Глава двадцать третья.
С того времени в её памяти образовался островок Москвы. Ни один город мира не притягивал так, как столица России. Что Медею тянуло туда, она и сама не смогла бы сразу сказать. Это как к человеку...Одни не вызывают никаких чувств, к другим тянет непреодолимо.
В ней самой никаких славянских корней - гречанка родившаяся в Грузии, сейчас живёт в Греции, а свободно и хорошо ощущает себя в России. Может, сказались годы учёбы в Смоленске...Пять лет проведённые, и не просто проведённые - давшие ей качественное образование, которым она гордится, оставили свой след, причём глубокий. Может, ментальность советских времён неискоренима...О, на какой тонкий лёд ступила, сейчас не то что хвалить - вспоминать тот период жизни - моветон. На манер особо непримиримых, любят они всякие-разные словечки...Вопреки мнению отдельных людей, ничего плохого о тех временах сказать не может. Преподаватели знающие - до сих пор помнит занятия и лекции, сокурсники интересные - сколько дней и ночей проведено вместе...Ах, эта студенческая жизнь - насыщенная, разнообразная, "в одной руке - стакан, в другой руке - Толстой", бесшабашная молодость с искренними, яркими спорами в общаге, правда до определённого часа, с нарушением дисциплины шутки плохи, но кто в молодые годы соблюдал её...
Какое оно сейчас, студенчество? Хоть и учится её старшая, но для Медеи - это уже другой мир и другие отношения.Разноязычие - грузинский, армянский, русский,смесь турецкого с греческим, - в котором росла в Тбилиси, и учёба в русской школе, выпестовало из неё человека мира, не делящего людей по национальному признаку. Качество человека для неё - определяющее мерило. Оно складывается из количества хороших или плохих черт, но не цвета кожи, разреза глаз или акцента речи.
С того памятного дня образовался островок Москвы, когда ей исполнилось четырнадцать; отец уезжая в Москву в командировку, взял её с собой показать столицу, тогда всего СССР. Они остановились в этой же гостинице, из окна которой сейчас обозревала Ленинский проспект с непрекращающимся потоком машин. Тогда о таком количестве машин и не подозревали.
Ощущение ожидания от встречи с чем-то, что не только волновало, но и приподнимало её высоко-высоко...Романтический трепет, с каким она взирала тогда на блоковскую "прозрачную нежность Кремля", перекликался с детства выученными пушкинскими строками:"Москва...как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось!"
Не в ней одной отозвалось...Не одна она мечтала увидеть город, вдохновивший поколения поэтов...И увидев, влюбилась в него и тянулась к нему.
Сейчас понимает, что тянет её тоска по духовности, впитанная с детства от родителей, учителей, подруг и знакомых, населяющих огромную страну и закреплённая живописью, литературой, театром, задушевным общением... К той духовности, в которой издавна живёт божественная справедливость и человечность; очарование образа русского мира, которого не хватает в её жизни, и отсутствие его толкает к шагам вполне практичным, например приобретению квартиры с тем, чтобы и она с Янисом, и их дети могли приезжать сюда, вбирать, любоваться, наслаждаться российской культурой и самобытностью, а может быть, и жить, если случится. В Греции ей этого катастрофически не хватало.
Несмотря на трезвый подход к жизни, она отдавалась иллюзорным рассуждениям о том, что человеческие отношения, которые связаны с прошлыми идеалами, частично, в усечённом виде остались в великом городе, куда она возвращалась мысленно, когда тосковала по советской культурной эстетике. Нравственность, чистота помыслов и дел, тяга к прекрасному - лицо социализма, который был и остаётся олицетворением общества благоденствия, равенства и братства. Всё осталось за захлопнувшейся дверью?! Пороки - бич любого строя, но пороки порокам рознь. Сейчас утеряна вера ко всему и во всём, результат - нравственная деградация. Ей хотелось убедиться, что в России наступает пора собирания духовных и моральных ценностей на время рассыпанных по неосторожности. Поэтому она здесь. Ошибается или права? Покажет время. И место.
Как-то в разговоре с Жанной о нравах в разных странах, где ей довелось побывать, она сказала матери, что единственный город, в котором ей хотелось бы жить - Москва. И Янис не против. В молодости он учился здесь. Москву любит.
Медея окинула панораму города с высоты седьмого этажа и вышла из номера. Спустилась на лифте вниз и, оказавшись на утренней улице с не успевшим пропитаться гарью воздухом, шаловливо - торжественно про себя произнесла слова любимого Мандельштама "Москва - опять Москва. Я говорю ей: "Здравствуй!"... Она словно специально настраивала себя, зная по рассказам людей, что не всё так очаровательно и благостно в современной России. Через призму любви к русской поэзии и литературе уродливые явления реальной жизни нивелируются. Хорошо, если есть достаток как у них, а если его нет... Ведь не спасёт литература. Хотя многих спасла. Воспитанные в духе преодоления трудностей, с высокими идеалами в головах и сердцах тысячи и тысячи людей бросились покорять Европу и Запад.И удалось же, как им. Не будь этой воли к победе, к стремлению достичь поставленной цели, взращённой советским прошлым - где бы они были сейчас?
Янис с утра уехал к брату в офис. Она прошла под подземным переходом, вышла к остановке, невзирая на то, что муж против того, чтобы она пользовалась общественным транспортом - а ей так этого хотелось - поднялась в подъехавший троллейбус №33 маршрута, с удовлетворением отметив, что он полупустой, заняла место у окошка и принялась слушать и созерцать всё, что могли охватить уши и глаза.
От впереди сидящего бомжа разило мочой и блевотиной; несмотря на свою готовность принять простую жизнь горожан в её естественном проявлении, у неё вмиг разболелась голова, и вонь вынудила женщину пересесть. Усмехнулась,не ожидала так быстро столкнуться с рассказами знающих людей, знакомых с уличным натурализмом. Но вдруг под тошнотворный запах, доходивший до её носа воздушными волнами при каждой встряске троллейбуса, её слуха коснулся неспешно журчащий разговор позади сидящих двух пожилых женщин интеллигентной внешности о спектакле, в котором играли Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили. Она поняла, что речь идёт о спектакле "Калифорнийская сюита", который смотрела по телеку. А это подтверждение её мыслям - "всё смешалось в доме Облонских". Чудеса...воистину, без несовершенства счастье неощутимо?
Через проход сбоку дед с внуком внимательно рассматривали пробегающие мимо троллейбуса виды. Дед показывал ребёнку кинотеатр "Ударник", а дальше Театр Эстрады , выходящий на Берсеневскую набережную, потом Большой Каменный мост через Москву-реку... Краем уха ловя пояснения моложавого деда, Медея вспоминала, как когда-то о том же ей рассказывал отец. Любимые места, сколько раз она прокручивала их в памяти...
Вышла женщина у Манежа, послав мальчику улыбку; отметила про себя, что во времена её студенчества подобного безобразия с вонью в транспорте быть не могло; да ну с ним, с этим запахом, где его нет...однажды в парижском метро, благополучном европейском мире, где тоже "ничто человеческое не чуждо," как оказалось, от тухлятины, исходившей от красавца мужчины с длинными волосами, не знавшими расчёски, она чуть сознание не потеряла, так что - се ля ви, - обогнула огромное здание, нырнув в театральные кассы. Не могла она пропустить возможность побывать на одном из спектаклей в Кремлёвском дворце.
И когда ей удалось взять два билета на "Спящую красавицу" она, забыв о подпорченном настроении, благодаря и чистому воздуху, и проявившемуся в нём её утреннему парфюму, и предвкушению от завтрашнего спектакля с любопытством вступила в Александровский сад.
Осень уже коснулась пышной кроны деревьев, превратив их в произведения искусства; от цветников и нарядных клумб рябит в глазах, влюблённые, как птички на лавочках... Воздух пьянит, фонтаны журчат, люди дефилируют по ухоженным тропинкам. Медея присела на освободившуюся скамейку перевести дух. Сколько красивой молодёжи, степенных стариков... Народ любит это место - рядом главная площадь столицы. Она направляется к фонтанам и по проходу между ними входит в Охотный ряд.
Медея здесь впервые, поэтому всё нравится: сверкающие витрины, причудливые силуэты манекенов, товары с кричащими ценами. Ничуть не хуже Запада... Побродив по торговым залам, вышла из комплекса и поднялась к Красной площади. В последний раз она приезжала сюда, будучи студенткой. С группой приехали в Москву на праздники и даже отстояли очередь в Мавзолей. Смешно. Сейчас она не стала бы делать этого. Время другое. Свобода - иди куда хочешь, делай, что хочешь.
Пройдя площадь от Исторического музея до Васильевского спуска, постояв перед собором Василия Блаженного - о красоте и уникальности этого места так много сказано, к чему лишние слова, иногда и молчание способно выразить восторг - Медея повернула обратно и вошла в ГУМ. Они с Янисом договорились встретиться на втором уровне первой линии в кафе. Без труда нашла уютное, вкусно пахнущее ванильной выпечкой кафе с мягкой успокаивающей мелодией, - муж подробно объяснил где и что, - выбрав столик, попросила молоденького официанта принести ей чашечку чёрного кофе и воды. И вдруг её пронзило! Впервые, за весь день она ни разу не вспомнила о своём заболевании. У неё не болела ни одна точка тела... Непостижимый факт. Новое ощущение последних пол-лет... А ведь через два дня они вылетают в США, на консультацию. Дома она переживала по этому поводу, а Москва стёрла мучительные предположения и вопросы... Ей настолько понравилось это маленькое открытие, что она приняла его за хороший знак - следовательно, покупать квартиру здесь необходимо. После Америки она займётся именно этим.
Янис появился не один. Распростав руки, словно большая птица, к ней почти летела Софья. Медея поднялась навстречу мужу и невестке.