= 1 =
Окончившего семинарию отца Тихона прислали настоятелем в отстроенную в селе церковь и образованный посему новый приход. Новую церковь практичные селяне поставили у кладбища, на месте старой, разрушенной после революции. Коли церковь стояла здесь, значит, её это место. Старики знали, какое место святое, а какое проклятое.
Молодого попа с симпатичной попадьёй и грудным ребёнком поселили в старинном каменном доме рядом с церковью.
Село пригородное, кладбище и вовсе городское, так что работы молодому батюшке хватало.
Председатель, агроном, и главный инженер радушно встретили отца Тихона и долго надеялись обмыть его вступление в мужское ядро сельской интеллигенции. Но потому как молодой поп пил только вино, да и то – не гранёными стаканами, в заскорузлое от водки и самогона ядро он не влился, а сблизился с ветеринаром Колькой, в миру – Николаем Васильевичем.
Колька тоже окончил институт недавно, пил по сельским меркам немного, читал дорогущие журналы и держался особняком от пьющей интеллигенции. Успешно помогал рожать бурёнкам, мастерски кастрировал кабанчиков-баранчиков. За работу брал не литрами, а деньгами и строго по таксе.
В общем, про того и другого в деревне шла молва, как о молодых, но знающих своё дело специалистах.
Попадья, окончившая филологический факультет университета, сдружилась с молодыми учительницами и стала среди них законодательницей классической моды.
У Николая Васильевича с одной из учительниц, по сведениям местного «сарафанного радио», тоже всё шло к свадьбе.
Двадцатипятилетний ветврач, Николай Васильевич, был завидным женихом для сельских невест. Главное – малопьющий и не дебошир. Обустроил дом на городской манер, сад-огород для отдыха развёл, шикарную баню отгрохал, как в журнале – с бассейном, комнатой отдыха и камином…
Вот машину куплю, обещал себе Николай Васильевич, и женюсь.
***
В субботу отец Тихон с супругой и ребёнком, как обычно, пришли к Николаю Васильевичу в баню.
Молодая попадья, строгомодная, похожая на кандидатку наук, искупавшись сама и сполоснув ребёнка, ушла домой. Николай Васильевич же и отец Тихон - по-приятельски Николай и Тихон – долго и многократно парились, чередуя берёзовые и дубовые веники, брызгая на каменку то водой с душицей, то с полынью, то с эвкалиптом, то с пивом, отмокали в холодном бассейне, пили квас, пиво и церковное вино, разговаривали о продажной политике, о вреде глобализации, о возрождающемся патриотизме, о вере и неверии… Одним словом, интеллигентно отдыхали и интеллектуально общались.
Банька расслабила добрые чувства, холодные омовения просветлили мысли. Две бутылки церковного кагора (натурального, а не плодово-ягодной подделки с ароматизаторами), откушанные во удовольствие, а не ради выпивки, сподвигли на философические разговоры… Коснулись и теологии.
- Естественно, в дедушку, сидящего на небесах, я не верю, - соглашался с Колькой отец Тихон. - Но Бог, как Дух, направляющий помыслы наши, в воле которого праведные и неправедные поступки каждого человека по отдельности и судьбы мира вообще, конечно же, есть.
- А зачем же Бог допускает неправедные поступки? – ловил оппонента на слове Колька.
- Неправедные – во испытание нам. Он лишь допускает их. А толкает человека на греховность Антихрист. Кто слаб духом и верой – поддаётся Антихристу. Да, Антихрист, как олицетворение злого начала, как бесплотная сила, совращающая человека множеством греховных соблазнов, тоже есть. Чертей же, волосатых недочеловеков, обезображенных копытами, рогами и хвостом, естественно, нету…
- Точно! - соглашался пьяненький Колька. - Чертей с копытами нету.
В общем, засиделись допоздна.
Увидев вдруг за окном ночную темень, отец Тихон заторопился домой.
- Матушка давно беспокоится, - встал он из-за стола, сокрушённо всплеснул руками и покачнулся. – А я тут засиделся. Да и чадо у нас неугомонное! Устала, небось, матушка… Экий я бессовестный, прохлаждаюсь…
***
Отец Тихон подходил к дому. Окна темны. Матушка, слава Богу, уснула. Да и то, намаялась с малышом, небось… Надо потише, не разбудить бы…
Чувствовалось в старинном здании каменная основательность и твёрдая несокрушимость. Дореволюционной постройки дом, больше ста лет ему. Хороший дом. Может, клады где запрятаны, подумалось отцу Тихону. А может и приведения водятся…
Да, чуток перебрал он сегодня. Негоже мужчине церковного сана идти домой, шатаясь и проваливаясь в колдобины. Не дай Бог, прихожане видели в такой непотребности.
Нет, интересный всё-таки разговор у них с Колькой случился. О вере. О нечистой силе.
Колька, он, хоть и кичится атеистичностью, но склонен уверовать в Спасителя. Верит он в душе. Время придёт, будет крещён раб божий Николай… Человек-то хороший!
И ко греху несклонен. Вон как расспрашивал о нечистой силе, о Сатане…
Отец Тихон перекрестился.
Да… Хорошо поговорили о явлении Диавола, о загробной жизни, о возможности восставания из могил усопших… Точнее – о невозможности.
Нет, конечно же, ни мёртвые из могил не встают… Отец Тихон ещё раз перекрестился. Ни чёрт в виде рогатой обезьяны поперёк дороги не бегает…
Стоя у крыльца, отец Тихон неверной рукой долго задирал подол рясы. Докопавшись, наконец, до штанов, полез в карман за ключом.
Нет, Сатана в живом виде, конечно же не…
За спиной, в палисаднике с густыми кустами сирени, кто-то глубоко и протяжно вздохнул. Так глубоко, так сильно человек не вздыхает.
От неожиданности по спине отца Тихона густой волной пробежали мурашки.
Он привычно вознамерился приложить щепоть ко лбу, но… рука стала тяжела, будто свинцовая, и не слушалась! Кто может удержать руку от наложения святого знамения?! Только нечистый!
Отец Тихон с усилием принудил себя оборотиться. Его глаза, будто у готового сорваться и понести коня, боязливо скосились на палисадник, выискивая неведомого вздыхателя.
Пространство между кустами тонуло в неестественно бездонной черноте.
Слава Богу, никого! Привиделось… Точнее – прислышалось…
Обретшая лёгкость рука отца Тихона поднялась, чтобы сотворить крест. И вновь отнялась. Потому как непроглядность повторно и отчётливо вздохнула, обдав отца Тихона волной тёплого воздуха. От которого поповскую спину будто ледяной коркой стянуло.
- Кто здесь? – сдавленным голосом вопросил отец Тихон и не сдержал короткой противной дрожи.
Что-то шевельнулось…
- Кто…
Из тьмы явились чёрные рога… Между ними - подобный саже, необъятно широкий, раза в три, а то и в четыре шире нормального, чёрно-волосатый лоб. Неестественно громадные антрацитовые глаза вперились в отца Тихона.
Это ж какой должна быть рожа с таким широченным лбом и глазами по кулаку?!
Отец Тихон воздел очи к кресту, венчавшему купол стоящей рядом с его домом церкви, и возопил душой о спасении.
Со стороны кладбища, ворота которого неясным силуэтом прорисовывались метрах в полуста за церковью, раздался ужасный крик:
- Уа-а-а-о!
Сквозь ворота пробежала чёрная тень, взмахнув руками, завопила нечеловечески:
- О-о-о!
И антрацитовые глаза из тьмы за спиной. И чёрные рога из широкого, волосатого, нечеловечески огромного лба…
Независимо от воли отца Тихона ноги понесли его неведомо куда.
***
Проводив отца Тихона, Колька стоял на крыльце. Глядел на богатые россыпи звёзд по обочинам густого Млечного пути, слушал умиротворяющую деревенскую тишину.
В городе так тихо не бывает. Даже заполночь на улицах что-то гремит и звенит, подвывают троллейбусы, урчат грузовики, визжат тормоза, вскрикивают клаксоны…
А в деревне ночь благостна. Тишина – словно вода в глубоком омуте: свежа и прозрачна – дна не видать. Лишь изредка плеснёт кто-то на реке, взбрехнёт собака, чуткие гуси коротко взгогочут или случайная птица вскрикнет.
«Однако ни зги не видать», - озаботился Колька. – Не дай бог, Тихон споткнётся, да упадёт. Загрузился изрядно, покачивало его, когда уходил. Физию разобьёт, негоже перед бабками службу творить с побитой рожей… Скажут – спьяну…
Облегчившись на забор, Колька вернулся в дом, взял сигареты и, покуривая, направился по главной улице к противоположной околице, где, рядом с кладбищем стоял поповский домик.
Улица уходила вправо, а поповский дом оставался слева. Можно, дойдя до перекрёстка, свернуть на асфальтированную улицу. Но, подумал Колька, дождей не было, земля сухая, лучше сократить дорогу переулками, срезать через кладбище. Обогнать Тихона, а потом выйти ему навстречу.
«Чертей, конечно, нет, - вспоминал он разговор с другом-попом, - Лохматых, бородатых, рогатых и копытатых… И покойники из могил не встают. А чего тогда люди боятся по ночам ходить на кладбище?»
А вот и кладбище.
Колька нашёл дырку в кладбищенском заборе. Тропинку на той стороне в темноте он тут же потерял, пришлось лезть сквозь заросли травы. Наконец, вышел на кладбищенскую «улицу».
Набежавшие тучки закрыли россыпи звёзд, стало совсем темно. Колька брёл, натыкаясь на могильные изгороди, спотыкаясь о неогороженные холмики.
Изредка темнота разбавлялась, высвечивались простенькие пирамидки-памятники, деревянные кресты… Это здесь простенькие… А там, ближе к центру, «братки» убиенные друг другом, да крутые «законники» городские…
Колька, хоть и не верил в нечистую силу, но на кладбище, как и любой нормальный человек, чувствовал себя неуютно. Тем более - ночью.
«Этих, простецких, что опасаться… Всё у них, как положено: родился, учился, напился, помер… А у тех… Кто знает, какому дьяволу они души продали, чтобы одним махом разбогатеть… И какие обязательства не выполнили, что закопали их до срока…»
- Кхм-кхм… - услышал он глухой, будто из-под земли шедший, кашель. Или не кашель? И тут же негромкий, словно о чём-то очень печальном, вздох: - Ммы-хм-хм-м-м…
«Кто там? – вздрогнул Колька. – Кого чёрт… носит… Чёрт… Или человек? Или не… человек…»
Ноги стали задевать за все кочки и проваливаться во все ямки.
Слава богу, вот уж и главная аллея с гранитными истуканами, вон главные ворота… Лучше б краем шёл, поближе к простому народу, чем к этим… Нехристям «братковым».
Что это?
На едва различимой лавочке в тени у ворот шевельнулось что-то чёрное.
Ноги онемели и перестали слушаться. Колька остановился.
- Эй… - услышал он глухой голос… - Человек, или кто?
- Че… Человек… - едва отозвался пересохшим ртом Колька.
- Ну, раз человек, дай закурить.
Колька стоял, не имея сил сделать шаг.
- Ну ты чё там, - шевельнулось на лавочке. – Перепугался? А чё тогда ночами по кладбищам шастаешь?
- Да не то, чтобы перепугался, - превозмог «столбняк» Колька. – Но… Опаска есть. У всех так. Ночь… Мертвяки закопанные вокруг…
- Мертвяки… - вроде как обиженно отозвалось с лавочки. – Закопанные… Похороненные, чай! Ты закурить дашь, или что?
Привычная просьба «Дай закурить» сдвинула, наконец, Кольку с мёртвой точки. Он сунул руку в карман, нащупал сигаретную пачку. Шагнув к воротам, протянул её в сторону плохо видимого собеседника.
- Коль боязливый, нечего по кладбищам шастать, - недовольно ворчал некто из темноты. – Мертвяки, вишь ли, ему не нравятся…
В лицо пахнуло затхлостью, земляной сыростью. Чем-то неживым. Колька едва рассмотрел чёрную, словно усохшую руку, неудобно выковыривавшую сигарету из пачки.
- Ну… - Колькина мысль порхнула над могилами. Он застеснялся грубого слова «мертвяки» и выразился мягче: - Ну-у… Обитателей кладбища… Да. Опасаемся. Обитателей.
- Огоньку дай, - снисходительно попросил тот, что на лавочке.
Колькина рука автоматически вытащила из кармана зажигалку, чиркнула, одновременно протягивая в сторону лица прикуривавшего.
- А чего нас бояться, обитателей, - доброжелательно проворчал глухой голос, - обитателей кладбища.
Трепетный язычок пламени выхватил из темноты корявую, словно усохшую щеку… Нависший над чернотой глазниц изборождённый грубыми морщинами лоб. Над чёрными… Над провалившимися глазницами… Неживой запах!
Колька в испуге отдёрнул руку. Но незнакомец уже успел прикурить.
- Чего нас бояться, обитателей, - ухмыльнулся он, затянувшись. – Мы тут, вы там… Мы-то к вам не ходим. А вы все у нас будете, дай срок… Хе-хе.
Кольку словно током пробило. «Все у нас будете». Мертвяк!
- А-а-а! – нечеловеческим голосом заорал он и ломанулся в открытую рядом с воротами калитку.
= 2 =
Отец Тихон бежал и чувствовал, что его догоняет нечто…
Он оглянулся… Да! Тот, который пробежал со страшным криком сквозь запертые ворота кладбища, догонял его!
Отец Тихон понял, что сие есть испытание, ниспосланное ему Господом: встреча с восставшим из могилы посланцем Диавола.
Он остановился, повернулся лицом к нечистому.
- Верую, Господи, во власть и защиту твою!
Отец Тихон перекрестился и, ободрённый незатруднённым сотворением крестного знамения, воспрянул перед набегавшей нечистью.
- Изыди, сатана! – отец Тихон размашисто перекрестил улицу. Нечистый, наткнувшись на святой крест, окаменел!
***
Колька бежал, ничего не видя, ничего не соображая. Он свернул в переулок, и вдруг перед ним восстала фигура в рясе с вознесённой кверху рукой.
Святое явление!
Колька оглянулся. Мертвяк его не преследовал.
Посмотрел вперёд. Фигура с воздетой рукой вздымалась, как и прежде, да ещё и крестила его!
Значит, не видение. Значит, святое явление спасло его от мертвяка.
Неверующий пять минут назад Колька перекрестился.
- Коли крестишься, за что преследуешь меня, служителя веры нашей? – услышал укоризненные слова Колька и голос показался ему знакомым.
- Кто ты? – сквозь одышку, осипшим от испуга голосом спросил Колька.
- Отец Тихон, настоятель местного храма, - почувствовав уважение к себе, набрался смелости и вспомнил о гордости отец Тихон.
- Гос-споди… Тихон! – возликовал Колька. – А я уж и не знал, что подумать…
Приятели радостно кинулись друг к другу и пылко обнялись.
- Ты чего здесь? – участливо спросил отец Тихон.
- Да я подумал, что ты… Выпили-то мы хорошо… Вот и решил проверить, дошёл ли… Через кладбище я… А там такая чертовщина… Если б не со мной, никому не поверил бы…
Атеист Колька истово перекрестился.
- А ты чего?
- Да… - отец Тихон замялся. – Воистину, лишнего мы с тобой… приняли. Тоже привиделось невесть что… Расскажи кто – не поверил бы…
- Ну и слава Богу… - Кольку вдруг развязало на богословскую терминологию и нестерпимо потянуло обняться с другом Тихоном. Но трезвость уже очищала его сознание и охлаждала чувства. Он сдержался и лишь положил руку на плечо Тихону, дружески встряхнув его.
- Ну и слава Богу, - повторил удовлетворённо отец Тихон. – Ты меня проводил, - он тоже хлопнул Кольку по плечу, - теперь я тебя провожу.
Колька попытался отнекнуться, но отец Тихон был неумолим. Подхватив друга под руку, он повлёк Кольку в сторону его дома.
Колька радостно поведал отцу Тихону о том, что он, похоже, созрел для крещения.
Отец Тихон сказал, что торопиться со святым обрядом не надо. Лишь уверившись, что желание – не сиюминутная эмоция, а осознанная потребность души…
Да, перебил отца Тихона Колька, мысль эта пришла ему в голову не потому, что креститься теперь модно, а потому, что он пришёл к этому нутром, сердцем, так сказать…
Не прекращая душевного разговора, подошли к Колькиному дому.
У калитки пожали друг другу руки, сердечно обнялись. Отец Тихон благословил приятеля на святое таинство крещения. Обнял за плечи и повернул к калитке.
- Крещение – первое из христианских таинств, - напутствовал отец Тихон, - символизирует нравственное очищение… Антихрист и его служители всячески препятствуют…
Священник взялся за ручку калитки, чтобы проводить Кольку во двор. Колька шагнул…
И оба они увидели, как с той стороны забора перед ними из темноты явилась страшная, мерзко пахнущая рожа…
- Изыди, сатана! – размашисто перекрестил нечистого отец Тихон. Присутствие Кольки придало ему смелости и усердия в изгнании бесов.
Сатана не изошёл, и, более того, дёрнул калитку в свою сторону. А потом рыкнул не по человечески:
- Ы-ы…
В лицо отца Тихона пахнуло адским смрадом.
- Изыди! Заклинаю тебя именем спасителя нашего! – пафосно воскликнул отец Тихон, упрямо дёрнул калитку в свою сторону, с ещё большим усердием перекрестил порождение адово, а затем… настырно толкнул его в грудь. И почувствовал что-то мерзкое и скользкое, мёртвое и смердящее…
= 3 =
Федька, скотник молочной фермы, пил который день.
Скотник – это по старому. А по новому – оператор вспомогательной техники молочно-товарной фермы. Из вспомогательной техники в основном – вилы да лопата. И транспортёр, в тележки которого «операторы» собирали навоз.
Пил Федька всё: обычно - самогон, на худой конец - технические спиртсодержащие жидкости из хозмага, когда повезёт - жидкости для очищения лица из парфюмерного отдела… А уж если удавалось купить настойку боярышника в аптеке – то был праздник с «боярышниковым коньяком».
Сегодня Федьке повезло. К ним приходил ветврач, обрабатывал корове мастит. И пока ковырялся со скотиной, Федька, запудрив коровьему доктору мозги «умными» вопросами, опрокинул врачебный пузырёк со спиртом себе в рот.
Ветврач, конечно, матерился и кричал, но… Что кричать, коли спирт уже в животе алкоголика.
Спирт оказался неразведённым, и Федькин организм, истощённый многодневной пьянкой, отключился от восприятия реальности… В общем, вырубился Федька.
Когда очнулся – в помещении горел тусклый дежурный свет, за окнами чернела ночь. Как бродил, тыкаясь в запертые двери, не помнил. Как споткнулся и, падая, дёрнул за рычаг, запустивший транспортёр по уборке навоза, тоже не помнил.
Упавшее на транспортёр Федькино тело благополучно проехало через длинное помещение фермы. Через дыру, прикрытую занавоженным брезентом выехало на улицу, и было сброшено механизмом в громадную кучу.
По причине того, что свежесть навоза была полусуточной, и куча успела истечь излишками жидкости, Федька не утонул в жиже, а остался лежать на поверхности.
Пролежал, впрочем, недолго. Промокший, к полуночи замёрз. Сон алкоголика крепок, но краток. А холод, как известно из опыта советских вытрезвителей, действует на мозги ободряюще. Вот Федька и очнулся. Побарахтался в навозной «свежести», выбрался на волю и побрёл домой, ясно понимая, впрочем, из какой кучи только что выбрался.
Кто его туда спровадил – Федьку не озадачило. За свою не особо долгую алкогольную жизнь лежать ему приходилось в самых непредсказуемых местах. Но вот, что идти по улице, с ног до головы облепленным коровьим дерьмом, счёл для себя неприличным. Увидят - засмеют назавтра. Поэтому домой направился скрытно, задами да переулками.
Добрёл удачно, никого не встретил, значит разговоров, что в дерьме искупался, завтра не будет. А может, кого и встретил – не помнил. Потому как сознание временами отключалось, и брёл он на автопилоте, падая и вставая, покрывая облепившее его с ног до головы жидкое коровье дерьмо пылью, высохшим куриным и гусиным помётом, и другим мусором, которым богаты сельские улицы.
Завершающим этапом Федькиного партизанского рейда по тылам односельчан был переход через огород ветврача и его пустой двор, с выходом к расположенному на той стороне улицы своему дому.
Федька подошёл уже к калитке… И лицом к лицу столкнулся с ветврачом и другом его, попом. Поп стал креститься, крестить его, Федьку, забормотал что-то про нечистую… Или про Сатану… В грудь толкнул…
В общем, Федьке все эти поповские штучки были ни к чему. И, пока они его не узнали, да не подняли завтра на смех, он дал задний ход и ушёл тем же путём, каким и пришёл – через огород.
Потом он очнулся уже где-то ближе к кладбищу. Какого чёрта его туда занесло? Одно слово, с перепою.
На кладбище жил его собутыльник. По правде говоря, Федька не знал даже, как старика зовут… Тот забрёл к ним из города недавно, ночевал в кладбищенской сторожке. Пару раз выпивали вместе. Старик «собирал дань» с покойников – родственники оставляли на могилах угощение, иногда даже выпивку… Может и сейчас у старика есть что на опохмелку?
Федька направился к воротам кладбища, через калитку вошёл внутрь.
- Кого чёрт несёт ночью на кладбище? – услышал он старческий голос.
- Здорово, дружбан, - откликнулся Федька. – Ты где?
- В Караганде… Не приведи господи, конечно…
Федька оглянулся на голос. Старик сидел на лавочке у ворот.
- Ты чё, сторожем нанялся? – хохотнул Федька.
- Ага. На общественных началах. Сегодня уже какого-то хмыря спугнул. Быстро утёк. Может даже в штаны со страху наложил. Хлипкий народ пошёл. Не приведи господи, в разведку с такими ходить.
- Тебя испугаешься… Старый, лохматый, козлом воняешь…
- На себя посмотри, умник! – обиделся старик. – Тебя что, в навозной яме валяли?
- Ну… Перепил манеха… Вот и угодил. Может похмелишь по старой дружбе?
- Нету. Праздники кончились, на покойников вчера неурожай был… Сам непричащённый. Народ со скуки пугаю.
- Ну бывай, тогда…
Чего без выпивки базарить?
Федька пожал старику руку и вышел с кладбища.
Коровий навоз на одежде и коже обсох, местами отшелушился. Колька решил идти по улице.
Из палисадника поповского дома вышла чёрная корова.
«Растяпа хозяйка, - как рачительный хозяин поругался Колька. – Корову на ночь не загнала в хлев. Утром спохватится доить, а коровы нету…»
2009 г.