Студия.… При одном только воспоминании о ней у меня сладко щемит сердце. В какой яркий праздничный мир окунула меня судьба в контраст назидательно-скучной школе и порядком поднадоевшим дворовым развлечениям. У меня было такое чувство, что настоящая жизнь началась только с момента моего проникновения в недра Павлодарского драматического... Жизнь к нам, студийцам, повернулась гранью, о существовании которой многие из нас и не подозревали: блестящей, остроумной, праздничной! С веселыми актерскими розыгрышами и капустниками, с работой не за деньги, а за радость, с учебой не в тягость, а в удовольствие, с товарищескими отношениями со взрослыми. Я дневал и ночевал в театре: возвращался со школы домой, бросал ненавистный портфель и – туда, к подлинным учителям, к настоящему учению.
Мамочка моя не могла нарадоваться: наконец-то ее меньшее чадо оказалось при деле, пусть и при таком сомнительном. При всяком удобном и не очень случае объявляла соседям:
Мать: Слышали, моего Толяна в артисты записали!
Нет, вы слышали: Толяна - в артисты!
Приближалась наша летняя экзаменационная сессия. Проучились мы уже год и, как казалось, имели за плечами солидный опыт и серьезные творческие наработки. Все должны были самостоятельно подготовить драматические отрывки. Я уже совсем было собрался играть Гамлета, а Леху Булдакова пригласил на тень Отца, но тут, блин, в мои планы вмешался внештатный корреспондент «Пионерской правды», Валерка Выжутович, этот недоделанный драматург.
Сейчас пойдем по ролям.
Валерка: - Слушай, Уздя, какой ты Гамлет, сам подумай!? Это же трагедия, а стоит тебе произнести «Быть или не быть…» все покатятся со смеху! Леха, допустим, Тень еще как-нибудь сыграет, если ему рожу плащом прикрыть, да и то…Выправка не та. Это хоть и тень, но королевская! А Леха – маленький, ноги кривоваты, голос какой-то пропитой…
-Леха :- Вот только не надо, Выжутович, только не надо… Сам-то ни одной буквы не выговариваешь! Как у тебя там на прошлом отрывке Городничий заявил :–«…К нам едет левизор», кажется?
Валерка: - Ребята, вы меня не так поняли! Вы оба замечательные и гениальные и каждый из вас когда-нибудь сыграет эти роли. И не только эти- весь мировой репертуар будет ваш. Но сейчас нам надо играть своих современников, таких же пацанов, как мы сами.
Уздик:- «Молодую гвардию», что ли? Я про войнушку не хочу. Или про Павлика Морозова? Сомнительно… Мой отец говорит, что у него батя спер мешок зерна, что б тот же Павлик с голоду не подох, а сын его вложил…Сомнительно…
Валерка:- Ты что, оглох? Я говорю: современники! Современники – это те, кто среди нас живет. Здесь и сейчас. А на счет того, о чем вы дома беседуете, я бы посоветовал не распространяться. Это я тебе как сын прокурора советую. Короче, дело к ночи. Я сейчас пишу пьесу. Она почти готова. Оригинальные произведения Владимиром Николаевичем (Кузенковым) особо приветствуются. Сыграем отрывок, кульминационную сцену. Себе я беру небольшую рольку, Узде -главную. Тебе, Леха, роль второго плана, но ты ведь и без того «тень» собирался играть.
Леха:- Еще надо поглядеть, что ты там накарябал.
Валерка Отлично! Остаемся сегодня после занятий и проведем читку.
Читка прошла без сучка и задоринки. Валерка вывел в своей драме хорошего романтического юношу и его одноклассницу, которых связывало нечто большее, чем дружба. И двух хулиганов, с которыми их ничего не связывало. Прообразом для «романтика» послужил, как я понимаю, сам автор, потому как сам образ был страшно положительный, не умел драться, да к тому же писал стихи. Исполнить роль лично ему не позволили врожденная скромность и обязанность режиссера, которую он узурпировал с нашего молчаливого согласия.
Однако, репетиции начались с небольших конфликтов.
Валерка:- Значит так, ребята. Суть картины которую мы будем играть заключается в чем? (Молчание). – Хорошо, подойдем с другого боку: определимся в предлагаемых обстоятельствах. Итак. Молодой влюбленный школьник провожает свою одноклассницу домой после смотра художественной самодеятельности, в котором они оба принимали самое активное участие. Уздин герой, мы так и назовем его: Анатолий, очень одаренный начинающий поэт, может быть даже будущий гений…
Леха:- А чего му- му – то крутить, назовем его сразу Валерием!
Валерка:- Слушай, Алексей, только не надо меня подкалывать! Я и так взвалил на себя очень непростые обязанности режиссера…
Леха:- Ну так свали их, перевали на Уздю. Все равно самые смешные этюды он придумывает.
Валерка:- Вот видишь, самого главного ты и не понял! Мы ставим не комедию, а драму с элементами трагедии. И потом, даже если допустить, что у Узди есть некоторая склонность к режиссуре, он все равно не сможет заниматься постановкой, так как является в пьесе главным героем. Совмещать такое получалось только у Станиславского, да и то…
Уздя:- Но-но, Станиславского-то хоть не трогай!.
Маша:- Э-э, подожди, Валерочка, а мне ты говорил, что главный герой в пьесе – это я!
Валерка:- Машенька, не будь дурой. Герой – это слово мужского рода! А ты у нас кто? Правильно, значит ты у нас будешь главная героиня.
Леха:- Что-то мне все это не очень нравится. Все у нас главные, Выжутович вообще главный режиссер, а я, значит: «Кушать подано»?
Валерка:- А ты Леша, не волнуйся, и тебя не обидим. Ты у нас главный отрицательный герой. При этом заметь – отрицательные роли самые выигрышные. Так вот. Анатолий на вечере читал свои стихи и имел, так скажем, большой успех. Маша, твою героиню так и будем звать: Маша, и без того неравнодушная к нашему герою, после его триумфального выступления почувствовала, что ее заурядное чувство симпатии к однокласснику стало перерастать в нечто более глубокое и сложное, определение чему она пока не нашла, но мы с вами можем догадаться, что чувство это называется любовью.
Маша:- Как-то странно это: послушала стихи и сразу любовь.
Валерка:- Во-первых, тебе и раньше его стихи нравились, просто ты не догадывалась, что они посвящены тебе. Но сегодня он тебе об этом сказал. А во-вторых, и это главное, смотря какие стихи! Вот ты Есенина послушала бы – не влюбилась?
Маша:- Так то Есенин…
Валерка:- Вот и нам надо играть, что герой наш – Есенин, не меньше! Дело происходит зимой, поздним вечером, наши герои идут по пустынной заснеженной улице и ведут разговоры о светлом будущем, постепенно переходя на любовную поэтическую лирику. Сначала Анатолий читает чужие стихи, но потом по просьбе Маши переходит на свои.
Уздя:- На твои.
Валерка:- Ну, да, разумеется. Ключевым будет стихотворение «Снег идет»
Снег идет. Сыплет тихо и нежно
- На ресницы твои серебром…
- Мы с тобою вдвоем в этот вечер заснеженный
- Вдоль по улице темной идем…
Леха:- Слушай, давай какой-нибудь другой стишок и перенесем действие на лето. А то из-за этого стихотворного перла придется тащить из дома шубу и валенки.
Валерка:- Нет. Снег в этой сцене очень важен. Ничего тащить не придется: я договорился с костюмерами и они нам здесь все подберут. Уздя, читай стихи.
Уздя: _ А я помню?!
Вал. – Я же тебе давал почитать. Ты сам просил.
Уздя: - И что? Я их должен был их наизусть выучить?
Вал: – Ладно. Тогда повторяй за мной.
Уздя начинает повторять за автором.
Валерка:- Нет, не так! Ты читаешь, как колхозник! Видел по телевизору, как Евтушенко читает свои стихи? Видел?
Уздя:- У нас дома телевизора нет.
Вал: – Ну, так я тебе покажу. – (Начинает читать нараспев, завывая и слегка покачиваясь из стороны в сторону, отбивая такт рукой.) Потом ты заканчиваешь читать и девушка, тайком вытирая слезу и не глядя в твою сторону, тихо шепчет: если хочешь, то можешь меня поцеловать. Ты, затаив дыхание, тянешься к ней…
Маша:- Он не дотянется.
Валерка:- Неважно.
Маша:- Важно! Либо ему придется встать на цыпочки, либо мне над ним зависнуть. И так и так будет смешно. И где окажется твоя трагедия?..
Валерка:- А я говорю: он только проявляет намерение, но не успевает дотянуться, так как из-за угла выворачивают два засра…два хулигана. Дальше идет обычный в таких случаях диалог: дай закурить; я не курю; а если мы в карманах проверим; идите своей дорогой; А наши дорожки пересеклись…Короче, слегка импровизируем. Я помогу. Потом они на тебя нападают, ты неумело защищаешься. Леха бьет тебя под дых, а я пыряю ножом. Мы и будем играть этих двоих. Ты, Уздя, падаешь на снег, пытаешься приподняться, и умираешь со словами: я бы хотел тебя поцеловать, но боюсь, что не смогу дотянуться… Это ключевая фраза. Квинтэссенция, так сказать. Тогда девушка встает на колени и сама целует тебя в уже начинающие бледнеть губы.
Когда на репетициях мы доходили до этого места, Валерка отходил в сторону, сморкался и вытирал глаза – себя, подлец, представлял героем на моем месте.
В день показа наш отрывок, по общему мнению, самый сильный, поставили последним. Репетиционный зал, где проходило действо, был переполнен. Начали мы с некоторой дрожью в коленках, но по мере развития событий почувствовали уверенность в своих силах и засияли всеми гранями талантов. Я, с горящим взором, делился с Машей своей сокровенной тайной о грядущей поездке на комсомольскую стройку, она со мной – мечтой о педагогической деятельности в далекой сельской школе, а вместе мы радовались факту своего рождения в стране Советов.
Стишок Есенина я продекламировал задушевно.
На репетициях я пытался декламировать о «девичьих грудях» и о попытке завязать их у нее на спине морским узлом, но Валерка тактично отговорил: - Пойми, старик, она юная не искушенная девушка, ты – ее первая невинная любовь, она тянется к тебе всей душой, и чуть-чуть телом, но ты вдруг начинаешь намекать ей на свои садо-мазахистские наклонности! Она же перепугается и убежит!– Уговорить меня было не трудно. Хотя сами по себе девичьи груди меня уже вовсю волновали, но такие, которые, как завязки, можно закинуть за спину, я себе вообразить не мог. И я переключился на «старушку»:
- На краю деревни старая избушка
- Там перед иконой молится старушка
-Молится старушка, сына поминает
-Сын в краю далеком Родину спасает.
-Молится старушка, утирает слезы
- А в газах усталых возникают грезы…
Та тоже нам не далась. Часть стихотворения я намеривался изобразить от лица старушки, в частности это: - … и от счастья с горем вся она застыла, голову седую на руки склонила… Валерка орал на правах руководителя постановки хуже школьной учительницы:
- Уздя!!! Что ты за человек! Почему тебе хочется, чтобы над тобой все время ржали!?
- Да потому что мне нравится, когда люди смеются! Я, может, клоуном мечтаю стать!
А почему тебе нравится, чтоб над тобой все время рыдали?! Мечтаешь стать покойником?!
- Со старушкой я, конечно, пошутил. Мне ее и самому было жалко. Просто очень хотелось Валерку из себя вывести. С годами я заметил, что к концу репетиционного периода такое желание по отношению к режиссеру возникает почти у всех артистов. В итоге, сошлись на «Шаганэ».
Итак, девушка заворожено слушает лирику Есенина, а потом просит, робко так, нежно: - А теперь прочти, пожалуйста, что-нибудь из себя позднего, а то ведь я тебя раннего всего наизусть знаю…
На Валеркином стихе я оторвался во всю: я завывал и раскачивался по его просьбе, как будто захмелел от собственного творения. В рядах комиссии и зрителей ( студийцы, артисты театра, родственники…) произошло некоторое оживление. – Хороший поэт Валерка, - мелькнуло в голове, - задели мы их за живое! Представляю, как они разрыдаются в финале!
Меж тем стихи подошли к концу и от девушки поступила заявка насчет поцелуя. Я заявку принял и потянулся к исполнению. Хулиганы запаздывали. Как и предвидела Маша, мне пришлось-таки приподняться на цыпочки, а ей слегка наклониться. Публика заерзала на своих местах – видать хотели получше разглядеть, какой будет поцелуй: сценический или настоящий? Не получилось никакого, я от неловкости уткнулся носом в Машину шею. Меня можно понять, этот поцелуй не был запланирован, нас должны были прервать на стадии подготовки! Но вот из-за ширмы вырулили, наконец, два злодея. Правда, выглядели они несколько опереточно: Леха из фольги от шоколадки сделал верхний ряд зубов стальным, а некурящий внешкор прилепил к губе дымящуюся блатную папиросочку и нацепил здоровенные валенки.
Валерка начал подступать с претензиями и завязывать конфликт: че, мол, вы здесь делаете, детское время уже кончилось… Я, сдержанно и с достоинством: отвалите, вроде как, граждане, у нас своя беседа, а если выпимши, то шли бы лучше спать.
Лешка все это время скалил фальшивую челюсть, стараясь, что есть сил, произвести устрашающий эффект. Первый злыдень не последовал моему совету, спать не отправился, а напротив, потребовал закурить. Но поскольку на репетициях он был без папиросы, а тут – здрастье, я не стал объяснять, что, дескать, некурящий, а ответил не по сценарию:
- Ты не в цирке, чтоб сразу двумя пыхтеть. Или ты ее хотел в другое место вставить?
Постановщик шедевра от неожиданности поперхнулся дымом, зрители же, тихонечко заржали. Именно тихонечко, потому как понимали, что смотрят психологическую драму с элементами трагедии, и громко ржать было бы совсем неприлично. Булдак и рад был бы исправить положение, но от растерянности лишь снова продемонстрировал поблескивающую пасть.
Дело пахло керосином. Я перебирал в башке варианты спасения ситуации: что у нас дальше? Так, дальше, по идеи, Леха должен хватать меня за грудки и заставлять просить прощения за грубость и вызывающее поведение. В ответ на мой дерзкий отказ – ударить. Но он, огорошенный моей выходкой, лишь беспомощно озирался, продолжая рекламировать обертку Бабаевской кондитерской фабрики.
Чтобы он пришел в чувство, закрыл рот и вернул лицу осмысленное выражение, я слегка двинул ему снизу по чавке. Тот , наконец, сообразил, что от него требуется и размахнулся в ответ…
Сценическими драками, вот чем обожают заниматься ребята всех театральных училищ и студий. Это и понятно: кому в юном возрасте не хочется походить на киношного супермена? Что может быть зрелищней – замахнуться на своего партнера что есть силы и, в последний миг, незаметно для зрителей, остановить полет кулака.
Леша почти так все и сделал: размахнулся, заехал мне в живот, но кулак задержал только после того, как он коснулся моего позвоночника. Иногда, когда очень стараешься, такое бывает. Я ахнул и сел. У Булдака с перепугу опять отвис подбородок. Маша, не выходя из роли, шарахнула его портфелем по спине. Мужественное поведение любимой девушки придало силы и мне – я привстал и треснул вражину по лбу, уже не сдерживаясь. Леха возопил о помощи.
Его напарник, закоперщик всей вакханалии, в это время судорожно вытягивал из кармана нож. Я злорадно отметил, что тлеющий окурок сорвался с его губы и свалился в оттопыренный катанок. Валерка- таки достал орудие убийства, но раскрыл его не по-пижонски красиво, а как-то нервно суетясь, утирая пот и ломая ногти. Бандит с холодным оружием в трясущейся руке двинулся на меня, как кролик на удава. Но тут не загашенный чинарик заявил о себе в полный голос: будущий политический обозреватель газеты «Известия» взвизгнул и затряс ногой так, будто хотел избавиться от нее вместе с валенком.
Вместе со злодеем взвизгнула и публика и визжала, уже не останавливаясь, до конца нашей эпопеи и даже много позже. Мы все же дошли до финала. Валерка, с валенком под мышкой, сделал свое кровавое дело и, подскакивая на одной ноге, трусливо бежал. Лешка умчался еще раньше.
Апофеозом импровизированного мини-спектакля явилась моя коронная мелодраматическая фраза: « Я бы хотел тебя поцеловать, но боюсь, что не смогу дотянуться…» Как стало ясно, публика втайне боялась того же самого еще со времени моей первой попытки. И когда я вслух выразил наши общие опасения, обрушился такой шквал эмоций, что Маша от неожиданности отпрянула от меня, как от прокаженного.
После, во время взаимных разборок, Валерка упрекал меня в разрушении авторского замысла: якобы, двинув Лешку по сопатке, я спровоцировал нападение и тем самым заслужил трагическую развязку… Я вяло защищался, уверяя, что хотел вправить товарищу челюсть, так как думал, что он ее вывихнул. И вообще, чем я виноват, если мне попались такие недоделанные хулиганы.
Нам поставили по «пятерке», за мужество и волю, проявленные на пути к заключительной реплике.
Маша рано вышла замуж и актрисой не стала. Лет десять назад, будучи проездом в Москве, я зашел к Валерке-газетчику в гости. Его сын Васька тогда занимался в театральной студии Спесивцева и играл большие роли. Видать, гены. Лешка сыграл генерала Михалыча в «Особенностях национальной охоты» и получил главный киноприз – «Нику»…
Много воды утекло с тех пор, как я четырнадцатилетним пацаном ступил на профессиональную сцену и, цвиркнув сквозь зубы длинной струйкой воды, заработал первые аплодисменты. И остается только гадать: судьба или случай привели меня на нее. А впрочем, какая разница? Если это судьба – я благодарен судьбе. Если это случай – я благодарен случаю. Да, может, это вообще одно и тоже?!