Куклы дочери
ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН
КУКЛЫ ДОЧЕРИ
рассказ
Василий Быхтин был домосед. Однажды приятели после совместной выпивки позвали его в гостиницу на дискотеку. Белокурую девушку с длинными волосами он приметил сразу и пригласил на медленный танец. Познакомился, и с ходу ей объяснился в любви. Аня засмеялась, посчитав, что парень немного выпил и поэтому у него развязался язык. Он тоже ей понравился: рослый, симпатичный. Василию не нравилось толкаться среди молодёжи, пригласил девушку в кафе, тут же, при гостинице. Выпили сухого вина, поговорили о жизни. Аня сказала, что работала в какой-то фирме, но Василий не стал выяснять подробности. Он проводил девушку домой, она жила в пятиэтажке, недалеко от бассейна. С того дня у них начались свидания…
Встречался с ней два месяца, в самые лютые морозы, а под конец зимы вызрело, наконец, желание жениться, хотя ничего толком о девушке не узнал, да будто и не хотел. Может потому, что Аня была по-своему красивая, статная, перед ней почти цепенел. Очень боялся, что его предложение воспримет со смехом, как и первое признание в любви или нарочно начнёт тянуть волынку, несмотря на то что была родом из деревни. В городе жила на квартире у одинокой женщины, потерявшей в Чечне сына. Оказалось, Аня выучилась на портниху в техническом училище, и поднаторела на курсах кройки и шитья. И со временем в этом ремесле так преуспела, что у неё от клиентов не было отбоя, к тому же шила и кроила мужскую и женскую одежду на все случаи жизни, то есть была универсалом. Да и сама одевалась всем на загляденье, и потому, сшивший у неё костюм, теперь Василий боялся упустить шанс на ней жениться.
Он ходил к Анне почти каждый день, приглашал в ресторан, и она довольно легко соглашалась. Ему почему-то казалось, что девушка, которая всего на год моложе его, всего лишь с ним развлекалась. А на самом деле у неё кто-то есть. Василий повторно сделал предложение, и только через месяц она дала согласие выйти за него замуж.
Жили у его родителей, чтобы получить квартиру, он работал каменщиком на стройке. Потом у них родилась дочь Марина. Каждый год ко дню её рождения молодой отец покупал дочери дорогие куклы. Они были все нарядные, красивые и разной величины, дочь их всех любила. Последнюю куклу Василий подарил, когда Марине исполнилось шесть лет.
В ателье, где Анна работала закройщицей, было уже всё меньше заказов, поскольку магазины буквально ломились от импортного и отечественного пошива одежды. Когда подруга позвала Анну к одному предпринимателю, арендовавшему под пошивочный цех помещение, она уволилась из ателье, а Василий находил в этом поступке жены некий вызов себе, и сказал ей, что напрасно она меняет свою работу на сомнительную фирму. Но Анна его не послушала и сделала по-своему.
С какого-то времени отношения супругов дали заметную трещину, но Анну это уже не волновало. Василий каждый день отводил дочь в детсад, а после работы забирал; по пути домой покупал Марине конфеты, шоколадки, за это дочь отца ещё больше обожала. Только единственно ей очень не нравилось, как мать частенько на него покрикивала, между тем сама редко когда приходила с работы домой вперёд отца. И совсем перестала заходить за ней в детсад, за что Марина выговаривала матери с таким видом, будто она уже была взрослая. Но Анна только посмеивалась, когда от мужа попахивало водкой, она сердито бранила и обзывала неудачником, чего раньше Василий от жены не слышал. Марина же переживала, защищала отца, называя его самым добрым. Хотя мать она по-своему тоже любила, ведь ей и куклам она шила платьица…
Ссоры между родителями учащались, Марина не хотела, чтобы они навсегда расстались, так как в порыве гнева мать выкрикивала:
– Уйду от тебя! Хватит терпеть пьянство.
По настроению матери Марина определила, что это действительно может произойти, потому как с отцом она уже почти не разговаривала. К тому же вдруг стала говорить дочери, что у неё появилась возможность переехать в другой городской район, что скоро у Марины будет хороший, непьющий отец, а у матери преуспевающий муж, получающий много-много денег. И он станет покупать дочери такие чудесные куклы, каких она никогда не видела – самые красивые, чем есть сейчас у неё. Могла ли она раньше слышать о Барби?
Марина безоговорочно поверила матери, её обещания завораживали, как прекрасный сон. И очень радовалась от предчувствия приближающегося сказочного счастья. Но вместе с тем она не понимала, зачем мать бросает отца, который их так любит? Выпивал он не каждый день, размышляла вслух.
– Это не твоё дело! – ответила вспыльчиво Анна – Вот подрастёшь и узнаешь, как жить с пьющим мужем, но я тебе этого не желаю!
Марина промолчала и про себя думала, как же теперь сказать отцу, что скоро они с ним должны расстаться. Она пошла к нему, желая понять по глазам, знает ли он о предстоявшей разлуке? Отец курил на балконе, полученной недавно квартиры. Марина постояла в дверях, хотела было спросить, но в последний момент постеснялась и боялась его обидеть. Да и страшно, как бы потом мать не отругала её за преждевременное разглашение их тайны. И тогда сказочных кукол не видать, как собственных ушей.
* * *
Василий строил большие многоэтажные дома, в одном из которых год назад ему выделили квартиру. Но скоро из неё они с матерью уедут в большой дом, и оставят отца одного. Там есть двое детей, которые станут Марине братом и сестрой. Как это здорово! Марине будет несказанно весело играть с ними…
Наступила осень. Подошёл день переезда. Василий ещё был на работе, когда пришла большая крытая брезентом машина, чтобы перевезти всю их обстановку и вещи. Анна забрала почти всю мебель, кроме тумбы, пары стульев, стола, раскладушки и телевизора, который отец так любил смотреть. И ещё не взяли книжную полку, на которой помещались куклы, которые мать почему-то запретила брать с собой. Как не жалко было с ними расставаться, Марина согласилась их оставить, чтобы они всегда напоминали отцу о дочери. Это хорошо было придумано матерью. Вот ее, Марины нет, тогда как куклы все на месте и отцу вовсе не обязательно думать, что они с матерью от него уехали…
Василий пришёл домой с работы почти в пустую квартиру, в которой от их обстановки осталось совсем немного предметов. И эта оголённость стен, пустота комнат, его поразила, как неожиданная пощёчина за несовершенный проступок. Всё-таки Анна исполнила угрозу, вовсе не потому, что иногда выпивал, просто в последние годы в строительной фирме зарплату выдавали с большими задержками. Когда Анна придиралась по мелочам, она явно искала ссору. По-видимому, в её швейной фирме дела шли успешно. Но более всего поразило то, с какой сноровкой она нашла ему замену. Василий не ревновал её даже, когда она подолгу задерживалась на работе. А они с дочерью терпеливо ждали её возвращения. Но стоило прийти, как начинала с придирок, что нечем кормить семью, она одна бьётся, как рыба об лёд, что принесёт из продуктов, то и было семье на пропитание. Об одежде уже и думать не приходится, как бы выжить…
Василий иногда помышлял стать челноком, как сейчас многие подавались в коробейники от безысходного положения. Собирался со дня на день объявить жене сво решение, но так и не набрался смелости кинуться в знобящую пучину бизнеса. Рисковать не в его характере. Вот и Анна обзывала его разными обидными словечками, а он всё терпел, отмалчивался, курил на балконе, причём терпел даже в состоянии подпития, и был всегда невозмутимо спокойным. И Анна ничего не ведала о его тайных думах. Но теперь её нет, угол дочери с книжной полкой остался неприкосновенным. Куклы – одни стояли, другие сидели наверху полки, устремив на невесёлого хозяина удивлённо-любопытный взор как бы в участливом едином порыве…
Так совпало, в этот день на стройке, в момент простоя, они продали хозяину строящегося ларька за ящик водки стройматериалы. На долю Василия досталось две бутылки водки. Сейчас, оглушённый случившимся, он напрочь забыл о своей рабочей кожаной сумке, поставленной на стул, пока оглядывал в жуткой оторопи непривычно пустую квартиру. Особенно долго и упорно рассматривал куклы, подаренные им дочери. Как раз они-то больше всего произвели на него удручающее впечатление, наверное, посильней бандитского выстрела в упор.
Василий опустился на свободный стул перед столом, пододвинул второй, на котором стояла сумка, достал бутылку водки, налил в гранёный стакан, взял из эмалированного ведра пурпурное яблоко, выпил горькую с редким озлобленным наслаждением, заливая в душе не бывало саднящую тоску и обиду. Закусывал яблоком, которое хрустело сочившимся на пальцы из мякоти сладким соком. Затем не спеша закурил, всё продолжая смотреть, как очарованный на куклы, бесстрастных и молчаливых свидетелей его отупляющего опьянения. По его обветренным и смуглым от загара щекам вдруг потекли слёзы, к горлу подошел острый ком, затрудняя дыхание. Плач перешёл в безудержное рыдание, хотя Василий раньше почти не плакал. Но вид аккуратно расставленных кукол дочери, казалось с каким-то садистским расчётом, его донельзя разволновал. К тому же он впервые вспомнил первые годы Марины, как она, кудрявоголовая, стала подниматься с коленочек, делая первые неуверенные шаги, при этом радостно ему улыбаясь. И для него с женой тогда было счастьем наблюдать как дочь ещё неокрепшими ножками осторожно, неуверенно ступала по напольному ковру. Но прошло ещё время и она совсем окрепла и уже во всю бегала по комнате без его поддержки, счастливо вереща. Тогда они еще жили у его матери, которая, Василий знал, невестку не любила, называя ее порой бесцеремонно ветреной, не соблюдающей элементарного чувства приличия. Под этим мать подразумевала её ничем не прикрытую наглую склонность заглядываться на посторонних мужчин. А Василий не верил, полагая, будто мать преувеличивала, испытывая к жене его неприязнь. Вот и старался получить жилье, а вышло, что напрасно, мать, как в воду глядела, оказалась права? Анна бесстыдно ему изменяла, ушла сама и отняла дочь, которую Василий хотел воспитать не такой жестокосердной и корыстолюбивой, какой была ее мать…
Василий всё никак не мог успокоиться, плакал и плакал навзрыд, не стыдясь своих слез. Но всё равно облегчения не наступало, хотя об этом он как раз не думал, и неподъемным камнем давила обида. В груди закололо, словно вонзили тупое орудие. Тогда он еще налил и выпил стакан водки, при этом совершенно не чувствуя ее горького вкуса. Затем грыз уже с неохотой яблоко, как обессиленный, точно по договору с кем-то доедал сотое по счету на пари яблоко…
После первого стакана, хмель ударил в голову и быстро растёкся по всему обмякшему телу горячими зыбучими волнами, затопляя разум сумеречной пеленой, вызывавшей как бы бессознательные слезы. Второй стакан, однако, шибанул, словно встреч обволакивавшему опьянению, опрокинувшему отупляющее безразличие. И наступило такое дивное просветление, после чего начало казаться, будто за плечами стали вдруг расти белые крылья, которыми впрочем, ещё не мог взмахнуть, чтобы воспарить и улететь в заоблачное поднебесье от всего земного постылого бедлама. Но если бы так неизбывно не свербела настрадавшаяся душа в житейских перетрясках, то еще можно было бы жить. Ведь сколько он натерпелся от одной только жены незаслуженных унижений, сколько молча выслушал оскорблений даже когда уходил гулять с дочкой и она норовила нарочно испортить ему настроение. Если надумывала уйти к другому, то могла бы воздержаться, так нет, от своей спеси, от чванства получала удовольствие?
Он быстро вытер слёзы жёсткой, как наждачная бумага, ладонью, словно боялся, что кто-то увидит его глаза на мокром месте. А на душе между тем скапливалась безудержная горечь, хотя Василий уже меньше испытывал нанесенные женой обиды и унижения. А ведь несмотря ни на что Анну, эту хищную, расчетливую женщину, он беззаветно любил, порой в этом не отдавая себе отчёта. На короткий миг он с новой неодолимой силой ощутил прежнюю обиду только потому, что Анна перед отъездом даже не попросила у него прощения. Причём так неожиданно его бросила, впрочем, самым бесстыдным образом сбежала. Она никогда не признавала свои ошибки, все ее действия как бы не подлежали критике. Но хотя бы напоследок прозрела до начатков милосердия, чтобы с другим жила по-человечески. Он-то её никогда не пытался вразумлять, потому что брала над ним верх безапелляционным тоном. И всё равно она бы не прислушалась к его словам. Может, потому Анна так презирала его, всегда уступчивого, мягкотелого, неспособного поставить её на место, проявив по-настоящему мужской характер…
Первая бутылка была уже пуста, тогда Василий открыл вторую, словно вознамерился поставить рекорд не опьянеть и от двух бутылок. Однако краткое просветление, то неземное ощущение выросших крыльев, быстро миновало. От сознания своей ненужности жене и дочери, Василий легко одолел третий стакан, как и первый. Хотя раньше за один присест столько никогда не выпивал. Но сейчас был особый случай, им овладело состояние прострации, когда всё становится ни по чём и донельзя надоело. Собственно, бегство жены переполнило чашу терпения. Наверное, рано или поздно это должно было произойти. Похоже, Анна давно вынашивала измену, давно была ему неверна. Поэтому безмерно брюзжала, срывала по всякому поводу зло даже на дочери. Она неохотно её отпускала с ним гулять, тогда как Марина к нему тянулась, что Анну только бесило. Василий не верил, что Марина без сожаления оставила куклы, тем не менее она это сделала, чем неосознанно его обидела. Хотя, наверное, хотела, чтобы он глядел на куклы и вспоминал её, причём совсем далека от мысли, что нанесла ему смертельную рану. Впрочем, даже не куклами, но одним тем, что предпочла мать отцу. А куклы он рассматривал как некое ему назидание. В сущности, от него дочь отреклась, как от его подарков, а что еще можно было сделать больней? За какие же прегрешения, чем он провинился перед Мариной?
И с новой неутолимой силой заливали слезы глаза, щёки, подбородок, отчего он ничего перед собой уже не видел, сознание боролось с побеждающим хмелем. Василий лишь видел двоящуюся и троящуюся ополовиненную бутылку. Всё же он решил допить последнюю водку, чтобы во веки веков забыться от такого несмываемого позора и больше ничего не видеть, не знать и не слышать…
Василий так и сделал, к сожалению, после чего смутно видел, как перед его мутно-слюдяным взором, на полке мелькали кавалькадой, то пропадали, то появлялись, то приближались, то отдалялись в бесконечную даль куклы.
Но вот они вернулись к нему, казалось, настолько близко, что Василий стал ловить их руками, как слепой да всё никак не мог поймать. Вдруг они все сошли с полки как девушки в цветных сарафанах и пустились в множащийся хоровод вокруг него. Встал Василий со стула, сделал несколько шагов, вертел вслед за ними головой. Куклы ускоряли своё лихое коловращение с каждой секундой, да так стремительно, что Василий уже почти ничего не видел. Ибо перед глазами только рябило сплошной чёрной пеленой, накрывавшей его словно исподтишка полным провальным беспамятством. Василий задел рукой неосторожно стул, полетев за ним следом, ударившись головой о ведро, оно зазвенело коротко с обрывом. Но он больше не слышал однотонно тренькавший, раскачивающийся звук, качавшегося на полу ведра с рассыпанными яблоками.
Василий лежал распростёртым, недвижимым, а над ухом появилась струйка алой крови, которая стекала в полую сучковатую впадину, наполняя её застывающей тёмно-алой слизью. Серые глаза Василия начали мутнеть, в отчаянном недоумении, их удивлённый непостижимый взгляд был устремлён на полку с куклами…
3 мая 1998 г.