Едем в "уазике", по-ласковому - в "козле". Так и есть. Машина прыгает на ямах, брыкается. Я кулаки с силой сжал, чтобы пальцы согреть. Заодно вроде как и меньше стало болтать. Темно, лишь тускло подсвечена дальним светом дорога - "большак". Смотрю на черные силуэты фигур деда и Ивана. Про медвежье дерьмо рассказывают друг другу, хвастаются кто кучу больше видел. Мне же мерещатся военные сцены: засада немцев, вспышка справа. Мы за автоматы. Тра-та-та и я герой. Машина старая. Может принадлежала военному. А может места это такие. Фронт здесь проходил, бои шли. Трупы наших солдат наши деды с полей убирали. И все они наши...
Тяжелая жизнь здесь. А была еще тяжелее, невыносимее тяжелее. Жопу сеном подтирали, лесами в школу пешком ходили зимой, жрать нечего было. У деда, когда я спросил так же ли он ел после войны как теперь, чуть ложка изо рта не выпала. Не хочет вспоминать. Оно и понятно. И бабушку он любит. И детей своих. И внуков. И правнуков. Правду любит, но и приврать горазд. Такой уж он человек.
Осенью здесь благодать. Тишина, лес под солнцем горит желтыми и красными листьями всевозможных оттенков. Редкие птицы усердно рыщут в поисках прокорма. Грибы прячутся в лесу под ковром опавшей листвы. Холодный ветер задувает взашей, а солнце согревает. Кошу траву, смотрю под ноги. Что-то белое мелькнуло. Опять. Поднимаю голову - снег. Подставляю лицо. Приятно. И вновь коси коса. После - перебрать грибы. Там - обед разогревай. Затем посуда грязная. Работа с утра до ночи. Тем ценнее пение птиц на закате и звенящий млечный путь в морозную ночь.
- Дед, ты думал о своём месте в жизни?
- Я? Нет. Времени нет. Только когда обленюсь...