Старый расхристанный колёсный трактор «Беларусь» с привязанной проволокой в открытом состоянии дверцей, бывший много лет тому назад голубым, закрутил по шоссе крутой вираж, лихо спрыгнул на обочину и, весело подпрыгивая, примчался к стоящему у дороги простенькому, но вместительному коттеджу. Мотор заглох.
Из кабины выпрыгнул двадцатитрёхлетний фермер Серёга. Лицо чумазое после дня работы в поле, выгоревшая клетчатая рубаха с закатанными рукавами серая от прилипшей к разводам пота под мышками, на груди и на спине пыли. Рабочие штаны заправлены в кирзовые сапоги.
Пробежав, словно опаздывая, от трактора, не разуваясь, ворвался в дом, прогромыхал сапогами в комнату, крикнул:
— Мам, дай чё-нить перекусить!
Сел за компьютер, включил, глянул на ручные часы, удовлетворённо кивнул, откинулся на спинку вращающегося кресла, расслабился, уронив руки.
— Сынок! Ну ты бы хоть сапоги скинул, да умылся! — громко укорила с кухни мать. — Не убежит от тебя твой компьютер!
— Щас сниму, мам. Еле успел. Тут на связь сейчас Билл выйдет, америкос. Помнишь, я тебе рассказывал?
Серёга познакомился в Интернете с Биллом пару дней назад. Прадед у штатовского фермера, оказывается, жил на русской Аляске. Но правнук по-русски изъяснялся с трудом, его «русскую» латиницу в майлах Сергей разгадывал как кроссворд на обрывке газеты, где оторваны обозначения слов.
Билл хвастал про свободную американскую жизнь в «liberalny Amerika», сочувствовал, что «у друг Serioga плохой zizn без demokrati», сетовал, что диктатор Putin развязал война против независимый страна Ukraina, и вместе со своим другом, prezident Sirija Asad хочет захватить весь мир.
Сергей возражал, что свободы в России девать некуда — хоть засаливай и бочками в Америку высылай, что это украинские бандеровцы воюют против русского Донбасса, а Башар Асад — демократически, как любят говорить американцы, избранный народом на последних выборах сирийский президент.
Билл Сергея словно не слышал и жалел «совсем небогатый Раша», снисходительно хвастал, что у него есть «силно дорогой джип».
— Подумаешь, америкос, — ничуть не восхитилась знакомством мать. — У них своя жизнь, у нас своя. И жили бы у себя. А то лезут по всему миру со своей дерьмократией. Как в рекламе про «тайд»: «У вас ещё нет демократии? Тогда мы идём к вам!». И куда ни придут, везде всё рушат.
— Видела б ты, мам, какая у них пшеница на полях! — чуть не застонал от зависти Серёга, с кряхтением снимая сапоги и разматывая портянки.
— Так, небось, генномодифицированные! — тут же забраковала мать американскую пшеницу. — А у нас твёрдые сорта пшеницы. Им положено родить мало. Потому что в них клейковины много. Из них лучшие в мире калачи получаются!
— Ага, есть! — обрадовался Сергей, увидев сообщение Билла. — Так, что он тут пишет… Ага, у него есть «силно дорогой джип»… Купил «очен силный убивайт винтовка», ага… с оптическим прицелом… Лицензию на отстрел… А кого, чёт непонятно… Собирается ехать на сафари в Африку. Живут же люди, а, мам!
— Подумаешь, на охоту в Африку! — ничуть не удивилась мать. — У нас, вон, зимой зайцы прямо по полю бегают. Садись перед домом на табуретку, да стреляй безо всяких лицензий!
Сергей так и написал: «Зайцев мы прямо с крыльца стреляем». И добавил безо всякой толерантности, что его «Нива» такое болото пройдёт, в каком американские джипы по уши завязнут, что Африка с ихними сафарями ему на четверть ниже пояса, а в России любой охотится без лицензий и на кого хочет.
Билл вспомнил, что и дед на русской Аляске «из лучший в мире американский винчестер» сто лет назад стрелял bolchoi medved grizli.
— Хвастает, мам, что дед у него на медведя охотился! — крикнул Сергей.
— Подумаешь, — невозмутимо парировала мать. — Твой дед, пока сосновый бор не спилили подчистую, тоже охотился.
Сергей так и написал, что, мол, Россия — она везде Россия, хоть на Аляске, хоть на Волге. Ну и на всякий случай добавил, что, мол, у нас и сейчас вовсю стреляют медведей.
Билл великодержавно оспорил, что Аляску американское правительство честно купило у русского царя, и теперь «Аляска есть штат оф Америка». И рассказал, что один его friend ездил в Москву и на Красной площади видел гуляющего под голубыми елями medved — видимо там у русских национальный парк. А вот насчёт охоты на medved в поволжских step, не слышал и не читал. В американских prairie — это такой американский step, только лучше русского — бизоны, к примеру, водились, а medved отродясь не было.
Сергея понесло, и он прихвастнул, что насчёт медвежьей охоты у нас — как два пальца об асфальт!
Билл похвастал своей компетентностью: Средняя Волга есть степной зон, prairie, а medved живёт лес-тайга. Только белый medved живёт ледовитый океан. И упёрся, что в пыльный русский step не может быть medved, как нет его в прекрасный американский prairie.
Сергей согласился, что во льдах живёт белый медведь, в горах — чёрный гризли, в тайге — бурый мишка, а вот у них на Волге живёт степной медведь, каких никогда не было в их распрекрасных Америках, и шерсть у него светлорыжая, под жарким солнцем выгоревшая. Степной медведь, конечно, прогонистей, чем американские гризли, потому, что много по степи бегает, но тоже здоровый.
Билл спросил: «Stepnoi medved est vid medved»?
Сергей не понял вопроса и ответил, что медведь ест всё подряд: что найдёт, то и жрёт, похлеще домашних хрюшек.
Билл попросил рассказать, что есть «domashni hriuchka» и уточнить: степной — есть названий, имя-фамилий medved?
Сергей угорел от того, что американец не знает, кто такая хрюшка, а насчёт «паспортных данных» медведя, и написал, что имя «медвед» есть Мишка, а «фамилий» — Топтыгин.
Билл написал, что он «ест заядлый охотник», и должен непременно «приехаль к Сергей в гость, на русский сафари, охота за степной светлорыжий medved Мишка Топтыгин»…
Сергей написал: да запросто! Примем честь-по-чести, и закуску организуем!
Билл написал, что он по делам приедет в Москву двенадцатого, а четырнадцатого хочет «русский сафари».
«Ни-хре-на-се-бе!» — очнулся Сергей и перестал писать Биллу.
Потому как понял, что с россказнями про «степной medved» и обещаниями организовать «русский сафари», кажется, обложался.
Он полагал, что сетевой разговор и хвастовство про охоту — ни к чему не обязывающий чистейший трёп, как на рыбалке у костра под водочку. А тут эвон как натурально вышло: американец всерьёз собрался на русскую сафари, и даже конкретный день отстрела медведя назначил.
Пока Сергей чесал репу и бесперспективно думал, как объяснить заокеанскому охотнику, что сафари на русского «Мишка Топтыгин» — это не более, чем тема для охотничьих баек, прошла неделя. А по майлу американец напомнил: «Хелло, Сергей! Приеду послезавтра, четырнадцатого. Встречай на станции Мокроус в 10.18 поездом «Москва—Челябинск», четвёртый вагон. Твой Билл».
Сергей окончательно пал духом. Американец ехал, и от встречи с ним не отвертеться.
Ружья в семье отродясь не водилось, как и на кого охотиться — Серёга понятия не имел, американского охотника надо встречать в районном посёлке — он же станция Мокроус — послезавтра с утречка… В общем, дело — натуральный пушистый зверь, из которого дамам воротники шьют. Для приобретения которого у Сергея денег не было, нет и не будет, но который сам пришёл.
На следующий день охотничьих мучений Сергей вспомнил про бизнесмена Эдварда Рудницкого, дача которого стояла на том берегу речки, и которого вся округа считал записным охотником. В городские магазины Рудницкого и его соседа по даче Лисицина Сергей поставлял сельхозпродукты.
На лодке Сергей переплыл речку, но Рудницкого не застал. Лисицын сказал, что Рудницкий будет завтра с утра.
Сергей приплыл завтра с утра.
Рудницкий сидел на кухне, шелушил воблу, пил пиво из горлышка полуторалитровой бутылки.
Внешность Рудницкого соответствовала пристрастию: узкие плечи с немощными ручками, вываливающийся через ремень штанов пивной живот. Густая шевелюра и обвислые щёки делали его немного похожим на льва. Да и голос — низкий, рычащий.
Поздоровались.
— Пива хочешь — возьми в холодильнике, — предложил Рудницкий.
— Дядь Эдвард, такое дело… — смущённо заговорил Сергей, жестом отказавшись от пива.
— Если насчёт денег для бизнеса, у самого туго, Сергей Михалыч, — предупредил Рудницкий. — На личные нужды могу дать. Немного.
— Тут другое. Ко мне приятель из Америки приезжает…
— Забурел, Серёга! Приятели к нему из Америк приезжают! Познакомишь? Глядишь — совместный бизнес откроем. Они нам — циплячьи ножки Буша, мы им свиные окорочка…
Рудрицкий запнулся и не стал договаривать пофамильно, чьи окорочка. Его дед, живший во времена Сталина, успел научить внука рекламной истине «лучше молчать, чем говорить» на двадцать лет раньше телерекламы.
— Без разговоров, дядь Эдвард. Познакомлю. Проблема не в этом. Он приезжает поохотиться, а я в охоте ни бум-бум…
— А что там бум-бумить? Наука нехитрая — наливай, да пей! Со скуки можно в пустые бутылки побумкать, меткость ружей проверить.
Рудницкий задумчиво почесал щетинистую шею.
— Правда, не сезон сейчас… Ладно, придумаем что-нибудь. Уток побраконьерничаем… А может и на кабана сподобимся, если охотоведы не объявятся. А объявятся — с ящика водки любой охотовед добреет. Одним словом, не парься, Серёга! К проблемам надо относиться философски: если проблема имеет решение — волноваться незачем, если решения нет — волноваться бессмысленно.
— Дядь Эдвард… Я американца на медвежью охоту пригласил, — осторожно уточнил Сергей.
Рудницкий подозрительно, как смотрят на человека с заметно больной головой, покосился на Сергея.
— Спьяну, что-ли?
— Нет… Он хвастал, что лицензию на отстрел кого-то в Африке купил, а я ему написал, что у нас и без лицензий охота…
— Ну, тут ты в какой-то мере прав…
— Он написал, что прадед у него на Аляске медведей стрелял, а я написал, что… В общем, как-то получилось, что он напросился поохотиться. Я думал, чисто теоретически, а он уже выехал…
— И именно на медведя охотиться? — удивился Рудницкий. — Вон оно как! Они нам — ножки Буша, а мы им — окорочка Медве… дя. Ну ты даёшь!
— Да вот как-то так вышло… Я не хотел…
— «Как-то так вышло» и «я не хотел» ты своей будущей тёще расскажешь, когда её дочь забеременеет… Но, подозреваю, она тебе не поверит, если дочь расскажет ей, с каким азартом ты «не хотел»… Где ж мы тебе в степи медведя найдём? Сейчас и в тайге с медведями туго, все в красные книги поимённо записаны.
— Понимаю… Не за себя стыдно, страну подвёл, — буркнул Сергей и тяжело вздохнул.
— Патриот… — хмыкнул Рудницкий.
— Да ладно бы, француз или немец. Или китаец там… А то — америкос. Они ж пупки раздувают выше нижней губы: у них, мол, в Америкосии всё лучше всех!
Не переставая шелушить воблу и отхлёбывать из бутыли, Рудницкий показал мимикой, что они такие, американцы.
— Надо с электоратом посовещаться, — решил он, подумав. — Вдвоём тут не докумекаешь.
Рудницкий вытащил из холодильника бутылку водки, подошёл к открытому окну, выходящему на дачу соседа Лисицына, громко свистнул, показал бутылку. Появившийся на свист сосед радостно отсалютовал.
Рудницкий поставил водку на стол, достал и наполнил три стакана, разрезал и посолил огурцы.
Влетел одухотворённый Лисицын, энергично сел за стол, с энтузиазмом уставился на уже наполненные стаканы. Бодро спросил:
— За что пьём?
Лисицин был противоположностью Рудницкого: тощий, шустрый, с лысиной на затылке. И голос — резкий, высокий, как у гончей, идущей по следу зайца.
— За совет в Филях, — буркнул Рудницкий.
— Ну, за него, родимого, — ничуть не удивившись, торопливо ухватил стакан Лисицын и с готовностью потянулся чокаться.
Выпили. Лисицин жадно присосался к бутылке с пивом, остальные похрустели огурцами. Рудницкий, видя, что бутыль с пивом катастрофически пустеет, отнял её у Лисицина, поставил на стол.
— Так чё там про Филю-то? — утерев тылом ладони губы и расслабленно оплыв на стуле, уже неторопливо, без любопытства, чисто из уважения к угощавшим, спросил Лисицын. Повод для него был не главное. Главное — факт выпивки.
— Про совет в Филях — это у Толстого в «Войне и мире», когда Кутузов собирался Москву французам сдавать, — блеснул знанием школьной литературы Рудницкий.
— Я думал, про Киркорова… А мы кого французам сдаём?
— Серого. Только не французам, а американцу.
Рудницкий скептически посмотрел на Сергея.
— Задолжал, что-ли? — без сочувствия спросил Лисицин. — Когда срок подходит? На счётчик ещё не поставили?
— Не поставили. Но америкос уже едет, — ухмыльнулся Рудницкий.
Лисицин удивлённо присвистнул, потянулся за бутылкой. Задумчиво разлил на троих, не глядя поднял стакан, тронул донышком два других, выпил.
Сергей с Рудницким молча догнали.
— Как же ты, Серёга, в международный конфликт вляпался. И много бабла задолжал? В гринах или в деревянных? Если в гринах, отдавай срочно, а то курс растёт. Сам знаешь: Украина, санкции евросоюзные, то да сё…
И закончил грустно, видимо, вспоминая собственный опыт:
— Брать в долг просто. Отдавать — вот где неразбериха!
— Он не бабло задолжал. Охоту.
Лисицин вопросительно посмотрел на Рудницкого и изобразил, как стреляют из ружья. Рудницкий кивнул.
— Тю ты! — обрадовался и снисходительно махнул рукой Лисицын. — Да организуем мы твоему америкосу охоту! Упьётся! Проиграл, что-ли?
— Не проиграл. Язык — враг наш. Обещал ему Серёга. Медвежью охоту. А обещания — они как карточный долг. Дело чести.
— Медвежью?! Ни х-х-х…
Договорить Лисицин не успел, потому что вошла жена Рудницкого.
— Вы сильно-то не распаляйтесь, — предупредила мужа. — Одну — и хватит. Обещал же хозяйством заняться!
— Да мы бы и ни одной… — успокоил жену Рудницкий. — Серёгину проблему надо обмозговать, вот и стимулируем мыследвигательные аппараты. А хозяйство не убежит, займусь.
— Колбасу там порежь, — посоветовала жена и вышла.
— Не надо колбасу. Закусь кайф мутит, — запретил Лисицын. И попросил: — Ну вы проясните, в чём маркетинг-то!
— Говорю ж, Серёга пообещал знакомому из Америкосии медвежью охоту…
— Крутой ты, Серый! В Штатах знакомцы у тебя… — позавидовал Лисицин.
— Фермер. В Интернете столкнулись. Ну, потрепались про медвежью охоту. Я думал, на том и закончится, а он пишет, завтра встречай, еду на медвежью сафари, — грустно пожаловался Сергей.
— Ну, до завтра время есть, — легкомысленно заключил Лисицин и внимательно осмотрел пустой стакан.
— Завтра было вчера. А приезжает он сегодня в десять. Челябинским поездом. И Серёге за два часа до прихода поезда за Расею перед америкосом стыдно, — усмехнулся Рудницкий. — Вот, к нам пришёл, сообща покумекать, как или охоту, или «напсакать» насчёт отмазки.
— «Напсакать» — это чё? Ну, детские «накакать» и «нассакать» я знаю. А «напсакать»…
— Да то же самое. У америкосов представитель Госдепа есть, по фамилии Псаки. Её что ни спроси про Россию — на всё ответ или «нет данных», или «Россия виновата». В Донецке население «Градами» бьют? — «У Госдепа нет данных». Россия остановила поставки газа Украине, потому что незалежная не платит — Россия виновата. В России в полночь темно? — «У Госдепа нет данных». Так что… Если мы не сумеем организовать охоту, то надо напсакать по отмазке. Вот я и позвал тебя. Один ум, как известно, хорошо, а…
— … а сосед с бутылкой водки завсегда лучше, — продолжил мысль Лисицин и удивился: — А чё так быстро — завтра уже на охоту? В смысле, сегодня. Вот кабы у нас хоть день был в запасе, может чё и организовали…
— Кабы бабушка не была бабушкой, она была бы дедушкой, — прервал легкомысленные рассуждения соседа Рудницкий. — А у нас америкос через два часа приезжает на медвежью охоту. Это Серёгина проблема и наша задача: помочь ему решить эту проблему.
— Маловато времени на решение проблемы, два часа, — сморщился и почесал лысую макушку Лисицин. — Чё раньше не пришёл, Серёга?
— Да американец полторы недели назад написал. Я пока думал, время прошло… — оправдался Сергей. — Сразу-то не сообразил…
— Эх, Серёга! Плохой ты бизнесмен! Соображать надо быстрее, чем думать!
Лисицин помолчал, выстукивая пальцами дробь. Покосился на бутылку, разлил остатки.
— Для стимуляции мышления.
Выпили.
—
— Срочным образом медведя надо достать, — выдохнув, сдавленным голосом пробормотал Лисицин, сделав ударение на последнюю букву: «медведЯ».
— Зачем доставать? — не понял Сергей.
— Привезём медведЯ, пустим в лесопосадки, пусть америкос охотится, — пояснил Лисицин и пожал плечами: ясно же, как день! — Я Шарика своего с цепи спущу, кобель для азарта погавкает.
— А если убежит? — озаботился Сергей, будто медведь уже сидел в клетке, и они готовились открыть дверцу.
— Шарик?
— Медведь!
— Убежит, значит, хреновый из америкоса охотник. Его проблема, — пожал плечами Лисицкий.
— В зоопарке не продадут, там зверь штучный, — засомневался Рудницкий.
— Да и зоопарк негде взять, в области нету его, — поскрёб лысину Лисицин. — А по соседним областям ездить, за сутки не обернёшься. Опять же, неизвестно, найдёшь ли.
— Объявление давать — тоже долго, — продолжил рассуждения Рудницкий. — А зверь сегодня нужен.
— Объявление… — встрепенулся Сергей. — Объявление читал… Цирк в районный посёлок приехал! Может в цирке медведя достанем?
— Тебя, Серёга, часто умные мысли преследуют, такого шустрого? — поинтересовался Лисицин. — Чувствую, тебя им не догнать. Кто ж артиста в цирке продаст? Он же хозяину бабки делает!
— Ну, может какой списанный есть?
— Списанный… Медведь не трактор… — посмеялся Лисицин. — Во вторсырьё их не списывают.
— Надо все варианты отработать, — тоном полковника объявил решение Рудницкий. — Времени всё равно нету. В общем, так… Ты, Серёга, едешь в район, покупаешь в цирке медведЯ…
— А если…
— А если не продают, берёшь напрокат. На период между выступлениями. Придумаем, как вернуть. Можно в милиции бронежилет взять. Оденем медведЯ, пусть америкос пуляет в него… А что непробиваемый медведь, так это порода такая. Русская непробиваемая порода!
Водка в бутылке кончилась, и должным образом распалила воображение Рудницкого.
— Медвежьего размера, небось, и бронежилетов нету, — засомневался практичный Лисицин.
— К гаишникам схожу. Там точно есть, — уверил Рудницкий. — Даже на бегемота. Ты начальника районной ГАИ видел? Кстати, оружие америкос с собой везёт?
— Вряд ли, — предположил Серёга. — Он собирался в бизнес-поездку, а оружие через границу хлопотно оформлять. Так что…
— Так это вообще лафа! — обрадовался Рудницкий. — Я из патронов порох высыплю наполовину — пусть из моего ружья пукает. В общем, медведь — твоя забота. А мы с Лисицким встретим америкоса по-русски…
Рудницкий приятельски погладил бутылку по «плечам» одной рукой и, вытянув нижнюю губу, почесал щетину на шее другой.
— Подготовим его, и во всеоружии, ближе к вечеру — на сафари! Придумают же америкосы слово…
***
Фантастика, но списанный медведь в цирке нашёлся! Такое — точно! — бывает только в России!
Заслуженный пенсионер циркового искусства, который в своё время и на велосипеде катался, и на мотоцикле, и на мототележке, изображавшей лимузин. Пенсионер в молодости вальсировал на задних лапах, приветствовал публику передней и много чего ещё умел изобразить на арене.
Постарев, артист обленился, дрессировщика слушался, когда хотел. Но остался добродушным к людям и снисходительным к требованиям.
«Актировать» пенсионера у циркачей руки не поднимались — все знали, что артистическая жизнь в цирке у любого из них недолга. Акробатки становятся голубятницами или пудельщицами, силачи — клоунами. Не всегда хорошими. А то и вовсе спиваются.
Так и ездил медведь-пенсионер с цирком в качестве зазывалы около кассы. Иногда мишку запрягали в тележку, и он катал визжавших от восторга детишек вокруг шапито.
Хозяин даже спрашивать Сергея не стал, зачем ему медведь. Обрадовался возможности сбагрить пенсионера.
— Мужик он безобидный, — инструктировал Сергея хозяин. — Зовут его Михайло Потапыч Топтыгин. В смысле, отзывается и на Мишку, и на Потапыча, и на Топтыгина. На чём повезёшь домой?
— У меня Беларусь с прицепом… В прицепе.
— Ни-ни-ни! — замахал руками хозяин. — В прицепе он не поедет. Он же не шкаф, в прицеп его… Потапыч зверь богемный, можно сказать — человек искусства… В кабину его посади…
Сергей с опаской покосился на рыжего, с проседью по бровям и загривку старого медведя, стоявшего рядом с хозяином. Отвесив нижнюю губу и опустив огромную морду к земле, зверь качал ею как бы в задумчивом недоверии, и тихонько порыкивал-бормотал что-то.
— Тут, понимаешь, психология… Ты к нему хорошо — и он с тобой хорошо. Посади в кабину, вот тебе бутылка газировки, угости его, — хозяин подал Сергею пластиковую бутыль газводы, — он рядом с тобой будет сидеть, водичку попивать, тебе песенки напевать. Весело поедете!
— А поводок какой-нибудь, или верёвку? Как я его поведу?
— Не надо верёвок. Скажешь: «Мишка, пойдём!», он и пойдёт. На, конфеткой Потапыча угости, это его лучше верёвки к тебе привяжет. Старик сладкое любит. Не бойся его, он добрый, в цирке рождён. Это таёжные, воспитывай их, не воспитывай… А наши, в цирке рождённые — добрые.
Сергей взял у циркача конфетку, развернул, осторожно протянул медведю. Медведь хмуро глянул на Сергея, шершавым языком слизнул угощение, со смаком почавкал. Огромным лбом, шире бархатного пуфика, что стоял в зале у матери, ткнулся в живот Сергея.
— Ну, веди, — разрешил хозяин. — Скажи: «Пойдём», и иди. В кабине газировкой его угости.
— Идём, Потапыч, — позвал Сергей и бочком двинулся в сторону трактора, стоявшего неподалёку.
Зверь, к удивлению Сергея, поматывая головищей, порыкивая… или постанывая по-медвежьи, загребая лапами, как огромными ластами, под себя воздух, топал за новым хозяином.
Сергей прибавил шагу. Медведь косолапил рядом!
Сергей открыл дверцу трактора, махнул рукой:
— Залезай, плюшевый!
Медведь довольно ловко ступил огромной лапищей на высокую подножку и запрыгнул в кабину!
Сергей весело захлопнул дверь. Ура! Будет америкосу медвежья охота!
Обежав вокруг, открыл дверцу с водительской стороны. Из кабины вывалилась медвежья морда.
— У-о… У-о… М-м? М-м? — постанывал и как бы спрашивал медведь, глядя очень суровыми карими глазами на Сергея.
Медведь в кабине трактора! Сергей развеселился. И совершенно перестал бояться медведя.
— Подвинься, Потапыч! — он ухватил медведя за нос, и, словно переключая рачаг на первую скорость, надавил его в глубь кабины. — Расселся, как… Топтыгин!
Услышав свои имена, медведь воспринял их, как команду к цирковому действию. Раньше ведь он ездил по арене в «игрушечной» машине, сидел за рулём.
Медведь сел, как сидят люди!
— Ай, молодца! — похвалил медведя Сергей.
Он залез в кабину, открыл и подал мишке бутыль с газировкой:
— На, охладись. А то, небось, жарко в шубе-то.
Медведь обхватил бутылку лапищами с огромными когтями, перевернул её в пасть.
Сергей достал мобильник, радостно доложил Рудницкому:
— Дядь Эдвард! Нашёл я медведя! Везу домой!
Ну, проблема решена! Сергей завёл трактор и тронулся в путь.
Медведь сидел рядом, пристанывал и сосал бутыль. Сергей чувствовал тесно прижавшегося к нему зверя, вдыхал терпкий незнакомый медвежий запах, гордился собой: бок о бок с таким зверем!
Трактор выехал на привокзальную площадь, после которой дорога поворачивала к железнодорожным путям и выходила на большак, проходящий мимо его деревни.
Трактор весело подпрыгивал на кочках и рытвинах площади, тележка громыхала сзади. Прибывшие с поездом и убывающие пассажиры с провожающими не обращали на трактор Сергея внимания — мало ли колёсных тракторов ездит по районному посёлку!
Вдруг Сергей увидел стоявших на перроне Рудницкого и Лисицина. И ещё одного, сияющего радостью мужика, одетого в светлый, песочного цвета костюм-сафари.
«Американец!» — догадался Сергей.
Заметив, что американец повернул голову в сторону трактора, Сергей пригнулся и продолжил рулить, глядя в заляпанное грязью узкое окошко на уровне нижнего края дверцы: если американец увидит его в кабине с медведем, объяснить потом ситуацию будет сложно…
***
Рудницкий и Лисицин приехали встречать американца на иномарке Лисицина.
До прибытия поезда оставалось минут десять. Или двадцать, если опоздает. А может и все сорок. Расписание, оно как революция, про которую пела старая советская песня: есть у него начало, нет у него конца.
— Слушай! — спохватился Лисицин. — А кого мы встречаем?
— Америкоса, кого ещё, — пожал плечами Рудницкий.
— Я насчёт того… Ты его знаешь?
— Нет.
— И я не знаю.
Рудницкий понял проблему.
Но тут же вспомнил, как встречают иностранцев в кинофильмах.
— На картонке напишем.
— А как его зовут?
Проблема не разрешалась. Как зовут американца — неизвестно.
— А чё голове болеть? Напишем: «Америка. Сафари». Он поймёт. Тут чё, каждый день из Америки на сафари приезжают?
Нашли обломок старого, тёмно-коричневого картона. Камешком, похожим на мел, начертили слова.
Когда прибыл поезд, вышли на перрон. С независимым видом пошли вдоль вагонов.
У Рудницкого в кармане голосом Лепса захрипел телефон про бутылку водки на столе.
— Алё! Ага…
Лицо Рудницкого довольно расплылось.
— Ну, молодца! Ага! Ну, давай…
Рудницкий радостно хлопнул Лисицина по спине.
— Достал Серёга медведЯ. Насовсем достал! Будет америкосу сафаря не хуже африканской!
Местная публика ухмылялась, глядя на картонку в руках Рудницкого: какая Америка? Какое сафари в заволжских степях?
Наконец, увидели радостного мужика, явно не нашего. Одет в чистенький жёлтый костюм вроде бы туристического покроя с множеством накладных карманов, в каком и на гулянке не грех показаться. Пробкового шлема только не хватало.
— Сергей? Сергей? — радостно указал пальцем сначала на Рудницкого, потом на Лисицина мужик.
— Ноу Сергей, — Рудницкий отбросил в сторону картонку. — Сергей готовит медведЯ. Мы есть френд, друзья. Рудницкий, Лисицин.
Рудницкий показал на себя, потом на Лисицина.
— Ол райт?
И спросил в свою очередь:
— Америка?
— Америка! Билл! — радостно закивал американец и протянул руку здороваться. — Я по-русски хорошо понимайт, говоритье.
— Ну чё, Билл. Пока Сергей там насчёт медведЯ хлопочет, надо обмыть это дело.
— Обмыть? Да, с дороги душ-ванна — есть хорошо. Гостиниц?
— Ну, друг, а говоришь, по-русски хорошо понимаешь! — посмеялся Лисицин. — Слова, может, и понимаешь, а жизнь русскую — ни черта! Обмыть, по-нашему, значит: выпить за приезд. Брудершафт, одним словом.
За спинами Лисицина и Рудницкого затарахтел «Беларусь». Они вдруг увидели, как лицо американца вытянулось.
Лисицин мельком оглянулся. Старенький трактор тащит старенькую тележку. Подумаешь! Может, антиквар удивил американца?
— Мишка… Рулит… — растерянно произнёс американец, указывая на трактор. И добавил: — Пьёт…
Это был трактор Сергея. Спрятавшегося Сергея, естественно, американец не видел. А медведь в кабине сидел, будто за рулём. Да ещё и из бутылки попивал.
— Да у нас все рулят, — пояснил Лисицин, не обратив внимания, кто сидит в кабине. — Без техники щас никуда. И пьют у нас все. Потому как ещё древние «монаси» писали: «Питие на Руси веселие есть!». Так что, друг Билл, давай, и мы по случаю приезда повеселимся.
«Веселились» в привокзальном ресторанчике. Не сказать, что сильно, но две на троих уговорили. Да по случаю жаркого дня, ещё и по литру холодного пива на грудь приняли для охлаждения тел.
— Жарко у вас! — радостно посетовал Билл. — Я думаль, Россия — везде Сибирь, холёдно!
— Не, Сибирь, это когда против власти сильно попрёшь, — успокоил американца Лисицин. — А так, и у нас раз в год лето бывает.
— У нас в Калифорния весь год лето, — не понял шутки захмелевший Билл и хлебнул пива. — Немножко холодный пиво летом — хорошо. Но много пиво — не есть здоровье, — пустился он в рассуждения о здоровом образе жизни и указал на пивной живот Рудницкого: — От много пива — большой живот!
— Всё, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо вредно для здоровья, — защитил друга Лисицин.
— Ну, в Америке, может, живот и от много пива, — возразил Рудницкий. — А у нас в России большой живот — для много пива! И вообще, как говорил наш великий царь Пётр Первый, что русскому в радость — немцу смерть. И американцу, естественно, тоже.
И бодро похлопал себя по животу.
— Какой вы непонятный народ, русские! — простонал Билл.
Взгляд его прилип к лысине Лисицина:
— У нас в Штатах медицина — во-о-о! — показал он в хвастливом жесте большой палец и расплылся в гордой улыбке. — Американцу избавиться от лысины — есть пять минут и немного доллар!
— А зачем мне избавляться от лысины? — с долей обиды, удивился Лисицин. — Лысина — признак ума! Ты когда-нибудь видел лысых женщин?
Русских переспорить невозможно, понял Билл, и прекратил аргументировать.
Но мысль Лисицина об отсутствии лысых женщин развил Рудницкий, посочувствовав сначала женской половине человечества, а потом мужской:
— В детстве мальчики из симпатии бьют красивых девочек портфелями по головам… А, когда вырастут, удивляются, почему все жёны дуры...
Билла мысль о красивых девочках воодушевила. На русско-английском словесном винегрете он стал требовать, чтобы ему организовали красивый girl по «высший разряд». Доллары, мол, есть.
Лисицин пытался успокоить американца, объяснял, что в районном посёлке «гёрлы», конечно, есть, но качество выше среднего найти практически невозможно. Даже сложнее, чем медведя.
Билл требовал объяснить, какое отношение имеет medved к красивый русский girl, громко возмущался отсутствием цивилизации «в странный страна Раша»…
Букву «Р» он картавил на аглицкий манер, и слова получались очень «стганые»…
Билл пренебрежительно хвастал, что в его лучший в мире Штаты за деньги можно найти что хочешь, в том числе и прекрасный girl…
На что Лисицин запальчиво возразил, что и у них при большом желании можно найти фешенебельную гёрлу… но это нерентабельно. Лучше взять лишнюю бутылку водки.
В конце-концов, к столику подошёл дюжий мужик, предположительно из служащих ресторана, и миролюбиво предложил:
— Ну чё, мужики. Похоже, вы хорошо набрались. Пора, как говорится, и другим перестать мешать.
Лисицин попытался объяснить, что к ним приехал друг из Америки, пожаловался, что он плохо говорит по-русски, и похвастал, что друг хорошо говорит по-английски… Служащий почему-то обрадовался и стал настаивать, что им тем более лучше уйти по-английски, пока их не послали по-русски…
Вышли из ресторана, слегка покачиваясь.
Собственно, сильно покачивался Билл, и чуточку пошатывал державших его под руки Лисицина и Рудницкого. Русские же друзья были, что называется, ни в одном глазу. Почти. Закалённые генетически, со времён древних «монасей»!
— Ну вот, выпили для храбрости, теперь и на медведЯ с рогатиной идти не страшно! — философски решил Рудницкий.
— Не-е-ет! — хитро возразил и широко замотал пальцем Лисицин и ещё более философски возразил: — Во-первых, для америкосов на медведЯ с рогатиной — кишка тонка. Ихний Шварценеггер кто? Немец! А этот, второй, как его Лундстрем…
— Лундстрем — это из советского джаза. А актёр — Лундгрен, — поправил друга Рудницкий.
— Пусть Лундгрен. Тот вообще… викинг! Некому у американцев с рогатиной на медведя ходить! А во-вторых, для храбрости — это по сто. А когда по триста, да с «прицепом» — это уже для подвигов! Без р-рогатины!
***
Сергей, ощущая горячий шерстяной бок Потапыча, радостно мечтал, какую они устроят охоту американцу Биллу. О том, что охота предполагает убийство старого доброго медведя-артиста, он как-то не задумывался.
Потапыч давно высосал газировку, и теперь дожёвывал остатки пластмассовой бутылки. Дожевав, ткнул влажным носищем Сергея под бок, добродушно уркнув на манер громадного мужика: «Вот, мол, кончилась бочажка — давай другую».
Другой не было.
Потапыч ткнул носом в бок Сергея ещё раз: может, не слышит за трескотнёй мотора?
— Не балуй! — оттолкнул морду Сергей.
— У-а-а-о-у! — на две четверти раззявил пасть Потапыч, обнажив громадные клыки, и горячо дыхнул в ухо Сергею: хочу, мол, газировки.
К счастью, на обочине у развилки степных дорог под сенью раскидистых клёнов стоял коммерческий киоск.
Не доезжая киоска, Сергей остановил трактор.
— Сиди здесь! — приказал Потапычу. — Пойду водички тебе куплю.
Вылез, захлопнул дверцу, пошёл к киоску.
Рядом с киоском припарковались «Нива» и старый «Москвичок». У киоска отоваривались несколько мужчин и женщин.
Сергей стал в очередь.
Потапычу в кабине трактора было тесно. К тому же резко пахло соляркой и выхлопными газами. Потапыч, тихонько порыкивая, ворочался, устраиваясь удобнее. Случайно надавил на ручку — дверца со стороны обочины открылась. Потапыч глянул вниз.
От киоска к открывшейся дверце трактора подошла маленькая девочка.
— Миска-медведь, — констатировала малышка, увидев медвежью голову, торчавшую из кабины. И спросила: — Ты тлактолистом лаботаис?
Медведь утвердительно качнул мордой и уркнул, глядя на девочку.
— Пелелыв на обед! — объявила девочка. И скомандовала: — Лови касетку!
Медведь ловко подхватил лапой брошенную девочкой конфетку, отправил её в пасть и довольно зачавкал.
Девочка восторженно захлопала в ладоши:
— Миска касетку поймал!
Вспомнила, как она в гостях играла с пуделем, бросила добытую из кармашка конфетку в кусты, указала рукой и скомандовала:
— Аполт!
Команду «апорт» цирковой Потапыч понимал. Он живо выбрался из кабины и умчался в лесополосу.
— Убезал Миска, — вздохнула девочка, и потопала к родительской машине.
Вернувшийся с газировкой Сергей нашёл кабину трактора пустой. Оглядел окрестности, но медведя не увидел. Рысью пробежался вокруг торговой точки.
— Медведя не видели? — спросил у садившихся в машины мужчин и женщин.
— Не опохмелился с утра? — посочувствовал один из мужчин. — Смотри, как бы белочки не померещились…
***
Жиденькая лесополоса не знавшему воли Потапычу казалась чудесным лесом, наполненным головокружительными запахами и таинственными звуками. В восторге от обретённой свободы медведь сломя голову мчался меж деревьев.
Сергей едва успел пройти от киоска до трактора, а Потапыч убежал на такое расстояние, что вонючим трактором, в котором он ехал, и не пахло. Протрусил ещё немного и остановился.
Дразнили ароматы подгнивающей листвы и ещё что-то очень вкусное.
Потапыч принюхался, пошевеливая кирзовым носом, ковырнул лапой кочку. По развороченному мусору забегали тысячи муравьёв. Запахло вкуснее.
Потапыч разворотил муравейник. Пофыркивая и смахивая лапой насекомых, с наслаждением вылизывал языком белые муравьиные яйца вместе с кислыми муравьями. Такой вкуснятины он не ел ни разу в жизни.
Медведь не заметил, как мимо протарахтел Серёгин трактор, как проехали ещё несколько машин.
Наконец, медведь опустошил муравейник.
Довольно отдуваясь и стряхивая с морды щекотных муравьёв, Потапыч вышел на обочину. Из-за поворота со стороны станции приближался трёхколёсный мотороллер с кузовом.
Потапыч прекрасно помнил звук мотора этого «транспортного средства». В его цирке так тарахтел бутафорский автомобиль. Автомобиль выезжал на арену, делал круг. Выходил Потапыч, становился на задние лапы, «голосовал». Водитель показывал жестами, что пассажиров не берёт. Потапыч выталкивал водителя, садился за руль сам и уезжал с арены.
И здесь, услышав знакомое тарахтенье, Потапыч стал на задние лапы и поднял переднюю.
Рыжий селянин в очках, сидевший за рулём мотороллера, заметил вдалеке голосовавшую фигуру. А когда подъехал ближе… И понял, что голосует вышедший из лесопосадки медведь… Медведи здесь со времён каменного века не водились! В полубесчувственном состоянии водитель вывалился на дорогу и на четвереньках уполз в кусты.
Потапыч, соскучившийся по цирковым выступлениям, ловко прыгнул на сиденье мотороллера и продолжил движение строго по правой стороне дороги, как учили в цирке…
***
Пьяненький Рудницкий за рулём, Билл на почётном сиденье рядом, и Лисицин, устало развалившйся на заднем сиденье, неторопливо ехали в деревню.
Вязкие от русской водки мысли с трудом ворочались в голове Билла. Собственно, мысль ворочалась одна, но она, как жирная анаконда, занимала всю черепную коробку: медведь у русских водит колёсный трактор! И это для них обыденность!
Проехали придорожную торговую точку, которую русские называли «киоск». За поворотом нагнали грузовой мотороллер с кузовом. Подобные и в Штатах ездили — полезная техника для фермера. Удивительно, что водитель в такую жару ехал в шубе! О, эти странные русские! Разве нормальный американец в такую жару наденет шубу?!
Сонный Рудницкий вёл машину на автомате. Естественно, ничего вокруг не замечал.
Обогнали мотороллер.
Билл не отрывал взгляда от странного русского в шубе. И вдруг он увидел, что это не мужик в шубе, а медведь! Натуральный медведь!
— Мишка! Мишка рыжий! — завопил он, вспомнив, что именно так Сергей описал ему видовое название степного медведя.
Рудницкий очнулся, с перепугу вильнул рулём.
Лисицин от громкого крика и встряски тоже проснулся.
— Билл, ты чего? — спросил участливо.
— Мишка рыжий! На мотоцикле! — чуть не плача, воскликнул Билл.
— А… — безразлично буркнул Лесицин. Он знал Мишку Рыжего, работавшего при почте на «Муравье». — Он у нас почту развозит. Его бабка Авдотья маленьким ещё усыновила…
И опять уснул.
Билл схватился за голову: да что же это за страна такая, Россия?! Медведей у них усыновляют, они трактора водят, на мотороллерах почту развозят!
Дорога широкой дугой огибала кладбище на краю деревеньки, и внезапно делала резкий поворот налево.
Рудницкий, усыплённый плавностью дороги, не отреагировал на резкий поворот… Машина соскочила с дороги, протаранила кладбищенский забор и ткнулась носом в крайнюю могилу. Билл ударился головой о лобовое стекло и отключился.
…Очнулся лежащим на траве. Пахло старым деревенским кладбищем. Над ним склонился озабоченный Лисицин. Со всех сторон виднелись могильные кресты.
— Где я… — страдальческим голосом спросил Билл.
— На том свете, — сердито буркнул Лисицин. Ему было жаль помятой машины. — Видишь, кресты вокруг!
Билл понял, что его бестелесная душа покинула бренное тело, которое, к печали американских родственников, в ненормальной стране Россия теперь превратится в прах. И смежил очи, как бы сказал его прадед с Аляски.
Лисицин и Рудницкий ситуацию оценили трезво. Следов повреждений на голове Билла нет, руки-ноги целы. Значит, вырубился спьяну. Америкосское виски с содовой, которое пьют в ихних боевиках крутые ковбои — всё равно, что наш перебродивший квас. Вот и дало с непривычки по америкосским мозгам русской водочкой-то. Неприятно, конечно… Но самые неприятные «очучения» гостю предстоят, когда он протрезвеет. Похмелье с непривычки — дело тяжёлое. А значит, на опохмелку потребуется «лекарство». И лучше позаботиться о лечении заранее, потому что ночью, когда американец протрезвеет, достать «лекарство» будет сложнее.
Лисицин пошёл в дервеню за бутылкой, а Рудницкий остался ждать подходящего тягача, чтобы вытащить машину на дорогу.
Когда Лисицин с тремя бутылками вернулся к месту аварии… — ну, чтобы потом не бегать за второй! — слегка помятая машина стояла на дороге, а Рудницкий и американский друг спали в тенёчке машины.
День близился к вечеру.
Лисицин разбудил Рудницкого, дал ему выпить. Благо складной стаканчик всегда лежал в бардачке. Выпил сам.
Посидели, помолчали, ощущая, как налаживается жизнь. Жаворонки запели веселее, кузнечики застрекотали красивее… Жизнь определённо налаживалась.
— Жизнь прекрасна, хоть и начинается на букву «ж»... — от хорошего настроения выдал афоризм Рудницкий.
Понаблюдали за мирно сопящим Биллом. Решили, что лучше подлечить его превентивно. Похлопали по щекам.
Билл открыл глаза.
Лисицин заглянул в ничего не понимающие американские глаза. Бедные американцы! Ничего они в русской жизни не понимают!
— Билл, тебе плохо? — посочувствовал американцу Лисицин.
— Мне?
Билл соображал очень тяжело.
— Сначала было хорошо, — начал рассуждать практичный американец, — потом очень хорошо, а потом стало так хорошо, что до сих пор плохо.
— Ну, тогда, Билл, подлечись!
— Я есть болной? — по детски наивно спросил Билл.
— Больной, Билл, больной. Надо подлечиться.
— Я же умер…
— Умер, Билл. Но мы отвезли тебя в фельдшерско-акушерский пункт и вернули с того света.
— Что есть «фельшельско… акуше… пункт»?
— Ну… Там тебя оживили.
— Американская реанимация не достигла ещё такого высокого уровня, — расстроился до слёз Билл.
— Россия — не Америка, Билл. У нас любой фершал кого хочешь на ноги поставит — был бы спирт.
— Странная нация… — не принимая во внимание явные успехи в российской науке оживления людей, привычно посочувствовал русским Билл.
— Да, мы — странная нация, — гордо произнёс Рудницкий, подняв руку, как на советских плакатах поднимал её товарищ Ленин, стоя на броневике. — Мы даже Гитлера до самоубийства довели.
— Бедняга… — посочувствовал самоубийце Билл. — Но вы можете его оживить!
— Оживили, — успокоил американца Лицицин. — Себе на голову. На Украине теперь рулит. Усы сбрил, полысел, в очёчках на кролика похож. Подлечись, Билл.
Лисицин заботливо поднёс к губам американца объёмистый стаканчик с водкой.
— Я есть болной, — печально согласился Билл и послушно выпил «лекарство». И глаза его мирно закрылись.
***
Потапыч ехал на мотороллере, не трогая рычагов. Мотороллер ровно катил по дороге. Солнце клонилось к вечеру. Все сельчане, которым надо было куда-то съездить, вернулись домой, степные дороги опустели.
Дорога, в конце концов, достигла родной деревни Сергея. Медведь на Муравье подъезжал к двухэтажному коттеджу с мансардой на краю деревни, в котором жил Сергей.
Сергей вышел на крыльцо.
— Потапыч! — радостно завопил он, увидев медведя, ехавшего на мотороллере.
Услышав вопль сына, вытирая передником руки, на крыльцо вышла мать. Увидела ехавшего на мотороллере медведя, закрестилась:
— Свят, свят, свят…
Медведь, увидев человека, который угощал его вкусной газировкой, спрыгнул с мотороллера и галопом помчался к нему.
Мать завопила благим матом.
— Успокойся, мама! — закричал Сергей. — Это Потапыч! Он у нас будет жить!
Женщина испуганно глянула на сына и упала без чувств.
***
Лисицин с дремлющим на переднем сиденье Рудницким и беспробудно спящим на заднем сиденье Биллом въехали в деревню уже затемно, не главной дорогой, а окольной.
— Темно, как… у Малевича в квадрате, — ругнулся Лисицин, вглядываясь в скупо освещаемое фарами пространство.
— Ты хоть всех Малевичей Израиля в квадрат возведи, а темней, чем у Обамы… кое-где, бывает только у нас… — выдал философскую тираду проснувшийся вдруг Рудницкий.
С непривычного места деревня пьяненькому Лисицину показалась незнакомой. Лисицин увидел сидящую на скамейке перед домом бабку Крегелиху, притормозил и высунулся из кабины:
— Баб Насть, здравствуй! Заблудились мы что-ли... Тебя узнаю, твой дом узнаю, а деревня незнакомая... Как деревня-то называется?
Бабка Крегелиха расценила серьёзный вопрос как злую шутку над собой и погрозила насмешнику клюкой:
— А вон езжай к сельсовету, можа там участковый сидит. Он вам, алкашам, укажет правильну дорогу!
***
Билл проснулся.
Незнакомая комната. Непривычная мебель, занавески, фотографии на стене… Нет, не как у них, в Штатах.
Из окна виднелось чистое голубое небо. Весело чирикали воробьи. Пахло травой и чем-то съедобно-вкусным, видимо, с кухни. Дышалось легко, но голова побаливала.
Билл откинул одеяло, встал, подошёл к окну. Второй этаж. Незнакомый сельский пейзаж. Нет, не Америка.
Оглянулся. На табурете рядом с кроватью лежала его одежда.
Билл оделся, вышел из комнаты. Деревянная лестница вниз.
Спустился.
На первом этаже незнакомая пожилая женщина. Кивком поздоровалась, приветливо улыбнулась.
— Здравствуйте, мэм, — ответил Билл доброй женщине.
— Сергей! Гость проснулся! — по-русски воскликнула женщина.
Билл вспомнил! Сергей! Он же приехал к русскому другу на сафари! Охота на степного медведя!
Он вспомнил медведя, ехавшего на тракторе, медведя на мотоцикле… Или это ему снилось? Авария, он среди крестов… Склонившееся над ним незнакомое лицо, сообщившее, что он умер. И то же лицо, сообщившее, что его оживили… Да нет, это был сон. А почему болит голова?
Билл накрыл лоб ладонью. Ого! Какая огромная шишка!
— Пойдёмте! — пригласила по-русски женщина и указала на дверь, выходящую на улицу.
Билл вышел на крыльцо и зажмурился от яркого солнца.
— Хеппи бёз де ту ю… — услышал он непонятные слова на мотив американской день-рожденческой песни. Господи! Да это же они пытаются петь на английском! Русская медицина на какой-то задрипанной станции его вчера с того света вернула! На самом деле у него второй день рождения!
Билл открыл глаза. Перед ним стояли молодой парень, ещё два каких-то мужика… Ах да, Лисицин и Рудницкий! Девушка какая-то… Точно! Он же приехал на сафари! Охотиться на медведя! Парень, судя по фото в Интернете, Сергей.
Сергей жестом фокусника открыл соседнюю со входом дверь.
За дверью на задних лапах стоял… медведь! Держал поднос с бутылкой водки и несколькими стопочками!
Утробно ворча, медведь ступил наружу.
Билл всё понял. Он вчера в натуре видел медведя, управлявшего трактором! И второго медведя, управлявшего мотоциклом! Которого добрая женщина усыновила, когда он был маленький!
Билл заплакал. Что за непонятная страна, Россия! Что за странные русские, которым помогают даже медведи! У них и на гербе правящей партии медведь! В Штатах умных обезьян пытаются к чему-то приучить, и то не получается… Нет, не получится у Обамы сделать американцев самой могущественной нацией в мире!
Окружающие с удивлением смотрели на плачущего американца.
— Ты чего, Билл? — пожалел гостя Сергей.
— Сэръёжа, я не буду идти на сафари! — стукнул кулаком в грудь Билл. — Я никогда не буду убивать русски медведь… Русские… О-о-о! Великий народ!
2014 г.