Люблю ночь, точнее не саму ночь, а возможность забыться сном. Но после ночи всегда наступает утро. Каждый день наступает и наступает своей реальностью мне на голову. И какое бы оно ни было – летнее ли солнце заливает комнату, дождём ли стучит по подоконнику, рассыпается ли красивыми пушистыми снежинками - не радует. Давно не радует. Даже если бы открыв глаза, за окном я увидела море и услышала шум прибоя, а не кашель ребёнка, то и тогда у меня не появилось бы желания с радостью и улыбкой входить в этот новый очередной день. А сейчас я этого физически сделать не могу, потому что посадила себя в банку, трёхлитровую стеклянную. Из неё я наблюдала за происходящим снаружи и за собой, той, что осталась там, за стеклом. Она что-то там постоянно делает: куда-то идёт, работает, отдыхает, тупит в телек, или в комп, читает книги, учит уроки с сыном, готовит, убирается, разговаривает по телефону.
- Как дела? – спрашивает мама.
- Нормально.
- Как сын?
- Нормально.
- Ну и хорошо.
На этом, чаще всего, наш обмен ничего не значащими репликами ограничивался. Потому что… Ну, как мне ей объяснить, что я живу в банке и задыхаюсь в ней! Однажды, на слове «нормально», мой голос предательски дрогнул, и я вдруг неожиданно для себя сказала, «как мои дела», благо, про банку умолчала. В ответ она зарядила долгую тираду на тему: Бог даёт тебе очередные испытания, в церковь иди - молись и вообще «тряпка соберись». И тряпка собралась, утёрла бесполезные слёзы, засунула свою панику в проход, о котором не принято говорить в обществе и, пошла делать то, что надо делать.
- А помнишь, ты на велике, на огромной скорости мчалась, и солнце садилось, и ветер в лицо.
- Помню.
- А помнишь, как тёплые волны ласкали твоё тело?
- Помню.
- А помнишь, как мужчины языками вылизывали твоё тело не хуже морских волн, вызывая такие приливы, что страшно было захлебнуться от удовольствия и счастья?
- Помню.
- А помнишь, как с мужем с любовью обживали своё первое «гнёздышко»?
- Помню.
- А помнишь, первый крик долгожданного ребёнка?
- Помню.
- А помнишь, ты убежала из семьи, как последняя эгоистка и какое-то время жила одна и тебе это даже нравилось, - продолжила застекольная Наташа.
- Помню. Но это была попытка убежать от себя и можешь не злорадствовать, потому что она оказалась неудачной.
- А помнишь…
- Хватит! Заткнись! Всё я помню. Ладно. Утихла. Мне надо котлеты перевернуть, а то сгорят.
- Наташа, какие нахер котлеты! – Ты забыла, что живёшь за стеклом? Хотя ладно - иди, но по-быстрому и возвращайся.
Я успела переделать все необходимые дела и только зашла в своё стеклянное жилище, как снова позвонила мама. В этот раз она, минуя стадию приветствия, сразу стала учить уму-разуму.
- Ты, доча, дура! Сама делаешь такой свою жизнь. Создаёшь трагедии на ровном месте, расстраиваешься, меня расстраиваешь. Запомни, человек - кузнец своего счастья. Не ныть надо, а вкалывать и о близких заботиться. Ты, кстати, кресты новые на могилы отца, деда и бабки поставила?
- Поставила.
- А ограду?
- И её. Муж всё делал.
- Вот. Большое спасибо ему. Хороший он человек. А ты лентяйка и паникёрша. Возьми себя в руки и всё будет хорошо. Пока.
- Пока.
- Что же ты хочешь, Наташа? - спросила я себя.
- Ничего, - послышался слабый голос. – Ничего я уже не хочу – голос окреп, - НИЧЕГО!!! – заорала я, задрав голову вверх и с ужасом обнаружила, как «выросла» моя банка. Она стала похожа на огромную колбу, вышиной в пять этажей. - Точнее хочу, чтобы меня не было, чтобы я не рождалась вовсе.
– Ну, это не тебе решать. Ты уже здесь.
- Да и обречена на жизнь...
По ту сторону стекла люди, много людей. И чужие и близкие. Там мама, муж, ребёнок. Нужна ли я им, если сама себе не нужна…
- «Домой, как в склеп, заходишь», - часто повторял муж, глядя на мою кислую рожу. Мне и самой противно на себя смотреть, поэтому и убрала все зеркала, чтобы не видеть в них сумасшедшую противную старуху - себя. Коллеги по работе перестали со мной шутить, потому что в ответ, я уже не пытаюсь вымучить улыбку. Я отклоняю, ставшие теперь совсем редкими, вызовы весёлых знакомых, которые хотят поделиться своими успехами в жизни и спросить, как у меня дела. Потому, что мне надоело им врать, про «всё нормально».
Зато сколько счастья и радости было раньше! Я благодарна, что прожила такие яркие и интересные моменты, которые многим даже и не снились. Всё, всё, всё у меня было. И любила и была любима. Жизнь не была ко мне несправедлива. Она всем раздаёт поровну: и счастья, и несчастья. Просто, я, видимо, неправильно распределила подаренный мне жизнью «кусок счастливого пирога». Накинулась на него, и с жадностью проглотила, не жуя, а надо было удовольствие растягивать, чтоб на всю жизнь хватило. Но ведь, кто ж её знал, когда она, эта жизнь, закончится, да и есть сильно хотелось. Вот и нажралась, а теперь ни крошки сладкой не осталось, ни изюминки, только слёз стакан, да горечь-тоска – выпей и закуси.
А вперёд посмотрю – всё кладбище мерещится. А иной раз идёшь-идёшь и упрёшься прямо в свежевырытую могилу. Постоишь на краю, подумаешь, обойдёшь и дальше вперёд. А что там дальше? Дальше такие же могилы.
- А где ж твои мечты, где амбиции? Ты, вроде, известной хотела стать, автографы всем раздавать!
- Да какие автографы, если я помереть нормально не могу!
- Так смоги, раз так тебе х..во! – продолжала злиться, Наташа за стеклом.
А мимо шли люди. И они не замечали, как одна молотит по стеклянной колбе, выросшей почти до неба – тотальное одиночество. А другая - сидит на стеклянном полу и беззвучно плачет.
- Только ныть и жаловаться ты можешь, кусок человечины, - хором поддержали Наташу прохожие.
Я помолчала. А что тут возразишь. Если большинство так считает, то значит так и есть. Не могу же все ошибаться! Если бы я, в самом деле, была такая умная и талантливая и нужная, то не сидела бы здесь одна.
- Я знаю, что мне делать, - как-то уж слишком спокойно ответила Наташа и встала с пола, - Только боюсь.
- А ты доведи сама себя до полного отчаяния, - уже добродушно предложила Наташа, что стояла на улице. На самом деле ты давно мертва, существует только твоё физическое тело, которое мучается и страдает – так отпусти его, дай себе шанс. Тем более, счастьем ты наелась, и терять тебе уже нечего. Сделай так, чтобы оставаться здесь физически стало невмоготу, тогда страх перед суицидом станет совсем ничтожным.
- А как это сделать?
- Ты меня спрашиваешь? - расхохоталась Наташа и все мужчины, и женщины и, старики, и дети, наблюдавшую эту сцену, тоже рассмеялись.
Я сняла квартиру на неделю. (Думаю, этого времени достаточно для того, о чём говорила Наташа). Серые отштукатуренные стены, разбитая стяжка на полу, серые плиты потолка, из одной торчал загнутый кусок арматуры. Заляпанные какой-то строительной фигнёй мутные стёкла. За окном поле и старые деревянные домишки. Эта многоэтажка стала первой в будущем спальном районе. То, что надо! Я подошла к окну. Зазвонил телефон. Блин, симку забыла вытащить.
- У тебя всё нормально? - спросила мама.
- Да.
- В церковь ходила?
- Да.
- Выздоровели?
- Да.
- Ну, вот и хорошо. Мать надо всегда слушаться. Мать плохого не посоветует. Пока.
- Пока.
Я открыла окно и выкинула телефон.
Принесла с кухне замызганный табурет, оставленный там, видимо, строителями, подставила в то место, где торчал кусок арматуры. Уцепилась за него одной рукой, повисла чутка раскачалась. Выдержит. Самое то. Улыбнулась.