Даю, чтобы ты дал.
Латинское изречение.
Неприязнь Роберта к доктору Роджерсу особенно усилилась с того дня, когда тот неожиданно предложил ему прыгнуть с отметки сразу на один метр, превышающую запланированную самим курсантом на этот день высоту.
– Институтская лаборатория прогнозирования достижений каскадёров по данным телеметрических исследований выдала соответствующую готовность вашего организма к указанному прыжку, – то ли серьёзно, то ли в своей саркастической манере сказал тренер. – Вы срываете прогнозы почтенной лаборатории и провоцируете других каскадёров.
– Не буду спрыгивать! – топнул кроссовкой Роберт. – Это не по правилам!
Роберт слышал в словах тренера не столько угрозу, сколько плохо скрываемый юмор. Казалось, ничто не могло вывести из равновесия этого жизнерадостного сангвиника.
– Делаете, что хотите, я сам себе дороже, чем ваши советы и прогнозы какой-то там лаборатории!
Тренер, позабыв убрать свои компьютерные штучки дал сигнал ассистентам продолжать занятия, а сам, как цапля переставляя длинные ноги, направился к административному корпусу со старинными колоннами у входа – пошёл, как подумал Роберт, жаловаться своему хозяину и компаньону Чарли Моррису.
Роберт обычно первым среди своих однокашников начинал прыгать с намеченной им самим ступеньки лестницы. Но когда он через несколько недель собирался спрыгнуть с высоты тринадцати метров, он внезапно ещё у подножия монументальной лестницы ощутил дрожь во всем теле, особенно в пальцах рук и в щеках.
«Тремор мышц», – сам себе поставил диагноз Роберт.
Не хотелось ему даже под прицелом настороженных глаз своих оставшихся трёх сокурсников: Гарриса, эскимоса Чилкато и Джорджа Брауна, сначала взбираться на шестьдесят пятую ступеньку, а потом камнем падать вниз. Всего на двадцать сантиметров, совсем не намного превышала сегодняшняя высота ступеньки вчерашнюю, но нервная система Роберта прочно отложила в сознании последний удар о грунт не столько костей ног, сколько всех клеточек его тела, и инстинктивно отказывалась от повышения нагрузки.
Но рассудок каскадёра работал с холодным спокойствием. Он должен немедленно продумать тактику своих дальнейших прыжков. Свою нервную систему надо переубедить, что не так уж опасно для его тренированного тела продолжение прыжков. Мозг Роберта подсказывал ему, что он всё-таки может одолеть даже верхнюю ступеньку лестницы без особых дистрофических явлений в своём организме.
Роберт в задумчивости прислонился разгоряченной спиной к холодной мраморной облицовке бокового среза лестницы.
Тренер пытался поймать его взгляд, обычно дерзкий и внимательный.
«Сейчас решит, что у меня наступила аллергия к прыжкам – своеобразный психологический слом – боязнь высоты», – представил Роберт то, что сейчас могло бы быть в голове Роджерса.
Он уже не раз сталкивался с такими душевными аллергическими реакциями у парашютистов перед затяжными прыжками и понимал, что сейчас, если он даже вопреки воле тренера снизит нагрузку, то есть, высоту падения, то всё же не избавится от аллергической реакции своего организма. Это повышение чувствительности к воздействию каких-либо раздражителей, может привести к угнетению центральной нервной системы и даже иногда к смертельному исходу от анафилактического шока. При таком состоянии организма даже малые дозы раздражающего агента могут сделать непоправимое. Об этом красноречиво свидетельствовала медицинская литература.
Однако, тренер, скорее всего, вовсе не думал, о каком-то там психологическом срыве и анафилактическом шоке.
– В чем проблема, парашютист?! – весело осклабился Джимми Роджерс и, как полководец вытянул свою руку по направлению к вершине лестницы. – В бой, сержант!
Эти не употребляемые ещё ни разу самоуверенным тренером слова «парашютист» и «сержант» напомнили Роберту его незадачливую встречу с военным инспектором, генералом Брукнером, и он, доселе старавшийся быть терпеливым и спокойным, вдруг ощутил в себе необузданный взрыв бешенства. Перед глазами поплыли круги, белая лестница начала вся приобрела красную люминесцентную окраску.
– Попробуйте-ка сами прыгнуть с семидесятой ступеньки! – чужим голосом пробормотал Роберт. – Командовать-то каждому удобно!
Томас Гаррис со своей глупейшей улыбкой, по-утиному переставляя тяжёлые ноги, приблизился к ступеням лестницы:
– Я могу, док, прыгнуть с этой высоты, только разрешите!
Роджерс прищурил глаза, как бы защищая их от блестящих на солнце крупных зубов мулата. Отмахнувшись от наивного в своём безумии афро-американца, он повернулся к Роберту. Вид у тренера был такой, как будто сержант разбил все его надежды.
Он несколько секунд смотрел на ушедшего в себя бывшего парашютиста, потом перевёл взгляд на застывшую от ожидания дальнейшего развития событий малочисленную скамейку курсантов. Затем он дал знак рукой стоящим поодаль двум дюжим служителям института. Роберт подумал, что те сейчас прибегнут к каким-нибудь мерам физического воздействия к нему, например, поволокут на нужную тренеру ступеньку лестницы, и сбросят его вниз, как сбрасывают глыбу спрессованного снега с крыши. Он сжал кулаки за спиной и напрягся, готовый в случае чего распластать нападавших, применив парочку не забытых им ещё боевых приёмов.
Служители в серой стандартной униформе, открыли малозаметную дверцу у подножия боковой стены лестницы и там, покопавшись в ящике с реквизитом, протянули Роджерсу широкий кожаный пояс с цветным орнаментом из восточных сказок, длинный красный плащ, позолоченный металлический шлем с петушиным гребнем наверху и такие же округлой формы, блестящие золотом наколенники и подлокотники. В считанные секунды доктор натянул на себя это театральное облачение и, не глядя ни на кого, шагнул к лестнице.
Он с медлительной торжественностью, выдвинув вперёд подбородок, откинувшись назад шлемом, сверкая на солнце жёлтым металлом подлокотников и наколенников, поднимался со ступеньки на ступеньку. Длинный плащ волочился по белому мрамору, вся рослая фигура тренера напоминала древнеримского воина или, скорее всего, загадочного древнего пророка, ступающего разрешить загадки мироздания.
На крошечной площадке, на самой вершине лестницы Роджерс широко поводил полами плаща, торжественно поднял руку вверх, как бы приветствуя зрителей, и, вдруг, как огромная красная птица, вспрыгнул в пустоту. Почему-то к удивлению курсантов, но не Роберта (он знал, как начинается парашютный прыжок) тренер нырнул в воздушную бездну головой вниз. Через три метра полёта Джимми принял позу парящего стрижа: распластался горизонтально, раскинув широко в стороны руки и ноги, обтянутые полами плаща. Явственно послышался свист густого воздуха, рассекаемого телом человека. Тренер падал вниз, казалось, очень долго, как в замедленной киносъемке. Падение его тела Роберт не слышал, он только отметил про себя, что Роджерс приземлился не столько на ноги, сколько на весь корпус, повёрнутый вполоборота к земле. Над Джимми взметнулся лёгкий дымок, потревоженных его приземлением частиц утоптанного грунта.
Шли секунды, тренер неподвижно лежал вниз лицом с подоткнутыми под себя руками. Распростёртые в стороны по земле полы красного плаща и золотистый шлем с волнистым гребнем придавали Роджерсу вид подстреленной гигантской птицы.
Роберт и не подумал подбежать к тренеру, узнать, что с ним. Он равнодушно смотрел, как возле Роджерса копошились его ассистенты вместе с дежурным врачом. Прошло несколько томительных минут – тренер-доктор шумно вздохнул и рывком поднялся с земли, даже напугав неожиданным движением своих сослуживцев и курсантов. Он начал кулаками мять и растирать глаза, которые разом опухли и покраснели.
– Наступила обычная кратковременная потеря сознания и зрения вследствие переполнения мозговых синусов и апертур кровью. Это обратимый процесс. Давно уже не прыгаю. Хорошо хоть, что этот шлем и моя толстая шея меня выручили! – удовлетворенно улыбнулся Роджерс, поймав невидящий взгляд Роберта Хоппера.
Во взгляде тренера сквозила укоризна – как-никак, а Роджерс, вероятно, с первых дней тренировки каскадёров считал Роберта, мулата Гарриса, да эскимоса Чилкато лучшей надеждой всей курсантской команды прыгунов.
У каскадёров разом вырвались возгласы изумления, сменившиеся вздохами облегчения. Поступок уже не молодого сорокатрёхлетнего тренера дал надежду парням в продолжении их опасных занятий. Роджерс передал свою экипировку служителям и молча махнул рукой, давая курсантам сигнал расходиться по своим делам.
– Обидел ты доктора! – стараясь подавить вечную улыбку, проговорил Томас Роберту и прикрыл мясистыми губами всегда сверкающие зубы. – Как видишь, нам до него далеко!
Вот, оказывается, тот второй человек, который наряду со знаменитым Мартином Стоуфом одолел восемнадцатиметровую высоту пика лестницы, и вот теперь повторил свой подвиг.
В эту ночь Роберт долго не мог уснуть. Его одолевали угрызения совести за слова, сказанные тренеру. В тоже время он продумывал стратегию и тактику своих дальнейших действий и всё это вносил своим мелким почерком в тетрадку.
Курсанты на тренировках приступили к броскам вниз теперь уже с металлическим шлемом на голове и сферическими металлическими наколенниками и подлокотниками, а также с широким кожаным поясом (он предохранял желудок и печень от разрывов при ударе о грунт). Роджерс сверялся с индивидуальными фотоннограммами и томограммами костей прыгунов и назначал: кому один прыжок за тренировку, кому два. Роберт, учитывая рекордную для себя высоту прыжка на этот день, прыгал только один раз, пользуясь тем, что тренер не очень-то наблюдал за ним, направляя датчики своего компьютера на остальных прыгунов.
Продолжая читать литературу на оздоровительные темы, Роберт уж в который раз встречался с описанием, странной на первый взгляд, загадки природы: усталость и боль после интенсивных физических упражнений легче снимается не полным отдыхом, лежанием в постели, или даже сном, а сменой характера физических упражнений. Скоро он убедился в этом сам. После очередных прыжков у него ломило в ногах, главным образом в ступнях, а также ныла поясница, и было больно двигать шеей. Он решил наперекор болям увеличить время пробежек трусцой по безлюдной песчаной аллее обширного парка Морриса.
Он бежал, ковыляя, широко расставляя негнущиеся ноги. Хорошо ещё, что сердце не потеряло ещё былую работоспособность (тренер Роджерс, по-видимому, не ошибался относительно сердца Роберта), а лёгкие смуглого каскадёра работали, как исправные механические помпы: наследие разнообразных былых солдатских тренировок ещё не было растрачено!
На обратном пути к общежитию на аллее парка Роберту повстречалась знакомая высокая фигура женщины, бегущей ему навстречу. Его разгоряченное тело охватил озноб: всё-таки не удалось избежать столкновения с этой высокомерной Эллис! Роберт ожидал увидеть знакомую ему гримасу на лице бегущей женщины и, обрадованный замедлил шаг, увидев девушку–врача из гигиенической лаборатории. На ней была бейсболка – как Роберт спутал эту высокую девушку с Эллис? Эллис всегда бегала с непокрытой головой, с кипой светлых волос, запрокинутых на спину. Кроме того, Эллис свой бег сопровождала массой неэкономных движений вроде излишней амплитуды движений рук и частыми поворотами красивой головы из стороны в сторону.
Девушка остановилась, поправила козырёк бейсболки.
– Вот так встреча! Вы посвежели Хоппер, разрумянились, у вас вид уже не тот, который вы имели тогда в своей комнате, но не слишком ли вы увлеклись физкультурой, что у вас с сердцем… дайте-ка я его послушаю…
Роберт впервые слышал певучий голос девушки, прерываемый шумным дыханием.
Бесцветные губы девушки, извергающей поток слов, раскрывались и сжимались в знакомой Роберту загадочной улыбке. Она без стеснения скакнула к остановившемуся Роберту, нагнулась и приложила ухо к его груди:
– Это моя обязанность как врача, – не подумайте ничего такого…
«Слишком проста! – опять подумал Роберт. Он слышал её частое прерывистое дыхание, по-видимому, бег даже в замедленном темпе был для неё непривычным. И он не мог отделаться от мысли, что всё поведение девушки-врача, включая этот её бег, диктовалось не только её врачебной обязанностью.
– Аускультация сердца говорит мне, что у вас с ним всё в порядке. Лишних шумов нет…
Роберту показалось неприличным не перекинуться с девушкой хотя бы парой слов:
– Как это вас угораздило забросить мяч в мои ворота? – с деланной строгостью проговорил он в короткий промежуток между двумя глубокими вздохами.
– Признаюсь, это моя вина, но и ваше поведение в комнате общежития оправдывает моё отношение к вам.
Девушка-врач наконец-то совладала со своим прерывистым дыханием:
– Я тоже, глядя на вас и вашу Колдер, решила заняться бегом трусцой.
При упоминании о Колдер девушка подавила живую улыбку.
– Впрочем, гуд бай, Хоппер, желаю вам успеха!
Роберт подумал, что девушка знала об увлечённости его Эллис и пожелала ему успеха именно в этом смысле.
Как всё-таки привлекательна эта врач-гигиенист со своей иронической улыбкой! Эта докторша как раз подошла бы ему в жёны. Роберт распустил губы в удовлетворённой улыбке, оглядываясь на удаляющуюся от него в беге стройную фигуру. Он даже не потрудился узнать, как зовут девушку-врача. Правда, она излишне проста, по его мнению. Не похожа на спесивую Эллис! Да, она напоминает Эллис белизной лица и фигурой, то есть, обладает внешними атрибутами предмета его увлечения, но совершенно не похожа характером и манерами поведения.
Эгоистичный и расчётливый Роберт сравнивал этих женщин и не мог решить, кто из них больше подходит ему. Пусть они обе побудут пока в запасе. То, что от каждой из них он мог получить отказ, ему даже не приходило в голову. Самонадеянность во всём ещё не оставляла его.
На следующее утро он после трёхкилометровой пробежки отдал дань комплексу вольных гимнастических упражнений, какие, бывало, он проделывал в тесной тюремной камере. Боли в шеё и поясницы стали глуше. В этот день он с лёгкостью прыгнул с четырнадцатиметровой высоты, удивив своим бесстрашием сокурсников и, прежде всего, тренера.
– Вот что значит психологическая настройка! – втайне радовался Роберт.
Со ступеньки ниже на полтора метра прыгнул и храбрый Томас, и, как это не было удивительно, и маленький, но уже ставший атлетически сложенным, эскимос Чилкато.
Роберт по-прежнему, прежде чем прыгнуть с новой высоты перед глазами курсантов и тренера продолжал тренироваться в прыжке в одиночку, так, как он это он делал в раннем детстве, желая без свидетелей, язвительных мальчишек, научится нырять в воду вниз головой.
Перед наступлением очередных сумерек, воспользовавшись тем, что его дружки смотрели в кинозале института очередной детектив, он уходил к белеющему каменному идолу и там, один, без побледневших от страха свидетелей опробовал, намеченную на следующий день высоту. А утром он уже без дрожи в ногах бросался вниз. По примеру тренера и по собственному опыту прыгуна Роберт падал с высоты, распластавшись параллельно земле и раскинув в стороны руки и ноги. Впоследствии путем многочисленных проб он установил, что лучше всего приземляться не фронтальной стороной тела на грунт, а с поворотом корпуса под углом примерно тридцать градусов с выгнутым назад телом. Тогда первыми встречают удар о землю пальцы и сухожилия ступней, обутые в прочную обувь, затем руки, грудь, живот, наконец, голова. Самое главное при падении – это во время выпрямить ноги в коленях, чтобы не разорвать связки коленной чашечки. А металлический шлем из лёгкого титана надёжно защищал голову. Прав Чарли Моррис, когда говорил в своей вступительной лекции, что при прыжках с высоты, прежде всего надо беречь голову! Роберт воспринял эти слова шефа в буквальном и переносном смысле: именно голова ответственна за решения каскадёра!
На восьмом месяце тренировок каскадёров Роберт дополнительно к утренней пробежке заставил себя преодолевать стометровую дистанцию в возможно максимальном для себя темпе и, непременно, босиком. Тяжесть в ногах, скованность движений пропадала от быстрых, но болезненных толчков ног при преодолении стометровки. Роберт стал замечать, что размер его ступни перестал увеличиваться, и это было обнадёживающим признаком, что организм его адаптируется к прыжкам.
И вот Роберт, спустя ещё один месяц первый среди каскадёров-прыгунов осмелился «сигануть» с высоты пятнадцати метров с приземлением на твёрдый суглинок по правую сторону мраморной лестницы. Врач Эллис Колдер спустя час после тренировки, после того как три сокурсника Роберта, сдав свои «замеры» ушли, сама взялась измерять у него обхват груди и ног. Роберт, окрылённый недавним успехом в прыжке, намеренно упёрся взглядом своих узких блестящих глаз в глубокую ложбинку на её груди между отворотами халата и необычным для него звонким голосом сказал:
– Хорошо чувствовать в себе избыток сил, кажется, что весь мир будет у твоих ног!
Он знал, что недалёк тот день, когда он настроит себя на прыжок с верхней площадки лестницы.
Неприступная Эллис, как-будто смутившись, поправила отвороты халата. Сложенные вместе ладони рук с длинными красивыми пальцами она прижала к груди, словно этим устанавливала преграду на дальнейшее, пусть мысленное, поползновение каскадёра. Роберт небрежным движением забросил ногу в кроссовке на подлокотник кресла.
– Вы не отличаетесь скромностью! – с деланным изумлением проговорила она, придавая значение откровенному взгляду Роберта, и молча, как всегда, путаясь в буквах и цифрах клавиатуры, вносила данные измерений в компьютер.
– У вас не отмечается никаких аномалий со стороны работы сердца и остальной мускулатуры, и это при таких нагрузках! – продолжила она разговор особенно мягким голосом, таким, каким она прежде разговаривала с Биллом Карпентером и каким ещё ни разу не говорила с Робертом.
Неожиданно для каскадёра она, скрипнув колёсиками кресла, повернулась к девушке-лаборантке.
– Сколько раз, моя дорогая, надо вам твердить, что гониометр нельзя ставить на этот стол!
Роберт невольно съёжился, впервые услышав дрожащий от безрассудного гнева голос женщины, с которой он собирался в скором времени объясниться в любви.
Девушка-лаборантка побледнела, и Роберту вспомнилось лицо того каптенармуса, который в коридоре душевого отделения в первый день их пребывания в институте пытался оправдываться перед шефом за упущение в раздаче форменной одежды.
– Ничего не могут толком делать этот средний персонал! – отмахнулась от девушки-лаборанта Эллис.
Она, как ни в чем не бывало, с прежним вкрадчивым голосом продолжила разговор с Робертом.
Затем она с присущей ей женской грацией, повернув к Роберту спину с необыкновенно тонкой талией, стянутой на этот раз пояском халата, ходила и склонялась к компьютерам и приборам, выключая их.
– А знаете, – приглушенно заговорила она из угла комнаты, – Я хочу передать вам по секрету слова Чарли, когда ассистенты тренера со своей аппаратурой зафиксировали ваш отказ от прыжка, на котором настаивал Роджерс.
– Да я знаю. Тогда Джимми поторопился жаловаться на меня мистеру Моррису, потому что я отказался прыгать с высоты на метр больше, чем было не Роджерсом, а мною запланировано. Отказался не потому, что испугался прыжка, просто не люблю, когда мною командуют. Сам исполнитель о своих возможностях всегда знает больше, чем его руководитель.
– Роджерс не имеет привычки жаловаться, – без всякой эмоции проговорила Эллис – О вашем споре с доктором было доложено Чарли ассистентами Роджерса по компьютерной сети. Как мне передали из канцелярии Чарли, шеф тогда заявил:
– Оставьте, господа, этого бузотёра в покое, он мне ещё пригодится! Пусть Роджерс поупражняется в своих научных копаниях на других, более простоватых субъектах!
Эллис холодно улыбнулась, и в уголках её глаз образовалась веерообразная щёточка морщин, таких, каких Роберт никогда ещё не видел у неё. Однако, он заметил, что бескровная улыбка женщины на её красивом лице стоила ей некоторых усилий.
«Думаю, что этот упрямый азиат составит в недалеком будущем хорошую рекламу для нашей школы», – бесстрастным голосом продолжила Эллис приводить слова шефа.
– Так что, Боб, можете успокоиться! Смело перешагивайте ещё на пятнадцать ступенек повыше! – с повелительной улыбкой говорила она, и у неё, в уголках глаз, уже не было заметно щёточек морщин.
Как это легко у неё получается в разговоре! Спрыгнуть с высоты на полтора десятка ступенек повыше? Значит, прыгнуть, по словам Томаса Гарриса с «макушки»? Но ведь даже каждая следующая после высоты пятнадцать метров двадцатисантиметровая ступенька дастся Роберту усилением болей в ногах и рёбрах.
Эллис заученным тоном стала развивать тему разговора о том, что у Роберта не отмечается никаких вредных аномалий со стороны работы сердца и остальной мускулатуры даже при таких прыжковых нагрузках.
- А у Билла Карпентера? Кажется, оснований для отсутствия у него этих вредных аномалий было ещё меньше, чем у меня! – шутливо проговорил Роберт, единственно с той целью, чтобы подразнить самолюбивую женщину.
На бледноватом лице Колдер цветом, похожим на мрамор тренировочной лестницы в сумерках, пробежала плохо скрываемая судорога зевка.
– Я ничего вам не скажу о Билле Карпентере, это служебная тайна! Тем более, что он отчислен из нашего института. И потом, я попрошу вас оставить этот кабинет, я должна подумать…