Утро. От реки белым покрывалом поднимается туман. Долина просыпается. Просыпается посёлок. В соседнем сарае кукарекнул петух. Спросонья ли, или просто молодой – но запев не удался. Минуту-другую тишина. И наконец – в полный голос, в полную силу петушиных лёгких, над сонным посёлком разнеслось победное: КУКАРЕКУ!!! Эстафету подхватили собаки, радостным лаем приветствуя новый день. Замычали телята, где-то скрипнула калитка, и раздался кашель.
Фёдор открыл глаза и ни секунды не мешкая, соскочил с кровати. И закружилось. Напоил телят и выгнал из калды на вольные хлеба. Дал жиденького пойла корове Ламбаде, ей предстояла дожидаться хозяйку с утренней дойки. И наконец, зашёл в загон к Егор Тимуровичу, который уже верещал от нетерпения. Получив свою порцию жиденького варева, - рубленый белокрыльник с горстью комбикорма и картофельные очистки - свин приступил к трапезе, исподлобья посматривая на хозяина. Судя по взглядам, - он был недоволен скудным пайком.
Заглянул к курам, но яиц не было. Только сонная мордочка кошки Маньки выглядывала из гнезда. Пару вымоченных рыбок соленой мойвы, он аккуратно выложил на блюдечке. Манька, хоть и не знала дома и была сарайная, но была очень воспитанная и ухоженная кошка. Это были её владения. Её мир. Здесь она жила вольно.
Последних, Фёдор накормил собак. Гайка, маленькая беспородная сучка и Кучум. Лайка. Гайка сидела на привязи, а Кучум гулял сам по себе. Им досталась отворённая горбуша с крупой.
Кучум охотничий пёс. И достался ему от друга, который спешно покинул Сахалин и осел на материке. Какие-то семейные неурядицы. Он долго привыкал к смене хозяина и образа жизни. Благо рядом был лес, который он исправно посещал и довольно часто возвращался с добычей. То зайца принесёт, то птицу какую. Что очень разнообразило их с Гайкой стол в эти нелёгкие времена.
Федор вспомнил, как он однажды обидел Кучума. Вечером, это было пару лет назад, он стал загонять в сарай кур, а Кучум кинулся, как он понял позже – помогать. Но тогда ему показалось, что он посчитал кур за дичь и отругал его. И тот ушёл в лес. И почти неделю не выходил. Только показывался в прилесье и на его зов не отвечал. Отворачивался и уходил в чащу. Затем простил, и вернулся. Худой, неухоженный. И теперь Фёдор, был осторожен в словах, когда разговаривал с этим псом.
Сегодня у него был рабочий день. Сутки дежурства на водонасосной станции. В совхозном гараже, откуда его должны везти на место работы, медленно собирался народ. Работать никому не хотелось. Зарплата уже не выплачивалась несколько лет, только небольшие авансы и продукты. В основном овощи и мясо. Жили все тяжело. Кроме совхозного начальства. Но как говорится: “Не пойманный, не вор.” Не смотря на отсутствия денег, пили много. Тащили из совхоза всё, что не успели утащить или припрятать начальники. Меняли на спиртное комбикорм, молоко, горючку… Всё, что пользовалось спросом.
В дальнем углу гаража, среди сваленного хлама и металлолома суетилась группа человек пять. Фёдор знал, что туда привлекает этих людей. Никто и не скрывал. Пару недель назад один из членов этой группы, тракторист, с красноречивым прозвищем Кардан (за высокий рост), среди этой кучи хлама нашёл алюминиевый электропровод, судя по всему: целую катушку. Которая неизвестно ещё в какие, но очень тучные времена, оказалось под этой свалкой. Наверно зимой убирали снег бульдозером, случайно зацепили и похоронили в куче хлама. Тогда никто и не хватился. Государство справно подвозило нужное и необходимое, что даже сейчас, когда оно же забыло напрочь совхозы, нет-нет, да наткнёшься на новенький электродвигатель среди кучи отходов… или даже на ржавую бочку дизтоплива в кустах.
Кардан завёл свой старенький “Белорус”, и быстро, особо не скрываясь, подогнал к свалке. Электрик, за совершенно лысую голову прозванный Плафоном, прицепил заранее приготовленную гачу к фаркопу - и натужно взревев, трактор вытянул новенький, блестящий провод. Всё было отработанно до мелочей. Быстро отрубив нужное количество: не меньше не больше, как на две литровых бутылки спирта” Рояль”, тщательно замаскировав в отходах отрубленный конец, что бы ни соблазнять других, провод утянули за котельную. Где довольно оперативно порубили на куски, извлекли и выкинули в отходы стальную жилу. Затем упаковали в мешки и закинули в трактор. И” Белорус”, виртуозно объезжая лужи, отправился к месту скупки цветных металлов. У заброшенной общественной бани в начале посёлка.
Так происходило не один день. Это было по сути своеобразная “золотая жила”, которая принадлежала артели механизаторов. И никто не знал, насколько её хватит. Брали каждый день только необходимое количество. Ровно на две литровых бутылки спирта. Пили сами, и “лечили” тех, кто перебрал вчера. Хватало с избытком. Но язык не повернётся сказать, что эти люди жили одним днём. Ведь помимо выпивки, они содержали семьи, учили детей, выращивали овощи, выкармливали домашнюю животинку и работали. Практически бесплатно. Что бы была возможность, хотя бы собрать детей в школу, заплатить за электричество и рассчитаться с долгами в местном магазинчике. Где в большую чёрную тетрадь хозяин магазина исправно записывал должников. Все, кто работал или получал пенсию могли брать в долг. Но, увы, кроме необходимых товаров, приходилось брать и просроченные и не столь необходимые продукты.
К десяти утра, Фёдор прибыл на рабочее месть. Перекинувшись парой слов со сменщиком, осмотрел стацию. Проверил насос, вагончик. И после того, когда смена уехала, строго по заведённому распорядку принялся готовить себе пищу. В это раз это был суп из лапши быстрого приготовления, с добавленной картошкой и мясом, и собственной зажаркой. А уж здесь, фантазия Фёдора было поистине неисчерпаема. В ход шли коренья сахалинских трав, лесная зелень, включая черемшу и сушёные, перетёртые в муку грибы. В основном белый гриб или шампиньоны, которых было не мало вокруг.
Приготовив пищу, плотно поев, он пошёл прогуляться. Воднасосная станция, которая питала посёлок прекрасной, чистой водой, располагалась в живописной долине. То тут, то там на верхних склонах были видны участки заросшие елью и пихтой. Малая часть леса, которая внедрилась в лиственные рощицы и поляны склона долины. Встречалась и сосна. Но это уже завезенный на Сахалин материковский житель. Пикуль в своём романе “Каторга” ошибался, описывая сосны. Сосну на Сахалине разводили искусственно и не так давно. Огромные массивы посадок со стройными рядами сосен, нет-нет, да обнаруживались среди сопок на склонах. И ещё неизвестно зачем садили именно сосну. Это не пригодное почти не для каких целей дерево. (Не путать со строительной сосной) Даже в печи оно трещало и лопалось, создавая пожароопасную ситуацию из-за обилия искр. Сучковатый ствол не шёл в строительство, не на пиломатериалы. Хотя может всё дело было не в правильной посадке. Вон лиственница, посаженная плотными рядами, росла практически без сучков, ровными и гладкими стволами подпирая небо. Восхитительное зрелище.
Так же, в округе было много заросших кустарником старых геологоразведочных дорого. Именно на них было много малины и грибов.
Ручей Малый (скорее чистая горная речушка), на котором собственно и стояла станция, был полон рыбы. Таёжная форель, кумжа, минога – похожая на змей рыба, в просторечии: семидыры, но по свои вкусовым качествам не уступавшая угрям, - и сима. Последние две разновидности, заходили наперво в реку в самом начале лета на нерест. Ближе к осени, преодолев приличное расстояние от моря по реке Углегорка, подходили к ручьям и речушкам помельче. Притаившись в труднодоступных местах среди коряг, - ждали своего времени. Сима, лососёвая рыба, гораздо более редкая и малочисленная, чем обыденная горбуша, заходила в эту речку уже в брачном наряде. Огненно-красная окраска и хищные, изогнутые носы самцов. Созревшая икра ссыпалась красным горохом, и уже была жестковатая на вкус. Сима хитрая рыба. Умеет прятаться среди притопленных коряг и под промытыми берегами реки. Её оттуда не просто достать. И только в конце августа, когда блестящие, серебристые рыбины обретут брачную окраску - входит в ручьи и речушки, вроде этой, ради продолжения рода. И так из года в год. Века.
Что бы не бродить бесцельно, он прихватил с собой удочку и наживку – простых дождевых червей. Сочетание приятного с полезным, ни сколь не принизило его роль в этом лучшем из миров. Именно в эти минуты единения с природой, когда один, когда нет суеты, когда отсутствуют сиюминутные желания – он становился самим собой. Не усталым Фёдором, который бился изо дня в день ради простого и банального – прокормить семью и выжить в это страшное время перемен. А человеком созерцающим мир. И это, не смотря ни на что – был прекрасный мир. Не требующий лишних слов – реальность была краше любых фантазий. Каждый цветок случайно встреченный на опушке среди изумрудных трав – чудо. Журчание реки на перекатах, таинственные и глубокие заводи, где возможно притаилась большая форель в ожидании наживки, испуганный заяц, с прижатыми ушами, - бегущий прямо из-под ног – это восторг. Быть восторженным и юным невзирая на возраст – это жизнь. А равнодушие – это тлен.
Азарт. Кто не испытал трепет перед тем, как забросить рыболовные снасти в маленькую, тёмную заводь, где не просматривается дно, с пенным налётом по краям, в аккурат на выходе – тот и не жил. Мгновенный рывок, приятная тяжесть добычи, радужные пятна на обтекаемом теле, только что пойманной рыбы. Священный трепет добытчика и кормильца, как и тысячи лет назад. Нет городов, нет дорог, нет радио и телевещания, есть девственная природа и ты. Осторожный и ловкий. И удача.
Клевало просто восхитительно. Мелкая разнорыбица. Кукан, изготовленный из рогатой ветки ивы, с каждой минутой тяжелел. Фёдор был доволен. Присев на упавший ствол огромной ольхи, с наслаждением закурил. Впервые, как появился на работе. Пора было идти и запускать насос. Огромная ёмкость, что располагалась выше, из которой самотёком вода доставлялась в посёлок, скоро должна была опустеть. Чего не желалось. Ибо в противном, образовывалась воздушная пробка. А так не хотелось покидать эту местность. Аккуратно потушив окурок, годы проведённые в геологических партиях, этому научили, он неспешно двинулся обратно.
Насос запустился сразу. Значить вода не полностью ушла из цистерны. Приготовив часть рыбы, остальную выложил в старенький холодильник. Быстро перекусив, Фёдор лёг спасть. Ибо впереди была ещё ночь.
Разбудил его кот. Прилично упитанный и вальяжный Бася, имеющий окрас нежно- кремового цвета, - цвета топлённого молока. Как и положено коту, он гулял сам по себе. Уходил, когда хотел и приходил незваный. В первой декаде июля – слётки, молодые птенцы становились на крыло, и часть из них становилась лёгкой добычей Баси. Это для него было вольготное и сытное время. Он равнодушно обходил полёвок, ящериц, и важно ступаю гулял среди кустов, ожидая свою добычу. И в вагончик возвращался раз в сутки, чтобы получить свою порцию свежей рыбки и отоспаться на продавленном диванчике. Но случалось иногда, что он приходил среди ночи, громким мяуканьем предупреждая о своём приходе, и в знак благодарности жителям этого вагончика, притаскивал в зубах огромную крысу. Которую он гордо укладывал перед крыльцом. Первые же попытки внести добычу внутрь были настойчиво пресечены обитателями вагончика и он всё прекрасно понял. Укладывал тушку на деревянный настил и громко мяукал, ожидая похвалы.
Настал вечер. Колдовское время суток. Тишина. Хоть и не был виден закат в полном объеме прямо в створе долины - фон неба закрывали далёкие сопки, - но его присутствие ощущалось в полной мере. Солнце уже скрылось за строгим и темным рельефом, и на полотно уходящего дня, кто-то щедро плеснул багрового. Редкие и неподвижные облака – словно замерло время – лишь с одной стороны были подрумянены уходящим солнцем – были тяжелы. Пение птиц на фоне тишины стало более отчётливей, журчание ручья – внятней. Словно дальний разговор близких людей. Этим стоило любоваться, - это стоило слышать.
Фёдор достал из чулана, где хранились необходимые в малом хозяйстве вещи писчую машинку. Старая, тяжёлая, с облезлыми краями, с нескольким западающими клавишами и разбитой кареткой в последний год она служила ему некой отдушиной, - инструментом, посредством которого он мог говорить с другими, ещё неведомыми и неизвестными пока собеседниками.
Ровная стопка бумаги слева. Пепельница из консервной банки, карандаш и спички, заняли своё место справа. Там же солдатская кружка холодного и несладкого чая из стеблей малины. Другого просто не было.
Задумавшись на минуту, он нежно, словно музыкальный инструмент, тронул клавиши машинки. И затем дробный стук наполнил вагончик. Буквы впечатывались в бумагу, рождались слова… предложения… миры. Реальность окружения смыло потоком фантазий – и время потекло иначе.
Далеко за полночь, он остановился. Устала рука. В небольшое окно заглянул месяц. Реальность вновь стала осязаемой. Звуки вернулись, запахи. Гул насоса, плеск воды на перекате. Всё вернулось. Только душа, словно выжженная степь в безлунную ночь, - затерянная и забытая во тьме, - так и не смогла обрести покоя.
Что бы успокоить растревоженный рой мыслей, Фёдор вышел на улицу. Заглушил насос – воды должно хватить до утра. Полюбовался открытым участком неба, месяцем в серебристом ареале. Вдохнул несколько раз полной грудью свежий воздух и вернулся.
Взял в руки отпечатанные листы, просмотрел, не делая поправок и бросил их небрежно на табурет у изголовья. Один лист выскользнул из стопки и спорхнул на пол. Потушил свет и лёг спать. И словно провалился в сон.
Светил месяц, мягкий и тихий свет струился из окна, создавая причудливые образы из теней. Тишина. Белый лист на полу. На котором, местами со сбитой, не попадающей в общий ряд буквой Р, с иногда плохо пропечатанными знаками препинания, было написано:
“Некоторое время Ральф любовался этими двумя женщинами, сравнивая, - радовался, когда находил что-то общее в них: жесты, черты лица, голос и интонацию. Но почувствовав, что им требуется остаться наедине, неспешно и незаметно вышел.
Догорал закат. Как некий фон, как занавесь, что опустился по прошествии дня. Феерическая игра света отражалась в воде, скрыв мутные потоки, чуть приукрасив действительность, - или это только грезилось, после трудного и долгого дня...
Там в дали, где находился Город, иллюминация в этот вечер была совершенно иной. Не так было ярко зарево уличного освещения, и ему казалось, что в сегодняшнем спектре больше присутствует красного, - даже кровавого, чем всегда. Может это отсвет больших пожаров? А может грандиозного праздника?
Может в Городе всё в порядке. Обыденно, как всегда. Добропорядочные индивиды разбрелись по квартирным блокам, сожалея и скорбя о допущенных беспорядках... И вновь, как заведено, - вспыхнут большие экраны личных видиконов и каждый, согласно Цензу, поспешит насытиться доступной информацией, в большинстве своем счастливые и всем довольные...
Ночь не вечна.
Бремя пройдет и наступит рассвет.
Холодный и серый, - но это рассвет, - и значить - день впереди! Впереди; радость, печаль, надежда… Или каждодневный путь на Голгофу ... Как знать...”