- Какое это мучительное состояние – ожидание! Ждать днями, месяцами, даже годами, когда, наконец, свершится твоя судьба, когда можно будет выразить всего себя в написанном, послужить вечности..,- Первый Лист вздохнул тяжело и привычно.
- Ах, нет, и не убеждайте меня! Что может быть хорошего, когда кто-то берет тебя грязными руками, карябает на твоей чистой поверхности что-нибудь бессмысленно-глупое, например: «Целую в губки. Твой Зюзик», - Пятый Лист даже заерзал, чтобы подчеркнуть, как ему противна такая перспектива.
- А по мне – так нет ничего лучше белого цвета. Я бы, например, вообще запретил писать письма. Велел бы складывать нас, белых и чистых, в конверты без всяких там записей и отсылать. Уверяю вас, эффект от таких посланий был бы поразительным. А если и конверты не марать, а просто опускать их подряд во все почтовые ящики, то уж точно, хуже от этого никому бы не стало… - Двенадцатый Лист вообще был любитель всяких замысловатых теорий и придумывал их ежедневно по несколько штук. – Или, знаете, из нас можно делать бумажных голубей. Представляете, ветер несет нас на своих крыльях, и мы разлетаемся по всему миру…
- Как Вы можете так глупо шутить? – возмутился Первый Лист. – Ведь письма – это и есть цель нашей жизни и наше предназначение. Это то, ради чего мы созданы. Вы только подумайте – ведь Вы можете послужить проводником исторически-важных сведений или станете посланником высокой любви или…
-Да бросьте Вы… Ну, кто в наше время пишет нормальные письма? Разучились. Разленились. У них теперь есть телефон и этот … Интернет.
Но Первый Лист стоял на своем. Впрочем, первым он был не всегда. Когда-то, еще в самом начале, он лежал в пачке почтовой бумаги одиннадцатым от начала. Но потом первые десять листов разобрали, и он остался первым. Он был первым уже долгое время. Такое долгое, что привык быть первым. И каждый раз он рассказывал, с каким волнением ждет он своей очереди, как серьезно относится к своему предназначению и как стремится поскорей сыграть свою важную роль.
Но только, пока он все это говорил, из пачки успели взять следующий за ним лист, затем еще один. Потом забрали сразу два листа. А он так и оставался первым.
И все потому, что когда-то ему нечаянно порвали снизу правый край. Почему-то его тогда не выбросили, а оставили в пачке. Но всякий раз, когда возникала необходимость написать письмо, пропускали и уносили следующий за ним лист. И Первый Лист это знал. Конечно, разрыв существенно портил его внешность, да и от долгого лежания сверху он весь как-то пожелтел, и местами появились темноватые пятна. Но втайне Первый Лист был эти доволен – ведь, что бы он не говорил вслух, его безобразная рана каждый раз спасала его от гибели…
- Шлышали? Нет, вы шлышали? - у одиннадцатого листа был немножко загнут верхний уголок, и от этого он слегка шепелявил. - Вы шлышали, што шделали с тем большим белым лиштом, который лежал на штоле? Они его вшего ижрежали, нарежали из него нешколько нелепых кружочков. И это еще не вшё... Наделали в кружочках каких-то дырок, по краям наштригли бахрому, а потом наклеили прямо на штекло.
- Произвол! Издевательство! Неслыханно! Самоуправство! - возмущенно загудели и зашелестели все листы, а Девятнадцатый мрачно прогудел из середины:
- И мы все также кончим... А вы разглагольствуете: "Призвание!.. Цели!..» Я же говорю: корзина для бумаг или печка… Или, что еще унизительней, помойное ведро. Конец, как вы понимаете, один, а все остальное - пустые ожидания.
- А как же архивы, а как же "рукописи не горят"? Ведь что-то должно остаться?
- Пепел, - заключил Девятый Лист.
И все сразу замолчали. И это молчание было тоскливым и неуютным.
-Нет, друзья мои, мы не должны поддаваться панике. Нас с вами еще ожидают великие свершения - опять с пафосом начал Первый Лист, и остальные листы, поспешив отвлечься от своих горьких мыслей, с облегчением снова включились в спор...
И только один лист молчал – Тридцать Второй. Да и что он мог сказать – ведь он был последним в пачке. Что бы там не говорили, вряд ли он когда-нибудь дождется своей очереди. Он был бы рад любому посланию на своей поверхности. Даже, если это будет сообщение о времени деловой встречи или записанный для памяти номер телефона или крохотная записочка вроде «Котлеты в холодильнике. Вернусь поздно. Целую». И не потому, что ему было все равно, что на нем напишут. Но ему очень хотелось для чего-нибудь пригодиться. Например, передать привет или сообщить, где лежат ключи или сохранить нужный номер телефона. Хотелось просто кому-нибудь помочь – хотя бы даже найти котлеты…
…Скрипнула дверь, и в комнате включили свет. Листы затихли.
- Мамочка, а наш папа еще в тюрьме, да?
- Да, детка, еще в тюрьме.
- А ему там скучно? У него там, наверное, ничего нет – ни игрушек, ни елочки, ни Нового года… И нас у него там нет… Мам, а можно я ему в письме солнышко с домиком нарисую?
- Конечно, дочка, Он будет очень рад.
- Тогда я возьму ту красивую бумажку из шкафа, ладно? Которая с цветочками по краям?
- Конечно, дочка.
- Ой, мамочка, а здесь сверху один листочек порватый.
- Тогда возьми следующий. Возьми, какой хочешь.
- Мамочка, я последний возьму, хорошо?..