Когда Он проснулся и открыл глаза, Иисус всё также стоял в сумрачном углу, опустив голову и, молча, глядел в пол. Дела за окном наслаивались, наползая друг на друга вязкими волнами, и застывали, ожидая своего разрешения.
Он посмотрел на часы и решил, что тянуть дольше более не желает. Затем Он перекинул календарь и высветил ближайший день, назначив его днём Страшного суда, усмехнувшись наивности ответчиков, считающих Его суд страшным лишь для себя. Но что могут знать о страхе существа продолжающие проказничать и на смертном одре?
Суд этот был, прежде всего, страшен для Него самого. Страшен своей бесконечной рутиной оценок и отборов, разделений и приговоров, своей механичностью и полным отсутствием какого-либо творения.
Увидев весь объём предстоящей работы, Он сосредоточился, а спустя минуту невольно улыбнулся, представив, как романтичный и вдохновенный Иисус, убеждавший Его самого в силе любви и разума, будет сидеть за судным столом, и ночи напролёт вырезать ножницами завета гены смертных грехов у отобранных Им праведников…