали к разным слоям общества. Для устранения полунищего маргинала-наркомана не приходилось прилагать больших усилий, а вот чтобы достать сынка одного из влиятельнейших людей города, требовались долгие недели подготовки. Он редко доходил в своих фантазиях до окончательного торжества справедливости, обычно засыпая где-то в середине истории. Позднее, под влиянием любимых им тогда компьютерных игр и фильмов о зомби, он обратился к другой тематике. Как-то в одном сборнике он прочитал рассказ об апокалиптической войне людей с живыми мертвецами. Автор не объяснял, что оживило миллионы гниющих трупов, одержимых неутолимым голодом, впрочем, это не имело особого значения. Главной была атмосфера панического ужаса, лихорадочной спешки, в которой люди строили гигантскую  стену. Она стала единственной надеждой на защиту от неумолимо приближавшихся полчищ зомби,  шансом продержаться до появления военных. Медиков среди строителей практически не было, поэтому исчерпавшие свои силы просто ложились на землю и медленно умирали. В рассказе людям всё же удавалось в итоге спастись, однако он рисовал себе значительно более мрачную картину. Стену не успевали закончить до появления ходячих мертвецов, и главному герою его истории лишь чудом посчастливилось вырваться из кровавого кошмара. Вооружённый одним дробовиком, он долго скитался в поисках уцелевших, и, наконец, случайно натыкался на покинутый жителями каменный дом на вершине холма. Полубезумный от усталости и холода, он проникал внутрь, падал на кровать, навалив на себя груду найденного внутри тряпья, и мгновенно проваливался в сон. Собственно, суть всей идеи заключалась именно в этой сцене. Он настолько проникался состоянием своего героя, что засыпал, искренне радуясь такой возможности. Иногда, поздней осенью или зимой, он приоткрывал окно в спальне. Холодный воздух наполнял помещение, и он закутывался в одеяло, наслаждаясь ощущением тепла и защищённости. После женитьбы он по-прежнему время от времени возвращался к картинам зомби-апокалипсиса, однако к манипуляциям с окном больше не прибегал. Ему даже в голову не приходило, как объяснить холод в спальне в середине января.
-Ты не спишь? - он настолько глубоко ушёл в воспоминания, что не сразу осознал происходящее. Приподнявшись на локте, она смотрела на него сквозь ночную тьму.
-Всё в порядке, приснилась какая-то ерунда, сейчас опять усну.
-За последние две недели это уже четвёртый раз.
-В каком смысле? - На мгновение ему показалось, что он снова вернулся в свой сон, настолько схожим было внезапно вспыхнувшее раздражение.
Скажи, - она говорила тихо, словно боялась нарушить хрупкую магию тишины, - неужели ты думаешь, что я не замечаю, что с тобой не всё в порядке? Ты полночи ворочаешься, вздыхаешь, ходишь на кухню пить воду, по утрам у тебя красные глаза, и при этом ты не говоришь мне ни слова. Может, всё таки объяснишь, что происходит?
-Объяснить? Ладно. Говорю кратко, как ты любишь. Мне не нравится этот мир и не нравится, как я в нём живу.
Он замер. Злость, с которой прозвучали последние слова, удивила даже его самого. Несколько секунд она молчала.
-Хорошо, мир несовершенен, мы с тобой тысячу раз это обсуждали. Но послушай, за стенкой не спит больной человек, который может часами кричать, не давая заснуть, у тебя нет камней в почках и непогашенных долгов. Только пожалуйста, не говори сейчас, что отсутствие серьёзных проблем не повод для того, чтобы хотя бы иногда расслабляться.
-Не буду. - Его язык нащупал воображаемую дырку в верхней «семёрке» справа и стал активно её исследовать. Приблизительно эти самые слова он обычно говорил в подобных ситуациях.
-Знаешь, неудовлетворённость – это здорово, - она взяла свою подушку, прислонила к спинке кровати и опёрлась на неё спиной. Она не даёт тебе застаиваться, позволяет открывать новое, наверное, это одна из тех вещей, за которые я тебя полюбила. Но попробуй хоть иногда не мыслить глобально. Дай себе отдых, перестань размышлять, насколько много сделал, достойно ли  следуешь своему предназначению, заслужил ли место в вечности. Найди кайф в повседневности. Ты говоришь, какими скучными бывают твои сотрудники, а вспомни, как мы подыхали от смеха в прошлый четверг.
Лёжа в темноте, он не мог сдержать улыбку. Несколько дней назад ему принесли на корректуру статью об истории морских путешествий. Её автор, журналист в их агенстве, явно вдохновлялся творчеством романтиков. Количество цветистых эпитетов и метафор в его труде зашкаливало, особый же восторг вызвало словосочетание «злые штормы», в котором при наборе была пропущена буква «м». Ему незамедлительно пришёл в голову образ Карлсона, задрапированного в бархатную занавесь почему-то винного цвета, преследующего убегающих по крышам воров. Она в свою очередь предложила сделать Злые Шторы правителем демонов, осаждавших советских пионеров, таких как Красная Рука, Чёрная Простыня и Зелёные Пальцы. В тот вечер они заказали две внушительных пиццы и запили их изрядным количеством вина по случаю хорошего настроения и приближающихся выходных.
-Да, но я провожу там кучу времени, - по инерции он продолжал улыбаться, - а как же самореализация?
-А что ты понимаешь под самореализацией? Ты сам постоянно говоришь мне, что никогда не хотел быть профессиональным писателем, что у тебя недостаточно таланта, что творец не должен зависеть от ожиданий и потребностей публики. Чудесно, искусство ради искусства, так пиши, пиши о чём угодно, хоть об этом нашем разговоре. Пиши для себя. Не думай, кто сможет оценить твои идеи. Если на то пошло, это нужно мне. Я люблю наблюдать, как ты вначале нарезаешь круги по квартире, морщишь лоб, думаешь о чём-то, а потом открываешь футляр и начинаешь протирать тряпочкой бас. Ты делаешь то, что тебе нравится. Ты бегаешь на репетиции, платишь за них деньги, возвращаешься недовольный раз, другой, третий, а потом вдруг приходишь и говоришь: «Слушай, кажется, сложилось». Я радуюсь за тебя в такие моменты. Потом вы играете концерт, пьёте, поёте на улице песни и вспоминаете старые времена. На следующий день у тебя похмелье, и так не хочется приводить себя в порядок и идти на работу. Но ведь всё это твоя жизнь, наша жизнь. Думаешь, мне всегда доставляет удовольствие рисовать картинки к статьям, которые ты корректируешь? Может, я всегда мечтала стать Эдвардом Мунком в юбке. Правда, юбку я одеваю раз в год...
Она замолчала. Он слушал её дыхание и ждал.
-Скажи, а почему ты со мной?
-Я не могу, не хочу думать, что только потому, что боюсь не выдержать ещё одного потрясения, если ты от меня уйдёшь, - он торопился, как мальчишка, спешащий поразить окружающих только что выученной скороговоркой, как торопится сказать правду знающий, что ему никто не поверит. - Я просто не представляю, как смогу жить без тебя. Нет, вру, представляю, но зачем?
В тишине комнаты еле слышно тикали настенные часы. Она приподнялась, положила подушку в изголовье кровати и опустила на неё голову.
-Разве мы с тобой плохо живём? И ты, и я, мы имеем свой кусок одиночества, когда нам это нужно. Я рисую банановых монстров, а ты играешь в своих «Пчёл против зомби». Потом мы ложимся спать, утром завтракаем, идём на работу, в перерыве едим сэндвичи и смотрим картинки, которые скидывают нам друзья в интернете. И вдруг что-то случается и заставляет нас рассказывать друг другу кучу всего разного, смеяться, пить вино и строить планы. Разве не в этом заключается то прекрасное, о чём мы так любим потом вспоминать?
Её голос постепенно растворялся в тишине, нарушаемой лишь тиканьем настенных часов над их кроватью. Ему неожиданно вспомнилась «Разобщённость», картина безумного норвежского художника Мунка, страдальца и одиночки, который так ей нравился. На полотне кривыми шизофреническими линиями были изображены две фигуры: она в белом платье в профиль и он, одетый в чёрное, с закрытыми глазами, прижимающий окровавленную руку к сердцу. Он подумал о разобщённости, которую носит в себе каждый из нас, и о лекарстве от неё, лежащем там же. И всё это вместе с многими радостями и горестями мира и составляло то, что люди называют жизнью. Он наклонился, нежно поцеловал её в оголившееся плечо и прикрыл его одеялом. Потом спустил с кровати ноги, поднялся и босиком зашагал к окну.
13 Марина
Вячеслав Вишенин
                        Человек – сам кузнец своего счастья. Эта истина знакома каждому с детства. И это правда. От желания быть счастливым,  добиться чего-нибудь в жизни,  от характера, воли и сил, отданных для достижения поставленной цели, зависит многое. Но не всё. Порой обстоятельства в  нашей жизни складываются таким образом, что мы оказываемся не в состоянии их преодолеть, как бы  мы с ними не боролись, сколько бы сил не прикладывали. Сильных людей такие обстоятельства закаливают, а слабых – ломают, бросают на дно жизни и не дают выбраться на поверхность. И какой будет развязка в сложившейся ситуации - одному Богу известно.

                    В конце 80-ых я встречался с одной девушкой. Очень милой и доброй, очень трогательной и застенчивой. Она была стройна и симпатична, училась в техникуме и по вечерам бегала на танцы. Звали ее Марина. Марина носила джинсовую юбку и белую блузку, делала начес и красила кончики волос синей копировальной бумагой. В общем, выглядела так, как все девчонки той поры. Естественно, что парни на такую девушку заглядывались,  и не прочь были завести с ней отношения. Обратил на нее внимание и я. На одном из танцевальных вечеров и произошло наше с ней знакомство. Все было очень красиво и  романтично. Я пригласил ее на танец. Играла музыка популярной в то время иностранной группы. Марина робко прижималась ко мне и аромат ее волос сводил меня с ума. Казалось, что никого на этом свете, кроме нас двоих, уже не существует.  После танцев я предложил Марине проводить  ее домой. Мы замечательно провели вечер и договорились о следующей встрече. Потом еще об одной. Так  встречались  мы  около месяца, но каких-либо серьезных отношений у нас с ней не получилось. Мы были молоды, радовались жизни, учились, проводили время  с друзьями и не хотели обременять себя узами брака. Мы гуляли с ней по вечерам, ходили  на танцы,  я читал ей стихи и пел песни под гитару.  А  однажды мы расстались. Просто, видимо, поняли, что разные и не созданы друг для друга. Несмотря ни на что,  о Марине у меня остались хорошие впечатления.

                          Прошло много лет. Я обзавелся семьей и стал отцом двух замечательных дочерей. Наша семья переехала в другой район. Я серьезно относился к работе и состоял на руководящей должности. И однажды случайно встретил ее - Марину. Честно говоря, я ее сначала даже не узнал. «Извините, мужчина… », - я обернулся. Передо мной стояла полупьяная женщина в непонятной одежде, с отекшим лицом, растрепанной копной волос и  лиловым бланшем под глазом. «Сигареткой не угостите?». Что – то знакомое мелькнуло во взгляде. «Марина??!!!» Хмельная женщина от неожиданности враз протрезвела и внимательно посмотрела на меня. «Слава??? Ты?7» Я понял, что и она не специально подошла ко мне, а просто обратилась к первому встречному.  «Вот это встреча!» - «Да, не говори. А ты хорошо выглядишь! Как жизнь у тебя?  Все в порядке?» - «Спасибо, Марин, все хорошо. Работа, семья, дети… Все, как положено. А ты… как поживаешь?»  Конечно, я спросил зря. И так все было понятно.  «Я закурю…» - «Конечно – конечно, кури». Она нервно помяла сигарету в руке и затянулась...

                                 Ее рассказ был непродолжителен, но наполнен горечью и дикой болью. В  молодости вышла замуж за парня, который  страшно ее любил. Любил до такой степени, что ревновал к любому столбу. И поэтому бил. Бил по всякому поводу и без. Потом просил прощения, а через некоторое время бил снова. Родился ребенок, но жить с мужем Отелло было невозможно. Они расстались, но он еще долго преследовал ее и не давал покоя. Потом, через какое-то время, был сожитель, который не работал, а жил на иждивении ее и маленького сына. Она хваталась за любую работу, чтобы прокормить семью, а он все пропивал. Пропивал не только свои деньги, но и ее зарплату. И приучал Марину к тому же.  И доприучал до того, что ее поувольняли отовсюду и больше никуда не принимали. Она, в конце концов, бросила и его, но осталась у разбитого корыта. Работы не было, квартиру за долги отобрали. Теперь она живет с сыном у своей матери на одну небольшую бабушкину пенсию. Перебивается случайными заработками – где полы помыть, где вещи  разгрузить, собаку у соседей выгулять. Но денег все равно ни на что не хватает. Вот и остается только что с горя….

                               «Слушай, Слав... - она замялась, -  не займешь рублей пятьдесят? Я, как получу, сразу отдам, а?»  - «Конечно, Марин», - я  протянул ей две сотни, понимая, что больше, возможно, мы никогда не увидимся. «А помнишь, как мы с тобой  танцевали? А потом допоздна гуляли по парку?» - «Помню, Марин… Конечно, помню». - "А помнишь, как ты мне стихи читал? Как мы с тобой в подъезде на лестнице целовались?" Лицо Марины на секунду преобразилось. На щеках как будто вспыхнул румянец, а в глазах заиграли озорные девичьи искорки. Я на миг увидел ее прежнюю: юную и неимоверно симпатичную.  "Конечно, Марин. Разве такое забывается". -  « Время-то какое было... Хорошо, что мы с тобой сегодня встретились.  Правда, Слав?» - ее глаза заблестели.   «Правда».  Мы постояли еще немного. Я понимал, что затягивать встречу бессмысленно.  «Извини, Марин. Мне пора». - «Да-да, конечно. Счастливо, Слав».- «И тебе удачи, Марин».
                      
                                     Неуверенными, медленными шагами, словно человек, сомневающийся, правильно ли он идет, я двинулся домой. Я не мог поверить, что только что разговаривал с женщиной, которая мне когда-то очень нравилась. Я не мог представить, что какие-то 15 лет могут так изменить человека и превратить очаровательную, милую  девушку в старуху.  Сколько же ей пришлось вынести на своих хрупких плечах? Сколько горя хлебнуть? Я брел по вечернему городу, находясь в легком трансе от только что увиденного и услышанного. Откуда-то из глубин памяти вдруг возникла  и зазвучала у меня в голове забытая мелодия иностранной группы, бывшая когда-то очень популярной. Я вновь увидел юную и очаровательную Марину. Она была в белой блузке и джинсовой юбке, и выглядела очень привлекательно.   Мы танцевали с ней медленный танец.  А я прятал свое лицо в копне ее густых, с крашеными копировальной бумагой кончиками волос, и и нежно целовал  в щеку. А Марина в ответ лишь улыбалась и только сильнее прижималась к моей груди. Все было очень красиво и романтично. Впереди была целая жизнь.
14 Ирония судьбы или Здравствуй, Коля!
Вячеслав Вишенин
                                  
                                    В 70-ых годах прошлого века недалеко от портового Н-ска был поселок для моряков гражданского флота, прибывших туда по распределению на работу. Дома, в которых селили  моряков, строились по одному типу, и потому были похожи друг на друга, как близнецы братья, ну, точно, как в «Иронии судьбы». А если учесть, что и расположены были по строго  параллельным и перпендикулярным линиям, а названия имели не иначе как « 1-ая портовая улица», «3-й морской проезд»,  «2-й судоходный переулок», то и заплутать в них было делом не особо трудным. Кто –то из моряков приезжал в Н-ск с молодой женой, кто –то находил подругу там, и тогда из плавания моряки возвращались в объятия своих возлюбленных. Ну, а те кто не обременял себя какими –либо отношениями, с рейса прибывал в пустую квартиру.

                                Красивый парень Семен Ломакин приехал в Н-ск один. Устроился на работу, получил служебную квартиру и, буквально,  через несколько дней  познакомился в порту с симпатичной продавщицей Люсей. Они встретились пару раз, посидели в ресторане, сходили в кино и Семен предложил Люсе переехать к нему. Люся согласилась, потому как жила в общежитии, к тому же Семен ей понравился, а перспектива жить в отдельной  квартире, да еще с моряком дальнего плавания ее очень даже прельщала. А Семена устраивало то, что теперь было кому  ждать его из рейсов и готовить  борщ, а в его отсутствие  жить в квартире и следить за порядком.  Через пару недель Семен ушел в плавание и возвратился только через пять месяцев.

                                       Дорога домой была веселой и радужной. Семен ехал в такси с букетом цветов и  представлял, как Люся накроет праздничный стол, как они вдвоем будут пить шампанское, Люся будет сидеть у него на коленях, а он ей будет рассказывать о том, каким удивительным было это плавание… Подходя к своей двери Семен услышал громкую музыку, льющуюся изнутри.  «Не понял... - Семен опешил, – Что еще за праздник?». На звонок  долго никто не открывал, затем дверь распахнулась и Семен увидел перед собой мужика навеселе в одних трусах и майке. Мужик окинул Семена взглядом: «Чё надо?» У Семена, как у быка налились кровью глаза: «Ты кто такой ?» -  «А ты кто такой?» – мужик нисколько не смутился. «Я - Семен!» -  « И чё? А я – Колян!» Наглость Коляна просто не знала границ. «Коля, кто там?» - раздался женский голос из комнаты. «Да никто… Щас приду!» - «Ах, ты, сволочь, - Семен больше не сдерживал себя  - пока я в рейсе, ты тут с моей девушкой кувыркаешься… Водку пьешь… Музычку слушаешь... Ну, держи, гад!» – и Сема от души заехал Коляну в глаз. Подвыпивший мужик не устоял на ногах и шлепнулся на задницу. Семену хотелось дать ему еще раз, а потом зайти в комнату и надавать Люське по тыкве. Но отвращение, которое у него тут же возникло к своей девушке, пересилило. Он ненавидел и презирал ее. Такую молодую, красивую… и ужасно гадкую. «Вот так вот, Сема!».  Семен постоял секунду на пороге, затем  с остервенением бросил в мужика купленный для Люси букет. «Передай этой шлюшке от меня огромный привет!»

                             Так паршиво Семен еще никогда себя не чувствовал. Его душа была загажена, растоптана и уничтожена. «А Люська – то – потаскуха… Мужик - за порог, она тут же к другому в постель… Ну, стерва!» Семен понял, что  нужно срочно выпить. Иначе бурлящая в жилах кровь заставит его вернуться обратно и … Он быстрыми шагами направился по направлению к единственному в их поселке продмагу. Когда Семен вошел  в магазин, то первой , кого он увидел была …  Люся. Она с радостным криком бросилась к нему: «Сёма!!! Приехал!!!» - «Люся??!! - Семен вытаращил глаза. -  Ты??.. Здесь??.. А я… вот… а ты…» - «Ну, конечно, здесь. Я сегодня весь день  на работе.  Через пару часов заканчиваю». - «А кто дома?» - Семен никак не мог поверить, что перед ним стоит его Люся. «Никого нет. Кто же там может быть?» - Люся с удивлением посмотрела на него. «Якорь мне в бухту, а куда же я заходил?» -  опешил Семен. Он рассказал Люсе свою историю и выяснилось, что Николай Ротнов, он же Колян, живет в такой квартире, как и Семен с Люсей, только  в соседнем доме. «Что же я наделал? – корил себя Семен, - пришел в чужую квартиру, устроил скандал, дал хозяину в морду…» - «Надо сходить извиниться, - тут же заявила Люся, – Некрасиво это ... Возьми бутылку водки и иди... А я скоро».
 
                                 С волнением в груди  подходил Семен к дому, в котором сегодня уже был. На этот раз дверь нараспашку уже не открывали. Но знакомый мужской голос из-за двери спросил: «Кто там?» - «Николай, это я - Семен. Открой!» - «Уйди, гад, а то я щас топор возьму!» - угрожающе прорычали из-за двери. «Коль, открой. Не буду я драться. Я извиниться пришел. Правда … » Дверь медленно отворилась. На пороге в той же майке, и в тех же трусах стоял  Колян и исподлобья, недоверчиво глядел на Семена. Под глазом у Коляна расплылся ярко-лиловый фингал. «Ты прости, братан, - начал Семен, -  Ошибочка вышла. Я квартиру перепутал. Думал, ты с моей девчонкой… А оно видишь чего... Вот, держи!» - Семен достал бутылку «Столичной». «Ну, проходи, коли так,» - смилостивился Николай.

                                    На кухне Семен подробно рассказал Коляну, как все произошло и еще раз извинился за глупое недоразумение. «Да, ладно… Чего уж… Светка!!! -  позвал Колян – Хватит в зале сидеть - иди на стол накрой. Вишь, человек по делу пришел».  В кухню вплыла Светка – девушка Коляна. Она была слегка помята, тоже навеселе, а на лице… под глазом у нее красовался почти такой же бланш, как у Коляна « А что это с ней?», - поинтересовался Семен. «Что-что? – проворчал Колян, - это я у нее спрашивал, почему ей какой-то Семен привет передает. Ну и не рассчитал немного. Так что, морячок,  давай наливай… Сейчас я перед Светкой тоже извиняться буду».
15 Закружила метель
Нина Визгина
Им было холодно. Им было очень холодно и одиноко.
***
С самого утра все не клеилось, все из рук валилось. Сначала чашку разбила из нового сервиза – и зачем именно из нее решила кофе выпить? Красиво захотелось позавтракать. Затем чуть блузку не подпалила – пока гладила, задумалась. А о чем собственно? Все пыталась сон вспомнить и никак не могла - только ощущение тепла и ласки. Кто-то нашептывал нежные слова любви - те самые, которых так не хватало ей в суетливой студенческой жизни.

Потом вроде бы успокоилась, до института быстро добралась, последний зачет сдала. Вот тут Надька ее и подловила своим предложением пойти на студенческий вечер, предъявляя главный аргумент, что пора было охватывать новые горизонты. Под охватом понималось знакомство с молодыми людьми других курсов.

Она пожалела, что поддалась на уговоры подруги, сразу же, как только вошла в главный зал. Именно здесь по давней традиции устанавливалась огромная ель, и шумел до утра новогодний бал.

Странно все-таки устроен человек, вернее его память. Весь день крутилась, о ночном сне забыла, а тут стоило только зазвучать музыке, вдруг ясно вспомнила того, кто дарил ей во сне волшебные мгновения. Ей снова приснился Женька.

Они познакомились на таком же студенческом вечере, только вместо елки в зале висели смешные поздравления первокурсникам. Она тихо стояла у стены, оглушенная громкой музыкой и непривычно оживленной обстановкой, когда неожиданно перед ней появился Евгений. Он был весел и галантен, беспрерывно сыпал смешными фразами и девчонки млели от его заманчивого взгляда.

С первого танца на этом вечере и начались их нежные отношения. Но потом как-то не сложилось. Они занимались на разных факультетах, а редкие встречи привносили лишь сумятицу в ее чувства. Всякий раз после свидания с Евгением у нее оставалось странное ощущение обмана и недоговоренности. Ей очень хотелось быть только с ним, но от серьезных шагов удерживала его холодная невозмутимость. Он все больше отдалялся от нее и постепенно без излишних переживаний они перестали встречаться.

Иногда она сталкивалась с Женькой в институтских коридорах. Он мило улыбался, вскользь интересовался ее делами, очень быстро, порой не дослушав, прощался, мило коснувшись девичьей щеки легким поцелуем. И летел дальше, занятый своими делами.

На выпускной вечер старшекурсников ее затащила подруга, надеясь помирить их с Евгением. Но этот майский вечер поставил последнюю точку в ее сердечных делах. За все время Женька ни разу к ней не подошел. Более того, рядом с ним постоянно крутилась незнакомая девица. Стоило им оказаться у нее на виду, как Евгений, будто специально, начинал пылко целовать свою партнершу – мол, смотри, место рядом со мной занято. Она именно так все и поняла.

Больше года прошло, как разошлись их пути-дорожки. Она продолжала учиться, а его призвали на службу. Об их последней встрече на том злосчастном выпускном вечере она старалась лишний раз не вспоминать. Успокоилась, смирилась с расставанием. Лучше было об этом не думать.

В душе было холодно, холодно и одиноко. Хотелось любить и быть любимой, но что-то мешало ей откликнуться на ухаживания знакомых парней. Возможно, тихое сожаление о первой утраченной влюбленности, а может, просто не встретился пока тот, который смог бы снова увлечь ее, наполнить теплом нового чувства.
***
Студенческий праздник не принес особой радости, новогоднего настроения не добавил, всколыхнул лишь глубоко запрятанные ненужные воспоминания. Они с кем-то танцевали, пили шампанское в буфете, потом прыгали в каких-то смешных конкурсах. Но то чудесное ощущение зимнего праздника, которое обычно полностью захватывало ее в новогоднюю ночь своим волшебством и неизменной верой в будущие счастливые дни, так и не возникло. Она никак не могла заставить себя развеселиться. Наверное, приглашавшие кавалеры чувствовали ее напряженное состояние и не настаивали на продолжении общения. В конце концов, и Надька устала от танцев, и они покинули бал в гордом одиночестве.

На улице властвовала белая метель, основательно заметая дороги и тропинки. Город засыпал под вой снежной круговерти, предпочитая домашнее тепло крепнущему новогоднему морозу. Плотнее закутавшись в шарфы, они добрались, наконец, до Надькиного общежития, где собирались дождаться первого трамвая.

После пробежки по заметенным улицам, ее слегка лихорадило. Но спать совершенно не хотелось – только прижаться к теплу и согреться. В пустом полутемном коридоре они постарались удобнее устроиться на подоконнике возле горячей батареи. Но все равно, как она не куталась, не могла унять озноб. Ей было холодно и очень одиноко.

Целый год он не мучил ее воспоминаниями. А сейчас вдруг так ясно вспомнились Женькины глаза, полные нежности и ласки. Она даже зажмурилась, сцепив руки на горле, чтобы сдержать внезапно подступившие слезы – слезы горечи разлуки и сожаления об упущенной любви.

Любовь… Не влюбленность юности, не мимолетная симпатия, а неистовое, чисто женское чувство безмерной любви  и сострадания охватили ее и понесли на волнах вселенского мироздания куда-то далеко - далеко.

Где сейчас Женька? Здоров ли? За окном в мощных завываниях ветра чудились стоны и мольбы о помощи, о тепле и милосердии. А вдруг ему сейчас плохо, холодно и больно? От внезапного смятения и охватившей нежности, переполняющей истосковавшееся сердце, она прижала разгоряченный лоб к заиндевевшему окну, оттаивая своим дыханием оконце, посылая в ночное пространство частицу своего Я.

Закружила метель, понесли ветра сквозь холодную мглу тепло любви от нее к нему…
***
Новогодняя ночь застала Евгения в пути. Когда отправлялись с дальней заставы, день стоял тихий, солнечный и не очень холодный. Ничто не предвещало непогоду. Но к вечеру завьюжило и резко похолодало. Неожиданно заглох мотор - на сильном морозе отказал бензонасос. Чтобы дотянуть до своей части пришлось лезть под капот и вручную подкачивать топливо. Вместе с бензиновым ручейком утекало его собственное тепло.

Ему было холодно. Ему было очень холодно. Теснее прижимаясь к капоту, стараясь удержаться на морозном ветру, Женька все глубже проваливался в опасный сон. Сначала милая мама тихо покачала головой и пригрозила пальчиком:
- Не смей спать, сынок, нельзя, нельзя.
- Но как же холодно, мама! Как холодно!

И вдруг она – сероглазая, юная, из такой далекой студенческой жизни. В ее широко распахнутых глазах страх и боль:
- Не уходи! Пожалуйста, не бросай меня снова. Я так жду тебя.
***
Они познакомились на студенческом вечере. Она замерла у стены, оглушенная громкой музыкой и веселящейся молодежью. Скромная девочка с распущенной косой, с платочком в одной руке и маленькой сумочкой, похожей на детскую игрушку, в другой. Первокурсница… Девушка растерянно смотрела по сторонам, видимо, надеясь увидеть знакомое лицо. Ее ищущий взгляд скользнул по нему, немного задержался и…

Этого мгновения Женьке хватило, чтобы отметить ту необыкновенную нежность и внутреннюю доброту, которые переполняли юное существо. Евгений не отходил от нее весь вечер. Девушка пленила его своей чистотой, невинным обаянием, и чисто женской привлекательностью.

Увлечение первокурсницей затягивало его все сильнее и сильнее. Поначалу Евгений старался не поддаваться новому чувству влюбленности, не желая сильной привязанности к кому-либо, и выдержал паузу до новогоднего праздника.

Он пригласил ее на вечер своего курса, где с неожиданной для себя ревностью и досадой отметил, как попадали сокурсники под чары его спутницы. Ребята наперебой приглашали новую знакомую, стараясь произвести впечатление на барышню, поймать ее заинтересованный взгляд.

Только сейчас Женька обратил внимание на то, как изменилась девушка с того памятного вечера, когда произошло их знакомство. Она повзрослела и стала намного смелее. Вихрастая прическа открывала нежный изгиб шеи, тонкое платье, плотно облегая фигурку, едва прикрывало круглые колени. Из украшений – только маленькие сережки, да небольшая вышивка на лифе платья.

Они молча танцевали в полутемном зале. Вышитый лиловый цветок на плече, как дорогое украшение, манил своей бархатной мягкостью. Внезапно пересохшее горло сдавил спазм. Ему очень хотелось прикоснуться горячими губами к той манящей грани между нежной девичьей шеей и странным цветком, который казался ему каким-то загадочным пауком, что по-хозяйски расположился на ее груди, охраняя от внешних посягательств. Женька сдержался от поцелуя, лишь слегка погладил цветок, ощутив через прикосновение упругую девичью грудь.

Его захватило безграничное желание прижать ее к себе, увести за собой куда угодно, лишь бы быть с ней, только с ней. Любить ее неистово, страстно и чтобы она отвечала ему также своей любовью. Евгению казалось, что она может ему ответить, но…сдержался от проявления сильных чувств. Он умел не поддаваться внезапным эмоциям.

Он был старше, а значит, в ответе за их судьбы. И Женька решил держать дистанцию, постепенно сводя на нет их встречи. Сталкиваясь с ней в институте, он заставлял себя делать беззаботное лицо, позволяя лишь мимолетный прощальный поцелуй, чтобы не тревожить себя и не пробуждать напрасно девичьи надежды. Он летел дальше, поглощенный своими делами, еще не догадываясь о глубине собственного чувства, еще не зная, что убежать от нее уже невозможно.

Решив на всякий случай не дать ей повода для сентиментальных проводов, Евгений привел на свой выпускной вечер школьную подружку. Они дурачились весь вечер, на глазах у всех целовались, зная, что ничем не обязывают друг друга. Так легкомысленно он и отправился служить.
***
Холодно, но надо держаться, осталось совсем недалеко. Воспоминания о прежней студенческой поре вырвали Евгения из полуобморочного забытья. Внезапное сожаление об упущенной возможности удержать любимую, о том, как сам постарался отдалить ее от себя, горячей волной окатило его.
- Где ты сейчас, с кем ты в эту холодную ночь, - простонал Женька, из последних сил сжимая закоченевшие пальцы.

Закружила метель, понесли ветра сквозь холодную мглу слова любви от него к ней…
Почти теряя сознание, на грани яви и смертельного сна, он так ясно почувствовал вдруг ее жаркое дыхание. Теплые девичьи руки, словно крылья волшебной птицы, охватили Женьку. Сероглазая, юная, из далекой студенческой жизни, она  выдергивала его из небытия, спасая своей любовью.

Закружила метель, понесли ветра сквозь холодную мглу тепло их любви, согревая весь белый свет в первый день нового года…
16 Полет в осень
Нина Визгина
Равномерный шум самолета усыплял, убаюкивал, уносил в далекий мир грез. Лететь предстояло долго, почти всю ночь, но мысль о том, что скоро окажусь там, куда мечтала вернуться долгие годы, не давала успокоиться, не отпускала истосковавшееся сердце.

Скалистые отроги Тянь-Шаня, горная река с ледяной водой, столб песка – смерч из пустыни, неожиданные выстрелы, стоны раненых, женские крики и скорбные молитвы стариков. И ты, дорогой мой, в окровавленной рубашке. В неразберихе происходящего, среди толпы напуганных и слабых, ты оказался тогда единственной моей защитой и надеждой выбраться из огненного кошмара.

Как страшно вспоминать все это, как далеко запрятались воспоминания, но в глубине души я так долго мечтала о нашей встрече.

У меня за спиной оставалась зима, холодная, ледяная - моя зима, что окутала белоснежным одеялом российские просторы. А там, куда я летела, властвовали прикрытые скудными кустами горы и жаркие пески за ними.

Высохшие, тоскующие о весеннем паводке пастбища, незыблемые веками, непреклонные в гордом молчании песчаные барханы ожидали меня впереди.

Я, словно в нарушение природного порядка, возвращалась из зимы в осень. Там, у себя дома, покрытые изморозью деревья в солнечных лучах зимнего солнца пробуждали радужное настроение ожидания счастья. Чистая голубизна зимнего неба в ясные дни открывала бездонность космоса, но, несмотря на вселенский холод, вселяла при этом надежду на любовь и тепло, потому что следом неизбежно придет весна. И зажурчит талая вода, и защебечут птицы, и проснется все, что усыпила осень.

Осень... Я летела туда,  где зима еще не вступила в свои права. Там, не сбросив пока листву, кусты и деревья стояли гордо в убранстве желто-красной листвы, сопротивляясь порывам северного ветра, что все чаще прорывался через горные отроги.

Я летела туда, где обжигающий ветер пустынь, боролся с северными холодными вихрями, туда, где осень медленно, но неизбежно сдавала свои позиции надвигающейся зиме.

Я тосковала по тебе, я так тосковала по тебе все эти годы. Когда ярко блистало солнце, и когда холодная луна равнодушно светила в мое не занавешенное окно, я тосковала по тебе. День отвлекал работой, забивал мыслями о необходимых заботах, но в коротких перерывах, в мгновениях сиюминутных проблем я скучала по тебе. Ночью еще тоскливее и холоднее, когда в прилетающих снах ты уходил, исчезал, а я все не могла тебя догнать, остановить, уговорить остаться, чтобы ты понял, как сильно я тоскую по тебе, что не могу без тебя, что по-прежнему люблю тебя, единственного и на всю оставшуюся жизнь.

Но ты исчез из моей жизни на долгие годы, гордый, недосягаемый, окруженный славой и обещаниями всех земных благ. Я знала – ты уехал не один. Ты посчитал ее более удобной для себя, ведь она была с тобой одного рода - племени. Как ты заблуждался, но на осознание своих ошибок, тебе понадобилось несколько лет. Вот они и прошли эти годы – годы жизни без моей любви.

Я не смогла оставаться там, где все напоминало о тебе, где нам вместе пришлось пережить потерю близких друзей и крушение устоявшейся жизни. Я вернулась  домой, где зима сверкала снегами, а улицы шумели гомоном родного языка. Я простилась тогда с тобой, как считала, навсегда. Но, мой бог, я так скучала по тебе! И ты услышал мою боль, мою тоску, ты вернулся в наш старый город – город нашей юности. Ты пригласил меня, нет, ты назначил нашу встречу, и я приняла ее.

Но как же страшно, как трудно поверить, что ты вернулся, что снова будешь рядом. И тогда мне перестанет сниться тот ужасный сон, когда я не успевала, и ты один садился в автобус чужого маршрута - мне далеко до тебя, и я ничего не могу поделать, потому что это всего лишь сон, и ты не можешь слышать моего крика. Но в давнем кошмаре самым жутким было не то, что ты меня не слышал, а то, что даже не повернул головы, не оглянулся в надежде встретить мой взгляд.

Как не обернулся в тот день, когда мы расстались, как считали – навсегда. Ни память первого поцелуя, ни нежные ночи под чужим жарким небом, ни вместе пережитые невзгоды – ничто не удержало нас от расставания. Скорее всего, именно крах прежней жизни обусловил тогда нашу разлуку. Перед тобой открывался новый мир, и неожиданно там не оказалось места для меня. Или я сама так решила, ослепленная ревностью, уставшая от чужих нравов, боли и крови. Надо было выбирать новый путь, а каждый из нас видел его по-разному.

Счастье часто зависит от обстоятельств, а счастливый день порой стоит всей жизни. Таким днем стал для нас тот, когда мы вырвались из огненного кольца чужой войны, когда поняли, что нет ничего дороже жизни того, кого любишь. Как рвалось мое сердце от боли при виде расползающегося кровавого пятна на твоей белоснежной рубашке, как хотелось  закрыть глаза, заткнуть уши – только бы не видеть, не слышать весь это ужас.

Но я выдержала тогда, выстояла - потому, как рядом был ты. Только вот новых обстоятельств мы вынести не смогли или это я не смогла. Не смогла более жить на чужбине, а ты не захотел с этим мириться, не дал мне передышки, не стал ждать. Рядом осталась та, которая сразу приняла твой новый мир, изо всех сил стараясь затмить наше общее прошлое.

Нельзя кидаться такими ужасными словами как никогда, потому что если никогда, то это приговор и я все-таки сдержалась при расставании, не сказав, а лишь подумав, что никогда более не вернусь сюда.  Молчаливое прощание, недосказанность в твоих глазах остановила меня от необдуманных слов, оставляя надежду, возможность успеть что-то сделать для примирения со сложившимися обстоятельствами. Но я не успела…

И вот спустя годы я снова возвращалась туда, где меня ждал ты – мой единственный, мужчина с седыми висками и памятным шрамом на груди под самым сердцем, что несмотря ни на что помнило нашу любовь.

Я летела в осень, чтобы встретиться с тобой и больше не расставаться. Ты будешь, как всегда, сдержан и молчалив, и только в глазах твоих будет плескаться безмерная радость от нашей встречи – встречи навсегда.

Я также буду немногословна.
Я лишь тихо произнесу сквозь слезы:
«Ну, здравствуй, мой родной!»
17 Предательство
Светлана Лескова
     Переодевшись, Даша, счастливая, воодушевленная похвалами, танцующей
   походкой направилась к выходу.

     Здесь-то и перехватил ее высокий незнакомец. У него были блекло-серые, блестящие
   глаза и поразительно маленький носик на широком, полноватом лице.

     Ну и ну! - хмыкнула про себя Даша, стараясь не рассмеяться.

     Незнакомец, меж тем, осыпал ее комплиментами и, преданно заглядывая в глаза,
   протянул изрядно увядший букет садовых ромашек.
   
   - Как вы страдали! Мне так хочется вам помочь! - промолвил он, закатывая глаза и
   мученически морща лоб.

     Даша с изумлением уставилась на странного типа, не находя слов.

    Это он что, о "Частушках Варвары"* что-ли?  - подумала она растерянно.

   - Меня зовут Борис, - продолжил незнакомец, пытаясь схватить ее за руку. Но увидев,
   что к ним на всех парах несется Нинка, он быстро отошел.
 
   - Кто это? - спросила Даша.

   - Ой, ты так пела, так пела! - защебетала Нинка, как всегда пересыпая свою речь
   бесконечными "ой". - Не то,что в прошлый раз! - не преминула добавить она яду.
   - А выглядела!.. Правда это платье тебя здорово полнит, но цвет!.. Голос лился...
   Вот только верхние ноты... Визгливые немножко... - найдя словечко
   пообиднее,  расплылась она в улыбке.

   - Слушай, а этот-то! Я его знаю , - она хихикнула и продолжила, не дав Даше вставить
   слово. - Ой, он так в тебя влюбился! Брось ты своего Вадима. Борис у нас на
   актерском учился, потом в академку ушел, а потом... Ой, мне пора! Пока!

     Нинка вихрем умчалась, оставив Дашу у лестницы, оглушенную трескотней, и
   озадачнную странным поведением незнакомца.
     Настроение испортилось, накатила усталость.

     Дозвониться домой не удалось. Теперь ей предстояло одной идти через темный пустырь,
   так как дорога была перекопана ремонтниками.

     На кухне был накрыт ужин, даже горели две свечи.
     Заглаживает вину, - горько усмехнулась про себя Даша.

   - Что ж не позвонила? Я бы встретил. - озабоченно сказал Вадим.

   - Я звонила. Ты не брал трубку. - сухо ответила она.

   - А... Я приготовил ужин и смотрел КВН, не слыхал, наверное... 

     Даша промолчала о том, какого страха натерпелась, пережидая, пока с пустыря
   уберется пьяная орава. Хорошо, что недолго - не успела сильно замерзнуть...
   Отголоски удачного концерта еще согревали ей душу и она не хотела нарушать это
   чувство бесполезными упреками.

     Ужин благополучно подошел к концу, они уже собирались спать, как вдруг раздался
   звонок в дверь.

    - Снова твоя попрошайка, - недовольно буркнул Вадим, - иди, открывай, не отвяжется
   ведь!

     Даша взглянула на часы. Однако! Почти двенадцать, вот нахалка! - подумала она о соседке, имевшей обыкновение постоянно что-нибудь клянчить.

     Едва щелкнул замок, дверь резко распахнулась и Даша оказалась в тисках крепких рук.
   Кто-то впихнул ее в тамбур и притиснул к стене, жарко дыша в ухо и бормоча что-то
   неразборчивое.
   Близко-близко перед собой она увидела бледно-голубые, блестящие глаза и... крошечный
   носик!
   В ужасе она задергалась и попыталась крикнуть, но рот ее тут же был запечатан
   насильственным поцелуем.
   Даша забилась в крепких объятиях, как муха в паутине, беспомощно колотя ногами по
   воздуху.

     Тихонько скрипнула соседская дверь, но никто не вышел.

     Наконец Вадим, раздраженный поздним визитом и долгим отсутствием Даши,
   выглянул в тамбур.
 
   - Ну сколько мож... - пораженный увиденным, он застыл, не договорив.

     Парочка на его глазах творила такое, что кровь бросилась ему в голову!

   - Ты! Ты как это?... Ах ты!... - бессвязно заорал он и начал выдирать Дашу из
   объятий Бориса, больно схватив ее за руку.

     Наконец оторвав Дашу от незнакомого ему типа, Вадим с размаху влепил ей крепкую
   пощечину.

     Незнакомец тут же возмущенно ткнул в Дашу пальцем, едва не попав ей при этом в
   глаз, и изрек, обращаясь к Вадиму:

   - Она меня обманула! Сказала, что ей одиноко, я пришел, а она! А у нее,
   оказывается...

   - Что?! - взревел Вадим. - Да ты... - дальше он сказал такое, что Даша зажмурилась, не
   веря тому, что слышит. Впервые, интеллигентный, как она считала, Вадим изрыгал
   такую площадную брань. Да еще в ее адрес!

   - Вадим... - растерянно прошептала Даша, - да я же не знаю его... Он же... Ты не...

   - Все!  Я подозревал! Ты... Ты всегда, по сторонам... - он задохнулся и замолчал.

     Незнакомец-Борис стоял и ухмылялся. Все шло по плану!

   - Ба-а-бы... - сочувственно протянул он, похлопав Вадима по плечу.

   - Да... Развела нас! Певи-и-ца... - язвительно процедил, прежде интеллигентный, Вадим.

     Оттолкнув Дашу,  он зашел в квартиру, сдернул с вешалки куртку, так что треснула
   петелька и  вытолкав  продолжавшего ухмыляться гостя, с грохотом захлопнул дверь.

     На подгибающихся ногах Даша вошла в квартиру, услыхав, как за спиной тихо
   скрипнула соседская дверь. Щека распухла и горела, слезы застыли в горле горячим
   комом...
     Все пороисшедшее не укладывалось у нее в голове. Концерт, успех, Нинка.
   Все было словно в другой жизни. И Вадим! Такими словами! Этот безносый...
   - Стоп... Нинка! - вдруг истина предстала перед ней во всем своем ужасающем обличье.
   Так это был план! Операция по удалению ее, Даши, из жизни Вадима! Нинке он так
   нравился, она так завидовала... Почему же я так ей доверяла?.. - с запоздалым
   раскаянием подумала Даша.
     Ужаснувшись правде, она без сил упала на кровать.

     Но Вадим... Как он мог поверить в эту чушь?
 
     И поняла - мог! Мог... Перед ней, вдруг, выстроилась цепочка прежде не
   замечаемых ею обидных мелочей, язвительных слов. С горечью она подумала, какими 
   слепыми и уязвимыми становятся одержимые любовью и нежностью люди...
 
    - Хочешь быть любимым - люби, - повторила она когда-то так нравившуюся ей фразу.

    Что-то здесь неправильно, - подумала она, вдруг отчетливо поняв, что любовь - это
   совсем не то, что было у них с Вадимом. Это что-то другое... И это, другое,
   ей еще предстоит узнать. Может быть... Но уже не с Вадимом. И  если ей, конечно,
   повезет...
18 Воспитание храбрости
Светлана Лескова
    Тучи расступились и это спасло Лизу. Она уже готова была с радостным возгласом
  броситься навстречу появившейся вдали темной фигуре. Яркая, полная луна осветила
  лесную просеку и на ней приближающегося человека.
 
    - Это... Это не он... - вглядевшись, сама себе прошептала Лиза.

    Человек был значительно выше и массивнее тщедушного Олега.
  Оцепенев на мгновение от ужаса и представив, что могло случиться не появись так
  вовремя бледное светило, Лиза резко пригнулась, а потом и вовсе припала к земле,
  отползая подальше в кусты.

    Темная фигура приближалась, с хрустом наступая на сухие ветки. Чужак шел как-то
  странно, но не так, как ходят пьяные, а то ли приседая, то ли слегка кланяясь при
  каждом шаге.

    Лиза вжалась в землю, в живот впился какой-то сук, правую ногу обожгло.
  "Крапива", - отстраненно подумала она и крепко зажмурила глаза. Боясь, что страшный
  незнакомец может уловить флюиды панического страха, исходящие от нее, Лиза твердила
  про себя: "Я не боюсь! Мне не страшно! Мне не страшно!"

    Чужак прошел мимо, тихо бормоча что-то, затем раздался тихий, короткий смешок,
  от которого Лизу обдало холодной, обморочной волной.

    Страх, подобный этому ей довелось испытать лишь однажды, когда Олег вздумал
  учить ее, двадцатилетнюю дурочку, выросшую в степных краях, плавать.

    Он плыл, держа ее за руки, а она бултыхалась в соленой воде, наслаждаясь
  солнцем, невесомостью тела и надежностью крепких рук.

    Вдруг, крепкие руки разжались и она мгновенно стала тонуть, оцепенев от ужаса,
  беспомощно барахтаясь, глотая грязную соленую воду.

    В последний момент, когда она, выбившись из сил, ушла с головой под воду, он
  подхватил ее и вытащил на берег.
 
    Плавать она тогда научилась и от радости все простила и забыла. Но не страх.

***

    Набрав воды из родника, Олег повел ее обратно, к палатке, другой, незнакомой дорогой.
  - Так интереснее, - сказал он с загадочной улыбкой и подмигнул.

    Быстро стемнело, пал легкий туман, оседая на лицах микроскопическими росинками.
  Тропка уже едва различалась в сумраке, похожем на размытый негатив.

    - Ну, давай, вперед! - Он показал ей на высохшее дерево, лежавшее поперек оврага.
  Другой конец бревна терялся во мраке.

    - Зачем? - изумилась Лиза, - можно же пойти старой дорогой...

    - Иди, - в голосе его зазвенел металл.

    - Нет!

    - Я сказал! - Он, больно сжав ей руку, потащил к оврагу.

  Лиза, вскрикнула, вырвалась и, не удержавшись на ногах, с размаху села, ударившись
  о какую-то корягу.

    - Ты что?.. Темно же, я ничего не вижу! Я упаду!.. - зарыдала она.

    - Истеричка! Я не собираюсь всю ночь тебя уговаривать!

    - Нет! Нет!.. Я не могу!

  Они были вместе уже два года и, как ей казалось, очень любили друг друга.
  Однокурсники даже прозвали их неразлучниками.

  И вот теперь, он ударил ее! Да нет, не то чтобы и ударил, так, несильно шлепнул
  ладонью по щеке... Но  почему-то от этого стало еще обиднее...

  Дернув ее за руку, Олег повторил попытку подтащить ее к бревну.
  Лиза, с неожиданной злобой, отпихнула его, больно попав в нос.

    - Ладно, сморщившись, процедил он, - оставайся! - Пойдешь на звук электрички,
  часа за два может и дойдешь. - Шагнув на бревно, он пропал в темноте.

    Лиза постояла, не веря в то, что сейчас произошло. Никакой электрички слышно не
  было, она пошла наугад, куда-то сворачивая, проваливаясь в какие-то ямы,
  останавливаясь, вслушиваясь в тишину...

    Вдруг впереди раздался треск и, словно бы, неясный звук шагов.

    - Олег! Вернулся! - забыв все обиды, подумала она и уже собралась было окликнуть.

    Однако, что-то удержало ее. Она неслышно нырнула за куст, а потом и вовсе 
  распласталась на влажной земле.

    В этот момент и вышла из облаков спасительная луна.

***
 
    Олег нашел ее под утро. Лиза, свернувшись клубочком, тихо лежала за теми же кустами.

    - Ты что?! - захлопотал Олег, - еще и простудиться решила?! Я же тебя поджидал!
  Зачем другой дорогой пошла? Хорошо, что я знаю этот лес, как свой карман, а если
  бы не нашел тебя? Головой надо думать, бестолочь!
 

    Она молча шла за ним. - Слишком много слов, думала Лиза, - слишком много...

    В палатке ему захотелось любви и он сильно разобиделся, встретив холодное
  сопротивление.

    Дождавшись пока он проснется, она помогла собрать вещи, сложить палатку,
  попутно слушая многословные рассуждения о женском уме и трусости.

    На электричку они опоздали и еще два часа сидели на перроне. Олег был
  словоохотлив, бодр, даже весел. Бегал за мороженым, за едой.

    Лиза сидела молча, молча ехала в электричке.

    Решение она приняла еще там, в лесу.
19 Первая любовь
Марина Сотемская
1. Брошенные жизни


Город живет, если в нем ходят люди, живут движением улицы, зажигаются окна домов, бегают коты во дворах. Но в каждом городе есть и заброшенные дома. Их когда-то покинула жизнь, и теперь пустые глазницы окон грустно смотрят на пробегающих мимо жителей. Словно все эти хлопоты их не касаются. И наблюдает он судьбы со стороны, как прокаженный, отгороженный ото всех зоной отчуждения. Но случается так, что затрепещет внутри неуверенный огонек сигареты - скрывающийся от дождя прохожий случайно укроется под крепкой еще крышей.

Ранняя весна, хоть и холодная, но в сердцах школьников - уже весна. Юбочки покороче, колготки на стройных ножках, макияж в цвет беретке, расстегнутое, как у взрослых, пальто. Трое подруг снова спешат со школы, привычно ускоряя ход у заброшенного строения какой-то старинной усадьбы. Столько лет ходили мимо, но запретный плод сладок, на дворе весна, и годков уже минуло почти 15, хочется острых ощущений, чего-то вдохновляющего, взрослого и даже иногда опасного.
- Девочки, а давайте курнем? - Одна из девятиклассниц остановилась прямо напротив бывшего входа во двор усадьбы. Две другие обернулись и тоже были вынуждены остановиться.
- Прям здесь? Вдруг кто увидит. - Девушка была не прочь, но боялась гнева родителей.
- Я не буду. Если хотите гробить здоровье - курите. А я хочу здоровых детей. - Третья была дочерью доктора, а потому наглядные пособия о различных видах вреда для здоровья они с братом изучали с детства.
- Наташка как всегда. Струсила?
- Ничего я не струсила. Это вредно.
- Да ладно. Мы попробуем, и все. Давайте тогда вон хоть туда зайдем, никто не увидит. - Инициатор указала на отсутствующую дверь разрушенного проема заброшенной усадьбы.
- Спятили совсем! - Наташа не собиралась в этом участвовать. - Я пошла, встретимся завтра в школе.
- Да погоди ты. Разве тебе не интересно? - Девочкам пришлось чуть ли не за руку останавливать подругу, собравшуюся уже уйти.
- Нет. Мне не интересно.
- Да никого там нет, тут милиция постоянно проверяет. - Девушка колебалась. Но вскоре любопытство взяло верх.
- Ладно. Курить не буду. Но я тоже пойду. Вдруг вас там кто прибьет, свидетель же потребуется.
Смех получился не совсем дружный, с примесью страха и какого-то запретного ожидания. Наташе действительно было интересно, понравится ли подругам курить. Да, и чего греха таить, если они потом будут продолжать это, ей хотелось быть свидетелем, когда все началось.
- Ух, тут, честно говоря, не теплее, но хоть ветра нет.
- Давай, зажигай. - Откуда-то и зажигалка у них отыскалась.
Наташа не стала принимать участия в занятии девочек, решила оглядеться. На стенах не было признаков пожара, просто от старости стены кое-где облупились и осыпались. на потолке видны были остатки лепнины. В целом, ничего примечательного, дом как дом. Внутренние проемы еще сохранили признаки дверей, рассохшиеся подоконники кое-где были сняты, видимо, пошли на дрова, и пол местами зиял дырами, также, видимо, разобранный на горючий материал. Дневной свет проникал через широкие проемы окон и дверей достаточно хорошо, было не страшно, и, похоже, действительно, тут никого не было. Но сердце все равно стучало как сумасшедшее, кажется, шевельнись сейчас кот где-то, и она завизжит и бросится бежать из этого странного места. Анфилада проходных комнат вела глубже, и Наташа могла видеть подруг, если обернуться. И уж тем более, она слышала, как те кашляли, спрятавшись за стенку от взора прохожих.
Любопытство не отпускало ее, давая силы делать шаг за шагом, тихо продвигаясь дальше. А тут еще и лестница! Полукругом, с остатками резных перил. Лестница могла обвалиться, и девушка вернулась к подругам, найдя их какими-то странными, грустными и ужасно замерзшими.
- Что с вами?
- А чего?
- Вы выглядите… Спазм сосудов делает конечности холодными. А еще курение влияет на мозг и состояние кожи…
- Слушай, доктор, не лечи! У нас кожа еще молодая.
- Я посмотрю на вас через дясять лет.
Разошлись подруги не очень довольные собой и друг другом. Но у Наташи затаилось желание когда-нибудь еще сходить в этот дом. Только вот… Одной страшно.

2. Находка

- Слушай, ты прости нас. - В школе девочки были притихшие, все еще переживающие произошедшее.
- Да ничего. Все как-то странно получилось. Вы меня тоже простите.
Случай этот был забыт, и жизнь потекла своим чередом. До момента, когда уроки закончились.
- Ну что, идем?
- Вы идите, а мне еще надо зайти в одно место, мама просила. - Врать тоже надо когда-то учиться. В рюкзаке лежал папин фонарик, что не могло не придать смелости.
Удостоверившись, что ее никто не видит, Наташа скользнула в темный проем двери уже знакомого здания.

Солнце сюда не доставало, прикрытое кронами деревьев, еще без листьев, но создающих препятствие свету. Сжимая от страха фонарик в руке, Наташа повторила свой путь, тщательнее рассматривая то, что ускользнуло от ее взора ранее.
Лестница скрипела, но была достаточно прочна, чтобы фигурка девушки смогла подняться на второй этаж. Расположение помещений напоминало первый этаж, но интерьер сохранился лучше, видимо, останавливала опасная с виду лестница. Но Наташа теперь знала, что она выдерживает человека.

Чтобы заглянуть в уголки помещений, где угадывались элементы обстановки и даже кое-где цвет краски на стенах, пришлось использовать фонарь. Паутина, пыль и жухлые листья - этим было покрыто практически все. До последнего помещения все было обыденно, а тут… в прошлом огромная зала на трех стенах имела окна, из которых открывалась панорама сразу двух улиц и части двора. Через одни слышалось движение на улице где-то в отдалении, а другие, более темные… Девушка выронила фонарик и замерла. Луч света в подробностях обрисовал темное пятно в углу, под окном - это был лежащий человек. Девушка попятилась, стараясь не шуметь, затем, минуя задом одну комнату, развернулась, и уже не таясь, бросилась вниз. Было некогда смотреть по сторонам, и она пересекла дорогу все с той же дрожью в груди и гулкими ударами сердца. Остановилась и развернулась лицом к зданию. “Больше я туда ни ногой!” Пылающие щеки не хотели остывать до самого дома. А там она удалилась в комнату и закрылась. Про фонарь она пока не вспомнила. И если снова начинать думать о том месте, становилось страшно. И она не думала.
 
3. БОМЖ

Всю ночь Наташа не могла уснуть. Ее терзали вопросы, что же она на самом деле видела в том доме. Это был труп, либо живой еще человек, либо это просто ворох тряпок принял такую причудливую форму. Прокрутив по десять раз в голове возможные варианты развития событий, Наташа приняла решение во что бы то ни стало выяснить, что там находится. Собирая на утро сумку, фонарика она не обнаружила и немного расстроилась, ведь это папин предмет, за кражу и утерю которого последует наказание, в этом весь он, главный судья города.

В привычное время, проводив подруг домой, Наташа незамеченной скользнула в заброшенный дом. В воображении девушки он уже стал приобретать некоторые черты, по которым она его запоминала и благодаря которым в ее голове складывался образ этого строения. Вот знакомая проходная комната, где до сих пор цел камин. Закопченный, но устоявший под воздействием времени и вандализма. Лестница. Качается, того и гляди, отделится от стены и рухнет, но, скрипя, каждый раз выдерживает. Ради того, чтобы узнать, что тут было, Наташа сейчас упорно ползет вверх, преодолевая свой страх, стараясь держать себя в руках. Самое страшное, что с ней случится - она напугается. Иначе она  бы услышала еще что-то, кроме тишины.

Сложно было сказать, изменилось ли тепное пятно по форме, но оно все еще было там. Девушка подошла поближе и остановилась. Прислушалась, за тем пригляделась получше - признаков жизни не было. Огляделась, и на полу обнаружила свой фонарик. Она его взяла и включила. При свете стало отчетливей видно фигуру. Через достаточно продолжительное время куча тряпок зашевелилась.
- Уходите. Чего вам надо! - Голос принадлежал мужчине и был хриплым, словно человек долго бежал. Девушка перехватила фонарь покрепче - если приложить посильнее, то можно и губу разбить.
- Что с вами? - Да, чисто профессиональный подход. - Вам помощь нужна?
- Нет. Уходите.
- Тогда почему вы не встаете?
Повисла тишина, и человек тоже не шевелился. Но страха у девочки уже не было. Тут было все понятно - человек жив и, скорее всего, ранен и не может идти. Она стояла и смотрела на кучу тряпья. По ощущениям прошло не менее получаса, но на самом деле стрелки часов едва достигли следующего деления. Человек снова зашевелился. По движениям сложно было понять, что он делает, но вскоре Наташа смогла разглядеть лицо. Лохматый мужчина, с щетиной на подбородке такой, как когда папа неделю не бреется, повернулся, чтобы рассмотреть гостью. На лбу рассечение и запекшаяся струйка крови сбоку. Глаза не особо блестели, но он их немного приоткрыл.
- Вы ранены?
- Нет. Просто подрался. Убирайся отсюда, я же сказал.
- Давайте я скорую вызову.
И тут Наташе стало еще раз страшно.
- Только посмей, слышишь? Из-под земли достану! - процедил он сквозь зубы.
Злой тон человека не располагал к общению. Она опустила фонарь и ушла.

Она ругала себя всеми словами, когда поняла, что хочет снова сходить туда. Взяла из дома бутылку воды. Бутерброды мама сама положила в сумку. По пути в школу зашла в аптеку и купила ваты и перекись водорода.
Человек снова не шевелился. “Наверное, экономит силы”, - рассудила она. Она поставила лекарства и еду около вороха тряпок, снова лежащих в форме человека, и ушла.
Несколько дней ничто не менялось. Он не шевелился, но когда она приходила, ни еды, ни лекарств не было.
В один из пасмурных дней она зашла и сразу услышала.
- Зачем ты приходишь сюда?
- Я и сама не знаю. Мне нравится этот дом.
- Тебе совсем не страшно?
- Страшно. - Честно призналась она. Но почему-то как только она это сказала, ей стало так легко на душе, что теперь с полной уверенностью она могла сказать “нет”.
Куча одежды снова задвигалась, и человек сел.
- Благодаря тебе я набрался сил и уже могу сидеть.
Сейчас он выглядел не так страшно, как в первый раз.
- Спасибо.
Что ответить она не знала. Вполне возможно, он убегает от кого-то, и он уйдет скоро из этого места. А может, он приехал сюда специально и ищет кого-то.
- Я могу узнать имя своей спасительницы?
- Катя. - Соврала она.
- Катя. А меня зовут Сережей. Я бомж. Живу пока тут.
- Никого-никого нет? Совсем?
- Совсем. Мать умерла. Я один остался.
- Расскажите, что произошло.
- Да ничего не произошло. Произошла жизнь. Обычное дело. И не надо меня на “вы”, я молодой еще. Вот тебе сколько лет, Катя?
- Почти 15.
- А мне почти 30.
Они разговорились, и Наташа не заметила, как наступили сумерки. Она спохватилась настолько быстро, что даже не сказала, придет ли еще. Но что-то ему подсказывало, что они еще увидятся. Эта девочка из хорошей семьи и он, парень, который сбился с дороги, в драных одеждах и без определенного места жительства.
       
Так продолжалось достаточно долго, пока школьные перемены не начали проходить на согретой солнцем улице. Сереже тоже стало теплее по ночам, да и Наташа старалась незаметно принести ему что-то съедобное. Он продолжал сидеть под выходящим во дворик окном заброшенного дома, чей подоконник укрывал от ветра и дождя. Девушка однажды принесла папину рубаху, которая стала мала ему в вороте, но он отказывался надевать, неудобно. Тем не менее, куда-то ее дел, Наташа не стала выяснять. Одно она поняла - она влюбилась. Для первой любви как раз пришло время - все девочки рассказывали об объектах своих вздохов, и Наташа тоже прониклась этой атмосферой и поддалась чувству. Все в нем было именно таким, как ей нравилось - светлые, часто голубые, изредка серые глаза, каштановые волосы, всклокоченные, но придающие его лицу взрослость, исхудавшие скулы и прямой нос. Губы у него были красивые. Не тонкие, но и не особо толстые, но когда он молчал, они складывались в мужественную линию - она в каталоге “Эйвон” прочитала. И он был вдвое старше. Что там девчонки болтают о своих одногодках-сопляках, которые и целоваться-то не умеют. Тут, она была уверена, все было в порядке. Когда она об этом думала, по телу разливалась такая волна, которая похожа была на тот самый первый раз, когда она убежала из заброшенного дома. Да, по всем признакам, это первая любовь.

Мама несколько раз замечала, что дочь мечтает о небесных пирогах накануне экзаменов, а папа пригрозил, что если не закончит школу на отлично, летние каникулы проведет не на Кипре, а у бабушки в деревне.
Однажды она принесла книгу. Целый час они сидели рядом, и Наташа читала вслух. А он слушал. Потом, когда она закончила, он приблизил  к ней лицо и поцеловал. Она неумело ответила, но через какое-то время она поняла как надо. Он остановился и внимательно посмотрел в глаза.
- Я думал, оттолкнешь. - Щеки горели, уши тоже полыхали, а на лбу, казалось, жирным шрифтом написано: “целовалась”. Про губы и говорить нечего - она их даже тронуть боялась, до самого утра жег этот поцелуй. А когда в школе она вспоминала, то невольно краснела до самой макушки. Подруги не могли понять, что с ней. То она пропадает уже какой месяц кряду, то краснеет, как первоклассница. А ей никто не нужен был, и она снова бежала в заброшенный дом.
Одним теплым днем она, совершенно позабыв об осторожности, выскочила так без оглядки из прилегающих к дому кустов, и чуть не столкнулась нос к носу с соседкой, прогуливающейся с собакой. Отругала себя за беспечность, ведь одно дело, если ее увидят, а если увидят его - что будет? Она не знала ответа. Наврала соседке, а дома приказала самой себе выяснить при встрече, что будет, и почему он скрывается. 

4. Маньяк

Папа иногда делился за ужином делами из своей судебной практики. Сегодня он рассказал о новом деле. В районе был задержан, а потом скрылся от властей маньяк. Мужчина тридцати, тридцати пяти лет, высокий, худощавый. Скрывается, возможно, в городе на чердаках или подвалах, либо в деревне в заброшенных домах. Наташа перестала жевать.
- Молодой же еще? - мама покачала головой.
- Ну, 30 лет. Не молодой уж.
- Да молодой, конечно, что там. Вы смотрите поаккуратнее, слышите, не разгваривайте с незнакомцами. - Мама обращалась к дочери и сыну, на пару лет младше Наташи. - Наташ, ты чего не ешь? Вова, ну вот всегда ты за столом такие вещи…
- Нет, спасибо, я наелась. Мы с девочками булки покупали. Я пойду почитаю.
Она вышла из-за стола, на негнущихся ногах зашла в комнату, закрыла дверь, а сил дойти до кровати у нее не хватило. Она прислонилась лбом к прохладному пластику, не веря своим ушам. Маньяк, значит, убивает, или того хуже. У нее откуда-то взялись силы, она открыла дверь, быстро пробежала в ванну и замкнулась там. Долго терла себя мочалкой, особенно губы, словно могла так смыть тот позор, ту гадость, а главное, то чудом не случившееся, что столько времени носила на себе и не подозревала. Истерзав кожу до красных пятен, она опустилась в ванну и заплакала, за шумом струй не услышанная никем. Долго сидела в теплых объятиях воды, успокоившись, потом ушла в комнату и закрылась там.
Утром очень удивила мать, когда почти вскрикнула, когда та попыталась положить ей бутерброды. Наврала, что не пригодятся, потому что пойдут с девочками в кафе, схватила сумку и отправилась в школу.
А в школе уже все обсуждали новость. Кто говорил, что маньяка уже поймали, кто-то рассказывал, как вчера днем он напал на кого-то. Она хотела крикнуть, что он не мог днем, они были вместе. Целовались. Но залепила свой рот мысленным кляпом и продолжила слушать.

Конечно, она не пошла туда. Они с девочками прошли длинной дорогой с заходом в магазин, обогнув эту усадьбу с другой стороны. Проводила подруг до их домов, затем Наташа пошла к себе. Хорошо, что имени ее настоящего он не знает. И она ничего не желает о нем знать. Хорошо, что она не оказалась в числе его жертв.
Ночами ей снилось, как его ловят, как сажают в тюрьму, а один раз снилось, что она сама его убивает ножом. Она вскочила с криком, прибежала мама. А отец упокоил, что маньяка того поймали. Скоро его будут судить. Легче ей, конечно, не стало, но она больше не кричала. Просто лежала к темноте и смотрела на шторы.   

5. Суд

В городе случались “громкие” дела, и иногда заседания были открытыми.
- Наташка, хочешь, пойдем посмотрим, сегодня будет суд над маньяком.
- Сегодня? - Ноги в один миг стали ватными.
- Ну да. Тебе папа не говорил?
- Э. Я не помню.
Она думала три ночи о том, стоит ли пойти. Но решения она так и не приняла. С одной стороны, узнать, что угроза устранена, стоит. Но ведь ей-то он ничего не сделал, он же хороший, он рассказывал много из детских воспоминаний. Просто он потерял маму и сбился с дороги, просто он… Если суд будет очень строг, она может встать и сказать, защитить. Но только если там не будет папы. И если ее никто не узнает. Но как так сделать? Или не стоит ничего говорить, вдруг он, вправду, убил кого-то.
Эти мысли не давали ей спать, и сейчас она выглядела растерянной.
- Да что с тобой последнее время! Наташа, пойдем, скоро начнется.
Подруги взяли ее под руки и потащили в нужном направлении. Сама она бы не дошла. И теперь она замерла у входа в зал, где слушается дело, собираясь дать задний ход. Но верные подруги приняли решение за нее.
Когда они вошли, как раз ввели подсудимого в зал. Сначала было не видно лица, но потом его заставили поднять голову и представиться. Одна доля секунды, и комок страха вдруг растаял где-то внутри, вместе с воздухом выталкивая и желудок - Наташа резко развернулась и рванула на улицу, миновав двери и рамку, она выбежала на газон, и ее вытошнило под куст. Когда все прекратилось, она без сил опустилась на какое-то ограждение. Стало так легко, что даже сквозь слезы она улыбнулась. “Это не он”. Подошли изумленные подруги.
- Натах, ты че?
- Беременная?
- Дуры. - Она засмеялась. - Меня папа придушит тогда. Просто не люблю такие места. Вы идите, а у меня есть одно дело.
Она поднялась, поправила юбку и пошла в сторону дома.

- Сережа! Сережа, ты где? - Она не успела заметить каких-то людей у входа, которые сразу же ее остановили.
- Эй, девушка, вы куда? Дом сносят, сюда нельзя. Отойдите на улицу, а то зацепит.
Через минуту с другой стороны дома раздался грохот - тяжелая кувалда врезалась в стену, и дом, ухнув, стал одной стороной оседать, поднимая в воздух пыль.

Теперь люди ходят мимо пустыря на том месте, где раньше была старая заброшенная усадьба. Еще через некоторое время там вырастет новый дом или торговый комплекс. Но у Наташи всегда сжимается сердце, когда она проходит мимо того места, где прошла ее первая любовь.   

Эпилог

Летняя жара вынуждала часто выезжать на озеро всей семьей. Собрав сумки с едой, дружно грузили все в машину и с огромным удовольствием покидали город.
- Нужно заправиться. А вы пока купите что-нибудь прохладное на заправке. - Скомандовал отец своим подросшим детям. Наташа с братом неспеша удалились за покупками, пока он управлялся со шлангом.
- Не нужно помочь? - На заправках дежурят помощники, только в такую жару их не особо рассчитываешь тут увидеть.
-  О, да, конечно. Полный бак, если можно.
Паренек расторопно принялся за дело, мужчина же проследовал за отпрысками в прохладу помещения касс. Странно знакомой ему показалась рубаха на парне, рукава которой он закатал выше локтя. Да мало ли таких продается, может, стала непригодна, а на заправке, под рабочую форму - как раз пойдет.
Выйдя из магазина, Наташа заметила, как паренек намывает лобовое стекло их машины. Удивилась.
- Это входит с обслуживание автомобиля, если водитель просит заправить и протереть стекла, - пояснил отец. Он достал из бумажника купюру, сложил ее и протянул парню, сразу же свернувшему деятельность, чтобы не мешать отъезжать.
- Спасибо.
Он повернулся и взглядом столкнулся со взглядом девушки, уловившей нечто знакомое в молодом человеке. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Ни ссадин, ни щетины, все те же серо-голубые глаза, и лишь смутно знакомая рубаха под рабочим комбинезоном.
- Поехали, Наташа! - Нетерпеливо позвала мама из окна машины.
- Да, да, иду, мама.
На бейдже, приколотом к робе, было написано: “Александр Суриков, заправщик”. 
20 Парасоль ни в чем не виноват
Янита Владович
Элизабет ненавидела парасоли, ставя их на одну ступеньку с корсетами, — и те, и другие были навязаны женщинам условностями высшего света. Она же любила свободу, которой наслаждалась в поместье отца. Так было до недавнего времени, пока ее тетя, леди Аугуста Албермал, не решила, что племяннице пора поучаствовать в свадебном аукционе. Снова. Четыре года назад у Элизабет состоялся первый сезон, так и не завершившийся браком. Она была привлекательной юной леди с приличным состоянием, и по всеобщему мнению объявление о помолвке могло появиться уже в конце лета. Но этого не произошло.
Фредерик де Гант, граф Линкольн, в большей степени увлеченный своей оранжерей, нежели дочерью, уступил девичьим мольбам и пообещал, что Элизабет сама сможет выбрать себе мужа. Она же не спешила принимать предложение руки и сердца, хотя кандидаты были весьма достойны внимания. Но вовсе не потому, что начиталась феминистических трактатов Мэри Уолстонкрафт. Нет, она ждала, когда ее возлюбленный вернется из путешествия по Южной и Северной Америке, где он искал новые виды растений. Его последнее письмо пришло четыре месяца назад, и Элизабет уже начинала волноваться, но приходилось скрывать свои переживания, в особенности от тети, которая, вне всяких сомнений, заявила бы, что Эдвард Симс, второй сын виконта Брейли, не пара дочери графа.
Именно это вынужденное молчание стало причиной того, что Элизабет сейчас находилась в загородном поместье вдовствующей маркизы Ормонд, которая любила выступать в роли свахи и ежегодно устраивала встречи, на которых девицы на выданье могли познакомиться с достойными кавалерами.
Однако слушать радостное щебетание о нарядах и кавалерах, вместо того чтобы носиться по полям на своем арабском скакуне, было для Элизабет настоящей пыткой. Чтобы не выдать истинное положение дел, приходилось любезничать с джентльменами, поскольку тетя следила за ней подобно ястребу.
Во время одной из прогулок по большому парку появился шанс обрести долгожданное уединение, и Элизабет его не упустила. Она свернула с главной аллеи и поспешила прочь от стайки прогуливающихся девиц. Голоса звучали все тише и тише, пока не стихли вовсе. Только ветер шумел в кронах могучих деревьев, и птицы пели свои звонкие песни. Сложив парасоль, Элизабет подставила лицо солнцу, наслаждаясь его теплыми прикосновениями. Вот бы навсегда избавиться от парасоля! Мысль крамольная для аристократки: стоит лишь вернуться с загоревшим лицом, придется выслушать долгие нравоучения тети. Желая хоть отчасти поквитаться с ненавистным предметом, девушка сунула его в куст шиповника и снова повернулась к ласковому солнцу. Раскинув руки, покружилась — над поляной зазвучал ее довольный смех.
Но уединение не могло быть вечным: пора возвращаться в особняк, иначе тетушка отправит всех слуг на поиски пропавшей племянницы. Вздохнув, Элизабет вытащила из куста парасоль и с несвойственным для себя злорадством отметила, что он больше не пригоден для использования. Ленты изодраны колючками, как и вышивка. Тетя будет недовольна. Сжимая ручку из слоновой кости, девушка уже и сама корила себя за эту выходку. Как бы то ни было, это дорогая вещь. Но свобода требует жертв.
Однако жертвы оказались напрасны. На следующий день ей доставили другой зонт. Элизабет не знала, как тете это удалось, да и не хотела выяснять. Главное, придется пойти на пикник. А ведь можно было отказаться под предлогом, что не желает загореть.
Увидев новых гостей, Элизабет уже не так печалилась из-за необходимости присутствовать на пикнике. Среди новоприбывших была мать Эдварда, которая привезла свою младшую дочь. Неизвестно, как виконтесса добыла приглашение, но это не интересовало Элизабет. Она думала лишь об одном: как узнать о любимом, не выдав себя.
— Не желаете ли пройтись, мисс Симс? — предложила она сестре Эдварда, худенькой девушке в блекло-желтом платье.
— С удовольствием, леди де Гант.
— Вам нравится здешнее общество?
— Да. Здесь много достойных джентльменов.
— Это ваш первый сезон? — поинтересовалась Элизабет, уводя спутницу подальше от шумной компании.
— Да, — улыбнулась мисс Симс.
— Расскажите о себе. У вас есть братья или сестры?
— Я младшая в семье. У меня есть две старшие сестры, Мьюриэл и Гвендолин. А также два брата, Николас и Эдвард.
— О, так Эдвард Симс ваш брат, — с наигранным удивлением произнесла Элизабет. — Мой отец состоит с мистером Симсом в одном научном обществе и отзывается о нем, как об очень перспективном ученом. Но, кажется, ваш брат сейчас не в Англии?
— Нет, он в Северной Америке, — с гордостью сообщила мисс Симс. — Но скоро должен вернуться.
— Правда?! — воскликнула Элизабет. Испугавшись собственной несдержанности, поспешила добавить: — Значит, мы сможем полюбоваться его находками.
— Эдвард писал, что вернется к августу. С ним приедет его жена.
— Жена? — выдохнула Элизабет.
Мисс Симс не обратила внимания на то, какое впечатление ее слова произвели на собеседницу, и продолжала рассказывать:
— Две недели назад пришло письмо, в котором Эдвард сообщил, что встретил самую очаровательную девушку на свете и не смог расстаться с ней, даже несмотря на то, что она американка.
— Простите, кажется, меня зовет тетя, — сказала Элизабет, но, отпустив руку мисс Симс, пошла в противоположном направлении.
Лишь оказавшись далеко от веселящихся гостей, позволила себе выплеснуть часть той боли, что разрывала сердце.
— Негодяй! — прошипела она, изо всей силы ударив сложенным зонтиком по стволу раскидистого дуба. — Мерзавец! Обманщик! — Каждое слово сопровождал очередной удар. — Самая очаровательная девушка на свете? А я? Как же я?
Еще парочка ударов — и от изящной вещицы остались лишь обломки.
— Чем же так провинился ваш парасоль?
Испуганно вскрикнув, Элизабет обернулась. Перед ней стоял лорд Хантингтон.
— Он… я… я просто…
— Ну же, леди де Гант, удовлетворите мое любопытство. Я уже второй раз вижу, как вы измываетесь над парасолем. Чем же они вам так не угодили?
— Второй?..
— Да, я вчера имел удовольствие наблюдать за тем, как вы пытались проткнуть им какой-то куст. Сегодня же пытались срубить дерево. Может, я не прав, но мне всегда казалось, что парасоль нужен лишь для того, чтобы защищать нежную кожу леди от палящих солнечных лучей. Но вы расширили мои горизонты. Скажите же, чего вы хотели добиться?
Переведя дыхание, Элизабет ответила:
— У каждой леди должны быть секреты. Позвольте же мне сохранить свои. И, надеюсь, эта история останется между нами.
— Всенепременно, — поклонился лорд Хантингтон, но его синие глаза сверкнули лукавством.
— Благодарю, — Элизабет кивнула. — Прошу меня извинить, наверное, тетя уже переживает, куда я пропала.
Бросив искореженный парасоль в траву, она подхватила юбки и неспешно пошла прочь, сдерживаясь изо все сил, чтобы не побежать. Ей казалось, что Хантингтон смотрит вслед. Скрывшись за деревьями, Элизабет вздохнула. Ну и в переделку она попала. Только третий день в гостях, а уже невыносимо хочется вернуться домой. Как же пережить еще шесть дней?

Оставшись один, Томас Комптон, граф Хантингтон поднял с земли сломанный парасоль и покрутил в руках. Лишь беспрестанные уговоры матери вынудили его приехать на эту ярмарку невест. Он не ждал ничего интересного. Все те же юные глупенькие дебютантки, все те же жаждущие титулов мамаши. Леди де Гант стала приятным разнообразием среди уже опостылевшей обыденности. Привлекательная, таинственная. Именно последнее и привлекло в ней Томаса. Он любил загадки и секреты. Особенно те, которые заставляют поломать голову. И чем сложней загадка, тем интереснее.
Разгадывать Элизабет де Гант он начнет с того, что преподнесет ей в дар новый парасоль. И пусть леди не желает делиться своими секретами, он все узнает.
Бросив поломанную вещицу в траву, Томас довольно усмехнулся и направился на поиски маркизы Ормонд, которая поведает ему все, что знает, о своей гостье.
21 Научись говорить
Янита Владович
Скрипнула дверь. Иван поднял голову и не сдержал улыбку: пришла Маша. Она кивнула в знак приветствия и начала расстегивать куртку.
Итак, сегодня первое испытание, которое и покажет, насколько продуктивно его изобретение. Оно должно изменить к лучшему жизнь многих людей, но не это заставляло Ивана трудиться по праздникам и после работы, забирая драгоценные часы, которые можно было посвятить любимой жене. Все это не так уж важно, если Маша, его любовь и верная спутница жизни, получит драгоценный подарок, который позволит ей ощутить, что жизнь может быть еще краше, чем уже есть сейчас.
— Я уже все. Ты готова?
Маша лишь неуверенно пожала плечами.
— Не будем тянуть.
Печально вздохнув, Маша подошла к столу.
— Надевай, — сказал Иван и положил перед ней пару перчаток с микросхемами, размещенными на тыльной стороне, и проводами, тянувшимися к кончикам пальцев.
Маша лишь молча натянула перчатки.
Иван подсоединил перчатки к компьютеру через USB-соединение и запустил программу расшифровки. А потом с нетерпением посмотрел на свою добровольную помощницу.
— Скажи что-нибудь.
«Что?» — одними губами спросила Маша.
— Что угодно. Например, какой сегодня прекрасный день. Или чем занималась. Или что будет на ужин.
Маша усмехнулась, и ее пальцы замельтешили в воздухе, а через мгновение ломкий компьютерный голос произнес:
— Перчатки такие уродливые.
Осознав, что только что произошло, Маша открыла рот и с удивлением уставилась на перчатки. Ее пальцы снова «заработали».
— Теперь я смогу говорить?
— Да.
«Я люблю тебя!» — жестами произнесла она, и компьютер озвучил ее слова.
Иван уже много раз «видел» ее признание, поэтому любовь жены не была сюрпризом, но услышав эти слова, не смог справиться с эмоциями.
«Я люблю тебя!» — повторила Маша и, не ожидая компьютерного повтора, бросилась мужу на шею.
Несмотря на свою проблему, Маша была счастлива: любящий муж стал центром ее мироздания, но сегодняшний подарок — а она не верила, что все получится — перевернул ее жизнь.
Они еще немного постояли: ее голова у него на плече, а его руки обнимают ее за талию — и продолжили эксперимент. Нужно было проверить распознавание всего спектра жестов, которые они накануне «забили» в программу.
И пусть до окончания работы еще многое нужно сделать, но полученные результаты уже вселяли оптимизм.
— На сегодня достаточно, — через некоторое время решил Иван.
— Спасибо, — в который раз поблагодарила Маша. А потом усмехнулась и добавила: — И все равно они уродливые.
— Я подумаю, что можно сделать.
Решив, что муж слишком серьезно отнесся к ее словам, она продолжила:
— Я хочу белые кружевные перчатки. А если они будут с рюшечками, то… — и рассмеялась, увидев вытянувшееся лицо Ивана.
Сняв перчатки, Маша устремилась к мужу, чтобы в поцелуе выразить всю благодарность за его уникальный подарок.
У Ивана мелькнула мысль, что нужно будет подумать над дизайном перчаток. Сделать их более презентабельными, что ли. Ради любимой он был готов на все. Да только об этом он подумает на досуге, а сейчас его вниманием целиком и полностью завладела жена…
22 Он и она
Светлана Рассказова
Их было Двое.
Он и она.

Они жили на прекрасном необитаемом острове.
Волны бирюзового океана омывали их загорелые молодые тела. Устав от купания, они падали на белый песок, целовались и говорили друг другу нежные слова, потом бегали вдоль берега и резвились как маленькие дети.
Приятный ветерок трепал великолепные волосы девушки, волнистыми локонами спадающие на её плечи и спину, а в ночное время служившие парочке мягким покрывалом. В небольшом лесу, в центре острова, росли деревья со сладкими плодами. Проголодавшись, они с удовольствием поедали эти вкусные дары природы, а когда хотели чего-нибудь посущественнее, то морская рыба и всякая живность разнообразили их меню. В лесных зарослях тонкой струйкой протекал ручей с холодной водой, и можно было утолять жажду в любое время дня и ночи.

Это был рай. Или сказка.
Но другой жизни молодые люди не знали и не подозревали о её существовании.
Сегодня утром она решила, что скажет ему самое главное.
Набрав воды из ручья, девушка несла любимому отведать первый - самый чистый и вкусный глоток.

 - У нас скоро появится маленький, - нежно проговорила она.

 - Наконец-то! Я необыкновенно рад! Ты сделала меня настоящим мужчиной. Теперь я буду заботиться о вас обоих. Звёздочка моя ненаглядная! Я люблю тебя всю. Я люблю океан, дающий нам жизнь. Я люблю синее небо над нами. Я люблю деревья, укрывающие нас от непогоды.

 - Ты счастлив со мной, милый?

 - Я счастлив от того, что счастлива ты, любовь моя!


... На экране маленького провинциального кинотеатра замелькали титры, а потом и всем знакомая надпись “The End “. Фильм закончился. Сказка тоже.
Из кинозала с последнего сеанса вышли двое.

 - Ну, что? Идём в ближайший подъезд? Там тепло и мухи не кусают, - со смешком проговорил парень.

 - Сразу и в подъезд, - недовольно пробурчала девушка и продолжила, - ты, как в том анекдоте: "На трамвае прокатил - твоя!" Кстати, я беременна.

 - Что-то я в твои анекдоты не врублюсь из-за этой киношной, романтической фигни, - он сделал вид, что не расслышал её последней фразы.

 - Что? Фигня зацепила? - спросила она, поёживаясь от холода, и с каким-то новым интересом посмотрела на друга.

 - Ну, вот ещё! Ладно, уговорила. Тогда по большому пивку и в подъезд, - опять рассмеялся он и с вожделением погладил милую ниже спины.

 - Вот это уже лучше! Там и расскажешь мне про большое и светлое чувство, - подхихикнула она и за рукав потянула любимого к ближайшему ларьку.

... Бирюзового океана с прибрежной полоской белого песка рядом не было.
Не было даже яркого солнца. Оно взойдёт только утром следующего дня.
А пока только стужа, сильный ветер, позёмка и тёмная безлунная ночь.

Приоткрытая дверь чужого подъезда в чужом старом доме, как будто ждала кого-то...
23 Маша
Нана Белл
Маша милая, привлекательная,  можно даже сказать приятная во всех отношениях дама лет сорока, стояла перед зеркалом с помадой в руках и думала.  Вчера ей сделал предложение Герман Германович.  Был он высок, строен, надёжен. Недавно поменял  старую “Мазду” на новую, жил в загородном коттедже и служил логистом в их компании. Хотя он и был когда-то женат, детей у него не было,  о чём он вчера  вечером с сожалением поведал Маше, при этом томно глядя на ее полуоткрытую грудь. С некоторых пор и Маше казалось, что неплохо бы завести ребёнка.

 О словах логиста она  думала так напряжённо, что над бровями собралась новая морщинка.

 - Бельчонок, не морщи лоб, - говорил когда-то в таких случаях Петухов, её второй муж и первый любовник.

Она улыбнулась. Ей было приятно, что Петухов её не забывает:  приезжает, когда надо починить кран или перевесить полки.

Недавно Петухов пригласил Машу на уикенд, но ехать с ним на озеро или нет, она до сих пор не решила.

   «Тащиться чёрт знает куда без машины комаров кормить?!» - возмущалась она.
Но смог, висевший вторую неделю над городом, жара, капризный голос начальницы, вызванивавший Машу каждый час и требовавший какие-то бумаги, отчёты, баланс…
  Да и Петухов может обидеться, если она снова откажет ему.  Последний раз на его предложение махнуть на природу она начала что-то мяукать, а он вдруг резко перебил:
- Если не хочешь, скажи сразу, и я исчезну.
Нет, терять Петухова не хотелось…
Мобильник вздрогнул, и на дисплее высветилось лицо Петухова круглое, чуть курносое.
- Мадам, за  вами зайти или… Я уже под окнами!
Маше показалось, что  сегодня Петухов без обычного шутовского колпака, а, значит, трезв. 
Она улыбнулась и ответила:
-   Жди.

Подхватила рюкзачок, похожий на кукольный, взглянула на себя в зеркало, стараясь не замечать подлых морщинок в углах губ и возле густо накрашенных глаз,  и такой вот почти неотразимой выпорхнула за дверь.

Увы, от Петухова разило.
- Опять с запашком? – сказала  Маша, гневно взглянув на Петухова, и ей расхотелось ехать с ним на природу. На душе вдруг стало пусто как в день их развода.
-  Да ладно тебе! Мне ведь сегодня сорок. Забыла… - обиделся Петухов.
- Эту дату не отмечают, - сердито бросила Маша.
Дорога была привычно-однообразной. Толкали в метро, жали в автобусе, и Маша вспоминала своего логиста-автомобилиста, который презрительно называл поездку в набитом автобусе петтингом.
Она смотрела в одно окно, Петухов в другое. Правда, Петухов, сняв с себя громоздкий рюкзак, всю дорогу пытался поддержать её под локоть не то услужливо, не то подобострастно. Она же всякий раз выдёргивала свой локоток из его влажной ладони и вспоминала логиста с маздой.

“Всё-таки как нелеп этот Петухов! - думала она. -  Эта его старая ветровка, рюкзак только что не с помойки. Уж не те ли на нем джинсы, что я купила ему после свадьбы?”.
Вышли у поворота. Молча пошли рядом. И будто –  солнце не для них, небо не для них.
Вдруг Петухов остановился:
- Какой воздух! Чувствуешь? - радостно, как-то по-детски воскликнул  он, глядя на неё восторженно.
«Просто идиот какой-то!» - мрачно думала Маша, и мимо её мысленного взора мчался вожделенный логист в новой мазде с блондинкой из бухгалтерии.
Однако от солнца, от сосен так пахло забытым, далёким, сладким, что Петухов постепенно перестал раздражать Машу.

    Наконец они вышли к озеру, и  Маша легла на байковое одеяло, которое Петухов услужливо расстелил на берегу.
Ей стало спокойно. Чуть слышно поскрипывали сосны, перекликались какие-то птицы, то и дело,  спрашивая друг друга: “Ты меня любишь?”  С озера доносился плеск волн. Где-то далеко скандалили чайки.
     “Конечно, с ребенком  будут проблемы. Этот последний аборт… - рассуждала она. - Но Герман хочет, и, значит, в случае чего, придется взять ребенка  из детдома”…
        Тем временем Петухов, пыхтя, расчищал место, собирал окрестный мусор и относил его подальше в лес. Он уже натаскал  сушняка, и скоро должен был затрещать, защелкать веселый костерок...
    Сквозь лёгкую дрёму Маша слышала хриплое дыхание Петухова, время от времени прерываемое покашливанием, и раздражение вновь овладело ею.
“Чёртов турист. До сих пор в Робинзона играет!”
 Она знала, что Петухов по-прежнему работает в своём НИИ,  получает свои жалкие копейки и считает, что всё должно измениться к лучшему, что не может же быть так скверно всегда. Её злило, что он как будто смирился со своей жалкой участью и не пытается ничего изменить.
 “Хоть бы дуру  какую-нибудь себе нашёл! - думала Маша. -  И чего он околачивается возле моего дома, прячется, как мальчишка, за деревьями? Да, вот именно как мальчишка!”. 

   Петухов рубил хворост, валявшиеся тут же полусгнившие коряги, пыхтел, крякал с удовольствием показывая Маше, какой он ещё молодец. И вдруг вскрикнул, принялся ругаться – очевидно, поранил себя топором.
«Увалень!» - мстительно подумала Маша, улыбнулась и  открыла глаза. Петухов сосал окровавленный палец и обиженным ребенком смотрел на бывшую жену…

       Едва касаясь песка кончиками пальцев ног, по-кошачьи грациозно Маша пошла к озеру, представляя себе, как за ней из укрытия наблюдает логист, только что навсегда прогнавший ту отвратительную блондинку из бухгалтерии…

               Озеро сильно обмелело, и она долго шла по мягкому песку, прежде чем зайти на глубину.

           Маша всегда любила купаться.  И в раннем детстве, когда готова была часами  плескаться в мелкой речушке, и позже, в бассейне, где покоряла мальчишек своим классическим брасом…. Но теперь ей больше нравилось лежать на воде, разглядывать облака.

Вот и сейчас над Машей  проплывали воздушные островки, которые превращались то в весёлых барашков с лёгкими завитушками, то в  чей-то профиль или пухлое детское тело.  Маша вдруг вспомнила своего младшего брата, с которым ее как-то  оставила мать. Он тогда сильно болел, и Маша сидела над ним, одновременно жалея беднягу  и злясь на него. Брат стонал и вдруг  сильно закашлялся; кашель перешел в хрип, и брат стал задыхаться. Маша  смотрела на посиневшее лицо брата,  и ей было страшно. Его лицо она помнила  до сих пор…

     Она перевернулась на живот и поплыла.  Это облака сбили её с толку, заставили вспомнить неприятное...

      Петухов уже разбил палатку и, утирая с лица пот, высматривал среди легкой ряби волн Машину голову. Головы нигде не наблюдалось, и Петухов испугался.
- Маша ! –  закричал он во весь голос, переполошив прибрежных чаек. Стараясь не думать о страшном, на ходу снимая джинсы, он бросился в воду.

Петухов не помнил, умеет ли он плавать, и когда увидел бывшую жену, гладкой дебелой рыбиной плывущую ему навстречу и с легким презрением смотрящую на его суетливые движения, вспомнил, что не умеет и начал задыхаться.

  Маша увидела его вытаращенные испуганные глаза, посиневшие губы и испугалась.
- Петухов, Гена, что с тобой?

 Он пробормотал что-то невразумительное, и вдруг, как испуганный ребенок, схватился за  нее,  обнял  за  шею.

- За плечо держись,  -  крикнула она, пытаясь скинуть его руку со своего горла.

     Ей казалось, что сейчас у неё разорвется сердце, что они не плывут вовсе, а  только натужно барахтаются  на одном месте. Остановились облака на небе, солнце стало чужим и блеклым, и только сосны на берегу безразлично качали ветвями и не то звали к себе, не то навсегда прощались…  Маша чувствовала, что рука Петухова  становится всё тяжелее. Сам Петухов уже наглотался воды и, широко открыв рот, делал судорожные вдохи. Маша же и не плыла даже, а всё смотрела на сосны на берегу, которые никак не хотели приближаться…  Небо, солнце и весь мир были уже сами по себе, жили без неё, существовали как немая картинка, потерявшая смысл.   
 
   - Не могу больше, - прохрипел Петухов.

           “Неужели это всё ? – подумала Маша, чувствуя холод в животе, и тут же ее ноги  коснулись дна.   

      Петухов, доковыляв до берега, рухнул на песок.  Рядом с ним легла обессилевшая Маша.   
     Ей приснился брат, который звал её куда-то. Хотя, нет, не брат. Это был Петухов.

- Бельчонок, как ты? – донеслось до нее. –
  Отстань ты от меня со своим бельчонком, -  простонала Маша.
   Маша встала на ноги, стряхивая с тела песок. Петухов подбитым тюленем лежал на берегу и испуганно смотрел на Машу.
 Она была готова с ожесточением  пихать Петухова ногами, орать на него.  Да, это он испортил ей всю жизнь, из-за него у неё не будет детей и богатства, из-за него она сейчас чуть не отправилась на тот свет…

 Она  увидела его белое рыхлое тело,  съехавшие вниз трусы, неестественно худые ноги и глаза, в которых было что-то знакомое, что-то такое, чего Маша боялась и стыдилась всю жизнь.  И она вдруг поняла: эти глаза - глаза ее задыхающегося брата...  Не отдавая себе отчета в том, что делает, Маша опустилась на колени рядом с Петуховым, обняла его и заплакала.

- Ну, зачем ты мне нужен, Петухов? – сквозь слезы спрашивала она.

Пахло смолой и летом,  и Маша с ужасом  понимала, что никогда не будет жить с логистом  в коттедже и ездить на новой «мазде».
24 На ресницах серебрится иней
Нина Гаврикова
На ресницах серебрится иней
 
– Феодосия Федоровна, пора домой,– умоляюще прошептала Люба.
– Подожди, вот Варвара придёт,– ответила сотрудница, которой не хотелось идти домой.
Дверь в кабинет со скрипом отворилась, медленно, чуть покачиваясь, вплыла Варя, она подмышкой держала завернутую в газету стеклянную ёмкость.

– Ну, всё. Теперь до утра здесь придётся зависнуть,– посмотрела в очередной раз на циферблат Люба: стрелки сошлись на двенадцати.
– Не грусти, пойдём, я тебя провожу,– пришёл на помощь Евдоким.
Миновав проходную, вышли на набережную. Снежный палантин берега обрывался на середине, провалившись в темноту ночной реки. Тротуар освещался фонарями, на фоне которых белоствольные красавицы в серебристых накидках, переливающихся разноцветными огоньками на свету, напоминали сказочных фей. Феи, наклонившись в реверансе, приветствовали редких прохожих. Мужчина и женщина шли, как пионеры, на расстоянии друг от друга и молчали. Ким первым прервал паузу:
– Почему ты так волнуешься? – тихонько тронул Любу за локоть. Та, неожиданно остановившись, вспыхнула:
– Договаривались же только до десяти часов посидеть, и по домам. Моё назначение отметили, за день рождение Петра Петровича выпили, за наступающий Новый год пять раз опустошили бокалы, что ещё? – она подняла глаза, её холодный малахит глаз встретился с тёплым лучиком его томных кристаллов. Лучик проник глубоко в сердце и огромной волной расплеснулся по всему организму, создалось впечатление, что внутри сорвало клапан, который сдерживает эмоции и чувства. Люба отвернулась. Он был, как Аполлон, красивый! Длинные, вьющиеся волосы, торчащие из-под шапки, и бархатистые ресницы покрыла изморозь. Для полноты картины ему не хватало только венка или ветви лавра. Ким положил руки ей на плечи и повернул к себе.
– Глупая, чего ты испугалась! – его сладостная речь лилась, как горячий чай переливается из чашечки в блюдечко и обратно. – Я не могу понять, чего ты боишься?
– Мужа! Он там сидит с детьми, ждёт меня, а я, как последняя,– не успела договорить, как он прижал её. Люба уткнулась носом в широкую грудь. Сделав усилие над собой, вырвалась из крепких объятий и побежала к дому. Евдоким одним прыжком догнал и преградил путь:
– Ладно, прости! Больше не буду! Провожу до подъезда и пойду домой.
– До подъезда? А если муж в окно смотрит? Нет, вот до того дома, дальше я сама уйду.
На углу дома он опять легонько тронул её за локоть, Люба остановилась:
– После праздников встретимся на работе, хмель выйдет, самому же стыдно будет!
– Не будет! Я буду ждать тебя столько, сколько нужно, ты всё равно будешь моей...
– Никогда! – лукаво улыбнувшись, прошептала и пошла прочь.

Она спиной чувствовала его тёплый, будоражащий сознание взгляд. Захлопнув дверь подъезда, замерла в нерешительности. Что же с ней случилось? Вспомнила события недельной давности: к ней подошла Фёдоровна и, заглядывая прямо в душу, спросила:
– Не знаешь, где Ким задерживается? Говорят, вчера к нему в кабинет на велосипеде приезжала Софья, которая работает в пищеблоке.
– Что, прямо на велосипеде в кабинет? – съёрничала Люба, тогда ей было абсолютно безразлично, кто к кому и когда ездит, а сейчас? Она поймала себя на мысли, что сейчас она готова ползти на край света, но только чтобы Ким был рядом, она не хотела делить его – ни с кем. Ни с кем? Да он же женат! Господи, что делается? Вот попала, так попала.
– Кто там? – муж спускался по лестнице.
– Я! Ноги отряхивала от снега,– нашла оправдание Люба.
– Вроде мороз на улице,– не понял он.
– Да, ладно, пойдём спать, так устала.
– А ты чего так долго?
– Так получилось,– объяснять ничего не хотелось.
 
Дни тянулись мучительно долго, душа рвалась на работу, чтобы прочитать ему стихи, которые неожиданно сочинила:
 
На ресницах серебрится иней,
Ты его, пожалуйста, не тронь.
Я хочу быть для тебя богиней,
Чтоб разжечь в душе любви огонь.
 
В Новогоднюю ночь Люба первый раз в жизни не знала, какое загадать желание, потому что своего желания она стеснялась и боялась больше, чем мужа…
25 Шаг над пропастью
Нина Гаврикова
 Шаг над пропастью.

      Солнечный апрельский день. Колёса иномарки распевно шуршали по асфальту и недовольно фыркали по непролазной грязи просёлочного бездорожья.
      Остановились на пригорке, дальше на маленькой машине не проехать. Сын на своей «семерке» почти сразу догнал их. Отец с сыном пошли за «Нивой», а Люба вынуждена была ждать. Из-за врачебной ошибки,  ноги женщины не действовали.
      Она наблюдала за своими мужчинами, как те спустились к реке, перешли по  висячему мосту (местные жители этот мост ласково называют – лавы). Поднялись по просыхающей обочине дороги, скрылись за забором.
       Вскоре из трубы их дома поднялась кудлатая голова дядюшки дыма. Значит, затопили печь. Потом зарычал мотор. «Нива», как большая черепаха, медленно сползала вниз по берегу. Когда до моста осталось метра три, она, уткнувшись носом в снег, встала. Муж с сыном попытались вытолкнуть её из сугроба, да не тут-то было. Младшему пришлось бежать в дом за лопатой.
       Подкопали. Двинулись вперёд. Проехав мост, опять застряли. Снова пришлось откидывать тяжёлый подтаявший снег. Больше часа боролись с непослушными снежными барханами, но всё-таки поднялись на противоположный берег. Василий перегрузил сумки. Георгий пересадил беспомощную супругу. По проторённому пути двигаться обратно было проще.
       Когда зашли в дом, русская печь протопилась, разожгли подтопок. Пока заносили сумки, закипел чайник. Заварив чай, насладились вкусной ключевой водой. Потом мужики взялись за работу. Вдвоём выставили из зимовника ульи. Немного передохнув, сын отправился в обратный путь.
       Повседневные заботы отступили на второй план. У мужа - отпуск. Люба радовалась, как маленький ребенок. Она сможет полюбоваться девственной красотой просыпающейся после суровой северной зимы природы,  надышаться чистым, пьянящим воздухом и насладиться восторженным пением прилетающих с юга птиц.
      Супруги, словно эти перелётные птицы, - всё время в пути. Зимой - в городе, а чуть пригреет весеннее солнышко, - скорей на дачу, которую в шутку называли «родовым поместьем». Георгий настоял именно здесь, в деревне Наумовское, на родине его мамы, поставить дом – настоящую, деревенскую избу с русской печкой, рядом – рубленую баньку. Что сказать, в своём-то дому, не у свекрови под семикратным прицелом, сами себе хозяева. А то, что места маловато, так с милым хоть на жёрдочке в курятнике разместиться можно, лишь бы супружеской жизни посторонние глаза не мешали!
      ...Десять лет назад в дом неожиданно ворвалась беда, вторглась в размеренную жизнь, опутала паутиной немощи ноги супруги так, что они перестали действовать. Врачи долго не могли поставить правильный диагноз, а когда обнаружили опухоль на позвоночнике, то было уже поздно - операция не дала никаких результатов. Поэтому мужу пришлось взять на себя все обязанности по хозяйству. Но дачу не забросили. Георгий – мужчина в полном рассвете лет. Косая сажень в плечах, дюйма не хватило до двух метров роста. На колючий ёршик «шоколадных» волос и на усы годы разбросали серебряные жемчужины. Глаза – две изюминки, вздёрнутый нос, м-образные губы.
       Любаша уступала своему избраннику. Ростом только до плеча. Глаза - цвета темно-зеленые со светлым ободочком. Полумесяц губ с опущенными уголками вниз. Тёмные, когда-то вьющиеся, волосы болезнь перекрашивала в стальной цвет.

      …Прошла неделя. День выдался тёплым. Георгий вынес жену в заулок, усадил на старый, но крепкий ларь-сундук, пошёл перебирать сгнивший в бане пол. Солнышко, как девчонка-шалунья, играло проплывающими облаками. Наигравшись, тряхнуло огненно-рыжими волосами так, что завитки локонов разлетелись прямыми лучами по всему миру. 
      Люба с удовольствием наблюдала за солнышком. Ещё она внимательно глядела не растаявший снег на противоположном берегу речки, который, будто грязный намокший сахар, лежал между стволами высоких берёз и осин. Местами он проглядывал сквозь неровные складки зелёных оборок широких подолов елей. Прислушиваясь к разноголосой песне птиц, женщина начала вязать носочки для внука.
       Вдруг откуда-то донёсся непонятный треск, будто ломали доску. Она обернулась, но никого не было видно. Треск повторился. Она опять огляделась. Никого. Ещё раз.
       - Что случилось? - спросил муж, выглядывая из бани. Люба пожала плечами. Он скрылся в дверном проёме, а её внимание задержалось на реке. Там из-за поворота от «купалки» с оглушительным грохотом выплывали льдины и с шумом неслись в пролёт под навесным мостом ближе к противоположному берегу. После моста река делала плавный поворот, но льдины не успевали перестроиться и с треском ударялись о стволы деревьев на берегу, нагибая их к воде. Нескончаемый поток льдин проносило дальше по течению.
       Грохот то немного стихал, то нарастал с неистовой силою. Одну не успевшую развернуться на «купалке» льдину несло к ближнему берегу. С оглушительным хлопком она ударилась о бетонный столб электролинии в двух шагах от моста. Искры посыпались в воду. Верхняя часть откололась, рухнула в водоворот, и от столба остались торчать четыре железных арматурины. Люба, как заворожённая, уставилась на реку:
       -Только бы троса не оборвало…
       -Что ты сказала? - спросил супруг, вытаскивая из бани сгнившие половые лаги, но, увидев стоящего у основания моста Виктора, поспешил к нему.
       Виктор Строгалев со своей мамой Тамарой Николаевной – постоянные жители деревни Наумовское. Летом деревня наполняется дачниками, приезжающими из разных городов. Осенью, после уборки урожая, они возвращаются в город, а мать с сыном остаются вдвоем, следят за порядком, чтобы воры не забрались дома, да наведываются в соседнюю деревню Берьково, куда раз в неделю приезжает автолавка с продуктами.  В Берьково зимовать остаются только три человека, остальные тоже дачники.
       Единственная дорога и связь с большим миром отсюда – этот висячий мост.  Виктор и Георгий наблюдали за круговоротом воды. Сколько времени прошло? Казалось, что целая вечность. Мужчины что-то оживлённо обсуждали. С другого берега, из Берькова,  спустился Сергей. Они втроём разглядывали, что случилось с мостом. Люба с нетерпением ждала, когда придёт Георгий…
       Утром в гости к Любе и Георгию пришла Тамара Николаевна и тревожно начала рассуждать:
       - Ночью вода шла верхом. На первом пролёте от нашего берега доски оторвало. Пятьдесят пять лет, как вышла замуж и живу в этой деревне, а такого безобразия не бывало. Да и Виктор остерегал, что как лавы сорвёт? Зимой ходил лунки сверлить, говорил, ноне три слоя льда было. В декабре-то какая погода была? То приморозит, то распустит. В январе доходило до минус пятидесяти двух градусов мороза. Река как в тройной тулуп обернулась, лёд был толще полуметра. Вот беда, как теперь перебираться на другой берег будем? Завтра лавка приедет, хлеба буханка осталась.
       - Да и нам как теперь выбираться отсюда? - затосковала Люба. - Думала, ещё недельку побудем и в город поедем.
       - Давеча председательша приезжала. Вечером приезжала, как позвонили, сразу и приехала. А сёдня с камерой была, снимала лавы. Виктор утром бегал, осторожно перебрался на тот берег. Она сказала, что только к концу июня можно будет приступить к ремонту, когда вода полностью уйдёт.  Ой, у меня ещё целая бадья луку не перебрана – спохватилась вдруг она и засобиралась домой.
       - Мне из города позвонили – в департаменте выделили квоту на операцию, - забеспокоилась Люба. Она с декабря ждала помощи от властей, а тут могут застрять, - Если в надувную лодку садиться в том месте, где летом обычно все купаются, и двигаться вниз по течению, то не известно, сможем ли пристать к берегу в нужном месте. Полноводная река пугает силищей - быстрым течением. Лодку может перевернуть льдинами, настолько неуправляемо они несутся по течению. Перебираться по мосту? Как вдвоём идти по нему? Он же, как порванный половик, брошенный поперёк реки, трепыхается от малейшего прикосновения. Делать нечего, придётся рисковать.
       Тетя Тамара не слышала Любиных рассуждений, она вышла в сени, поздоровавшись с Георгием, отправилась домой.

       …Георгий ходил туда-сюда, ехать или не ехать? В глубине души все еще теплился уголечек надежды, что после операции жена снова будет ходить. Но сейчас? Что делать, как поступить? Обдумывал каждый шаг, как и где лучше держаться, каким боком идти? В середине моста пролет наклонился к воде, потому что балку, держащую этот пролет снизу, вчера сломало льдиной. Поперечные доски висели над водой веером. А ему предстоит идти по верхнему краю раскрытого веера. Чтобы не соскользнуть ногами по доскам, нужно крепко держаться обеими руками за трос, который служит перилами. Значит, передвигаться придется боком. Прямо по такому участку и одному-то  не пройти, не то, что вдвоем. Мало того, что доски оторвало, так весь мост от каждого шага раскачивается, и балансировать с тяжелым грузом на плечах, не получиться.
       Чтобы попробовать и удостовериться в правоте своих соображений, Георгий взял сумки и спустился к реке. Осторожно, контролируя каждый шаг, перебрался на другой берег. Снес сумки в машину, которая в день приезда была оставлена на том берегу. Завел машину, подъехал к мосту. Вышел. Еще раз осмыслил, как лучше передвигаться, каким боком шагать, куда ставить ноги. Аккуратно переставляя ноги, вернулся обратно на берег. Поднялся к дому, завел «Ниву». Принес оставшиеся сумки, затем вынес на закукорках жену, посадил ее в машину. Сел за руль. Тронулись. Доехав до моста, остановились.
       Георгий обошел машину, открыл дверцу, присел, подставил спину жене. Она обхватила супруга обеими руками на шею. Он подхватил ее за подколенки и осторожно поднялся, подкинул жену, чтобы ноги ее были на уровне талии, чтобы и ей сидеть так, и ему было неудобнее:
       -Ну, с Богом! – тихо произнёс он.
       Лавы, висящие на тросах, при малейшем движении раскачивались. Каждый шаг давался с трудом. Железные «струны» провисли и расшатывались из стороны в сторону. Ступать на продольные доски приходилось осторожно. Жена от страха тяжело дышала, издавая при этом свистящие звуки.  Она  со всей силой прижалась к мужу, но тело от волнения предательски тряслось. Душевное состояние жены передавалось супругу. Перемещаясь по прямому участку моста, муж придерживал жену за ноги. Когда подошёл к участку пролёта, который висел под очень острым углом, развернулся вправо, взялся обеими руками за трос, служивший перилами, и продолжил передвижение боком.
       Нижнюю балку в середине моста большая льдина согнула посередине. Левый край досок беспомощно полоскался в воде, а правый встал дыбом. Поперечный деревянный настил напоминал раскрывшийся веер. Уцелевшие доски торчали в разные стороны, а продольные прожилины оказались оторванными друг от друга.
       Георгию нужно было ногами разыскивать ребро каждой, чтобы, упираясь в них, как в перекладину лестницы, продвигаться вперёд. Осторожно ступая с одной на другую, он неожиданно качнулся, трос дал слабину, и он на мгновение, потеряв равновесие, поскользнулся на неровной доске. Нервная, лихорадочная дрожь поднялась от пят до самой макушки мужа. Он с большим трудом сохранил равновесие.
      Злоключения только начинались. Люба, висевшая на спине, как рюкзак, от резкого движения съехала вниз. Её ноги оказались на уровне бёдер мужа. Она изо всех сил пыталась удержаться, но руки скользили по его шее. Муж ничем не мог ей помочь, и она, повинуясь инстинкту самосохранения, сумела сцепить руки в замок. Один неосторожный шаг – и жизни супругов повисли над пропастью смерти.
       Под ногами Георгия бурлил шугоход. Густая масса из мелких льдинок - хрусталиков шелестела на поверхности воды. На левый край моста, как на лопату, собиралось ледяное крошево. Большие льдины пронесло вечером, а сейчас течение, как клавиши фортепиано, перебирало отпущенные в воду доски. Георгий собрался с духом. Он отважился вернуть ногу в начальное положение, получилось не сразу. Руки жены, стянувшие шею, затрудняли дыхание, но он, медленно набрав полные лёгкие воздуха, поставил ногу на ребро доски, сделал первый шаг, потом второй, третий.
       Так, осторожно ступая, он преодолевали наклонившийся пролет. Когда добрался до прямого участка моста, хотел приподнять по спине  жену, да не тут-то было: мост вибрировал, как хвост воздушного змея на ветру. Пришлось идти дальше так, ноги супруги ещё больше съехали вниз и не давали делать нормальных шагов. Мелкими, семенящими шажками дотянул он до выступа на досках, снизу тросы подпирала балка. Снова попробовал подкинуть - получилось.
      Подняв ноги Любы, он стал шагать быстрее. До берега оставалось около восьми метров, опасность была теперь позади. Оставшийся участок моста прошли благополучно. У  основания моста стояла иномарка, которую Георгий недавно сюда перегнал из Берькова. Он открыл дверцу, посадил жену в машину.
       Только в машине Люба облегченно вздохнула. А Георгию отдыхать было некогда. Ему предстоял еще один переход по мосту.
       - Слава тебе, Господи, - живые! – всё ещё не веря в удачу, прошептала Люба.
       Уставший Георгий потихонечку добрался по изломанному мосту обратно на тот берег. Завел «Ниву», переехал на обочину, взял оставшиеся сумки, запер машину и пошел снова испытывать судьбу. Осторожно ступая с доски на доску, добрался до берега.   
       Обессиленный, но счастливый и живой муж сел на водительское сидение, завел машину, и они начали медленно подниматься в гору.
       - Значит, все будет хорошо! Я загадал, если мы переберемся на другой берег, то ты после операции встанешь и сама будешь ходить! - будто размышляя вслух, произнес Георгий.
26 Семейный экстрим
Владимир Яремчук Чук
Всё у нас с женой хорошо, живём душа в душу.

Каждый вечер выношу мусорное ведро. Не потому, что так надо, а потому, что хочу супруге очередной раз приятное сделать. Когда по телевизору идет её любимый многосериал, а по другой программе футбол, я не спорю. Молча иду на кухню и по радио слушаю репортаж о футбольном матче. Очень люблю, понимаете, ей приятное делать.
 
Да и она мне добром отвечает. Позволяет мне на работе задерживаться. Заранее предупреждаю, я действительно задерживаюсь на работе. Отбросьте пошлые подозрения, иначе суть рассказа не поймёте!
 
На рыбалку отпускает и зимой и летом. Похвастаться богатым уловом не могу, но на сковородку хватает.
 
Сынишка у нас растёт, вроде не бандитом станет.

Короче говоря, уже почти двадцать лет живём душа в душу. Скучновато становится. Ни ссор, ни рукоприкладства, как у многих обычных семей.
 
Жене моей, как оказалось, тоже это надоело. Вот она и подошла ко мне.
 
- Давай устроим для разнообразия семейную ссору, чтобы получить предельно острые ощущения, - предложила жена.
 
- Согласен. Я тоже об этом думал. Но только, как это сделать?- спрашиваю.
 
- Ну, может так. Приди домой завтра поздно. Пьяным приди. Шапка набекрень, пальто нараспашку, в грязных ботинках и, не переобуваясь, зайди на кухню. И в грубой форме потребуй поесть. Я на тебя наору, как соседка ниже этажом на своего супруга орёт. Ты в ответ мне нахамишь. А дальше, как получится, – после некоторых раздумий ответила жена. 
 
Не очень мне понравилось это предложение, но чего не сделаешь для любимой.
 
Ну, что ж. Вваливаюсь на следующий день в квартиру шибко пьяным, как задумано по сценарию. Иду на кухню и ору: «Жрать давай!».
 
Смотрю на жену. Что такое? Жена корчится от смеха, глядя на меня. Получилось, что очень неправдоподобно я сыграл. Сосед ниже этажом так бы и сказал: «Не верю, мухлюешь».
 
А мне обидно. Зря, что-ли, водки накушался. Для пущей убедительности две тарелки об пол разбил. Жена чуть ли не по полу от смеха катается. Значит, не верит.

Тогда я мусорное ведро высыпал на стол.  Жена вообще уползла в коридор, чтоб не видеть эту комедию.

И так меня сморило от выпитого и острых ощущений, что пошёл в спальню, разделся и лег спать.

Утром, когда с женой завтракали, старались в глаза друг другу не смотреть. Как посмотрим друг на друга, так – безудержный смех.

Провожая меня на работу, не глядя мне в глаза, сквозь смех выдавила:
- В следующий раз к семейной ссоре подготовимся более серьезно.
27 Малиновая любовь. Сказка для взрослых
Ирина Христюк

Опубликовано в Литературном журнале "Чешская звезда", №18,2014. Карловы Вары.



                     МАЛИНОВАЯ ЛЮБОВЬ

                    СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

            Июльское солнце не грело, а пекло так, что казалось никуда не спрятаться, не деться от этой постылой и изнуряющей жары : воздух, сухой и тёплый с утра, ближе к полудню становился неподвижным и душным, и это невидимое воздушное море обвевало таким жаром, как будто где-то рядом, совсем близко, горел незаметный для глаза костёр . За весь день – ни малейшего дуновения ветра, ни облачка на небе.

         Асфальт раскалялся так, что уже в середине дня пройти босиком по двору можно было лишь на цыпочках, осторожно ступая или подпрыгивая, словно по горячим углям.

        В жаждущей дождя траве прятались, лениво перешёптываясь, зелёные кузнечики. Воробьи стаей снимались с кукурузного поля, раскинувшегося за огородом, находя приют в тени старого ветвистого ореха. Нежно щебетали ласточки, стрелой уносясь ввысь, замирая на время там, где, по-видимому, было прохладнее. На тысячу ладов звенела музыка пчёл и ос, не пропускавших ни один цветок, а к вечеру их заменяли тонко поющие комары.

       Горячая пыль серым слоем ложилась на деревья, цветы и травы, тротуары и крыши домов.

       Присмиревший сад стоял, не шелохнувшись, словно замер в ожидании чего-то необычайно важного.

        Только  маленький, весь в пупырышках, зелёный Огурчик, появившийся тут, Бог знает откуда около месяца назад скрюченным листиком, смотрел так же как вчера, позавчера, неделю назад – в одну точку.

       И, независимо от того, в какой части неба висело солнце, его взгляд был обращён лишь к Ней -  единственной и загадочной.  И, улыбаясь своими распустившимися светло-жёлтыми цветками, радовался каждому наступающему дню, потому что здесь, в этом мире, на горячей земле, живёт Она – ненаглядная, гордая, красивая.

       Румяная, вся в праздничном кружевном наряде, с милой цветастой улыбкой, ласково глядела на него Малина. Её слегка удлинённые листья с тоненькими, чуть углублёнными прожилками, рассекающими зелёный бархат прямыми линиями на одинаковые по ширине полоски с зубчатыми краями, в  полной красе грелись, скучая, под ярким солнцем. А сладкие и сочные ягоды чашеподобной и шарообразной формы с тонким ароматом и приятно освежающим вкусом задорно играли винно-красным цветом.

       Едва на просторном горизонте вырисовывалось яркое солнце, и наступало белое утро, как ему открывалась её необыкновенная красота, и, расцветая в улыбке, он целый день томился желанием хоть на миг приблизиться к этому земному чуду.

       Конечно, он мог подружиться с симпатичной  Грушей, растущей буквально в шаге  справа от него, или с доброй Вишенкой, укрывавшей порой его от полуденного зноя, но - увы! его манила лишь Она –  стройная, изящная, таинственная, почти недосягаемая для него, низко стелющегося  по земле  большими  шершавыми листьями. Он чувствовал, что никого и ничего нет в жизни  дороже и привлекательнее,  а мир без неё  - станет серым и равнодушным.

        И он решился. Стояла тихая пахучая ночь. До рассвета было ещё далеко. Собравшись с духом и силами, влажный от ночной росы Огурчик устремился к своей мечте. Гордо «вышагивая» мимо своих соседок, Груши и Вишенки, легко зависая над юной красавицей Клубникой, мимо серебристой, с неповторимым ароматом, Полыни, высохшего, с распушённой головкой-зонтиком Одуванчика, пахучего и  раскидистого Любистка, приминая растущую вдоль тропинки, заострённую к небу траву, он полз, осторожно неся  нежные золотистые  цветы – самое дорогое, что у него было, той, которая стала для него тайным светом всей жизни, -  своей желанной избраннице, с которой не сводил восхищённых глаз…

        Минуло несколько медленно тянувшихся дней и ночей. Наконец, он - у заветной цели. Уставший за день окружающий мир спокойно спал. Где-то в кустах проскакала, нарушая тишину, жаба. В прохладной траве звонко цикал сверчок. Захлопав крыльями,  неподалёку весело запел голосистый петух, лениво залаяла собака. Безмятежная ночь, когда до утра оставалось ещё немного, не торопилась уступать дорогу новому дню. Смущённый Огурчик, боясь нарушить гармонию ночи, лежал, чуть дыша, у её ног: нарядный, посвежевший от счастья, с букетом прелестных цветов и любовался свисающими вниз красными корзинками. И можно было долго слушать их безмолвный разговор: его, словно молитву, сердечные признания и её дурманящий, едва уловимый ласковый шёпот  бархатных листьев. Только невинные и  чистые, как утро, слёзы любви нарушали торжество дивного мира чувств. Нежно покачивая из стороны в сторону потемневшими в ночи головками, плясали в тёплых волнах летнего воздуха и трепетали от счастья гроздья Малины.

        Отныне с каждым новым беззаботным рассветом он  делился с Ней всем миром: живительной влагой – алмазной утренней росой, чистым хрустальным воздухом, живыми красками солнца и неба, а целыми днями - щедро дарил свои несмелые ласки и заботы. Короткими летними ночами, когда солнышко уходило спать за низкий горизонт, и блекли все цвета и цветы, а на тёмном небосклоне загорались яркие звёзды, в лучах лунного света, обнимая возлюбленную  большими, слегка колючими листьями, с волнением шептал самые ласковые и волшебные слова, а люди принимали их за едва уловимый шорох.

         В зачарованном сказочном мире любви протекала их жизнь. Казалось, так будет вечно: мягкий тёплый ветер будет нежно колебать плиссированные складочки её чуть покрасневшего платья.  Неслышным шлейфом будут залетать маленькие белокрылые мотыльки и бабочки. Целыми днями будет клубиться над ними рой пчёл, а по вечерам – гудеть мошкара, и  всегда над головами будут звенеть и ласкать слух напевы разноголосого птичьего хора.

        Но причуды жаркого лета быстро сменились зрелой осенью. Если раньше, до встречи  с ним, от первого дуновения холодного ветра Малина ёжилась и дрожала, то сейчас выглядела спокойной и уверенной, ведь сильный и надёжный друг своими  поредевшими, но ещё крупными листьями укроет и защитит её от любой беды, отчего на душе становилось  легче и теплее. В задумчивом и размеренном шуршании поблёкших и чуть подсохших жёстких листьев она чувствовала опору, и  даже в часы ранних заморозков желание жить и любить не проходило.

       Звонкие и ясные когда-то дни становились  молчаливее, холоднее и короче. Радости они уже не несли, лишь разбивали счастливую цветную жизнь. Всё чаще тень печали падала на лицо повзрослевшего в новом, кирпичного цвета, наряде Огурца. Растерянным взглядом смотрел он на порыжевшую, грустную и покорную подругу, всё крепче сжимал в своих объятиях, изо всех сил стараясь уберечь  от боли и холода:  лишь бы не замёрзла, лишь бы жила…
      
Тот ноябрьский день выдался сырым и зыбким. Над садом висел густой осенний мрак. Свирепый ветер, оголяя деревья и кусты, уносил с собой всё, что можно. Лишь одинокий Огурец, дрожа сухими скрюченными листьями, прильнув к почерневшим, почти голым стебелькам  Малины не роптал, не шумел, только нежно шуршал последними листьями  то возбуждённо радостно, то совсем пропадал, подобно стону - скорбно, глухо и печально. И как бы ни хлестал ветер, как бы ни мотал  их из стороны в сторону, он преданно, с любовью, тревогой и мольбой глядел на неё – единственную Любовь  его жизни, понимая: недолюбил, устала душа и уже не может отогреть её своей тающей теплотой – последними потемневшими сухими листьями. Всё, что он мог сейчас – согреть в лучах  чистой Любви, окружить теплом благородного, но угасающего сердца, навечно отданного ЕЙ.

         Их жизни и судьбы соединились между собой так тесно, так плотно, что уже  невозможно отделить друг от друга – сплелись навеки.

        Они и сейчас стоят так в саду – почерневшая Малина в объятиях почерневшего Огурца – осязаемая боль вечной Любви, МАЛИНОВОЙ ЛЮБВИ.
28 Дьявольское виденье в сочельник
Шарай Денис
Густой сумрак комнаты дрожал
и переливался всеми оттенками,-
 от светло-пепельного до непроницаемо-черного, -
вступая в затейливую игру с отсветами свечей и каминного пламени.
Яркие блики огня вырывали из  власти тьмы то один,
то другой предмет интерьера,
заливая их багряно-золотым сияньем,
которое придавало знакомым вещам
таинственные и нереальные очертания.
Вот и черная бездна   старинных зеркал заискрилась ,
ожила, втянутая в  извечное сраженье света и тени…
Моё сердце  сжалось от нарастающей неясной тревоги.
… Царила  тишина мрачной безлунной полночи… 
Мне вспомнилось поверье:
если в сочельник произнести заветные слова:
« Суженая, ряженая, приди ко мне ужинать»,
то зеркало покажет образ той,
что предназначена тебе судьбою.
Попробовать, что ли?
Захваченный неожиданным азартом, я как зачарованный
шептал и шептал  наивную фразу.
Бездонная глубина зеркала неудержимо притягивала мой взгляд,
словно заманивала обещанием незабываемого зрелища…
Изо всех сил я таращил усталые глаза,
стараясь постичь тайны зеркальной поверхности:
какие-то неясные тени проступали из мрака в световом коридоре зеркал,
меняя контуры и одурманивая,
завораживая своим бесконечным непостижимым танцем…
От  длительного бессонного напряжения
глаза  постепенно слипались…
Но вдруг я   невольно задрожал от суеверного ужаса:
из зеркала смотрело на меня  лицо Той,
которую я когда-то любил всеми фибрами души,
Той, что  много лет назад навеки ушла из моей жизни,
трагически погибнув в самом расцвете юности:
Её фиалковые глаза, полные тихой печали,
смотрели  на меня, как в счастливые давние времена,
с любовью  и лаской,
Белокурые волосы,
струящиеся по плечам золотым потоком,
казалось,  развевались неведомым ветром,
и тянулись ко мне, словно в мольбе,
невесомо-нежные руки,
а вздрагивающие от  неизъяснимого волнения губы
шептали мне со скорбным укором и отчаяньем:
« Не забывай меня, милый Дэн!»…
Нахлынувшие слёзы мешали мне,-
образ девушки расплывался и таял.
Сердце бешено стучало…
Но я словно в гипнозе
смотрел и смотрел на волшебное виденье,
не в силах отвести взгляда и произнести хоть слово…
Свечи погасли. Огонь в камине догорел. И виденье исчезло.
Поверхность зеркал мертво блестела в темноте…
И чары  спали с меня.
В безумном исступлении
я прокричал в холодную зеркальную гладь:
« Не верю! Не верю!
Это ты, Дьявол, принял облик моей возлюбленной!
Зачем ты терзаешь меня, зачем разрываешь мою душу?»
Утром я чувствовал себя совершенно разбитым
и обессиленным…

Не поверив в гаданье, я понял лишь одно:
судьбой мне предначертано
никогда не познать радостей счастливой любви.
И только одна надежда придаёт мне силы:
когда закончится мой земной путь,
бремя душевного одиночества исчезнет, -
Моя Любимая ждёт меня там, на Другом Берегу
29 Девятнадцатый скорый
Виктор Виров
       Олег никогда не любил ночь. Даже в молодости, когда казалось бы еще нет никаких проблем со здоровьем, и организм свободно переносит нагрузки в любое время суток. А сейчас, когда сорок с “хвостиком” были позади, он всегда к ночи чувствовал какое-то напряжение, которое никак не мог трактовать усталостью или, наоборот, приливом сил. И хотя мозг при этом работал ясно (а Олег по своему складу был скорее всего “совой”, образ которой выработался еще в студенческие или даже школьные годы), он не любил такого внутреннего возбуждения, так как подспудно всегда ожидал возможность его выхода наружу и отсутствие при этом контроля над собой. В молодости Олег много ездил, и ночь в дороге, поезде или даже на вершине горы его совсем не смущала, если при этом он уставал физически. Усталость всегда помогала преодолеть нелюбимое время суток.
    
     В этой поездке Олегу не пришлось выбирать какой-либо поезд или время отправления. На этой холодной станции с зимним ночным пейзажем, открывающимся почти сразу же за привокзальным перроном, останавливался только девятнадцатый скорый поезд. В результате, где-то после двенадцати Олег вошел в темноту девятого купе спящего вагона и, растянувшись на верхней полке, мгновенно провалился в сон. Возможно, мозг продолжал работать, перебирая впечатления прошедшего дня или даже отдельных событий всей прошлой жизни. Наверное, кровь еще разносила свою информацию к нейронам, по-прежнему возбуждая их окончания. Картины и образы, рожденные во сне, уносили его в далекий небольшой город. Ему вспомнилась невысокая, с серо-голубыми глазами девушка, с которой он учился в одной школе. Але нравилось, когда Олег называл ее Аленкой – голос его при этом звучал как-то по-особенному мягко. После окончания школы одноклассники разъезжались по стране, выбирая свои институты и предполагая сохранить дружбу и прежние отношения.

    Память Олега не исследовала в эту ночь те дороги, что открывались тогда перед ним, Аленкой и их школьными друзьями после выпускного бала. Она почему-то упорно возвращала его назад примерно еще на месяц, что предшествовал формальному окончанию их детства. Но кто может точно сказать, когда и как оно заканчивается - это детство? Олег и Аля дружили уже три года, еще с того времени, когда познакомились в молодежном спортивном лагере на берегу моря. После лагеря они иногда встречались, хотя учились в разных школах. Ни он, ни она тогда еще не понимали, что между ними есть. Через год Аленка перешла в его школу, и Олегу казалось, что это было сделано ради него, а не для улучшения знаний, как говорила ее мама. Эти последние два года школы и исходная детская дружба - возможно естественные причины для того, чтобы на пороге юности можно было сказать “люблю” и ощутить первый поцелуй неумелых губ. Вот так и объяснялись возле батареи-радиатора в подъезде с мокрыми варежками, когда согнутые костяшки замерзших пальцев после хождений по морозным и снежным улицам согревали дыханием в ладонях друг друга. Были и слезы-льдинки на застывших ресницах при ссоре или радостные искорки в глубине этих пристальных глаз при мире и понимании... Но не к этому возвращала Олега в ночном поезде его воспаленная память. Она “откручивала” время к тому дню, что называют “Последний звонок”. Именно в тот вечер Олег и Аля оказались вдвоем за городом, как потом стали говорить, - на даче, возле домика в садах-огородах. Это здесь они посадили дерево, ту их общую березу, предполагая, что у них еще будет в жизни так много общего. Они не заглядывали далеко вперед, просто им было хорошо вместе. Аленке нравился уютный садовый домик ее родителей, и она, строя какие-то далекие планы, предполагала даже, что Олег будет писать в этом домике свою диссертацию. Тогда она еще не могла предположить, что их у него будет даже две. Конечно, Аля верила, что Олег станет ученым, конечно, хотела быть всегда с ним. В письмах к нему, рассуждая о чем-то далеком, писала : “... может быть и наше с тобой счастье.” Это “может быть” перешло потом в “могло быть”. Но тогда возле садового домика Олег и Аля не предполагали, что их “может...” перейдет в “могло...”, так и оставшись нереализованным на временных ветвях связи настоящего с прошлым и будущим.

    “У нас не было ключа от домика, и Олег проник в дом через лаз под крыльцом, а затем открыл дверь изнутри. В домике было холодно, мы подбрасывали дрова в небольшую печку, но долго не могли согреться...” - эти слова не были произнесены во сне, они не были также донесены до сознания Олега “кинолентой” его памяти. Олег вдруг отчетливо понял, что не спит и слышит эти слова из уст женщины-попутчицы, негромко говорящей еще с одним пассажиром их купе. Было три часа ночи. Поезд отходил от какой-то станции. Слабый свет привокзальных фонарей пробивался сквозь щель между занавесками и вдруг узкой полосой выхватил давно забытый изгиб переносицы и вздернутые кончики бровей. “О боже! Неужели это она? Зачем? В этом поезде и в одном купе со мной ?” - Олег обессилено закрыл глаза, не понимая, что было во сне, а что наяву. Как же можно воспринимать судьбу, если она разъединяет почти на четверть века, а потом, словно спохватившись, подводит опять друг к другу на расстояние одного-двух метров? Аля не знала, что только вагонная полка отделяет ее от того, с кем была в тот день в садовом домике и с кем предполагала построить свое будущее счастье. Алевтина Петровна жила с мужем и дочерью в столице, но сейчас ехала в город своего детства. Попутчицей в купе оказалась внимательная пожилая женщина, и именно ей Аля и поведала свою историю, смутно желая рассеять те воспоминания, что нахлынули на нее в этой поездке. Атмосфера поезда и присутствие в купе старушки-попутчицы располагали к такой исповеди. Две женщины были как бы одни в этой ночной беседе. Третьим пассажиром в купе был мужчина, который вошел на промежуточной станции и сейчас спал на верхней полке, нисколько не мешая их разговору.

  “...Олег и Аля не включали свет в домике, и только искры потрескивающих дров слабо освещали сквозь полуоткрытую заслонку кровать в комнате”. Олег целовал девушку в щеки, лоб, поглаживая одновременно завитки волос возле ушей и заглядывая в ее бездонные глаза. Аля раскрывала губы навстречу, каждый раз пытаясь поймать его поцелуи. Они никогда не делали ЭТО. Им всегда было достаточно только взаимных ласк и поцелуев - они не стремились ни к какой другой близости. Аля была в брюках и кофточке, которая в объятиях Олега сдвинулась, растянув петли верхних пуговиц. Олег осыпал подбородок и шею Али сериями поцелуев, и при одной из таких “очередей” у Али на кофточке расстегнулись верхние пуговицы, и рука Олега интуитивно соскользнула к ней подмышку, то ли пытаясь поправить раскрывшуюся на груди кофточку, то ли, наоборот, желая покрепче прижать к себе девушку. В этом скольжении руки ладонь Олега задела лифчик Аленки и на мгновение ощутила прикосновение правой груди, которая, как ему показалась, упруго рванулась навстречу. Оба задыхались в своих поцелуях - их им все равно не хватало”. “ Стало жарко. То ли от печки, прогревшей комнату, то ли от взаимных объятий. Мне захотелось все с себя сбросить и залезть под прохладное одеяло. Кажется, мы оба решились пойти на ЭТО.” - последние слова Алевтина Петровна произнесла слабым шепотом, отведя взгляд от своей собеседницы и с некоторым смущением опустив ресницы. Она уже не чувствовала, все ли произносит вслух из того, что всколыхнулось в ее воспоминаниях. Не знал этого и Олег, у которого в этом ночном поезде слух, сознание и сон вдруг слились в единое целое. Казалась, сама судьба, установив этот “невидимый мост” между верхней и нижней полками девятого купе, за счет какого-то неизвестного поля мгновенно доставляла от Алевтины Петровны даже невысказанные слова в сознание Олега...

....Садовый домик и юноша с девушкой, еще не окончившие среднюю школу. И ЭТО случилось в их едином порыве. Для каждого из них – в первый раз... Позади последний звонок – впереди выпускной бал. А двое уже вступили во взрослую жизнь. Первая любовь – первая кровь... “Был момент, когда и я, и он знали, что ЭТО будет - и уже ничто не могло остановить нас”, - губы Алевтины Петровны слегка возмущали тишину ночного купе. - “Я чувствовала у Олега огромное желание обладать мною в тот момент, и до конца... Наверное, и я хотела того же, раз не останавливала его, а только стонала: Олежка, Олежка...” Олег не боялся, что у него не получится, но волновался страшно и опасался, что ей будет больно, неприятно, поэтому скорее пытался понять любое движение девушки, чем прислушивался к своим чувствам ... Все получилось хорошо - они помогали друг другу в этой их первой такой безграничной близости. “Олежка, сюда... тихонько только...” - шептала Аля, откинув голову на край подушки и скользя руками к его животу. Олег, слегка сжимая ее за талию, ловил движения девушки и “шел” ей навстречу ... Когда все свершилось, обоим вдруг стало страшно, и они молчали. Олег мягко касался губами ее груди. Аленка была вся в слезах, как ей казалось, от счастья. Она уже не помнила о тех мгновениях боли, через которую прошла несколько минут назад...

     Олег заворочался на верхней полке и вдруг начал кашлять. Спазм сдавил грудь. Разговор в купе затих. Женщины ждали, когда мужчина на верхней полке успокоится. Олег приподнялся. Он не мог дышать. И вообще выносить все это. Он уже знал, что дальше может быть сказано с нижней полки. Он чувствовал каждый импульс своего возбужденного сознания. Олег быстро спустился вниз и, не включая свет, выскочил в коридор, пока женщины не успели его о чем-нибудь спросить. Прохлада тамбура успокоила дыхание, и кашель прошел. В висках стучала кровь, и Олегу казалось, что монолог из девятого купе, по-прежнему, впечатывает в его мозг слова: “... нас уже хотели искать. Мама беспокоилась, что мы поздно вернулись в тот вечер... К экзаменам мы готовились вместе - Олег, как всегда, все сдал на пять... Был выпускной вечер - такой нежный и хороший. Мы были среди всех, но вдвоем, и ни разу не вспоминали садовый домик... Потом - мы поступили в разные институты и... “разошлись” на первом же курсе. Это я была виновата, что мы поссорились тогда, когда я приехала в его институт (но не к нему) и случайно столкнулась с Олегом на выходе из столовой. Может быть, надо было сразу заглянуть к нему в общежитие (приезжала же раньше всегда прямо к нему...)? А так получилась случайная встреча – вроде бы рядом, но ... не вместе. Что-то в нас (во мне?) тогда произошло. Я была нервной и уже носила в себе его ребенка, но ... он не родился. Это уже все было потом, когда я перестала приезжать к Олегу. Он, однако, еще часто приезжал в мой институт, ко мне в общежитие, искал меня, но я избегала этих встреч. Все было как-то не так, неправильно...”
      
    Олег, стоя в тамбуре, вдруг снова стал задыхаться. Он открыл дверь, и волна упругого встречного воздуха слегка охладила воспаленный лоб. В висках, по-прежнему, пульсировала кровь и, казалось, доносила до сознания невысказанные вопросы: “Ну как же так, Аленка? Зачем же мы повстречались, Аленка, в этом поезде через столько лет? И ..ты никогда и ничего не говорила о ребенке.“ Олег с тяжелым взглядом смотрел в проем открытой двери на мелькающие зимние деревья и светлеющий над ними кусочек неба начинающегося рассвета. Не в силах выдержать все это (и уносясь мыслями куда-то к садовому домику и одинокой березе вблизи него), он шагнул туда - навстречу своему нерожденному первенцу...

   Днем, когда девятнадцатый скорый стоял на большой разъездной станции в ожидании смены локомотива, представитель органов - лейтенант Фатеев задавал вопросы двум женщинам об их ушедшем пассажире-попутчике. “Была ночь. Мы даже не заметили, как он выглядит. Так быстро он вышел в коридор и исчез,”- Елена Андреевна старалась вложить в свой голос всю возможную долю участия и желание помочь милиционеру. Сняв с верхней полки мужскую куртку, лейтенант выложил из ее карманов на стол все, что там было: портмоне, блокнот, расческу, две шариковых ручки, связку ключей и носовой платок. Из блокнота, уткнувшего свои страницы в ключи, выскользнула фотокарточка и, не задержавшись на гладком ребре столика, упала на пол. Елена Андреевна подняла ее и, разглядывая снимок, развернула его лицевой стороной к Алевтине Петровне, заметив при этом: “ Какая красивая девушка! И взгляд похож на Ваш.” Что-то оборвалось внутри у Али, когда она, судорожно схватив снимок, устремила взгляд в глаза той, что с ласковым прищуром и как бы в пол-оборота смотрела десятиклассницей на окружающий мир. Перевернув карточку и взглянув на надпись, Алевтина Петровна вдруг стала заваливаться на бок; сердце останавливалось, а губы, казалось, продолжали шептать прочитанное: “Олежке на память от Аленки...”

     На самом деле, Олег пережил Алю, но не намного, хотя и боролся за жизнь, которую оборвал чей-то нож, с которым и нашли Олега на автобусной остановке центральной площади провинциального городка. Олег не смог объяснить, что с ним произошло в ту ночь – в больнице он не приходил в себя, хотя Елене Андреевне, приехавшей один раз к нему и положившей на тумбочку у кровати ту самую фотокарточку с надписью Али, казалось, что он улыбается и что-то досказывает из той истории, что она слышала из уст Алевтины Петровны. Олег не прыгнул – он метался по вагонам ночного состава, и были свидетели, которые потом говорили, что он вышел на одной из станций. Его видели на вокзале и в городе, и, хотя сначала обнаружили подозрительных лиц, что встречались в ту ночь на пути Олега, точно установить происшедшее не удалось, следствие прекратили, и зло осталось безнаказанным.

    Через несколько лет дочь Алевтины Петровны Лера выйдет замуж за бизнесмена, и тот построит на месте старого садового домика коттедж. Дочку Лера назовет именем своей мамы, и, подрастая, Аля все больше будет походить на Аленку из прошлого. Береза сильно вытянулась за прошедшие десятки лет, и ее спилят, как не вписывающуюся в новую планировку вокруг большого особняка. Елена Андреевна могла бы рассказать Лере о последнем звонке ее мамы-Аленки, но они никогда не встречались, да и старушка умерла к тому времени, когда начали возводить коттедж. Снимок десятиклассницы попадет из больницы, где лежал Олег, к медсестре, работавшей там, а потом займет место в альбомах старых семейных фотографий. Когда сын медсестры Максим обнаружит эту фотокарточку, то уже не сможет забыть глаза школьницы из прошлого, и будет хранить Аленкино фото у себя, как когда-то она сама хранила фотографии первых советских киноартистов. Максим закончит Лондонский университет, и, уже потом, работая во Франции, поедет однажды в Бретань, где и встретит русскую девушку Алю со знакомо-вздернутыми кончиками бровей над взирающими на мир серо-голубыми глазами. Аля жила за границей после развода мамы с отцом. Лера ничего не знала о хранимой Максимом фотокарточке школьницы из прошлого, а он, стыдясь своей детской влюбленности в девочку с фотокарточки, никогда не покажет ее будущей теще. Максим чувствовал, что сходство Али с фото-Аленкой не является случайным совпадением. Но он никогда никому об этом не говорил, как бы не желая разгадки тайны фотоснимка. Ему казалось, что это может осложнить как-то будущую жизнь. Такой уж он был человек, и так ему было удобней жить. Отец Али после ее свадьбы с Максимом продолжал жить в своем коттедже, к западу от которого только остатки березового пня могли напомнить кому-то о чьих-то чудесных школьных годах. Но бывший муж Леры, хотя и помнил старый садовый домик, не знал истории о той славной первой любви, через которую прошла бабушка его дочери.

   Однако тайна снимка, которой так боялся Максим, не канула в Лету. Благодаря записям Елены Андреевны история фото-Аленки, пусть не раскроет всех своих деталей, но все-таки дойдет до потомков.
30 Глазами и сердцем
Виктор Виров
   Когда я была маленькой, у меня был пушистый белый котенок. Сейчас, когда жизнь давно уже «за половину», для меня та детская фотография с котенком на руках стала одной из любимых.

    Я всегда любила снег. Любила смотреть на него, когда он падает. И увидеть в нем что-то свое - самое важное.

   И сейчас я его люблю тоже. Я вижу, как эти пушистые снежинки, кружась и не спеша переваливаясь с боку на бок, падают и покрывают темные  бугорки земли.  Некоторые земляные выступы не выдерживают эти ленивые хлопья и обнажаются почти сразу, растапливая своим еще теплым дыханием первую -  совсем неплотную снежную пыль. И тогда эти неявные черные бусинки земли начиняют мне подмигивать сквозь пушистую белую оболочку, выстраивающуюся в контур воображаемого котенка из счастливого детства.

    Я тогда подставляю лицо этой муке, что сыплется с неба, и вспоминаю, как мама посыпала ее уже слепленные сырники, касающиеся друг друга слегка липкими боками и ожидающие на плоской тарелке своей очереди возле шипящей сковородки.  И я не замечаю, что через мгновения на лице остаются лишь холодные мелкие капельки воды, и, опираясь на край единственной во дворе скамейки, осторожно приседаю возле котенка. Мне хочется его погладить. Я понимаю, что не могу его взять на руки – без опоры на скамейку я не смогу тогда выпрямиться. А он, мой беленький котенок из детства, прогнув свой корпус и расправив пушистый хвост, вдруг шагнул к моей протянутой к нему руке и защекотал колючими снежными усами мою ладонь, не успевая оставить на ней водных следов.
 Лицо  засветилось радостью и счастьем, и дыхание стало уже не таким частым и прерывистым, как при медленном подъеме пешком на седьмой этаж девятиэтажки с часто неработающим лифтом.

   Я совсем не заметила высокого и слегка сутулого «серебристого» мужчину, который остановился у той же скамейки и стал вглядываться в мое покрытое слезами счастья лицо своими внимательными глазами, поправляя иногда съезжающие с переносицы очки.

   Когда после инсульта муж пришел с фруктами ко мне в больницу, то сразу сказал, что сейчас идет снег – почти такой же, какой шел, когда он впервые встретил меня с котенком у скамейки во дворе. Еще не зная, что будет между нами, он увидел тогда в глазах женщины, глядящей на снежный комочек, то, что давно искал сам. Искал глазами и сердцем.

   За окном кружились снежинки. Две пары глаз внимательно наблюдали за ними. Двум любящим людям казалось, что снежинки формируют на стекле силуэт котенка, который шуршит невидимыми когтями и словно просится внутрь комнаты.   
«Серебристый» открыл форточку – морозный воздух с шумом ворвался внутрь...На пол спрыгнул котенок, выгнув дугой белую спинку. Мы оба потянули к нему руки, пальцы наши встретились, и от этого касания я скорее почувствовала, чем услышала, произнесенную фразу: «Ты поправишься. Я знаю..»
На полу остались водные капли, в форме расположения которых можно было рассмотреть слово «Да»...
31 Облом Из цикла Байки из ювелирного
Галина Прокопец
Облом (Из цикла «Байки из ювелирного»)

Не смотря на прожитые вместе 24 года Максим по прежнему любил жену. Ольга была мудрой женой. Знала, когда можно закрыть глаза на проделки мужа, а когда вправить ему мозги по полной программе, не требовала того, что он не мог ей дать, но всегда получала, то что хотела, тихо без скандалов и ссор. Она любила мужа и вела себя так, что он это всегда чувствовал. И это чувство было самой крепкой цепью, на которой и сидел муж без ущерба его самолюбию.
Но в этот раз было слишком. Максим с ужасом вспоминал о вчерашнем. На юбилее главбуха он крепко перебрал… И стал приставать к своей молоденькой секретарше. Не просто на глазах у жены, а на глазах у всего коллектива… Ольга не стала дожидаться, чем все кончится, а тихо ушла. Утром Макс дома ее не обнаружил. Как и многие мужчины, он не умел мириться вообще, а привыкший к отсутствию скандалов и ссор, он просто не знал, что делать и с какого края заходить.
Советоваться было толком не с кем. Лучший друг Серега тоже не умел мириться и, вполне возможно, что именно по этой причине, до сих пор не был ни разу женат. Но выбора не было (не идти же за советом к разведенной сестре жены и теще!). И приняв банальное решение купить для задабривания жены что-нибудь блестящее и дорогое и прихватив с собой Серегу, который абсолютно не разбирался в ювелирных украшениях, но, как ему (Сереге) казалось, разбирался в женщинах, отправился в ближайший ювелирный магазин.
Пока Максим хмуро рассматривал витрины, «восхищаясь» ценами, Серега изучал покупательниц… Эта - худая, как жердь, зацепиться взглядом не за что, эта, наоборот, скоро в двери проходить не будет, а у этой на физиономии написано «Не подходи, убью! Высокое напряжение!»… А эта замарашка, что тут делает?! У витрины стояла уже не молодая, довольно стройная, но очень уж скромно для такого магазина одетая женщина.
Серега, приколист и хохмач, решил пошутить над ней. Все равно делать было нечего…Да и судя по виду женщины, последствий (кроме громкого возмущения) не предполагалось. Он подошел сзади и, неожиданно крепко обняв женщину за талию, нежно прошептал ей на ушко: «Дорогая, я сегодня забыл бумажник, давай уйдем отсюда».
Женщина, не поворачиваясь и не пытаясь вырваться, вдруг хорошо поставленным мелодичным голосом громко проговорила: «Да откуда у тебя деньги, милый, если ты всю жизнь сидишь на моей шее!» Серега отскочил, как ошпаренный… Подняв глаза, он увидел свою покрасневшую до корней волос физиономию в зеркале витрины и встретился с насмешливым взглядом усталых, но еще очень красивых глаз…

Серега пулей вылетел из ювелирного магазина и чуть не сбил с ног Ольгу. Она, видимо, чтобы развеяться после вчерашнего стресса, пришла в свой любимый магазин, куда занесло за подарком и Максима. Они здесь иногда бывали вместе…
Серому стукнуло в голову, что если Ольга увидит здесь мужа, может неправильно понять: «Вдруг он пришел покупать подарок секретарше, к которой вчера приставал спьяну… Да и вообще, разборки лучше проводить за закрытыми дверями, подальше от посторонних глаз». У Сергея был уже печальный опыт.
«А ты что тут делаешь?!» - неподдельно удивилась Ольга. Надо было что-то срочно придумать! И Серега брякнул первое, что пришло в голову: «За обручальными кольцами приходил!» Женщина вообще потеряла дар речи. Закоренелый холостяк, для которого женщины были всего лишь приятным времяпрепровождением, легким развлечением, и вдруг женится!!! «Поздравляю! Наконец-то! Давно пора! Наконец нашлась женщина, которая будет тебя терпеть! И кто же эта несчастная?» - наконец выдохнула Ольга. Сергей покраснел до корней волос! «Влип!» - подумал он, лихорадочно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
В это время из магазина выходила женщина, над которой Сергей так неудачно пытался пошутить… Мужчина загораживал выход из магазина, и ей пришлось обходить его. Увидев Серегину покрасневшую, растерянную физиономию, она расценила это по-своему: «Жена, что ли прихватила? Дошутился!». И насмешливо улыбнувшись, она обошла Сергея и неторопливо направилась к остановке. Сергей проводил ее удрученным взглядом: «И вынесло ж! Вовремя!».
Ольга заподозрила неладное… «Стоп! А почему он так вылетел из магазина? И покраснел! И женщина, вышедшая из магазина, так странно усмехнулась. Неужели? Это она!... Поссорились, что ли?» Надо было срочно что-то предпринимать!
Схватив Сергея за рукав, Ольга потащила его вслед уходящей женщине, приговаривая: «Разве так можно? Ну что же ты!?...».Сергей плелся за Ольгой, соображая, как выпутаться, не подставив при этом Макса. Он несколько раз порывался что-то сказать, но ему не оставили такой возможности…
Догнав женщину у перехода («повезло», зажегся красный свет), Ольга, забыв о приличиях, схватила ее за руку: «Простите! Не уходите! Послушайте! Честное слово, он хороший, ну с кем не бывает! У меня вот муж вчера такое вытворил! И то я его прощу… Не сердитесь на Серегу!... Пожалуйста» - зачастила она. Сергей растерянно стоял рядом и, кажется, первый раз в жизни, не знал что сказать. Вид у него, мягко говоря, был невеселый. Женщина опешила: «А, собственно, почему Вы за него извиняетесь. Да я, в общем-то, и не сержусь. Бывает…». Зеленый никак не включался…
У Ольги отлегло от сердца. Грозно взглянув на Сергея, она подтолкнула его к женщине: «Пригласи даму в кафе! И веди себя прилично!» И решительно повернувшись, отошла на несколько шагов и остановилась, вопросительно и сердито глядя на Сергея. Мужчина умоляюще посмотрел на ничего не понимающую женщину: «Спасите семью моего друга! Вы ведь не спешите, полчаса в кафе за углом, чашечка кофе, пирожное…». И на ее протестующий жест: «Честное слово, приставать не буду, буду вести себя исключительно прилично! Пожалуйста…».
Все еще ничего не понимая, женщина взглянула на полное надежды и мольбы лицо Ольги, которой очень хотелось женить Серегу, вспомнила ее слова о муже, который что-то там вчера вытворил, и вздохнула: «Только полчаса. И никаких приколов!».
Они второй час сидели в кафе. Здесь было уютно и комфортно. Сергей честно, не щадя себя, рассказал всю историю. Теперь было смешно….
Смеркалось. «Можно я Вас провожу, темнеет». Они молча, не спеша, шли по освещенным последними закатными лучами солнца улочкам. Хорошо было молчать вдвоем. И вдруг в голову Сергея пришла странная мысль: «А может и правда стоит купить обручальные кольца»… А рядом шла женщина, с которой хорошо молчать вдвоем….

Облом (Из цикла «Байки из ювелирного»)

Не смотря на прожитые вместе 24 года Максим по прежнему любил жену. Ольга была мудрой женой. Знала, когда можно закрыть глаза на проделки мужа, а когда вправить ему мозги по полной программе, не требовала того, что он не мог ей дать, но всегда получала, то что хотела, тихо без скандалов и ссор. Она любила мужа и вела себя так, что он это всегда чувствовал. И это чувство было самой крепкой цепью, на которой и сидел муж без ущерба его самолюбию.
Но в этот раз было слишком. Максим с ужасом вспоминал о вчерашнем. На юбилее главбуха он крепко перебрал… И стал приставать к своей молоденькой секретарше. Не просто на глазах у жены, а на глазах у всего коллектива… Ольга не стала дожидаться, чем все кончится, а тихо ушла. Утром Макс дома ее не обнаружил. Как и многие мужчины, он не умел мириться вообще, а привыкший к отсутствию скандалов и ссор, он просто не знал, что делать и с какого края заходить.
Советоваться было толком не с кем. Лучший друг Серега тоже не умел мириться и, вполне возможно, что именно по этой причине, до сих пор не был ни разу женат. Но выбора не было (не идти же за советом к разведенной сестре жены и теще!). И приняв банальное решение купить для задабривания жены что-нибудь блестящее и дорогое и прихватив с собой Серегу, который абсолютно не разбирался в ювелирных украшениях, но, как ему (Сереге) казалось, разбирался в женщинах, отправился в ближайший ювелирный магазин.
Пока Максим хмуро рассматривал витрины, «восхищаясь» ценами, Серега изучал покупательниц… Эта - худая, как жердь, зацепиться взглядом не за что, эта, наоборот, скоро в двери проходить не будет, а у этой на физиономии написано «Не подходи, убью! Высокое напряжение!»… А эта замарашка, что тут делает?! У витрины стояла уже не молодая, довольно стройная, но очень уж скромно для такого магазина одетая женщина.
Серега, приколист и хохмач, решил пошутить над ней. Все равно делать было нечего…Да и судя по виду женщины, последствий (кроме громкого возмущения) не предполагалось. Он подошел сзади и, неожиданно крепко обняв женщину за талию, нежно прошептал ей на ушко: «Дорогая, я сегодня забыл бумажник, давай уйдем отсюда».
Женщина, не поворачиваясь и не пытаясь вырваться, вдруг хорошо поставленным мелодичным голосом громко проговорила: «Да откуда у тебя деньги, милый, если ты всю жизнь сидишь на моей шее!» Серега отскочил, как ошпаренный… Подняв глаза, он увидел свою покрасневшую до корней волос физиономию в зеркале витрины и встретился с насмешливым взглядом усталых, но еще очень красивых глаз…

Серега пулей вылетел из ювелирного магазина и чуть не сбил с ног Ольгу. Она, видимо, чтобы развеяться после вчерашнего стресса, пришла в свой любимый магазин, куда занесло за подарком и Максима. Они здесь иногда бывали вместе…
Серому стукнуло в голову, что если Ольга увидит здесь мужа, может неправильно понять: «Вдруг он пришел покупать подарок секретарше, к которой вчера приставал спьяну… Да и вообще, разборки лучше проводить за закрытыми дверями, подальше от посторонних глаз». У Сергея был уже печальный опыт.
«А ты что тут делаешь?!» - неподдельно удивилась Ольга. Надо было что-то срочно придумать! И Серега брякнул первое, что пришло в голову: «За обручальными кольцами приходил!» Женщина вообще потеряла дар речи. Закоренелый холостяк, для которого женщины были всего лишь приятным времяпрепровождением, легким развлечением, и вдруг женится!!! «Поздравляю! Наконец-то! Давно пора! Наконец нашлась женщина, которая будет тебя терпеть! И кто же эта несчастная?» - наконец выдохнула Ольга. Сергей покраснел до корней волос! «Влип!» - подумал он, лихорадочно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
В это время из магазина выходила женщина, над которой Сергей так неудачно пытался пошутить… Мужчина загораживал выход из магазина, и ей пришлось обходить его. Увидев Серегину покрасневшую, растерянную физиономию, она расценила это по-своему: «Жена, что ли прихватила? Дошутился!». И насмешливо улыбнувшись, она обошла Сергея и неторопливо направилась к остановке. Сергей проводил ее удрученным взглядом: «И вынесло ж! Вовремя!».
Ольга заподозрила неладное… «Стоп! А почему он так вылетел из магазина? И покраснел! И женщина, вышедшая из магазина, так странно усмехнулась. Неужели? Это она!... Поссорились, что ли?» Надо было срочно что-то предпринимать!
Схватив Сергея за рукав, Ольга потащила его вслед уходящей женщине, приговаривая: «Разве так можно? Ну что же ты!?...».Сергей плелся за Ольгой, соображая, как выпутаться, не подставив при этом Макса. Он несколько раз порывался что-то сказать, но ему не оставили такой возможности…
Догнав женщину у перехода («повезло», зажегся красный свет), Ольга, забыв о приличиях, схватила ее за руку: «Простите! Не уходите! Послушайте! Честное слово, он хороший, ну с кем не бывает! У меня вот муж вчера такое вытворил! И то я его прощу… Не сердитесь на Серегу!... Пожалуйста» - зачастила она. Сергей растерянно стоял рядом и, кажется, первый раз в жизни, не знал что сказать. Вид у него, мягко говоря, был невеселый. Женщина опешила: «А, собственно, почему Вы за него извиняетесь. Да я, в общем-то, и не сержусь. Бывает…». Зеленый никак не включался…
У Ольги отлегло от сердца. Грозно взглянув на Сергея, она подтолкнула его к женщине: «Пригласи даму в кафе! И веди себя прилично!» И решительно повернувшись, отошла на несколько шагов и остановилась, вопросительно и сердито глядя на Сергея. Мужчина умоляюще посмотрел на ничего не понимающую женщину: «Спасите семью моего друга! Вы ведь не спешите, полчаса в кафе за углом, чашечка кофе, пирожное…». И на ее протестующий жест: «Честное слово, приставать не буду, буду вести себя исключительно прилично! Пожалуйста…».
Все еще ничего не понимая, женщина взглянула на полное надежды и мольбы лицо Ольги, которой очень хотелось женить Серегу, вспомнила ее слова о муже, который что-то там вчера вытворил, и вздохнула: «Только полчаса. И никаких приколов!».
Они второй час сидели в кафе. Здесь было уютно и комфортно. Сергей честно, не щадя себя, рассказал всю историю. Теперь было смешно….
Смеркалось. «Можно я Вас провожу, темнеет». Они молча, не спеша, шли по освещенным последними закатными лучами солнца улочкам. Хорошо было молчать вдвоем. И вдруг в голову Сергея пришла странная мысль: «А может и правда стоит купить обручальные кольца»… А рядом шла женщина, с которой хорошо молчать вдвоем….
32 Стреляй, Амур!
Галина Прокопец
Второе место в конкурсе ВСМ по картине Ирины Чеботарёвой "Незнакомка"

Вечернее солнце неярко отражалось в больших окнах- витражах старого города. По узкой кривой улочке навстречу друг другу не спеша шли двое: Он и Она.

«Опять промазал! Нет! Ну, сколько можно! И он еще говорит, что делает самые лучшие стрелы! Безобразие! Такую возможность упустил!» - на васильково синих глазах юного Амура, раскачивающегося на флюгере старой башни, выступили слезы отчаяния: «Такая пара! Он – с тростью и шляпой, ужасно галантный, одни усы чего стоят! Она – вся воздушная, нежная и беззащитная! Красивая, как лунный свет! И как они друг на друга посмотрели! Ай-ай-ай!»

Скользнувший мимо ветер, прошелестел: «Эх, ты, стрелок! Даже я притих, чтобы тебе не мешать, а ты все равно промахнулся!» Тяжело вздохнув ему в унисон, Амур отвернулся и стал рассматривать разноцветные витражи в огромном окне старого кафе! Но и в них отражались уходящие друг от друга мужчина и женщина!  «Не расстраивайся! Попробуй еще раз, я тебе помогу!» - и ветер, тихо подкравшись, шаловливо закружился у ног женщины, приподнял край платья, раскрутил легкий шлейф шарфа, чтобы он  коснулся руки мужчины, подхватил тонкий флёр ее духов и швырнул его, как осень в отчаянии швыряет опавшие листья вслед уходящему солнцу, под поля модной черной шляпы… Он остановился… замер… повернулся… Она приподняла край зонта, пытаясь поправить зацепившийся за рукав мужчины шарфик. Их взгляды встретились! «Стреляй, Амур!» - возбужденно заскрипел флюгерами ветер.

И Амур выстрелил! Но куда! Выстрелил в отражение в витражах! А по кривой старинной улочке в разные стороны уходили мужчина и женщина… Ветер протяжно застонал в ветвях деревьев, завертел флюгера, зазвенел малым колоколом на колокольне старой церкви и умчался вдаль…

Но с тех пор всякий проходящий мимо больших окон кафе видел в витражах
две фигуры: Он – с тростью и шляпой, ужасно галантный, Она – вся воздушная и нежная, как лунный свет, а на старом флюгере раскачивается расстроенный Амур, натянувший тетиву и выстреливший в отражения … И еще в старом городе бродит странная легенда, будто каждое утро к расцвеченным рассветным солнцем витражам подходят двое:
Он, приветствуя, приподнимает шляпу,
Она кокетливо наклоняет зонтик,
Он слегка улыбается,
Она в ответ мягко склоняет головку набок,
Он протягивает ей руку,
Она кладет в нее свою,
и Они вместе отправляются по узкой городской улочке к старой ратуше…

Иногда говорят: «Их глаза встретились, и между НИМИ пробежала искра!» Искра здесь ни при чем. На самом деле их пронзила стрела Амура, который на этот раз не упустил момент и ничего не перепутал, когда встретились взгляды обреченных на взаимную любовь.
33 письмо. история одной любви
Айрин Миллер
  "Привет дорогой! Пишу тебе очередное письмо... жаль что ответа на него я не получу никогда.. так как оно не знает своего адресата. Но мне нравится писать тебе свои письма! на душе такое ощущение спокойствия появляется, как будто мы с тобой знакомы тысячу долгих лет!
   Странно это наверно, писать письма человеку, которого не то что никогда не видел, но ты даже не знаешь о его существовании...
   Сегодня у меня был хороший день, но как жаль что я не могу задать тебе такой вопрос.. но даже если и смогла бы задать, то не получила бы ответ... но это все не важно, ведь я знаю, что ты со мной! Я это ощущаю.. иногда я сплю и сквозь сон ощущаю как ты меня обнимаешь. Ты всегда будешь для меня моей мечтой и наверное... мне так кажется что я в тебя влюблена даже...
   Я тебе это никогда не писала.. я просто боялась, боялась что знай ты это.. ты не захочешь быть рядом. я всегда тебе писала о всех своих чувствах и эмоциях. уже третий год пишу тебе письма, после переезда сюда... каждое воскресенье, сидя на этом чердаке..
   Меня пугает то, что это все прекратится... ведь мы покидаем этот дом, его продадут какой то семье... они сюда приедут сегодня вечером,а мы уедем из этого города.
   Знаешь, а больше всего я боюсь тебя потерять! Ты не становился, но всегда был для меня родным... сегодня во сне я так долго смотрела в твои серые глаза, а ты так красиво улыбнулся мне... прошу, только не исчезай, пожалуйста... я так к тебе привязалась... я уже не смогу быть собой без тебя.
   Прости, надо бежать, мы уезжаем...
                                                                            P.S. навеки твоя голубоглазая Лили..."

  У него даже выпало письмо из рук. "такого ведь не может быть??!" пронеслась и засела в голове мысль. "Лили... моя Лили... ты ли это?". он сидел на чердаке и читал письма обнаруженные им после переезда. сердце просто бешено колотилось в груди. а руки предательски дрожали, почему то от волнения.

   Ему уже три года снилась девушка, после переезда в дом, в котором он жил до переезда в этот дом. она все эти три долгих года была для него маленьким и нежным лучиком света, которого он так ждал каждый день, дожидаясь ночи. он боялся ее потерять, боялся что она больше не приснится, но она не покидала его.. и вчера он перед отъездом просто лежал и смотрел в ее большие голубые глаза а затем улыбнулся. он боялся выдать свое волнение, он боялся что она увидит его страх и исчезнет... а боялся он лишь того, что переехав в другой дом, уснет, а она не придет.

                                                         ***

   "Привет родной! мы приехали в новый дом... и я так боюсь что наступит ночь... я боюсь что сегодня не смогу увидеть твои глаза... в этом доме мы не задержимся даже до конца лета... мы снова переедем, но не знаю куда... я так устала от этих переездов... но больше всего я боюсь тебя потерять" - написала она первое "новое" письмо... и занесла его на чердак, уже нового дома...
 
                                                         ***

   "Привет дорогой! ты сегодня снова не приснился мне... я этого боялась больше всего и самое страшное, я не знаю что с этим делать... мне страшно! ты где? не оставляй меня одну, пожалуйста... я сломаюсь в этом мире жестоком без тебя... пожалуйста, ты мне нужен..." - написав очередную строку письма Лили и с ее больших как осколки неба глаз, потекли слезы... она так давно не плакала. он был с ней и это делало ее сильнее. она ни смотря на свою хрупкую фигурку и добродушный характер была очень сильной, несломленной. а теперь его нет...

    На душе была пустота, а может сама душа исчезла вместе с ним... это так глупо и смешно, страдать по тому, кого никогда в жизни не видел... или видел?

    На протяжении долгих трех лет они виделись каждый день... в снах... они путешествовали, играли, дурачились как дети... они стали друг для друга всем миром... но мир рухнул...

    Она сидела на полу чердака и поджав ноги к груди обняла их. она смотрела в окно, но не видела ничего, в ее глазах стояли слезы. нет, она не была из тех кто рыдает взахлеб, она просто сжав дрожащие губы сидела и смотрела в окно, а слезы предательски не прекращали выступать. когда очередная слеза стекала по ее щеке, она закрыла глаза.

    Он явился ей, он был очень грустным, а на глазах у него были скупые мужские слезы. она никогда не видела его таким. она готова была отдать свою жизнь, чтоб ему не было больно, а сейчас она хотела его обнять очень и очень сильно.

                                                         ***

    Он сидел на полу чердака и перечитывал ее письма. она была такой же как в его снах. только он не знает куда она переехала... если б он только знал... но предыдущие владельцы дома запретили разглашать любую информацию о них. он всю неделю искал хоть что то, что помогло бы найти ее... его любимую Лили.он был в отчаянье. ему хотелось завыть от бессилия... это было отчаянье.

    Закрыв глаза, он ощутил объятье.он ощутил аромат ее нежного парфюма,не зная почему, он знал, что его обнимает она... его Лили.



    Лили от неожиданности открыла глаза, нет, она вовсе не испугалась, ее удивило то, что она ощутила как ее обнял он, ее Джон. "но ведь это мне только привиделось, я просто очень соскучилась по нему, вот и все" - подумала она вытирая слезы...

                                                         ***

    Лето почти закончилось. Лили больше не видела сны с Джоном.Ее глаза померкли, они не сияли счастьем как когда то. Она безумно скучала по тому, кого и не было в ее жизни реально. Но она скучала по нему, как и по себе прежней.

    В один солнечный день, она обнаружила не очень приятную новость, она забыла на чердаке прежнего дома бабушкин серебренный кулон. Он был очень дорог ей и она ужасно расстроилась. "надо ехать в тот дом, я не могу просто так это оставить" подумала Лили собирая в сумочку необходимые вещи.Она взяла с полочки и письмо, последнее письмо, где она прощается с Джоном...

   К ее предыдущему дому было около трех часов езды. Лили выбежала из поезда с удивительно хорошим настроением, ведь она так скучала по этому городку! Ее а улица была вся в цветах, таких красивых и красочных. Лили просто шла с улыбкой на лице и волнением внутри, ведь ей предстоял разговор с новыми жителями дома. "а что если они мне не помогут?" - тревожно думала девушка подходя к двери дома.

  Простояв минут пять возле двери, она все же решилась постучаться. Кто то в доме услышав ее стук, шел к двери, а сердце от волнения убежало в пятки.

                                                        ***

   Сегодня Джон должен был поехать в соседний город на собрание, на которое его уже неделю приглашал его друг. Но что то внутри ему не давало покоя и он остался дома. Парень сидел за столиком в гостиной и перечитывал письмо. Джон читал его каждый день, он не мог забыть ее, хоть она уже и не приходила в снах к нему. "наверное это просто совпадение" - подумал парень вкладывая письмо в конверт, как послышался стук в дверь.

                                                         ***

   Дверь открыл парень гораздо выше Лили и она подняла глаза, чтоб посмотреть ему в глаза. Их взгляды пересеклись, а они застыли, не в силах сказать ни слова.

   Джон не произнося ни слова, просто наклонился к Лили и поцеловал, девушка обняв его ответила на поцелуй своего возлюбленного Джона.
34 незнакомка
Айрин Миллер
    Она шла по улице. Такая обворожительная и таинственная, но равнодушна ко всему.

    Я уже не один месяц наблюдал за ней, каждый день на одной из остановок. Она была очень серьезна, как на меня и безразлично разглядывала окружающих. Но мне нравился ее стиль одежды, ее поведение, ее глаза и даже тот безразличный взгляд, что иногда пересекался с моим. Я всегда отводил взгляд, когда наши взгляды пересекались, мне было неловко от того, что она ловила каждый раз меня, когда я ее разглядывал.

    Через месяц, после того как я ее увидел, я все больше и больше начал восхищаться этой незнакомкой. На ней всегда были большие наушники и я никак не мог придумать, как с ней заговорить. Я никогда не видел как она с кем либо разговаривала, она всегда была одна. Но это меня не отталкивало, а наоборот, мне хотелось стать тем, кто все же с ней заговорит.

                                                    ***

    Сегодня был совершенно обычный весенний день. На улице была на удивление хорошая погода, было слышно пение птиц, а в воздухе витал аромат жасмина, который рос недалеко от остановки. Я шел по тротуару, посмотрел на часы, было пол первого. Как бы смешно не звучало, но я начал приходить на остановку только в это время, так как в это время я всегда мог увидеть ее там.

    На остановке было не много людей. Я огляделся, но ее не было среди толпы.

    Я пропустил три маршрутки, но она все же не появилась. Подождав еще пол часа я уехал домой.

                                                    ***

    Сегодня я пришел на остановку в двенадцать с полной решимостью подойти к незнакомке.

    Она снова не появлялась...   

                                                    ***

    Прошел месяц.

    Я отчаялся. Ведь я не знал даже на какой остановке она выходила.

                                                    ***
    Сегодня я пришел на остановку как всегда в пол двенадцатого, это уже вошло в привычку. Снова оглядевшись, оттискивая ее взглядом я подумал о том, что пойду сегодня пешком. Ведь до того как я увидел незнакомку, я не часто ездил на маршрутке, а ходил пешком, прогуливаясь по городу.

    Надев наушники, я шел по улице. Я шел, полностью погрузившись в омут своих мыслей. Из этого транса меня вышиб резкий толчок и я упал на землю, а мне на спину на меня упал кто то еще.Я посмотрел влево и увидел мчащееся на сумасшедшей скорости авто.Этот толчок спас мне жизнь.

    Когда я обернулся, то увидел растерянно-взволнованный взгляд "моей" незнакомки. Она отвела взгляд и начала спешно подниматься на ноги. Поднявшись она посмотрела на меня и печально улыбнулась. Я поднялся, вынул с ушей наушники, с которых было слышно громкую мелодию очередной песни. Но она не спешила снимать свои наушники, в которых играл очень знакомый мотив, давно полюбишейся мною песни. Я невольно улыбнулся, порадовавшись схожести наших вкусов. А она все печально смотрела на меня, я никогда за все время не видел ее настолько грустной и моя улыбка пропала. Я показал жестом на ее наушники и вопросительно посмотрел на нее, прося их снять. Но она отрицательно помотала головой. В ее глазах заблестели слезы, но она не плакала, а сделав безразличное лицо она обернулась и начала идти в противоположную от меня сторону. Я подбежал и преградил ей путь. Она подняла голову и посмотрела на меня и я увидел ее слезы. Я стоял и встревоженно смотрел на нее, не понимая, почему она так себя ведет.

    Незнакомка поняла мой вопросительный взгляд. И коснувшись рукой наушников, она потянулась рукой к своим губам и коснулась их, а затем подняла взгляд и посмотрев на меня, отрицательно помотала головой. Опустив взгляд она отвернулась в сторону, боясь увидеть мою реакцию.

    Я все понял без слов. И улыбнувшись своим мыслям я сделал стремительный шаг к ней и сжал ее в объятиях. Она вздрогнула, а затем уткнувшись лицом в мою  грудь, несколько раз всхлипнула и обняла меня.

    Мы так и стояли возле дороги крепко сжав друг друга в объятиях. И весь окружающий мир стал безразличен. 
35 Один маленький шанс
Дмитрий Подборонов
-Это… Вы?
-Я!
Она растерянно разглядывала его, на минуту потеряв дар речи. Перед ней стоял здоровенный мужик с перебитым носом. По его подтянутой фигуре и короткой армейской стрижке можно было предположить, что он  бывший военный, если бы не глаза, в которых  весело танцевали чертики. Он усмехнулся, заметив, как  она озадаченно его разглядывает, протянул ей букет садовых ромашек. Она отдернула руку, но потом все же взяла букет, при этом не проронив не слова.
-Послушайте,- наконец, прервав  молчание, произнес он, - я понимаю, что вы ожидали увидеть совсем другое, но не пропадать же вечеру, я столик в ресторане заказал. А там, как знать, может, я  вам еще понравлюсь.
-Не надейтесь - обронила она.
-От чего же так категорично? Неужто у меня совсем нет шансов?
-Шанс есть, только очень маленький.
Она брезгливо поморщилась, потом снова оглядела его, но уже с тем снисхождением, с которым смотрят на детей.
-Ладно,- сказала она, поразмыслив,  - пойдемте.  Где он этот ваш ресторан?
Они подошли к деревянным распашным дверям, стилизованным под  старину. Над входом красовалась резная надпись «Трактиръ  Ять».
-Трактир?  Ять? Вы же говорили о ресторане?
-Трактир - тот же ресторан - смущенно произнес он.
-Нет! Трактир не ресторан! - раздраженно проговорила она, - ресторан-это высокая кухня, а твой трактир - грязные скамейки и такой же грязный стол. И еще! Твой маленький шанс стал совсем мизерным.
-Однако есть и положительные моменты - весело произнес он.
-И какие же?
-Например, мы перешли на ТЫ.
-Вот уж точно, прорыв в отношениях! Как же ТЫ заказал столик, если здесь только скамьи?
-Да ладно тебе! Нормальное заведение. Мы здесь Петровича на пенсию провожали. Да и кормят здесь отменно. У них есть блюдо из баранины, подают прямо на сковородке, пальчики оближешь!
-Баранина на сковородке? О, боже!
-Нет, ну салат «Цезарь» они тоже умеют делать,…наверное.
-Ну, слава богу! Голодной не останусь!
Ожидая заказ, она тщательно протерла столовые приборы бумажной салфеткой, затем придирчиво осмотрела все заведение, обращая внимание на любые мелочи. Сделав, по-видимому, положительный вывод, она повернулась к нему, пристально его изучая.
К столу подали  две стопки водки, и тарелку с двумя кусочками соленого арбуза.
-Ваш заказ будет через пару минут - сказал официант и исчез.
 Он выпил водку, опрокинув  стопки одну за другой. Вся процедура заняла секунды.
-Я ведь правильно понял, ты ведь не собиралась это пить?- спросил он, заметив удивление на ее лице, - Я просто нервничаю.
-Послушайте, мне просто интересно, вы вообще мою анкету читали? - взорвалась она.
Он полез по карманам, ища что-то. Наконец вытащил смятую газетную вырезку.
-Женщина ищет мужчину от 45, без в. п., с в. о., и ч.ю. Без м. п., и ж.п. Вы, наверное, когда объявление давали, у вас  чернила закончились. Так ко мне у вас какие претензии?
-Какие претензии? Хорошо! Какие слова из объявления вас  так заинтересовали, что вы решили мне позвонить?
-Женщина ищет мужчину.
-И все? Хорошо, давайте по пунктам. Без в.п. - означает без вредных привычек. У вас есть вредные привычки?
-Я иногда курю.
-Там написано: «мужчина от 45»,так, сколько вам лет?
-Ну, почти.
-Точнее, пожалуйста.
- Мне тридцать восемь.
-Идем дальше. С ч.ю. Ну, тут не придерешься, юмора у вас хоть отбавляй, а вот  в. о,… у вас высшее образование есть?
-Сварщик с высшим образованием? Вы с ума сошли!
-Значит вы сварщик. Скажите, ну вот что между нами может быть общего: вы - сварщик, а у меня ученая степень по экономике.
-Ученая степень? Правда?  Как вы только с этим живете? Наверное, такая ответственность.
-Вы слышали, что я вам сейчас сказала? Между нами нет и не может быть ничего общего.
-А вот тут вы не правы. Кое-что есть  - одиночество! Вам тоже оно надоело, как и мне. И я вас сейчас понимаю  намного лучше, чем ваши замужние подруги. Да, у меня нет образования, но согласитесь, что это и неважно для того чтобы просто общаться. Мы же сейчас просто общаемся, не так ли?
-С этим не поспоришь, - сказала она, немного помолчав, -  вот только для продолжения, хотя бы общения, нужно что-нибудь еще.
Официант подал на стол. Она пододвинула свой салат, долго  перемешивая, будто ища чего-то, и, наконец, решилась съесть.
-Ты должна это попробовать, я настаиваю.
Он протянул ей кусок мяса на вилке.
-Ну что вкусно?
-Да,… Не ожидала!
Несмотря на ее протесты, он вывалил в ее салат половину содержимого сковороды.
-Вот видишь, - смеясь, сказал он, - нашего общего становится все больше и больше.
Из трактира вышли под вечер. Она позволила ему проводить. Прошли  пешком несколько кварталов и странно, но ей показалось, что вся дорога до ее дома заняла минут пять. Он больше не казался ей неуклюжим медведем, а его волосы с проседью, которые она с первой минуты окрестила как «Аля сивый мерин», начинали ей нравиться. А потом, она поймала себя на мысли, что слушает его и, самое интересное, смеется над его, иногда совсем не смешными, шутками. Смеется как наивная, глупая малолетка на первом в  своей жизни свидании. Как-будто и не было у нее этих сорока  с небольшим, не было кандидатских и докторских, не было этих бесконечно долгих и усталых лет. Что-то давно забытое ее укололо, очень нежно, деликатно, боясь напугать, и, от этого укола ей  стало хорошо и спокойно.
А он все говорил, говорил, говорил. Он замолчал только перед ее подъездом, смутившись и не зная, что делать дальше. Она взяла его за руку и вдруг предложила:
-Хочешь чаю?
-Хочу.
-Ну, тогда пошли…

Он курил лежа в полной темноте, стряхивая пепел в кружку, из которой недавно пил чай. Она стояла у окна. Огни из окон дома напротив, освещали ее силуэт.
-У нас все равно ничего не получится. Ни-че-го!
-А может дело в тебе? Не обижайся, но ты как прочитанная книга. Сначала ты окончила институт, потом аспирантуру, потом сошлась со своим руководителем проекта. Не то чтобы ты его любила, нет. Уважала?- Наверное. Просто ты была так занята своей работой, что у тебя просто не хватало времени на личную жизнь. А он был мужчиной, который был рядом. В конце концов, ты просто к нему привыкла. Когда ты забеременела -  сказала об этом  ему, а как же иначе, ведь как отец ребенка он должен был знать. Он предложил сделать аборт. Ты отказалась и порвала с ним. Когда ты это сделала, у тебя словно гора с плеч упала. У него прекрасная семья, замечательная жена  и, наверное, двое очаровательных детей. Ты меньше всего хотела разрушить его семейную жизнь.
Она вернулась в постель, легла, положив голову ему на грудь.
-Трое. У него было трое детей.
-Трое. Нет, ну он, конечно, потом приходил, предлагал помощь, изображал честного человека, но ты сама его не пустила. У тебя теперь был сын. Центр всей твоей вселенной. Какое-то время было тяжело, но потом ты привыкла, втянулась. А потом сын вырос. Когда он уехал, во всей твоей вселенной образовалась пустота, которую нечем заполнить. А сейчас ты просто боишься. Тебе всегда было интересно, как там у других, даже завистно было, но когда твои подруги рассказывали тебе, про то, какие их мужья сволочи, ты говорила: “ Нет, лучше одной”. Как же ты все же решилась подать объявление?
-Однажды стало тошно одной. Понимаешь, мой сын - он военный. Окончил летное училище, сейчас служит в Калининграде. Недавно женился. Нет, она девочка хорошая, просто, сын далеко, в его жизни теперь есть женщина, а я ушла на второй план. Вдруг стало страшно. Одной жить стало страшно.
-Понимаю.
 Она замолчала на какое-то время, собираясь с мыслями, потом спросила:
-Почему ты развелся?
-Не знаю. Почему люди разводятся? Наверное, не смогли найти то, что называется идиллией.
-А какая она, эта идиллия?
-Я не знаю. Ну, есть одно! Только ты не смейся! Я всегда представляю дом с открытой верандой.  Мы сидим вдвоем. Она читает книгу, может, вышивает или просто сидит, укрывшись пледом. Все равно.  Собака лежит в ногах. Так мы сидим до самой темноты, в тишине, не разговаривая, и это нас полностью устраивает. Я имею ввиду, что не обязательно, чтобы быть счастливым, о чем-то все время говорить, достаточно просто быть рядом.
-И все?
-И все.
-Брутальный романтик! Кто бы мог подумать!
Она снова замолчала, теперь надолго, собирая все мужество, чтобы сказать самое главное. Наконец, собравшись, сказала.
-Я не говорила тебе. Через десять дней я уезжаю. Мне предложили место в университете Дюссельдорфа, я согласилась. Извини, но предложение поступило после того как ты позвонил мне. Да я и не думала, что одно свидание может  что-то изменить. В общем, я приняла предложение.
-Десять дней?
-Да.
-Плохо. Всего каких-то десять дней…

Они прощались на перроне. Он был бледен, нервно курил, загнано посматривая на нее. Затем, выбросив сигарету, резко сгреб ее в охапку.
-Не нужно тебе уезжать. Останься. Я, может, тороплюсь, но все-таки.…Выходи за меня.
Она улыбнулась, поправила ворот его рубашки.
-Мне пора - тихо сказала она ему.
 Она помахала ему на прощанье из окна вогона. Меньше всего ей хотелось запомнить его таким: с белым обескровленным лицом и со взглядом, в котором не было ничего кроме щемящей тоски. Комок встал в ее горле, она отвернулась и закрылась в своем купе.

 Прошло полгода. Она так ни разу не позвонила. Сначала его это мучило и злило. Он даже заочно ревновал ее, не зная, что происходит в этом чужом для него Дюссельдорфе. Потом, злость сменилась обидой, а потом настало безразличие, и он снова зажил прежней жизнью, которой жил до знакомства с ней.
Она позвонила внезапно, когда он перестал ее ждать. Было около полуночи, он поднял трубку рефлекторно, еще не проснувшись и не успев открыть глаза.
-Это я. - тихим, ровным голосом сказала она, - Твое предложение о замужестве еще в силе?
-Да, да! - заорал он в трубку.
-Тише! Соседей разбудишь. Я приезжаю через три дня. Рейс сообщу позже. Не забудь цветы. Да! Я дом купила, с открытой верандой, как ты мечтал. Он немного обветшал, так что тебе будет, чем заняться. Ну все, целую. Жди!
 Он закинул руки за голову и глубоко вздохнул. Завтра первым делом он отправится на рынок и купит щенка от какого-нибудь  огромного волкодава. Он точно знает, что эта псина будет любить ее всей своей преданной собачьей любовью. Она сама даст собаке имя, и, когда он с ней будет сидеть рядом на веранде дома, та облюбует себе место у ее ног. Все это будет завтра, а сегодня, он, глубоко вздохнув, заснул спокойным детским сном впервые за много лет.
36 Мы
Елена Скоборева
Мы с мужем давно мечтали отдохнуть среди лета, но всё как-то не получалось. То одно, то другое мешало отдыху. А своей дачи у нас нет. Однажды, листая газету, мы нашли объявление следующего содержания: « Сдаётся летний домик. Недорого». Там же был номер телефона и адрес. Муж тут же перезвонил и договорился о цене. Не раздумывая долго, собрали кое-какие вещи, и отправились в пункт назначения.
Выйдя из рейсового автобуса, мы оказались в степи. Она встретила нас буйством запахов цветущих трав. Большое степное пространство и огромное низкое небо. Облака, такие белые и громадные неслись над нашими головами.
Автобус отставил клубы дыма за собой и исчез в неизвестном направлении. Хор кузнечиков стрекотал над степью. Мы шли по истоптанной кем-то жёлтой узкой дороге. Кузнечики испуганно прыгали из-под ног. Разноцветные бабочки лениво перепархивали от цветка к цветку. Жаркое солнце палило своими июльскими лучами. Но было хорошо. Ведь мы так долго ждали этого покоя. Идти было легко и беседа, так себе, ни о чём, взбадривала нас.
И вот, спускаясь с холма, мы увидели крыши маленьких домиков и быстрее зашагали, в предвкушении долгожданного отдыха.
И вот, мы уже на месте. Домик, в котором должны были провести весь июль, оказался довольно-таки ветхим строением. Мы открыли двери и окна, впуская солнечный свет в помещения, и степной воздух наполнил их свежим дыханием жизни.
В доме было две комнаты, стенами которых надо было считать ДВП, окрашенное масляной краской ярко-голубого цвета. Электричества не было. Зато было чисто и даже уютно. Побродив по комнатам, открывая и закрывая бесчисленное количество дверей, дверец и всевозможных шкафчиков, мы нашли наш домик вполне пригодным для жилья. Выбрали комнату для спальни. Наконец-то мы одни и никто не сможет помешать нам. Никто. Так, уставшие с дороги, загорелые под степным солнцем, в объятиях другу друга, мы заснули крепким и счастливым сном.
Я проснулась от утреннего солнца, лучи которого падали прямо на подушку. От тишины зазвенело в ушах. Ни машин, ни дорог. Красота! Улыбнулась, глядя на мужа, который беспечно посапывал во сне и тихонько, чтобы не разбудить его, соскользнула с кровати на пол. Надев халат и тапочки, подошла к окну.
Степь просыпалась. Лёгкая дымка утра стелилась над травами, заставляя их благоухать с большей силой. Я сладко потянулась навстречу утру, как вдруг услышала храп за стеной. Прислушалась. Действительно – храп. Странно. Мы должны быть здесь совершенно одни. Во всяком случае, так было вчера.
На цыпочках я прошла через комнату, чтобы не разбудить мужа, так сладко спавшего в это утро. Но выйдя из комнаты, тут же остановилась, как вкопанная. Прямо по коридору на меня шла женщина, зевая и почёсываясь. На ней была белая длинная ночная рубашка. Седые пряди густых волос падали ей на плечи.
- Мама! – ахнула я, но не смела сдвинуться с места.
Женщина, не обращая на меня никакого внимания, прошла мимо. Я посмотрела ей вслед. – Мамочка… Моя мамочка… - с любовью прошептала я. Она зашла в кухню. Застучала посуда. Из крана пошла вода. Женщина сильно закашлялась. Маму по утрам всегда мучал жестокий кашель, но потом всё проходило. Я стояла без движения. Женщина шла назад. Её лицо излучало доброту и она улыбнулась мне. Мамина улыбка всегда была особенной для меня. Она улыбнётся и все печали куда-то сгинут и всё становится таким простым и лёгким вокруг, без суеты, без зла. Мама подошла ко мне, дотронулась до моей щеки холодной рукой и сказала:
 - Что ж ты так рано встала, как солнышко? Ещё бы спать и спать. Иди, отдохни ещё немного.
Сказала и пошла дальше. Потом вдруг резко обернулась и, приставив палец к губам прошептала:
- Иди спать. И не вздумай шуметь – папу разбудишь… Он очень устал. Очень… Ему надо отдыхать.
И с этими словами зашла в другую комнату, но дверь оставила приоткрытой. Я тихонько прокралась к двери. На кровати, укрывшись белой простынёй, спал папа. Широкая грудь вздымалась под материей. Могучий храп раздавался по всей комнате. Таким вот, лежащим под белой простынёй, я его видела в реанимации, после операционного стола. Стены в палате тоже были голубые и также светило в окна летнее солнце. Но он здесь. И папа, и мама. Все опять со мной.
Я вернулась в спальню и юркнула под одеяло к мужу. Он обнял меня во сне и мне стало снова так хорошо и уютно, как в детстве.
День прошёл замечательно. Мы исследовали местность. Степь своим великолепием завораживала нас. Васильковое поле, среди которого красные маки образовывали яркие островки, колыхалось от ветра, словно море. Волны ковыля, такие лёгкие, мягко неслись по степи, заставляя нас восхищаться пейзажем.
Мы любили друг друга с такой силой, как никогда раньше. Степное солнце жарко грело нам спины, а небо летело над головами бесконечностью облаков. А мы лежали меж трав, обнявшись, и принимали это всё, как подарок судьбы. Мы были счастливы. Счастливы вместе.
Вернулись мы поздно, вдоволь насмотревшись на звёздное небо. И луна освещала дорогу к нашему жилищу. Если бы не стаи злых комаров, которые с жадностью кусали наши  измождённые тела, мы остались в травах до рассвета.
Ступив на порог, я вдохнула аромат сдобы. Сбросив на бегу шлёпки, побежала на кухню. На столе стоял чайник, с заварником сверху. На большом плоском блюде красовались плюшки с творогом и изюмом. Такие мне пекла только мама. Запах детства да и только…
Села на табурет. Откуда всё это? Кто это мог сделать и принести сюда? В кухню зашёл муж.
- Какая красота! – воскликнул он и принялся уминать плюшки. Он, как ребёнок облизывал пальцы, давясь очередным куском.
- Ешь, ешь, милый, - сказала я со вздохом и не стала делиться с ним моими сомнениями. Не стала также говорить ему о том, что утром видела в коридоре маму, уходящую на кухню в поисках воды, и папу, который продолжает мирно храпеть в комнате, соседней с нашей.
- Ты у меня умница, - сказал муж и поцеловал в щёку. Я обняла его и подумала, что пусть всё остаётся, как есть. Пусть будет тепло, нежность, покой.
На следующий день, гуляя по окрестностям, мы набрели на водоём - стоячую воду между двумя узкими берегами.
- Давай нырнём, - тянул меня муж за собой, - жарко как, ну же, смелее!
Я не стала рисковать. Не люблю мутную воду. Люблю, когда видно дно, по которому идёшь. Люблю прозрачную, лёгкую воду, а эта какая-то не такая. А муж рискнул, нырнул с разбега и скрылся под мутной и зелёной водой. Поднялись большие пузыри. Я поднялась с травы. Выждала время. Пузырей стало больше. Они бурлили, как гейзер. Я в беспокойстве стала ходить вдоль берега. Мутная вода застыла и мне стало страшно. И тут  кто-то обнял меня за плечи. Руки были холодные и мокрые. По телу пробежал холодок. И только поцелуй в шею, такой знакомый и родной, заставил расслабиться. Я обернулась. Муж стоял такой бодрый и счастливый. И вместо того, чтобы улыбнуться ему, уткнулась лицом в его мокрую грудь и заплакала.
- Ну что ты, - сказал он и обнял меня, - всё хорошо, я цел и невредим.
- Не делай так больше, пожалуйста. Я очень испугалась за тебя, - ответила я, гладя его мокрые волосы.
Так мы стояли, обнявшись, а вечернее солнце красным шаром закатывалось за вершину холма, отражаясь яркой дорожкой в мутной воде.
Дни тянулись, сменялись ночами. Мы ели плюшки по утрам, потом бродили до заката по степи, смотрели на звёзды и этот мир казался нам большим и вечным, таким необъятным, как наша любовь.
Обессиленные мы приходили домой, валились от усталости в кровать, ничего не замечая, что творилось вокруг. Окружающее больше не волновало нас. Были только мы, обретённые друг для друга вновь.
И только ветер, врываясь в комнату через окно, гладил меня по волосам и лицу, напоминая тёплые мамины руки.
Однажды утром, мама, проходя по коридору, вдруг остановилась и подошла ко мне.
- Я рада твоему счастью, дочка. Вижу, что он любит тебя и ты его. Но это не значит, что вы должны делить с нами, со стариками, быт и жить нашей жизнью. У вас должна быть своя жизнь. Счастливая, молодая. Жить прошлым не каждый готов. Вы должны жить среди людей.
- Но… - попыталась возразить я. Мама прикрыла ладонью мой рот. Её глаза заблестели:
- Ты можешь нырнуть с ним под корягу, если захочешь, - она сделала паузу, - но надо надолго затаить дыхание. Надолго… может даже на всю жизнь…Вы обязаны это знать,- уже шёпотом добавила она. Погладила меня по голове и двинулась дальше на кухню. Я не придала тогда её словам большого значения.
Однажды утром мы проснулись от звука гудящего мотора. Машина… Как же долго она не тревожила нас своим шумом. Мы встали и выглянули в окно. Белые «Жигули» остановились возле ворот нашего дома. Из них вышла молодая женщина, а вслед за ней мужчина. Они подошли к дому. Мы встретили незваных гостей у порога.
- Кто вы и что вам тут надо? – спросил муж, явно недружелюбно.
- Мы по объявлению, - ответил мужчина. – Здесь сдаётся домик на лето? – спросил он и протянул нам газету.
С этой газетой мы были знакомы и с текстом объявления тоже.
- Нет, - ответил муж, - домик уже снят на месяц.
- Но, позвольте, нам сказали, что в июле он свободен.
- Мы приехали сюда раньше вас, поэтому ищите себе другое прибежище,- ответил муж.
- Но в агентстве сказали, что на июль 2011 года всё свободно, - не унимался мужчина.
- Какого года? – переспросила я.
- 2011, - по слогам ответила женщина. Мы замерли. Мы заехали сюда в 2009 году. Что же это получается? Мы пробыли здесь два года? Мне стало не по себе. Не может быть. Хотя… Здесь всегда тепло. Воздух. Вода. Плюшки. Боже! Мы потеряли счёт времени из-за… Нет. Это нереально.
Муж  отдал газету прибывшим людям и объяснил, что домик занят и это просто недоразумение. Недовольные люди сели в машину и уехали. Столб пыли завис над дорогой.
Мы сидели на пороге дома.
- Ты чего-то не договариваешь мне? – спросил муж после долгой паузы. – Мне давно всё кажется довольно странным.
И тут я не выдержала и рассказала про то, что каждое утро вижусь с мамой и, что это она печёт нам плюшки и пироги, и что за стеной спит папа и очень храпит, а мама оберегает его сон. Муж посмотрел на меня долгим и тяжёлым взглядом: - В то, что ты сказала только что, я должен поверить?
Я кивнула.
- Надо же, а я думал, что ты меня любишь на самом деле, - протянул муж, вставая.
Я заплакала. Не знала, что делать теперь, куда деваться. Я любила своего мужа, но любила и маму, её плюшки. Но мамы больше нет среди живых. Уже много лет, как нет. А я не перестаю любить её и то, что любит она. В голове закружилось, завертелось. Стала проясняться картина. Значит всё, что меня окружает сейчас – мои фантазии, моя любовь. Но что же здесь плохого, когда человека окружает любовь? Я люблю маму, папу, мужа, люблю степь и луну, и холмы, и воду. Вода мутная, зелёная. Мама говорила, что мы должны нырнуть глубоко под какую-то корягу. Но, боже мой, как это сделать? Я не умею нырять и жутко боюсь этого. А муж не боится и, наверное, захочет вернуться туда, откуда так нелегко вырваться.
Муж стоял напротив окна и вглядывался в горизонт.
- Всё пошло прахом… Моя работа, карьера, наш быт, - задумчиво произнёс он. Повернувшись ко мне сказал, раздражаясь:
- Почему ты не поделилась своими сомненьями сразу, как только почуяла неладное? Почему? Мы бы смогли выбраться отсюда сразу. А так… Ты ни чего не хочешь мне сказать?
Мы встретились взглядами. В этот миг я начала понимать, что это не тот человек, который действительно нужен мне. Он мог быть разным и непредсказуемым. А мне казалось, что его очень хорошо знаю.
- Что я могу сказать тебе? – с жаром ответила я, - только то, что твой быт, работа, карьера осточертели мне… Что я хочу уединения, понимания, любви, наконец! Всего того, что смогла получить, пробыв с тобой здесь, среди глуши!
Он посмотрел на меня и медленно произнёс:
- Всего, что я имею сейчас, добился сам. И мне бы не хотелось терять плоды своего труда. Ты нарушила мои планы и не оставила выбора, всё решив за меня. Но я, в отличие от тебя, даю тебе право выбора – или ты остаёшься здесь, среди своих грёз, либо идёшь со мной дальше. И, несмотря на твой выбор, я должен знать дорогу назад. – Он отвернулся и снова стал смотреть в окно. Сказал, как отрезал. Я села на пол. Закрыла лицо руками. Нет. Нет выбора. Я теряю то, что люблю.
- Мама сказала, что мы должны нырнуть под корягу, если хотим вернуться в реальность, - тихо сказала я. Он резко обернулся, схватил меня за руку: - Я знаю, где эта коряга! Она там, глубоко под зелёной водой. Надо только набрать много воздуха и задержать дыхание! Бежим! – и с силой поволок меня к зелёному водоёму.
- Давай, прыгай за мной! – крикнул он на лету. И я прыгнула, но не нырнула. Рядом со мной образовался столб пузырьков. До противоположного берега было всего около двух метров. Но какая-то неведомая сила не давала мне доплыть туда. Вдруг на месте пузырьков показалась рука. Она крепко схватила меня и потянула вниз, под воду. Я стала сопротивляться. Тут из-под воды показалось лицо моего мужа.
- Давай, ныряй, а то мы навсегда останемся в этом болоте, - сказал он, захлёбываясь мутной водой. Он казался таким беспомощным в этот миг.
- Это не болото. Это моя любовь, - крикнула я и погребла изо всех сил, надеясь, во что бы там не стало доплыть до берега. Муж что-то кричал мне вослед, а я плыла, не оборачиваясь, плыла вперёд, не желая возвращаться в серость быта и суету, придуманных кем-то проблем.
И вот я уже стою на твёрдой почве противоположного берега. Мокрая, испуганная. Вижу его лицо над водой, руки, поднятые вверх: - Не делай этого, идём со мной! – но дальше он так и не договорил – зелёная вода поглотила его, оставив столб пузырьков на поверхности.
Плача, я побежала вверх по холму, карабкаясь по камням и колючкам, больно царапая руки. Добравшись до вершины, уставшая, села на траву. Кузнечики всполошились и запрыгали в разные стороны. Где-то далеко, в травах щебетали птицы. Жёлтое солнце повисло над степью, готовясь к закату. Смахнув с лица остаток слёз, обхватила руками колени и запела тихо, потом громче мою любимую песню про горькую полынь, любовь степь. Солнце уже почти село за степь, когда знакомый поцелуй коснулся моей шеи. Я вздрогнула.
- Малыш, малыш… Ты думала, что оставлю тебя одну, вот так, среди степи, - послышался родной голос.
Счастье переполняло меня. Я не одна. Он со мной. Он меня понял. Да и не могло быть иначе. Значит, любовь существует, и она у меня есть!
- Ты вернулся ко мне и не ушёл навсегда! – это всё, что я могла выговорить тогда.
- Я очень люблю тебя, малыш. И там, под водой, я понял, что там, где не будет тебя, мне нет места. Всё теряет смысл без тебя, - прошептал муж и поднял меня на руки. И в этот миг закат над степью стал ещё прекрасней.
Мы долго бродили по степи в этот  вечер. Потом слушали ночь. Белая луна озаряла нам путь. Мы крепко держались за руки, словно, боясь снова потерять друг друга. Не говорили ни слова, но, казалось, болтали без умолку. И как только соловьи завели свою раннюю песню, стали подходить к нашему ветхому домику. Мы зашли во двор. Аромат свежеиспечённой сдобы наполнял воздух. На пороге стояла мама, а рядом с ней папа. И он уже не спал. Он слушал соловьёв.
37 Машкины мужчины
Илья Криштул
     Первый жених у Машки был красавец. Слегка грек, немного русский, глаза-маслины, умница, эрудит, окончил актёрский факультет лесотехнического института и работал ведущим тренингов повышения личностного роста, личностной эффективности и самооценки. Ещё он занимался психологией имиджа и коммуникативным разогревом, создавал кому-то позитивную мотивацию, эмоционально сплачивал коллективы и поднимал корпоративный дух. Зарабатывал, кстати, неплохо, у нас же в стране беда с позитивной мотивацией. А идиотов, которые за свои деньги хотят быть позитивно мотивированными и эффективно коммуницированными, навалом и многие из них к Машкиному жениху на тренинги и семинары ходили. Машка тоже несколько раз сходила, уговорил её жених cделать новый скачок в развитии. Ей там даже понравилось, все улыбаются, друг друга знают, здороваются радостно, сразу и не скажешь, что они слегка странноватые, смыслы с гармониями потеряли и про своё предназначение ничего не знают. И дороговато, конечно, пять тысяч рублей за то, что Машкин жених книгу два часа пересказывал, «Прелести тренинга и достижения выпускников» называется, автор, разумеется, американец. Машка сама её покупала. Двести страниц о том, как заставить начальника увеличить зарплату на тридцать восемь долларов и достичь при этом небывалого состояния души. Да, ещё Машку на первом занятии назвали солнцем, которое светит, даже если на пляж никто не пришёл. Но Машка, во-первых, то, что она солнце, и так знала, бесплатно, а, во-вторых, солнце ведь не только пляжи освещает, а ещё выгребные ямы, мусороперерабатывающие заводы, скотные дворы и кладбища, но жених ей про это запретил говорить – непозитивно. Конструктор успеха может разрушиться. А как-то они домой с очередного тренинга возвращались и к ним два хулигана пристали, то ли телефон хотели у Машки отобрать, то ли просто так куражились, неважно, но Машкиного жениха как ветром сдуло. Вместе с его позитивной улыбкой и таким же настроем. Хулиганы удивились, куражиться перестали и телефон отбирать раздумали. Головой просто покачали и ушли тихо. А жених позвонил через день, извинялся, сказал, что он не мог находиться в пространстве конфликта, что надо записаться на коучинг «Дерево конфронтации целей», курс – пятнадцать занятий, проводится в Турции, дорого, конечно, но он стоит этих денег, плюс экскурсии и питание, и тогда они достигнут наконец гармонии, объективно оценят происходящее и, если Машка готова оплатить этот модуль за себя и за него… Машка телефон выключила, потом номер поменяла и об этом женихе забыла. Даже не плакала почему-то…
     Второй Машкин жених тоже был симпатичный, умный и образованный, а работал адвокатом в какой-то адвокатской конторе. Происходил он, по его словам, из рода Аракчеевых, но фамилию носил простую – Кузькин. Он так клиентам и представлялся: «Адвокат из старинного дворянского рода Аракчеевых Сергей Кузькин. Какая у нас проблема?» Адвокат он был настоящий, работал много, в выходные пил виски и ругал клиентов за жадность, иногда ходил в гости к другим адвокатам, где они пили виски и ругали клиентов за жадность, ещё он копил деньги на «БМВ» и на кожаный портфель, ненавидел начальство и имел две супермечты – стать главным адвокатом и уехать в Америку. Потому что «в этой стране нам, Аракчеевым, делать нечего». Единственный минус – скуповат был. Говорил, что «мы, Аракчеевы, денег черни никогда не ссужали». Так что Машка с ним на свои деньги жила и ещё ему подкидывала. Любила его сильно. Даже забеременела от этого Аракчеева-Кузькина, очень ребёночка от него хотела, но он, когда узнал, скандал грандиозный закатил. Кричал, что «детей рано ещё заводить, надо сначала карьеру сделать, стать главным адвокатом, денег накопить и уехать отсюда, и там уже рожать, и вообще он, Аракчеев, детей хочет как минимум от Волконской, а не от какой-то там Машки, и денег на детей он тратить на данном этапе жизни не собирается…»… Машка до конца его истерику не дослушала, ушла. Даже за вещами потом подругу посылала, видеть его не могла. А ребёночек изумительный родился, копия Машки, от Аракчеевых, слава Богу, ничего не взял. Характер, правда, в Кузькина, адвокатский, без конфет пальцем не пошевелит, но Машка с этим успешно борется…
     С третьим женихом Машка на Гоа познакомилась. А что - сын взрослый, три года уже, бабушка его обожает, оставить есть на кого, можно и отдохнуть – и от работы, и от суматошной московской жизни. Купила путёвку и полетела. А там, на Гоа, только она в гостиницу заселилась, в бар на берегу океана пришла - сразу этого парня приметила. Его трудно было не заметить - высокий статный блондин, красивое тату на руке и глаза с поволокой. Дымчатые такие глаза. Он на берегу сидел, медитировал, а в баре ромом угощался. Машка к нему подошла, познакомилась и они так две недели и просидели, глядя на океан. С перерывами, конечно, на ром, анашу и всё остальное. Жених ей и про лоскутное одеяло индийских снов рассказывал, и про мандалу, и про випассану, и дышать её верхней губой научил, и «Бхавату, Сабба, Мангалам» говорить заставлял, это вместо тоста у него было, и про мудрость недвойственности шри объяснял, пока не засыпал пьяный и обкуренный. Машка уже начала догадываться, откуда у него такие дымчатые глаза, а потом ей его знакомые всё рассказали. Жених этот, оказывается, что б на океан смотреть и травку спокойно курить, квартиру в Москве сдаёт родительскую, а самих родителей в дом престарелых сдал – мешались они ему. Родители и умерли там, в доме престарелых, он даже на похороны не летал. Торчал здесь, как пальма, созерцал чего-то. Ему ж главное, что б было кому про сущность Ваджрасаттвы втюхать и рома на халяву выпить, а всё остальное это ненужные вибрации. Улетела Машка на следующее утро, хоть он и предлагал оставаться, визу продлевать, семью создавать и бизнес совместный начинать, наших туристов на всякие «медитации прозрения» разводить. Говорил, что о детях мечтает… А Машка весь полёт до Москвы проплакала. Не из-за жениха этого растительного, нет – родителей его жалко было, хоть она их и не видела ни разу. Она даже могилки их потом разыскала и хоть немного в порядок привела, цветочки посадила…
     Потом женихов долго не появлялось, не до них Машке было – сын, работа, закрутилось всё как-то. Ну а через год возник в её жизни очередной возлюбленный – моложе Машки, из Питера, то ли поэт, то ли музыкант, то ли художник, сразу и не разберёшь. С тонкой и ранимой душой был мальчик, дождь слушал, Монтеня читал, по радуге бегал, любил Машке вещи в Париже выбирать, но… Изменил он Машке, причём со своим другом. Машка домой пораньше пришла и застукала, как они там резвятся. На её постели, между прочим. Хорошо хоть, что сын в школе был. Машку сначала чуть не стошнило, а потом она смеяться начала, и всё время, пока они вещи собирали, смеялась. А вещи они часа два собирали, даже некоторые Машкины прихватили, деньги Машка и пересчитывать не стала, и так понятно. С сыном потом долго серьёзно разговаривала, но там всё нормально оказалось, к счастью – за девочками ухаживает, в футбол играет, о мужской дружбе не говорит. Потому что Машка хоть человек и толерантный, но, что касается сына, вся толерантность куда-то улетучивается.
     Ещё у Машки были алкоголик-писатель и совершенно непьющий тренер по фитнессу, один водку мог сутками пить, второй мышцы качать, а в постели оба – ни петь, ни рисовать, что Машку обижало. Был олигарх, но тот всё покупать привык, а Машка и сама прилично зарабатывала. Хотя подарки ей нравилось получать… А кому не понравится? Но ушла от него – гордая, к тому же он тоже выпить любил, как алкоголик-писатель и мышцами хвастался, как тренер по фитнессу, а зачем Машке все трое, но в одном флаконе? И в постели там тоже проблемы были… Ещё француз мелькнул какой-то, журналист с армянскими корнями, но там вообще смешно, эти европейцы… Да ещё с армянскими корнями...
     И было Машке уже за тридцать. И смирилась она с тем, что женского счастья в её жизни уже не будет. Не судьба, что поделаешь… Хотя почему – есть оно, счастье, сын растёт, золотце Машкино, родители живы-здоровы, работа хорошая, отдыхать вот с сыном на море ездила, в Геленджик… У других-то, у Машкиных подруг, вообще всё наперекосяк, хотя и мужья любимые, и любовники богатые… Но так думать Машка себе запрещала. Хотя раз в неделю слёзы-истерики подружкины терпела, успокаивала, слушала, коньяком отпаивала… Всё знала, словом.
     А однажды она за сигаретами пошла в магазинчик рядом с домом, а там грузчик-узбек. Так на Машку посмотрел, что у неё сердце остановилось и только через минуту снова застучало. И где он шикарный букет за две минуты купить успел? Увидел, что Машке понравилось, и её теперь каждый день у подъезда букет ждёт. Продавщицы потом сказали, что он всю зарплату на цветы тратит. Смеялись над Машкой, хотя видно было, что завидуют. А узбек этот ещё и дворником устроился, двор Машкин подметать, по ночам «бомбить» на машине начал, потом в крановщики перешёл на стройку и, что Машку удивило, в институт строительный поступил на заочное. И учился по-настоящему, днём на стройке вкалывал, а ночами книги-учебники читал, у него свет в комнате только под утро гас. Машка видела, он комнату в доме напротив снимал. И она почему-то тоже спать не ложилась, ждала, когда он свет погасит и к окну подойдёт. А потом он ей в любви признался, в парке, на колесе обозрения, на самой верхотуре. И когда их кабинка вниз приехала, там всё в цветах было, и стол в кафешке рядом накрытый, и колечко золотое, и живая музыка с Машкиной любимой песней. И Машке почему-то казалось, что если б у него денег побольше было, он бы ей и Эйфелеву башню подарил, и остров в Тихом океане, и Луну со всеми её кратерами.
     Две девочки у Машки родились, двойняшки, а это только от большой любви случается. И очень Машка с мужем любят с балкона смотреть, как с ними старший сын гуляет, как он их даже от ветра защищает, хулиганы-то и близко не подходят. Есть ему с кого пример брать, с таким отчимом. Настоящий мужик растёт, по радуге в тридцать лет бегать не будет, делом будет заниматься. А подруги Машкины ругаются на неё, говорят, что с такой красотой и с такими мозгами могла бы и получше кого найти, а не узбека-грузчика. И сидят у Машки в гостях, никак их не выгонишь. Потом признаются, что за счастьем приходят, у них дома-то нет такого, что б счастье всю квартиру переполняло, хоть они и на тренинги ходят, и мужья у них прилично зарабатывают, и на Гоа они каждый год летают. Без мужей, правда, не летаю мужья с ними. А любовников жёны не отпускают…
     А Машка об одном жалеет – поздно она в магазинчик этот за сигаретами зашла. Так могла бы и ещё двоих родить. Детей должно быть много, как её муж говорит…
38 Ангел мой, ты слышишь ли меня?
Лина Ильина
Здравствуй, ангел мой, ты слышишь ли меня?
У меня все славно. Лежу на террасе, загораю. Покрываюсь  морщинами и жирком, да. Не скачу, как ты, на параплане или за мячом в гольфе, нет – зачем же? Пирожки со щавелем были очень вкусны, а после них, знаешь ли, как-то хочется распластаться и лежать неподвижно под ласковым солнцем, что я и делаю, не отказывая себе в удовольствии.
Сын привез меня в сад на неделю – это блаженство. Утро начинается с жимолости или клубники. Нет, с пенья малиновок, трясогузок, скворцов и со стрекота сорок в 4 утра. А потом – с жимолости и клубники. К кофе с мороженым они очень хороши. Ты же знаешь, как здорово соединять горячее и морозное, горькое и сладкое: гадость - ой, радость!  одного -  оттеняет прелесть другого.
Я одна здесь, если не считать чудесных соседей. Рыбины оправдывают свою фамилию тем, что каждый день ловят рыбу и делятся со мной:  им надоедает чистить улов, и они делают все, чтобы надоело и мне. Но какие у Оли вкуснейшие котлетки! Нежные, легкие, воздушные – ни за что не скажешь, что рыбные, тают на языке вызывающим деликатесом. Солоповы тоже рыбаки, но не это главное.  Они -  семейство физкультурников-интеллигентов в 3-ем поколении. Их предки сначала были просто учителями, потом руководили тут всем образованием, прошли войну, преподавали историю и литературу. А Таня почему-то стала спортсменкой-физкультурницей, и мужа себе нашла – вузовского препода-спортсмена. Но она не дает нам петь заковыристые песенки молодости (рядом дети!),  накрывает на стол ножи и вилки, даже когда их нечем помыть, а во время прополки грядок распевает оперные арии. Ангел мой, ты еще помнишь стройотрядовские песни нашей юности? Эх, хорошо было бы с тобой их поголосить.
Днем мы непременно устраиваем обед на моей террасе. У меня больше всего места под солнцем, то есть как раз в тени навеса. Если не днем, то вечером. Если не вечером, то утром – покофейничать  с мороженым, ягодой и теплой Таней тоже неплохо.
Сегодня весь день печет солнце и дует почти штормовой ветер. Думаю, что сгорю, и рада. Безумствую, как всегда, да. Возилась с утра немного на грядках – руки пахнут теперь зеленью и землей. Хороший запах. Знаешь, я не помню твоего запаха. Поцелуй помню, запаха – нет. Хоть я и утыкалась прямо тебе в подмышку. Не было запаха. Был полет. Отключение. Невесомость. Невозможная легкость бытия. Или небытия. Но я хотела бы быть в этом небытии.
 Позарастали стежки-дорожки… Люблю эту песню. Мы поем много хороших песен. Звонко, задиристо, лирично – по-всякому. Жаль, без тебя.
А ввечеру засияют звезды. Или луна выпялится беззастенчиво, не даст укрыться от себя. И утром опять – пропитанная солнцем ягода, кофе, ласковая трава, золотые соседи…
А ты несешься теперь где-то на параплане? Или ударяешь по мячу? Или стреляешь в утку? Несись, ангел мой, несись.
Я тоже… плыву в красной гондоле по синему небу  и скоро прибуду к золотисто-красной пагоде посреди синего дворца – там ждет меня блаженство и ты, ангел мой. Летим!
Она захлопнула ноут , опустила на пол, укутала поплотнее неподвижные ноги, подкатила кресло к окну – там сеял мелкий нудный дождь – и стала смотреть сквозь его сетку, -  туда, откуда ей  ангел сиял.
39 Страсти по Матфею
Лина Ильина
Он нетвердыми пальцами набирал номер, и звонок срывался. Но жар бани и  внутренний жар подгоняли – чего ждать?
 - Приезжай! Но я не могу за тобой заехать – я выпил в бане…
 - Хорошо, я найду возможность приехать сама.
Она не сомневалась в ответе, потому что только и ждала: когда же он еще позовет ее к себе? А он беспокоился и несколько раз нетвердо переспросил-перезвонил: ты едешь? Или не помнил, что она уже ответила?
Открыл ей дверь, слегка пошатываясь и несмело улыбаясь:
 - Я пригласил тебя, чтобы ты увидела меня именно таким – всяким!
 - А я-то думала, что ты пригласил меня, потому что соскучился!
 - Я же сказал тебе: мой дом всегда открыт для тебя!
 - Ты не говорил!
 - Сказал!
 - Подумал, наверное, но не сказал!
Он обнял ее сразу, у порога,  и она спряталась  в нем – сегодня это было так легко! Он всегда прежде держался отстраненно, заставляя ее сомневаться: желанна ли? Но  заскучал, как только она уехала из его дома. И не признался бы в этом, конечно, трезвым.  А она все уши прожужжала подруге про него, когда уехала  к ней на дачу. И прямо про это и сказала. Она так хотела к нему!
 - Я хочу, чтобы ты увидела меня всяким!
 - Ты и нужен мне всяким! Я знаю, что могу довериться тебе – и все!
Он долго кружился как-то хаотически вокруг своего овального стола (ей очень нравился этот стол), чтобы наконец усадить ее, и себя, и бокалы для коньяка, и коньяк. Они сидели близко-близко, она наконец не боялась к нему прижаться… коленом, хотя бы коленом!
 - Машка… Ты понимаешь… как все серьезно?
Очень близкий взгляд голубых сияющих глаз расплывался  от ее дальнозоркости и сиял еще сильнее, но  ее глаза заслезились.
 - Что ты моргаешь? Ты плачешь?
 - Я просто не вижу тебя так близко.
 - Ты плачешь! Ты понимаешь, как все серьезно? Разве я мог представить, что встречу эту рыжую бестию и буду счастлив? Ты знаешь, что ты совершенно не моего типа?
 - А если бы ты не напился и не сказал сейчас этого, я бы все равно тебе сказала: отпусти свою душу на свободу – и поверь этому счастью -  со мной!
 - Ты знаешь, я только 8 месяцев назад жить начал.
 - Значит, мы встретились очень вовремя. Дни летнего солнцестояния – нас сейчас само солнышко благословляет!
 - Ты будешь со мной… до конца? В горе и в радости? Будешь венчаться?
- Ты же говорил, что ты атеист! – пока она была еще гораздо более трезва и могла его даже осадить. Только глаза все слезились – от близкого взгляда, конечно.- Мне нужно привыкнуть к этой мысли.
- Если я ошибусь еще раз… Но я люблю твоих детей, я воображаю, как мы с твоим отцом выпьем по рюмочке и он расскажет мне про свои танки. Это здорово, что он танкист – я его со своим другом-танкистом сведу! И я хочу поговорить со своим сыном и все ему объяснить…
 - Конечно, обязательно! ты все объяснишь ему! И я люблю твою маму – она ведь твоя мама! А почему я не твой тип? Потому что рыжая?
- Ну да, рыжая. Я люблю темных. И я 8 лет искал грудастых и жопастых! Идиот… Зачем ты мне показала свои стройотрядовские фотографии? Там в тебе столько… Почему мы не встретились в 20 лет?
 - Мы бы ничего не поняли в 20 лет, прошли бы мимо! И ты тоже – совершенно не мой тип: я люблю светлых, а ты – темный.
 - Машка, что теперь будет?
 - Хочется сказать: счастье… каждое мгновенье! Но будет всякое! Справедливости ради стоит сказать!
- А мечта? У тебя есть мечта?
 - Нет! У меня все хорошо! – она вскрикнула почти испуганно.
-  А я хочу посидеть с тобой на Монмартре  и побродить по маленьким улочкам Парижа – просто побродить, я там такие злачные места знаю! И просто сидеть в уличном кафе, потягивая вино… Мы будем просто сидеть и смотреть на прохожих, ты понимаешь? И у женщины, которая будет со мной, будет все! Ну, по крайней  мере, она не замерзнет… Хотя… ты будешь меня лечить, если я заболею? Так, чтобы – в лежку, с температурищей, чтобы сутки – никуда из постели, а ты мне – лекарство подносить?
Она молчала и просто хотела сохранить в себе это сияние глаз, его и свое - что напрасно говорить? Хотя очень хотелось сказать, что он сильный, ему не нужно никому ничего доказывать – все уже доказано, а на 20 минут слабости каждый имеет право. И она так верит ему, что – да, до конца! и хоть на край света, да!
Они опять пили коньяк – в горле жгло, в желудке горело, в голове – светлело! – и кружились вместе, танцевали, и она посидела у него на коленях, осуществив девчоночью мечту. И  он сказал: «Почему-то ты мне кажешься…  девчонкой,  и хочется быть с тобой нежным…»
Кончалась пьяная ночь -  самая короткая  в году и их вторая ночь, всего вторая, да.  Смешная - они никак не  могли наговориться...
Небо светлело, тьма растворялась – как их короткое счастье, пьяное - чистое, не замутненное никаким рассудком:  коньяк скатился по  пищеводу и все разумные основания выжег, а драгоценный осадок чувств оставил. В одно мгновение ей стало нестерпимо больно от того, что завтра это кончится! И даже если не завтра – через день, через год, через век, когда одного из них не станет… Она не сможет без него! Пусть она будет первой…
А через день…
 - Разве ты сюда переехала? Кто сказал, что тебя здесь будут кормить? Дуреха…Ты же умная женщина! Да разве можно верить пьяным мужикам?
Она уехала. И больше не хотела возвращаться в этот дом с уютной башенкой наверху и запиской, которая лежала на ступеньках лестницы, спускающейся из спальни – еще до той, пьяной ночи: он уехал очень рано по делам, а ее не стал будить – положил на ступеньки записку, чтобы она не испугалась и ждала его. И к наушникам, в которых они вместе слушали тишину и его музыку, и сливались в такт дыханием – она не хотела больше возвращаться. Врала себе: конечно, хотела! Не верила утренней реплике, а верила той ночи… Да он больше  не звал!
Сначала у него месяц гостили родные из Германии, и ему было не до нее. Потом он привез ее вещи – всякие рубашки-платочки, оставленные у него, и даже не поднялся в квартиру, а попросил  ее спуститься в машину. Опять совсем некогда. Она раскрыла пакет, и первое, что увидела –  зубную щетку. Это потрясло ее.  До нервного озноба потрясло. «Ни за что не прощу тебе зубную щетку, - твердила она себе, забыв, что сама сложила все свои вещи в один пакет перед тем, как уехать, но второпях оставила этот пакет, а может, нарочно оставила, еще надеясь вернуться… - Год буду носить траур… по зубной щетке! А потом выйду замуж за другого, если не одумаешься! Только попробуй теперь позвать меня к себе! Ни за что не приеду… если не купишь сам зубную щетку!»
Ей хотелось уткнуться ему в грудь кулаками и забарабанить, чтобы пробить жесткий панцирь, почему-то выросший после той ночи. За месяц она не раз этого хотела – уткнуться ему в грудь. Но не чтобы биться, а чтоб спрятаться от всех напастей: когда комары в саду пожирали ее коленки, когда воду горячую отключали, а холод жег; когда кот прокусывал ляжку, хоть она только что его покормила.  Но ему было некогда даже позвонить! И теперь будет некогда – до самого Нового года! Он уезжает на месяц в командировку, потом надо до снега достраивать дом, забор… Не-ког-да про-дох-нуть! Не до нее!
Он и поцеловал-то ее, там, в машине, каким-то нелепым скользящим поцелуем, как чужую. Зачем она еще думает о нем? Он называл ее умной женщиной? Умная женщина давно должна понять все, а она… Цепляется за него, словно не слышит, не видит, не понимает. Даа, так хотелось быть глупой женщиной рядом с умным мужчиной! Да что там… Просто женщиной рядом с мужчиной! Просто рядом! Наговориться! И намолчаться! Как это хорошо – когда хорошо молчать…
…Когда так болела спина, он не мог ничего. Ни думать. Ни пить. Ни петь. Даже шептать не мог. Хотелось заскулить, как собаке, и вытянуться в струну – вытянуть позвоночник, чтобы  оставил его в покое. Как будто он своим горбом 8 лет строил этот дом. Да что там, словно  атлантом простоял свой век, выдерживая на плечах все свинцовые тяжести человечества!
Солнце билось в окно, жарило его башенку, тянуло к жизни, а он ненавидел его - и этот свет, и тепло, и жизнь. Зачем еще и ее втягивать в это? Операция возможна, он знал, но так рискованна, что может сделать его овощем, живым трупом, и тогда… Что тогда будет делать она? Не бросит, нет. Но будет мучиться – молодая, красивая, с ним,  разлагающимся червяком… Он плавал в бассейне – яростно, по многу километров в день, накачивая мышцы корсета, когда не было командировок. Делал блокады. Втирал яды. Все, как велели врачи. Боль отступала, но ненадолго, а возвращалась с новой силой и частотой. Надо порвать с ней, оттолкнуть. И чем скорее, тем лучше. Пока оба не успели увязнуть. Где тут ее вещи? Сегодня отдам, увижу – и все…
Не утерпел – поцеловал-таки смазанным поцелуем. Хотелось схватить ее в охапку и не выпускать. Но только скользнул губами, едва ощутив ее щеку.
Ехал назад и попал в грозу. Ливень хлестал. Хорошо хлестал, дворники разбивая.  Лучше бы по щекам. Душу бы прочистил…Муторно…
А жаль, когда тебя отпускают - птицей, свободной уткнуться носом в горючую подушку. Птицы летают парой, вот ведь как неразумно…
 Забор нужнее теплой, мягкой, милой женщины рядом? Закроешься им от всего мира? И я запрусь в своей темной комнате – то-то радость! В наших комнатах застряли прекрасные принцы и принцессы на горошинах, старухи, укалывающие веретеном, и чудовища, хранящие алые цветы. Тебе там уютно кормить своих таракашек-букашек? А я повою в подушку в своей квартире – и выйду прогуляться по выжженной пустыне, и колодцев не будет, и бедуинов, только бедующие – мир застрянет в этой сизой паутине, как будто циклопы проглотили все радуги разом, и кто их заставит выплюнуть эту радость?? Тебе не надо мне ничего доказывать, как ты не понимаешь? Надо просто поверить! Счастье – это, оказывается, тяжко, я знаю. Одному не вынести. Но вместе?!
…С ней – не вынести, одному – легче. Все. Я так решил.
Ей хотелось рассказать ему про отца – как он совсем неуверенно стал ездить  на машине – и как мама выдерживает это? Со всех сторон гудят, он ничего не видит, не слышит, чудом ни в кого не врезается и не оказывается подрезанным или избитым… Хотелось пожаловаться на сына, который укатил отдыхать, а  ее оставил один на один со всякими срывающимися кранами. Хотелось пожалобиться – на  себя-непутевую:  то пмс, то невроз перед начинающейся ломовой работой.  И каждую минуту находился новый повод: вот показали  по ТВ Аксенова, и она вспомнила, что не успела расспросить его про любимый «Остров Крым». Вчера уткнулась в какую-то до слез забавную американскую комедию – и мудрую, про отца, который заново начинает жить и умеет научить радоваться своих подростков-детей, и кольнуло: у него какой-то давний конфликт с сыном, может, сумел поговорить с ним? А сегодня пирог вишенный приготовила – как бы его накормить? И похвастаться новыми туфлями?
Но он так занят очень важными, своими, мужскими делами, и так будет до Нового года,  сказал же  уже! То есть… практически послал ее, далеко и надежно. Новый год-то через 5 месяцев. Это больше, чем их знакомство. Куда длиннее пары свиданий, нескольких разговоров и чудных смс. И нет его завораживающе теплого спокойного голоса. И смеха нет. И не будет.
Надо смириться. Оттолкнул? Оттолкнул. Значит, не мила ему, не мила. А сердцу не прикажешь. Зачем сильничать сердце? Привыкай-ка ты, мать, к своей выжженной пустыне и засаживай ее. По зернышку. По росточку. Оазисом. Одна. Не жди ничего. Отпусти! Пусть будет ему счастье, какое захочет! Пусть!
…Забор всходил. Через ломоту, но упрямо и верно. То некогда было помощнику-соседу, то наезжали гости, то просто кончались силы. И так хотелось, чтобы она… растерла спину… приготовила – что там она хотела приготовить - отбивные? шарлотку? Смешная: боялась, что ему не понравится приготовленная ею рыба… Какая разница, он не привередлив, - лишь бы она мельтешила на  кухне… приплясывала (он видел – она в любую свободную минуту пританцовывала-кружилась.) Или взять ее с собой в бассейн? Она твердила, что ей не хватает физической разрядки… Нет, ты забыл? не –льзя! Лучше – побольше работы, поменьше мыслей. И никаких звонков!
Она решила: это последняя попытка, дальше – тишина, и позвала его на ужин, на шарлотку. А  он ответил, что у него опять полная жопа – гости.. Ей хотелось заметить: моя-то жопа хороша! И гостей я люблю, а гости любят тебя – расслабься и получай удовольствие! Но смолчала. Ничего не ждать! Вот! Чтобы… не падать… с высоты ожиданий в грязную лужу. Застегни, Есенин, свою распахнутую душу – это так же неприлично, как расстегнутая ширинка! И зачем  эти нелепые смс-ки, эти обрубки, культи, осколки настоящего? Хватит! Мол-чу!!!
И он молчал. Месяц, два, три…
Перед Новым годом всегда нас одолевает уныние, не правда ли? Детская вера в веселые чудеса исчерпана, а самим создавать их некогда, да и зачем, да и кому? На нее всегда под Новый год находила не просто тоска, а айсберг тоски. Она молчала все эти месяцы вместе с ним – то есть, молчала-то вместе, а была-то врозь. Это в сущности неважно, радом ли ты с милым, лежишь ли на его руке или только мысленно читаешь ему любимое вслух, пока он в командировке. Если он всегда готов разделить с тобой  руку и  смех (и слезы), то он всегда рядом, даже когда  далеко. Но когда смех его  отзвучал – для тебя, то вокруг пустыня. И в этой пустыне Машку вдруг молния просверлила: у подруги муж умер, не старый совсем. И кольнуло веретено, припрятанное до поры: как ты можешь терпеть, Машка? Короткость жизни терпеть? Молчание твоего Матвея терпеть? Незнание про него ничего? Жизнь… без руки, без голоса, смеха без? И еще сон приснился особенный: весна, в доме с башней – потоп, а она раскрывает двери в сад, и потоп заливает ярким солнцем, и сушит…
Она набрала длинную-длинную смс: «Я нарисовала свою картинку, и тебе ее не поменять. Ты знаешь, я упряма, как тысяча чертей! Там лежит на ступеньке записка – я ее обязательно увижу, когда буду спускаться из спальни твоего дома. Ты не стал меня будить, уехал  и  оставил на лестнице записку, чтобы я тебя не теряла. Там мы слушаем в одних наушниках тишину и музыку – одну на двоих, ты мне подарил отличную музыку! И после пьяной ночи ты опять, трезвый, говоришь про Париж.  Это все есть у меня!  Ты просто  испугался своего счастья – меня, не поверил в него. Ну что ж, все страшиллы и железные дровосеки долго шли к радости и трусили  в пути ого-го как! Я тебе не скажу, как я-то боюсь!  Еще плакать буду и проситься к маме! Так что не против передышки. А там… Я буду ждать, что скажет время… Но я не хочу ждать вечно! Только… 15 секунд после смс! Попробуй,  не ответь, не позвони! Жизнь слишком коротка, чтобы разбрасываться дорогими людьми, ты не находишь? Я твой дорогой людь, ты мой дорогой людь – что мы дурью маемся? Я приеду сейчас к тебе, даже если ты ничего не ответишь! Берегись!»
Не дождалась. Не ответил. Села и поехала. «Скажу – за туалетной водой, которую оставила в ванной: жить без нее не могу, - а там пусть выгоняет», - утешала себя.
И приехала. А он открыл и обнял – сразу, как тогда.
 - Машка, как хорошо, что ты вернулась! Я бы не выжил без тебя. То есть, я уже выжил – операцию сделали, все в порядке! Но как хорошо, что ты здесь!
Она молчала, уткнувшись кулаками в его грудь и спрятав голову. И почему-то совсем не хотела ее поднимать. Все равно сейчас у нее из-за этой дурацкой дальнозоркости все поплывет перед глазами и она не увидит его сияющих глаз…
40 Сущность твоя во вселенной
Владимир Зангиев
  Все это сон. Так, во всяком случае, кажется мне. Сплю ли я или бодрствую - будто
пребываю в одном и том же сне. Он никогда не закончится. Даже когда я умру. Просто тогда
перейду в иную фазу сна. И в этом я точно уверен.
  Вот сейчас мое воображение на руинах земного сознания пылко громоздит мерцающий
женский образ. Он хрупок и есть совокупность крохотных блестящих кусочков, подобно
мозаичному панно изваян на фоне кристального неба. И это тема о тебе. Я чувствую пульс
вселенной в твоей воплотившейся сути. Но что-то весьма незримое болезненно ощущается с
твоей изнанки: бездонный провал неизведанного. Быть может это и есть Черная Дыра
Вселенной? Тревожное чувство опасности сковывает цепкими щупальцами страха мой
всполошившийся дух. Он заполошно мечется внутри существа моего наподобие курицы,
перебегающей улицу перед мчащимся автомобилем. А то вдруг кажется, что плоть неподвижностью
скована. Какое-то двойственное чувство поражения не покидает моего подсознания, подобно
рвущейся на Москву бронетанковой армаде фельдмаршала Манштейна: несокрушимой и
нескончаемой. Непонятное ощущение трагизма!
  Я опасаюсь, что вот сейчас твой несостоявшийся образ вдруг рухнет назад - внутрь твоей
неведомой изнанки, и на том месте откроется черный вход. Абсолютно черный... И я
обезумевший и обескураженный брошусь туда следом. Единственная всеобъемлющая мысль
своим всепоглощающим содержанием наполняет мое сознание. И это мысль о тебе. Но в
абсолютно черном пространстве нет ничего сущего. Там нет даже звуков. Я лечу бесконечно
и живу ощущениями мечты. Мое бесплотное тело, словно пар или проносящееся по небу
облако, пронизывает другие такие же тела и несется дальше. И нет никаких препятствий.
Тоесть, они, как бы, есть, но я вдохновенно просачиваюсь сквозь их газообразную
неустойчивость, перемешиваясь с другими бесплотными образованиями. От легкости и
невесомости переполняет обуревающая умиротворенность, растущая как лавина в горах или
прорвавшийся весенний поток на просторе.
  Может быть это и есть благодать, снизошедшая на мою трепещущую душу? Наверное я
перевоплотился: не вижу тебя, но ощущаю твое присутствие. Ты этого не знаешь, но я
живу в тебе, а ты живешь во мне и оба мы бесконечно счастливы. Может и ты вот в этот
самый миг проникаешь собой сквозь меня: я не ощущаю мгновений и, вообще,- нет ни времени
ни пространства. Только так бывает в блаженных кущах райских садов.
  Я накапливаю опыт, неограниченно свободен от пут земного бытия. Твоя умиротворенная
сущность окончательно поселилась во мне, мы суть единого всеобъемлющего. Достойно
прошедший испытание, я знаю, что в чем-то виноват и могу быть забытым открытым
пространством, могу умереть в тебе. Небытие игриво кокетничает со мною твоими
ускользающими ласками. Это мой выбор!
  Однако, чего-то так не хватает для полной материализации сна в его виртуальном
объеме. И недостаток этот - свет: насыщенный, разноцветный, мягкий. Я вобрал в себя
достаточный опыт новых отношений непознанных стихий, я становлюсь магом, которому
подвластны и естественные воплощения рождающихся в глубинах бесконечности грез.
Я - властелин сознания! Вселенная и нечто большее воплотилось во мне. Теперь я могу
во всем потакать собственному содержанию. И мне нужен свет. Свет и цвет!
            Но это уже будет вовсе не мой сон...
41 Натали
Алексей Мельников Калуга
Июльский полдень опоясывает оводами и духотой. Чахлый Оптинский бор одаривает скупыми порциями крепких смолистых отдушек. Теплый ветер бросает их на нас с Наташей с ближнего мшистого пригорка, утыканного тонюсенькими сосенками.

Ветерок сдувает с Наташиного лба легкую прядь, чтобы, поиграв с ней секунду-другую, мягко опустить на потные виски. Белесая прядь быстро напивается влагой и потяжелевшая упрятывается одним верным женским взмахом под кепку или за уши.

Передо мной снуют загорелые Наташины локти – упругие и красные, точно сицилийские апельсины. И вся она – крепкая и ладная в хрустящих башмаках молотобойца и охватившем ее покатые сильные формы синем комбинезоне, точно наэлектризованный шар, мечет  вилами в стороны щебеночную пыль вперемежку с камнями. Обходя, однако же, редкий скребок солоноватым, точно струящийся по лбу пот, путейским назиданием: мол, вошь ядреная…

«Да, эти зэчки – тоже мне… - косится на подружек старина Бореев. – Их за 101-ый тогда закидывали. Больше-то кто с кувалдой на железку пойдет». Долговязый Бореев - завзятый сплетник. Едкий и довольно вредный -  точно выкуриваемый им по пачке в день «Беломор». Учился в институте. Потом подвизался по культурной части – служил, говорят, в исполкоме. За квартиру – ушел стучать кайлом и заодно, видно, и – на своих друзей. Так – от скуки…

«Козёл», - беззлобно выдыхает Натали и, пружинисто распрямляясь, опирается на отполированный крепкими ладонями черенок тяжелых вил. Ими еще ковырять и ковырять – одну шпалу только откопали, а надо – шесть. Отрыть, расшить, вытащить и – поставить новые. Через два часа - товарняк.

«Давай, давай, Лёнька – шустрей!» - это она – мне. Колобок неугомонный. Румяная, громкая, ядреная – на Оптинском-то захудалом перегоне, точно молния шаровая с треском перекатывается. Молотит себе вилами по насыпи, и все ей нипочем. А я и так уже футболку скинул. Лямки от комбеза – по обгоревшим плечам трут. Гребу лопатой. Мокрый весь. Щебень этот чертов и духота проклятая…

Наташа бросает вилы: «Ну, харе, Лёнька – перекур». И угощает теплым компотом. Мы садимся на поваленную возле насыпи сосну, и она рассказывает, как еще в брежневские времена сделалась путейцем. С тех пор: лопаты, вилы, кувалды, костыли… А я их забивать так и не научился.

«Что серьезно?» - разочарованно глядит на меня по-детски наивным взглядом путейская мадонна, встает, и, отерев крепкие ладони о пыльные штаны, вытаскивает из кучи инструментов кувалду и костыль.

«Гляди!» – решительно придавливает его двумя пальцами к чумазой шпале Натали и взмахом молота загоняет по самую шляпку в деревянную утробу.
42 77 Семьдесят семь
Георгий Кавсехорнак
Часть I
ОН

Жизнь полна неожиданностей. Так, скорее всего, правильнее описать то, что со мной произошло. Выпали две семерки, или я их сам выбрал - уже не имеет никакого значения. То, о чем я хочу рассказать, практического отношения к этим цифрам не имеет. Но, обо все по порядку.

Мое имя – Константин. Меня назвали в честь дедушки. Живу я в Петербурге, хотя родился в Ленинграде. Мой многоквартирный дом находится на улице Стойкости. Как раньше любили шутить: «Вечером, в тишине на улице Стойкости можно услышать лай московских собак». Район мне нравится, но я бы предпочел жить на севере города, так как работаю в научно-исследовательском институте робототехники, а он как раз на севере. Приходится много времени тратить на поездки из дома на работу и обратно. С другой стороны есть время почитать и подумать. Работаю я инженером. Я одинок как баран на вершине, так же и богат, как сказал один известный автор.

Приближалась очередная годовщина первого полета человека в космос, и я решил сделать подарок своим родителям – папа у меня служил летчиком, он не был космонавтом, но считаю, что это и его праздник тоже. К сожалению, я не стал ни летчиком, ни космонавтом, но моя профессия мне тоже нравится. Что может придумать инженер в качестве подарка, как не какую-нибудь электронику. Я взял свой портфель… Да, немного о моем старом портфеле. Он у меня действительно старинный, но выглядит очень хорошо. Все механизмы работают как часы, если уместно такое сравнение. Рыжевато-коричневый, с легкими потертостями, которые его не портят, а украшают. Портфель этот достался мне от дедушки, он был доктором и всегда ходил с ним по вызовам к пациентам и в больницу на работу. Запах лекарств давно выветрился и, теперь уже мой портфель, пахнет только натуральной телячьей кожей. В нем я ношу рабочие документы, блокнот, записную книжку и книгу, которую читаю в продолжительных поездках на работу и обратно. Личные документы, деньги и кредитные карты я предпочитаю носить во внутреннем кармане пиджака. И вот, с портфелем в руке, я направился в универмаг «Кировский».

Мне по душе та внутренняя атмосфера, которой пропитан старый универмаг, несмотря на то, что недавно он был реконструирован и изнутри уже совсем не похож на тот универмаг, который я помнил с детства. Здание универмага чуть более чем через десять лет отметит юбилей – столетие. Оно сохранило свои черты, хотя теперь украшено яркими разноцветными вывесками. Если бы я был архитектором или реставратором, я бы покрасил его целиком в темно-зеленый цвет, в тон с величественными Нарвскими триумфальными воротами, созданными в честь победы русской армии над Наполеоном. Когда-то, очень давно, универмаг «Кировский» носил название «Московско-Нарвский». Серые, местами обшарпанные стены и яркие вывески мешают понять, что это пример старой советской архитектуры, и пример красивый.

Я прибыл на станцию метро и вышел на улицу. Передо мной предстали триумфальные ворота, которыми я не перестаю восхищаться. После реставрации ворота приобрели тот самый зеленый цвет, который и предполагал первый архитектор. Интересно, что внутри находятся помещения и винтовые лестницы. Почти два века назад там размещались казармы караульной службы Нарвской заставы. За воротами находилась цель моей поездки – универмаг.

Я вошел внутрь и направился в магазин электронной техники. По пути обдумывал, какой подарок купить – электронную фоторамку или новый электрический чайник. Все-таки фоторамка это правильное решение, размышлял я. Уже представлял, как запишу туда свои фотографии и родителей, и буду с улыбкой наблюдать за реакцией родственников. Моим размышлениям помешали – меня остановил охранник. «С этим в магазин нельзя», – сказал он, указывая на портфель. Я бы на месте своего портфеля обиделся, но он только покачался в моей руке. Охранник жестом показал мне, где находятся камеры хранения. Я и так это прекрасно знал, но не помню, чтобы меня не пропускали с портфелем в магазины. Спорить мне не хотелось, и я направился к камерам хранения.

Нашел несколько свободных ячеек, их выдавали открытые нараспашку дверцы. Я подумал, что лучше выбрать камеру с запоминающимся номером. Вдруг я потеряю ключ, а со мной это вполне могло произойти. Я конечно очень близок к точным наукам, но рассеянность мне не чужда. Мои родители иногда шутили, что я родился на улице Бассейной (совсем как тот рассеянный из всем известного стихотворения), хорошо, что живу на другой улице. Эта шутка была кстати, когда я, например, забывал взять зонт в непогоду и приходил в гости вымокший до нитки или мама замечала на мне носки разных цветов – черный, темно-синий. Я посмотрел на номера свободных ячеек – «1», «3», «77», прямо как тройка-семерка-туз. Хорошо, что нет «дамы пик», подумал я и выбрал номер семьдесят семь. Положил внутрь ячейки портфель, зачем-то погладив его, проверил надежность замка и дверцы, захлопнул ее и вытащил ключ. А дама появилась в моей жизни, но не «пик» и не сразу.

С несвойственной мне педантичностью, я стал выбирать фоторамку. Советовался с продавцом-консультантом, расспрашивал про технические характеристики и выбрал самую, на мой взгляд, достойную модель. С большим экраном, хорошими углами обзора и прекрасной цветностью. Предположил, что родителям понравится. Пошел к кассам оплачивать покупку. Расплатился, положил подарок в пакет и пошел к выходу. Я, кажется, упоминал, что слегка рассеян… Только на выходе из универмага, я почувствовал неудобство в ходьбе. Я достал из кармана брюк небольшой ключ с массивным брелоком. Надпись «77» смотрела на меня.

Как я мог забыть о своем портфеле? Я поспешил назад. Открыл ключом ячейку и замер. В шкафчике номер «77» лежала женская красная сумочка, больше похожая на те, с которыми сейчас ходят интеллигентные старушки. Портфеля в ячейке не было. Ничего не понимая, я стал оглядываться по сторонам, взял сумочку, заглянул в самую глубь шкафчика, но знал, что ничего не обнаружу, портфель большой и вряд ли он смог бы спрятался за дамской сумочкой. Тогда, позабыв про сумку, я стал искать людей с моим портфелем. И заметил одного господина на выходе, вдалеке от меня, с чем-то похожим на портфель. Я рванул за ним.

Господин спешил и не оглядывался. Солидного вида мужчина в плаще и в шляпе. Я догнал его только на улице. Без церемоний повернул его к себе, схватил за руку, в которой действительно был портфель, но не мой. «Что вы себе позволяете?!» – возмутился мужчина. Я извинился за недоразумение и расстроенный поехал домой. Мне был очень дорог сам портфель, все-таки от дедушки достался. И только дома я обнаружил в пакете фоторамку в фирменной коробке и красную дамскую сумочку, а еще мне что-то мешало в кармане, это был все тот же ключ с номерком, на котором красовались две одинаковые цифры.

Я ругал себя за то, что не обратился к охранникам или в администрацию универмага, они-то должны были знать, куда сдавать найденные вещи. Хотя это все моя рассеянность. Я решил, что обязательно найду даму, которая потеряла эту сумку. Чтобы хоть что-то узнать о владелице, мне надо посмотреть, что находится внутри, рассуждал я с мужской логикой. Сумочка на вид была новой, но фасон выдавал престарелую хозяйку, так как такие носили девушки времен оглушительных успехов фильмов с Надеждой Румянцевой в главной роли. Об этом я узнал из тех фильмов. Немного помедлив, я раскрыл простую застежку и открыл сумочку.

То, что я увидел внутри, меня не просто озадачило, а ввело в ступор. С широко раскрытыми глазами я выкладывал предметы на стол. Красная пудреница с зеркальцем, губная помада, какие-то квитанции, карточка из плотной бумаги. Все было обычно, если бы не надписи на предметах и даты на квитанциях и карточке. На пудренице с тыльной стороны было написано «Сделано в СССР», на помаде то же самое, мелкими буквами. Квитанции и карточка были датированы 1961 годом. Я нашел также пару конфет «Мишка на Севере». И все это выглядело как новое, а конфеты благоухали ароматом детства. Из кармашка сумочки торчал уголок бумаги. Я вытащил его и чуть не упал в обморок. От руки, красивым почерком, было написано «Константину». Я развернул листок, руки дрожали. Красивый женский почерк меня немного успокоил.
«Здравствуйте, Константин Георгиевич.
Спасибо Вам за письмо. Ваше письмо я нахожу очень интересным, необычным.
Вероятно, Вы не знаете, кто я, но поверьте, Вы мне уже писали.
Константин Георгиевич, я сама не понимаю, как это получается.
Позвольте рассказать Вам о себе.
Меня зовут Елизавета Петровна Романова. Я работаю на фабрике имени Надежды Константиновны Крупской. Вы пишите, что у Вас, эта фабрика тоже работает. Давеча я пошла в универмаг имени Сергея Мироновича Кирова, хотела купить что-нибудь для мамы. Положила в ячейку сохранения №77 свою сумочку, а нашла там Ваш портфель. Не подумайте, я бы сразу отнесла его в Стол находок, но увидела записку со своим именем и прочла ее. Сначала я испугалась, но Вы мне сразу написали, что не надо бояться.
Спасибо Вам за рассказ о нашем городе, мне очень интересно читать. Напишите еще, пожалуйста, про город, я никому не скажу. А еще, Константин Георгиевич напишите, пожалуйста, побольше о себе. Ваша карточка мне очень понравилась, такие необыкновенные яркие цвета, вы очень красивый мужчина. Но, как Вы и просили, я ее сразу сожгла.
По Вашей просьбе присылаю Вам свою фотокарточку. Буду ждать письма.
С уважением,
Елизавета Петровна».

Я вытер пот со лба. С фотографии на меня смотрела красивая девушка с зелеными глазами. На обороте тем же красивым почерком было выведено «Будущему Константину от Елизаветы». Лицо мне показалось очень знакомым.
На негнущихся ногах я направился на кухню и выпил стакан холодной воды из-под крана. Мысли путались. Что делать сначала – бежать в фотоателье, делать фотографию или быстрее написать ответ на письмо, хотя какой это будет ответ? Это и будет первое письмо, и оно должно быть «очень интересным, необычным». Главное, не говорить Лизе (почему уже просто Лизе?), что фабрика Крупской сейчас принадлежит норвежской компании, а Ленинград теперь Санкт-Петербург, и СССР больше нет. Я еще раз прочитал письмо и сел писать своё.

Часть II
ОНА

Для меня 1961 года стал самым замечательным годом.

Родители меня назвали Елизаветой. Папа погиб в войну, и меня растила мама. Она меня ласково называет Лизонька. Мама утверждает, что я сладкоежка, наверное, поэтому я с удовольствием работаю на конфетной фабрике, укладчицей. Слежу, чтобы в коробках было столько конфет, сколько надо, и если не хватает, докладываю.

Недавно мы с подружками посмотрели новый фильм - «Девчата». Очень понравилась мне Тося (роль Надежды Румянцевой), девушка очень веселая, но с неоднозначным характером, хотя такая забавная. Мои подруги влюбились в героя Николая Рыбникова – Илью. Почему-то сразу захотелось туда, где снег мягкий и мороз. Закутаться в пуховой платок и дышать свежим воздухом, выпуская клубы пара.

Сейчас все мои подруги следуют одной моде – надевают на себя узкие свитера и юбки, я от них не отстаю. Купила себе туфли, но надеваю их редко, они на тонких каблуках, которые странно называются - шпильки. Один раз я чуть не застряла этой шпилькой на эскалаторе метро, еле ногу с туфлей вытащила. После этого случая я надеваю модные туфли только по праздникам, если не надо далеко идти. Мама, зная, как я люблю модные вещи, мне на День Рождения подарила красивую сумочку красного цвета, а после очередной зарплаты я побежала в магазин покупать новые помаду и пудреницу в цвет моей сумочки. Я очень люблю красный цвет. Но свою уже любимую сумочку чуть не потеряла.

Я пошла в универмаг, чтобы посмотреть, что нового появилось на наших советских прилавках. Решила сдать сумочку в ячейку сохранения и погулять по универмагу налегке. Выбрала номер «77», не знаю почему, закрыла ячейку и взяла ключик с медальоном, на котором было выдавлено «77». Тогда я еще не знала, что ключ этот останется со мной навсегда. Я долго ходила, смотрела на интересные товары. Купила своих любимых конфет. А когда открыла ячейку, чуть не подавилась конфетой, обнаружив вместо своей сумочки мужской портфель. Взяла портфель и закрыла ячейку, чтобы рассказать милиционеру о случившемся и сохранить улики, – я читала много детективных историй, и настоящий сыщик сделал бы именно так.

Портфель был очень солидный, но выглядел ветхо. Я подумала, что он может принадлежать какому-нибудь старичку-академику. Когда я взяла его в руки, то что-то почувствовала. Нет, не тяжесть, даже наоборот, какую-то легкость и особенный аромат кожи. Я рассудила – надо отнести его в Стол находок тут же в универмаге, в надежде найти там свою сумочку. А если ее там нет, уже обратиться за помощью к милиционеру. Пока разглядывала находку, заметила, что из портфеля виднеется какая-то белоснежно белая бумага, на уголке которой написано мое имя. Прочитав письмо, я узнала владельца портфеля – Константина. Для меня это было наше первое свидание.

Письмо было очень интересным и необычным. В конце письма, тогда совсем неизвестный мне Константин Георгиевич просил положить его портфель обратно, подождать, когда моя сумочка окажется в ячейке и, при желании, написать ему ответ и также «отправить» в своей сумочке ему. Я подумала: «Почему бы и нет», – и сделала, как просил меня Константин, тем более, что я очень хотела получить свою красную сумочку обратно. Кроме письма, очень захотелось показать Константину свою фотографию, одну из немногих цветных, которые у меня были. Я там получилась очень милой. С Константином у нас завязалась очень интересная переписка. Он писал мне красивые письма, я отвечала ему и все больше ощущала теплое чувство к человеку, которого никогда не видела и, наверное, никогда не увижу.

12 апреля Юрий Алексеевич Гагарин полетел на ракете «Восток» в космос. Весь советский народ ликовал. Мы с мамой пошли к соседям смотреть телевизионную трансляцию. У соседей был телеприемник «Рекорд А», и они пригласили нас посмотреть программу про первый полет в космос. Показали Гагарина, сказали, что он облетел вокруг Земли и выдержал полет, который длился ровно 108 минут. Все улыбались и радовались. Народ выходил на улицы. Все поздравляли друг друга. У многих в руках были красные флажки. Был настоящий праздник! Это было второе по значимости событие в моей жизни. Странное знакомство с Константином занимало первое место.

Наша переписка с Константином превращалась в необыкновенный роман. Я была счастлива. Долго улыбалась, читая его письма, вот одно из них:
«Милая Лиза,
Мне так приятно снова писать тебе. Даже приятно просто думать о тебе и любоваться твоими фотографиями. Меня переполняют чувства, и хочется писать тебе стихи. Но я, к сожалению, не умею.
Лиза, ты писала, что тебе нравятся поэты Серебряного века. Я тоже нахожу этот период в русской литературе очень интересным. Они писали стихи, которые хочется перечитывать снова и снова. Я тоже считаю Блока великим поэтом.
Ты спрашиваешь меня, что я делаю на работе. Я инженер, но сейчас инженеры это уже не просто мыслители, стоящие за кульманами, с рулонами ватмана, постоянно вычерчивающие чертежи. Инженеры работают на специальных машинах, чертят на экранах, похожих на телевизионные, а готовые чертежи печатает другая большая машина. Эти машины очень помогают в работе и ускоряют ее.
Ты счастливая. Ты видела, как первым Юрий Алексеевич Гагарин покинул Землю и полетел в космос. И это действительно Событие, с большой буквы, для всего человечества. Сейчас полеты в космос это обыденное явление, и вокруг нашей Земли вращается огромное количество спутников, космических кораблей и даже орбитальная станция с космонавтами. Люди больше не придают особого значения полетам в космос. Можно купить путевку в космос, но это довольно дорого.
Мои папа и мама знают о тебе. Приглашают нас в гости, чтобы познакомиться. Но не могу же я им сказать, что это невозможно, потому что ты из другого времени.
Глупо, конечно, что мы общаемся только вот так - письмами. Да, мы далеко друг от друга, дальше, чем кто-либо может себе представить, но я верю, что сердца наши рядом.
Крепко целую. Всегда твой,
Константин».

Мы писали друг другу обо всем, делились мыслями, ожиданиями, надеждами. Наши жизни переплелись в наших письмах. Я уже не знала человека ближе, чем Константин. Конечно, маме я все рассказала, или почти все. Она считала, что это просто интеллигентный поклонник из другого города. Наверное, думала, что из Москвы. Константин всегда понимал меня и рассказывал много интересного, цитировал мне стихи, ухаживал за мной, дарил цветы, мои любимые белые фиалки, которые даже не мялись в портфеле. Константин был очень привлекательным и мне был очень дорог.

Часть III
ОНИ

Константин и Елизавета полюбили друг друга. Для настоящей любви достаточно и мгновения. К сожалению, окно сквозь время закрылось ровно через 108 дней. И как они не старались, каждый вынимал только свои собственные вещи из ячеек с номерами «77», и в последний раз он остался со своим портфелем, а она с красной сумочкой.

На Волковском кладбище был похоронен дедушка Константина. Внук посетил могилу дедушки, возложил цветы и пошел гулять по Литераторским мосткам. В задумчивости, Константин бродил среди памятников полуторавековой давности. Вспомнил стихотворение Блока «Твое лицо мне так знакомо». Это стихотворение очень нравилось Елизавете. Затем вышел к новой части кладбища, где захоронения датировались не позднее, чем двадцатью годами. Он не просто ходил, он искал определенную могилу. В руках Константин держал белые фиалки.

Сколько он так бродил, неизвестно, но он нашел, то, что искал.
Опустившись на одно колено, он дотронулся до гранитного памятника, на котором была высечена надпись «Елизавета Петровна Романова» и отрывок из того самого стихотворения Александра Блока:
«…Но за вечерним перезвоном
Твой милый голос затихал...
Еще мгновенье - нет ответа,
Платок мелькает за рекой...
Но знаю горестно, что где-то
Еще увидимся с тобой».

Константин положил букет фиалок на могилу, погладил старый портфель, в котором теперь хранил все письма от Елизаветы Петровны – своей Лизы. Он уже направлялся домой, как на выходе с кладбища чуть было не столкнулся с девушкой. Она посмотрела на него. Константин только мельком взглянул, извинился и направился дальше к выходу. Уже дома он вспомнил лицо девушки, с которой столкнулся, и поразился ее сходству с Лизой, зеленые глаза, волосы, форма губ. Константин вынул фотографию Лизы и задумался. Раздался звонок в дверь.

На пороге стояла та самая девушка. Она спросила, смущаясь: «Здравствуйте, Константин Георгиевич. Меня зовут Елизавета. Елизавета Романова. Это вам велела передать моя бабушка». И девушка протянула ему сверток, в котором лежали письма и фотографии Константина, ключ с медальоном, на котором были отчеканены две одинаковые цифры – «77». Константин не знал, что ответить, и от неожиданности заговорил стихами Блока:
«Твое лицо мне так знакомо,
Как будто ты жила со мной.
В гостях, на улице и дома
Я вижу тонкий профиль твой…»
43 Дочь колдуна. Часть первая
Ирина Кашаева
"Вот и ещё один день прожит. К смерти ближе" - грустно произнёс хозяин дома, Тимофей Харитонович, задумчиво всматриваясь в багровый закат.

"Не говори так, Тимоша, не надо. Мы поклялись с тобой умереть в один день, когда нам будет не меньше 85 лет, помнишь?" - возразила Роза Борисовна, его жена, мягко положив свою руку на его плечо.

"Помню, Розонька, как не помнить... В тот день мы с тобой едва не погибли. Но, Бог не выдаст - свинья не съест. Вот уже 82 года нам - ан живём! Правда, глаза уж не те, но Розу, жену свою вижу, а больше мне ничего и никого не надо."

Роза Борисовна, высокая и стройная, была на удивленье смуглой. Её с поволокой чёрные очи (именно очи, а не глаза!), печально смотрели на нас из-под пышных тёмных ресниц. Её благородный профиль, тонкий, с лёгкой горбинкой, нос, маленький рот указывали на весьма не крестьянское происхождение. Тимофей же Харитонович - тот нет, наоборот: невысококого роста да ладно скроен. Кряжистый мужичок такой, из тех, кто крепко держится за землю-кормилицу, до последнего, смертного часа держится.

На стене в старинной резной раме висит весма интересный портрет: тонкая, как струна цыганочка и невысокий плотный паренёк, белобрысый да сероглазый. А цыганка эта на потрете из той редкой породы женщин, которых увидев единожды, мельком, не забывают потом всю жизнь. Чёрные печальные глаза её распахнуты, и в их бархатной, далёкой-далёкой глубине затаилась улыбка. Смоляная коса тяжёлым грузом лежит на округлом её плечике. Лёгкий и тонкий стан девушки легко и почти невесомо обтягивает весьма яркое, видимо, платье... Парень рядом с нею ей совсем не пара...

"Кто она?" - спрашиваю я, не сумев сдержать любопытство.

"Это мы с Розонькой. Только-только святой-то венец приняли и щёлкнул нас фотограф. Немолод он уже был, рыжая шельма, а глаза вовсю лупил на жену мою. Еле я тогда сдержал себя... А он мне: привыкай, мол, мил человек, раз жена твоя красоты редкой!

"Расскажите, а как вы познакомились. Пожалуйста", - робко попросил я. Супруги улыбнулись, переглянувшись.

"Обычно познакомились. Лет десять мне тогда было. Село наше, зелёное и приветливое, приглянулось цыганскому табору. Оно и понятно - река рядом, воздух. Хотя, одним воздухом-то сыт не будешь. Однако, не видел я, чтобы цыгане по дворам у нас милостыню выпрашивали. Как-то послала меня мамка к бабушке за куском мыла. Когда бежал обратно с мылом за пазухой, наткнулся на кучу-малу посередине улицы. Ребятня с криками: "Бей её! За косу дери! Лупи цыганку! У-у, ведьма! Всыпем ей, как следует!" - нещадно ногами избивали маленькую черноволосую девчушку. Я вытащил её из кучи, с трудом разогнав мальчишек... Девочка дрожала, как осиновый лист и так горько плакала, что я и сам заплакал с нею вместе... Платье её было порвано в нескольких местах, личико грязное, зарёванное, из разбитого носа текла кровь. Не задумываясь о последствиях, я крепко схватил малышку за руку и привёл домой. Мама была шокирована тем, что я приволок в дом цыганку и всё же... Мама, добрая моя мама! Она искупала девчушку, выстирала, высушила и зашила её одежду, причесала её.

"Никто тебя здесь не обидит, не бойся. Зовут-то тебя как?" - спросила мама девочку.

"Роза", - отвечает малышка, смущённо прячась за мою спину. Мы - мама и я - сели за стол обедать. Роза, как ни упрашивали мы её, отказалась. Маленьким диким зверьком девчушка забилась в угол. Или она нас так боялась или переживала заново недавнее избиение. Перекусив наспех, я взял малышку за руку и отвёл её в табор. Навстречу нам вышел мужичина цыганской национальности столь грозного вида, что я оробел крепко.

"Роза, дочка! Что с тобой сделал этот недоносок? Да ты в синяках вся... Что ты сотворил с ребёнком? Говори! Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?" - цыган, почернев от гнева, шёл на меня с кнутом. Я растерялся, одеревеневший язык присох к нёбу. От страха быть битым кнутом я едва не наделал в штаны.

"Микола, Сандро! Вы где шляетесь, сукины дети?! Живо сюда! Недоноска этого догола раздеть! Пороть его, пороть! Он Розу изуродовал! Живого места нет на девке!" - ревел диким вепрем страшный цыган. Подскочили двое молодых парней той же национальности, свалив меня на землю пинками. Со страшным криком Роза бросилась отцу в ноги.

"Батюшка! Не трогай его, батюшка, милый! Он спас меня! Я в яму глубокую упала, мальчик этот вытащил меня оттуда! Батюшка, прошу!" - отчаянно кричала Роза.

"Хм. В яму? В какую такую яму ты свалилась, сукина дочь? Тебе запрещено далеко уходить от табора! Ты наказана. Ступай. - смягчился старик. - А ты, парень, шёл бы отсюда, пока я не передумал и не ввалил тебе двадцать пять горячих!" - цыган недовольно взирал на меня, и белки его глаз грозно вращались. Вот тут я и дал дёру! Примчавшись домой, я ничегошеньки не рассказал матери...

Жизнь идёт своим чередом, мне уже 17 лет. Мама отправила меня в город, работать. Живу я у дяди - брата покойного отца - и работаю с ним же, сапожничаю в его мастерской. Я был очень горд тем, что работаю. Хотя работа не ахти какая, ан всё же помощь матери. Но не всегда всё хорошо да ровно бывает. Мамка захворала да слегла. Она буквально таяла на глазах... Что с ней, про то не ведал даже наш деревенский фельдшер. Осмотрев больную и стараясь не смотреть мне в глаза, он безнадёжно разводил руками... Жена дяди, Марья, посоветовала мне тайком сходить к колдуну Борису. Мол, он хоть и цыган да неприветлив к нашему брату, да всё может.

"Марфа слегла намедни. Трупом лежала. Пошли с поклоном к колдуну. Так он в три дня исцелил болезную. Как новая стала! Иди, Тимофей, не трать время впустую".

Дом колдуна обнесён каменным забором снаружи, за забором тем целая свора собак. Заглянув через забор, заприметил я во дворе девушку в цыганском платье, моих лет примерно. Собаки, ласкаясь к ней, лежали у её ног.

"Эй! Подойди, очень надо!" - несмело крикнул я ей. Цыганка подняла голову, что-то сказав собакам, и подошла к забору. Она была очень красива.

"Мне колдун крепко нужен. Мамка тяжело болеет..." - говорю девушке, но она меня внезапно прерывает.

"Тимофей? Помнишь, как от мальчишек меня спас? Это же я..."

"Роза? Я вспоминал тебя, правда. Думал, больше никогда не свидимся. Так ты дочь колдуна?"

Роза смущённо поправила волосы.

"Я тоже тебя вспоминала. Ведь если б ты тогда не спас меня... Батюшка не пережил бы... Кроме меня у него никого нет" - краснея, ответила девушка.

"Роза! Дочка! С кем ты там?" - пожилой седовласый цыган подошёл к нам.

"Батюшка, вот этот парень спас меня тогда, помнишь?" - смущённо сказала Роза отцу, указывая на меня глазами.

"Помню, дочка. Как такое забудешь... Сейчас, чувствую, за должочком пожаловал, мил человек?"

"Что вы, какой должочек... Мамка тяжело хворает... Помогите... Прошу..." - растерянно отвечаю я.

"Это и есть должок. Ты Розоньку мою спас, радость мою и смысл всей моей жизни. Помогу я тебе, сынок. Сегодня же и поедем к болящей".

Вечерняя заря раскинула шлейф своего розового платья по темнеющему уже небу, когда мы с дядей Борисом - я назвал про себя так отца Розы - подошли к ветхой избёнке моей матери. Тётка Дарья, наша соседка, показалась на пороге, услышав стук в оконце. По её бледному грустному лицу я понял: дела плохи. Соседка посторонилась, пропустив нас в тёмные сенцы.

Войдя в комнату, я обомлел... Мама лежала на кровати, глаза её были закрыты. Последний лучик солнца лёг на её измождённое, восковой желтизны лицо, как будто прощался с ней...

"Вон все отсюда. Сынок, нужна чёрная овца, ни разу не приносившая ягнят. Найди и приведи сейчас же"

Чёрная овца нашлась в хозяйстве тётки Дарьи и была доставлена мной на верёвке. Взопревший и уставший колдун забрал животинку в дом, приказав мне ждать снаружи. Через полчаса он вышел.

"Парень, овцу необходимо зарезать немедля. Кровь собрать. Мясо отдать собакам. Никого трое суток не впускать в дом, ни с кем не разговаривать, что бы не произошло".

Я зарезал бедную животину, собрав кровь в ведро. Кровью этой дядя Борис сделал круг вокруг нашего дома. Мясо я разрубил и отдал собакам. После этого колдун молча ушёл. Как и на чём он добирался домой в город, я не знаю...

Эти страшные трое суток я почти не сомкнул глаз. Сидел возле мамы, она бредила, металась, звала меня... Помня строгий наказ дяди Бориса, я не отвечал на её зов. В окна постоянно стучались. В дверь стучали так сильно, что она едва уцелела на петлях. Кричала женщина:

"Тимоха, открой! Это я, тётка Рая! Открой, родимай! Худо мне, дай водицы!"

Я молчал.

"Тимоха, пожар у вас! Сарай горит! Открывай, сынок! Это же я, тётка Рая!"

Я молчал... Мама металась. Тётка Рая металась за окнами, билась в каждое окошко и в дверь тоже... По истечении третьих суток, ближе к утру, мамка попросила пить. Я подал ей воды и заметил: взгляд у неё стал ясным. И я заснул прямо на полу, подле её кровати...

Наутро меня разбудил крик тётки Дарьи и стук в окно. Разговаривать мне уже можно было, я вышел на крылец и... Ужас... Метрах в 10 от нашего дома, напротив, на дереве в петле, висела тётка Рая, мамина родная сестра... Это она ломилась к нам в дом все трое суток... А мама, моя милая мама, пошла на поправку. Она вставать стала, появился аппетит, я выводил её на улицу... Тётку Раю хоронить я не пошёл, сам понимаешь.

Когда мама окончательно выздоровела, я вернулся в город. Первым делом нанёс визит старому колдуну и его милой дочери. Денег за работу старик не взял. Хозяева угостили меня обедом, ну а потом... Потом Роза вышла меня проводить. При лунном свете она казалась ещё краше: огромные чёрные глаза, милый носик, пухлый алый ротик. Она была так близко, рядом, что я не сдержал себя... Прижал к себе девушку и легонько коснулся её губ. Нет, она не отслонилась от меня, губы её откликнулись на мой поцелуй...

"Роза... милая... я люблю тебя! Давай поженимся, Роза..." - я сам не понимал, что говорю...

"Тимоша... я согласна. Как скажет батюшка. Приходи к нам завтра: 22 июня, воскресенье. Я пирожки состряпаю. Приходи... мне никто не нужен, кроме тебя".

Я летел домой, как на крыльях. Роза! Моя Роза сама меня пригласила! Я самый счастливый сегодня... А завтра, завтра она станет моей невестой! Роза!

22 июня 1941 года, в 4 часа утра немецкие самолёты, напав на нашу страну, начали бомбить наш родной Киев, где жил я и где жила Роза... Вокруг грохот и людские крики. Дома полыхали, рушились, как карточные домики. Небо гудело сотнями страшных железных птиц с чёрными крестами на крыльях. Наш дом уцелел. Всюду паника, столпотворение, слёзы, крики. Полуодетые люди выбегали на улицу...

Я бежал к дому старого колдуна, и в моей голове билась одна единственная мысль: только бы они были живы... Их дом был полностью разрушен... Какие-то люди в форме разбирали завалы, и я бросился им помогать... Розу нашли сразу, она была жива. Нет, она не плакала, казалось, она онемела... Вскоре нашли её старого отца с разбитою головой. Девушка не кинулась оплакивать его тело, она молчала и смотрела, как будто это произошло не с ней, не с её отцом... Я попрощался с дядей Борисом и подошёл к Розе.

"Пойдём, милая, тебе не надо здесь быть. Пойдём".

Она так же молча сидела, глядя на всё происходящее. Взяв Розу на руки, я унёс её с того страшного места, которое было её домом. Бомбардировки города продолжались. Мы - Роза и я - жили у меня, то есть у моего дяди. Она всё так же молчала. Однажды дядя сказал следующее:

"Тимошка, я не супротив твоей невесты. Дело в другом: люди говорят, что фашисты - от людей наслышан - возьмут скоро Киев. Говорят, расстреливают они евреев да и цыган тоже не жалуют. Невеста твоя - цыганка. Что скрываем её, всю семью мою расстрелять могут. Уходите. И не обессудь, сынок".

Наутро, забрав мою старенькую маму, мы с Розонькой сели в поезд и отправились к дальним родичам отца, в Пензенскую область. Немцы бомбили состав, в котором мы ехали, и я услышал, как Роза, молчавшая до этого, молится Пресвятой Богородице, упав на колени в душном вагоне... Вне себя от радости и забыв про бомбёжку, я бросился к ней... Она плакала, впервые, с того страшного дня плакала... Не знаю, сколько времени я простоял рядом с ней на коленях, читая молитву... Обессиленная слезами, моя милая упала мне на грудь. Я осторожно поднял её с колен и усадил на лавку.

"Тимоша, обещай мне, что мы не погибнем... Не сегодня, не сейчас, пожалуйста! Я не хочу умирать! Поклянись, слышишь?" - плакала Роза, и слёзы её смешались с моими слезами...

"Клянусь тебе, мы останемся живы и умрём в один день и в один час, когда нам будет не меньше 85 лет... Ты родишь мне сына и дочку..."

Роза тихонько всхлипывала на моей груди, а я целовал её мокрые солёные щёки.

Тем временем бомбёжка прекратилась, поезд, сердито и испуганно громыхая, катился дальше. До цели нашего путешествия мы добрались вполне сносно. Бомбёжки были ещё, но не такие сильные... Здесь, в тихой, красивой деревушке, в каким-то чудом чудесным уцелевшей церкви, старенький священник обвенчал нас. Был даже фотограф, щёлкнувший нас на память... Потом, само собой, работница сельсовета расписала нас официально. Через три дня после свадьбы мне пришла повестка на фронт. Видишь ли, незадолго до свадьбы я был в военкомате и, прибавив себе год, просился на фронт...

"Не пущу! Сначала - батюшку, теперь - тебя... Не пущу, не отдам..." - рыдала Роза, бросаясь на землю и хватая меня за ноги...

"Милая, не надо... Я вернусь, обещаю, любимая моя... Вернусь, Роза, клянусь... Ты жди. Я люблю тебя, и пуля меня не возьмёт..."

Жена внезапно перестала плакать, поднялась с земли. Она сняла с шеи крестик и, надев его на меня, сказала:

"Этот крест спас меня во время бомбёжки поезда и когда немцы бомбили Киев, я выжила. Ты не погибнешь. Вернёшься ко мне. Разбей проклятого фашиста и возвращайся ко мне. Люблю и жду тебя." - И поцеловала меня на прощанье. Её оторвала, оттеснила от меня толпа провожающих, но её платочек долго мелькал ещё среди всей этой толпы...

Я писал ей как мог часто. Война, сам понимаешь... Смерть, кровь, крики... За мной смерть по пятам ходила и сожрала многих моих друзей... А я был лишь легко ранен в руку... Думаю, крестик Розы спас меня... Победу я встретил в Берлине. Очистив землю от фашистской скверны, вернулся домой. Роза, милая моя Роза! Она в саду развешивала бельё...

"Тимоша? Мама, наш Тимоша вернулся! Живой! Слава тебе, Господи! Не чаяли дождаться! Мама, мама!" - повторяла она сквозь слёзы и бесконечно целовала мои небритые щёки...

Конец первой части.
44 Дочь колдуна. Часть вторая
Ирина Кашаева
                  
Ночь, бархатная, звёздная ночь распахнула нам свои объятья. Роза Борисовна, помешивая ложечкой остывший чай, задумчиво слушала рассказ мужа. Машинально отхлебнув из чашки, хозяйка спохватилась.

"Ай, простыл совсем. Простите, дорогие мои, холодным чаем потчую. Сейчас свеженький чаёк будет."

"Так что же было дальше, дядя Тимофей? Когда вы с войны вернулись?" - не удержавшись, спрашиваю старика. Роза Борисовна тем временем, включив электрический самовар, с улыбкой присела на своё место.

"Петруша, притомили мы тебя. Отдыхать-то когда будешь? Второй час ночи" - промолвил Тимофей Харитонович.

"Успею ещё, в поезде высплюсь. Расскажите, как вы жили после войны".

"Да и правда, Тимоша. Уважь человека, расскажи" - вступилась за меня Роза Борисовна, разливая золотисто-душистый дымящийся чай по чашкам.

"Розонька, присядь, родная. Устала ведь за день, ног не чувствуешь. Ведь не молоденькие мы уже" - Тимофей Харитонович ласково погладил сухонькую руку жены.

"Ничего, мне в радость это, - улыбнулась хозяйка. - Лучше уважь Петрушу рассказом".

"Что ж... Вернулся я с той страшной войны к моей милой Розе... Уж они с матушкой расстарались, выставив на стол всевозможные домашние разносолы... Потекла размеренная деревенская жизнь. Я работал в колхозе заведующим фермой, а Роза... Не захотела она сидеть дома, её пригласили в детский садик воспитателем. Розонька деток дюже любила, они платили ей тем же. Очень мы хотели своих ребятишек тогда... Мечтал я, как Розонька, смущаясь и краснея, шепнёт мне, что ждёт ребёнка... Но... время шло... Роза день ото дня становилась печальнее. Иногда я видел её опухшее от слёз личико. Нет, не подумай, я никогда не упрекал её этим. На всё ведь воля Господня... И всё же тайком она плакала...

Однажды, поздним вечером кто-то постучал к нам в оконце. Выхожу - старушка одна пришла, баба Валя. Мелкий осенний дождик, ветер, старушка дрожит вся и жалобно так просит Розу позвать, нужна мол очень.

Роза вышла к старушке и, быстро собравшись, ушла с ней... Домой она вернулась на рассвете. Молча положив на кровать какой-то орущий свёрток, прижалась к моей груди и горько, обречённо разрыдалась...

"Милая, не надо... Ну что с тобой? Не надо, Розонька..." - не заметил, как сам заплакал вместе с нею. Роза развернула осторожно свёрток, а там...там... Младенец, живой, розовый такой карапуз, ножонками сучит... Родился только видать, пуповина ниткой суровой перетянута, махонькое тельце в крови...

"Тимоша, Инга бабы Валина родила... Я роды приняла, да вот... Не нужен парнишка ей... Я взяла его к нам, Тимоша, не спросясь тебя... Прости..."

"Я когда пришла с бабой Валей к ним, Инга, внучка её, семнадцати лет, рожает. - Роза Борисовна, мягко взяв инициативу в свои руки, продолжила рассказ мужа. - Я испугалась, ни разу роды принимать не приходилось. Ору им: за фельдшером бегите! А баба Валя мне: мол, не нужно нам дитё! Ты бесплодная, примешь дитё - бери его себе. И ни гу-гу ни одной живой душе! А то Ингу замуж никто не возьмёт! И нам хорошо и ты не в накладе... Что тут поделать? Инга кричит, я молюсь Богородице, Заступнице нашей, прошу пощадить роженицу... Бедняжка кричит благим матом, сжалась в трясущийся комок вся... Баба Валя молится в святом углу, упав на колени...

"Батюшка! - взмолилась я не своим голосом. - Батюшка, милый, помоги ей! Помоги младенчику, батюшка! Помоги, прошу!"

Дверь распахнулась настежь и... Вошёл мой покойный отец... Тяжеленько ступая по полу, батюшка подошёл к роженице. Он положил ладонь на её огромный, дышащий живот... Не знаю, сколько времени он так стоял. Инга кричала, я, встав у изголовья роженицы, вытирала пот с её лба... Вдруг...

"Уааааа..." - закричал младенец... Я, взяв его на руки, перерезала и перевязала пуповинку...Глядь - а батюшки-то и след простыл... Завернув мальчонку в предоставленное бабой Валей тряпьё, я быстрёхонько поспешила домой..."

"Вот ведь как бывает, сынок... Поселилась в нашем доме великая радость. Ванюшкой звать, Иваном Тимофеевичем величать. Хороший, крепкий мальчишка, ласковый да добрый. Розонька моя расцвела, как цветок  какой  небывалый. Уж какая добрая мать из неё получилась... Одна проблема: Инга, та что родила парня, круги вокруг дома зачала нарезать... Что тут делать? Говорили мы с Ингой, а она - своё... Мол, одумалась я, верните мне сына. Жизнь без Ванечки постылая... Мальчонке на то время второй год пошёл. Говорил я с Ингой, мол, малыш к нам привык и мы к нему сердцем прикипели. Молодая, здоровая девка, родишь ещё... Инга уходила, низко опустив голову. Уходила, чтобы вернуться уже завтра... Снова плакать, рвать на себе волосы, обессиленная слезами падать прямо на промёрзшую землю...

Роза... Нет, она не плакала... Печально улыбаясь, моя Роза наблюдала за делающим свои первые шаги сынишкой, брала его на руки и судорожно прижимала к себе.. Однако, Инга не успокаивалась. Пришёл тот день, когда жена моя молча собрала Ванюшкины вещи да его нехитрые игрушки. Нет, она не плакала, а я... Говорят, мужчина не имеет права на слёзы. Прости, Петя, не смог я тогда сдержать их... Своими руками, вот этими проклятыми руками, я вынес из дома Ванечку и отдал мальчика его родной матери... Родной? Кем же тогда ему приходится Роза? Кто тогда для него я?

Потянулись серые, бесконечные, пустые дни. День за днём... Говорят, Инга уехала куда-то и увезла Ванечку. Зачем жить, для кого и для чего?

Пролетел месяц. В нашем доме по-прежнему жила тишина - холодная, серая, от которой выть хочется. Роза всё так же работала в садике, дома - заботилась обо мне и моей старенькой маме (когда от нас забрали Ваню, мама совсем слегла). Только это была уже далеко не та Роза, какой я знал её много лет: розовые щёки её поблёкли, пропал румянец, под глазами появились чёрные круги. Она заметно похудела, в руках её не было прежней спорости.

Подошёл декабрь, заботливо укрыв уставшую землю пушистым, белым покрывалом. Берёзки да ёлочки одели роскошные свадебные наряды... Только... не замечали мы с женой красы этой, не для нас, видно, зима расстаралась... Однажды, когда месяц, ясно мерцая на чернеющем уже небе, вывел хоровод голубых звёздочек, в оконце робко постучал кто-то. Роза, уставшая от каждодневных забот, прикорнула на старом диванчике. Накинув куртку, я вышел на улицу, где был немало удивлён увиденным... Возле крылечка стояла неестественно бледная Инга и держала на руках спящего Ваню...

"Доброго вечера, дядя Тимофей. Пришла вот, возвращаю вам сына... Уезжаю скоро, а лучше, чем у вас, мальчику нигде не будет. Простите меня, если можно".

Дрожащими руками Инга передала мне Ванюшку, легонько коснулась губами его лба, будто прощаясь. Губы её мелко-мелко дрожали. Сдержав слёзы, Инга оторвала себя от сына и быстро ушла...

Войдя в дом, я осторожно уложил малыша в его кроватку, сиротливо стоявшую на прежнем месте.

"Кто приходил?" - встрепенулась Роза.

"Инга Ванюшку вернула. Говорит, уезжает она..."

Роза, соскользнув с дивана, шмыгнула к детской кроватке и... Безмятежно улыбаясь во сне, разметав ручонки, там мирно спал Ваня... Обессиленная, она опустилась на пол и тихо заплакала...

Шло время. Мы были счастливы. Подрастал маленький Ваня... Нашу семью благословил Господь - Роза ждала ребёнка. Нам было всё равно, кто это будет, сын или дочка... Главное, что мы дали жизнь маленькому человечку... Мы были очень счастливы тогда... Весна была скорой и яркой, вовсю звенящей птичьими трелями. Той весной умерла Инга. Рак мозга, и это в 19 лет...

"Внучка знала, что умирает. Потому и вернула вам парнишку. Не хотела остаться больной и некрасивой в детской памяти... Простите её и меня, старую..." - плакала бабушка Инги, отозвав меня в сторонку на кладбище... Вскоре её не стало: Инге не было и сорока дней, когда старушку нашли мёртвой в её доме. Баба Валя сидела за столом, сжимая в руках фотокарточку счастливой, смеющейся внучки...

В сентябре на свет появилась Алла, Аллочка, наша дочь, крепкая и на редкость симпатичная девица. Ванюшке было уже два года, так что, он считался взрослым. Мы не разделяли детей, любили обоих одинаково. Обоим дали образование: Ваня учительствует здесь же, в селе. Аллочка в Москве, вышла удачно замуж, развелась и открыла какой-то бизнес. Нас редко навещает. Не понимает, видно, что не молодеем мы, недолго нам осталось..."

Роза Борисовна, подойдя к мужу, обняла его.

"Ну что ты, родной мой, опять о смерти... Забыла костлявая про нас, и слава Богу! Дети, внуки, правнуки! Машину вон дали ко Дню Победы... Ванюшка нас по первому зову на ней катает... Давайте спать, светает..."

За окном нежным розовым светом занимался рассвет...

P.S. Прошло пять лет. Случилось мне вновь побывать в том селе. Конечно, не мог я не заехать к Тимофею Харитоновичу и его жене. Купив в подарок им небольшие сувениры - с пустыми руками неудобно, хотя я и родственник дальний хозяину - я подъезжаю к их дому... Боже мой! Ужас, леденящий ужас накрыл меня... Бедные, бедные старики... Там, где был их дом, сейчас пепелище... Крыша обрушилась, стоят лишь кирпичные стены, которые разбирает какой-то мужик...

"Эй, земляк! Что с хозяевами?" - спрашиваю.

"Да живы, живы хозяева. У сына, тут недалече устроились. А я вот, фундамент у себя задумал подлатать... всё одно, сопрёт кто-нибудь. Ты, мил человек, уж не докладай Ивану Тимофеичу про кирпичик-то"........

Дом известного в селе учителя Ивана Тимофеевича я нашёл сразу - большой и приветливый дом в центре. Хозяин, 60-летний полноватый мужчина, встретил меня во дворе. Немало обрадованный моим визитом, Иван Тимофеевич с ходу предложил переночевать у них, а завтра от души развеяться, погулять на свадьбе.

"Кто у вас женится? Сын, дочь?" - спрашиваю.

"Родители мои, семьдесят лет, как поженились. Вот, решили отметить. Такая ведь дата!" - добродушно улыбается хозяин. Завтрашних юбиляров я нашёл в саду. Роза Борисовна сидела подле мужа, задумчиво вглядываясь в даль. Да, они порядком сдали за прошедшие пять лет... Моему незванному визиту супруги были искренне рады. На мой вопрос о пожаре, случившемся полгода назад, бабушка Роза поведала мне следующее.

"В ту ночь я долго заснуть не могла, что-то тяготило, тревожило, бередило душу. Ванюша звонил недавно, спросил, как мы. Пожелал нам с отцом доброй ночи. Может, с Аллой, с дочкой, что-то случилось недоброе? Звонить-то я сама не могу - глаза не видят. Да и далека я от прогресса... Помолилась перед святой иконой и легла. Тимоша спал крепко. Задремала, видно, и чувствую - за плечо кто-то трясёт меня. С трудом разлепив веки я увидела покойного батюшку... Могильным, леденящим холодом веяло от него... Не знаю, почему, Петруша, но я не испугалась. Ни капли страха не было в моём старом, больном и уставшем сердце... Мне уже 87 лет, и батюшка, конечно, пришёл за мной... Ведь он любил меня в этом мире, значит, и в том мире любит...

"Я готова. Готова пойти с тобой", - говорю, глядя в его глаза, такие родные...

"Роза... Буди Тимофея... Уходите из этого дома... Немедля уходите, дочка... Меня отпустил Он, чтобы я предупредил тебя... Уходите, Роза... Скорее... Скоро здесь будет Ад... Вам ещё не время умирать..." - И... Ушёл в стену... Я, разбудив мужа, взяла самое дорогое - наш свадебный портрет, документы, фронтовые награды Тимоши... Мы ушли...

Когда мы пришли к Ванюшке, было около 3-х часов ночи... Сын удивился столь позднему визиту, но вида старался не показывать, видно, обидеть нас боялся... Зарево, страшное огненное зарево, заполыхало тут же, вскоре... Горел наш дом... Поджёг устроили двое наших безработных односельчан... Живут, дескать, старик-фронтовик, старуха-жена у него... Пенсия у обоих хорошая, надо думать. Пригрозим им расправой, сами, небось, отдадут деньги, награды и всё ценное. А потом - топориком в темечко обоих. Хватит им небо-то коптить... Не найдя в доме хозяев, они всё перерыли вверх дном, а потом подожгли дом... Судили их. Мы с Тимошей простили их. Бог им судья..."

Утро следующего дня расплескалось золотыми брызгами  шампанского, озарив своим волшебным светом лица наших дорогих юбиляров. Роза Борисовна в белой, как сахар, блузке, Тимофей Харитонович в наутюженной голубой сорочке... Много говорилось высокопарных фраз, поздравлений в их честь... Я смотрел на них, таких молодых и счастливых, и слёзы наворачивались на глаза...

"Жаль, Аллочка не смогла приехать, дела..." - тайком от жены шепнул мне дядя Тимофей...

Гости веселились, добродушно шутили, желали юбилярам многие лета... Вдруг... Дверь распахнулась, и вошла стройная, белокурая женщина, а с ней - тоненькая , высокая брюнетка, удивительно схожая с юной Розой на том портрете...

"Папа, мамуля, простите, что задержалась... Знакомьтесь: это ваша внучка Роза..." - И бабушка Роза, прижав к себе девушку, заплакала...                  
45 Августовский звездопад. Антрацитовая страсть
Лана Аллина
     ... Ночью, лежа в постели, погасив свет, совсем уже готовая уснуть, она снова и снова слышала его рвущийся ей навстречу из трубки телефона любимый голос. Он звучал в ней волшебной музыкой, каждый такт которой падал в сердце и отзывался трогательной горьковатой нежностью и тягучей сладкой тоской… Она вдыхала, словно он был близко-близко, его запах — так, крепко обнимая, прижимая к себе перед сном любимого плюшевого мишку, вдыхает его запах ребенок… Его запах — такой неповторимый — мужской, надежный, близкий, до боли родной… И всматривалась в темноте в его лицо, и видела близко-близко его горячие, в полыхающих, искрящихся счастьем, огоньках, темно-серые глаза, отражавшие ее саму, говорившие ей о любви, словно он был сейчас здесь, рядом с ней. И ощущала на своем теле каждое прикосновение его ласковых жарких губ, горячих рук, — и купалась в тихом, теплом изумрудно-зеленом море счастья.
     И вспоминала…
 

     …А денек выдался замечательный — летящий высоко-высоко, и там, наверху, звенела глубокая, ровная, яркая синь-синева неба — ни облачка!.. Красивый день — румяный, загорелый, пышущий здоровьем, искрящийся счастьем, как будто только что вернулся он после отпуска на Черном море. Какой бездонной, какой необъятной горячей синевой разливалось над ними, как полыхало безбрежное августовское море неба! Обалдевшее от восторга синее небо. Жаль только, что этот радостный золотисто-рыжий день слишком быстро поздоровался с вечером. Рыжим золотом плескалось теперь наверху, щедро рассыпая брызги вокруг, высокое летнее небо, становившееся все выше. А тут как раз и синий вечер подоспел, пожал золотому дню мягкую теплую руку. Нежно и незаметно слились, перетекли они друг в друга.
     Родившийся на свет вечер стремительно менял краски. Новорожденный, он окрасил мир сначала в мутновато синий, с молочным отливом, а затем, вскоре — в кобальтовый цвет, словно какой-то начинающий художник старательно размазал кисточкой по небу синие чернила, такие же, как те, что стоят на письменном столе у ее отца. Но незадачливому этому художнику почему-то не понравилось его шедевр, и он в раздражении вылил на небо целый флакон черных чернил. И, конечно же, испортил все! Вечер сразу растерялся, стемнел и пропал в ночи — ушел в прошлое, чтобы, к сожалению, уже не вернуться никогда.
      И в третий раз мир поменял краски: разгоревшаяся в полную силу луна и полыхающие там, в вышине, звезды сделали ночь нереальной — блестяще-черной, с редкими проблесковыми огнями, как в аэропорту при посадке — антрацитовой.
     Августовская ночь. Полнолунье.
     Антрацитовая ночь поздоровалась, устремилась им навстречу — ласково и страстно одновременно, обволакивая, окутывая их нежностью.
    …Выйдя из такси, они вошли в зачарованный ночной лес, населенный смутными силуэтами, странными тенями, призраками прошлого, настоящего, будущего - они еле слышно шептались о чем-то между собой… А со всех сторон их окружала, обнимала, радовалась им глубокая ночь. Здесь, в лесу, ночь опять изменилась, стала мягкой, кашемировой, матово-черной. В непроглядной темноте, держась за руки, они немного побродили по тихим лесным тропинкам. Лес приветливо, по-дружески принимал их торжественным звонким молчанием, улыбался широкой открытой улыбкой, доверчиво раскрывался им навстречу, как старая любимая книга, и они с удовольствием перелистывали его страницы, каждый раз открывая нужную — самую любимую...
     Ночной воздух пах теплом и сухостью. А весь июль Москву поливали дожди!
     Долго сидели на поваленном дереве, курили одну сигарету на двоих, рассказывали друг другу о чем-то незначительном, но очень для них важном. Они слышали, как ночь волновалась, вздыхала, дышала им в лица то нежно, то страстно, что-то нашептывала, желая поведать все свои секреты, важные и пустяковые. И деревья в лесу тоже перешептывались, наверное, сплетничали, обсуждая их.
     Слова его торопились, и бежали наперегонки, играя в догонялки, и перекатывались, и кувыркались друг через друга, играя в салочки, и последние перегоняли, перепрыгивали через другие слова, произнесенные раньше. А в глазах совсем по-детски, на одной ножке, подпрыгивали от радости и нетерпения шустрые горячие смешинки и хитринки, игравшие, как всегда, друг с другом в прятки…
      А потом горела, полыхала багрово-красным пожаром, трещала сучьями, поднимаясь до самого неба и даже выше, кипела, разливаясь киноварью, страсть. Как странно, ведь земля-то была совсем сырая после прошедшего недавно дождя...  Зачарованная багрово-алая Воронка страсти затягивала глубже, глубже… глубже… и все было не достать до дна. А страсть неистовствовала, бурлила, жгла огнем, извивалась оранжево-рыжими языками пламени, дымилась, опаленная, захлебывалась восторгом, счастьем! Багрово-алая обжигающая страсть была антрацитовой ночью, лесом, небом, травой, поваленным деревом, ночным свежим воздухом. И светила им сверху полная луна: круглый молочно-белый плафон, как дома, у ее торшера, медленно плыл где-то там, в вышине. И страсть была этой огромной молочно-белой, с багровым отсветом, луной, и распахнутыми настежь глазами крупных, ярких августовских звезд, глядевших на них сквозь деревья.
      Страсть, неистовая, отчаянная, по-детски искренняя, была в них и вне их, и вокруг них, она затопила — или подожгла? — весь мир! Горячо! Жарко!.. То горько, то сладко, тревожно, остро, сумасшедше пахли лесная трава, цветы. А земля была вся усыпана опавшими листьями, сосновыми шишками, еловыми ветками... Они кололи ей спину? Да… Может быть… Нет… Она не замечала этого. Мешали сосновые шишки? Нет… Они ничего не чувствовали. Запах его куртки, на которой ей было так мягко лежать, — любимый запах! — сливался с одуряющими, волшебными запахами августовской ночи. И ночной лес больше не казался черным, непроглядным. Он стал багрово-алым, и в багрово-алом свете она видела его умиравшие от страсти любимые глаза, любимое лицо, склонившееся над ней... Каждую черточку.
     Раскаленная земля под ними раскачивалась все сильнее, сильнее, словно лодка в разбушевавшемся море, и гудела, как огромный колокол на высокой колокольне… Восторг. Наслаждение друг другом. Соединение. Слияние…  Забвение… Как сладко кружилась голова, как растворялись, как таяли они друг в друге… Совсем, до последней капли, потеряв представление о времени и пространстве.
     А страсть звенела, как натянутая струна, и умирала от счастья, и рождалась вновь.
     Багрово-алая от страсти ночь прерывисто дышала, смеялась, захлебываясь от счастья вместе с ними и плакала от счастья тоже вместе с ними. Ночь сообщнически подмигивала им яркими глазами августовских звезд, а изредка теряла какую-нибудь звезду — роняла ее на землю, и та падала, медленно-медленно скатываясь по небу на землю, как сверкающая крупная слеза.
     Августовский звездопад.
     Его глаза силой телепортации поднимали ее до самого неба, и они вместе взлетали туда, как на гигантских качелях, а потом падали вниз с головокружительной высоты, чтобы снова взлететь — вместе. Летело, кружилось, гудело от оглушительного восторга огромное чертово колесо, а небо все падало и падало на землю, проливало на них неистовые июльские ливни счастья. То нежно звенела колокольчиками, то гремела в мажоре, грохотала громом над зачарованным страстью лесом торжествующая, грозная, неотвратимая, смеющаяся, упоительная музыка балета Вальпургиева ночь. Вкрадчивую, летящую мелодию виолончели, арфы, грусть и плач скрипки сменяли всхлипы флейты, рев трубы, а затем ночной лес раскалывали на куски оглушительные взрывы бубна и грохот барабана. И опять, и опять, и снова, и опять… Снова звенела веселыми нежными колокольчиками, а потом гремела эта музыка… Снова вкрадчивую, фривольную, летящую мелодию танца сменял гремящий грохот ударных инструментов. И опять нежный хрустальный перезвон колокольчиков перекрывали удары барабана, словно раскаты грома разразившейся вдруг прямо над ночным лесом грозы.
     В ушах звучала небесная музыка немецкой баллады:

             То любви недуг, поцелуев звук, и еще, и снова, и опять!*

     Сплетались слова, сплеталось дыхание. Сплетались, растворялись друг в друге и летели неизвестно куда, парили, не помня себя… уже не тела — души. И две души, сливаясь в одну, звенели, нежно, как две хрустальные рюмочки, как нежные колокольчики Вальпургиевой ночи.
     Жаркая, ошалевшая от страсти, багровая или антрацитовая, или непонятно какая ночь заходилась в судорожном восторге, обрушивалась на них оглушительным водопадом нереального, нестерпимого счастья. Полыхающая в небе луна всхлипывала, стонала вместе с ними от невозможного, сумасшедшего наслаждения. Лес хохотал, гудел, схлопывался, вспыхивал, гас. Небо устремлялось ввысь, а потом опрокидывалось на землю. А захлебывающаяся в экстазе страсти мелодия Вальпургиевой ночи то грохотала, взрывалась, разбрызгивая вокруг тысячи разноцветных искр, то звенела небесными колокольчиками чуть слышно, то почти замирая.

            И в том дивном саду божественном,
            Где рождалась, цвела, пела Земля,
            Там сегодня Им мы обвенчаны.
            Только мы — вдвоем. Ты и Я.

            Мы пришли в мир ликующей, вечной,
            Той последней первой Любви.
            Там Он создал нас — и Бесконечность.
            Там начало. Конец. Там Соль земли**.

     …А на Земле уже хозяйничала заря. По крутым ступенькам сбежал с неба на Землю запыхавшийся, загулявший где-то в теплой ночной компании часов не наблюдая, бесшабашный гуляка-рассвет. А вслед за ним, толкая его, зевая и дыша ему прямо в спину, уже спешило утро, заспанное, не совсем еще проснувшееся, свежее, зарумянившееся после сна, как спелое сочное яблоко, — хотело быть пунктуальным. И они встретили рассвет, поздоровались с утром и пошли через лес, через Киевское шоссе, по еще спящим немым улицам поселка к стройотряду. Какое-то потустороннее ощущение неизъяснимой легкости, даже невесомости переполняло их.
     Покатился-покатился колобком по городам и весям через утро, полдень, сумерки к вечеру этот новый, не по-августовски жаркий день. Первый день без него...
     Прошел паровоз, за ним следом отстучали по рельсам колеса. А потом покатились по рельсам, гремя на стыках, еще девятнадцать вагонов — таких же оглушительно пустых дней.
     Нет. Не совсем пустых. У нее было предощущение — что-то случилось...

* Гете. Коринфская невеста.
** Из стихотворения автора "Мы мудрей!" - см. На моей страничке.

Это еще одна часть моего романа "Воронка бесконечности". Он издан в 2013 г. и находится в продаже в крупных книжных, в том числе, интернет-магазинах.

Эта миниатюра опубликована также в: Писатель года 2014. Книга девятнадцатом. Национальная литературная премия. Специальное издание для членов Большого жюри национальной литературной премии "Писатель года". М. Литературный клуб, 2015. ISBN 978-5-91815-521-9. СС. 248-252.
46 Мур-мурр, ажур-бонжурр... сокр
Виктория Вирджиния Лукина
Конец декабря ознаменовался снегопадами. Непогода развешивала по небу снежные гардины, заставляя их хлопать и трепетать на ветру, словно паруса замёрзающей бригантины. Позёмки застилали белыми дюнами трамвайные пути, буксовали троллейбусы и рычали от бессилия маршрутки, а пешеходы, подгоняемые метелью, торопились по крахмальному насту домой, в тепло предпраздничных кухонь, где томились на печи будущие холодцы, и росла опара для пирогов.
Ночью город затих, и только семиголосье снеговеев звенело в морозной круговерти, да летало на семи ветрах предчувствие новогоднего волшебства, и загадочно глядело на землю седьмое небо – то самое, на котором живёт счастье.

Тишину нарушил визг тормозов, и на обочине дороги появилось невиданное транспортное средство – полярный медведь, на носу у которого, точь-в-точь, как лобовое стекло, поблёскивали широкие защитные очки. Медведьбыл лохматым и с огромными лапищами, под каждой из которых крутилоськолесо. Он проехал ещё несколько метров, почти касаясь пузом земли и,наконец, остановился. Хлопнула дверца и на снег выпрыгнул не менее странный пассажир – длинный, сутулый, в ярко-рыжем парике. Его полосатые шаровары надулись на ветру, а лаковые длинноносые башмаки заскрипели от мороза и стали скользить. Чудак взмахнул руками и шлёпнулся на спину.
- И это уже в который раз! - простонал он. - Помоги-ка!
Медведь, подцепив когтями ворот его полушубка, дёрнул вверх.
- Спасибо, дружище! Я стараюсь - ты же видишь, но разве может шут подменить Деда Мороза? – рыжий вытянул из кармана фиолетовый серпантин и пустил его по ветру. - А ведь я его предупреждал: грипп сейчас не тот, одними калинами-малинами не изведёшь, таблетки нужно было принять! А теперь все клоуны, иллюзионисты да домовые пошли на замену.
Медведь закрыл лапой свой чёрный нос:
- Меня могут увидеть! Фокусничай поскорее, нам ещё дюжину перекрёстков украшать!
- Э-эх! - клоун щёлкнул озябшими пальцами, и кружочек льда превратился в зеркальный каток, а одинокая хвоинка – в пышную ель. Он бросил на её ветки горсть конфетти, и оно помчалось разноцветными лампочками к самой верхушке.
Затем он медленно провел ладонью над ближайшим сугробом - тот шевельнулся, изогнулся, вытянул вперед две лапки, поднял вверх пушистый белоснежный хвост и повернул свою кошачью мордочку с янтарными глазами: - Муррр!
Медвежьи лапы, словно снегоочистительные лопасти, стали разгребать снег из-под колёс, те завизжали, и машина скрылась за поворотом.
 
Снежный Кот долго смотрел им вслед. Снежинки падали на его усы и ресницы, а он лишь щурился и переминался с лапы на лапу. Кот не боялся
холода, ведь он был из снега и вполне счастливо мог прожить до весны,
пока мартовское солнце не растопит его. Но кодекс чести гласил: каждый
Снежный Кот должен выбрать одно горящее окошко в ночи, чтобы под Новый год исполнить чью-то мечту, или продлить чью-то жизнь, или просто свести двух людей, пути которых никак не пересекутся. А потом -
растаять, ведь в тёплом доме снег обязательно тает.
Кот посмотрел по сторонам – вокруг только тёмные окна. Хотя, кажется,
на пятом этаже теплится слабый свет! Он вытянул шею и встал на задние
лапы, подпрыгнул и, подхваченный метелью, влетел в приоткрытую форточку.
 
В комнате горел ночник, а на диване, укрывшись пледом, спала женщина.
На тумбочке - пузырьки с лекарствами, стакан воды, книжка и очки. Снежный Кот принюхался: пахло валерьянкой. Он хотел было лечь на спину и покататься по полу, но вспомнил про кодекс чести.
« Времени не так уж много! - подумал он, помахивая снежным хвостом и приговаривая: - Мур-мурр, ажур-бонжурр, абажур-лямур- тужурр…», а потом лизнул вожделенную бутылочку и, улыбнувшись до ушей, испарился.

* * *

Предновогоднее солнечное утро заглянуло сквозь тюль. Ирина Леонидовна открыла глаза, отбросила плед и, держась за поясницу, пошла по комнате: трельяж, заколка-орхидея в кресле, торшер, вязальный крючок в мохеровом клубке. На стене - множество фотографий её, давно повзрослевшего, сына: Андрюша задувает на торте три свечи, первоклассник, зелёный от ветрянки, посвящение в студенты, первая сессия, а это - в далёкой «мичиганщине», разлучившей их на долгие годы.
 
Она заглянула в шкаф, где на полке толпились его любимые игрушки - неваляшка, паровозик, тряпичный арлекин и заводной заяц, ключик от которого до сих пор хранится в деревянной шкатулке. Женщина открыла её лакированную крышку: обручальные кольца, серебряный кулон, сломанные золотые часики, нитка речного жемчуга. А вот и «заячий» ключик, и лоскуток медицинской клеёнки, размашисто подписанный шариковой ручкой: мальчик, вес – 3.500, а вот и пожелтевший тетрадный лист, многократно сложенный пополам. Ирина Леонидовна развернула его и прочла строки, давным-давно тронувшие её юное сердце:

"Ощущаю торжественность шествия,
Чудных жестов твоих совершенство,
И бесчувственность чистого счастья,
О, моя длинношеяя женственность,
Вся в предчувствии чуда участья…»

Ей вспомнилось, как Васька Пронин, весь пунцовый от смущения, протянул эту записку на выпускном вечере со словами:
- Когда ты идёшь мне навстречу, я становлюсь самым счастливым человеком на свете!
 
Зазвонил телефон:
- Э-эээ… я туда попал? – произнёс мужской голос.
- Туда, Аркадий, - она узнала голос своего одноклассника.
- Ты одна? Можешь разговаривать?
- Могу, к чему твоя вечная конспирация?
- Как к чему? Ты – замужняя женщина и я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Иринушка, позволь поздравить тебя с наступающим Новым годом!
- Спасибо, ты единственный, кто вспомнил обо мне.
- А как же супруг Василий? Или он в командировке?
- Вася давно на пенсии, а в данный момент ушёл в запой в неизвестном направлении.
- Всё-таки, тебе нужно было выходить за меня, а не за этого охламона! Мы с ним влюбились в тебя ещё в восьмом классе, помнишь?
- Помню, а ты по-прежнему живёшь с мамой?
- Да, маме почти девяносто и она всё ещё балует меня фаршированной рыбой, правда иногда забывает снять с неё чешую или поставить на огонь. Какие планы на сегодня?
- Знаешь, после шестидесяти я уже ничего не планирую, просто живу.
- Иринушка, мы с тобой больше двадцати лет не виделись, всё по телефону, да по телефону, я скоро заеду!
Ирина Леонидовна попыталась возразить, но в трубке уже звучало – пи-пи-пи…
 
* * *
Спустя час, она стояла у зеркала в прихожей – миниатюрная, со вздёрнутым носиком. Вокруг ярко-голубых глаз - штрихи морщинок, на лбу – светлые, с проседью,завитки, а губы подкрашены розовым перламутром.
Услышав шарканье за дверью, она не стала ждать звонка и распахнула её. Из-за кашпо с цветущей геранью выглянул Аркадий Петрович: долговязый, лысый, с лохматыми бровями и лучезарной кривозубой улыбкой. Одет он был в военные галифе, высокие сапоги и лётную куртку. Гость протянул цветок и поцеловал даме руку.
- Иринушка, ты ни капельки не изменилась!
- Ты тоже. Всё гастролируешь?
- Ну, актёр из меня не получился, я лишь реквизитор в театре. А что под глазом?
- Это случайно, Вася не хотел, - она отвернулась, - а я бисквит к чаю испекла.

Гость достал из сумки два лётных кожаных шлема:
- Нет-нет, чай в другой раз. Сегодня хочу тебя удивить и порадовать. Собирайся!
Он лукаво улыбнулся, а потом сложил брови домиком:
- Доверься мне, хотя бы раз в жизни!
- Что ты придумал? – Ирина Леонидовна стояла бледная и растерянная, - Во-первых, у меня радикулит разыгрался, во-вторых – сердце всю ночь болело, и Андрюша может позвонить из Америки, а Вася ключи не взял.
- Муж погуляет, сын позвонит позже. Радикулит? А у кого его нет? А вот сердце - оно от тоски болит!
 
Ирина Леонидовна на мгновение задумалась, а потом решительно стала складывать вещи в сумку: кошелёк, пакет с лекарствами, ещё тёплый бисквит, бутылочка йогурта, помада. Она надела тёплые рейтузы, длинный свитер, шубу и выдохнула:
- Поехали!
 
У подъезда стоял мотоцикл времён второй мировой. Аркадий Петрович усадил её в коляску, укутал одеялом и, поправив шлем на её голове, оседлал железного коня. Тот «зачихал», «зафыркал», «заржал» и сорвался с места.
 
По сторонам замелькали сугробы, витрины, толпы хохочущих подростков,бенгальские огни и оранжевые мандариновые шкурки на белом снегу. У булочных и пекарен их приветствовал аромат кофе, шоколада и сдобы, а вдоль дорог, в обнимку со Снежными Бабами, им кланялись Снеговики – кто с детским ведёрком на голове, кто с пучком еловых веток, и в вязаных шапках, и в кроличьих ушанках.
 
Наконец, реликтовый мотоцикл заглох возле стеклянного фойе с надписью: «Студия Театральных Экспериментов»
Поющий лифт поднялся на второй этаж, где на дверях светились таблички: «Блистательный театр» Мольера, японский Театр Масок, зал Космической Драмы, Театр Сатиры «Ухмылка гуманоида»…
- Иринушка, нам сюда, - прошептал Аркадий Петрович и легонько толкнул стену из синего оргстекла, - сегодня Студия 99D даёт тур по Индонезии. Не удивляйся, у нас будет ощущение нереальной реальности! Нам только нужно надеть специальные очки!
 
Они переступили синий порожек, и... очутились на песчаном побережье. Край солнца уже окунулся в аквамариновые волны, а над ним раскинулась великолепная радуга. Смуглая черноокая красавица в короне из дивных перьев шла навстречу:
- Радуга - хороший знак, у нас её называют «пряжей Бога». Добро пожаловать на остров Сулавеси! С высоты он напоминает орхидею, поэтому заколка-орхидея – каждой гостье! Предлагаем посетить коралловые рифы, природный заповедник, дворец и гробницы королей, этнический фестиваль боевых искусств и ритуальную церемонию похорон, когда для захоронения выдалбливаются пещеры в скалах, нависающих над океаном, а маленьких детей хоронят в дуплах деревьев.

Ирина Леонидовна пошарила в своей сумке и положила под язык таблетку:
- Похороны?! Ни за какие коврижки! А ты хотел бы после смерти любоваться океаном из пещеры?
- С тобой – да, а самому – всё равно!
Девушка продолжала:
- А ещё, по старинной индонезийской традиции, в канун Нового года, вы можете принять участие в условном жертвоприношении - постройке двухметровых колонн из подкрашенного риса. Приятных впечатлений!

* * *
Облачившись в расписные шёлковые накидки и золотистые сандалии, они стояли на пригорке. Вдали смирно лежал океан, а сумеречное небо изогнулось куполом. В воздухе мелодично дрожали тонкие струны, мягко ухали невидимые барабаны, вились колибри и тропические бабочки. Мимо пробежали смуглые босоногие дети, а женщина с младенцем на руках предложила коралловые чётки в обмен на кусок мыла. Длиннохвостый попугай-раджа вспорхнул с пальмы и с её веток посыпались финики. Из-за ствола глядела чёрная обезьяна, мимо чинно шествовал павлин с роскошным веером-хвостом, брызгалось водное кружево из пасти фонтана-дракона, а у озёрной кромки приветливо качалась прогулочная барка.

Аркадий Петрович сел на вёсла, а Ирина Леонидовна вооружилась пуховым опахалом, мечтая, что колибри вот-вот начнут её донимать. Вскоре лодка причалила к тростниковому бунгало на деревянных сваях, с соломенной крышей и тёплым светом, струящимся из тысячи щелей.
На просторной террасе переплелись белый, золотой и бордовые цвета, на низком столике – фрукты, у стены - два гамака под шифоновыми балдахинами.

Устроившись на полу среди подушек, они разломили пополам бисквит, налили в чашки йогурт и залюбовались живой картиной: по океану, словно корабли, плыли триста сказочных островов Индонезии, а в небе, бронзовой медалью, светилась полная Луна.

- Сегодня быть большому приливу! – сказал Аркадий, - Видишь, на Луне тёмные пятна – это Рыбак, лодка и Крыса. Рыбак каждый день забрасывает с Луны в океан сеть. Он тащит ее, океан поднимается и затапливает берега. Но зловредная Крыса не дремлет - стоит только рыбаку зазеваться, она перегрызает одну из веревок, и океан возвращается на место. После этого Рыбак начинает чинить сеть, а крыса снова прячется в лодке. Так продолжается тысячи лет.
- Мы тоже, зачастую ходим по привычному кругу и горюем, что жизнь не сложилась. А ведь достаточно однажды поступить не так, как всегда – пусть не логично и опрометчиво, но этого может быть достаточно для добрых перемен.
- Новый год – лучшее для них время, ведь, правда, Иринушка?
- Пожалуй, если быть к ним готовыми.
- Хочу подарить тебе кое-что, - Аркадий протянул ей старую школьную тетрадь, - сейчас уже можно, ведь столько лет прошло. Я это писал для тебя!

Она с недоумением пролистала несколько страниц: рифмы-рифмы-рифмы,написанные небрежным мальчишеским почерком, выстроенные в столбики, лесенки и длинные чернильные строчки... последний лист вырван, а на обложке, по зеркально пропечатанной таблице умножения - слабый оттиск знакомых слов:
«Ощущаю торжественность шествия,
Чудных жестов твоих совершенство…»
 
Луна загорелась ещё ярче, напоминая циферблат, обе стрелки которого уже коснулись цифры двенадцать. Бомм! Бомм! Бомм! - величественно стали бить лунные куранты, извещая о приходе Нового года. Океан качнулся и двинулся к берегу – начинался прилив. Медлительные волны, словно нехотя, накрыли пляж и дали возможность ярким рыбёшкам погонять вокруг песчаных замков, построенных детьми на рассвете. Тёплые
вихри подняли в воздух: и каскады солёных брызг, и рисовые зёрнышки с жертвенных колонн, и сотни безымянных записок с новогодними пожеланиями. Потом, откуда ни возьмись, полетели ватные хлопья, бумажные снежинки и искрящийся белый стеклярус. На террасу хлынула вода с настоящим снегом, и бунгало зашаталось...
- Это что, конец света? – ужаснулась Ирина Леонидовна.
- Нет, Иринушка! Просто нужно снять очки! – прокричал Аркадий.

* * *

Новогоднее солнечное утро заглянуло сквозь тюль. Ирина Леонидовна
открыла глаза, отбросила плед и, держась за поясницу, пошла по комнате -
трельяж, заколка-орхидея в кресле, торшер, вязальный крючок в мохеровом клубке.
Услышав шарканье за входной дверью, распахнула её.
Из-за кособокой ёлочки глядел, опухший от перепоя, Вася:
- С Новым годом, жена! Помнишь Аркадия? Встретил его, живёт недалеко. А я вот, ёлку принёс! Первое января, а кто-то уже выбросил.
- А что под глазом?
- Это случайно, Аркаша не хотел.
Ирина Леонидовна на мгновение задумалась, а потом вспомнила свой удивительный сон: мотоцикл с коляской, колибри, чёрную обезьяну, павлина, бунгало и плывущие острова. Всё было так реально, осязаемо, и в то же время - волшебно, невероятно, сказочно! Вот и не верь после этого в новогодние чудеса!

Какое-то время она всё ещё держалась за поясницу, но вскоре выпрямилась, расправила плечи, вдохнула полной грудью и поняла, что ей просто жизненно необходим большой прилив! Прилив энергии, эмоций, впечатлений, радости...счастья, в конце концов! Она решила, что обязательно поедет к сыну, и купит себе золотистые сандалии, и пойдёт в театр, пусть даже это будет Театр Сатиры «Улыбка гуманоида». А ещё – прямо сейчас, не откладывая, позвонит Аркадию, поздравит его с Новым годом и предложит лет через тридцать, вдвоём, прихватив домашний
бисквит, йогурт и заводного зайца с ключиком в боку, отправиться на остров Сулавеси. Всё-таки, вечно смотреть на океан из пещеры – так романтично!

* * *

На улице опять разыгралась метель, запели вьюги, засвистел Снеговей-разбойник. Маленький Снежный Котёнок сидел на дереве и терпеливо ждал наступления темноты. Он мечтал найти СВОЁ окошко и раскрасить чью-то бессонную ночь тёплыми красками, чтобы она непременно стала для кого- то началом добрых перемен. Он зажмурился и повторил волшебное заклинание:
- Мур-мурр, ажур-бонжурр, абажур-лямур-тужурр…
47 Романтические вечера
Виктория Вирджиния Лукина
(картина Джеффа Роналда)

Город напоминал тетрадку в косую линию дождя, на каждой странице которой мокла чёрно-белая акварель. Серые дома, бликующие ртутным закатом окна, тёмные полосы тротуаров и палисадников мёрзли от срывающихся снежных хлопьев.
Сумерки быстро сгущались, и вот уже засветились оранжевыми икринками лампочки на кухнях, зажглись солнцами уличные фонари, повеселели «прозревшие» троллейбусы и трамваи.
На самом верхнем этаже высотного дома тоже горел свет. В приоткрытое окно летел первый снегопад и, обжигаясь о батареи, превращался в дождевые капли.
Маленькое бра, отражаясь в трельяже, воображало себя люстрой, телевизор был настроен на «Ретро» и напевал мелодии «Шербурских зонтиков», а на стеклянном столике стояли две яркие чашки с горячим чаем. Струйки мятного пара вились над ними невесомой тесьмой, закручивались в бутоны, расплетались и превращались в два профиля — мужской и женский — кружащиеся, целующиеся и исчезающие навсегда…
Они лежали на диване в обнимку, переплетя пальцы. По стенам и потолку мелькали цветными всполохами кадры старого романтичного кино.
— Похоже на салюты! — тихо сказала она. — Как те, новогодние, помнишь?
— Помню, — он заглянул в синие бусины её глаз, — я тогда загадал, чтобы мы никогда не расставались… ты меня Лю?
— Лю…
— Несмотря на то, что я — левша?
— И поэтому тоже.
Чёрный кот повел ухом и, не спуская с них жёлтых подозрительных глаз, улёгся рядом, на бархатную подушку.
Дождь стучал по подоконнику, тикали часы, а телевизор страдал:
«Целой жизни мало, чтобы ждать тебя,
Моя жизнь пропала, если нет тебя…»
Идиллию нарушил телефонный звонок. В комнату вошла женщина в шёлковом халатике и шлёпках на босу ногу.
— Тихо! — сказала она, приглушая телевизор и прикладывая к уху мобильник. — Где ты? Звоню — не отвечаешь... чай остывает!.. ты же сказал, что насквозь промок и вот-вот будешь дома!
— Послушай, Лина, — сквозь помехи услышала она, — меня ограбили и избили... кажется, ключицу сломали и рёбра... мне плохо, я во дворе пятнадцатого дома...
— Бегу, милый, потерпи!
Она согнала с подушки кота, схватила с дивана перчатки, со стола - ключи, фонарик... выскочила в коридор и обула ботинки... потом сбросила их и помчалась надевать брюки, опять обулась, набросила куртку и, хлопнув дверью, выбежала из дома.
На улице буйствовала непогода. Распоясавшиеся ветры лихо орудовали потоками дождя и снега, то сталкивая их, то пуская хороводить. Возле детской карусели Лина разглядела тёмный силуэт на земле и побежала по лужам, спотыкаясь о скользкие кочки, глотая слёзы и дождь. Она плюхнулась рядом с ним на колени — прямо в грязь, посветила фонариком и, обхватив его голову, стала вытирать ладонями в мягких перчатках бурые подтёки с лица. Он открыл глаза, улыбнулся и сплюнул кровью:
— Живой, живой… зуб выбили, и голова кружится, помоги встать.
— Я «скорую» вызову!
— Не надо пока, пойдём домой…
Лина помогла мужу сесть, подхватила подмышки, ноги её разъезжались на размокшей глине, но она сумела удержаться и поднять его. Они сдвинулись с места и очень медленно пошли к дому. Снег и ветер били в лицо, не давали дышать, слепили глаза, а ледяной дождь, без всякого сожаления, лил и лил. Кто бы мог подумать, что чудный многообещающий вечер в одно мгновение может превратиться в настоящий кошмар!
 
***
 
Через несколько дней, после утешительных заключений хирурга, стоматолога и участкового милиционера, в доме опять была спокойная романтическая обстановка. Вечер был уже почти зимний, с небольшим морозцем и лёгким кружащимся снежком, забелившим следы недавнего происшествия. Лина, напоив мужа микстурами и накормив с ложечки ужином, обложила его в постели дюжиной подушек и поставила на стеклянный столик две яркие чашки с мятным чаем. Чёрный кот улёгся в ногах, маленькое бра, как всегда троилось в трельяже, а телевизор не хотел работать ни в какую.
— Представляешь, я ведь тогда потеряла одну перчатку — левую, а вторая, с двумя синими бусинками, осталась. Я их так любила, это мама мне связала. Что теперь с одной делать?
— Жаль, конечно, а ты набей её поролоном, закрепи на плотном донышке и станет она игольницей!
— Хорошая идея! — обрадовалась Лина и принялась за работу, а чашки с горячим чаем опять оказались забытыми. Струйки мятного пара, как всегда, взвились над ними невесомой тесьмой, закрутились в бутоны, расплелись и превратились в два профиля — мужской и женский — кружащиеся, целующиеся и исчезающие навсегда…
 
***

Старик с огромной сумкой через плечо, как всегда обходил все мусорные баки микрорайона. Правую руку он потерял давно, когда ещё работал на заводе: фреза затянула, искалечила, пришлось ампутировать кисть. Мороз крепчал и старик сожалел о том, что оделся слишком легко — ноги озябли, да и пальцы единственной руки уже плохо слушались.
— Эх, баран я! — буркнул он, как вдруг заметил в снегу пушистую перчатку. Он поднял её и с радостью отметил, что она — левша! Как раз то, что ему сейчас было нужно! Старик надел её и даже улыбнулся в лохматые усы — тепло!
«Вот так удача!» — подумал он, и сам не зная почему, вдруг развернулся в противоположную сторону, поднял голову и уставился на окошко на самом верхнем этаже высотного дома.
Его старческая дальнозоркость сослужила добрую службу: он увидел, как точно такая же перчатка, вся утыканная иголками и булавками, приветливо помахала ему. Он помахал в ответ и, окрыленный нежданным вниманием, бодро зашагал привычным маршрутом.
 
***
 
— Ты меня Лю?
— Лю.
— Несмотря на то, что я — неудачник?
— И поэтому тоже, — Лина устроилась на диване рядом с мужем. Они лежали в обнимку, переплетя пальцы, а телевизор вдруг взял, да и включился... и запел самую романтичную песню - ту самую, из «Шербурских зонтиков».
48 Байки военные. Фрау
Владимир Репин
Осень 1945. Оккупированная Германия. Потихоньку налаживается быт, работают советские комендатуры, немцы привыкают обращаться со своими нуждами и просьбами к новым властям.
К командиру пехотной части приходит фрау бальзаковского возраста и габаритов. Просьба простая: крыша пробита снарядом, скоро начнутся затяжные дожди, муж убит на Восточном фронте, соседи - кто погиб, кто вернулся полным инвалидом, кто-то в плену; не может ли герр капитан выделить ей солдатика покрепче для починки крыши? А уж она...

Капитан выделяет рукастого сержанта подходящего возраста и сообщает, что лично ему, как советскому офицеру, ничего от вдовы не нужно.
Сержант возвращается от вдовы к отбою, умаявшийся так, будто не заплатку на крышу поставил, а пару вагонов лично разгрузил. Но зато с мордой удачно прогулявшегося мартовского кота.
Начальство интересуется:
- Ну как, фрау довольна? Всё сделал, что просила?
- Всё! Уж так довольна была...

Не прошло и недели, как повеселевшая немка опять появилась у ротного:
- Герр капитан! в доме ступенька подломилась, а ваш солдат такой умелец, такой умелец... Вы не могли бы его прислать еще раз?
49 Байки военные. В Германии. 1945
Владимир Репин
                                                                По рассказу отца

Послевоенная Германия. Наши солдаты работают на погрузке оборудования, приборов, даже медного провода, в счет репараций отправляемого в СССР.
Но это днём, а вечером...
В Германии множество молодых вдов, и, что бы там ни говорили современные право- и левозащитники, насилия применять не приходилось, всё решалось вполне мирно и даже полюбовно.

Но на этом стройном фоне выделялся обстоятельный старшина, которому почему-то приглянулась вполне себе замужняя фрау. Уж его и бойцы, и командиры уговаривали: ну, мало ли других? - только позови...
Но старшина оказался дядькой упёртым и дело решил довести до конца, тем более, что фрау поглядывала на него с явным интересом: видно, совсем малохольный немчик ей достался, раз уж даже в фольксштурм не попал, куда гребли почти всех от 16 до 60 лет.

И вот картина маслом: приходит старшина в гости к немцам. Приходит не пустой: понимает, что в семье с провиантом туго. Ставит на стол закусь, и само собой, пол-литру  водки. Наливает стакан себе, стакан хозяину и рюмочку хозяйке.
Немец пробует пригубить по ихним немецким правилам, но старшина так на него смотрит, что тот предпочитает выпить стакан добровольно. После первой не закусывают, и старшина, разлив по стаканам остатки из первой бутылки, достает из кармана шинели вторую...
Со второго стакана немчик упал в тарелку, а старшина небезуспешно начал склонять фрау к совместному продолжению вечера...
Через день всё повторилось, только у фрау глаза блестели заранее.
Когда старшина пришел в гости в третий раз, снова поставив на стол бутылку и пару банок консервов, немчик в криком "Zum donnerwetter!!!" схватил с вешалки кепку и выскочил из дома.
Занавес.
50 Дух ночи
Лариса Калыгина
                       Сказка

     Жили как-то на берегу моря в бедной лачуге молодые супруги. Они очень

любили друг друга.

     Юноша рыбачил. А его молодая жена выращивала овощи в маленьком

огородике. Тем они и жили.
    
     Любовь согревала их жизнь. От неё так блестело море, и над лачугой

никогда не собирались тучи. Любовь зажигала цветы в этом маленьком огородике.

     Каждый вечер молодая жена встречала мужа с рыбной ловли.
 
     Она бежала ему навстречу, он счастливо смеялся, и они вместе вытягивали

его лодку на берег.

     Обнимаясь, несли серебряный невод к лачуге.

     А вечерами, когда море и небо становились фиолетовыми, только

белоснежные гребни волн рассыпались жемчугом, они, также обнимаясь, гуляли

по морскому берегу.

     С моря дул тёплый ласковый зюйд-вест, и лучистые оранжевые и голубые

звёзды осыпали их своим светом.

     Тогда с чёрной завистью и ревностью смотрел на них сверху Дух ночи.

     Он никогда ещё не видел такой любви. Его никогда никто не любил. О, он

бы всё отдал даже за один вечер такой прогулки! Как он хотел бы быть на месте

этого юноши!

     Дух ночи не находил себе места. Он совсем потерял покой.

     Однажды юноша, как всегда, вернулся с рыбной ловли.

     Жена радостно выбежала ему навстречу.

     Улов был настолько богатым, что его не унести было за один раз.

     Юноша, поцеловав любимую, оставил её у лодки и понёс часть улова

к хижине.

     Обернувшись, он увидел, как сильный высокий человек в чёрном длинном

плаще столкнул его лодку в воду. Схватив его жену и впрыгнув вместе с нею

в лодку, он стремительно поплыл прочь, в открытое море к высокому утёсу.

     Юноша в отчаянии бросился вслед за лодкой.

     Из лодки доносились ещё плач и причитания его любимой:

     - Ты больше не увидишь меня. Прощай! Меня похитил Дух ночи. Он с неба

прилетел за мной. Но не знаю я, зачем он на небо меня уносит...

     Бедный рыбак понял, что его любимая уплывает навсегда.

     Он бросился в воду и поплыл, пытаясь нагнать лодку.

     Но она маячила далеко впереди.

     - Береги себя! Возвращайся назад и прощай! - донёс ветер последние слова

любимой.

     Несчастный юноша видел, что гребец в чёрном длинном плаще по-прежнему

удаляется и удаляется от него...

    Собрав последние силы, он поплыл ещё быстрее.

    Через некоторое время юноша почти поравнялся с лодкой.

    - Ещё немного, ещё немного, - лихорадочно думал он, - и мне удастся

освободить любимую.

    А гребец в чёрном уже причалил к утёсу и с драгоценною ношею в руках

взбегал к его вершине.

    Последнее усилие - и рыбак бросился за любимой к утёсу.

    Но человек в чёрном был уже высоко, он успел достичь вершины утёса,

тогда как бедный юноша только начал это немыслимое восхождение.

   Упрямо, изо всех сил, рыбак карабкался вверх.

   Оставалось совсем немного до цели, когда перед глазами юноши человек

в чёрном прыгнул в синюю сеть, приготовленную для него на самой вершине

утёса.

   Молодая жена стала биться в ней, кричать и звать любимого, только она

произнесла последние слова прощания - и сеть медленно поплыла вверх,

в небесный край.

   Несчастный рыбак сел на вершине утёса и зарыдал.

   Жизнь его потеряла смысл. Он не вернулся домой. Так и сидел на вершине

утёса дни и ночи, пока его бедное верное сердце не встретило смерть.

   Тело юноши постепенно окаменело, казалось, что он сидит живой.

   А Дух ночи напрасно добивался любви жены рыбака. Она не могла забыть

любимого.

   Гуляя по синему дворцу Духа ночи, она думала только о своём муже.

   Ей всё было разрешено в этом дворце. Но ничто её не радовало.

   Только одно золотистое звёздное окно нельзя было открывать юной пленнице.

   Тайна звёздного окна давно мучила юную жену рыбака. И однажды она решила

   открыть загадочное окно.

   Распахнув окно из сплетённых золотистых звёзд, девушка взглянула вниз.

   Она увидела любимого, сидящего на высоком утёсе.

   Его лицо ярко освещал оранжевый диск луны.

   Девушка бросила ему розу.

   Но он не пошевелился.
 
   Тогда она сорвала с окна искрящуюся золотистую звезду и, раскрутив её за

сверкающий длинный луч, кинула любимому.

   Он не поймал звезды. Он даже не протянул руки.

   Страшная мысль озарила её. Она всё поняла.

   Девушка прыгнула вниз. Она упала перед любимым и, горячо обняв его, стала

каменеть.

   И сейчас так и стоят на высоком утёсе, посредине грозно ревущего моря,

близко-близко прижавшись друг к другу, два камня.
51 Алый замок
Лариса Калыгина
                                  Сказка

     Жил в одной стране царь. Было у него три сына. С детства они мечтали

путешествовать, повидать невиданные и удивительные заморские страны.

    И вот пришло время. Сыновья повзрослели. Собрались они в путь-дорогу.

И тогда попросил их отец:

- Что ж, воля ваша, хотите ехать, пожалуйста, поезжайте. Но никогда не

заезжайте в самый дальний город на востоке, туда, где в лучах восходящего

солнца сияет алый замок. Люди, заехавшие в него, становятся несчастными.

А я хочу вам счастья! - сказал отец и ушёл.

    Удивились сыновья его словам, сели на коней и поехали.

    Долго ли, коротко ли ехали, много всего повидали и подъехали они

к необыкновенно красивому городу.

    Он утопал в цветущих тенистых садах. Весело и звонко пели арыки,

бегущие с синих гор. В бездонной синеве небес сияли и раскачивались

белоснежные купола минаретов и мечетей.

     Юноши объехали город со всех сторон. Да, он самый дальний на востоке.

Это о нём говорил отец. Но он так прекрасен. Что же значили загадочные слова

отца? Царевичи вновь стали удивляться.

     - Я не видел города прекрасней и не уеду, не заехав в него - это будет

глупо, - твёрдо сказал старший брат.

     - И я, - вторил ему средний, - не уеду.

     - Но отец не разрешал этого делать, - произнёс младший и повернул своего

коня в сторону от загадочного города.

     Старший и средний братья поехали в город, тогда и младший поспешил

за ними.

     Два или три дня они здесь пробыли и совсем другими стали - как

хмельные, лишь веселились, пели да плясали. Только время от времени

соблазнительные мысли об алом замке приходили им в голову и лишали покоя.

    Однажды, находясь в весёлом расположении духа, старший брат сказал

двум младшим:

    - Город здесь прекрасный. Я думаю, и заколдованный замок не хуже.

Если вы со мной в него не согласны идти, я один пойду.

     Сели братья на коней и отправились искать алый замок. Но у каких только

прохожих они о замке не спрашивали, все в один голос твердили:

     - Ни один из юношей, что зашли в этот замок, не вернулся. Не губите

молодые жизни! Напрасно вы едете туда!

     Наконец, братья выехали из города по направлению к замку.

     Издали их ослепило сияние. Они увидели на зелёном холме над синею рекой

за мощной каменной стеной алый замок, вздымающийся к небу и горящий в лучах

солнца.

    - Я поеду первым, - сказал старший брат, - если не вернусь к вечеру,

значит, меня нет в живых, не печальтесь и не ждите больше, а возвращайтесь

домой и успокойте старость нашего отца.

     Произнёс он эти слова, хлестнул коня плетью и скрылся за воротами замка.

     Долго ждали его братья, но не дождались. Вот уже растворилась во тьме

бирюза неба и стал гаснуть солнечный светильник... Но брата не было.

     Тогда средний брат поехал за ним, строго наказав младшему возвращаться

к отцу.

    Ждал-ждал братьев младший брат. Да напрасно. Уже заулыбалось розовое

утро. И вновь весело загорелось солнце. Но братья не возвращались.

    - Быть может, я их спасу из плена, - подумал младший брат, - негоже

одному возвращаться домой. И он, стегнув коня, въехал в ворота замка.

    Сияющая красота и великолепие ослепили его. Пройдя три роскошных зала

из цветного мрамора, он вошёл в четвёртый, необыкновенно прекрасный зал,

и здесь увидел своих братьев.

     Не замечая ничего вокруг, они задумчиво и отрешённо смотрели

на какую-то картину.

     Обрадовался младший брат им, а уже подойдя к братьям, взглянул

на изображение, от которого они, как околдованные, не отрывали глаз.

     Он чуть не потерял сознание. Прекрасная незнакомка пылко и нежно

смотрела в его глаза так, что от этого взгляда сердце его падало

и расшибалось.

    - Она будет моей, а иначе не стоит и жить, - подумал он.

    - Эта красавица сама находится в замке, а мы остолбенели

от её изображения, лишённого сердца, - вывел его из задумчивости голос

старшего брата. - Я найду её. Пусть меня казнят или я женюсь на ней.

А вы возвращайтесь к отцу.

    Смятенные братья-соперники смущённо опустили головы перед картиной,

а старший брат уже уходил в следующий зал.

    Оттуда доносились звуки играющей арфы и чудное пение. И нежный женский

голос засмеялся:

    - Берегись, ты поступил опрометчиво!

Старший брат оглянулся назад, но двери уже нет как нет. Чудеса! Он увидел

совсем другую дверь и вошёл в неё.

     Там цвёл и благоухал прекрасный сад. Розы опьяняли своим ароматом.

Среди тенистых ветвей заливались соловьи. Необыкновенные павлины всех цветов

радуги важно вышагивали по аллеям. А в бирюзовом бассейне в жемчужных струях

фонтана плескались золотые с вуалевыми хвостами рыбки.

    Царевич побродил по саду, попробовал фруктов и вдруг заметил дворец.

Он направился к нему.

    В дворцовом зале всё было приготовлено к пиру. Царевич наполнил кубок

вином, отведал приготовленных яств и сладостей. И тут он услышал чудную

музыку. Увидел приближающихся танцующих пять девушек.

    Лучше всех была одна, она танцевала в центре, необыкновенно прекрасная

девушка с картины.

    Взглянув на неё, царевич стал терять сознание. Она была в миллион раз

прекраснее, чем на своём изображении.

    - Налейте вина и будем веселиться, к нам прибыл дорогой гость, - сказала

самая красивая.

    До утра во дворце звучала музыка. Счастливый царевич беседовал

с красавицей.

    А под утро девушка бросилась в его объятия, обвила его шею руками и губы

её потянулись к его губам... Царевич мгновенно погрузился в сон, а когда он

проснулся, солнце высоко стояло над его головой, казалось, оно стало прыгать

и смеяться, он лежал в диком лесу, девушек же нигде не было...

     Царевич отчаялся. Он понял, что уже никогда не увидит прекрасной

незнакомки, не выдержал и тут же рухнул на землю, потеряв сознание.

     А братья всё ждали его.

     - Послушай, - сказал средний брат, - я пойду за ним, а ты возвращайся

домой.

    И он пошёл, услышав впереди музыку и пение.

    - О, царевич! Ты - наш гость и мы повинуемся тебе, - прозвучал сладостный

женский голос.

    Царевич не мог поверить счастью, увидев красавицу с картины.

    А она, танцуя, приближалась к нему, бросая долгие горячие взгляды.

    Царевич поговорил с девушкой, обнял её и потянулся губами к её губам... и

тут же потерял сознание.

    Когда он пришёл в себя, оказалось, что он лежит в знойной пустыне

и солнце давно стоит над ним в зените.

    Удручённый, с глубокой печалью в сердце, он брёл бесцельно, не зная куда,

да так никуда и не пришёл. Потерял сознание и упал.

    Младший брат, никого не дождавшись, сам решил испытать судьбу и пойти

навстречу своему счастью или несчастью.

    Шагнул в сторону зала с чудным пением.

    - Не делай этого! - воскликнул нежный женский голос. - Твои братья не

выдержали испытания и погибли, так живи ты!

     - А в чём заключаются твои испытания? - спросил юноша.

     - О, они не выдержали самого простого - испытания моей красотой...,

а впереди более трудная задача - ответить на мои сложные вопросы. Сумеешь -

буду твоей женой. Нет - погибнешь...

     Голос смолк. Царевич минуту постоял, наслаждаясь его музыкой,

и решительно шагнул вперёд.

     Девушка, танцуя, приближалась к нему. При виде такой красоты сердце его

вновь падало и расшибалось... А девушка коснулась его своими изящными 

пальцами и потянулась губами к его губам...

    - Ты должен ещё ответить на её вопросы ради будущей победы, будь сейчас

холодным и спокойным, - сказал он себе. И невозмутимо отвёл глаза от девушки.

     - Без чего ни одно живое существо на свете: ни цветок, ни животное,

ни птица, ни человек не могут жить? Мало этого - они живут. Много - умирают.

     - Это вода, - ответил царевич.

     - Сколько ни несётся, никуда не приходит - что это такое?

     - Это ветер, - ответил он.

     Тогда девушка спросила:

     - А кто друг человека, который не имеет языка, но прямо в глаза говорит

хорошее и плохое?

     - Зеркало, - ответил он.

     Насколько она прекрасна, настолько же разумна, - отметил царевич.

     На следующий день девушка пришла в скромных простых одеждах, без золота

и украшений, даже лицо не подкрашено.

    О, царевич! Ты так высок, строен и силен, что можешь найти девушку лучше,

чем я. Взгляни в окно: в саду гуляет девушка, которая в сто раз меня

красивее! Взгляни на неё и возьми её в жёны вместо меня!

    Юноша не повернул головы. Не посмотрел в окно.

    - Ты для меня самая красивая, - ответил он.

    - Ты прав, никакой девушки в саду не было. Я это сказала, чтобы тебя

испытать. Братья твои в этом случае оказались плохими. Как жаль,

что с первого дня я испытывала не тебя!

    Счастливой белоснежной свадьбой закончились испытания в заколдованном

алом замке.

    Пусть и вас обнимают крылья любви. Будьте и вы счастливы.
52 Первая любовь
Ксения Байкальская
   И снова утро, и снова день, и снова вечер…
Один из сотни одинаковых вечеров, проведенных без нее.

   Огромный пес южнорусской породы, с длиннющей челкой, опускающейся прямо на глаза, оставляющей снаружи только чуткий собачий нос, смотрит не него преданными глазами и перебирает лапами от нетерпения. Они давно знают друг друга, и пес понимает, что торопить хозяина нет смысла. Он все равно не пойдет гулять с ним раньше времени, давно установленного и возведенного почти в ритуал.
   Они идут медленно по улицам этого города, в котором он живет уже давно и успел привыкнуть к его ритму, к его красоте, к его интересной и бурлящей жизни. На его улицах достаточно светло от огней, витрин, мигающей разноцветной рекламы, из кафе и ресторанчиков доносится то джаз, то рок, то нежные и страстные мелодии, сливаясь с музыкой большого города.

   Проходя мимо знакомого бара, в который частенько наведывались с друзьями, замечает стоящую девушку, вид и наряд которой говорит, что она только что сошла со сцены, где успешно выступила. Она стояла с довольным видом и курила, не обращая внимания на свой довольно откровенный наряд. Проходящий пес вильнул хвостом, словно приветствуя ее, и она, подняв голову на хозяина, улыбаясь, весело произнесла.
- Добрый вечер! Все в порядке?
- Думаю, да, - ответил он.
- Да просто класс! - воскликнула она, бросила недокуренную сигарету и застучала каблучками, проходя в глубину бара.

   Он хорошо помнил этот бар. Несколько лет назад, в один из осенних уже прохладных вечеров, они с другом зашли сюда. Вообще сюда заходили они нечасто, но под настроение и с удовольствием. Расположились на излюбленном месте, сидели и что-то обсуждали не из области высоких материй, разговор шел спокойно и неторопливо. Такое общение возникает между людьми, когда они хорошо друг друга знают, и иногда им приятно в обществе рядом даже помолчать. Вновь зазвучала музыка, привлекая внимание зрителей, начался очередной танец. И тут его друг как-то весь подался вперед. Он посмотрел на девушку, ну ничего такого особенного, явно новенькая. Легкая едва заметная тень промелькнула по ее лицу, не выдавая истинных чувств. Но друг его смотрел на нее, что называется, открыв глаза и рот. Они сидели недалеко от сцены, и девушка на какое-то мгновенье поймала взгляд, обращенный на нее. С этого момента она танцевала только для него. Это был первый в ее жизни танец, и она исполняла его для уже влюбленного в нее зрителя. А когда он закончился, то подошла к нему, заглянула в его восхищенные глаза и сказала как-то немного буднично и устало.
- Пойдем домой…
Он встал, и они ушли, не обращая внимание ни на кого, оставив в легком недоумении своего друга. Но самое необычное в этой маленькой истории, что они живут уже семь счастливых лет и растят чудную дочку…

   Андрей и Лена, он вспоминает их встречу всегда с улыбкой. Странно, почему-то в его жизни имя Андрей всегда притягивало на свою орбиту женское имя Лена. Как не пара, где муж Андрей, то жена обязательно Лена. И вот только у него его Лена быстро сошла с его орбиты и улетела в далекую от него сторону. Из глубины памяти, из тумана воспоминаний вновь выплыло другое имя…

..........................................

   Он впервые произнес ее имя, когда был еще совсем мальчишкой. Она была старше его совсем немного, но почему-то очень гордилась этим. Он помнил в мельчайших подробностях эту встречу.

   Однажды летом вместе со своей мамой, они поехали в гости к ее подруге детства. Добирались весело, мама постоянно рассказывала разные забавные истории детства, рассказывала как всегда интересно, и дорога показалась совсем недолгой.

   Встреча, объятия, знакомство, сумка падает из рук… Ее улыбка, ее глаза, длинная челка, волосы, мягкой волной,  лежащие на плечах. Он почувствовал, как куда-то проваливается и летит. Он никого уже не видел и не понимал, как он вообще мог раньше жить и не знать, что где-то живет она и улыбается этому миру своими медовыми глазами. Через три недели они расстались, но началась долгая и интересная переписка. Это сейчас в век интернета все просто, а тогда надо было прибежать из школы, по дороге заглянуть и проверить почтовый ящик, нет ли письма, но даже если нет, то быстро сделать уроки и, только после всего этого дать волю своему сердцу. Вечером наступало время, которое он посвящал только ей, письма через день. Долгожданные весточки, такие любимые буквы, написанные ее рукой, перечитанные и почти выученные наизусть строки.
..............................................

   Начал накрапывать дождик, прогулка по парку подходила к концу. Пес то отбегал и веселился в стороне, то прилетал к нему и проверял, все ли в порядке. Он чутко следил за своим хозяином, а как же иначе! Везде враги и надо всегда быть начеку, на то он и охранный пес, и еще он его большой друг. Мелкий дождик постепенно перешел в хороший такой дождик и совсем быстро в почти ливень, что не свойственно было для этого времени года. Пришлось убегать домой, но как не старались, оба вымокли до нитки.

   Жаль, что нет в доме камина. Сейчас разжег бы огонь, сел бы рядом, пес разлегся недалеко, негромко потрескивают дрова, отблески огня по всей комнате, тихо, только слышно, как тикают часы на стене и тихонько сопит довольный и разомлевший пес. Ты сидишь с чашкой ароматного кофе, задумчиво глядя на огонь... От этих разных мыслей, нестройно плавающих в твоей голове, отрывает звонок телефона, ты берешь трубку, и лицо твое озаряет нежная улыбка, потому, что это позвонила она...

   Да, мечты, мечты… И что сегодня за вечер такой, не идет из головы, хоть что делай. А надо садиться и работать. Он,  молча,  ставит чашку с остывшим кофе рядом с монитором и открывает окно. Работы хоть отбавляй, но он привык работать в такой постоянном и иногда напряженном режиме, давая себе только короткие передышки. Лежавший рядом пес приподнял голову, он потрепал его по косматой белой голове и погрузился в свои бесконечно сложные переводы.

   Уже далеко за полночь он оторвался от экрана, налил себе новую чашку крепкого кофе и подошел к окну. Вместе с лунным светом, мягко струящимся сквозь матовую туманность стекла, в сознание извне вливался поток воспоминаний, что в последние годы просто не давал ему спокойно жить.
.............................................

   Они сидели на пляже и нежились в лучах утреннего солнца. Море играло прибрежными камешками и что-то нашептывало нежное и успокаивающее. Чтобы не стоять в бесконечной очереди за лежаками, они с соседом с шести утра прибежали на пляж и ждали, когда придут их мамы с девчонками. Но солнышко и почти бессонная ночь сделали свое коварное дело, их разморило, и они уснули. Веселая толпа пришла, и все дружно стали тормошить сонных мальчишек. Девчонки сбросили халатики, и у него захватило дух.

   Он уставился на стройную девичью фигурку, а Она, как всегда, вообще не обращала ни на кого внимания.

   Он не сводил восхищенных глаз, а Она, надев шляпку, улеглась загорать.

   Он, не выдержав напряжения и чувствуя дрожь в руках, бросился в прохладную воду и плыл долго-долго, пока не устал. Потом лег на подушку из волн и вновь и вновь, прикрыв глаза, представлял ее рядом.

   Она, не умея плавать, стояла у кромки воды и кидала камушки и ракушки в набегающие волны, делая вид, что не замечает его исчезновения.

   И только когда вечером они сидели под навесом из виноградной лозы, Он вдруг почувствовал, как ее рука в темноте слегка дотронулась до его руки.

   Ему показалось, что все тело пронзила молния.

   Ей чудилось, что по телу пробегают мягкие волны тепла.

   Ему безумно хотелось ее обнять, но он не решался и сидел, едва дыша, вдыхая аромат ее волос.

   Ей хотелось дотронуться до него, хотя бы положив голову на его плечо.

   Его сердце билось в бешеном ритме, от ощущения этого легкого, почти незаметного касания ее руки, и казалось, что оно просто взорвется сейчас или остановится совсем.

   Ей хотелось услышать его голос, просто услышать, как он нежно произносит ее имя.

   Ему не хватало воздуха, а вечерняя прохлада не помогала, а наоборот, наполнялась неизвестно откуда взявшимся жаром и расплавляла все внутри.

   Она сидела такая близкая и такая невозможно далекая. Она тоже чего-то ждала.
.................................................

   Проснувшийся пес подошел и уткнулся своей пушистой мордой в руку хозяина.
- Напиши ей,- кто-то словно шепнул ему в ухо.
- Не могу, - кому-то ответил он.
- Почему? Ты же ее нашел, ты искал ее столько лет, зачем тогда все усилия? Напиши.
- А вдруг я нарушу ее спокойную и счастливую жизнь? Что если она живет в согласии со своим миром? И мое появление будет никому не нужным?
- Ты опять чего-то боишься? Как тогда, в юности? Боишься, что она ответит отказом?
- Нет, уже не боюсь, она и так живет хорошо, у нее любящий муж и сын. Они не могут ее не любить, ее просто нельзя не любить.

   Он набросил на плечи куртку и вышел на улицу. Огромное звездное небо над городом перекликалось с сотнями огней, рассыпающимися по улицам. Найти ее было трудно среди огромных небоскребов, но он все же нашел.
.........................................................

   Южная ночь мягким бархатом окутала плечи. Теплый ветер, цветочный воздух, шелест волн. Она рядом, она так близко, он слышит ее дыхание и видит сияющие от счастья глаза.
- Видишь над горизонтом яркую звезду?
- Вон ту? Самую яркую?
- Да, вот уедешь, захочешь вспомнить этот вечер, посмотри на нее. Мы хоть и далеко друг от друга, а небо у нас общее.
..........................................................

   Интересно, помнит ли она этот короткий разговор? Поднимает ли глаза, хоть раз она нашла на небе эту звезду? Прошло столько лет, но что это для звезд, даже не мгновенье. Миллионы лет несут они до нашей земли свой свет и за такой промежуток времени, как человеческая жизнь у них ничего не меняется. А как у людей? Может, у них тоже не всегда происходят перемены, может некоторые прочно стоят на своих орбитах и только и ждут, когда на их небосклоне прольется яркий метеоритный дождь любви.

   Но, в то лето, он ей тоже ничего не сказал, и они снова расстались. На память осталась только цветная фотография, где они стояли у самой воды всей своей дружной компанией и с улыбкой смотрели в объектив. И снова полетели письма из одного города в другой, десятки писем.

   Он писал бесконечно длинные письма, в которых не было ни строчки о любви.
   Она с нетерпением ждала даже такие его послания.

   Прошли шесть лет со дня их первой встречи… Однажды,  он получил самое короткое и самое горькое из ее писем. Он держал его в руках и понимал, что мир рассыпается, размывается, дробится и рушится… Он держал в руках маленький листочек приглашение на свадьбу. Он послал поздравление, но на свадьбу не поехал, не смог. А потом она прислала ему фотографию с надписью о том, что это самый счастливый день в ее жизни. И в его жизни в это мгновенье все перевернулось, он не знал, как дальше будет жить. Еще некоторое время он писал, но потом переписка оборвалась. Он мысленно пожелал ей счастья, свернул, сжал, спрятал все, что ее касается и убрал в самые дальние уголочки своего сердца. И у него начался новый отсчет времени, без нее.

   С тех пор прошло  много лет. В его жизни было много разных событий и даже не один брак, но вот удивительно что, с годами та юношеская любовь не поблекла. Она жила в его сердце какой-то своей жизнью, никуда не исчезая, согревая душу и постоянно раня сердце.

   Нашел он ее случайно. Несколько лет безуспешных поисков не дало результатов, она словно растворилась на просторах огромной страны, никто не знал, куда она переехала. Великая сила интернет. Он понимал, что в наше время практически каждый человек уже имеет к нему доступ и надеялся, что когда-нибудь он найдет ее страничку. Нашел он ее случайно…

   Вот уже полгода он смотрит на ее улыбающееся лицо.

   Он узнал ее сразу.

   Она показалась ему все той же девочкой с медовыми глазами.

   Он каждый день начинает с просмотра ее странички.

   Она переписывается с друзьями, заводит знакомства, оставляет свои фотографии.

   Он каждый день по-прежнему пишет ей письма.

   Она, нечего не зная о нем, живет своей жизнью, в которой должно быть все, свои радости, свои потери и разочарования. Нет, у нее все хорошо, у нее не может быть иначе.

   Он смотрит на нее и не может понять только одного, почему у этой счастливой женщины такие грустные глаза?

   - Напиши ей, - шепчет ему кто-то.
Десятки писем на рабочем столе, выбирай любое.

   - Да, - он подходит к своему компьютеру, садиться и некоторое время, не отрываясь, смотрит на нее. Потом делает глубокий вдох и, резко выдыхая воздух, принимает решение. Несколько секунд и письмо отправлено.

   Время остановилось. Вместе с ним замерло все в его жизни, и только звуковой сигнал выводит его из оцепенения.

   Пришел ответ.
Он не мог даже предположить, что в этом письме, может она его даже и не вспомнит, хотя это вряд ли.

   Что его ждет?
   Может ли он на что-то надеется?
   Или ему сейчас придется прочитать еще одно горькое и короткое послание.

   Он улыбнулся, глядя на ее фотографию, и в эту секунду внезапно понял, просто почувствовал сердцем, у него началась другая жизнь.

   И в ней снова была Она…
53 У истока реки
Ксения Байкальская
   Они медленно шли по набережной…   Брели безо всякой цели, беспричинно улыбаясь друг другу и редким прохожим, тоже вышедшим на прогулку этим теплым осенним днем. Полуденное солнце щедрыми бликами рассыпалось по ленивым волнам Сены, осенний воздух был нежен и наполнен тонкими запахами уходящей осени… 

    Она чувствовала, как его сильная рука то бережно сжимает ее ладонь,  то скользит вверх по руке и мягко обнимает за плечо, то порывисто, всего на мгновенье, прижимает ее к себе.  Он не отпускал ее ни на секунду, словно все еще боясь поверить в это произошедшее в их жизни чудо.

   Уже несколько дней они были вместе в этом городе влюбленных, и то ли его атмосфера, то ли нахлынувшие чувства все это время держали их в состоянии легкой эйфории. Они не виделись очень долго, слишком долго, но теперь, встретившись, совершенно неожиданно увидели, что по-прежнему понимают друг друга с полувзгляда и полужеста. Они наслаждались друг другом и уже не задумывались, уже не хотели мучить себя мыслью о том, почему жизнь распорядилась именно так, дав им встретиться только сейчас, через столько лет и не годом раньше…

   Она заново рождалась на этой земле, и все, что возникало внутри, хоть как-то связанное с ним, поражало и восхищало одновременно. Она открывала для себя этот мир,  с его многообразием желаний и возможностей, и обретала совершенно новую, незнакомую силу и внутреннюю свободу, когда ты уже не просто хочешь что-то изменить в своей жизни, а ощущаешь уверенность в себе и понимаешь, что можешь это сделать. И, что самое главное  знаешь, что что бы ни случилось, ты уже не сможешь жить как прежде…

   Они остановились у какого-то причала и загляделись на искрящуюся на солнце реку… Неторопливые воды Сены умиротворяли и убаюкивали и, казалось,  уносили с собой все неспокойные мысли. Кроме одной, засевшей внутри маленьким зверьком, который  то тихо лежал, свернувшись комочком, то вдруг просыпался и заводил свою грустную песенку о предстоящем расставании, о котором так не хотелось думать.
 
   « Я хочу тебе что-то сказать, -  прошептала она.  Что-то очень важное.  Мне  давно надо было  это сказать, еще тогда, много лет назад, но... не сложилось как-то".   Он улыбнулся едва заметно,  и  посмотрел на нее долгим взглядом, в котором читалось и нежность, и неприкрытая страсть, и волнение от постоянной близости.  «Я люблю тебя», - едва слышно выдохнула она.

   Налетевший ветерок растрепал  пряди  ее  золотистых волос, он убрал их с лица и заглянул в ее глаза цвета уходящего лета. Сколько раз он читал эти слова, написанные ею в письмах, и каждый раз сердце было готово выскочить из груди от неизвестно откуда взявшегося юношеского волнения… Сколько раз она уже говорила их ему за эти дни, и каждый раз он слушал, словно это было первое в его жизни признание в любви …

   Вот и сейчас все внутри вдруг наполнилось безграничной нежностью и любовью к этой маленькой хрупкой женщине, которая стала ему так дорога за эти несколько дней.  Он любил ее до сумасшествия, до сердечной боли, до немыслимой тоски от предстоящей разлуки…

   Он хотел что-то сказать, но она остановила его жестом: «Я все понимаю. Возможно, мы уже не встретимся, но я бы хотела, чтобы ты знал… Может быть, мне будет от этого только тяжелее, может не надо ничего говорить, ведь и так все ясно, но я хочу, потому что ты моя последняя любовь, а она ведь как первая…

   Когда-то давно, в юности, мы не смогли найти друг для друга слов, и жизнь наказала нас, разлучив на долгие годы. Так вот,  сейчас я не хочу повторять прежних ошибок и не хочу делать новых. Я просто хочу, чтобы ты знал,  что я тебя люблю…   Люблю такого, какой ты есть, люблю то, что я уже знаю о тебе, и то, что мне пока не ясно до конца, с твоей  гордостью и самолюбием, с твоим терпением  и нежностью,  с твоими рассуждениями, доводящими меня иногда до белого каления или до смеха. Люблю тебя вместе  с твоим упорством  и умением вовремя пойти на компромисс, с твоим неистощимым интересом к этому миру и верой в него, с твоими непонятностями и одновременно простотой и открытостью, с твоей потрясающей силой воли и духа, которой можно только позавидовать, с твоей покоряющей физической силой и трогательной неуверенностью, спрятанной глубоко в душе. С твоей бешеной ревностью и сумасшедшей любовью, от которой у меня кружится голова и щемит сердце, с твоим неудержимым желанием быть навсегда вместе. Я люблю тебя просто, потому, что ты есть на этой земле! И я счастлива, что мы…» 
   Она хотела сказать «что мы вместе», но не решилась, понимая, что обманула бы и его, и себя, сказав это.

   Она выпалила это все на одном дыхании  и на душе сразу стало легче. Что ж, все равно, пусть знает, невозможно всю жизнь хранить это в душе, ведь зачем-то судьба дала им еще один шанс и подарила эту встречу через столько лет.

   Он смотрел в ее глаза и не мог оторвать взгляда, потом улыбнулся и прижал ее к себе. Он уже не помнил, когда ему было так хорошо, так радостно  и так спокойно. Хотя уже очень скоро ему придется отпустить ее,  и  она улетит в свою далекую и холодную страну, и они вряд ли смогут снова увидеться. А он перелетит через океан и вновь погрузится в уйму сложных дел  и непростых отношений... 

   И тут он отчетливо представил все это.  И  как он  вернется  домой,  и как жизнь  снова покатится по-прежнему, только в ней не будет ее глаз, ее голоса, запаха ее волос, ее нежности и мягкого упрямства, ее чудачеств, как у девчонки, ее серьезных рассуждений, всяких забавных мелочей, вроде утренних круассанов  всех этих маленьких и больших радостей, из которых складывается счастье и к которым он уже успел привыкнуть.
   Но ведь жил же он без этого все эти годы!
   Да, жил. А может и нет? Может, ему только казалось, что жил, а настоящая жизнь начинается только сейчас?
   Он с нежностью произнес ее имя, она подняла голову и посмотрела на него. У нее теперь было новое имя, и она уже успела к нему привыкнуть. Он сократил его, отбросив первые буквы, как отрезок прожитой без него жизни, и оставив только последнюю часть. Получилось очень необычно, словно это было не земное имя, а имя загадочной инопланетянки. А потом они узнали, что такое имя существует на самом деле и означает оно в переводе исток реки. 

   «Может, она и есть мой новый исток, мое новое начало?  Моя новая жизнь? Может быть, надо сказать ей об этом? Сказать, что он уже не представляет себе жизнь без нее, что она и стала его жизнью? И наконец-то сказать самое главное, то, что должен был сказать еще много лет назад, но так и не решился..."
   Ведь ничего на этой земле не происходит просто так. Почему именно сейчас, через столько лет,  когда они уже ни на что не надеялись, когда уже считали, что молодые годы да и сама жизнь уже прокатились мимо, они случайно столкнулись друг с другом и сразу безошибочно поняли, что не могут больше жить так, как жили раньше?   

   Проходившая мимо пожилая пара остановилась невдалеке и с улыбкой наблюдала за ними. Он посмотрел на них и окончательно понял, что сейчас скажет ей.
   Он скажет, что хочет прожить с ней те оставшиеся годы, которые им подарит жизнь, вырастить пусть не своих, пусть приемных детей, но вместе с ней, а ни с какой другой женщиной, и вот так состариться когда-то и гулять под ручку по набережной.  И еще он понял, что если не скажет ей этого сейчас, то не скажет уже никогда.

…Бережно поддерживая свою уже немолодую и довольно хрупкую спутницу, мужчина подвел ее к скамейке и помог сесть. Они с интересом наблюдали за стоящей у воды влюбленной парой и, ничего не говоря, а давно уже понимая друг друга с полуслова и полужеста, улыбались, глядя на них.  «А помнишь, как на этом самом месте я когда-то признался тебе в любви?»  Она улыбнулась, ветерок бросил на лицо прядь серебристых волос. «Ты? Вообще-то это я, я сказала тебе, что люблю тебя, сам бы ты ни за что не решился. И только после этого ты признался, что не можешь жить без меня, и сделал мне предложение…»
.................................................

Вечерняя прохлада разливались по бульварам и улицам  Парижа… Двое не очень молодых,  но светящихся от счастья людей, бесцельно бродили по узким переулкам Монмартра, крепко обнявшись и улыбались друг другу и проходившим мимо редким прохожим...
54 Звенящая капель
Ирина Шабалина
А   весна–то в этом году ранняя.  Солнышко как припекает!  Недаром капель звенит на все голоса!
Баба Тоня с трудом  дошла до калитки в сад. Калитка скрипнула что-то жалобное, с трудом открылась. Надо  бы ещё снежок подтаявший откинуть, да сил нет. Всё меньше и меньше сил. Бабушка  тяжело опустилась на скамеечку у согретой солнцем стены дома, с мутноватым окном, выходящим в сад. Надо бы окно вымыть, да опять – сил нет. Да то ж это такое! Весна, любимое время, а она так сдала!
Капель звенела прямо рядом с лавочкой, пробивала ряд лунок вдоль края крыши, замысловатыми фигурками подтаивал снег, узорчатые льдинки переливались на солнце. Господи! Красотища какая! Бабушка подставила сухонькую ладошку под капель, несколько капель упали в неё, сверкая и переливаясь. Машинально провела рукой по сморщенной щеке, мокрый след остался. Словно слёзы! А может быть, это она плачет, а не уходящая зима? Плачет по прошедшей жизни, любви своей далёкой. . .   А капель звенела: « То-неч-ка! То—неч-ка!»  Так и ОН звал. . . Тёплой волной нахлынули воспоминания.

А весна и тогда была ранняя.  И капель так же звенела  на все голоса. Даже в полевом госпитале умудрялась звенеть,  с деревянных навесов соскальзывали сверкающие капельки. Не с брезентовых же крыш палаток-корпусов им падать. Тонечке тогда и восемнадцати не  было. Годок она себе прибавила, только бы в госпиталь приняли. На всё была готова – убирать, перевязывать, еду подавать, мыть, чистить. Да больше ничего ей и не доверяли.  На поле боя не пускали, щадили. Девочка же совсем. Тростиночка. А девчонки – медсёстры отважные, санинструктора -  ходили. Вернее, ползали. Сколько бойцов вытащили! А сколько их самих полегло! И подруга её, Верочка, погибла недавно. Так и затихла рядышком с бойцом, которого тащила на себе. Так и похоронили их вместе. Долго их Тонечка оплакивала. Пока не пришёл ОН.

Его никто не тащил. Андрей пришёл сам, поддерживая окровавленную, висящую плетью руку. Тонечка встретила его первой, потому что до него, как до легкораненого, дела не было измученным хирургам и медсёстрам. В первую очередь оперировались тяжёлые, со страшными открытыми ранами бойцы. Но даже и для них обезболивающих не хватало. Что уж говорить о легкораненом? Подумаешь, руку насквозь прошило осколком. Тонечка сама его перевязала как смогла и. . . потеряла голову. С той минуты она с трудом находила силы, чтобы оторваться от Андрея. Ходила за ним , как привязанная, и когда до него дошла очередь идти в операционную, изнывала от тоски и сострадания у тонкой брезентовой стенки, слыша его мучительные, сдавленные стоны.  Но боль он переносил мужественно, за что его даже похвалил грозный хирург Пал Палыч, а Тонечка за брезентовой стенкой возгордилась. Стояла, не помня себя, и у тонкой стенки его «палаты», пока сердитая старшая медсестра  Нин Иванна не прикрикнула на неё и не велела заниматься срочными делами. Но заниматься делами Тонечка не могла , всё валилось из рук, другие бойцы её мало интересовали, и, почему-то подобревшая, Нин Иванна, украдкой смахнув слёзы, разрешила девушке ухаживать за Андреем.

 Для Тонечки - словно солнце взошло. Она подносила Андрею еду, даже с ложечки пыталась кормить его,  пока он не отказался, сказав, что в его левой руке ложка вполне помещается.  Она давала ему порошки, делала уколы, перевязывала, а вся  «палата» легкораненых следила за ними с улыбками. Но были и недобрые взгляды, усмешки, и зависть.  Особенно  отличался в подбрасывании издёвок и  сальных шуточек противный толстый Стёпка, который ещё за неделю до того, как пришёл Андрей, пытался «ухаживать» за Тоней,  задевал, привлекал внимание. Но Тоня упорно его не замечала. А теперь и вовсе перестала замечать. Даже сальных шуток не слышала. Но зато Андрей слышал. А когда Стёпка, за спиной вошедшей Тони, изобразил непристойные движения, мерзко улыбаясь, и прошипел: « А я бы не стал долго смотреть  на цыпочку, на всё согласную, а давно бы зажал в уголке. . .» ,Андрей молнией метнулся к обидчику и  кулаком здоровой  руки со всех сил врезал по ненавистной ехидной морде. Завязалась потасовка. Едва растащили противников легкораненые и подоспевшие на шум медсёстры. А Тонечке, сердитая Нин Иванна, заходить в «палату», которую драчуны чуть не опрокинули, запретила.
  Но Тонечка это легко стерпела, потому что  поправлявшийся Андрей уже мог выходить и, несмотря на запрет, они убегали тёплыми уже вечерами в соседнюю рощицу, где бродили, не помня себя. Андрей здоровой рукой обнимал худенькие плечи девушки, а потом  привлекал к себе и целовал исступлённо, задыхаясь от нежности, щёки, губы, пушистые волосы. И шептал: «Тонечка, Тонечка!»

Другие санитарки и медсёстры смотрели на Тонечку искоса. Кто-то ехидничал, кто-то говорил, что нельзя себя девушкам так вести, а то. . .   « А то» было тайным, щемящим, зовущим и стыдным, а из-за этого ещё более манящим. И чем больше было шёпота и намёков, тем более манило неизведанное, запретное прекрасное. Но однажды сердитая Нин Иванна пригрозила: «Смотри, Тонька! Отправлю тебя в тыл с «тяжёлыми»! Доиграешься со своим! На передовую уж надо давно, кобеля! Забрюхатить захотела? Всё доложу Пал Палычу!». Тоня сначала поплакала, а потом словно в омут с головой кинулась, отбросив все предосторожности. Словно вопреки всем намёкам, упрёкам и нравоучениям, шепча себе в оправдание: «Да какой стыд?  Война ведь! А если нас завтра. . . И я не узнаю ЭТОГО. .  .Люблю я его, люблю! А вдруг? А забрюхатить...  Да! Захотела! От него, любимого! И никто не запретит!»
И набравшись уверенности, отчаянно позволяла по вечерам всё более смелые ласки любимому, и уже бродила желанная рука по нежной девичьей груди, а поцелуи становились всё более страстными.
И вот уже замаячил на рассвете давно примеченный, уже просохший стожок и закружились все звёзды, свиваясь в немыслимые узоры и не осталось ничего в мире – ни войны ,ни тыла ни передовой, ни подружек, ни грозных начальников – а только они вдвоём, и губы и руки ненасытные, и огромное, всепоглощающее счастье. . .

Наутро она не могла спрятать сияющих глаз. И вдруг прекратились все упрёки и нравоучения. Или Тонечка перестала их замечать? Счастье её было так велико, что не умещалось в худенькой Тонечкиной груди, а выплёскивалось на окружающих. И хотя вокруг по-прежнему были боль, кровь и стоны, Тонечка с утроенной силой работала, всем помогая, хотя и не высыпалась счастливыми ночами.  А любовь поддерживала, придавала сил.

Но счастье не может быть вечным, тем более на войне. Как выздоравливающий легкораненый, Андрей уже готовился к выписке и отправке на передовую, громыхавшую боями совсем близко. Передовую, за которой непрерывно следовал полевой госпиталь. Тонечка с ужасом ждала разлуки. Госпиталь тоже готовился к очередной передислокации. Пользуясь суматохой, Тонечка снова стала проситься в медсанбат,  в состав санинструкторов. Хотя бы так быть поближе к любимому.
 Но здесь Тоня натолкнулась на сопротивление не только  начальства, но и Андрея, который очень боялся за неё. . Он был бы рад, если бы Тонечку  перевели  в тыл, да подальше. Поэтому и уехал он очень быстро, едва попрощавшись с плачущей девушкой, словно сбежал. Только бы не отправилась вслед за ним, в страшное месиво боя.

  Несколько дней она бродила, словно тень, принималась за самую тяжёлую работу, только бы не думать, не рваться туда, где громыхала  взрывами и  сверкала зарницами боя передовая.
 Госпиталь передвинулся ближе к линии фронта, снова стали привозить стонущих, окровавленных тяжелораненых, и в один чёрный день привезли его.
Тоня сразу его узнала, хотя он был весь в грязи и в крови. Без сознания.  Крича что-то несвязное, Тонечка бессмысленно суетилась вокруг, пытаясь закрыть его страшную, зияющую рану, перевязать, разбудить, пока её не оттащили. Быстро унесли солдата в операционную, у стен которой Тоня, задыхаясь от слёз, пыталась что-то услышать, молилась, призывая  на помощь всех святых, о которых знала, и верила в силу своей любви, что поможет, сохранит, пока не вышла  хмурая Нин Иванна и не оттащила её, бьющуюся в истерике, прочь.  Андрей умер, не приходя в сознание.

 Тоня почти не помнит, что было дальше, почти не помнит похорон, как и кто добился, чтобы её Андрея похоронили не в братской могиле, а отдельно. Помнит только, как лежала на  влажном холмике земли, обнимая его руками. Как Андрея. Лишь потом она узнала, что он совершил в том бою подвиг, и его наградили орденом. Посмертно.

Тонечку вскоре всё же отправили в тыл, как она ни сопротивлялась. Постаралась Нин Иванна. Да и работник из Тони уже был никакой. И все дни и месяцы в тылу, тянувшиеся унылой чередой, Тонечка помнила плохо. Словно всё было не с ней.
 Даже тяжёлую беременность с токсикозом, когда она изнемогала от тошноты и рвоты и только ждала, когда же всё кончится. И голод. И тяжёлую работу. И мучительные роды. Всё в зябком, сером тумане. И только когда родился сынок, её Андрюшенька -  всё посветлело. Её счастье, боль, надежда – Андрей Андреевич. Появилась цель – накормить, сберечь, вырастить.  Рассказать о том, каким  героем был его отец. Выучить. Свозить на могилу отца-героя. Всё сделала как надо, всего добилась, во имя павшего, родного своего. Ночей не спала, сама недоедала, но сына берегла от болезней, голода, передряг.
 Когда отгромыхала война, вернулась с сыном вместе  в те самые места, где цвело её сумасшедшее счастье, а потом волком выло чёрное горе. Поселилась в ближайшей деревне, где и прожила оставшуюся жизнь. Рядом с любимой могилкой. Сначала сама за ней ухаживала, а потом школьники и власти местные. Так облагородили! Такие красивые обелиски воздвигли!  И часовенку рядом построили. А на могиле её Андрюшеньки  - памятник: раненный боец с гранатой в руке. Даже, похожий чем-то на Андрея.
Работала в колхозе, не покладая рук, все годы. Вырос, выучился и уехал в далёкий город сын Андрей, её кровиночка ,надежда. . .  Учёным стал! Так редко приезжает теперь к маме и на могилу отца – героя. Раньше и внуков привозил, а теперь не дозовёшься. Жизнь там, в далёком городе , уж очень бурная.  Не до старенькой матери в дальней деревне и не до могилы отца-героя. И на пенсии ему не сидится.  Фирму свою создал – да что-то не ладится там. Конкурентов много - пишет в этих новомодных СМС. Да и редко пишет. Внуки выучились, университеты закончили. Тоже там с бизнесом этим модным закрутились совсем. Звали к себе жить. Да куда уж она поедет от родной могилки! Что ей делать в этом далёком, чужом , громыхающем городе? В этой суете и сутолоке?
 Правнучка тоже есть, но редко. . .редко приезжает! Учится. Экзамены тяжёлые. . . Надежда. Кровиночка. . .

Баба Тоня вытерла струящиеся по морщинистым щекам слёзы. Ну, хватит. Совсем уж расплакалась. И хорошего -то много было! И внуки у неё, и правнучка! Да только совсем что-то прабабушка расклеилась.  А капель-то как звенит!  Неудержимо потянуло туда, за околицу, к солдатским могилкам. Баба Тоня с трудом поднялась и побрела к обелискам. Идти было всё труднее и труднее, хотя и дорожки были чищенные, следили за ними. Но что-то жгло и давило в груди, заставляя  постоянно останавливаться. Но вот и знакомый мемориал. И до боли родная могилка с памятником её солдату. А снежок-то и здесь уже подтаял. Баба Тоня, облегчённо вздохнув, прижалась к памятнику, но потом, подчинившись неумолимо влекущей её силе, сползла на оттаявшую плиту, покрывавшую её родной холмик.
 Так вдруг спокойно и хорошо стало! И баба Тоня ,обняв плиту и холмик из последних сил , прошептала: «Да, Андрюшенька! Да, родной!  Зовёшь? Иду я! Иду к тебе!»
 А по дорожкам вдоль мемориала,  весело журча, стекали ручейки, а с  сосулек, что под крышей часовенки,  сверкая под солнцем падали  тяжёлые капли.
 И звенела, звенела капель!
55 Тополиный пух
Ирина Шабалина
Что-то этим летом тополя цвели особенно яростно.
Тополиный пух лёгкой сединой ложился на дороги и тротуары родного городка и даже кружился по железнодорожной платформе, где стояла Лена. Хотя тополей по близости не было. Долетел седой пух. Так же, как и седина незаметно налетела на её волосы.

В родной городок Лена сбежала после ссоры с мужем. Любимым мужем. Что-то они часто стали ссориться в последнее время.  А когда-то так любили друг друга. Когда-то… А сейчас? Лена не могла ответить утвердительно даже себе. Слишком велика была обида. Вдруг из глубин памяти волной нахлынуло воспоминание: здесь, на этой же платформе она стояла 30 лет назад и неотрывно смотрела на своего любимого Сашу, вскоре уезжающего на  электричке.
И также кружился тополиный пух, но волосы не были седыми, а глаза были ясными, и талия тоненькой. И Саша был стройным и высоким, и невозможно красивым… Лена вдруг улыбнулась сквозь слёзы. И не стала прогонять воспоминания, а они наплывали тёплыми волнами и смывали капельки с ресниц.
Росли две сестрёнки. Старшая  - Тамара, и младшая Леночка. Обе хорошенькие, но совершенно не похожие.  И ухаживали за ними два друга  - Андрей и Саша. Скорее не ухаживали,а просто дружили они все вчетвером. Сначала Лена встречалась с Андреем, почти год. Он учился в другой школе, но умудрялся каждый день прибегать к Лене после уроков и провожать из школы домой. Андрей нравился Лене, но  восторга от встреч с ним она не испытывала и с его друзьями не знакомилась. Но однажды, на танцы в субботу они пошли вместе с Тамарой. Сестра попросилась с ними, стеснялась идти одна. И там к троице подошёл Саша, друг Андрея, восхищённо посмотрел на Лену, и. . . пригласил на танец Тамару.  Лену словно кипятком ошпарило! Она стояла, как вкопанная и жутко, болезненно, завидовала Тамаре. Андрей не понимал, в чём дело, тормошил Лену, и она, наконец-то, сбросив оцепенение, согласилась танцевать со своим другом. Но и во время танца, она постоянно ловила взгляды Саши, да и сама не могла оторвать от него глаз.
Домой пошли уже все вчетвером. Саша отправился провожать Тамару, хотя Лене хотелось верить - что не Тамару! Он пошёл за ней и Андреем!
С той памятной субботы четвёрка не разлучалась. Они вместе ходили в кино и на танцы, гуляли в  парке и в лесу ,где ребята трогательно дарили своим подругам букеты ветрениц, называемых ими подснежниками. Саша протягивал букет Тамаре, а сам украдкой смотрел на Лену, и девушка была уверена, что букет он хотел бы подарить только ей, Лене. А Тамара была счастлива! Она так любила своего голубоглазого красавчика Сашу, что ничего не замечала вокруг. А Лена замечала! И очень жалела любимую сестру, и по ночам плакала в подушку, и ничего не могла сделать со своим невероятным, сладко-горьким, мучительным чувством.
Она уже не отказывалась от встреч с Андреем, а мчалась на свидание, вместе с Тамарой, в надежде увидеть Сашу, его говорящие взгляды, хоть иногда, словно случайно коснуться локтем. А на танцах издевательски звучала «Алёшкина  любовь». «Говорят, что некрасиво… отбивать девчонок у друзей своих. Как же быть, как быть? Запретить себе тебя любить?» - мелодично вопрошала популярная ВИА-группа. И отвечала измученному Ленкиному сердцу – « Не смогу я это сделать, не смогу! Ведь без грустных , нежных глаз твоих, мне не будет в жизни доброго пути!» Да! Лена уже была в этом уверена! И Сашины глаза тоже говорили ей об этом! Они уже привыкли говорить  друг с другом только взглядами. Тянулись в мучительной нежности, и не смели даже встать рядом, чтобы не обидеть сестру и друга.
Эта сладкая пытка продолжалась больше года. Закончились выпускные экзамены у Саши, Тамары и Андрея. Уже отзвучали, откружились выпускные балы  в их классах. И только Леночке всё это предстояло  на следующий год. Ребята собирались поступать в институты, и вот в жарком, усыпанном тополиным пухом июле, вся компания  отправилась на вокзал провожать Сашу, уже поступившего в военную академию в областном городе.  Ему следовало поселиться в казарму и оставить своих друзей на долгое время.  Саша едва оторвал от себя руки плачущей Тамары, легко поцеловал в щёчку свою подругу и вступил на подножку электрички. И вдруг, стал не отрываясь, не скрывая рвущегося из глубины сердца чувства,  смотреть на Лену. Лена, едва сдерживая слёзы, смотрела на Сашу. Прозвучал безжалостный металлический голос, объявляющий отправление электропоезда. И вдруг Лена, неожиданно для всех, а больше для самой себя, прыгнула в вагон, прямо в объятия Саши и двери поезда захлопнулись.
Электричка тронулась, оставив на платформе остолбеневших, несчастных Андрея и Тамару. А Лена с Сашей просто слились в бесконечных, нескончаемых поцелуях. Мир перестал их интересовать. Он проносился где-то там, за дверями электрички, а влюблённые не могли оторваться друг от друга. Они даже из тамбура не вышли. Только нехотя отодвигались к стене на остановках, выпуская с недоумением и осуждением глядящую на них публику. Времена  были советские, пуританские! Так же вяло, не сопротивляясь, не разжимая объятий, заплатили штраф за Лену ворчащим контролёрам. А квитанцию о штрафе Лене выписали на Сашину фамилию. Он так и назвал её своей фамилией. У Лены сладко защемило сердце.
Приехав в областной город ,не разжимая рук, они первым делом пошли в ближайший ЗАГС и подали заявление.  Благо паспорта оказались с собой. Принимать заявление не хотели. Лене ещё не было восемнадцати. Пришлось придумывать несуществующую беременность, добывать справку через знакомых. Затем объяснять ситуацию в Академии. Там всё же вошли в положение юной пары и разрешили Саше жить не в казарме, а на частной квартире. Влюблённые не хотели, не могли больше расставаться. Слишком намучились за год.  Их не волновали упрёки и нравоучения родителей, доводы, что сначала надо учиться, а потом жениться, они были недопустимо, абсолютно счастливы и преодолевали все преграды.
Омрачало счастье лишь искреннее горе Тамары. Но та с Леной не общалась не разговаривала, поэтому и переносилось сестрёнкино горе легче. Даже сильных угрызений совести Лена почему-то не испытывала. Саша сразу принадлежал ей! Лишь ей одной!
И Андрея Лена не видела. Он ушёл в себя, спрятался куда-то и на свадьбу не пришёл. А Тамара была вынуждена придти, мрачно сидела в углу и с ненавистью смотрела на Лену. Юная невеста купалась в своём счастье, в белом кипении фаты, и ничего не замечала  вокруг, кроме любимых  рук и губ.
Придуманная беременность тоже не заставила себя долго ждать. Появился милый сынишка, через два года – дочка. А ведь они как-то умудрялись учиться и даже работать! Лена , конечно училась заочно. И всё легко преодолевалось, потому что любили! Так любили!
Потом были нескончаемые поездки по гарнизонам и ,наконец-то, возвращение в свой областной центр, долгожданная постоянная квартира, отставка Саши и его «мирная работа»,  потом и внуки...
Да разве перескажешь всю долгую, счастливую жизнь…
И вдруг начались эти странные ссоры, после очередной  ссоры Леночка уехала в родной городок к Тамаре, мирно живущей с мужем и детьми в родительском доме. Давно забылось её горе и размолвка с Леной.
Да вот, никак что-то Лена не может уйти от вокзала!
 Следующая электричка шумно подкатила к платформе, и из вагона выскочил её Саша. Встревоженный, родной… Давно располневший и облысевший, но всё равно – самый красивый, самый желанный и не менее любимый. Саша обнял жену, шептал что-то нежное, виноватое, а она счастливо засмеялась, уткнувшись в его грудь. Как тогда. 30 лет назад. А над ними кружил лёгкий, светлый, тополиный пух.
56 Любовь Нечаянно Нагрянет...
Лана Корн
Они познакомились в поезде. Она, девчонка из провинции, ехала в Киев поступать в педагогический институт, а Он, студент третьего курса Киевского Инженерно-Строительного Института, архитектурного факультета, возвращался домой из Крыма, где отдыхал с мамой и папой у моря. Родители остались еще на неделю, а ему надо было возвращаться на работу. Он проходил летнюю практику в конструкторском бюро.

Они познакомились, и всю оставшуюся поездку провели вместе, разговаривая, смеясь и просто молча, как-будто знали друг друга всю жизнь. В Киеве ее встречала тетка. Он хотел обнять ее на прощание, но тетка стояла рядом и Он, пожав ей руку, поехал домой. Его встречал на своей машине друг.

Он позвонил ей на следующий день, Они встретились и долго гуляли по Владимирской Горке. Опять смеялись, разговаривали и держались за руки. Он нежно обнимал ее и мягко целовал в губы. Ее зеленые глаза смотрели на него с обожанием и восторгом. Она не могла поверить, что может так легко и свободно общаться с человеком, которого знает два дня. Ей казалось, что Они знакомы всю жизнь. Он с восхищением заглядывал ей в глаза, видел в них Луну и себя, и тонул в них, замирая от счастья.

Так продолжалось неделю, пока тетка не запретила ей эти встречи. Ей надо было готовиться и сдавать вступительные экзамены, а ему пора было выходить на практику, на работу. Они разговаривали по телефону каждый вечер. Говорили ни о чем и обо всем. Она рассказывала ему об экзаменах, которые Она сдавала на отлично, а Он ей о работе в конструкторском бюро. Она тосковала без него и все валилось из рук. Он не мог спать ночами, а когда наконец усыпал, ему снилась Она. Он похудел и осунулся. Она не смеялась так часто, как раньше.

Вернулись из Крыма родители и ужасно разволновались, увидев его с тенями под глазами, записали на прием к знакомому врачу. Она закончила сдавать экзамены и поступила в институт.  Наконец-то Они опять смогут встречаться. Он ждал ее на остановке троллейбуса с огромным букетом ромашек. Обняв, долго держал ее в объятиях, вдыхая такой знакомый и родной запах ее волос. Она с радостью заглядывала в его глаза и видела там себя и яркие мерцающие звезды. Они долго гуляли по парку, взявшись за руки, потом посидели в кафе и Он проводил ее домой.

На следующий день Он опять ждал ее на остановке, только букет в этот раз был другой, тёмно-фиолетовые астры.

- Пойдем, я покажу тебе Киев, а потом заедем к моим друзьям, - сказал Он.

Они долго ходили по городу пешком, и Он рассказывал ей о Киеве, о Золотых Воротах, о древней Руси и о легенде образования Киева.
Легенда рассказывает о трех братьях Кие, Щеке, Хориве и их сестре Лыбиди. Плывя по Днепру, они причалили к крутoму берегу и поразились буянию лесов и изобилию дичи, и старший брат, Кий решил заложить здесь свой дом, откуда впоследствии и вырос город Киев.

Она слушала его, затаив дыхание. Еще немного побродив по городу, поймали такси и поехали к его друзьям. Друзей не оказалось дома, но у него в кармане обнаружились ключи от их квартиры. Открыв дверь, пропустил ее вперед, зажег в прихожей свет, в столовой был накрыт стол: вино, фрукты и много свечей. Он зажег их и выключил свет. Откуда-то доносилась тихая музыка. Он прижал ее к себе, поцеловал волосы, глаза, губы. Ей казалось это прекрасным сном. Она светилась от счастья, понимая, что встретила своего одного единственного, любимого. Как она жила до встречи с ним? Разве это можно было назвать жизнью? Ее жизнь началась с поезда и встречи с ним.

Они остались ночевать у друзей. Утром ее разбудил запах кофе. Она потянулась, открыла глаза и, первое, что увидела - его тёмно-карие глаза, смотрящие на нее с любовью и желанием.

- Я сварил кофе, но думаю завтрак подождет, - и Он страстно поцеловал ее в губы. Кофе пришлось пить на ходу и остывшим.

Потом Он отвез ее домой и помчался на работу. Тетка встретила ее сама не своя, кричала, топала ногами и хлопала дверьми, а Она стояла и улыбалась счастливой, загадочной улыбкой, которой улыбаются только влюбленные. Единственное, что наконец услышала из всех теткиных криков, что та не потерпит у себя дома гулящую девку, чтобы собирала свои вещи и убиралась куда хочет.

Она молча собрала чемодан и тихо попрощавшись, ушла. Уже на улице набрала его рабочий номер телефона и рассказала о случившемся. Он попросил ее погулять в парке возле дома и сказал, что сейчас за ней приедет. Не прошло и часа, как Она сидела прижавшись к нему на заднем сидении такси, слезы градом катились из глаз, и рассказывала ему о происшедшем.

- Не грусти любимая, все будет хорошо. Сейчас я отвезу тебя к себе домой и познакомлю с родителями. Мы с тобой поженимся и будем жить у нас. Я тебя очень люблю. 

Она не могла поверить своему счастью.

Дверь открыла домработница, с удивлением посмотрела на молодую пару, но не проронив ни слова, впустила в дом. Родителей дома не оказалось. Он провел ее в свою комнату, поцеловал на прощанье и опять умчался на работу, а Она, уставшая от слез и переживаний, прилегла на его кровать и тут же уснула. Проснулась от громких криков, в темноте, и не сразу смогла понять где находится. Услыхала голос любимого и было рванулась к нему навстречу, но услыхала другой, женский голос, и остановившись, прислушалась.

Женщина говорила негромко, но слова, которые она произносила, били еще больнее чем крик.

- Ты не можешь женится на этой провинциалке. Она с тобой только лишь для Киевской прописки, Она использует тебя, отсудит квартиру и вышвырнет из своей жизни. И вообще, как ты мог привести в дом гулящую девку?

- Мама, ты ее совсем не знаешь, как ты можешь так говорить?

- Может я и не знаю ее, но хорошо знаю таких, как Она. Сейчас же выпроводи ее из нашего дома, или это сделаю я.

Наступило молчание. Она вжалась в кровать, с ужасом ожидая что же произойдет дальше. Тихонько скрипнула дверь, из прихожей проскользнула полоска света, а с ней в комнату, тихо ступая, вошел Он.

- Любимая, мы разбудили тебя. Извини, что тебе пришлось все это услышать. Собирайся, мы уходим, - и Он начал собирать в рюкзак кое-что из своих вещей.

- Куда мы пойдем?

- Сейчас мы поедем к моему другу. Уверен, он разрешит нам пожить пару дней у него, а завтра начнем искать комнату. Не волнуйся, мы вместе и обязательно что-нибудь придумаем, и Он нежно обнял ее за плечи.

Не прошло и недели, как Они нашли комнату в доме друга. Соседка старушка, жившая на шестом этаже, сдавала одну комнату, в двухкомнатной квартире, а во второй жила сама. Это не было самым идеальным вариантом, но с деньгами было сложно и Они, не задумываясь, согласились. Старушка предупредила, что не потерпит никаких детей, и если Они собираются иметь детишек, то пусть ищут другую квартиру. Они заверили ее, что пока Они оба учатся, детей у них не будет.

Лето подходило к концу и им надо было решать вопрос с учебой. Решили, что так как Он уже на третьем курсе, то будет продолжать учится на дневном факультете, а Она переведется на вечерний и пойдет на работу, так как на стипендию Они прожить не смогут. Так и решили.

Она нашла работу няней, присматривать за трехлетним мальчиком. Прибегала с работы домой, переодевалась и бежала в институт. Он встречал ее после института и Они медленно шли пешком домой, смеясь и рассказывая друг другу о своем дне. К середине сентября Она вдруг начала по утрам чувствовать какое-то недомогание. Еще через неделю поняла, что наверное беременна. Как такое могло произойти? Ведь Они предохраняются. По всей вероятности, это произошло в ту первую ночь, которую Они провели вместе. Она не знала как сказать ему, будет ли Он рад, как Они будут жить дальше, как будет с учебой, им придется искать новую квартиру, но тянуть больше нельзя, сегодня же вечером, когда Он будет встречать ее после института, Она ему все расскажет.

И вот Они опять, медленно идут по вечернему городу. Как начать этот разговор? Как Он воспримет такую, незапланированную, полностью меняющую их жизнь, новость?

- Любимый, давай немного посидим в парке, мне надо тебе кое-что сказать.

Они присели, на скамейку, Он привычно обнял ее за плечи, нежно прижал к себе и поцеловав в волосы, с ожиданием заглянул в глаза. Решила говорить без обиняков.
- Я беременна…

По его глазам увидела, что Он не понимает о чем Она говорит. Выражение его лица менялось каждую секунду: непонимание, шок, удивление, опять непонимание и наконец эмоция, которую Она так ждала – радость. Его глаза светились радостью и счастьем, а из ее глаз вдруг брызнули слезы.

- Почему ты плачешь, любимая? Ты не хочешь нашего ребенка? - с волнением спросил Он.

- Нет, это не то, что ты подумал. Я так боялась, что ты не захочешь, скажешь, что сейчас не время иметь детей. Я не смогу сделать аборт, я уже люблю его, он часть тебя, и я не представляю свою жизнь без тебя, а теперь и без нашего ребенка.

- Мы вместе, а вместе мы сможем все преодолеть. Я очень хочу этого ребенка и еще много детей с тобой.

Вот так, с непредвиденных трудностей, началась их совместная жизнь, но Они всю жизнь любили, понимали, уважали и поддерживали друг друга и были счастливы вместе. Первым у них родился мальчик, а потом еще две девочки. Он закончил институт и стал архитектором, а Она закончила педагогический и от простой учительницы «доросла» до директора школы. Они вырастили прекрасных детей и дожили вместе в любви и согласии до глубокой старости. Их часто можно было встретить в парке на той же самой лавочке, где Она впервые сказала ему, что у них будет ребенок.

Два пожилых человека, крепко держащиеся за руки.
57 Так Уж Сложилось...
Лана Корн
Так уж сложилось, что Саша родила Альку в 18. Долго рассказывать как была влюблена в Алькиного отца первой невинной любовью, но все закончилось и ее любимый, услыхав о беременности, поставил ультиматум или я или ребенок. Саша думала недолго и выбрала Альку. Все закончилось банально, как всегда.

Про дневной факультет института можно было забыть, пеленки-распашонки отбирали все свободное время. Помощи ждать неоткуда. Мама умерла когда Саше было семь, а мачеха не захотела в двухкомнатной квартире, где жили они с отцом и младшим братишкой, как она выразилась «визжащего младенца».

Пришлось Саше устроиться дворничихой, где давали жилплощадь – маленькую неуютную каморку под лестницей, но и эта каморка была для Саши счастьем. Она все вычистила, выдраила, покрасила каморку в светло-бежевый цвет, помыла окно, повесила веселенькие ситцевые занавески и все преобразилось. Теперь можно приносить сюда свое маленькое солнышко – Альку.

Вот так они и зажили. Саша поступила в институт на вечерний. Работала не покладая рук. Днем Алька ходила в ясли, а потом в детский сад, и когда вечером Саша убегала на учебу, соседка, тетя Валя, присматривала за Алькой.  Уставала, но упорно шла к своей цели, хотела стать адвокатом. Алька росла. Саша закончила институт, получила двухкомнатную квартиру в новостройках, устроилась на работу в адвокатскую контору. Тетя Валя по-прежнему присматривала за Алькой, только теперь Саша настояла, что она ей будет платить как приходящей няне. На том и сговорились.

Работу свою Саша любила. Ей нравилось помогать людям, особенно если другие адвокаты в их конторе считали дело невыигрышным. Она брала его, и бывало по-разному, одни выигрывала, другие проигрывала, но всегда работала с увлечением и энтузиазмом.

Через несколько лет работы в конторе, хозяин предложил ей место партнера. Это было очень неожиданное предложение, но Саша приняла его с радостью. На работе ее прозвали синим чулком, так как сколько мужчин за ней не ухаживали, культурно отшивала всех и сразу. Случались мимолетные, кратковременные романы, но ни с кем серьезно не встречалась, домой к себе не приводила и с дочкой не знакомила.

- Алька выросла, школу закончила, в институт поступила, ей уже 18, когда подумаешь о своем счастье? Все ждешь своего принца на вороном коне, - часто с укоризной, говорила тетя Валя. Она продолжала приезжать к ним каждый день и теперь вела хозяйство, так как у Саши времени не хватало.

Саша с нежностью обнимала старушку за плечи и смеясь говорила, что ей никто не нужен, что им втроем и так хорошо.

Как-то возвращаясь домой с работы, Саша встретила возле лифта молодого мужчину. Как обычно не обратила бы на него внимания, если бы он с ней не заговорил и сообщил, что он новый жилец, вчера въехал в квартиру на седьмом этаже, что оказалось как раз над Сашиной квартирой.  На вид ему было лет 28-29, представился Глебом. Доехав до своего этажа, распрощалась и забыла о соседе.

Утром, опять встретила нового жильца в лифте, на этот раз, вся погруженная в мысли о предстоящем сложном деле, с неохотой поздоровалась. Глеб, не обращая внимания на ее холодность, улыбался и что-то там говорил о погоде. Наконец доехали до первого этажа, Саша поспешно распрощалась и, сев в машину, быстро уехала.

Дело оказалось даже еще сложнее чем Саша предполагала. У нее ушел весь день и вечер на встречи и разговоры со свидетелями. Домой возвращалась уже где-то около одиннадцати голодная и уставшая. У подъезда стоял Глеб и курил сигарету. Увидев Сашу, обрадовался.

- Соседка, не одолжите немного кофейных зерен, а то в магазин так поздно идти не хочется.

Саше очень хотелось доползти до дома, принять душ и плюхнуться в постель и совсем не хотелось любезничать с каким-то мальчишкой, пусть даже и соседом.  Но законы приличия взяли свое и она нехотя пригласила его следовать за ней.

В лифте она закрыла от усталости глаза и просила Бога, чтобы Глеб ее ни о чем не расспрашивал. Он, как бы прочитав ее мысли, молча стоял рядом.

Открыла дверь своим ключом. Дома уютно пахло чем-то вкусным. Наверняка тетя Валя приготовила обед. В гостиной работал телевизор, наверное Алька еще что-то смотрит. Пригласила Глеба войти и показала как пройти на кухню. Сама сняла сапоги, переоделась в тапочки и пошла сказать «привет» Альке.

- Мама привет. Ты сегодня поздно, а кто это с тобой?

- Много работы. Это наш новый сосед с седьмого этажа. Сделай мне одолжение, пойди отсыпь ему немного кофейных зерен, я так устала, что прямиком иду в душ и спать.

- Конечно, - и Алька бегом помчалась на кухню.

На следующее утро Глеб как-будто снова ждал ее у подъезда.

- Саша, доброе утро! Вы всегда так рано уходите и так поздно возвращаетесь с работы? Давайте встретимся сегодня вечером в кафе, посидим и попьем кофе с пирожными. Я каким-то образом должен вам заплатить за одолженный кофе.

- Извините, но я очень занята, - и она почти бегом бросилась к машине. Глеб не отставал.

- Саша, но вам надо иногда обедать. Давайте сходим в ресторан пообедаем вместе.

- Извините, я не могу, - она села в машину, захлопнула дверь и уехала. - Что за наваждение? Что этому мальчишке от меня надо? Разве он не видит что я на много старше его?

Приехав в офис, совсем забыла о назойливом соседе, пока в обеденный перерыв, посыльный принес огромную корзину чайных роз, нежно-розового цвета. Внутри Саша обнаружила записку:

- Жду в семь в ресторане «Нептун» , надеюсь вы любите суши.

Сперва она удивилась, откуда он знает где она работает, потом даже немного рассердилась, не слишком ли много на себя берет этот самонадеянный нахал, потом зазвонил телефон и она убежала на встречу со свидетелем и совсем забыла и о букете и о молодом нахале.

Вспомнила о нем только подъехав к дому и увидев Глеба опять у подъезда с сигаретой.
- Привет Саша. Я ждал вас в ресторане до девяти. Вы не любите суши?

- Спасибо за цветы, они очень красивые, и я люблю суши. Сколько вам лет, Глеб?

- Мне 29. Не женат, трудоустроен, не пью, не курю, за собой убираю, носки по дому не разбрасываю, - с улыбкой ответил он. - У вас есть еще вопросы?

- Скорее сообщение, чем вопрос. Мне почти 36, я намного старше вас. Вы не думаете, что вам нужно найти девушку вашего возраста и пригласить ее на свидание?

- Саша, я приглашаю вас в ресторан, а не замуж, пока. Вы мне нравитесь, дайте мне шанс, может я вам тоже понравлюсь.

- Глеб, я очень занятый человек и у меня нет времени на флиртование с молодыми людьми. Нет, я не пойду с вами в ресторан. Спокойной ночи, - и она пошла к лифту.

На следующий день в обеденный перерыв, ей принесли букет ромашек, на следующий день букет разноцветных герберов.  И так продолжалось 2 недели. Каждый день в обед посыльный приносил ей букет и каждый раз другие цветы. Все они были без записок, но она и так знала от кого они.

В лифте они больше не встречались и по вечерам он ее не ждал у подъезда. Саша не заметила как стала ожидать посыльного из цветочного магазина и гадать какие цветы будут в этот день, и как начала искать его глазами каждый раз, подъезжая к дому.

В тот вечер она вернулась домой раньше обычного. В руках у нее был огромный букет георгин, сегодняшний букет, доставленный посыльным от Глеба. Они успешно закончили дело и Виктор Николаевич, ее компаньон и близкий друг, пригласил ее в ресторан на ужин, отметить это событие. Она заскочила домой переодеться, а Виктор обещал заехать за ней через час.

Поднялась на лифте на шестой этаж, подошла к своей двери и услышала за дверью в квартире голоса. Один Алькин, второй мужской и почему-то очень знакомый. Кажется они ссорятся. Вдруг за дверью стало тихо, она открыла своим ключом и замерла на пороге не в силах произнести ни слова. В коридоре, спиной к двери стоял Глеб, а у него в объятиях Алька, ее бэби, и они целовались….

Сама того не замечая, Саша заговорила тихим, дрожащим от слез голосом:

- Что здесь происходит? Аля! Глеб!!

Они отпрянули друг от друга. Алькины глаза светились любовью и счастьем. У Глеба хватило совести выглядеть растерянным и смущенным.

- Саша, все не так как выглядит, это не то, что ты подумала, Саша…

- Мы перешли на ты? Когда? Глеб, сейчас же убирайся отсюда и больше никогда сюда не приходи. И забери вот это, - и она швырнула в него георгины.

- Саша, я могу все объяснить…

- Мама, не выгоняй его, я его люблю…

За Глебом захлопнулась дверь, а Саша устало опустилась на тумбочку, стоявшую в коридоре, закрыла руками лицо и расплакалась.

- Мама, ты чего? У нас ничего не было. Я его люблю. Он зашел узнать когда ты сегодня придешь с работы. Я сказала Глебу что люблю его и сама его поцеловала. Все, больше ничего. Почему ты плачешь?

Саша и сама не знала почему слезы градом катились из глаз. Наверное напряжение последних недель давало себя знать. Она сидела на тумбочке и не могла остановиться. Рыдания душили ее и не было сил встать и уйти к себе в комнату. Алька обняла ее за плечи и легонько гладила по волосам. От этого знака любви ей хотелось плакать еще больше.

- Мама, ну перестань, чего ты, не плачь…

В это время в дверь позвонили. Алька бросилась открывать в надежде что вернулся Глеб, но разочарованно пропустила в прихожую Виктора.

- Саша, что произошло? Почему ты плачешь? - c беспокойством в голосе спросил Виктор.

- Витя, извини, я не смогу сегодня пойти с тобой на ужин.

- Ничего страшного, я позвоню и отменю резервацию, а пока давай я помогу тебе добраться до кровати. Он поднял ее на руки и отнес в спальню. Аккуратно уложил на кровать, поправил подушку, снял туфли и прикрыл пледом.

- Ты пока полежи, а я пойду заварю свежий чай, и он тихо притворив за собой дверь, вышел из комнаты.

Алька задумчиво стояла возле окна в гостиной.

- Ну выкладывай, что у вас тут произошло? Почему мама плачет?

- Дядя Витя, я честное слово не знаю. Она пришла с работы, застала меня с моим парнем, выгнала его и у нее началась истерика.

- Алька, а вот с этого места поподробнее. Твоя мама ничего мне не рассказывала о том, что у тебя появился молодой человек. Кто он, как долго ты с ним встречаешься, почему ты думаешь он не понравился маме?

- Он наш сосед, этажом выше. Его зовут Глеб и я его люблю.

Пока Алька рассказывала о своей любви, Виктор заваривал чай, нарезал лимон, налил чай в Сашину любимую чашку, добавил одну ложку сахара, как он знал любит Саша, поставил все на поднос и понес в Сашину спальню. Стараясь не шуметь, открыл дверь, Саша спала на боку, подложив руки под щеку, всхлипывая во сне как обиженный ребенок. Поставив поднос на тумбочку у кровати, сел в кресло и стал наблюдать за спящей Сашей.

Он любил ее уже давно, с тех пор когда она пришла наниматься на работу в его контору, сразу после института, но так никогда и не смог решиться рассказать ей об этом. Сначала он не хотел чтобы Саша подумала, что он пользуется своим положением, потом когда он предложил ей стать полноправным партнером, не хотел чтобы она подумала, что он это сделал чтобы затащить ее в свою постель. Она действительно прекрасный адвокат. Потом их отношения переросли в дружбу, которую он не хотел потерять. Он знал о всех ее немногочисленных любовных приключениях, она делилась с ним своими радостями и жизненными трудностями. Он всегда был званым гостем на всех Алькиных и Сашиных днях рождения, но дружба не перерастала в любовь и он терпеливо ждал, когда же Саша заметит его чувства.

Последние пару недель, Виктор заметил, что Саша как-то изменилась, повеселела, глаза стали более радостными, что ли. Также из офисных сплетен узнал, что какой-то воздыхатель, каждый день присылает ей цветы. Возникал вопрос, почему она ему об этом еще не рассказала , что заставляет ее умалчивать об этом ухажере?

Саша опять всхлипнула во сне, повернулась на спину, и прошептала: «Глеб…»

- Глеб? Алька, как зовут твоего молодого человека?

- Глеб… а почему вы спрашиваете?

- Так, кажется картина начинает проясняться. Алька, никуда не уходи, я скоро вернусь, - и Виктор захлопнул за собой дверь. Поднялся этажом выше и постучал. Дверь долго не открывали, постучал еще раз, на этот раз за дверью послышались какие-то шаркающие шаги, кто-то долго возился с замком и наконец дверь открыл молодой мужчина, вдребезги пьяный, с полупустой бутылкой дорогого коньяка в руке.

- Ну хоть вкус у тебя не плохой, - подумал Виктор.

- В-в-вам чего?

- Ооо дорогой, да ты еле на ногах держишься. Ты Глеб?

- Д-д-да…

- Да что же это за день такой? Почему я должен всех сегодня спать укладывать? Пойдем дружок, доведу тебя до кровати.

- Н-н-нет… не п-п-пойду… ты кто? Давай выпьем.

- Думаю тебе на сегодня достаточно, - и Виктор отобрал у него бутылку. - Ладно, не хочешь спать, тогда давай выпьем крепкого кофе, который надеюсь тебя чуть-чуть протрезвит и мы сможем нормально поговорить.

Через час и после трех чашек крепкого кофе, Глеб уже мог общаться более членораздельно. Из его рассказа Виктор понял, что молодой человек по уши влюблен в Александру, а на Альку смотрит как на маленькую девочку, и поцелуй в коридоре произошел совершенно случайно, и совсем не то, что Саша подумала.

- Да, пацан, натворил ты дел. Что ж теперь делать? Ты влюблен в Сашу, Алька влюблена в тебя, и я влюблен в Сашу тоже, - последнее Виктор вслух не произнес.

- Виктор, ты знаешь ее много лет. Прошу, помоги, я не могу без нее жить. Она мне сниться по ночам, я вижу ее в каждой проходящей мимо женщине, я постоянно чувствую запах ее волос.

- Ладно, Глеб, я подумаю как исправить сложившуюся ситуацию. - Ложись спать, а я пойду проверю как там наши девчонки.  Вообще то, надо было бы набить тебе морду, но я не могу бить пьяного.

Саша все еще спала. Виктор приказал Альке ее не будить до утра и уехал домой.

Утром, к девяти, Саша уже была в офисе. Бледная с темными кругами под глазами и потухшим взглядом.

- Витя, извини за вчерашний вечер, я что-то совсем расклеилась, не знаю что на меня нашло. Мы обязательно отметим с тобой наш успех.

- Ладно, не переживай, мы пообедаем вместе в другой раз, а сейчас я взял тебе путевку в пансионат на выходные. Там прекрасное место, лес, река, домики, тишина. Тебе надо отдохнуть и развеяться. Сегодня четверг, я разрешаю тебе взять выходной, поезжай домой, собирай чемодан, твоя путевка начинается завтра утром. Хочешь я тебя отвезу?

- Витя, спасибо, ты настоящий друг,  - она грустно улыбнулась, обняла его, поцеловала в щеку и спрятала лицо у него на груди. - Нет я возьму свою машину.

- В понедельник жду тебя на рабочем месте, отдохнувшей и полной сил.

- Сейчас закончу кое-какие дела и поеду собираться.

Пансионат располагался в лесу. Небольшие уютные коттеджи  стояли прямо на берегу живописной речушки. Всего Саша насчитала 10 домиков, но в это время, поздней осенью, только 3 были заняты. Как ей дружелюбно сообщила молоденькая миловидная регистраторша, в одном поселились молодожены, в другом какой-то бизнесмен и в третьем она. Сашу это полностью устраивало. Она не хотела общения, ей надо было побыть одной и собраться с мыслями… Девушка также сообщила, что завтрак, обед и ужин можно есть или в общей столовой или заказать к себе в домик.

Саша целый день бродила по лесу, собирала листья, даже нашла пару грибов, потом посидела на перевернутой лодке на берегу, побросала камушки, любуясь кругами, которые они создавали, падая в воду. Воздух был чистый и даже какой-то хрустящий, совсем не как в городе.

Вдоволь надышавшись, устав и проголодавшись, пришла к себе в домик только к ужину, набрала номер регистраторши и заказала ужин домой. Ей хотелось тишины и одиночества.

Опьяненная чистым лесным воздухом, спала как убитая, а проснувшись, решила опять не ходить в столовую, а заказать кофе и булочку домой. Разожгла в камине поленья и пошла принять душ. За шумом льющейся воды, еле расслышала стук в дверь. Наверное официантка.

- Дверь открыта, оставьте все на кухне, спасибо, - крикнула Саша из душа.

Закончив мыться, облачившись в белый пушистый халат и повязав мокрые волосы таким же пушистым полотенцем пошла на кухню за кофе и замерла на пороге, не веря своим глазам. На кухне стоял Глеб с красной розой в протянутой руке.

- Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел? Кто тебя впустил? Убирайся отсюда!

- Саша, я принес твой завтрак и я никуда не уйду пока мы не поговорим как цивилизованные люди.

- Нам не о чем разговаривать. Уходи, - и она открыла входную дверь.

- Саша, закрой дверь, ты простудишься. Я не уйду. Я люблю тебя. То что ты увидела, было недоразумением. Я тебе сейчас все объясню. Ты все не так поняла.

Глеб медленно подошел к ней, крепко обнял, поцеловал волосы, глаза, нос, губы. Вдохнул только Саше присущий запах, от которого кругом шла голова.

- Я люблю тебя, ты снишься мне каждую ночь. Я не представляю свою жизнь без тебя. Прошу, не прогоняй меня…

Саша обняла его, потянулась губами к его губам. Остановилась. Ты понимаешь, что ты намного младше меня? Ты заешь, что Алька влюблена в тебя? Ты знаешь, что будут говорить люди у нас за спиной?

- Да, я все знаю, но я также знаю, что ты для меня дороже всего мира и мне все равно что будут говорить люди. Мне гораздо важнее знать что скажешь ты. - Ты любишь меня?

- Да!
58 Половинка моя
Наталья Юренкова
          Алия стояла на крыльце, закутавшись в большой пуховый платок, вдыхала свежий морозный воздух. Ночью выпал первый снег – словно предупредил: «Готовьтесь, люди, через 40 дней наступит настоящая зима». Цветы около крыльца припорошило белым, но они стойко держались и не думали погибать.

          Она очень любила именно осенние цветы – что-то было в их красоте торжественное, величавое. Она решила нарезать букет для дома. С некоторых пор она не любила срезанных цветов – их увядание в вазе причиняло ей почти физическую боль, но осенних цветов это не касалось – они очень долго оставались свежими даже в вазе.

          Вчера заходила соседка и все удивлялась: «Как тебе удается в 60 лет выглядеть моложе мужа, которому 55? Где ты берешь силы, как все успеваешь?» Что бы она сказала, узнав, что Алие не 60, а 70, и она старше мужа на 15 лет?

          Олегу было 25 лет, когда он, заболев, попал в больницу, где Алия работала медсестрой. Черноглазая, пышноволосая, подвижная, всегда улыбчиво-приветливая, миловидная и миниатюрная, она выглядела как девчонка, хотя ей было уже 40 лет, имела она почти взрослого сына, а в прошлой жизни остался брак, полный унижений и грубого пьяного хамства. Несмотря на все ее усилия, сын вырос дерзкий, хулиганистый, непослушный. «Может быть, не надо было разрешать ему так близко общаться с отцом после развода?» - запоздало сожалела она, совершенно задерганная вызовами в милицию.

          Когда однажды вечером она встретила уже выздоровевшего Олега на улице, она сочла это случайностью, а его предложение проводить ее – обычной вежливостью. Он проводил ее и напросился на чашку чая, Алия пригласила, потому что была одна – сын гостил у своего отца. Как-то так получилось, что Олег остался на ночь, а утром сказал, что не хочет уходить: «Я понял, что ты – моя половинка, моя женщина, единственная на земле», и остался у нее, потому что она не смогла сказать «нет».

          Они были не только разной национальности и веры, но и, что называется, из разных социальных слоев. Алия – мусульманка, выросла в семье не слишком образованных, зато очень пьющих людей, всего в жизни добилась сама, все умела – и огород вспахать, и ремонт сделать.  Олег – православный, единственный сын очень образованных родителей, преподаватель института, кандидат наук, интеллигент,  маменькин сынок, к тому же всего на несколько лет  старше ее сына.

          Маленький город гудел от сплетен, мама Олега осыпала ее проклятьями и бегала между парткомом-профкомом и гадалками-ворожеями, а они были счастливы.

          Алия просыпалась на рассвете, не веря в свое негаданное счастье, вскакивала и мчалась приводить себя в порядок, чтобы предстать перед любимым при полном параде, готовила завтрак и будила своих мужчин. Она не верила, что это надолго, но решила: «Сколько продлится мое счастье, столько и отлюблю, до капельки, ни пылинки не потеряю».

          Даже когда родилась у них дочь, Алия просыпалась утром и тревожно смотрела на подушку рядом – вдруг исчез, вдруг приснилось. Но Олег исчезать и не думал, наоборот, любил ее все сильнее, на всю шумиху вокруг их брака смотрел спокойно, маму свою успокаивал, за руку брал и уводил домой, а сам возвращался к ней, виновато целовал: «Не обижайся на маму, она просто ревнует, она же не понимает, как я тебя люблю».

          Сын, уже давно отбившийся от рук и признававший только своего отца, попал в тюрьму. Как она молилась и ждала его возвращения, но уже через месяц он снова принялся за старое, к пьянству добавились наркотики, воровал даже из дома, хулиганил, а потом просто пропал, исчез бесследно. Люди злословили за спиной: «Меньше бы о себе думала, не случилось бы такого с сыном». Несправедливые упреки, но от этого еще больней, если бы не поддержка Олега, не перенесла бы.

          Иногда прижмется к нему: «Олежек, тебе-то это за что, как ты выдерживаешь?» А он ни разу не упрекнул, ни разу голос не повысил, успокаивает: «Все будет хорошо, я с тобой».

          Время было такое трудное – ни денег, ни тепла, ни света, сколько километров накрутила по городу, ставя уколы, капельницы, чтобы заработать. Вечером едва сил хватало до дома добраться, а дома Олег встречает, тапочки поможет надеть, ужином накормит, в плед закутает, замерзшие руки дыханием согреет. Если Олег возвращался из института, уставший и вымотанный, она старалась как-то поддержать, хотя бы накормить чем-то вкусным. Когда долго и тяжко умирала мать Олега, они оба поочередно ходили за ней - кормили, убирали, мыли.

          Однажды, не в силах уснуть от усталости, призналась: «Мне страшно – я ничего не хочу, только иметь бы свой домик, сидеть бы на пороге, ничего не делать и просто плакать». Олег тогда обнял ее и сказал: «Будет у нас домик, будешь поджидать меня на пороге, но не плакать будешь, а улыбаться, вот увидишь, все будет хорошо».

          Алия бережно отряхнула цветы от снега и вернулась в дом, такой теплый и уютный, именно такой, о каком мечтали они тогда, в далеком Таджикистане. Они жили здесь вначале втроем, пока их дочь, умница и красавица, истинное дитя любви, не вышла замуж и не переехала к мужу в город, а они остались вдвоем.

          Алия поставила цветы в вазу, подошла к зеркалу и внимательно оглядела себя – ее мужчина вот-вот вернется. Она знала, почему выглядит так хорошо – ведь она смотрит на себя глазами Олега, а он видит ее такой, какой она была в тот вечер, когда он зашел к ней на  чашку чая, а остался навсегда.
 
          Алия с улыбкой посмотрела на дверь – вот и муж пришел. Она не слышала ни стука калитки, ни скрипа шагов – ей это не нужно, потому что она услышала, как застучало ее сердце, говоря ей, что любимый уже рядом, а ее сердце не ошиблось ни разу за 30 лет.
59 9 марта, или День нелюбви
Марго Па
Ты часто вспоминал сырой свет. Утро Питера. Невский проспект проявлялся в оконной раме, как изображение на фотобумаге. Медленный снег. Внизу завывали сирены «скорой помощи». Ты думал о тех, кто уже не увидит, как разводят мосты. Машины с мигалками теснили в пробках, не пропускали. Но они успевали. Или опаздывали. Кто-то не доживёт до настоящей весны. Смерть под маской метели. А сколько покойников у разведённых мостов? Столько же, сколько детей. Таков порядок вещей. Первородный грех отбирает бессмертие.
Закурил сигарету. Ты много куришь, Андрей! Посторонний курил у гроба матери, ты закуриваешь всякий раз, когда вспоминаешь о ней. Главная в жизни женщина бросила тебя одного. Вслед за ней уходили другие. Ты не мог простить ей отсутствия, тебе не прощали безусловной и беспощадной любви. 
Женский день кончился. Девятое марта – дата, пустотой улиц и обёрточным мусором площадей похожая на первое января, на гарпун единицы в сердце.
Ты рассказывал, что ничто для тебя не ноль – единица. Как-то в детстве увидел дату первое января на календаре. Мысль пронзила: год исполнился и не вернётся. Дети не чувствуют времени, безмятежность его отменяет. Детям жизнь кажется бесконечной, как поле, беги куда хочешь. Каждый день и есть жизнь, без делений на завтра-вчера. Осознанная единица подводила году черту, на отрезки рассекала вечность. Жизнь превратила в лестницу: поднимаешься выше и выше, а за спиной ступеньки осыпаются в пустоту. И чем старше становишься, тем уже ступеньки и труднее на них удержаться. Время стремится в прошлое. Чем дольше бежишь, чем чаще мелькают деления. И цифра «1», похожая на гарпун,  врезается в сердце всё глубже и глубже, не вытащить. Ничто – умелый охотник. Раздроби громаду на мелочи – и уничтожишь.
Мы от него спасались в привокзальных кафе: там никто не живёт, люди – странники, и  время не знает, что с ними делать. Искали ответы, украдкой вглядываясь друг в друга, наблюдая за посторонними. Мы вовремя встретились: будущее упустили, прошлое отвергали. Помню, объясняла тебе наше болезненное ускорение: восприятие времени – квадратный корень из возраста. В четыре года время течёт в два раза быстрее, в девять – уже в три, в шестнадцать – в четыре. Ты ускоряешься в шесть раз, я – в пять с половиной.
Жизнь – это простые числа, мусор и серый дым. Сосчитал от одного до девяти. Восьмёрка была твоим числом, единственная замкнутая цифра, знак бесконечности. А девятого числа мир опустил голову, разомкнул объятия и побежал по своим делам. Перевернул страницу. Вычеркнул твой день рождения из сетки календаря. Истратил ещё один год твоей жизни.
Ты вправе ненавидеть женщин. Они лишили тебя любви. Они украли Твой день. Праздник, который должен был принадлежать только тебе. День рождения стал днём забвения. В суете магазинов, открыточной мишуре, удушающем яде духов и цветов, пестроте подолов, жирном блеске губ, декольте и шоколадно-кремовых яств на столе, круговерти двусмысленных объятий. Для Андрея – ни звонка, ни письма, ни смс. Не до тебя.
Восьмое марта – Рождество древнейшей профессии. Стеклянные, как бриллианты Сваровски, сердца бьются за кулончик (шляпку, сумочку, манто...), как у Оленьки, Поленьки, Светочки, Эллочки. Людоедочки. Прекрасный пол дивного нового мира. У шлюх на Московском вокзале больше достоинства! Ниже пола не упадёшь? Как земля вас выдерживает? Настоящие женщины, любящие и любимые, девы и матери уходят в чёрную ледяную пустоту. В Смерть. В Ничто. А румяные Эллочки живут долго. Два кокетливых глаза-прицела, рот, зад и вагина. Продажность – это про жадность. Ненасытную и тупую. Едят и гадят. Пожирают друг друга, поганят мужчин, мысли, чувства, слова, поступки – всё, до чего дотянутся. Прогрызают в мире дыру, как в яблоке. Черви в помойной яме.
Может, наш мир помойка и есть? Ангелы с вёдрами вышли из Рая, выкинули в мир души, как мусор, объедки, ненужный хлам. Как увядшие цветы и гнилые фрукты девятого марта.   
Первая и несбывшаяся жена походила на твою мать, вернее, на грёзу о ней, матери ты почти не помнишь. Обещала устроить праздник для двоих, романтический ужин. За год разные полюса сблизились до синхронности: если у одного сбегал кофе из турки, другой тоже был вынужден оттирать плиту, оба врачи, заболевали и выздоравливали одновременно, угадывали мысли друг друга, с точностью до канала и перекрёстка чувствовали разделяющие вас расстояния, словно в сердце каждому вживили по маленькому навигатору.
Она не пришла. Даже не позвонила. Ты прождал день, вечер, ночь. А наутро вынул сим-карту из телефона, сломал и швырнул в окно. Вместе со всеми заметками, номерами, улыбающимися фотографиями. Новая жизнь начинается в пустоте.
Спустя годы я нашла её дневник в сети. Мы же все опутаны, связаны! Дёрни за ниточку, и клубок истории начнёт отматываться назад, в прошлое. Интернет – хранилище душ, библиотека досье, виртуальная жизнь человечества.
«Пухлые губы, как у младенца. Живое пятно на умирающем теле. Красное на белом, земляника на снегу. Не выдержала, наклонилась и поцеловала сквозь слёзы...». Хирург. Внеплановая операция. Шестнадцатилетняя пациентка погибла под её скальпелем. Девочка в женский день. Ты не почувствовал беды в тот вечер, она не смогла до тебя дозвониться на следующий.
Хочешь расскажу, как ей живётся после тебя? Она могла бы стать твоей пациенткой, но вам, врачам, дано пережить смерть. Вы должны быть сильнее. Сквозь боль.
Да, у неё семья: муж, двое детей, судя по фотографиям. Впрочем, ты сам обо всём давно, наверное, уже знаешь.
Ты выбрал меня. Чтобы уходить. И дарить на прощание сухую лаванду вместо трепетных, умирающих в руках лилий. Чтобы я ждала, неистово ревнуя к прошлому, прожитому тобой без меня, упорно замедляя и поворачивая время вспять.
Непризнанный писатель привык к беспредельному ожиданию «своего часа». Что ещё можно сделать, чтобы выиграть у вечности? Время вымоет хвалу и хулу, премии, тиражи, рейтинги..., как сваи старого моста. И он рухнет в реку. А вода подхватит и понесёт вдаль, за горизонт – к морю – лёгкие непотопляемые щепы слов о любви и смерти. Ничто их не догонит. Жаль, нас уже не будет в том времени. У нас есть только это. Время непризнания. Мучительное восхождение в гору, вершины которой не видно за облаками и не суждено достичь. Ждать и бежать за мечтой, зная, что момент покоя, когда страх смерти и жажда головокружительной высоты замолчат и отпустят, не наступит, пока жива. Покой – не от мира сего. На вершине горы нет воздуха, там нельзя строить жилые дома.
«Всякий несёт свой крест, –  повторяла мама, – и чем больше дано, тем труднее нести». Жизнь – путь на Голгофу? «Зато после тебя хоть что-то останется», – говорила.
– Книга Войнича , – тут же сострил бы ты.
Людям не нужна чья-то чужая правда и чувства – у них есть свои. Чтобы остаться, нужно писать о тех, кто рядом. Накрыть стол на кухне, сочинить анекдот о соседе. Жизнь – это еда и вино, работа и секс. День и ночь. И любовь.
Да, ты прав. Апокалипсис напоминает девятое марта. Медленное снеготаяние, вой сирен «скорой помощи», потемневшие лилии в мусорном баке. Если целители душ, психиатр и писатель, не способны любить и быть рядом, то мир обречён.
Любовь – это наша природа. Твой отец лечил природу, ты лечишь. Но вы для неё посторонние. Чтобы лечить природу, нужно её понимать. Чтобы её понять, нужно понять себя. Ваша драма – в непонимании самих себя. Я стараюсь понять. Вас. Всех вокруг. Сквозь себя.
– Ты никого, кроме себя-в-персонажах, не полюбила, – возражаешь.
Москва учит быть сильной, но сила – в слабости. Рядом с женщиной мужчина обретает себя, потому что она себя в нём теряет. Я шутила в табачных лавках: «Дайте две пачки с зависимостью».  Доля правды в том, что невыносимо по утрам просыпаться рядом с человеком, который смотрит мои сны и читает мысли. Сердце – ахиллесова пята. На расстоянии легче любить: боль притупляется. Любовь не случайна. Как смерть человек заслуживает рождением, так жизнь – подготовка к встрече.
Из последнего нашего кафе возвращалась домой на такси. Заезжали на автомойку. Посреди зимы искусственный дождь омывал стёкла. Замерзая в машине, мечтала ещё раз обжечься твоей ладонью. Ты всегда был горячим. Снаружи. Внутри мы оба заледенели, и ледяной дождь не кончается.
На заднем сиденье такси я вдруг вспомнила своё рождение: страшно, мокро и холодно, меня заворачивали в клеёнчатую пелёнку мерзкого горчичного цвета... Так всю жизнь и мёрзну, даже летом, и брожу под дождями без зонтика. Язык романов моих горчит. На губах горько от твоих поцелуев наспех. И «Горько!» нам никто не кричит. Мы, как на голую кушетку, брошены в повседневность.
Возвращаясь домой вечерами, иду мимо местного Дома культуры. Из окон всегда слышится музыка. За окнами танцуют пары, молодые, старые и те, о ком говорят «без возраста». Иногда женщина танцует с женщиной. Иногда ребята отплясывают брейк или рок-н-ролл.
Что тянет их туда ежедневно? Что так отчаянно притягивает друг к другу? Явно не жажда большой сцены. Любителям слава не светит. Мечта о второй половинке? Страсть к танцам?
Однажды я простояла под окнами до сумерек. Казалось, музыка, лившаяся из окон, растворяет седую тьму, сдерживает и отодвигает ночь. Яркий луч звука. Медленный танец. Коэн пел: «We are ugly, but we have the music» . Музыка их объединяла, разная, но одна на всех. На день, на миг. Пока на землю не падёт ночь.
Вспомнились возвращения из литературных гостиных в московские офисы. Чувства эмигранта после короткого, как дыхание, пребывания на родине. Жёсткая, острая, бесприютная тоска по родным и близким, которых оставила где-то там, в ночи, с гитарой в руках. Чувства инопланетянина, вынужденного выживать на Земле.
Музыка была их планетой, слова стали моей. Но Вселенная расширяется, мы удаляемся друг от друга, как планеты и звёзды. Каждый год дни становятся чуть короче, солнце холоднее, люди бесчувственнее. Это невозможно зафиксировать или измерить. Но, поверь, это так.
Каждую ночь я курю на балконе и всматриваюсь в провал неба. Ясными ночами зигзаги звёзд образуют непрерывную линию, ткут бисерное полотно, и я думаю о том, что разгадка – в совпадении точек на плоскости. В прожитых вместе – далеко и близко, порознь и рядом – мгновений. Встреча случается на перекрёстке душ, сотканных из предчувствий и воспоминаний.
Пасмурными ночами небо в тумане. Я смотрю на окна домов и пытаюсь осознать всеобъемлющую любовь Алёши Карамазова. Глаза, где горит свет, и чёрные слепые глазницы. Легко любить человека достойного. Ты подлеца полюби! Легко любить тех, кто похож на тебя, ты других полюби. Сартровский Ад.
Я знаю, что порождает туманы. Вся недосказанность между людьми собирается в тяжёлые дымящиеся облака – и накрывает целые города, топит землю во мгле.
60 Судьба
Любовь Розенфельд
                                      «И может быть, на мой закат печальный
                                       Блеснёт любовь улыбкою прощальной…»
                                                                                                                                        А.С. Пушкин

       Всё произошло как-то само собой. Был молодым, весёлым, душа компании, баловень судьбы. В скольких сражениях пришлось участвовать, а уцелел! Полковник. А вот состарился, глаза слезятся, мешает кашель, вернее, какое-то странное покашливание, перханье…
        Тоска одолевала, особенно по ночам. Жена ушла навеки. Всё пошло холостяцким порядком. Усадьбишка. Прислуга. Щи да каша – пища наша. Доживай свой век, человек! Он любил приводить слова Экклезиаста: «Всё суета сует и томление духа». Иногда выходил подышать воздухом, шёл к маленькому кладбищу, что за старой белёной церковью, проведывал жену.  Жаловался ей без слов: «Скоро уж, скоро. Встретимся мы с тобой… вернусь и я на круги своя»
       Стряпуха иногда спрашивала его:
       - Не приготовить ли чего новенького, а, Пётр Игнатьевич? А то, всё одно – щи да каша. Или сынка поджидаете? Вот будет радости, хлопот да готовки!
       - Спасибо, - отвечал Пётр Игнатьевич, - всем доволен. Хорошо стряпаешь, говорил уж тебе. А приедет сын, тогда и скомандую: «Равнение на кухню! Шагом марш!»
       Ночью ему становилось по-настоящему плохо. Страшно. Часто подвывал ветер, то ли рама неплотно пригнана, то ли трубы печные гудят в закрытых-то горницах… А только жутко. Тогда Пётр поднимался и шёл к окошку. Смотри, не смотри – тьма, ни огонька, ни шороха. Иногда Пётр Игнатьевич зажигал свечу и читал старый календарь – скорее бы ночь миновала. Любил он стихи. Читал, и ему казалось, что он – уже не он, а кто-то молодой, влюблённый, полный сил и счастливого предчувствия чего-то радостного, нового, небывалого…
      Но отрезвев после чтения, он всё чаще и чаще думал о том, что ничего уже не будет, ни хорошего, ни плохого. Всё в прошлом… Когда же приезжал из города сын, тут уж праздновали, вносились свечи, да побольше. Появлялись на столе грибки маринованные, рыбка солёная, капуста квашеная, хрустящая, винцо красное, наливочки, а «казёнку», ту сын привозил сам. Он, как всегда, уговаривал Петра Игнатьевича:
       - Ну, поедемте ко мне, право, папа. И как вам не скучно здесь одному?! В этакой глуши! А в моём дому всё по-городскому устроено, как полагается, ванну вот привезли недавно из Германии, раскладную. А? Поехали. Как славно будет!
       - Нет, сам знаешь, не поеду. Мне и в баньке попариться в радость. Без ванны твоей обойдусь! – неизменно отвечал отец.
        Никогда не признавался он сыну, что не спит ночами, что ест его, заедает тоска смертная. Зачем? Там и своих хлопот полон рот. Трое детишек. Младшенький ещё ползает. А старших, тех учить надо. Недавно, сын рассказывал, гувернёра прогнали, англичанина. Со скуки, что ль, стал к жене сыновой подъезжать, с подходцем, значит, с разговором, с музыкой. Вот ему и дали отставку, теперь нового ищут… А всё молодость. Романы заводят, развлечений ищут. Такие страсти! Смешно… И всё суета сует и томление духа.
      Зимой сын приезжал редко, а явится, в доме тепло становится, все печи топятся, оттаивает намёрзшая наледь на стёклах в закрытых раньше комнатах. Стол полон всяких блюд домашних: блинчиков с начинкой творожной, сладкой, а то и с икоркой. А ещё куриных котлет нажарят. Дух стоит в доме сытный тёплый… А отбудет сын домой и, странно, но Петру Игнатьевичу вроде и легче становится как-то. Настают прежние, привычные порядки. Тишина. И думает он: «Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги своя». Снова щи да каша. Опять не спит ночами Пётр Игнатьевич.
       В одну из таких ночей услыхал он необычный дружный лай собак. То за одним окном вспыхнет, то за другим брешут. «Не иначе, едет кто-то мимо», ; подумал Пётр Игнатьевич. И точно. Утром влетает в комнату прислуга, Пелагея.
     - Ой, а в закрытую-то усадьбу барыня приехала из-за границы вчера ночью, с чугунки, и прямо сюда. Целую ночь печи топили работники. Окна все кисеёй занавесили. Будет вам соседка! Да какая молодая, красивая барыня, бабы сказывали.
     - Ох, эти бабы! Ночью приехала, а уже разглядеть успели, что и молода, и красива!
     - Дак, это ихняя прислуга говорили. Право слово.
     - Ну, Пелагея, чего уж гадать, какая будет соседка, такая и будет.
         А ближе к вечеру появился от новой соседки гонец, работник Степан.
     - Барыня просит Вас пожаловать к нам на чай, значит.
       Пётр Игнатьевич давненько не бывал в гостях, давно записал себя в домоседы, но тут вдруг захотелось тряхнуть стариной. «Была, не была! Поеду», - решил он.
     - Передай барыне, что буду непременно, - отчеканил он.
     А сам стал думать, во что бы ему обрядиться получше. По-городскому – надо бы в костюм, да давно не чищен, лежит в шкапу, пожалуй, и нафталином припахивает. «А надену-ка я мундир! Эполет блестит – это все дамы любят!» Пётр Игнатьевич достал из шифоньера мундир, проверил, всё ли на месте, начищены ли пуговки. Оказалось – как надо. Пойдёт!
         Вечером велел он запрягать гнедого, хоть и рядышком усадьба барыни, а в экипаже солидней. В прихожей ярко горели свечи в канделябре, глянул на себя Пётр Игнатьевич, в зеркальном овале отразился довольно бравый военный. Поправил он седеющие усы, пригладил всё ещё густые волосы. «Ничего, песочек пока не сыплется!» - ободрил он себя. Вошёл в гостиную, а навстречу ему – элегантная дама, стройная, в длинном серебристом платье.
        - Милости просим, сосед дорогой!
        Огляделся Пётр Игнатьевич – красота. Хоть и не город, а паркет навощён (это за одну ночь успели, подумал), море свеч, а пахнет таким парфумом… Голова кругом!
        - А Вы меня не помните, - заговорила дама, - а вот я Вас хорошо помню! Вы тогда в отпуск со службы прибыли и – сразу к нам с гостинцами. Мне привезли куколок тряпичных с Кавказа, да таких красивых, все в черкесских уборах, а на лошадках – сбруя золочёная. Сколько же радости было! Я у Вас всё на шее висела… Не помните?..
       - Господи, - чуть ли не до слёз растрогался Пётр Игнатьевич, ; как вы только помните эдакое! Такая милая девчушка была, словно птенчик пёстренький!
       - Ага! - засмеялась барыня, подводя его к столику, - а теперь нет птенчика, просто дама перезрелая. Так?
       - Как можно? – испуганно возразил Пётр Игнатьевич, мучительно вспоминая, как же её величать.
     Но тут работник появился, выручил.
       - Александра Станиславовна, прикажете подавать?
       - Подавай, голубчик! А Вы, - обратилась она к гостю, сделайте честь, отужинайте со мной.
     - С превеликим удовольствием.
  За ужином Пётр Игнатьевич почувствовал, как сами собой расправились плечи, от выпитого вина у него заблестели глаза. Он даже не заметил, что перестал привычно подкашливать. Беседовал он с молодой женщиной, рассказывал ей о сыне, который был её ровесником, спросил, можно ли называть её Сашенькой.
     - Ну, конечно, - звонко рассмеялась она, - ведь мы с вами старые знакомые!
    «Чаровница, просто колдунья!» - думал Пётр Игнатьевич, возвращаясь домой…
     Скоро в усадьбу Сашеньки потянулись гости. Старые друзья Александры из города, подруги ещё с гимназических лет. Они жили по нескольку дней, звучал старый рояль, пахло дорогими сигарами. Петра Игнатьевича всегда звали. Он давно привёл в порядок свой партикулярный костюм, ходил побритым, надушенным. Помолодел лет на десять. А молоденькие девушки так и увивались вокруг него, просили приходить в мундире с наградами, требовали всё новых и новых рассказов о военных походах…
       Приехал сын нашего героя, отца он просто не узнал. «С чего бы это старик так расцвёл? – думал он, - вторая молодость?» Но вот и его пригласили в урочный день и час к соседке, вернувшейся из-за границы. Сын всё понял, оценил: «Мила, умна, ничего не скажешь. Но куда уж старику моему?!» Хотел даже поговорить с отцом, а потом передумал: «Пусть его развлекается! Старый, как малый. Не болеет, не хандрит – и ладно!»
         А Пётр Игнатьевич к весне расцвёл, как старый дуб. Он стал потихоньку от всех писать по ночам стихи. Ночь быстрее пролетала, да и чувству новому хотелось дать выход. Он с удивлением осознал, что какое-то новое ранее не испытанное им розовое чувство проснулось в нём. И это было так радостно и так страшно! Он не знал, что с этим делать. Сказать ей, засмеётся по-девичьи, вон сколько молодёжи возле неё вертится! А ревности Пётр Игнатьевич не испытывал, он просто каким-то образом не видел мужчин вокруг неё, рядом с ней. Он видел её – и всё. Остальное существовало как декорация.
         А Сашенька чутким женским сердцем поняла, что происходит с её соседом. Одолевали сомнения. «Он старше меня почти на тридцать лет, но человек достойный. Я прогуляла жизнь в чужих краях, по-настоящему не была счастлива. Меня любили, но не так беззаветно и бескорыстно. В нём что-то есть! И всё же, сын его – мой ровесник. Разговоры пойдут. А что мне до разговоров! Но ведь молчит, робеет. А моё время уже на донышке».
       Так и жили по-соседски. Обедали, ужинали, играли в лото, когда бывали гости. Как-то летом велел Пётр Игнатьевич заложить лёгонькую бричку, повёз он свою соседку к большому пруду. Тепло, ясно, близ воды комарики попискивают. Разложили девки костёр. Приятно так потянуло дымком. Это был настоящий пикник. Расстелили бабы полотно, поверх – скатерть льняную с мережкой. Поставили пироги, яблоки, закуски, графинчик наливочки – всё чин по чину.
    Пётр Игнатьевич с Александрой Станиславовной пошли к воде. А тишина такая, как будто они одни на всём белом свете. И вдруг Пётр Игнатьевич стал читать свои куплеты.

        Пролетели годы серой чередой,
        Потому что не был я знаком с тобой.
        Стало сердцу тесно, тягостно в груди…
        Не люби, не надо! Но… не уходи!

         Потом ещё, ещё. Он помнил их наизусть. Сашенька удивлённо поглядывала на него. Слушала, не перебивая, а когда он затих, спросила:
          - Чьи же это стихи? Неужели…
          - Да, простите великодушно, не сдержался. Тут так прекрасно. И Вы рядом. Грешен, каюсь, мои стихи – опустил он повинную голову.
          - Какой же Вы удивительный! Не думала я, что Вы так талантливы!
          - Простите меня, Сашенька. Я знаю, что Вы в дочери мне годитесь. Нет, нет, не возражайте! Я сегодня всё скажу… Вот посмел же я, посмел полюбить Вас. Решите мою участь. Будьте милосердны!
       Александра вскинула на него свой бирюзовый взор, потом решительно протянула руки.
          - Это судьба, - сказала она. – Будьте мне и мужем, и отцом, и наставником. Всегда буду восхищаться и гордиться Вашим талантом! Буду любить Вас! Это судьба. Может быть, Господь потому и призвал меня сюда…
         Пётр Игнатьевич встрепенулся, хотел поднять её на руки, такую-то лёгонькую… но вдруг побледнел и стал оседать на траву. Сашенька вскрикнула, подбежали люди…
       Удар поразил Петра Игнатьевича от переполнивших душу чувств. Он пролежал долгих три года, и всё это время была рядом с ним Сашенька, терпеливая и заботливая, нежная и преданная. Она перевезла его к себе. Говорить Пётр Игнатьевич не мог, и только Сашенька понимала его, улавливая желания по движению глаз. Иногда он показывал глазами на заветную тетрадь со стихами. Сашенька читала вслух, а он слушал, закрыв глаза, из-под ресниц выскальзывала слеза…
         Гости больше не появлялись в усадьбе. И сын не приезжал к Петру Игнатьевичу. Неспокойно стало. Бунты, сходки, поджоги помещичьих усадьб, толпы с красными флагами, плакатами…
          Похоронив Петра Игнатьевича, Сашенька уехала за границу навсегда, оставив за белой церквушкой высокий сосновый крест.   
61 Я - необыкновенная!
Ната Эдд
            Ксюша была самой обыкновенной девочкой, по крайней мере, ей так неоднократно повторяли её родители. Они ей говорили, что надо быть как все: думать как все, говорить как все или хотя бы быть не хуже других. Что значит быть не хуже других, Ксюша отлично усвоила в свои четырнадцать лет. Она старалась получать в школе "приличные "оценки, но никогда не стремилась к высшим баллам и похвалам. В общественной жизни класса позиционировала себя, как очень исполнительный человек, но не более того.
            Если нужно было написать реферат, то брала готовый из интернета, честно его перерабатывала до неузнаваемости и "творчество " на этом заканчивалось. Если предлагались темы для сочинения,  то выбирала,  не задумываясь классику, которую  "пережевали" не один раз на уроке и уже успели "выплюнуть" и забыть. Свободные темы даже не рассматривала, так как не хотела выглядеть белой вороной и оголять свою точку зрения перед  учителем, а может и перед всем классом. В одежде тоже придерживалась определённого консерватизма. Когда они с мамой подбирали ей что-либо для обновления гардероба, она настоятельно просила, чтобы платье было примерно как у Лены, а джинсы похожие на Светкины, хотя эти девочки не были модницами, а скорее наоборот. Мама вкус дочери одобряла и всячески поддерживала.
           - Правильно, доченька, не надо выделяться. Скромненько, но не хуже, чем у других.

           Было начало зимы, небольшие морозы появлялись только ночью, а днём маленький "плюсик" на термометре делал погоду сырой и невзрачной. 
           Ксюша брела на тренировку в бассейн, она посещала его два раза в неделю. Зимой не очень-то хотелось туда ходить, но родители считали, что её небольшая сутулость может превратиться  чуть ли не в горб и решили, что ей обязательно нужно заниматься плаванием.
          Девочка научилась плавать довольно быстро, но на уговоры тренера перейти в спецкласс  по плаванию, категорически отказалась. Вот и сегодня она плыла можно сказать механически, руки и ноги сами выполняли  «махательные» движения, а Ксюша , выдыхая воздух в воду ,как всегда пела. Это нельзя было назвать полноценным пением, так как приходилось постоянно прерываться на очередной вдох. Но это занятие ей очень нравилось, да и тренировка тогда быстро пролетала. Репертуар у нее был большой, а пела она исключительно только в воду, никто даже не догадывался, что она поёт, и оказывается , любит петь. За тренировку она примерно пела около двадцати песен, не считая упражнений с дощечкой для ног. Во время плавания с такой дощечкой она разглядывала людей в бассейне и думала о чём-то своём.
         - Привет! Ты не возражаешь, если я буду вместе с тобой плавать? Тренер мне сказал, что пока людей немного, то я могу сам выбрать дорожку. На Ксюшу смотрел из-под водных очков, вынырнувший прямо перед ней мальчишка. Он отплёвывался от воды и тяжеловато дышал, но добродушную улыбку было просто невозможно не заметить. Ксюша в ответ тоже сдержанно улыбнулась .
        - Давай! Только каждый плывёт по своей стороне и друг другу не мешает.
        - Принято! Меня зовут Денис или просто Дэн, а тебя как величать?
        - Меня Ксюша , - ответила девочка и тут же оглянулась на окрик тренера.
        - Не стоим! Не болтаем! Работаем! Тренер недовольно махал руками, показывая, что они должны разойтись , а вернее расплыться в разные стороны. Ксюша и Дэн стремительно занырнули в противоположные стороны и до окончания тренировки даже не остановились друг возле друга.  А уже переодевшись и выйдя на улицу Ксюша обнаружила своего знакомого прямо возле выхода.
           - Ну, привет ещё раз! Может, вместе  домой пойдём?
           И Ксюша наконец-то разглядела мальчика. Он был немного постарше её и совсем немного выше  по росту , хорошая открытая улыбка очень располагала к себе.  Тёмные глаза проницательно буравили девочку, но небольшой прищур делал их добрыми и немного лукавыми.
           - Но мне в ту сторону, - сказала девочка и ещё не веря, что им по пути , показала рукой направление своего дома.
          - Да какая разница, считай, что мне тоже туда же. И он , одевая шапку и открывая перед ней двери, решительно зашагал рядом .
           Всю дорогу домой он рассказывал, чем он занимается и увлекается. Оказалось, что у него много увлечений. Он подробно останавливался на некоторых из них и время от времени заглядывал невзначай ей в глаза и переспрашивал:
           - Ну, ты, понимаешь, о чем я говорю?
           Ксюша кивала головой, иногда односложно что-то поддакивала. Ей было интересно скорее не то, о чём он говорит, а как он об этом говорит. А рассказывал он очень эмоционально, можно сказать художественно, жестикулируя при этом руками , как фокусник.  Оказывается, Денис вырос в семье профессиональных музыкантов, сейчас они были на гастролях. Сам он тоже учился в музыкальной школе и даже пытался сочинять собственную музыку.
          Уже почти перед самым её домом, он вдруг остановился и сказал:
         - Извини, я, как всегда сильно увлёкся. Теперь твоя очередь рассказывать о себе. И он, не двигаясь с места, приготовился слушать, скрестив руки на груди.
        - Да особо нечего рассказывать, я как все. Учусь, вот хожу в бассейн, у меня есть собака, которую я очень люблю , вот и все мои увлечения.
         Денис от этих слов немного смутился и даже замешкался, подбирая слова.
        - Зачем ты так говоришь? Ты как все? Денис от удивления даже захлопал ресницами.
        - Да ты что? Ты очень необыкновенная, я это сразу понял, ты в воде поёшь...
         Ксюша молниеносно покраснела и опустила голову.
       - Тебе показалось, в воде не поют.
        -Вот именно , что никто не поёт, а ты поёшь! Я только не понял, что за песни ты поёшь?

         Вот так они познакомились, и с этого дня началась их дружба. Приходя со школы, они созванивались, рассказывали друг другу как прошёл день, что было интересного. Два раза в неделю ходили вместе на тренировки, потом её Дэн провожал, и они всю дорогу болтали обо всём. Разговоры могли начинаться со смешного анекдота, а заканчиваться обсуждением смысла жизни. Им было очень хорошо вместе. Наверное, это был тот редкий случай, когда эти двое подростков абсолютно дополняли друг друга. Очень сдержанная и медлительная Ксюша и эмоциональный и решительный Денис.
       - Ксю, посмотри в небо, какая сегодня красота, сколько звёзд... Дэн взял сзади своими руками Ксюшину голову и повернул её повыше, чтобы она могла рассмотреть  небо.  Её белокурые волосы вылезли из-под шапки и приятно щекотнули  Дэну лицо.
        -Ой, какие у тебя горячие ладони, - Ксюша почувствовала , как её сердце громко и нервно заколотилось.
       - У меня всегда горячие ладони, я даже перчаток никогда не ношу, как бы холодно не было на улице.
       - А я вечно мёрзну, у меня даже летом руки часто холодные,- произнесла Ксюша , и вытащив руки из карманов , положила их на руки Дэна.
      - Ледышка моя, я теперь знаю, зачем мы встретились... Я просто обязан тебя согревать...,- и Дэн,   не выпуская её рук, слегка развернул её лицо и сначала прижался к её щеке. Ксюша неторопливо развернулась к Дэну лицом, глаза их встретились на мгновение, и случился в их жизни первый поцелуй. Горячие губы Дэна обняли  Ксюшины губы, и это тепло передалось девочке. Она почувствовала , как неведомая ей ранее энергия , стала наполнять её всю. Немного закружилась голова, но это её нисколько не испугало, а напротив , все её существо приняло это, как самую радостную новость.
            Взявшись за руки, они принялись фантазировать по поводу жизни на этих звёздах-планетах. Перебивая друг друга , выстраивая неимоверные картинки, они и не заметили как подошли к Ксюшиному подъезду.
          - Давай зайдём ко мне домой, чаю попьём, согреемся, - предложила девочка в надежде , что Денис согласится, потому что очень уж не хотелось расставаться.
         - Я тебя со своей собакой познакомлю, - Ксю посмотрела мальчику прямо в глаза, что очень редко делала. Дэн сразу уловил этот призывный взгляд и уже и не думал отказываться.
         - А я думал, ты меня с родителями познакомишь, а оказалось всего лишь с собакой, - Дэн рассмеялся своим заливистым смехом.
        - Ой, ну конечно! С родителями тоже, я просто это подразумевала, как само собой разумеющееся.
        - Ладно, не выкручивайся, пойдём.
         И было прекрасное продолжение этого вечера. Собака Дэна признала сразу, не отходя от него ни на шаг. Родители сначала немного смутились неожиданным гостем, но потом как-то незаметно для себя расслабились. Открытость мальчика очень подкупала. Он с удовольствием отвечал на их нехитрые вопросы. И чувствовалось в этом его хорошее воспитание и внутренняя культура. Чаепитие прошло без всякого напряга , как вроде бы Дэн бывал у них уже много раз.
         А после того, как мальчик ушел, мама назидательно сказала:
        - Хороший мальчик, только сильно уж открытый. Сразу заметно, что его родители творческие люди. Всё у него легко и просто, как на ладони весь, никаких проблем нет. У нас «таких» не любят!
       - Мама, а разве творческие люди это плохо? И когда всё легко и просто, это разве тоже плохо? И почему, « таких» ,не любят?- девочка была обескуражена и от этого расстроилась.
       - Маленькая ты ещё, глупая,  многого не понимаешь. Зачем так выворачиваться... ? Нужно более сдержанным быть, сберечь себя, чтобы других не разорвало от зависти.
      - Правильно мама говорит, слушай её и запоминай, она тебя «плохому» не научит,- вмешался и папа в разговор.
        У Ксюши на глаза навернулись слёзы, но ничего не сказав, она ушла в свою комнату. Было почему-то обидно, что родители так говорят о её друге. Ведь именно рядом с ним ей также становилось легко и просто.

        Однако дружить девочке с Денисом  не запрещали, и она была очень этому рада. Через некоторое время его родители вернулись с гастролей.  Дэн в свою очередь пригласил Ксюшу к себе домой.
        Было воскресенье, и Дэн не стал даже звонить по телефону, а просто забежал за Ксюшей и позвал её в гости. Вся его радость была написана у него на лбу,  и он безумолку говорил о приезде родителей, рассказывал что-то об их поездке, по ходу пытался шутить и весело смеялся сам с собою. Ксюша сразу преобразилась , его радость передалась и ей. День сразу показался необычным и значимым.
         Дети убежали, хлопнув дверью. В квартире наступила поразительная тишина, словно возникшее  из ниоткуда торнадо, вдруг испарилось за входной дверью.
       - Смешной ,этот Дениска! Радостный , как собачонка, готов из штанов выпрыгнуть. И «наша» туда же, никакого достоинства! Только свистнул он ей, тут же  побежала вприпрыжку. Сразу видно - сын артистов!
      - Ну, мать, ты уж слишком строга. Мальчишка скучает по родителям, что ж тут смешного. А Ксюшке он нравится, разве ты не видишь?- папа вопросительно и с какой-то укоризной посмотрел на маму.
          Мама только махнула рукой...
          Из квартиры Дэна уже в подъезде доносились вкусные запахи. Родители суетились на кухне, весело переговариваясь друг с другом.
         - Ма! Па! Знакомьтесь, это Ксюша, о которой я вам уже много рассказывал.
         - Очень рады познакомиться! А у нас уже обед почти готов, сегодня папа нас будет удивлять своим кулинарным искусством. Давайте дети за стол, есть хочется ужасно!
           Радостные родители засуетились ещё больше и все наконец-то уселись за стол, накрытый по-праздничному , в зале. Разожгли камин, комната сразу наполнилась теплом и уютом. Обедали в приподнятом настроении, родители рассказывали, как прошла их поездка, что-то спрашивали у Ксюши, что-то у Дениса. Постоянно шутили и все вместе весело смеялись. Никогда ещё Ксюше не было так хорошо и легко с абсолютно незнакомыми ей людьми. Затем обед стихийно перешёл в небольшой импровизированный концерт. Дэн сел за пианино, папа достал свою скрипку, мама начала петь. Ксюша просто обалдела от услышанного, она узнавала многие произведения . От близости «живой» музыки всё в её душе дрожало и переворачивалось.
         -Мам, а Ксюша тоже поёт, но она поёт только в воду, когда мы плаваем в бассейне, - неторопливо проговорил Дэн и с нескрываемым обожанием и восторгом посмотрел на свою подругу.
         - Вот как! А почему же только в воду? Очень жалко, так ведь даже себя не слышишь. Может быть нужно попробовать спеть "вживую"?
          Ксюша от этих слов вспыхнула и залилась предательским румянцем.
        -Пойдем, Дёня, поможешь чай мне заварить,- заговорщически подмигнул сыну отец и они ушли на кухню.
         Мама с Ксюшей остались одни. Несколько минут они молчали, слышно было только потрескивание догоравших поленьев.
       - Ты знаешь, Ксюшенька, я ведь когда первый раз спела со сцены, ещё, будучи студенткой консерватории, мой учитель мне тогда сказал такие слова,- Денискина мама подошла вплотную к Ксюше и посмотрела прямо ей в лицо.
        - Ты пела так прекрасно, что моя душа стала абсолютно свободной и счастливой. Ты должна петь, чтобы люди получали такое же удовольствие , как и я.
        - Сказал мне это учитель и я увидела его глаза . Это были необыкновенные глаза, чистые и какие-то бездонные. И ты знаешь, Ксюша , я ему поверила сразу и никогда не пожалела, что стала певицей. Хотя мой репертуар не для каждого, это не "попса", классику любят и понимают немногие.
       - Ну что вы, такую музыку невозможно не любить. Я бы точно также сказала вам, как и ваш учитель,- с  горячностью сказала Ксюша и удивилась сама себе, что она так разоткровенничалась с незнакомым ей человеком.
        Чай пили уже менее эмоционально. Ксюша засобиралась домой и поймала себя на мысли, что очень не хочется идти к своим родителям.
        Денис провожал её .Почему-то всю дорогу они ,как никогда ,молчали. Наверное, просто боялись ненужными словами разрушить такой замечательный день.

       - Ну, что там за родители? Как они тебе? Что делали? - Ксюшина мама буквально засыпала её вопросами.
      - Папа сам приготовил обед, очень вкусно всё. А потом был самый настоящий концерт, мужчины играли , а мама пела. Она очень здОрово поёт,- рассказывала девочка, а сама старалась прятать глаза, как будто в её рассказе было что-то недозволенное. Мама, не дослушав дочку, перешла сразу же к комментариям.
         - На работе не напелись, так и дома всё поют. Праздная жизнь у них! Вместо того, чтобы сына как следует расспросить , да проверить как следует, что он без них делал, как жил? Мальчишку одного бросают так надолго, им и невдомёк , что парень может найти дурную компанию , а может и в школу вообще не ходит,- мама не говорила, а причитала.
        - Что ты , мама!  Денис ходит в школу! И  в музыкальную, тоже! И два раза в неделю в бассейн, - принялась защищать Дэна дочка.
         - Откуда ты это знаешь? Ты , что проверяла? Он тебе плетёт всё подряд и лапшу на уши вешает, он такой «балобол»!- почти выпалила мама, но сразу же осеклась, глянув на дочь. Ксюша стояла с широко раскрытыми глазами, в которых замерли огромными бусинами слёзы.
        - Денис всегда говорит правду, он очень хороший, - почти шёпотом проговорила Ксюша.
        - А его родители ему всегда доверяют,- ещё тише прошептала сквозь слёзы девочка.
          Ксюша впервые в жизни почувствовала себя рядом с мамой неуютно и совершенно незащищённо.

           Время шло, зима накатила привычным холодом. А дружба между детьми только крепла. Также каждый день они созванивались и делились своими впечатлениями, ходили в бассейн, а по выходным бродили по улицам. Замерзнув ,заходили в кафешку  выпить горячего чаю с пирожным. И всё это время всегда находились интересные им обоим темы для разговора.
           Однажды дети зашли к Дэну домой. Сегодня зима разгулялась сильным снегопадом и морозом. Долго находиться на улице просто не было физической возможности. Придя домой посмотрели художественный фильм, который нашумел недавно, затем Дэн сел за пианино и начал играть свою музыку.
          Ксюша, поджав ноги, поудобнее устроилась в кресле и подперев обеими руками голову , внимательно вслушивалась в мелодию. У Дэна не всё получалось, он часто останавливался и что-то записывал в нотной тетради, а затем заново начинал играть. На её глазах рождалась музыка. Она с большой любовью и гордостью смотрела на Дэна. В её душе было много вопросов , на которые она не могла найти ответа. Но понимала она точно, что Дэн стал для неё очень близким и дорогим человеком. Когда он в очередной раз склонился над записями, Ксюша , набрав полные легкие воздуха и закрыв глаза ,очень тихо запела. Это была  старая и любимая песня из репертуара "Битлз" под названием "Yesterday". С каждой фразой её голос становился более управляемым, он набирал свою силу и уверенность. Дэн не шелохнувшись, замер над тетрадью и боялся даже пошевелиться. Чистота и необычный тембр Ксюшиного голоса его просто парализовали. Когда Ксюша закончила петь, Дэн почти охрипшим от переживания голосом попросил.
        -Ещё, спой ещё что-нибудь, пожалуйста...
         И девочка опять запела, своим грудным необычным голосом. На этот раз она запела старинный русский романс "Отцвели уж давно". Она незаметно для себя встала с кресла, чтобы удобней было передать  смысл этой песни.  Денис сидел всё ещё в пол оборота к ней и не смел сделать малейшее  движение, чтобы не смутить её.
         -Ксю! Милая моя , ледышка! Что это было? Это просто великолепно! Я знаю, что я говорю! Кто научил тебя так петь?-  Дэн от волнения просто задыхался.
         - Такой сюрприз! Такой подарок ты мне сделала сегодня! Ты самая необыкновенная! Он подхватил её на руки и закружил по комнате. Потом они целовались, и казалось им, что время просто остановилось...
          Провожая её домой, Дэн всю дорогу поправлял ей шарф и просил прятаться от ледяного ветра. Зашли вместе к ней домой. Открыла двери, как всегда, её мама. Папа ещё не вернулся с работы.
          Дэн, с привычной  ему эмоциональностью , начал маме рассказывать о том, что сегодня случилось. Он ,как хороший художник обрисовал всю картину с начала и до конца. Свои восторги он не собирался даже скрывать. Но мамина реакция его просто потрясла.
        - Ну, всё, хватит! Я долго терпела! Наша Ксюша уже и запела! А завтра ты скажешь, что она уже и пляшет под твою дудочку. Мы не для того её воспитываем, что бы она стала певицей. Их у нас, слава Богу, и так слишком много! Сейчас все кому не лень поют! Работать не хотят, дай им попеть! И дома ничего делать не хочется, только бы по гастролям разъезжать! Ксюшина мама разошлась не на шутку, отчеканивая каждое слово и всем своим не очень хрупким телом наступая на мальчика.
        - Оставь нашу дочь в покое! Ей нужно хорошо учиться, чтобы поступить в "приличный" Вуз. Нужно приобрести нормальную профессию! Ты меня понял? Мама оттеснила Дениса почти к самой двери и выпихивая его, крикнула уже Ксюше.
        -А ты, иди в свою комнату! Певица! Нечего тут хлопать своими глазами! Обезумевшая Ксюша не успела даже рот раскрыть, как хлопнула входная дверь, и Денис оказался за её пределами.
Девочка проплакала почти всю ночь, телефон мама у неё забрала. Позвонить Дэну она не могла, и от этого сердце её просто разрывалось на части. Она корила себя за то, что спела ему и теперь случилось непоправимое, мама просто восстала против их дружбы.

        Утром Ксюша , как обычно, пошла в школу. В голову не лезли никакие уроки. Повезло , что хоть не вызывали её пока . Мама утром отдала ей телефон, строго настрого пригрозив, что будет проверять, чтобы не было звонков Дэна. Но уже на третьем уроке пришла смс- ка от Дениса: " Ты самая необыкновенная! Я тебя очень люблю! Твой Дэн."

        Он ждал её у ворот школы. Не зная, во сколько у неё закончатся уроки, Денис пришёл пораньше и уже долго стоял в одиночестве. Увидел он её сразу в толпе выходящих из школы девчонок, но сдержался и не махнул ей рукой, хотя очень хотелось. Ксюша же заметила его только тогда , когда практически поравнялась с ним. В его глазах горела радость и решительность.
       - Ксю, ты не расстраивайся! Твоя мама просто плохо в этом разбирается. Поэтому и нервничает. Мы поступим вот как. Я уже созвонился вчера ещё со своими родителями. Они обещали договориться с нашей знакомой. Она  преподаватель  по вокалу . Она тебя прослушает и подскажет, что нам делать дальше. Ты согласна? Дэн просто светился весь от своей предприимчивости и желания что-либо делать.
      - Конечно, согласна. Только моя мама не успокоится, я знаю. Она будет очень против всего этого...

       Взявшись за руки, они принялись обсуждать дальнейший план действий. Погода сегодня выдалась отличная, несмотря на немаленький мороз. Яркое солнце сильно слепило их , отражаясь от снега. Они увлеклись своими разговорами и совершенно не заметили рядом с собой просто «летящий» большой чёрный джип. Эта страшная махина пыталась тормозить, но было скользко и слишком поздно. Глухим сильным ударом Дэна откинуло на несколько метров , разорвав ладони детей. Ксюша же просто поскользнулась  и упала на снег. Ничего ещё не поняв о происшедшем, она попыталась встать на ноги, подняла отлетевшую в сторону сумку. Заметила бегущих со всех сторон людей, выскочившего из джипа дядьку и только потом увидела лежащего довольно далеко от неё на снегу Дэна. Он лежал лицом вверх, глаза были открыты. Он  не двигался и ничего не говорил. Кто-то кричал , что бы его не трогали, кто-то вызывал Скорую помощь. Ксюша, словно во сне, подошла к толпе, окружившей мальчика, растолкала всех и наклонилась к нему. Сначала он никак не реагировал , а потом одними глазами перевел взгляд на Ксюшу и очень тихо произнес только два слова: " Ты необыкновенная..." и закрыл глаза... Она взяла его за руку, усевшись прямо на снег и ничего не понимая, продолжала смотреть на суетившихся рядом людей. Подъехала милицейская машина, кто-то из толпы сказал , показывая на неё пальцем, что она шла вместе с пострадавшим. Подъехала "Скорая", её оттащили от Дэна в сторону. Медики склонились над мальчиком, пытались что-то делать, но быстро отошли от него.
             Стоящие рядом люди что-то говорили о Дэне, их голоса металлом резали её слух, и она ничего не могла разобрать. Ей было ужасно холодно , она просто стучала зубами от холода. Осмотрев её и не найдя никаких видимых повреждений  Ксюше сделали успокоительный укол.
            На вопросы милиционера: « Как тебя зовут? Знаешь ли ты этого мальчика?" и многие другие,  Ксюша как в гипнотическом сне твердила лишь одну фразу .
           - Я необыкновенная. Я необыкновенная... Я необыкновенная...
            Потом Ксюша увидела, как Дэна зачем-то всего накрыли белой простынёй...
62 Неожиданная встреча
Валентина Еремеева 3
Неожиданная встреча

Восьмидесятые годы прошлого века. Небольшой посёлок. Автобусная остановка.

У кассы стоит хрупкая девушка в летнем сарафанчике и лёгких туфельках на босу ногу. Длинные волосы рассыпались по  плечикам. Ветер шаловливо играет с прядями то бросая их в лицо, то закручивая кольцами на спине. Девушка поправляет волосы и  оглядывается по сторонам. Окинув взглядом двух женщин среднего возраста, сидящих на скамейке у забора, она внимательно наблюдает за мальчиком лет 8-10, который  сидит на лавочке рядом с женщинами. Вот он замечает её взгляд и тут же оказывается возле кассы. Мальчуган подбегает к девушке, берёт её за руку  и нетерпеливо спрашивает:
-Скоро, ну скоро, он приедет? Галь, а Галь, ну когда же он приедет?
Девушка высвобождает руку из цепких мальчишеских пальцев и говорит:
- Мишка, прекрати, ты уже взрослый. Скоро придёт автобус, скоро.
Мальчик затихает, а потом начинает наблюдать за голубями.  Птицы разгуливают на дороге возле остановки, собирая хлебные крошки. Он мелкими шажками подкрадывается к птицам и с громким криком бросается в гущу стаи. Птицы разлетаются в разные стороны. Мальчуган весело смеётся. Тут его подзывает одна из женщин, за которыми наблюдала девушка. Она что-то тихо ему говорит и усаживает непоседу на лавочку. Он обиженно отворачивается и недовольно сопит.

В это время к остановке подходит невысокий парень с короткой стрижкой. Рядом с ним шагает черноволосая девушка в белой кофточке и юбке до колен. Она грустно сморит на парня:
-Валера, ты мне напиши сразу же, как приедешь в часть, хорошо?

Парень что-то собирается ответить, но тут его взгляд останавливается на девушке у кассы. Он отдаёт подруге сумку и говорит:
-Подожди меня вон там на скамейке, я возьму билеты.
Парень быстрым шагом идёт к невысокому зданию Сельского Совета, в одной из комнат которого и находится билетная касса. Девушку  не видно, потому что за ней встраиваются уже несколько человек. Парень встаёт в конце очереди и терпеливо ждёт, когда ему удастся дойти до окошка, через которое выдают билеты.

Тут девушка Галя, получив заветные билетики, выходит из толпы и  направляется в сторону остановки, где её уже ждут мать и тётка. Парень преграждает ей путь:
-Здравствуй, Галя!
Галя поднимает на него удивлённый взгляд. Но вот в глазах мелькает узнавание, и она тихо произносит:
-Здравствуй, Валера. Давно не виделись. Как служба?
- Нормально. Почему ты бросила мне писать?
- Разве не ты это сделал?
- Нет, не я.
Девушка нетерпеливо передёрнула плечами:
-Извини, меня ждут.

И она торопливо идёт к  остановке. Тут появляется долгожданный автобус. Толпа  двигается на его штурм,  громко переругиваясь. Девушка подходит к родственникам, отдаёт билеты матери. Семья последними входит в автобус. Свободные места  только в конце салона. Женщины садятся, пристроив в проходе тяжёлые сумки. Мальчуган устраивается у окна. Галя встаёт в проходе и задумывается. Автобус заполняется пассажирами. Скоро он напоминает бочку с селёдкой. Бедный старенький "ЛАЗ" скрипит , когда в него входит очередная группа людей.

Скоро людей становится так много, что Галя не видит уже , где расположились её близкие. Она вздыхает и начинает смотреть в окно. Тут до её плеча кто-то дотрагивается. Девушка бросает взгляд назад и видит старого знакомого. Он произносит тихо:
- Мы не договорили.
- О чём мы можем говорить? Иди, тебя ждут. Некрасиво разговаривать с чужой девушкой, когда тебя ждёт своя.
-  Я не могу тебя забыть. Можно, я снова буду писать тебе?
- Пиши, никто не запрещает.
- Ты будешь отвечать?

Галя игриво улыбается и произносит чуть слышно:
- А вот это зависит от того, что ты напишешь.
Парень восхищенно смотрит на девушку, а потом озадаченно произносит:
-Слушай, я знаю твой адрес, но забыл твою фамилию.
Девчонка звонко смеётся. На них начинают оглядываются. Она прикрывает рот ладошкой и тихо говорит:
- Захочешь- вспомнишь.
Тут в автобус входит кондуктор и начинает  проверять билеты. Валера направляется к своей спутнице, торопливо прощается и выходит из автобуса.
Он задумчиво смотрит вслед уходящему "ЛАЗу". Ему кажется, что сквозь придорожную пыль он видит насмешливые глаза давней возлюбленной.

Прошло много лет. Муж с женой расположились в супружеской постели. Вдруг она привстаёт и спрашивает:
-Валер, а как ты тогда вспомнил мою фамилию? Или ты соврал, что забыл её?
-Нет, я правда забыл... Представляешь, стою я, а ты уезжаешь. Ну, думаю, опять тебя теряю. Вдруг как будто кто подсказывает: Аносова...Аносова...
Галина вновь звонко и радостно смеётся и ближе придвигается к мужу:
- А если бы не вспомнил ... мы бы, может быть, и не встретились бы больше...
Муж обнимает её и шепчет:
-Меня в армии целый год твой смех преследовал и днём, и ночью.

Неожиданная встреча

Восьмидесятые годы прошлого века. Небольшой посёлок. Автобусная остановка.

У кассы стоит хрупкая девушка в летнем сарафанчике и лёгких туфельках на босу ногу. Длинные волосы рассыпались по  плечикам. Ветер шаловливо играет с прядями то бросая их в лицо, то закручивая кольцами на спине. Девушка поправляет волосы и  оглядывается по сторонам. Окинув взглядом двух женщин среднего возраста, сидящих на скамейке у забора, она внимательно наблюдает за мальчиком лет 8-10, который  сидит на лавочке рядом с женщинами. Вот он замечает её взгляд и тут же оказывается возле кассы. Мальчуган подбегает к девушке, берёт её за руку  и нетерпеливо спрашивает:
-Скоро, ну скоро, он приедет? Галь, а Галь, ну когда же он приедет?
Девушка высвобождает руку из цепких мальчишеских пальцев и говорит:
- Мишка, прекрати, ты уже взрослый. Скоро придёт автобус, скоро.
Мальчик затихает, а потом начинает наблюдать за голубями.  Птицы разгуливают на дороге возле остановки, собирая хлебные крошки. Он мелкими шажками подкрадывается к птицам и с громким криком бросается в гущу стаи. Птицы разлетаются в разные стороны. Мальчуган весело смеётся. Тут его подзывает одна из женщин, за которыми наблюдала девушка. Она что-то тихо ему говорит и усаживает непоседу на лавочку. Он обиженно отворачивается и недовольно сопит.

В это время к остановке подходит невысокий парень с короткой стрижкой. Рядом с ним шагает черноволосая девушка в белой кофточке и юбке до колен. Она грустно сморит на парня:
-Валера, ты мне напиши сразу же, как приедешь в часть, хорошо?

Парень что-то собирается ответить, но тут его взгляд останавливается на девушке у кассы. Он отдаёт подруге сумку и говорит:
-Подожди меня вон там на скамейке, я возьму билеты.
Парень быстрым шагом идёт к невысокому зданию Сельского Совета, в одной из комнат которого и находится билетная касса. Девушку  не видно, потому что за ней встраиваются уже несколько человек. Парень встаёт в конце очереди и терпеливо ждёт, когда ему удастся дойти до окошка, через которое выдают билеты.

Тут девушка Галя, получив заветные билетики, выходит из толпы и  направляется в сторону остановки, где её уже ждут мать и тётка. Парень преграждает ей путь:
-Здравствуй, Галя!
Галя поднимает на него удивлённый взгляд. Но вот в глазах мелькает узнавание, и она тихо произносит:
-Здравствуй, Валера. Давно не виделись. Как служба?
- Нормально. Почему ты бросила мне писать?
- Разве не ты это сделал?
- Нет, не я.
Девушка нетерпеливо передёрнула плечами:
-Извини, меня ждут.

И она торопливо идёт к  остановке. Тут появляется долгожданный автобус. Толпа  двигается на его штурм,  громко переругиваясь. Девушка подходит к родственникам, отдаёт билеты матери. Семья последними входит в автобус. Свободные места  только в конце салона. Женщины садятся, пристроив в проходе тяжёлые сумки. Мальчуган устраивается у окна. Галя встаёт в проходе и задумывается. Автобус заполняется пассажирами. Скоро он напоминает бочку с селёдкой. Бедный старенький "ЛАЗ" скрипит , когда в него входит очередная группа людей.

Скоро людей становится так много, что Галя не видит уже , где расположились её близкие. Она вздыхает и начинает смотреть в окно. Тут до её плеча кто-то дотрагивается. Девушка бросает взгляд назад и видит старого знакомого. Он произносит тихо:
- Мы не договорили.
- О чём мы можем говорить? Иди, тебя ждут. Некрасиво разговаривать с чужой девушкой, когда тебя ждёт своя.
-  Я не могу тебя забыть. Можно, я снова буду писать тебе?
- Пиши, никто не запрещает.
- Ты будешь отвечать?

Галя игриво улыбается и произносит чуть слышно:
- А вот это зависит от того, что ты напишешь.
Парень восхищенно смотрит на девушку, а потом озадаченно произносит:
-Слушай, я знаю твой адрес, но забыл твою фамилию.
Девчонка звонко смеётся. На них начинают оглядываются. Она прикрывает рот ладошкой и тихо говорит:
- Захочешь- вспомнишь.
Тут в автобус входит кондуктор и начинает  проверять билеты. Валера направляется к своей спутнице, торопливо прощается и выходит из автобуса.
Он задумчиво смотрит вслед уходящему "ЛАЗу". Ему кажется, что сквозь придорожную пыль он видит насмешливые глаза давней возлюбленной.

Прошло много лет. Муж с женой расположились в супружеской постели. Вдруг она привстаёт и спрашивает:
-Валер, а как ты тогда вспомнил мою фамилию? Или ты соврал, что забыл её?
-Нет, я правда забыл... Представляешь, стою я, а ты уезжаешь. Ну, думаю, опять тебя теряю. Вдруг как будто кто подсказывает: Аносова...Аносова...
Галина вновь звонко и радостно смеётся и ближе придвигается к мужу:
- А если бы не вспомнил ... мы бы, может быть, и не встретились бы больше...
Муж обнимает её и шепчет:
-Меня в армии целый год твой смех преследовал и днём, и ночью.
63 На вертолете
Ида Вагнер
Шурке Храбровой очень подходила ее фамилия. Крепкого телосложения, с гордой осанкой и пронзительными зелеными глазами. Ее вызывающий страстный взгляд и светлые волосы, подобранные кверху, придавали ей особый шарм и напущенную самоуверенность.
Никто не смел Шурке напомнить о ее лишнем весе, потому что было хорошо известно, как она могла отбрить за свои пышные формы завистниц и сухостойных кобыл.

Шурка жила в Подмосковном городке и в свои двадцать восемь лет имела приличную зарплату и однокомнатную квартиру в высотном скворечнике на берегу Оки.

Работала инженером и обожала ходить на планерки, где стоял дым коромыслом и десять-пятнадцать мужиков внимательно ее разглядывали и прислушивались к каждой ее реплике.
Когда Шурке надоедало сидеть на стуле, она поднималась и демонстративно, на высоких каблуках, виляя бедрами, подавала начальнику листочек с какими-нибудь цифрами или, наоборот, забирала его со стола. Мужики как по команде устремляли свои глаза на Шуркины прелести, ибо других женщин на планерки не приглашали.

Новый генеральный директор сразу заприметил Шурку и для себя определил, что, если бы ей сбросить десяток килограммов, она была бы неотразима. И он, не откладывая дел в дальний ящик, пригласил Шурку на свидание.
- Приходите, Александра Семенна, к памятнику Ленина, часам к шести. – И, сделав паузу, многозначительно на нее посмотрел.
Шурка съежилась от его предложения, как от осеннего дождя, но ответить отказом не посмела и нервной походкой направилась вон из кабинета.
Шурке не понаслышке было известно, чем заканчивается любовная связь с начальством. Если не угодишь, то или с работы выгонят, или зарплату и должность уменьшат до микроскопических размеров, или согнут в бараний рог, что ее совсем не устраивало.

Дома Шурка, как могла, развлекала себя телевизором, пирожками и телефонными разговорами, а в шесть часов вечера стала монотонно постукивать пяткой об пол и напевать дурацкую песенку.

В понедельник Шурка особенно тщательно накрасилась и надела свое праздничное платье, ослепительно зеленого цвета, с красными розочками, к тому же открытое, хотя стояла поздняя осень. "Надо начальство хотя бы не разочаровывать, или пиши пропало",- подумала Шурка

Утро началось с вызова к начальству.
Он смотрел на нее, сощурившись, и  Шурка  внезапно увидела  в его облике  разъяренного тигра.
Карасёв засыпал ее производственными вопросами и глазами-отвертками буравил Шуркину фигуру.
Шурка, как отличница, моментально отвечала, спокойно демонстрируя ему свою компетентность.
Наконец, Карасев умолк и, окинув ее котячьим взглядом, ласково спросил:
- А чо не пришла?  Я ждал два часа!
Шурка набрала полную грудь воздуха, увеличив и без того шикарный бюст, и невинно ответила:
- Ой, забыла! Голова уже не работает.
- А дай-ка мне, Шура, телефончик свой, я тебе напомню в другой раз.
Шурка записала телефон дрожащими пальцами и только собралась выходить, как Карасев ей сообщил:
- Сёдня, Шура! На том же месте в девятнадцать ноль-ноль, жду!
- Я не могу сегодня, -пролепетала Шурка,- мне к врачу зубному надо.
- Тогда завтра! - строго добавил шеф.

Шурка не пошла на свидание, на свой страх и риск ни завтра, и ни послезавтра.
Во-первых он ей не нравился. Высокий блондин тридцати восьми лет от роду, был хорошо сложен, но грубоватые манеры и слишком пристальное внимание к женщинам делали его в глазах Шурки породистым кобелем. А во-вторых, женатый, да еще начальник! А она мечтала не о таком мужчине.

Карасёв все не успокаивался и, хотя заводил интрижки с другими дамами, Шурку все время держал на прицеле.
Если он отправлялся в командировку, то ее непременно брал с собой, заказывая два номера в гостинице, по соседству.
А Шурка после рабочего дня возвращалась уставшая, но непокорённая. Она делала кислую гримасу и ссылалась то на высокое давление, то на боли в спине, на контакт не шла.
Так прошел год.

Но однажды Карасёв ее все-таки поймал.
После праздничного застолья по случаю Дня Строителя,  Шурка тихо выплыла из конторы и направилась в сторону автобусной остановки.
Но Карасёв не дремал и перегородил ей путь на служебной "волге".
Шурка стояла как в западне, не решаясь пустить в ход запас из матерных слов.
Потом подумала, что в квартиру свою она его точно не впустит и села в машину.
Карасёв довез ее прямо до подъезда и быстро зашел следом.
"Ну и черт с тобой. Вот только тронь, расцарапаю всю физиономию",- думала Шурка.

Но когда они вошли в квартиру и Карасёв, скинув туфли, содрал с себя галстук, Шурка окаменела, от его  бесцеремонности  и нахальства.
И, включив всю женскую изворотливость, начала его усаживать за стол.
Она достала картофельное пюре с кислинкой, трехдневной давности, кинула на сковородку несколько котлет и поставила стаканы.
- Водочки выпьете, Николай Степанович?
И, налив ему полный двухсотграммовый стакан , с умиротворенной улыбкой села к столу.
Карасёв ел с аппетитом, а водку, к огромному Шуркину разочарованию, не тронул.
Шурка рассказывала ему случаи из детства, переходя урывками на политические новости и пытаясь Карасёва отвлечь от каких-то, только ему известных, мыслей...
Вся Шуркина сущность восставала против близости с Карасевым. Она готова была молить его о пощаде, только бы он оставил ее в покое.

Наконец, он поднялся из-за стола, сладко потянулся и сгреб Шурку вместе с чашками для чая. Бросить чашки от сервиза Шурке было смертельно жаль и поэтому Карасёв беспрепятственно, целуя губы и шею своей жертвы, повел ее к дивану.

-Чашки мои раздавите,- причитала Шурка.
И, Карасёв, сделал одолжение и быстрым движением  забрал у нее чашки, переставив  на стол, с твердой уверенностью, что мышеловка за Шуркой  захлопнулась.
Отчасти он был прав. ..
Но одолел ее он только к утру, когда Шурка окончательно выбилась из сил, а у Карасёва тело от шлепков и Шуркиных кулаков напоминало по цвету красного распаренного рака.
Оба от усталости не могли подняться и лежали молча.
Шурка от униженности и перенапряжения не хотела открывать глаза, а Карасёв думал о том, что эта Храброва теперь ЕГО баба! И его бульдозером с нее никакая сила не стащит.

Меньше всего Шурка хотела быть чьей-то любовницей, но кто-то свыше как будто распорядился за нее .

С того вечера, Карасёв приезжал к ней домой почти каждый день, а на работе у Шурки появилось множество льгот. Она могла опаздывать или уйти раньше с работы, ей начисляли повышенные премиальные, а сотрудники не смели ей перечить.

Через несколько месяцев Карасёв сделал Шуре предложение, пообещав развестись с женой.
Шурка наконец-то ликовала! Такого мужа отхватить, как Карасёв, все равно что лотерейный билет на миллион долларов выиграть. Он прекрасно к ней относился, возил в Москву, в дорогие магазины и театры, и взял некоторые Шуркины заботы на себя.

Но интуиция подсказывала Карасёву, что за Шуркой нужен глаз да глаз! Он не верил ей. Его удивляло Шуркино необъяснимое желание устраивать девичники или внезапно уезжать в Москву за шмотками. Но не пойман - не вор, и приближенных сотрудников он просил обо всем, что известно о Шурке, незамедлительно ему докладывать.

В субботу Шурка решила расслабиться и зашла в магазин купить венгерского сухого вина.  Неожиданно  она встретилась глазами с рабочим из строительной компании, в которой она работала. Саня ей улыбнулся и помахал рукой как старой знакомой. Шурка фыркнула! "Господи, что ему надо?!" -подумала она.
Саня был красавцем-мужчиной, чистокровный хохол с черными блестящими глазами, высокий, шикарный брюнет, лет тридцати с небольшим.
Шурка слышала, что Саня в разводе с женой и беспробудно пьет горькую.

- Александра Семенна, пожалуйста, выручите…
И Саня подошел вплотную к Шуре и посмотрел на нее искрящимися глазами, с чуть заметной улыбкой.
- А что вам нужно? - выдавила из себя Шура.
Мужчины-пьяницы для нее не существовали. Одновременно ей пришла в голову шальная мысль: "Эх, Саня, Саня, если бы ты не пил, от одного взгляда бросает в дрожь..."
- Да мне банку пустую нужно под пиво, а я далеко отсюда живу!
Шурке не жаль было банки, но не домой же его вести, к тому же ее выводило из себя ничем не оправданное пьянство. Ей не хотелось видеть этого, обжигающего глазами парня, нетрезвым.
- Нет у меня банок!
- Ну, Шур, а? Пожалуйста, Шурочка…
И так он тихо и проникновенно говорил, что каждое слово застревало в Шуркином сердце.
- Ладно! Пошли, поищу.
- И не надоело тебе пить, Саня? Посмотри на себя? Ради чего ты ее хлещешь? Ты что, жить не хочешь?!

Они вошли в Шуркину небольшую квартирку, где в углу стоял маленький диванчик, раскладывающийся в длину. Из мебели у Шурки была еще стенка, заставленная книгами, а посреди комнаты красовался яркий пушистый ковер.

Шурка отыскала банку, тщательно ее вымыла и вручила Сане. Саня взял ее и как-то странно покрутил в руках, как будто раздумывая, банка ли это...
Потом внезапно поставил банку на пол и задвинул ногой под стол.
Сильными руками привлек Шурку, чтобы поцеловать, но  она  взвилась от злости!
- Еще чего!? Бери банку и уходи!
Саня еще раз ее обнял, но Шурка толкнула его изо всей силы. Удивительно, но Саня даже не покачнулся и нежно притянул Шурку снова...
А потом включил какую-то пусковую кнопку, о которой Шурка даже не  догадовалась...
И Шурка полетела...

В Саниных руках она впервые почувствовала себя необычайно легкой и гибкой. Все косточки вдруг стали резиновыми, и Шурка гнулась в неимоверных позах, забыв о времени и пространстве. Она куда-то летела, неистово, красиво, наслаждаясь каждым мигом... Ей казалось, что она поднималась над Саней до потолка, а потом птицей падала в бездну... Сознание было отключено, и только Шуркины длинные светлые волосы щекотали ей шею, напоминая о связи с земным миром...
Они любили друг друга как в последний раз перед концом света.

Шурка очнулась в воскресение, на расстеленном диване, на белой простыне, в обнимку с Саней, когда солнце двигалось к полудню.

Блаженство постепенно уходило, и нарастал страх, что Карасёв в любую минуту может приехать. Не менять же ей успешного Карасёва на пьяницу Саню!
Она с нежностью смотрела на спящего ангельским сном мужчину, от которого была без ума...
- Саня! Доброе утро! - тихо прошептала она.
Но Саня спал так крепко, что Шурке было жаль его будить.
Будь, что будет! - подумала она.- Чему быть, того не миновать". И отправилась на кухню готовить обед.
Она подходила к Сане несколько раз, пытаясь его разбудить. Наконец, он чуть приоткрыл глаза и хриплым голосом сказал:
- Купи мне тапки! В чем я буду по дому ходить?
- Какие тапки, Саня?!
- Я от тебя не уйду! Разве ты не хочешь со мной жить? Посмотри мне в глаза?
И Шурка заплакала... От того что врала, от того что не может принять решение, и от того что по уши влюбилась  в Саню.
- Тебе было хорошо со мной?- тихо спросил он.
- Да! - заливаясь слезами, прошептала Шурка.
- Как на вертолете летала!
- Ну, вот! А каждый день на вертолете летать хочешь?
И Саня, улыбнувшись своей неподражаемой улыбкой, прижал Шуркину голову к груди!


Страх не уходил, и Шурка с ужасом думала о сцене, которая может разыграться с минуты на минуту. И она стала внушать Сане, что ей срочно нужно в Москву, что ей позарез надо к своей больной родственнице, а Саня должен покинуть их ковчег.
У него вдруг потухли глаза, и он стал медленно одеваться. Он остановился в дверях и, пристально посмотрев на Шуру, спросил:
- А когда вернешься?
- Не знаю! Скорее, Саня, мне некогда!
Он взял со стола Шуркину красную записную книжку и, положив в нагрудный карман, сказал:
- Телефон твой в ней есть? Буду звонить!
Шурка выскочила через пять минут из дома и, взяв такси до вокзала, уехала на электричке  в Москву   обдумать ситуацию, отоспаться и нареветься, потому что она не может жить без Сани и боится потерять Карасева, а еще больше боится его гнева...

Вечером она сама позвонила Карасёву и жалостливым голосом сообщила, что застряла у родственницы, совершенно разбитая и больная.
- Тебе прислать машину?- спросил Карасёв
- Нет, не надо, может, завтра мне будет легче, и я смогу приехать сама.
Карасёв был немало удивлен Шуркиной поездкой, и подозрение все сильнее охватывало его и не давало ему покоя.
"Где-то тут собака зарыта, крутит ведь, дрянь!"

Саня ходил счастливый, в состоянии эйфории...Он был твердо уверен, что женится на Шуре.
И на следующий вечер опять отправился к ней.
Шура встретила его холодно и растерянно. Больше всего ее заботило, чтобы Карасёв ничего не узнал. А Саня никуда от нее не денется.
И она, против своей воли, начала ему объяснять, что у нее есть жених и что Саня - третий лишний...
Саня онемел от неожиданности. Он был уверен, что Шурка его женщина, самая милая, чистая, добрая...
Он пытался заставить Шурку не врать, но она была неумолима.

Для себя Саня решил, что Шурка в него не верит...И ему безумно, как никогда в жизни захотелось стать боссом, чертом, дьяволом, но чтобы Шурка его  зауважала...

Через неделю Шурка столкнулась с Саней на работе в темном, длинном коридоре.
Саня схватил Шурку за руки и прижал их к губам. Шурке хотелось прилипнуть к нему, врасти в него каждой клеточкой, но в любое время их могли застать вместе.
- Я уезжаю в командировку в Красноярск на два месяца! Заработаю на свадьбу! Выйдешь за меня?
И Шурка сказала:
- Да!
Она быстро поцеловала Саню и побежала в свой отдел.

Карасёв не сводил с Шурки бдительного ока, но никак не мог понять, что случилось с его Шурой. Он с таким трудом завоевывал ее. И только она стала нежной и покорной, как вдруг какая-то дикая перемена.
Она старалась не смотреть ему в глаза и, ссылаясь на недомогание, избегала свиданий.

Прошел месяц. Шурка ждала Саню и изредка встречалась с Карасёвым. Однажды утром она услышала тревожные голоса в коридоре. Карасёв разговаривал с рабочими из бригады, где работал Саня.
- Похороны послезавтра... Саня...
Шурка задохнулась от ужаса... Она схватилась за голову и стала раскачиваться из стороны в сторону...

Саня умер в Красноярской больнице от пневмонии. Несколько раз вызывали скорую, но, сделав укол, они уезжали, так как Санин возраст и обычная простуда хоть и с высокой температурой, не вызвали у врачей опасения. А когда он начал задыхаться, забрали в больницу, где оказывать серьезную помощь было некому. Был выходной...
И Сане позволили умереть.

Два дня Шурка ревела до такой степени, что глаза сузились в щелочки, а нос заложило так, что она едва могла дышать.
На похороны она пошла вместе со всеми сотрудниками.
Шурка держалась изо всех сил... В небольшой комнате, уставленной цветами, лежал в гробу ее Саня с потемневшим лицом, а вокруг него толпились плачущие женщины.
Карасёв подошел к матери Сани и выразил соболезнование. А Санин закадычный друг Генка, который был с ним в Красноярске, передал Шурке красную записную книжку со словами:
- Вот, возьмите, Саня передал. Он вас так любил... Все про какой-то вертолет говорил. Что вы должны с ним полететь на вертолете...
Санина мать обняла Шурку и женщины вместе зарыдали.

Карасёв, глядя на эту душераздирающую сцену, обмер от неожиданности и потрясения...
"Так вот в чем дело! Вот с кем я ее делил! Сука… А где были мои холуи!? Разве их вместе никто не видел!? Она меня втоптала в грязь..."

После похорон к Шурке подошел Карасёв и, едва сдерживаясь, сказал:
- Не плачь! Ты же не хотела, чтобы так все закончилось. Никогда никому не лги! Ничего хорошего из этого не выйдет. И, впервые не предложив Шурке сесть в машину, уехал.

Шурка брела в сторону дома, то и дело спотыкаясь. А в голове все время крутилась одна фраза: "На вертолете...» Она подняла лицо к небу, по которому плыли пушистые облака и откуда-то из глубины души вырвалось:
- Санечка! Прости меня, грешную...

Шурка не помнила, как пришла домой, голова гудела. Она случайно наткнулась на красную записную книжку, которую ей отдал Генка, и механически стала ее листать. На странице с буквой "Ш" был нарисован детский вертолетик, а внизу надпись: "Встретимся в облаках!.."
"Мистика! А ведь он прав! Встретимся, рано или поздно"- подумала Шура.

Кто-то позвонил в дверь, и Шурка пошла открывать. На пороге стоял Карасёв, не решаясь войти в квартиру.
И вдруг с ужасающей силой ударил Шурку...И, прикрыв за собой входную дверь, быстро спустился вниз по лестнице.

Шурка упала, ударившись затылком об угол стены и перед глазами поплыли белые пушистые облака, ей стало внезапно легко, и она стремительно понеслась вверх, догоняя последнее место встречи с Саней.
64 Однажды под дождем
Владимир Шарамыгин
 " Я хотел бы подарить тебе танец…"



Дождь в этот день начался внезапно. Застигнутые врасплох пешеходы брызнули в разные стороны, укрываясь от частых капель под навесами, козырьками зданий, в подъездах ближайших домов и магазинах. Предусмотрительные в спешке раскрывали извлеченные из сумок зонты.

Огибая лужи, моментально скопившиеся у автобусной остановки, укрытые зонтами пешеходы с сочувствием смотрели на одинокую фигуру неподвижно стоявшего мужчины. Кто-то, узнавая его, пытался, перекрикивая шум ливня, докричаться, спросить что-то…

Появившаяся на остановке красивая молодая женщина под большим ярко-желтым зонтом, вопреки погоде, вопреки налитому свинцом небу и хмурым лицам спешащих мимо людей… была счастлива! Она радовалась приезду в этот город, тому, что с ней здесь уже случилось, тому, что еще только должно было произойти…

Сделав шаг вперед и заглянув за высоко поднятый ворот пиджака женщина узнала в стоявшем на остановке мужчине своего старого знакомого. Она тронула его за плечо. Он, не поднимая взгляда и не оборачиваясь, хмуро отмахнулся. Она улыбнулась и прикоснулась к нему снова. Он в ответ только поднял руки и плотнее прижал к щекам ворот. Она улыбнулась снова и, мимолетно прижавшись к нему, укрыла его от дождя своим желтым зонтом.

Вдруг, как это может происходить лишь в сказках, дождь прекратился, и с неба на мокрый асфальт стремительно набежал поток солнечных лучей. Женщина звонка рассмеялась и, не обращая внимания на лужи, закружилась по остановке. Мужчина оглянулся, замер. На несколько долгих мгновений их взгляды встретились…

Он сделал шаг навстречу и протянул ей руку. В тот же миг, улыбаясь еще ярче, сделала шаг навстречу Она. Руки соединились. Она сделала еще шаг, приглашая, увлекая его в кружение…
Забытый зонтик одиноко упал на обочину.

Прохожие останавливались и улыбаясь наблюдали за странным танцем. Завершив очередной круг, пара вдруг остановилась, Он поднял с асфальта зонт и заслонился им от любопытствующих взглядов, улыбок… от всего мира…

А над городом в эти мгновения рождалась радуга…
65 Тысяча люблю
Владимир Шарамыгин
Он ждал уже минут пятнадцать. Ночь постепенно вступала в свои права. В темный ящик двора просачивался только свет витрины круглосуточного магазина. Становилось все холоднее. Шум оживленной улицы, находившейся сразу за ближайшим домом, уже почти стих. Небо было затянуто тусклыми серыми облаками, сквозь которые безуспешно пыталась пробиться луна.
Шагов Он не слышал. Разглядеть что-то в темноте тоже было невозможно. Но мир вокруг вдруг неуловимо изменился – стал ярче, четче, откуда-то налетел порыв теплого ветра,… и появилась Она. Он улыбнулся:
- Здравствуй, Котенок!
- Здравствуй, - ответила Она и потянула его куда-то в сторону света. Остановилась, приподнялась на носках, положила руки ему на плечи и, глядя прямо в глаза, подтолкнула его к стене дома. – Я тебя люблю!… - прошептала Она.
Он замер, целиком погрузившись в ее глаза.
- Люблю… - повторила Она.
Он глубоко вздохнул и поднял глаза к небу.
- Звезда упала…
- Да, - отозвалась Она и снова произнесла: - Люблю…
- Еще одна… - Он расстегнул пальто, взял ее руки в свои и на секунду сжал, согревая. Потом Он прижал их к груди и почти завернул в пальто ее маленькую фигурку.
Их губы медленно, словно предчувствуя момент соприкосновения, слились в долгом, нежном и страстном поцелуе. Она первой открыла глаза, прикоснулась теплой рукой к его щеке и быстро-быстро зашептала:
- Люблю… люблю… люблю-люблю-люблю… Тысячу раз люблю!
С неба, будто вторя колокольчику ее голоса, падали звезды.
Потом был еще поцелуй, и еще один, и еще… В его голове вихрем носились какие-то слова, мысли…
- Люблю!… – выдохнул Он.
Она оглянулась через плечо и восторженно засмеялась:
- Смотри, зажглась первая звезда!
- Люблю… - повторил Он. – Люблю… люблю… люблю…
Когда наступил момент им расставаться, небо над их головами было усыпано яркой россыпью маленьких звезд, похожих на зажженные кем-то специально для них свечи…
66 Целебная сила любви
Евгения Козачок
                               


   Жизнь человека полна испытаний. То поднимает его к небесам, где греет солнышко, словно тёплые руки матери, то метеоритным камнем бросает вниз, сплющив, как блин, разрывая мышцы встречным ветром. А уж на долю детей из интерната этих испытаний выпадает немало.
                                                                                                                                                                                                                                                                        
   Как  хочется облегчить тяжесть  безотцовщины  добрым словом, поддержкой!   Вначале  своего рабочего пути при виде крохи с  грустными глазами  плакала.  Строго  предупредили, чтобы ни к кому не было проявлено особое внимание, ибо подобная забота может навредить любимчику и вызвать ненависть и враждебность со стороны нелюбимых.  Приходилось держать в тенёчке свои чувства  к светлому лучику детской души. Ко всем относилась одинаково с любовью и вниманием.

   Был такой старец Амвросий, который говорил, что  следует быть для всех солнышком, жить - не тужить,  никого не осуждать. Вот таким солнышком для всех был  Миша!  Видно  что-то в Божьей канцелярии  пошло не так в момент рождения этого ребёнка.  Ему дали с избытком  ума, доброты, душевной щедрости, красоты и не определили счастье в его жизненной судьбе. Миша дарил свою любовь людям, окружающему  миру,  а взамен получал непонимание,  ранящее  его  сердце огорчением .  Оно постоянно кружило над ним чёрным вороном, напоминая  о  наследованной  от матери  судьбе.

    А она у Светланы - не дай, Боже, кому ещё такой!  Девочка была душевно и внешне красива, но она не предавала своей красоте какого-либо значения. Единственная  ценность  - учёба и осуществление мечты (поступить в мединститут).  В отличие от большинства  своих сверстников  и училась хорошо, и серьёзно относилась к жизни, не тратя время на пустозвонство. Жить бы да радоваться такому целеустремленному, доброму ребёнку.  Но жизнь не  дарит полного счастья человеку, а разбавляет его  невзгодами. А люди эти невзгоды приумножают  тем, что не принимают и не понимают тех, кто не похож на них. 

    Света не обращала внимание  на ухаживание парней, не понимала одноклассниц,  которые часами могли сплетничать и  разговаривать о женихах. Она избегала каких-либо ухаживаний. Но уберечься от  человеческой подлости  ей не удалось. Как-то  возвращалась   с магазина  в интернат.  Когда уже почти зашла на его территорию,  с проезжающей мимо неё машины выскочили три парня. Закрыли рот, чтобы не кричала, затащили в машину и увезли на дачу. Три дня  продолжались издевательства  над бедной девочкой, пока  не потеряла сознание. Только после этого  изверги выбросили ее на обочину дороги,  недалеко от остановки.   

     Обнаружила и вовремя привезла в больницу Светлану супружеская пара.  Девочка потеряла много крови,  на теле  не было живого места от побоев. Врачи спасли ей жизнь. Подонков, изувечивших Свету, арестовали.  Девочка же от испытанного ужаса,  стыда,  кошмарных видений  не могла  жить. Пришлось  организовать постоянное наблюдение за ней, чтобы  ничего с собой не сделала.

     Но никто и предположить не мог, с какой стороны обрушится на Свету новая  беда. Вскоре стало заметно, что она беременна. Новый шок и для Светы, и для педагогического  коллектива. Приняли решение: «Чтобы оградить от ненужных разговоров, отвезти ее в село до рождения ребёнка к чьим-либо родственникам. Экзамены за десятый класс сдаст экстерном». Не довелось Светочке сдавать выпускные экзамены. Умерла во время  очень тяжёлых родов от большой потери крови и…  передала появившемуся на свет божий человечку и своё счастье, и своё горе.

     Мишу усыновила  дальняя родственница, не имевшая детей. И вдруг эта родственница через девять лет возвратила мальчика  в  «свой дом», как она сказала:

   -  Зачем он мне теперь, если не помог удержать около меня мужа! Бросил меня Васька. Так и Мишка мне не нужен!

      Мишка удивил нас своей схожестью со Светочкой!  Как будто  она возвратилась домой в свое печальное детство и определила такую же печаль в его жизни. Светлый, умный ребёнок.  И вот этот лучик света в четырнадцать лет перенёс такую ужасную  душевную и физическую травму, которая оставила чёрную полосу в его жизни навсегда!

      В применении к нему не подтвердилась пословица, провозглашавшая, что «добро – рождает добро». Зло и доброта ходят под одним небом, едят один и тот же хлеб, живут под одной крышей, дышат одним воздухом. Но мыслят и чувствуют  не одинаково.  Доброта – улыбается. А зло – скалится, забывая, что, эти дети, не имея общих родителей, являются, по сути, братьями и сёстрами.  И вот один из этих «братьев» со своими, приходящими из города дружками, выманил Мишу на улицу, якобы помочь решить задачу по математике. Вышел он к ним на свое горе. Четверо  хулиганов (двое из них побывали уже в тюрьме) набросились на него,  потащили  через хозяйственный двор за территорию  интерната.  Били, насиловали, а «братик» больше всех издевался и кричал: «Это тебе за чистоту твоих помыслов, которыми девки восхищаются, и за то, что всё время тебя нам  в пример  ставят!»

     Сколько  это зверство продолжалось,  Миша не мог определить.  Последнее, что он услышал, как  кто-то сказал: «Хватит, а то ещё дуба даст.  Подпортили красавцу  репутацию и физиономию, теперь девкам не на что будет любоваться».

     Миша пришёл в себя от прохладных капель  дождя, который превратился в ливень, смывающий с него кровь и грязь. Но он не  смог смыть  боль, отчаяние, омерзение и нежелание жить! Не знал, что делать,  куда идти.  Боялся, что его кто-то увидит и, главное, узнает причину его состояния. Первое, что попалось ему на глаза – двери  сарая.  Справиться с замком было несложно.  Зашел, снял пояс и рубашку,  связал их, сделал петлю.  Поискал среди поломанных стульев более устойчивый, стал на него,  завязал один конец за перекладину, петлю на шею и… дальше, как позже он мне рассказывал,  ничего не помнит.

     Зато я хорошо запомнила тот  ужасный рассвет, когда  вывела Тишку на прогулку,  и то,  что Тишка,  нарушив наш обычный маршрут,  побежал   в другую сторону.  Бежал и лаял, чего раньше с ним не случалось. Подбежал к двери сарая,  возвратился ко мне и снова к сараю,  приглашая меня за собой.  От ужаса увиденного не смогла ни крикнуть, ни охнуть. Слава Богу, что мозг  чётко работал. Освободила шею  Миши от петли и начала делать искусственное дыхание до тех пор, пока он не сделал вдох. А он открыл глаза и потерял сознание.

    В это утро подтвердилась гипотеза о том, что  человек в минуты крайней опасности  может поднять вес несвойственный его силе. Я подняла Мишу, как пушинку, и отнесла к себе домой, словно несла груз не больше пяти килограммов.  Позже пыталась поднять его  - не удалось.  В то утро  движения моего тела  и мысль  работали слаженно.  Пригласила знакомого врача. Осмотрели.  Увидели седую прядь в волосах Миши. Он поседел в четырнадцать лет! Пришли ещё в больший ужас, узнав причину его решения уйти из  жизни.  Чтобы оградить мальчика от издевательств и насмешек, договорились никому ничего не рассказывать. Знали, что зверье, сотворившее это преступление, поджав хвосты,  будет молчать.

     Дирекции сказала, что у Миши инфекционное заболевание, требующее  изолированного лечения, поэтому оставила его у себя. Через неделю увезла Мишу в село к своей маме. Позже оформила опекунство. Миша окончил с серебряной медалью  среднюю школу, поступил в институт. Учёба давалась  ему  легко. Жил в общежитии. В город своего ужасного прошлого  больше никогда не возвращался. Съезжались в общий дом на каникулы.

     В один из приездов Миша рассказал нам, что уже несколько месяцев встречается с девушкой. Познакомились на вокзале. Он купил и принёс ей воды, когда увидел, что той стало плохо.  В такси довёз  ее  к дому, где  снимала комнату.  Мы удивились, что он не привозит ее к нам. На что  Миша ответил, что Катя всё время себя плохо чувствует. Последний раз,  приехав домой за вещами, посудой, сказал, что  живёт с Катей вместе. С тех пор он перестал бывать дома, и не разрешал нам к ним приезжать.  А когда приехал, то узнать его было трудно. Холодный, мелкий снег снова запорошил его волосы.  Он стал почти полностью  седым.  На наше  «О, Боже!»  -  сказал, что всё расскажет завтра.

     Ночь не спали, терялись в догадках о причине его молчания и появлении  седины. Утро было тревожным. Мише вопросов не задавали, но даже дышать боялись в его сторону, чтобы не спугнуть откровение и не потерять, не дай Бог, возможность  помочь ему. О завтраке  как-то никто и не вспомнил.  Все думали о предстоящем  трудном разговоре.

    - Не буду томить вас, родные мои. Расскажу, как жил я последние полгода.  До сих пор не могу возвратиться в свое нормальное состояние  и еще неизвестно возвращусь  ли. Но то, что пережил, перед глазами стоит до сих пор. Катя покончила жизнь самоубийством. В день её рождения  я решил преподнести ей подарок  и предложил  стать моей женой. Она  обрадовалась, но к своему удивлению я увидел в ее глазах бесконечную тоску.  Сослалась на усталость и  легла спать. Утром не стал будить её, погладил по голове и ушёл в институт. Когда возвратился домой, то увидел Катю в ванне с перерезанными венами. Врачи «скорой» ничем уже помочь не смогли.  После похорон я узнал, что у Кати  СПИД  и она стояла на учёте. До сих пор не могу понять, как она, такая заботливая,  внимательная, любящая, могла держать в тайне страшный диагноз,  не думая  о последствиях для нас обоих и для будущего ребенка,  если бы он был.  Мне стало понятным то,  почему она избегала  интимных отношений.  Последние несколько месяцев и меня приглашали сдавать анализ на ВИЧ.  Анализы каждый раз были отрицательными, так что не волнуйтесь, я не болен. Но меня сводит с ума мысль, что ничем не смог ей помочь.

     После перенесённого ужаса Михаил не мог начать с кем-либо серьёзных отношений, боясь новых страданий.

     Но судьба видно обрекла его на испытание болью и отчаянием. После окончания института, уже работая, попал в аварию. Больница, две сложные операции, длительное лечение. Выписали из больницы не с диагнозом, а приговором – ходить не будет. Пять лет ушло на реабилитацию. Оставил в городе квартиру, приехал в село. Тренировался до седьмого пота.  Постепенно восстановился  духовно и физически. Появилась надежда на то, что сможет работать. Предложили  должность  инженера на вновь открывшемся предприятии.

     Михаил не любил вспоминать прошлое.  Боль, отчаяние, горе вонзились в мозг, как осколки стекла, и являлись в кошмарных снах. Счастье же своим кратковременным появлением  мало  радовало его душу. Но видно, что ангел-хранитель решил все-таки уберечь его от дальнейших страданий, подарив ещё одно испытание счастьем.

     В одночасье  всё любопытное население  села заговорило об Анне – молодой,  красивой девушке,  которая вдруг выходит замуж за Михаила. Какой-то тайной частью женской интуиции она услышала боль души Михаила, почувствовала его доброту  и прикипела к нему всем сердцем. Женщина потянулась к нему, словно цветок к солнцу.  И Михаил преобразился. Глаза стали весёлыми, снова появилась его лучезарная улыбка. Счастье переполняло их сердца. Глаза и губы умоляли, просили любви, и неслось по всей Вселенной  выстраданное, тревожное и сладкое – ЛЮБЛЮ  ТЕБЯ!

    Жили Михаил и Анна в полном согласии. Вскоре в  доме зазвучали  детские голоса, которые  наполнили их счастье и открыли им новый мир взаимоотношений.

    Но,неудача снова обрушилась на них, словно снежный ком с горы,  сметая все надежды и мечты.  Заболела  Анна.  Да так серьёзно, что, как сказали врачи, никакой надежды на её выздоровление нет. Анна не поднималась с постели уже несколько месяцев. Все думали, что не жилец она на  этом свете. Врачи даже сроки жизни ей назначили. Но она не укладывалась в эти сроки, цеплялась за жизнь. Стих  детский смех. Михаил весь изболелся душой.   Чёрные тучи закрыли солнце, и ни один тёплый лучик не попадал в их дом.

    Приближалась семнадцатая весна их встречи. Михаил, как всегда, купил Аннушке ее любимые кремовые розы с темной окантовкой на  краях лепестков. Зашёл к ней в комнату с улыбкой и букетом цветов, чтобы поздравить. И увидел какую-то новую тревогу в её глазах. Подошёл к своей  ненаглядной  Аннушке, взял за ослабевшую руку и сказал: «Любимая,  я так благодарен тебе, что ты подарила мне  счастье!»  Сидел и гладил её руки, волосы, целовал и всё время  повторял: «Аннушка, хорошая ты моя, родная моя Аннушка…» Она улыбалась. Ослабевшими губами еле слышно спросила:

    - Мишенька, а ты меня по-прежнему любишь?

    Михаил, как подломленный стебелёк, упал на плечо жены и зашептал:

    -  Счастье   моё,  люблю тебя так, что сильнее и любить невозможно! Я не смогу без тебя жить. Умоляю, не покидай!..

     Он обнял жену, прижал к себе и тяжело, с надрывом зарыдал. Впервые в жизни он мысленно умолял Бога помочь Аннушке выздороветь.

      Анна ласково гладила голову Михаила, а слёзы, как холодные льдинки, катились по щекам,  разрывая сердце и терзая душу. Она шевелила губами и, видно, говорила что-то хорошее, её лицо светилось радостью и умиротворением.  Потом тихо вздохнула  и уснула.

      Проспала почти двое суток. Проснулась. Увидела встревоженные родные лица мужа и детей, в окне открывающиеся почки  на дереве, улыбнулась  и сказала: "Весна... Как красиво!"   
А потом попросила…  поесть!  И это после двухмесячного приёма  по несколько ложечек куриного бульончика…

      С тех пор пошла на поправку!!!

     Радость Михаила нельзя  было описать никакими словами. С его души свалился тяжкий груз, и он познал настоящее облегчение! Жизнь  началась заново, открыв новый мир, в котором есть всё: любовь, привязанность, взаимопонимание, дети, семейное счастье.  Расправил плечи, словно птица крылья, и полетел к своему счастью, своей  ЛЮБВИ! Всё смотрел и смотрел, и наглядеться не мог на свою Аннушку!

    А она  тоже не сводила глаз со своего любимого. Загадочно улыбалась чему-то, словно постигла только ей известную  тайну  ЦЕЛЕБНОЙ СИЛЫ ЛЮБВИ!!!
67 Уставшие сосны отрывок
Карин Гур
   Когда раздался телефонный звонок и на табло высветился незнакомый  номер, я сразу поняла, кто звонит. Разволновалась, даже не хотела сразу отвечать, но, спохватившись, охрипшим вдруг голосом, вымолвила:
    - Алло, – и замолчала. Жили бы мы в Швейцарии, мой собеседник, обидевшись, мог тут же отключиться, так как там принято называть себя, неважно звонят ли тебе или звонишь ты. Но мы жили не там, а тут, и Марк Привалов спросил:
    - Простите, я не ошибся номером?
    Узнав его сразу, прокашлявшись, ответила:
    - Нет, нет. Это я – Юля.
    - Юля, что с вами, вы нездоровы? Сейчас такая погода, все ходят простуженные.
    - Да, то есть, нет, нет. – Вот, заладила «нет» да «нет». – Со мной всё в порядке, – и замолчала. Теперь мяч был на его стороне поля.
    - Хорошо... Вы сегодня вечером не заняты? Может, посидим где-нибудь. Попьём кофе?
    - Нет, - опять я «нет»... – Да, свободна.
    - Я заеду за вами через час. Скажите куда...
    Через час... Я никак не могла сообразить, что надеть. Всё падало из рук, пока мама, не услышав шум, оторвалась от сериала и вошла ко мне в комнату. Увидев, как я мечусь без толку по комнате среди разбросанных вещей, она испугалась:
    - Дочка, что случилось? Ты здорова?
    - Мама, я здорова, он мне позвонил, скоро приедет, а я не знаю, что выбрать... – мне хотелось плакать.
    Спасибо маме, не став расспрашивать,  кто и что, обняла, успокоила и помогла собраться.
   
   Вот где пригодилась норковая шубка, купленная в магазине мехов на Крите. Без шапки, рассыпав кудри по пушистому воротнику, в красном шерстяном платье и сапогах на высоком каблуке, я вышла из подъезда. Привалов уже ждал за рулём серебристого «Рено». Выйдя из машины, взял за руку, помог спуститься по скользким  ступенькам и усадил на сидение рядом с собой:
   - Юля, вы прекрасны, - и перегнувшись на заднее сидение, вручил три алые розы. – Поехали?
    Я лишь кивнула молча, не в состоянии вымолвить ни слова,  не сводя с него откровенно влюблённых глаз.
    Мы сидели за столиком в небольшом кафе «Лимон» выполненном  в стиле старой Англии конца Х1Х века. Официант протянул мне меню, но я попросила Марка сделать заказ, так как знала, что кусок в горло не полезет. Но блины с икрой были восхитительны, кофе ароматным и тирамисо свежайшим. Марк предложил выпить. Он не пил, будучи за рулём. Я отказалась, и так была достаточно возбуждена его близостью. Чокнувшись чашечками с кофе, перешли на «ты». Я видела близко  - близко  его узкие глаза, тёмные как угольки.
       - Марк, - поинтересовалась я, – в вашем роду татаро-монголы не водились?
       Он рассмеялся от души:
       - Похоже, что водились, и не только они. Там и поляки были, и евреи, и один из прадедушек был казах.
 
     Беседа потекла сама собой. Я расспрашивала о фильме, как это случилось, что интересного было на съёмках. Он с удовольствием рассказал, как позвонил режиссёр,  предложил снять фильм по его роману, которым весьма заинтересовался. Марк согласился. Остальное было делом техники: подписали контракт, сценарий написал другой человек, а Марк лишь подкорректировал. При подписании контракта Привалов оговорил своё участие в кастинге актёров и считал своей большой заслугой выбор главного героя. Артист, сыгравший его, стал знаменитым после выхода сериала и ему уготован долгий и успешный путь в отечественном кинематографе. На съёмках Марк был всего однажды, ему просто интересно было посмотреть всю эту «кухню». Любое отступление от первоначально написанного сценария согласовывалось с ним.
    Мы засиделись допоздна. И, когда сидя в машине, Марик спросил куда едем, ответ был однозначен: к нему.
    О, эта первая ночь с мужчиной, которого ты избрала, заслуживающая всех звучных эпитетов и восхитительных стихов. Словами трудно передать тот восторг души, когда каждая выемка твоего тела совпадает с каждой его выпуклостью и составляется идеальный совершенный пазл, впервые испробованный Адамом и Евой... Я уснула, прижимая его руку к груди, желая ощущать присутствие любимого наяву и во сне.
 
        Но он всё-таки ускользнул. Проснувшись утром, обнаружила Марика сидящего раздетым у компьютера. Укутав его пушистым пледом, отправилась на кухню готовить завтрак. Я не сомневалась тогда, что выйду замуж за этого мужчину и рожу ему сына.
   

   После новогодних праздников я перебралась к Марку. Теперь я работала на полные три ставки: первая – работа, вторая – все домашние дела и третья, основная, – Привалов. А ведь когда-то он вполне справлялся без меня. В доме было чисто, рубашки постираны и наглажены. Значит... значит,  кто- то до меня занимался его бытом? Я знать об этом не желала, и не собиралась устраивать сцен ревности, талант нужно опекать и лелеять.
     Марк полностью окунулся в свой роман, забывая поесть, помыться и поспать. По-моему, занимаясь любовью, думал, как бы поскорее всё закончить и бежать к компьютеру.
     Машину и свою небольшую квартиру Привалов купил, получив гонорар за роман и сценарий фильма. Денег отгрохали не мало, мог бы приобрести и что-то побольше и посовременней. Но он решил по-другому. Оставив работу журналиста в местном издательстве, отдался полностью писательскому труду, проживая заработанные деньги.  За «Уставшие сосны» уже получил аванс и теперь его поторапливали с окончанием новой книги.
    Иногда он орал, как ненормальный:
    - Юля! – и я мчалась к нему, выключив утюг или сняв с плиты горячую сковородку.
    - Юля, - усаживая меня на колени,  зачитывал только что написанную сцену:
    «Когда на лес опускалась ночь, сосны пели друг другу колыбельные, сплетаясь ветвями в знак признания в вечной любви...» - Ну, как?
   - Нормально, только «вечная любовь» - это такой штамп, придумай что-нибудь другое...
   - Да?
   Я гладила его, задумчивого, по щекам, целовала, пока он не начинал отвечать на поцелуи и уносил на руках в соседнюю комнату.
   В один из холодных снежных дней, едва я переступила порог и уселась в прихожей стягивать сапоги, Марик позвал меня:
   - Юля, иди быстренько ко мне...
   Разувшись и раздевшись, потирая замёрзшие руки, вошла к комнату.
   - Как ты думаешь, это разве нормально, что Влада( главная героиня книги) уехала на две недели, не сказав ни слова, а Тимур(главный герой) не ищет её, не волнуется... Но необходимо что-то придумать, чтобы они расстались на короткое время, не имея возможности связаться  друг с другом. Это же не первобытные века. Телефон, интернет, телевизор в каждом углу. Как тут пропасть бесследно?
   - Марик, пусть они поссорятся из-за чего-то и выдерживают характер, а ты сегодня что-нибудь ел? И когда ты последний раз брился?
  Он почесал подбородок:
  - Да, ты права, Влада с ним поссорится из-за... ну, я придумаю... Так она и попадёт в лес...
   Он точно о Владе волновался больше, чем обо мне, переживая, что Тимур к ней безразличен, не замечая, что я уже дней десять почти ничего не ем, каждые полчаса бегаю в туалет, где меня выворачивает до самых печёнок. Я понятия не имела, как он прореагирует на новость, что у нас будет ребёнок.
  Но сначала нужно его оторвать от дисплея, накормить и потом начинать серьёзный разговор. Он жевал механически, не чувствуя вкуса пищи, хотя я приготовила его любимую котлету по-киевски. Я отложила разговор до ночной поры, разнежившись в моих объятиях, он будет готов к серьёзному  разговору. Но ни в эту ночь, ни в следующую я его так и не дождалась и засыпала уставшая. Подождала до субботы.      Марик позволил себе утром поспать, пригревшись рядом, а, открыв глаза, привлёк к себе, осыпал поцелуями с головы до ног. Давно уже не было у нас такого утра, он просто не мог оторваться от меня, а я плавилась в тёплом мареве чувственных ощущений... Потом, приподнявшись над ним, спросила, глядя пристально в глаза:
    - Марик, скажи, а если у нас появится ребёнок?
    - Появится? Что значит появится? Дети - не Дед Мороз, постучал и вошёл, их нужно выносить сначала в этом маленьком животике, а потом родить. Ты что хочешь сказать? – он сел на кровати, скрестив ноги, внимательно посмотрел на меня. Улыбка исчезла с лица.
    - Марик, я беременна. Он уже в моём маленьком животике.
    - То есть, как беременная? Ты уверенна? – почему мужчины всегда задают женщинам этот глупый вопрос? – Нет, Юля, я не согласен. Сейчас не время, ну, дорогая, я не против, но сейчас... Мне нужны тишина и покой, а ребёнок – это плач, бессонные ночи, ты будешь занята только им... Нет, Юлечка, пожалуйста, дай мне закончить книгу...
   - Книгу? Буду занята только ребёнком? Так он родится через семь месяцев, ты две книги напишешь. Марик, ты... ты - урод. Живи в своём выдуманном мире, я уйду к маме... – сказала это в полной уверенности, что он будет сейчас умолять остаться, не бросать его, но он, отвернувшись, процедил сквозь зубы:
   - Уходи... Или аборт, или мы расстаёмся...
   Молча поднявшись, глотая слёзы, побросала вещи в сумку, вызвала такси и уехала.
   
   Нужно было учиться как-то жить дальше.
   

    Время шло, Привалов не звонил. Я тоже выдерживала характер. Наступила ранняя  весна, сразу потеплело. Животик потихоньку рос.
    Однажды, не выдержав, поехала к Марку. Понимала, что не нужно, но ничего не могла с собой сделать. Жила ещё надежда, что, увидев меня, он растает и мы помиримся. Долго звонила в дверь, никто не открывал. Когда я повернулась уходить, дверь скрипнула и на пороге появился заспанный мужчина:
   - Ты чего, девушка, звонишь с утра пораньше?  Тебе чего нужно?
   Я растерялась:
    - Простите, мне нужен Марк, - я посмотрела на номер квартиры. Может,  ошиблась адресом?
    - К Привалову, что ли? Так он не живёт здесь. В Москву переехал две недели назад. Эй, ты чего? Тебе плохо? Заходи, чаем напою.
   - Нет, спасибо, голова закружилась, всё прошло. Я пошла.
   Но дяденька был настырный, не отпустил, затащил в квартиру, где всё осталось так же, как было при Марке. Только пахло иначе, и в кабинете вместо компьютера стояла детская кроватка, в которой спал чужой ребёнок.  Кроватка, хм...
   Дядечка напоил меня вкусным свежим чаем и рассказал, что Привалов его дальний родственник и сдал им квартиру на неопределённый сорок.  Книгу Марк дописал и уехал покорять Москву.
   Марик полностью вычеркнул меня из своей жизни.
68 Мастер
Алёна Каткова
Утро. Солнечные лучи проникли в комнату сквозь  белые  занавески и заиграли солнечными зайчиками. Маргарита подошла к окну в полупрозрачном пеньюаре, сквозь который просвечивалось стройное тело молодой женщины. Она отодвинула  тюль, передвинула цветок на подоконнике, который набирал цвет, и открыла окно. Поток свежего тёплого воздуха ворвался в комнату и наполнил  её теплом.
 
"Я должна быть сегодня очень красивой!"-, подумала она. Девушка взяла махровое полотенце и пошла в душ. Прохладная вода наполняла свежестью и чистотой каждую клеточку её тела. Тёплые струйки стекали по лицу и беспорядочно прыгали вниз.

 Через некоторое время  она стояла в белом лёгком платье и расчесывала каштановые  волосы, которые рассыпались по плечам. Она долго  смотрела в зеркало, пока не услышала звук от чайника, который уже закипал. Маргарита сделала пару глотков чая и снова подошла к окну. Присев на подоконник, она поправила рукой, чуть сбившие от лёгкого ветра  волосы вспорхнула и полетела.
 
Спустя несколько минут Маргарита стояла на балконе незнакомого дома. Услышала  голоса. Муж с женой  спорили, кому отвезти ребёнка в детский сад.
- Дорогая, отвези сегодня ребёнка сама. У меня сегодня совещание с утра,-раздался незнакомый мужской голос.

-  У тебя всегда отговорки.Когда ты последний раз отвозил ребёнка в сад?- не унималась женщина.
Малыш с большими голубыми глазами сидел один на   диване и натягивал на себя штанишки. Он  слышал , что родители ругаются. И ему совсем не хотелось идти в садик.

Она не пыталась заглянуть в чужие души, боялась  увидеть не только красивое, но и что-то страшное , что тревожит и томит. Постояла немного на балконе, не привлекая внимания , и полетела дальше.
 
Маргарита заглядывала в окна. Внимание её привлёк молодой мужчина, который сидел за столом и что-то рисовал. Она увидела чуть приоткрытое окно и решила присесть на подоконник. Девушка старалась сделать это бесшумно и незаметно, чтобы не испугать его.

Он был так занят работой, что и не заметил непрошеную гостью. Черноволосый мужчина в голубой рубашке с нераскрывшейся улыбкой на губах был сосредоточен и  серьёзен. Девушка решила привлечь к себе внимание. Она слегка постучала в стекло. Мужчина оторвался от компьютера и бросил взгляд в сторону окна.
-  Привет! -проговорила она.
- Привет! Что ты здесь делаешь?- ответил он. Наблюдаю, как ты работаешь!          
  - Позволишь войти?-улыбалась она, и игриво  болтала ногами на подоконнике.
 - Позволю, - не броско бросил он.  Мужчина вышел из-за стола.Его синие глаза цвета моря смотрели на неё с удивлением.
 Маргарита вошла в  большую, светлую  комнату и подошла к столу. Беспорядок, кусочки материала, образцы - заполняли всю его поверхность. Привлекла  её  внимание маленькая чашечка с недопитым чёрным кофе.

- Мастер,- представился он.
- Маргарита, - застенчиво проговорила девушка. На ней было прозрачное платье, которое лишь прикрывало её изящную стройную фигуру. Как же она очаровательна -  белая почти прозрачная кожа, длинная шея, женственные хрупкие плечи и маленькая  красивая грудь.  Девушка была точно из воздуха, наполняла  вокруг себя яркими красками и нежностью. Его совершенно не смущал  её образ.

- Красиво у тебя получается.  Маргарита рассматривала  с интересом рисунки  на столе. Они были яркие и  разные. Он показывал ей свои работы, при этом что-то  рассказывал  из своей жизни , она завороженно слушала его. Глаза её были наполнены  необыкновенным счастьем,излучали энергию добра и и жизнелюбия.
 
- Где мои карандаши?- повысив  голос, мужчина развёл руками.
-  Творческий  беспорядок? - с интересом спросила она.
- Да, здесь полно всякого хлама, который жалко выбросить. Он стал собирать кусочки разной материи и засовывать их в разные ящики стола.
-  Иногда нужно выбрасывать мусор не только со стола, а из своей головы, очищая при этом свой разум.
 Мастер что-то искал. Наконец -то нашёл лист бумаги, и что-то корявым почерком написал.  Это были его координаты. Он протянул  девушке листок бумаги, взяв его,она поблагодарила. Бросила взгляд  на него своими  зелёными глазами цвета сочной зелени, подошла к окну. Обернулась.
- Мне пора! Она встала на подоконник и упорхнула.

Сначала он подумал, что это видение. "Нет это не могло быть видением ,я ведь с ней разговаривал",- размышлял он. Мастер пытался сосредоточиться на работе, но не получалось. Целую неделю он жил воспоминаниями о ней, пытаясь понять что с ним происходит. Быть может,это судьба,- думал он. Перед глазами стояла она в полупрозрачном платье. Он ходил по комнате и повторял каждое слово,сказанное ею в тот день. Что же происходит? Почему она больше не приходит? Может что-то случилось с ней?  Эти вопросы просто сводили его с ума. Он перебирал всевозможные варианты,но от этого только больше раздражался. Она исчезла,и в этом была какая то загадка. Маргарита ворвалась в его одинокую жизнь и перевернула её. Он каждый день подходил к окну в надежде увидеть девушку,но она не появлялась.

Маргарита  вспоминала  его. Она скучала. Сидела часами на подоконнике и читала своего любимого писателя И.Бунина. Ей нравилось смотреть на небо,наблюдать за жизнью. Маргарита  была из другого мира, мира грёз и мечтаний. Она боялась его полюбить, поэтому  не искала с ним встреч. И он понимал это, и ещё понимал, что должен её найти.
69 Жигули
Полина Меньшова
Марина вразвалочку шла по деревенской улице и покачивала своей школьной сумкой.

Светило яркое июньское солнце, на небе не было ни облачка. Стояла классическая летняя погода: невыносимая жара, которую изредка «разбавлял» прохладный ветерок.

Люди уже давным-давно были одеты в лёгкие сарафаны, шорты и босоножки, а Марина прогуливалась по чередующемуся с песком асфальту в туфлях на довольно-таки внушительных каблуках и в строгом школьном костюме: в чёрной юбке фасона «карандаш» и в белой парадной блузке под заправку. Для солидности девушка надела чёрный галстучек. Она очень выделялась из толпы, а впрочем, ей и положено сейчас быть не такой, как все: она – выпускница.

Марина только что сдала последний из государственных экзаменов и, несмотря на то, что пока не знала его результатов, чувствовала себя свободной. Её не волновал факт, что ей придётся вновь проводить вечера в компании с книгами, готовясь ко вступительным испытаниям в университете. Она просто наслаждалась тем, что временно эта суета с экзаменами прекратилась, и грустила о том, что школьная суета завершилась навсегда…

Марину переполняли странные, но всё же приятные, чувства. Её хотелось непременно рассказать всем о своих ощущениях…

Недолго думая, девушка свернула налево и направилась к дому, где жили её бабушка и дедушка. Выпускница отворила с детства знакомую калитку, затем открыла дверь дома ключом и вошла в скромное жилище своих близких родственников. Из кухни шёл подозрительный запах гари…

Марина быстро сбросила свои парадно-выходные туфли и буквально влетела в изрядно «подкопчённое» помещение.

В кухне за столом, как ни в чём не бывало, сидела Валентина Ивановна – бабушка девушки, а на плите дымились хорошо подогретые оладьи.

– Бабушка! – Марина бросилась к плите. – Ты же чуть пожар в доме не устроила! А если бы я не пришла?!

– Что? – Валентина Ивановна отрешённо смотрела в окно. – Мариночка, а ты откуда здесь?

– После экзамена решила к вам заскочить, – сообщила девушка в белой, с серыми разводами, блузке и со сковородкой в руках. – И, видно, не зря! А дедушка, кстати, где?

– Не знаю, ушёл куда-то, – ответила бабушка. – Говорит, срочное дело появилось.

– Понятно… – Марина открыла форточку. – Бабуль, ну как ты могла не заметить, что оладьи уже давно разогрелись, а?

– Задумалась… – женщина опять мечтательно взглянула на видневшиеся вдали Жигулёвские горы.

– Что-то случилось? – многозначительно улыбнувшись, девушка опустилась на стул напротив бабушки.

– Случилось, – кивнула Валентина Ивановна. – Ровно сорок пять лет назад я познакомилась с твоим дедушкой…

– Правда? – Марина устроилась поудобнее. – А как это произошло?

– Ты хочешь, чтобы я рассказала? – улыбнулась бабушка.

– Конечно, хочу! – девушка сгорала от любопытства.

– Тогда слушай и не перебивай…

Валентина Ивановна окунулась в очень приятные и дорогие сердцу воспоминания:

«Я была чуть постарше тебя, года на три, и училась в институте, на химико-биологическом факультете. Упор я делала на ботанику. Однажды нам задали написать курсовую работу, провести исследование… В общем, чтобы выполнить всё по высшему разряду, мне нужно было понаблюдать за каким-то растением, в развитие которого ни коим образом не вмешивался человек.

Тему я выбрала такую: «Эндемичные растения Куйбышевской области. Условия произрастания вида Колокольчик волжский». Сначала я долго работала над теоретической частью, а когда пришло время для «общения» с объектом моего исследования, я договорилась о поездках в Жигулёвский заповедник – одно из немногочисленных мест, где можно было встретить этот самый колокольчик.

Когда я приехала туда впервые, у меня просто дух захватило от потрясающих видов: величественные Жигули, а у их подножия – необъятные луга, густые леса, нежные полевые цветы, многие из которых растут только здесь…

Я шла, восхищённо озираясь по сторонам, и вскоре заметила небольшую лужайку, где росли нужные мне волжские колокольчики. Я выбрала для наблюдений один, самый красивый цветок. Он рос рядом с высокой, буквально упирающейся в небо сосной. Я присела на траву и достала общую тетрадь, в которой уже была заготовлена таблица, и начала потихоньку её заполнять, то и дело осматривая растения.

Я расправилась со своей задачей, поставленной на первый день, очень быстро, но мне срвсем не хотелось уезжать из заповедника. Я прислонилась к той самой сосне, у которой рос мой колокольчик и, залюбовавшись природой, уснула в обнимку с тетрадью…

– Девушка! Девушка, что с вами? – я проснулась оттого, что кто-то тряс меня за плечи.

Передо мной, на траве, сидел молодой человек примерно моего возраста и испуганно смотрел мне в глаза.

– Ничего… Просто уснула, – растерянно пробормотала я. – А что? Что-то не так?

Честно говоря, я испугалась, что случайно раздавила какую-нибудь редчайшую травку или ненароком прихлопнула краснокнижное насекомое.

– Да нет, что вы, всё в порядке, – улыбнулся парень. – Всё, как всегда: у сосны спит девушка приятной наружности. Это обычное явление в Жигулёвском заповеднике…

Я засмеялась.

– Меня Валентиной зовут.

– А меня Александром, – представился мой «будильник» и покосился на тетрадь. – Я смотрю, вы тут какое-то исследование проводите?

– Да так, пустяки, – отмахнулась я. – Наблюдаю за состоянием колокольчика волжского, чтобы выявить условия его произрастания. Мне это для курсовой нужно. А вы здесь какими судьбами?

– Надо же, у нас цели практически одинаковые! – удивился Александр. – Только я за пижмой жестколистной слежу. Представляете, в этом году она зацвела позже, чем полагается!..

– Но это же здорово! – позавидовала я.  Вы опишете в своей работе необычный случай, найдёте причину этого «опоздания»…

– Найти бы её ещё! – засмеялся молодой человек. – А можно вас попросить об одном одолжении? Не обращайтесь ко мне на «вы».

– Хорошо, – улыбнулась я. – Тогда и вы… Ты тоже.

– Договорились! – А ты на каком курсе?

– На втором, а ты?

– А я на третьем…

Потом мы ещё очень-очень долго разговаривали и своих институтах, о будущей профессии – твой дедушка, как выяснилось, тоже хотел стать специалистом в области ботаники… Александр рассказал, что приезжает в заповедник каждый день после занятий в университете и остаётся там до вечера, наблюдая за своей пижмой и любуясь природой…

Мы уже приближались к выходу из заповедной зоны, когда я всё-таки решила посмотреть, сколько времени. Я боязливо взглянула на часы и поняла, что мне пора ехать домой, в эту самую деревушку, так как скоро должен был подойти последний автобус. Я поймала себя на мысли, что совсем не хотела покидать это волшебное по красоте место и, более того, расставаться с моим новым знакомым…

– К сожалению, мне пора домой, –  сказала я Александру. Иначе я просто не смогу потом отсюда уехать…

– Если хочешь, я могу тебя подвезти, – предложил студент, указав на стоящий поблизости серо-голубой «жигулёнок».

– Нет, спасибо, я уж лучше сама, – почему-то я постеснялась его.

Весь вечер после возвращения домой я думала только о Саше. Другие мысли просто не шли в голову. Даже не знаю, почему, но мне хотелось вернуться в заповедник не из-за какого-то там краснокнижного цветка, а именно из-за возможности снова встретиться с этим молодым человеком, которого заинтересовала «девушка приятной наружности, спящая под сосной»…

На следующий день я кое-как отсидела три пары в университете и, словно на крыльях, «прилетела» на остановку. Не помню, как я доехала до нужной станции, но когда я очутилась в заповедной зоне, то первым делом взглядом обследовала территорию на предмет знакомой машины «Жигули». «Результаты поиска» оказались неутешительными, и я понуро поплелась к своему колокольчику.

– Здравствуй, Саша! – театрально обратилась я к цветку. – Как поживаешь? Ага, жарко тебе, значит? понятно…

Не заметив, что назвала колокольчик именем своего нового друга, я достала тетрадь и принялась заполнять вторую строку таблицы.

– Полила бы я тебя, но тогда нечестно будет, – сказала я, глядя на цветок. – Вот так, Александр, вот та-ак…

В тот день мой колокольчик получил имя, которым я до сих пор величаю его «родственников»…

Я тогда опять села около сосны и подумала: «Опять, что ли, уснуть?». Мне казалось, что в таком случае Александр должен появиться. Я верила в это, как маленький ребёнок, и поэтому послушно закрыла глаза.

Минут через пять ко мне действительно подошёл твой дедушка со словами:

– Валя, ты, кажется, положишь начало новой традиции или, как минимум, станешь местной достопримечательностью.

Я засмеялась, и мы снова пошли гулять. На этот раз Саша повёл меня к Жигулёвским горам. Чем ближе мы к ним подходили, тем более неприступными и грозными они мне казались. Я зачарованно смотрела на этот выдающийся памятник природы, затаив дыхание.

– Тебе нравится? – спросил Александр.

– Очень! – с трудом вымолвила я (я буквально задыхалась от восторга).

– Скоро я покорю их! – улыбнулся парень. – Обязательно!

– Ты увлекаешься скалолазанием? – удивилась я.

– Ну… Не то чтобы, увлекаюсь… – заскромничал Саша. – Но мне нравится! Пока в моей коллекции трофеев только камень с вершины Сокольих гор, но скоро я и до Жигулей доберусь!

Он рассказывал с таким упоением, что смог заинтересовать и меня.

– Удачи тебе! – сказала я. – Только, пожалуйста, осторожнее! Это же опасно…

– Не бойся, я буду не один, с другом. Мы всегда вместе в альпинистов играем. Кстати, знакомься, её тоже Валей зовут, – Александр привёл меня на небольшую полянку и указал на росшую среди огромного количества цветов пижмы свою «подопытную», а точнее, объект наблюдений.

Я рассмеялась, вспомнив своего «Сашу».

– Согласен, это глупо, – вздохнул молодой человек. – Но она такая же красивая, как и ты…

– Нет-нет, это вовсе не глупо! – заверила его я. – Просто… Я своему колокольчику тоже имя дала.. Твоё…

После секунды молчания мы расхохотались уже вдвоём. Очередной день в Жигулёвском заповеднике прошёл прекрасно, и на этот раз я позволила Александру подвезти меня до дома…

Следующий мой визит в этот волшебный уголок природы был коротким, так как мне не удалось встретиться с Сашей. Я спросила у сторожа, не приезжал ли студент к своей пижме, на что пожилой мужчина ответил: «Был утром и уехал буквально через полчаса».

«Наверное, не было возможности остаться на подольше, дела какие-то появились», – подумала я, но мне всё равно не давали покоя дурные предчувствия…

Утром в институте я увидела студентов, столпившихся у доски объявлений, куда регулярно вывешивали и свежие номера куйбышевской газеты "Известия".

Я подошла поближе и замерла: в глаза бросился заголовок «Смерть в горах». Еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, я начала судорожно бегать глазами по газетной полосе: «23 июня погиб один из скалолазов, покорявших Жигулёвские горы, студент Куйбышевского государственного университета, Орлов Александр Васильевич. Двое молодых людей решили совершить поход и взобраться на вершину легендарных гор. Один из альпинистов не смог удержаться, нога соскользнула. Его товарищ попытался привести в чувства потерявшего сознание студента и сообщил о происшествии сторожу Жигулёвского заповедника, но было уже слишком поздно. Сердце Александра остановилось…»

Я отбежала в сторону и, не в силах больше себя контролировать, заплакала навзрыд. Прижавшись к стене, я простояла, наверное, всю первую пару. Слёзы текли ручьём… Было ощущение, что по моим щекам Гольфстрим «прогулялся» – лицо горело…

Потом я всё-таки нашла в себе силы пойти в аудиторию и высидеть оставшиеся пары. После окончания занятий я, с комом в горле, отправилась в заповедник – курсовую-то никто не отменял…

Теперь я смотрела на Жигулёвские горы не с восхищением, а с ненавистью. я нехотя поплелась к своему колокольчику, законспектировала его состояние и, прислонившись всё к той же сосне, посмотрела в небо. Оно было ясное-ясное, ни облачка… Пасмурно было только у меня на душе. Я заплакала, закрыв лицо руками, понимая, что уже никогда никто ко мне не подойдёт, не назовёт «достопримечательностью», что пижма перестанет носить имя Валентина, что я просто не увижу этого человека…

– Валя! Что случилось? – вдруг я услышала знакомый голос. – Почему ты плачешь? – ко мне подбежал напуганный… Александр…

– Как? – сквозь слёзы пробормотала я, отстранившись от приближающегося молодого человека.

– Да что происходит-то? – в недоумении Саша развёл руками.

– В газете… – еле выговорила я. – Написано, что ты погиб…

– В какой газете? - удивился он.

Я достала из сумки выпуск «Известий», который приобрела из-за упоминания о Саше.

Парень растерянно забегал глазами по строкам злополучной статьи.

– Ну надо же!.. – с досадой воскликнул он. – Фамилию перепутали! Погиб мой друг, Владимир Петрович Орликов. вчера мы с ним Жигули покоряли… Это я о нём сторожу сказал и имена наши назвал, чтобы родственникам сообщить, кто жив, а кто умер…

– Какой ужас! – всхлипнула я.

– Ужас… – согласился Александр. – И друга потерял, и Жигулёвские горы не «осилил»…

– Зато живой! – я робко его поцеловала…»

– С тех пор мы с твоим дедом и не расстаёмся, – улыбнулась Валентина Ивановна, глядя на ошарашенную внучку. – А пижму до сих пор «валентинкой» называем, хоть она и не похожа на открытку сердечком.

– Бабушка! – прошептала Марина. – Какая романтичная история! Я думала, так только в книжках бывает!..

– Я тоже так думала, пока не встретила Сашу.

В этот момент дверь скрипнула, и в дом вошёл Александр Васильевич, держа в руках два маленьких букетика: один фиолетовый – из колокольчиков, а другой  жёлтый – из пижмы.

– Поздравляю тебя, дорогая моя Валентина, – торжественно произнёс дедушка. – Как биолог, я не смог позволить себе сорвать краснокнижные растения, поэтому дарю тебе близких родственников «Саши» и «Вали».

Бабушка засмеялась и взглянула на деда всё теми же лучистыми, влюблёнными и молодыми глазами…
70 ОН И ОНА
Поздняков Евгений
     Он любил ее. И это не простая пафосная фраза. Он действительно любил ее, даже не так… Он жил ею. Жил глазами, что пристально всматривались в его темную, полную горечи и страданий душу. Жил губами, что мягко касались его тела. Жил руками, которые нежно творили кулинарное волшебство в соседней комнате. Он ценил каждую минуту, проведенную вместе. Обожал незабываемые ночи и с теплом вспоминал удивительные дни, украшенные ее яркой улыбкой.
      Она обладала огромным влиянием на него. Некогда гордый, свободолюбивый он с гордостью носил оковы, ведущие к ее утонченному пальцу. Она не просто управляла им – она меняла его. Ненавидящий чтение раньше , теперь он обожал Сэлинджера, ее любимого автора. А по вечерам они включали всеми забытые французские песни 20-ого века, уносящие их на узкие улочки Парижа…
      Он думал, что приходился ей самым близким человеком, ведь только ему эта неописуемо прекрасная женщина читала свои стихотворения. Они были настолько глупы и бессмысленны, что если бы их написал еще один новичок-писака, возомнивший себя гением, он рассмеялся бы ему в лицо. Но автором была она… И читая их, она улыбалась, а значит и на его блеклом лице проскакивал еле заметный огонек счастья.
      Он думал, что ее любовь принадлежит только ему…
 -Она гуляла с другим. Я сам видел! И не раз!
     Он не верил тем, что говорили о ней подобные вещи. Он ссорился с друзьями, называл их сплетниками и беспощадно очищал контакты в своем телефоне, пока однажды она не пришла домой с унылым лицом. Это стало повторяться с завидной регулярностью, и вскоре он понял: ее улыбка заключена в других стенах.
      Его звали Константин. Дурацкое имя, признаться. Они встречались больше месяца. Ведь первые нотки измены появились именно тогда. Он стал одержим идеей найти его. Он хотел застать соперника врасплох. Ворваться в квартиру, когда он будет обнимать ее.
      Мысли о Константине заполняли его голову, вытесняя все остальное. И все чаще его взгляд падал на старую, почти забытую коробку, внутри которой лежал пистолет. Еле сдерживая себя, он переложил коробку в пыльный чулан, пытаясь забыть о нахлынувшей злости.        Она возвращалась все позднее и позднее, совсем обессиленная и уставшая. Больше не включала французские комедии, не читала умных книг. Напротив, все ее действия сводились ко сну и приему пищи…
 Дверь чулана заскрипела…
 - Я конечно, могу сказать его адрес, но учти, он мастер спорта по боксу.
 Мастер спорта по боксу! Что за бред? Вряд ли его кулак справится с пулей.
 Он у его двери, за которой слышится задорный женский смех. Это ее смех. Палец нежно поглаживает курок.
 А вот и он, тот самый Константин, что сумел влюбить в себя бедную девушку.
 А вот и она, та которую он любил.
 А вот и книга Сэлинджера , что теперь так ненавистен ему.
 А вот и французская комедия, в которой нет ни грамма юмора.
 А вот и тетрадь с ее стихотворениями, которые она читает самым близким.
 А вот и он, парень , что так безумно влюблен и что стоит с пистолетом в руке…
 -Прощай,-говорит он своей возлюбленной.
 Выстрел.
 Пустота в глазах.
       А вот и забытая всеми французская музыка 20-ого века, что не нравится никому в этой комнате.
71 Где равновесие?
Виктория Сакуура
Их было двое в этой пропитанной вопросами некогда родной комнате. Сумерки мозаикой выхватывали островки воспоминаний, обосновавшихся в этой параллели. Два некогда близких человека, они старались найти путь, выход, но его не было. Затерялся среди бесполых попыток доказать свою правду. Молчание так красноречиво. Оно немыми воплями билось об стены, сжималось от мягких лучей света.
- Зачем ты отпустила?
- Я и не держала.
Он замолчал, пальцы скрутили сигарету, столько вопросов, не было на них ответов. Ладонь мягко легла на его нервные пальцы.
- Когда отдаешь частицу света другому не должен ждать ответа. Правда?
Его взгляд хмуро пробежался по цветущим липам.
- К чему ты клонишь?
- Но разве когда ждешь ответной отдачи тепла это корысть?
- Не знаю.
- И я. Я не знаю где найти равновесие. Ты не давал его мне.
- Ты тоже.
Она провела пальцем по его ладони, устало дрогнула внутри душа. Слышали ли они друг друга? Понимала ли она его?  Всего шаг между ними, расстояние пропасти. Крик не долетит ни к одному из них. Но иногда еле слышный шепот звучит громче взрыва. Где найти правильные слова для него, что наполнит смыслом?
- Прости.
- За что? Мы равны.
Она задумчиво взглянула в некогда родные очи, легкая улыбка тронула уста.
- За то что не было нас.
Лучик света, маня, прыгал по застывшим ориентирам квартиры, он призывал еще не потухшие сердца найти к нему дорогу. Но они, танцуя на еле различимой границе миров друг друга, не видели его, граница никак не стиралась. Закат все больше забирал их с собой. Стекло все еще хранило тепло ладоней, они были так близко, но всего лишь рядом. Словно проснувшись он вскинул взгляд на против, но ее не было. Ушла, так и не дождавшись его.
- Какое  оно равновесие?
72 Утро
Виктория Сакуура
Прозрачные лучи тайком заглядывали в комнату, порхали по смятой, теплой постели. Ощущался привкус корицы. Воздух в комнате был наполнен им. И не только им. Столько ароматов, теряешься в их насыщенности. Или игривости. Томно потянешься, еще сонный взгляд соприкасается с родной тебе кожей, она пахнет поцелуями, горечью и еще чем-то о чем не хочешь задумываться. Серьезность мысли может спугнуть то мягко-томной состояние, присущее нам по утрам. Подушечками пальцев ощущаешь шелковитость  и упругость кожи, она так бархатна, еще помнит твои прикосновения. В тебе просыпается чертенок, а не разбудить ли? Утонуть в переливах родных очей,  удивиться плутовитости  улыбки, удивиться что эта улыбка только твоя и ничья больше. Шумно вздохнешь, да ты собственник с утра. Твой чертенок начинает бузить, и, замираешь, когда встречаешься с горячими улыбающимися очами. Запах сладости сливается с запахом поцелуя, переплетаясь со смехом. Громкими ударами измеряет сердце такты. Ты все еще сонный, нежность утра и солнечных лучей, кажется, поселилась у тебя в груди и ленивым котом не желает уходить.  Мягко потянешься, шею пощекочет игривый поцелуй, свернешься калачиком подле, и, на миг, перестанешь существовать. Совсем скоро сладость запахов размешается интенсивными всплесками извне, резкий запах кофе сурово смешает все остальное, он здесь начальник, он всех поднимает. Улыбка порхнет на твоих губах, и солнечным зайчиком перепрыгнет на другие. Услышишь пузырики смеха в так родной тебе груди. Пузырики зародятся там, а выпорхнут у тебя. Шаловливость. Мягкий вздох, немного прогнется постель, сигнал к тому, что кофе скоро возьмет власть над тобой. Детское возмущение, но солнце сгладит привкус, ласково прикасаясь к твоим векам, играя на нежной коже щек. Укусит за нос. Смех. Или это не солнце? Ну, или солнце, но очень вредное. Твое. Улыбка предательски разгладит вредные морщинки на лбу. Настойчиво теребит тебя запах прохлады. Мягко потянешься, ресницы неохотно пропустят свет. Посомневавшись, преодолеешь себя. Открываешь глаза. Твой чертенок весело возьмет за руки другого. Это утро как всегда ваше.