Живопись я понял через цифры. Я не стал после этого живописцем, но перестал слышать определение своим работам: "раскраска".
Учиться рисунку и живописи начал поздно, уже после армии, когда поступил в ПТУ на художника-оформителя. В группе я был не единственным, кто понятия не имел о том, что карандаши разделяются по твёрдости, а кисточки- это не пластмассовые ручки с пучком лески, вместо щетинки, лежащие в наборе с разноцветными кирпичиками, гордо именуемых "Школьная акварель", которыми я в детстве пытался нарисовать космический корабль с космонавтами. Сколько слёз было пролито при этом...
Оказывается, существовали и другие материалы, совсем не похожие на те, что продавались в обычных магазинах. Удивительные, практически тактильные ощущения пришлось пережить в двадцать один год, прикасаясь беличьей кисточкой к полуватману. Все было так ново и необычно...
Художественные гуашь и акварель, кисти из щетинки разных животных, этюдник, пастель. Все это приходилось покупать чудом, в Ленинграде, Перми, Свердловске. Помню, как пришлось отстоять несколько часов в Пермском ЦУМе за двумя коробками "Кохинора". Единственное, что можно было купить без проблем- ватман и полуватман. Полуватман- это советский эрзац акварельной бумаги, материал более рыхлый чем ватман, благодаря чему с него можно было пару раз смыть неудачную акварель и затем писать более точно.
Увы, живопись не давалась. Раз за разом преподаватель говорил мне: "раскраска". И наконец, интересное предложение: "убери из палитры зелёные краски". Да, без проблем! Синий с жёлтым смешаю и все! Попробовал обойтись без такого банального решения. Посмешивал какие-то другие цвета. Интересненнько получается. А если убрать из палитры ещё что-нибудь... Интересненнько. Но, преподаватель все-равно недоволен, хоть и говорит, что лучше стало. Спасибо Леонидычу за его прямоту и настойчивость.
Понадобилось ещё девять лет чтобы понять, что это такое- живопись. Приняв её не через сердце, а через голову, в виде математической задачи.
Хотя, сердце приняло это чудо ещё раньше, до армии. Но, пока голова не поняла, как это устроено, она отказывалась принять это.
Смешное было первое столкновение с этим чудом. До армии я учился на электрика. Но к искусству тянулся с детства. И однажды, перед выходным, наконец-то посетил картинную галерею. Прохожу залы с Брюлловым, Айвазовским, Репиным, итальянцами, голландцами. Затем зал пермской деревянной скульптуры, поражающей самое сердце контрастом чёрного бархатного прямоугольника с деревянной фигурой, оттенка слоновой кости, распятого Христа, больше похожего на обычного мужика, со скуластым лицом.
И уже вечером, в холодной электричке, везущей меня домой, анализирую увиденное.
И впервые испытанное недоумение.
Первое, что встало перед мысленным взором: тёплый апрельский день, дорога с прозрачными пятнами теней от тоненьких деревьев, растущих по обочине, лошаденка, везущая телегу с каким-то мужичком. Всё такое лёгкое, тёплое, воздушное. Что это? Не помню, ни чья это картина, ни где она висит. Надо будет еще раз сходить, специально поискать её.
В следующий раз, найдя её, потрясен ещё больше. Написанное широкими мазками, без каких- либо прорисовок, не могло нравиться. Вечером опять еду домой. В электричке холодно, а перед глазами- лошадёнка, тёплый апрельский день.
Таких потрясений я не испытывал больше ни от одного художника. Константин Коровин. Картина "Весной". Сердце приняло, а голова -нет.
Позже, когда учился на оформителя, живопись не давалась ни как. Не давалась и потом. Хоть не очень настойчиво, но пытался писать и на пленере, и даже кое-какие картины, которые были конечно же графикой в цвете. Это-то я сейчас понимаю. Я график, а не живописец.
Прошло девять лет. 1995 год. Я гравер по художественному оформлению охотничьего оружия класса "люкс". Коллектив небольшой, но, естественно творческий. Все графики. Графики, мыслящие резцом как самым твердым карандашом, не признающим стирательной резинки.
Однажды товарищ принес книжку о Куинджи. С великолепной статьей и отвратительными иллюстрациями. Где небо было конкретно синим, степная трава- жёлтой, кусок глинистой почвы- красный, ну а чахлый кустик, естественно- зелёный! Прекрасно зная, эти, практически хрестоматийные работы, по более удачным репродукциям, мысленным взором вижу, как это должно выглядеть.
Но, постойте! Что это? Зелёный цвет на иллюстрации занимает примерно пять процентов от всей площади изображения. Красный- пятнадцать. синий- тридцать. А жёлтый- пятьдесят. Да это же математика! А внутри каждого пятна есть свои включения и других трёх цветов, и там тоже свои проценты.
Понятно, что Куинджи не думал об этих цифрах, когда писал свои картины. Ни один художник не думает о них! Художники- творцы, а не ремесленники! Но я- то не художник. Я могу себе это позволить! Дома делаю акварельные копии с этих иллюстраций. Все сходится. 10+30+20+40; 5+65+10+20; 40+10+10+40. Все, что мы видим вокруг, можно условно считать просто жёлтым, синим, красным, зелёным. Это было откровением для меня.
Когда поступил на следующий год в университет- это помогло. Хоть и писал плакатной краской на оборотной стороне пожелтевших листов старых чертежей. Прикупал только белила. Экономить приходилось на всем. На руках была семья с маленькими ребятишками. Плакатная гуашь, фасованная в пластмассовые литровые банки, имела грязновато- серый оттенок, это тоже эрзац советских времен, случайно сохранившийся в тёмной комнате. Как я был рад этой находке. Зато, когда после цветоведения у меня осталось немного художественной гуаши, и я пару заданий выполнил ею, это была песня! Восторг от сочетания цветов и оттенков, выкладываемых тобой на лист.
Вот постановка. Ищем жёлтое. Ну это просто. Сушки. Где синее? Это белый чайник, решим его через синие оттенки. Красное- белая чашка с красным орнаментом. Зелёное- драпировка. Правда, в жизни она какого-то серого цвета, но в моем натюрморте я ее буду решать через зелёный оттенок. И не забываем добавить в жёлтые сушки красненького, синенького и зелёненького. И так в каждый цвет.
Я не стал живописцем. Но после этой математики, включилась голова, а сердце давно ждало этого мига.