Лермонтовиана — это массив информации, связанной с М.Ю. Лермонтовым. Он хранится в его произведениях, письмах, воспоминаниях современников, архивных документах, музейных экспонатах, описаниях памятных мест, исследованиях его жизни и творчества. Опубликованных на разных языках и в различных странах. Постоянно пополняется перечень и количество произведений литературы и искусства, созданных в разных видах и жанрах в подражание или под впечатлением от творчества Лермонтова. Лермонтовиану можно представить своеобразной частицей галактики, обжитой поколениями ценителей и исследователей. Заглянуть в неё и помочь разобраться в обстоятельствах гибели великого поэта меня пригласил давний собиратель материалов о его жизни Александр Владимирович Карпенко.
Естественная для людей моей профессии непредвзятость в оценке информации потребовала также внимания к её соотношению с историческим фоном и средой, в которой действовали участники и очевидцы событий. В итоге, по ряду обстоятельств мне и Карпенко пришлось пересмотреть мнения, сложившиеся из чужих книг. К примеру, не обнаружилось оснований для трактовки трагедии, как конфликта мироощущений Мартынова — человека «добропорядочного, встроенного в социальную структуру общества», и «трансцендентального лирика Лермонтова». В модель такой трактовки вписаны разные версии дуэли и её подоплеки. Немалое число современных исследователей заменяют устаревший идеологизм «удушающего самодержавия» на ещё более ранний - неуживчивость гения в людской среде. В действительности Лермонтов был цельной личностью, вполне адекватной условиям среды. Пора перестать в описаниях отделять его душу от тела.
Доводом о встроенности Мартынова в общество того времени Попов О.П. и последователи указывают его награждение орденом и производство в чин майора в 25 лет. Значение этих фактов не уяснить без внимания к правилам прохождения службы гвардейскими офицерами лермонтовской эпохи. Правила предусматривали карьерный рост на вакансии в своём полку и с учетом очередности (старшинства) других претендентов. Соблюдались эти нормы неукоснительно. Отступления допускались в особых случаях только по высочайшим приказам. Список кандидатов на повышение вёлся командиром полка, был известен его офицерскому составу и вышестоящему командованию. При переводе из гвардии на вакансию в армейскую часть гвардеец мог быть повышен даже на два чина. В случае обратного перевода, (что было крайне редко и затруднительно) возвращался из армии в штат гвардии прежним в ней званием, а то и с понижением чина. Очередность для продвижения в должности (старшинство) в этом случае исчислялась заново. Временные командировки для получения боевого опыта или выполнения специального поручения принимались во внимание при аттестации, но тоже не позволяли обойти очередность в продвижении по должности в своём полку. Для Мартынова до конца сентября 1839 года своим был лейб-гвардии Кавалергардский полк. Вакансии в нём появлялись редко и надеяться на продвижение в должности без особо высокого покровительства не приходилось. Частые плац-парады, высочайшие смотры, строевая и конная муштра, показные маневры, дворцовые караулы и служба ординарцами при августейших особах давали поводы к бесконечным придиркам начальства. Молодые офицеры стремились вырваться хоть на время в Польшу или на Кавказ. Лейб-гусар корнет Лермонтов писал своим близким, что его не отпускают в Отдельный Кавказский корпус. Потом попал в него в порядке ссылки. Мартынова отпустили добровольцем. Реальная боевая служба в краю, где война и взаимные набеги была составной частью жизни, оказалась свободнее и честнее столичной. Награждение Мартынова орденом и последующие представления свидетельствовали о его достойном, по мнению командиров, поведении в боевой обстановке. Не более. Из первой командировки он вернулся с Кавказа к прежней должности кавалергарда. Чин поручика не сказался на должности, а 27.09.1839 г. Мартынов был исключен из списка Отдельного гвардейского корпуса и назначен «состоять по кавалерии ротмистром с прикомандированием к Гребенскому казачьему полку». То есть, наделён для кавалерии чином, соответствующим прежнему званию поручика в гвардии.
«Состоять по оружию» (кавалерии, артиллерии и т.д.) означало служить без определения должности. Конкретные обязанности офицера в этом состоянии устанавливал командующий родом войск («оружием») по новому месту службы. Однако высочайший приказ не позволил командующему кавалерией на фланге полковнику князю В.С. Голицыну оставить Мартынова при штабе в Ставрополе или Моздоке. По сравнению с поручиком князем С.В. Трубецким, прикомандированным к Кавказскому Линейному казачьему войску, Мартынов был поставлен в худшие условия. Только в низовое звено - Гребенский линейный казачий полк, где для карьерного роста ему ещё предстояло преодолеть свои проблемы в обращении с лошадьми. Думается, Мартынов сознавал своё приниженное положение. В боевых действиях он участвовал если казачьи сотни этого полка привлекались в состав экспедиционных отрядов. Да и то не всегда. В свете сказанного лично я не верю воспоминаниям Костенецкого в той части, где «меньшой» Мартынов в конце октября 1839 г. говорил ему о генеральских амбициях. Он не уклонялся от службы, не трусил. В одном остром эпизоде карательного похода осенью 1840 г. на Шали он вместе с Дороховым проявил решительность и вновь был представлен к награде. Но, не имел в это время «своего полка» для карьерного роста и, судя по всему, спланировал почетный выход в отставку. Неизвестно, когда именно Мартынов принял такое решение. Манифест Екатерины II от 18.02.1762 г. «О вольности дворянства» даровал офицерам право выхода в отставку в любое время. Последующие военные постановления сжали эту вольность тисками ограничений. Прошения об отставке принимались один раз в год. Подать его следовало на платной гербовой бумаге до 1 января года отставки, с тем, чтобы оно поступило в Военное министерство не позднее 1 марта (из отдаленных округов — до 1 апреля). И ещё надлежало приложить формулярный (послужной) список, реверс (обязательство не просить материальную помощь), а для отставки по болезни — заключение комиссии врачей. Приложения сверялись министерством с предыдущими формулярными списками, кондуитными (штрафными) списками на весь офицерский состав полка и с ежемесячно поступавшими из войск рапортами о находящихся в госпиталях и отпусках по болезни. Рапорта о больных проверялись лично императором. «Залечившихся» дольше 4-х месяцев он мог уволить в отставку без их просьбы. Только командиру Отдельного Кавказского корпуса дозволялось продлить подчиненным лечение или отпуск по болезни до 6 месяцев. Вопрос о дальнейшей службе решался монархом с учетом заключений о перспективах восстановления здоровья и пользе конкретного офицера для войск. В этих условиях Мартынов четко выдержал годичный срок пребывания ротмистром, чтобы претендовать на повышение в чине при выходе в отставку. Его прибытие в Гребенский казачий полк зафиксировано приказом от 30 октября 1839 г., а прошение об отставке по семейным обстоятельствам подано в ноябре 1840 г. Могу предположить, что в тот момент он ещё не намеревался окончательно отказаться от военной карьеры. В прошении об отставке уверял монарха о желании продолжить военную службу. Возможно планировал уже в чине майора перейти в штат армейского кавалерийского или драгунского полка. Опытных офицеров в них не хватало из-за боевых потерь и болезней, а Мартынов был у Кавказского начальства не на плохом счету. Но к этому времени обнаружилась пара серьёзных препятствий. Первое: возможность заняться хозяйством семейных имений появилась у только что вышедшего в отставку старшего брата Николая - Михаила Мартынова. Военное министерство поэтому могло обвинить Николая в необоснованном предлоге для отставки. Второе: Николай I в 1840 году вообще запретил переводы офицеров из назначенного места службы в другие полки. Мартынов спохватился, но не отозвал прошение об отставке, а вослед ему направил ходатайство об определении снова на военную службу. Такой вывод следует из упомянутой Э.Г. Герштейн в книге «Судьба Лермонтова» описи дел инспекторского департамента Военного министерства. Мартынов в этом случае мог остаться ни с чем, да повезло. Император уволил его с присвоением звания майора в отставке. Но как мало значило титулование отставным майором в случае повторного определения на военную службу! Мартынову пришлось бы отправляться к тому же казачьему полку и, в лучшем случае, с прежним чином ротмистра, если не с понижением. Перед тем добыть у предводителя дворянства или Пензенского губернатора аттестат о добропорядочном поведении в отставке, рапорт командиров о наличии вакансии, их мнение по существу прошения. Без таких бумаг второе ходатайство не подлежало рассмотрению и 27.02.1841 г. оно было подшито в архивное дело. И ещё важное обстоятельство. Мартынов не выслужил 10 лет в офицерских должностях, потому уволен в отставку без права ношения военной формы (как гвардейской, так и казачьей). С возникновения офицерского корпуса в нашем Отечестве и по сей день право носить военную форму особо оговаривается в законах, приказах об увольнении в запас или отставку и ценится кадровыми военными. Как и многие сослуживцы, я использую это право редко. В особые Дни полка, праздники войск ПВО, на отдельных мероприятиях трех ветеранских организаций, в которых состою. Право на форму — это чувство принадлежности к воинскому братству, честь и ответственность за себя и тех, кто тебе доверен или верит в тебя. Мартынов, входивший в офицерскую элиту привилегированной части дворянства, утратил весной 1841 г. право на важнейший атрибут принадлежности к офицерскому корпусу. Ещё обстоятельство для размышлений: семья определила Николаю Мартынову местом жительства после отставки не Москву, Подмосковье или родовое поместье в Нижегородской губернии, а имения в двух уездах Пензенской губернии (с. Липяги и с. Кучки). Видать ему никак не хотелось туда ехать. Мрачным праздным курортником появился он на КМВ. Всех подозревал в насмешках по поводу краха карьеры, внешне демонстрировал готовность дать отпор любому, а фактически лишь актерствовал в ещё недодуманном сценарии, не совпадавшем с реальной жизнью.
Сходному скрупулезному критическому анализу подверглись исторические материалы и труды исследователей по другим вопросам нашей темы. Попутно обнаруживались пробелы изучения фактов, кажущихся второстепенными, на деле же влияющих на верность выводов. Приведу один из них. Обращение к статусу казенных денщиков прояснило причину, по которой Мартынов не поддержал выдумку Васильчикова о присутствии С.В. Трубецкого и А.А. Столыпина на месте гибели Лермонтова. Через 30 лет после трагедии Васильчиков заявил, будто после дуэли ускакал за докторами и извозчиками. Никого в пути не встретил, но вернувшись обнаружил рядом с телом поэта невесть как возникших ещё двух вроде бы секундантов. Одного из Пятигорска, другого из Железных вод. Сокрытие их участия князь объяснил личным благородством. Трубецкой прибыл в Пятигорск якобы без отпуска, а Столыпина он пожалел ввиду угрозы более строгого его наказания за повторный проступок. Забыл Васильчиков, что сам же уступил в поднаем Трубецкому половину из трех съёмных комнат «старого дома» Чилаева. Их и поделили: князьям - по отдельной комнате, крепостному слуге Васильчикова и денщику Трубецкого — третью на двоих. Денщики Столыпина, Лермонтова, Трубецкого столовались за казенный счет. В каком порядке и где именно,- краеведы не исследовали. В любом случае пребывание этих нестроевых военнослужащих в Пятигорске попало в учет и не могло быть скрыто. Да и незачем. Император не сомневался в назначенном Трубецкому лейб-медиком баронетом Я.В. Вилье трехмесячном послеоперационном восстановительном отпуске. Лишь распорядился, по достижении транспортабельности отправить его из столицы с глаз долой, долечиваться на Кавказ. Штаб войск в Ставрополе законно выписал Трубецкому подорожную в Пятигорск и обеспечил денщиком. Равно и Траскин в июле 1841 г. логично отправил Трубецкого из Пятигорска в Моздок. Там и штаб казачьего войска, и филиал госпиталя, обязанные составлять ежемесячные отчеты о больных и излечившихся на рассмотрение Граббе и Головина. Ну а сторонникам очернять Столыпина-Монго рекомендую вспомнить название имевшейся у него книги о дуэлях, прочесть её, сравнить содержание со сценарием дуэли из судного дела и устыдиться.
Работа с источниками и трудами исследователей привела меня и А.В. Карпенко к выводу об отсутствии признаков дуэли в убийстве М.Ю. Лермонтова. Почти два года ушло на компоновку результатов в формат небольшой книги. Мы воздержались от соблазна изложить в ней всё, что знаем, и от ссылок на разнообразный собственный опыт. Исторические материалы и труды предшественников содержат не просто достаточный, а громадный объём сведений для осмысления. То, что неизбежно вытекает из них, составило книгу «Оправдание Лермонтову». За время с её выхода в свет в мае 2014 года мы получили довольно много доброжелательных откликов. От участников конференций и Лермонтовских чтений, от поэтов, писателей, исследователей и знатоков литературы, сотрудников музеев и библиотек, ветеранов и действующих специалистов военных и юридических профессий. Перечень имен, ученых степеней и почетных званий составил бы честь любому автору, удостоившемуся их внимания. Не обошлось без замечаний по компоновке глав и дельных советов по дополнению книги. Благожелательность лермонтолюбов воспринимаем, как перенос на нас частички их отношения к великому поэту. Редакция литературно-художественного журнала «Воин России» донесла наш текст до военнослужащих и их семей.
Книга не лишена оговорок и описок. На соседних страницах существуют разные написания фамилии хозяина гостиницы. В цитате из документа перечислены трое крепостных слуг Мартынова, в поясняющем тексте — двое. Эти и подобные описки есть следствие перекоса внимания при составлении текста: более тщательно выверялись выдержки из документов и цитаты из чужих трудов. За итоговый текст отвечал я, мне и отдуваться. В журнальном формате оказались не согласованные с авторами иллюстрации с ошибочными подписями. Но текст сохранен и книга начала свою жизнь. Для соавторов её издание было некоммерческим. Мы благодарны всем участвовавшим и причастным к появлению и распространению этой книги.
На фото Ю.Ю. Черного Вид с Беной-лам