Кое- что из моего далёкого детства г. 1

Мещеряков М.Е.  2012г.
•     *** воспоминание***
    МАЛЕНЬКАЯ ИСПОВЕДЬ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

   Несколько лет назад мой сын Александр упрекнул меня в том, что я ему никогда не рассказывал о своих корнях, о своей жизни, и я в меру своих сил и возможностей решил устранить этот пробел.           Я пережил столько правителей нашего государства, что только одно перечисление их имен займет четверть страницы, начиная от товарища Сталина, и кончая господином Путиным. В моей жизни не довелось решать судьбы людей, я не сделал больших открытий, не совершал великих подвигов, пережил подлый анонимный донос сослуживца, но я и не сделал подлых проступков, за которые меня нельзя простить. В своей жизни мне довелось пройти много лишений.  Я испытал голод военных и послевоенных лет.  Я в 19 лет пошел в армию всего с четырьмя классами образования, хотя в армии стал помощником командира взвода. Учился год, а затем преподавал два года молодым солдатам азбуку «Морзе», а после армии до 40 лет учился в вечерней школе, в вечернем техникуме, в заочном университете, одним словом, был вечным студентом. Всему этому достойна светлой памяти  моя мама, Мария Антоновна. Я знаю, через что она прошла в своей жизни. Когда  после армии начал учиться, одновременно работая, у нас в семье уже было двое маленьких детей, а позже появился и третий ребенок. Жена Катя тоже работала и с детьми занималась в основном мама. Когда молодые люди, ссылаясь на трудности, не хотят дальше продолжать образование, у этих людей присутствует одно единственное заболевание, у которого есть точное определение- ЛЕНЬ.
          Я горжусь своими детьми, они стали достойными и уважаемыми гражданами своей страны и любимыми родителями, я люблю своих внуков, которым еще предстоит стать достойными представителями своих предков.  Всё, что я изложил ниже, хорошо или не очень, судить вам, тем более я не претендую на похвалу, как получилось - так и получилось.
               
ГЛАВА  1

  Озеро БАЛХАШ.
Человеческая память интересная штука. Когда жизнь относительно длинна, череда событий огромна и отдельные её фрагменты высвечиваются, почему то очень ярко, хотя они и носят второстепенный характер и произошли они в такое далёкое доисторическое время моей жизни, что и сказать когда это было трудно.
Перед самой войной 41-го помню эпизод. Кругом море густого желтого камыша, настолько высокого, что небо и окрестности просматриваются с большим трудом. Я сижу в большой цинковой ванне, обложенный кругом тушками подстреленных уток, рядом стоит мой отец с двустволкой в резиновых сапогах по колено в воде и держит за бечёвку мою ванну. Перед войной и в начале войны мы жили по островам оз. Балхаш, так как отец промышлял охотой и рыбной ловлей. В  то время Балхаш был очень богат дичью, кабаном и рыбой. Помню, как мама ворчала на папу за то, что он снова принёс ей столько хлопот и работы. Холодильников в то время не было, а всё это добро нужно было переработать и определить.
Летом 42-го брат Николай был призван в армию и попал служить на границу с Китаем. Вскоре призвали на фронт и отца. Помню, как он пришел домой, достал из сумки калач копченой сухой колбасы, расцеловал нас с мамкой. Мать заплакала,  и только тут я понял: что случилось что-то страшное. Шла война и требовала новые жертвы. В то лето мне исполнилось 7лет.
       Осенью я пошел в первый класс. Жили мы в то время на острове Алгазы оз. Балхаш. Остров даже по моим мальчишеским понятиям не очень большой. В середине острова стоял высокий металлический маяк, прожектор, похоже, был в дребезги разбит.  У подножия валялась куча битого рифлёного стекла и разные интересные штучки для нас  пацанов.
Поселок барачного типа не большой и много землянок, в одной из которых мы жили с мамой. Всё население посёлка трудилось на местном рыбозаводе. Озеро Балхаш богат рыбой и исправно давал работу поселку и продукцию фронту. По всему поселку постоянно разносился дразнящий аромат копченой рыбы, а с другой стороны острова - зловоние гниющих рыбных отходов, в зависимости от того, откуда дул горячий сухой ветер. Остров Алгазы для нас мальчишек был интересен и тем, что в песках паслись десятки верблюдов, на которых мы втихаря от хозяев-казахов катались вдали от поселка. Верблюд, животное спокойное и покладистое. У каждого верблюда в носу металлическое кольцо и небольшая бечёвка, за которую можно подёргать со словами «чёчёк» и верблюд ложиться на все четыре конечности, а уж взобраться на его горбатую спину не составляло особого труда. Между горбов и на могучей шее забирались на одно животное по три-четыре мальчишки, и весь остров был в нашем распоряжении. Конечно, получали мы иногда за такие проделки выволочку от хозяев животных- местных казахов. Но такие истории были редки.    Еще остров был интересен для нас мальчишек каменистыми берегами с множеством не больших заливчиков и заводей, где мы голыми руками ловили окуней, чем радовали своих родителей.       Была и не очень приятная обязанность; для обогрева жилищ нужно было заготавливать топливо в виде колючек и кизяка (сухих лепешек от верблюдов). Этим занималось всё население взрослые и дети.  Зимы в Казахстане в районе оз. Балхаш бывают очень суровыми. Так как источников пресной воды на острове не было, а  лёд на озере промерзает до метра толщиной, то зимой его пилят кубами и заготавливают в хранилища для нужд поселка, укрывая сверху толстым слоем соломы для изоляции.
        Поздней осенью перед ледоставом вся большая гавань залива посёлка Алгазы заполнялась большими и малыми судами на зимнюю стоянку и ремонт. И здесь нам тоже было раздолье. На судах для нас мальчишек было столько интересного! Бывало и пакостили: отпиливали топливные медные трубки, мастерили из них пугачи, начиняли серой от спичек и играли в войнушки.               
Самой большой радостью для нас с мамой были письма с фронта от отца и брата Николая. Отец был направлен на Ленинградский фронт в артиллерийский полк. В письмах он с юмором писал, что  патроны он  теперь заряжает в десятки раз крупнее, и в сотни раз тяжелее, чем его оружейные. Письма от брата Коли шли с восточной границы страны ст. Бурея,а на флот Охотского моря попал брат Алексей. Радостные письма, как правило, читали коллективно и все  радовались, а о похоронках узнавали от почтальона и плача из окон соседей. Шла кровавая война.
В нашем поселке проживала семья Богдановых: двоюродная сестра моего отца Анна  с мужем Иваном, которого чуть позже моего отца тоже призвали на фронт. Были у них  две дочери, мои троюродные сёстры: Клава и Мария. Они были на много старше меня, Клавдия даже уже работала на рыбозаводе. Мы с ними дружили и поддерживали тесные родственные связи.  Однажды в начале лета 1943г. Моих сестер пригласили на один из островов Балхаша в составе бригады для разделки рыбы улова тоже выездных рыбаков. Я тоже напросился – мама разрешила. Добирались туда на большом баркасе под парусом.
Справка: Озеро Балхаш – бессточное полупресноводное озеро в юго-восточной части Казахстана, второе по величине непересыхающее соленое озеро (после Каспийского моря) и 13-е в списке крупнейших озер в мире. Длина-605км. ширина от 9 до 74км. Площадью 16,4 тыс. кВ. км. наибольшая  глубина-26м, средняя -5,8м. В западной части озеро почти пресное, в  восточной солёное…   
        Район острова Алгазы находится в восточной части озера, поэтому и омывается солёными водами. Проблемы с пресной водой жителей поселка преследовали постоянно. Запасы льда, заготовленные впрок в хранилищах покрытые толстым слоем соломы, иногда кончались до ледостава и выручали заходящие в порт суда, у которых всегда имелся достаточный запас воды.
Островок, на который мы высадились, представлял из себя нечто полевого стана с длинными навесами, покрытыми от солнца камышом и соломой, где вялилась на вешалах солёная рыба. Тут же под навесом стояли огромные брезентовые чаны с тузлуком и разделанной рыбой. На вешалах, истекая янтарным жиром, висели распоротые  маринки и распластанные по спинке огромные сазаны. В сотне метров стояло несколько палаток, где жили рабочие, среди которых - большинство женщины и походная кухня.
      Остров был небольшой, почти ни какой растительности, не считая зарослей камыша и нескольких кустиков саксаула. Сестры работали на разделке рыбы, а я бездельничал, гонял чаек беснующих на отходах рыбного производства и помогал поварихе поддерживать огонь в очаге.          Через неделю пошла череда неприятностей: испортилась погода, подули сильные ветра, прервалась связь из-за шторма с большой землей, стали иссекать продукты и главное, закончилась питьевая вода. Несколько дней спасал дождь, собирали воду с брезентовых крыш палаток. Но дожди прекратились, и наступила настоящая катастрофа. Пытались пить воду из озера, но от этой воды жажда даже усиливалась, начали расстраиваться желудки. А пища: одна рыба солёная, вяленая, варёная, жаренная . Рыба,рыба,рыба… С тех пор я долгие годы ненавидел есть рыбу. Наконец погода наладилась, ветер поутих и к нашей неописуемой радости причалил баркас под парусом за очередной партией готовой рыбы и привёз воду с продуктами. Я, конечно, позорно сбежал домой. Дома мама меня встретила в сенях, не пустив в комнату, осмотрела всего, пошарилась в волосах, раздела наголо, забросила всю мою не хитрую одежёнку в печь, а меня усадила в большую цинковую ванну с горячей водой и стала при помощи ножниц избавлять мою голову от вшей!    Вот так бесславно  закончилась  моя первая в моей жизни робинзонада.                Был в нашей  жизни еще один фигурант, вернее, фигурантка. Брат Коля перед уходом в армию женился.  Тоня Кривоножкина,  не смотря на свою не благозвучную фамилию, была красивой и стройной. Вскоре после ухода в армию Коли она разрешилась дочкой. Девочка родилась не доношенной и больной. Через 1,5- 2 месяца её не стало. Особой близости у нас с ней не сложилось. Почему, не знаю, моей матери было видней. Очень скоро после похорон дочки наша сноха ударилась во все тяжкие, вышла снова  замуж  при живом муже за корейца и куда- то сгинула. Забегая вперед, скажу, много лет спустя, отдав Родине 7 лет службы в армии, брат Николай уже в г. Томске нашел себе не менее яркую женщину и то же по имени Тоня.
         Уже два года шла война.  Всё меньше в посёлке оставалось взрослых молодых мужчин и всё больше покалеченных войной. С очередным приходом судна с большой земли в посёлке  появились новые жители: высокие, стройные в папахах, в меховых бурках, все с кинжалами на поясе. Мы, мальчишки, их почему-то побаивались. Хотя повода для этого никогда и не было.  Взрослые говорили, что это ссыльные с Кавказа чеченцы.
           Заканчивалось лето 1943-года. Писем от отца давно не было. Последнее письмо мы от его получили 15 февраля. Вот оно лежит у меня на столе. Пожелтевший от времени из двух половинок листок открытки, на лицевой стороне которой изображена репродукция картины художника В. Корецкого «Воин Красной Армии- СПАСИ!». Наверное, многие помнят, особенно,  старшее поколение, где изображена женщина загораживающая своим телом ребёнка от штыка фашиста.   Символичная открытка и последняя весточка от моего отца. Очень коротко химическим карандашом после нежных приветов в наш с мамой адрес, он сообщает, что в землянке  очень темно и холодно, писать трудно, к тому же наверху идёт бомбёжка и с потолка сыплется земля. И всё, писем больше не было. Мать пыталась искать, к тому же она не умела писать, хотя и читала, а поэтому всегда об этом приходилось просить чужих людей. Однажды пришел ответ: « Нет  ни среди живых, ни мёртвых». А ему было  всего 34 года! Молодому, сильному сибирскому мужику, который  сколько ещё смог бы принести любви и радости своим родным и близким. А с каким восторгом о нём вспоминали его сверстники из села Боровское Алтайского края, где я побывал на родине отца,  будучи взрослым и семейным человеком.

 
                Это последнее письмо моего отца с Ленинградского фронта из в,ч.931 от15-02-1943г.(фото открытки с письмом отца не распечаталось)
        Искать дальше отца мама не стала. Может уже смирилась, а скорее всего, послушалась совета знающих людей, что это будет себе дороже, и могут наступить неблагоприятные последствия. Ведь к без вести  пропавшим в боях солдатам власти в то время  относились  настороженно.   
               Расскажу ещё о том, как  я познавал в то время некоторые шедевры мировой литературы. Читать я, можно сказать, пока не научился. Окончив 1-й класс начальной школы, где на всю бедную и несчастную школу была одна старенькая учительница. Чему она могла за одну зиму научить нас оболтусов, кроме как « ма-ма мы-ла ра-му». Жил в нашем поселке парень Паша. Мы подростки его  сильно уважали и тянулись к нему за то, что он пересказывал нам прочитанные им книжки, а мы в благодарность собирали ему «бычки», т.е. окурки. Он был парень курящий. От Паши мы узнали о том,  как тяжело было на острове в начале бедному Робинзону Крузо, а потом вроде стало по легче, когда с ним стал жить Пятница.   Полетали мы с отважными революционерами на воздушном шаре и даже побывали под водой нескольких океанов с капитаном Немо. Одним словом, бартер такой нас  вполне устраивал, и обе стороны были довольны.
              Пришла осень. Птицы косяками потянулись на юг. Особенно по ночам стаи гусей будили посёлок своим тревожным гортанным криком, пролетая так низко, что люди просыпались и выходили на улицу. Засобиралась и моя мама. Списавшись со старшей сестрой Дарьей, которая жила в селе Кадниково на Алтае, которое находилось в 30 км. от села Боровское- родины моего отца.   Сестра звала на жительство в родные места, ведь мама тоже  из того села, где покоятся их предки.
           Собирались недолго и ближайшей  оказией со всем  скарбом погрузились на судно и покинули остров Алгазы, где нас уже ничто не удерживало.
             Железнодорожная станция Липсы, через которую проходила транссибирская магистраль, ошеломила меня 8-летнего мальчишку шумом автомобилей и лязгом вагонов  и паровозов. Всего этого я в своей короткой жизни по берегам и островам озера Балхаш не видел и всё это меня страшно пугало. Настоящий Маугли, да и только! Первое моё приключение чуть не закончилось трагично. Когда нас мамин знакомый на  старой полуторке с брезентовой кабиной перевозил со всем скарбом с пристани к железнодорожной станции, дверка кабины внезапно распахнулась, и я чуть не оказался под колёсами автомобиля. Водитель вовремя успел схватить меня за штаны. Виноват во всём этом был я. Держался не за ту ручку, нечаянно повернул её, вот и результат.               
           Приехали мы на станцию уже в полной темноте. Ни  площадь перед вокзалом, ни перрон не освещались, лишь горел свет в здании вокзала. Вещи переносили на перрон в кромешной темноте и меня оставили присматривать за скарбом. Я один сижу на чемоданах, а мать где-то в здании вокзала наводит справки по поводу билетов. Сижу на чемоданах, мимо снуют какие то люди, а кругом- тишина. Через какое- то время издалека послышался шум и лязг приближающегося поезда. Потом из-за поворота появился яркий прожектор, который мчался, как мне казалось, прямо на меня!  Ещё мгновенье, и я обуреваемый страхом попасть под эту орущую и изрыгающую паром махину, рванул прочь, не зная куда. Потом, когда поезд прошел, мать с большим трудом нашла меня среди станционных построек. Вот так я еще раз познал прелести цивилизации.
                Уехали мы не сразу. Не было билетов и нам пришлось несколько суток провести на лавках железнодорожного вокзала. Эти дни я изучал окрестности станции Липсы. Помню как я зашел на поле, где как лес стояли стебли подсолнуха. Сами подсолнухи уже были срезаны. На соседнем поле лежали вороха белой свеклы, которая шла на переработку на сахарный завод. От этой свеклы у меня несколько дней был жуткий понос. Но она была очень сладкой и вот такой коварной. На третий день мы сели в поезд. Путь наш лежал в Сибирь и в зиму.
                АЛТАЙСКИЙ  КРАЙ- КРАЙ  МОИХ ПРЕДКОВ.
           Станция Алейск Алтайского края встретила  нас сплошным покровом свежего чистейшего белого снега. Огромные пирамидальные тополя, словно сказочные великаны - сопровождали нас с обеих сторон железнодорожного полотна торжественно и величаво, то же укутанные снегом, как меховыми шубами.  Всю эту патриархальную красоту портили визг тормозов железнодорожных вагонов, да смрадный дым с паром, вырывающийся со свистом от нашего паровоза.  В г.Алейске мы задержались не долго. Моей маме помогли найти попутный обоз, идущий в сторону села Боровское.
                Справка:  Село Боровское: дата основания 1765 год. По переписи населения 1911г.
                Состояло из 328 дворов. Территориально относилось к Томской губернии до
                1928г., а затем преобразована в Сибирский край впоследствии, Алтайский.
                В 1963г. в связи с изменением административно- территориальным делением
                был ликвидирован Парфёновский район, а  село Боровское отошло к Алейскому
                району.
        Село Боровское родовое село по мужской линии Мещеряковых. Наш прадед Иосиф и его сыновья Михаил и Степан были классными столярами и плотниками, руками которых во многих городах и селах Сибири в XIX в. были построены храмы. Накануне революции 1917г. Мещеряковы были не бедные люди. Сохранились сведенья от потомков дальних и близких родственников Мещеряковых, живущих в Боровском и в других городах и весях , что имели они и земли, и богатый парк сельхозинвентаря, содержали собственный магазин и ветряную мельницу. В смутное время 1918-22г.г. по поводу продразверсток в окрестных селах прошли крестьянские мятежи, один из очагов был и в селе Боровское, которые нещадно подавили те, кому терять было нечего. Кстати, огромный дом, в котором долгое время была сельская школа, принадлежавший ранее моему деду Михаилу, стоял крепенький в 60-годы, когда я наведался в те края. Стоит, наверно  и поныне.
           Начавшаяся коллективизация и раскулачивание  всё  разрушили. Мой дед Михаил еще в зрелые годы, принимая участие в заплыве по озеру, утонул. Моего отца подростком взял к себе в семью брат деда Степан Осипович, хотя у самого было 7дочерей и 5сыновей.  Моя бабка  Крестинья Яковлевна через пару лет вновь вышла замуж и сменила фамилию. Мои тётки вышли замуж: Евдокия стала Головиной, Феодосия (Феонка)-Рагозиной. Из мужского пола остался только мой отец Евграф Михайлович. Всё наследство по тем временам переходило ему , а ему не было и 20 лет.
             Степан Осипович Мещеряков со своим семейством в начале коллективизации был уже в годах. В 1930 году ему исполнилось 55лет и он первым попал под раздачу в первые же годы раскулачивания и в1930 году был сослан в Туруханский край. Всех его сыновей, в том числе и моего отца, судьба-злодейка раскидала кого куда. Братьев Андрея, Михаила и Алексея с семьями сослали в Парабельский район Томской Области, сестры разъехались кто куда, мой отец Евграф бросился в бега. Страна большая: работал на сахарном заводе грузчиком в городе Алейск, рыбаком- на озере Балхаш, кузнецом в Киргизии. Был молод, здоров, семьи не было, не было и документов. Свой первый паспорт отец получил в Томске в 1933году, кода познакомился с моей мамой и женился на ней. Это случилось в поселке Тимирязево.  Но это уже другая история. У меня лишь сохранились в моём архиве полуистлевшие от времени справки с места работы моего отца, в основном в районе Тимирязево: на строительстве пожарной вышки; плотник по ремонту школы; кузнец на лесоучастке и т.д. Мои родственники Мещеряковы, потомки ссыльных рассказывали, что плавал он и на наши Томские севера.  Там он посетил своих двоюродных братьев, с которыми рос в одной семье в с. Боровское Алтайского края. 
                Выше я писал, что вначале зимы 1943 года мы с мамой попутным обозом из города Алейска прибыли в Боровское. В Борвском из близких родственников жила моя тётя, Головина Евдокия, родная сестра моего отца. Она нас и приняла на временный постой. Жили мои родственники очень бедно. Главный кормилец был на фронте, тётя Дуня работала в колхозе за бесплатные трудодни, а дома куча ребят разного пола школьного возраста, которым приходилось носить одну обувь на несколько человек. Одна надежда чтобы не умереть с голоду была выращенная в собственном огороде картошка, да молоко буренки, стоящей в стайке. Не смотря на то, что трудно жилось моим родным, они встретили нас  очень радушно и окружили заботой.
       Добираться до конечного пункта- Кадниково предстояло одолеть 48км. Особенность населённых пунктов на Алтае в том, что села там большие и как правило, расстояния между ими тоже приличные . На отрезке пути в 48км. от Боровского до Кадниково нам встретилось всего два населённых пункта: Костин Лог и Покровка. В том направлении никаких оказий не было и мать, оставив большую часть багажа у родственников, пустилась в путь со мной пешим ходом, прихватив на санках самое необходимое. Этот маршрут у меня в памяти не сохранился. Помню лишь то , что мама везла санки с вещами, а я сзади державшись за верёвочку топал, наверное чтобы  не отстать. Расстояние для пешей прогулки, да к тому же зимой, почти в пятьдесят км. по заснеженной дороге,  даже для взрослого человека дело было не простое, а мне в ту пору было всего 8,5 лет. Я думаю, что нас подвозили попутные возницы, оставались мы и на ночёвку в попутных сёлах. Добрались мы до Кадниково только на четвёртый день.
         Немного о селе Кадниково: Дата основания- 1770год. По переписи 2009г. население составляло 918 человек. В те годы, когда мы там обосновались, а это было в 1943-48г.г, в селе было 4 колхоза, 3 ветряных мельницы и смоловаренный завод, на котором моя мама проработала четыре года.   
            Кадниково это вторая родина моей матери. Родилась она в 1904г. в Винницской губернии, откуда её  еще ребёнком привезли сюда. Мой дед Антон Палехов по рассказам моей мамы всю жизнь работал пастухом, пас овец. В семье у него было четыре дочери и всего один сын Никифор. Дочери: Дарья, Мария, Евдокия и еще одна Мария самая младшая , моя мама. Мужских рук было мало, потому и жили бедно. А мужские здоровые руки в деревне, играли большое значение.
            Тётка Дарья была старшей из сестёр и в наш приезд была уже в преклонном возрасте. Еще с ней жили её внуки от умерших безвременно родителей Гоша и Мария, которые были немного старше меня, хотя мне они доводились как бы племянниками. Оба они ходили в школу, а я с переездами потерял учебный год, так как половина учебного года уже прошла, в учёбе отстал, и мать не стала меня никуда определять.               
             Жилось не сладко. Мать устроилась работать на смоловаренный завод истопником огромных печей. Конечный продукт этого небольшого заводика в лесу на краю села состоял: если сырьём были крупные поленья сосны, то гнали смолу и скипидар, а если закладывали берёзу, то получали дёготь. Конечным продуктом был древесный уголь, который пользовался большим спросом в окрестных колхозах для кузниц. Работа была адская. Работали одни женщины посменно сутками, производство то непрерывное. Женщины при помощи колунов и тяжелых берёзовых колотушек кололи полтора метровые чурки для сырья и топки печей.
             Бабка Дарья, так я звал свою тетку, была очень властным человеком и мы боялись её. Она была  верующим человеком и часто била поклоны в углу у икон. Принуждала это делать и нас. А если  кто- то из нас был небрежен в этих делах, то получал крепкие затрещины. Крестили мы подушки перед сном, крестились после умывания, перед едой и после и так целый день. Знали  и читали многие молитвы. Это так всё надоедало, что став взрослым, я наверное по этому стал убеждённым атеистом. Питались мы очень скудно. В основном был картофель во всех  его проявлениях. Как правило, с раннего утра бабка Дарья ставила в русскую печь огромный чугун с картошкой в мундирах, после готовки мы его с удовольствием чистили, так как приготовленная в русской печи картошка получалась сверху поджаренной, и мы при работе её втихаря поглощали. А себе  она, как правило, ставила в печь горшочек с пшонкой на молоке, из которого мы ночью помаленьку втихаря подворовывали.   
           Приходилось нам вести и такую провинность. Помню, как пилили на дрова толстые сосновые брёвна с метр в обхвате, что не хватало пилы, чтобы её двигать, весной помогали бабке пахать огород на её же коровёнке, собирали прошлогодний картофель на огородах. Картошка настолько за зиму вымерзала, что в ней оставался один крахмал, и получались вполне съедобные лепёшки, а когда сошел снег на полях, мы выходили за околицу села и собирали прошлогодние колоски пшеницы, тем более на полях прошел пал, и зерно было поджаренным и вкусным. Нас прогоняли, говорили, что зерно ядовито и принимать в пищу его нельзя, но это ни кого не останавливало.  Летом шли в колхозные станы в бригады по прополке зерновых посевов от сорняков. Без рукавиц, голыми руками выдёргивали колючие сорняки, обдирая до крови кожу. Но нас там кормили, а это главное.
             К концу лета 1944 года мама привезла оставшийся багаж из Боровского и мы перебрались жить на смолокуренном заводе. Нам выделили на территории завода избушку, где мы и устроились. В ту осень я пошел в школу во второй класс.   Школа была не далеко, у матери работа рядом, и даже был свой небольшой огород и одна единственная курица, которая частенько приносила нам маленькую радость.  Еще нас выручал сосновый бор с многочисленными мелководными озерами и болотами, где по весне зорили гнезда уток и журавлей, а  ближе к осени, когда озера сильно мелели, бредешками из старой тюли цедили мелких карасиков.               
            Жизнь шла своим чередом, я ходил в школу мать работала. В школу  иногда привозили немое черно-белое  кино, и мы, мальчишки чтобы посмотреть фильм, сдавали киномеханику шапки, чтоб не удрали, крутили динамо одну часть фильма по очереди. Денег то не было. Был  в связи с этим в моей биографии и постыдный эпизод. Однажды, узнав что вечером будет кино , мы с одним одноклассником сговорившись, спрятались в классе до вечера и нас закрыли. До вечера мы не выдержали и сходили побольшому в уголок под доски, где девчонки нашего класса прятали тряпки для доски. Кино  мы посмотрели, но родителей на другой день вызвали в школу, а дома я получил убедительного ремня.
              Учиться было тоже не просто. Не было бумаги, я не говорю о тетрадях, писали на газетах. Чернила делали из  печной сажи, из свекольного сока. А если случались тетради, то поперёк писали свекольным соком, а вдоль, чернилами из сажи.  Написанные тексты мазались, получались подтёки и красивых текстов не получалось. Что уж там говорить об уроках чистописания.    
Война подходила к концу, всё  чаще приходили похоронки, всё больше на улицах села появлялось калек с фронта, всё труднее жилось в тылу населению.  Хлеб выдавали по карточкам. Кирпич хлеба, который резали в магазине на маленькие пайки, действительно больше походил на натуральный кирпич. Внутри его находилась клейкая масса, заполненная на половину пространства, получалось нечто вроде скворечника. Про вкус и аромат я не говорю. Но и эта пайка, выданная нам с мамой, была настолько мала, что мне мальчишке на раз вряд ли хватило. Чтобы выжить и не загнуться с голода, я со сверстниками уходил в поля собирать полевую клубнику, благо её было много, только не ленись. Мама ягоду толкла, делала из неё лепёшки и сушила род навесом на листьях от подсолнуха или лопуха. Подспорьем были грибы и лесной лук слезун, которые росли в сосновом бору рядом, так как смолзавод был расположен в лесу. Хорошо запомнился эпизод. Голодали и мама сварила супчик, можно сказать из топора, содержимое которого состояло из молодых листочков свеклы, зелёного лука и горсти поджаренной муки. Я хлебал  это варево и говорил матери: - Вот бы всегда суп был таким вкусным!  Иногда нас выручали приезжающие за углем или дегтем колхозники из соседних сел. Оставляли немного пшеницы, овса. Всё это добро перемалывали на собственной  рушалке, наподобие самодельной мельницы, получали крупу и муку. Хуже было с овсом. Лепёшки из овса походили на ёжиков были вкусными, но в туалет ходить были проблемы.
           Наконец закончилась война, уцелевшие мужики начали возвращаться домой. Все радовались Победе, но в глазах матери была грусть, отец- то не вернулся. В 1946г. приехал на побывку к нам мой старший брат Николай, которому пришлось служить еще три года после окончания  войны. В 1947г. пришли сразу два письма из разных уголков страны: письмо с Дальнего Востока от еще одного брата Алексея, прослужившего всю войну на флоте во Владивостоке, другое письмо от сестры Анны из г.Томска. Эти дети у мамы были от первого брака. Так  уж получилось в жизни у матери. Замуж её отдали за Емелина Анатолия очень рано, и первую девочку она родила в 17 лет, но та вскоре у неё умерла. Коля родился в 1922году, когда маме исполнилось 18 лет. И так пошли один за другим: Алексей- в 1923-м, Анна- в1924-м. Были и ещё двое или трое, но их судьба неизвестна. В 1931году Анатолий Емелин тяжело заболел и вскоре умер, оставив всё семейство на попечение жены.  30-е годы по всей стране свирепствовал голод, не обошел он и семью моей матери. По воспоминаниям моего брата Николая, поскольку он был старшим в семье, от постоянного недоедания дети начали пухнуть. Видя такое положение вещей, местные  власти посоветовали сдать детей в детский дом. Мать согласилась и оставила при себе  самого старшего, Николая.
Томск моя родина
               Весной 1948 года приехала к нам моя сестра Анна с дочкой Раей и мужем Иваном. Гостили они недолго и вернулись в Томск. Вскоре вернулся из армии в Томск и брат Алексей с женой Евгенией. Анна и Алексей позвали мать жить в Томск, и мама решила ехать, тем более её сестра Дарья к  тому моменту уже со своими внуками перебралась в г. Барнаул, где жила со своим семейством средняя сестра Мария.
             В этот раз со всем скарбом до Барнаула мы уже ехали в автомобиле. Было середина лета 1948г. Погостили несколько дней у моих тёток, отправились пароходом по Оби в низовье до Новосибирска, за тем с пересадкой в Томск.  Пароход колёсный назывался « Мария Ульянова». На палубе народа тьма, большинство семьями, с ребятней. Больше всего меня поразило обилие калек без рук, без ног, а были и такие, у которых не было ни того ни другого. Лето, жара, все оголенные, все изъяны на виду. Одним словом, страшное и жалкое зрелище, и это всё последствия той страшной безжалостной войны.
                1948-й год для меня был самым насыщенным событиями год. Прибыв в Томск, я захватил  начало  строительства трамвая, первая ветка которого начиналась от площади Батенькова по ул. Советской. Вначале мы остановились у сватов, родителей мужа моей сестры Анны, которые жили рядом с пристанью на ул. Войкова, за тем я жил некоторое время у брата Алексея на ул. Петропавловской у  самой р. Ушайки. Брат в то время работал грузчиком рядом на конфетной фабрике « Красная Звезда», и частенько в своих широченных штанах, в каких  тогда ходили все грузчики, носил шоколад в плитах.
                Моя сестра Анна со своей семьей тогда жила на подсобном хозяйстве от завода «Сбэлектроматор», вправо в2-х км. от д. Сурово, которая стояла на Иркутском тракте между селами Воронино и Семилужки. Почему я говорю «стояла», потому что этой деревеньки давно нет, её снесли более сорока лет назад.  На подсобное хозяйство переехала жить и моя мама, а я снова пошел в 4-й класс в д, Сурово, поскольку это была ближайшая деревня со школой, но она была начальной.  У меня с переездами вновь пропадал год учебы.
                В те года не очень далеко от города выросло много мелких посёлков, подсобных хозяйств.  Кроме «Сибэлектромотора», в округе были «Сельхозтехникум», «Заготзерно», « Резинка», «Электроламповый завод» и много других. Во всех хозяйствах содержали крупный рогатый скот, свиней, сеяли зерно, выращивали картофель. Это всё отзвуки войны. Время было не хлебное, люди жили скудно и рабочих на заводах города надо было чем- то  кормить, и это выручало, продукты в столовых были дешевыми.
                МОИ    « УНИВЕРСИТЕТЫ»

             С учёбой мне всю жизнь не везло. Даже этот несчастный 4-й класс мне пришлось проходить в трёх школах. Во -первых, четвёртый класс я закончил ещё в Кадниково на Алтае, в связи с переездами и отсутствием поблизости нужной школы пошел вновь в 4-й в д. Сурово, а к весне матери задумалось переехать в село Семилужки, и там, хочешь не хочешь, я продолжил учиться в 4-м классе. Мать работала в «Сельпо» техничкой и жили мы прямо в конторе. В мои обязанности входило ежедневно перед занятиями в школе из пекарни приносить два мешка свежего горячего хлеба в магазин «Сельпо», который был рядом. Это так я помогал маме.
          Лето 49-го пролетело как один день. Речушка Каменка, протекающая через всё село манила рыбалкой, а сосновый бор ягодой, грибами, а ближе к осени, кедровыми орехами. Приходилось даже торговать в Томске дарами леса, чтобы заработать на обувь, так как в ту пору я большее время ходил босиком. Бывало, прогонял милиционер за торговлю в не положенном месте. А этим местом была нынешняя площадь Кирова.
         Учиться дальше в 5-й класс я не пошел. В ту пору мне пошел уже 15-й год и идти таким дылдой  было уже как то не прилично, и я рванул в ремеслуху.  Ремесленное училище № 5 располагалось на Набережной  реки Ушайки, это место между переулком Батенькова и стамотологией. Училища давно  нет, его расформировали.
          В училище меня всё устраивало: одевали, обували, кормили, обучали профессии токаря и слесаря по ремонту автомобилей  и тракторов. К тому же были и общеобразовательные предметы по программе до 7-го класса. Я выбрал профессию  автослесаря. Срок обучения составлял 2 года.       Профессия мне эта нравилась, и учиться было не трудно. Все предметы вели опытные педагоги. Особенно мне нравилось черчение и материаловеденье. Что мне не нравилось, так это изготовление гаечных ключей, плоскогубцев, молотков и пр. из кузнечных заготовок. Приходилось вручную, при помощи одного напильника целыми днями обрабатывать эти грубые толстые болванки, пока из этого куска металла получался нужный по всем параметрам и размерам инструмент. После этого шли в кузницу и подвергали эти штуки закалке в машинном масле, затем полировали и предъявляли старшему мастеру. Старшим мастером у нас был Павел Буров, здоровенный мужик с протезом одной ноги. Мы все его звали « Палбурэ». Наше изделие, например плоскогубцы, он проверял своеобразно, брал в свою огромную ладонь инструмент и, если ручки гнулись или с треском ломались, то всё приходилось делать заново, но, в общем инструмент из наших рук получался не плохим, а лучшие  образцы выставляли под стекло на стенде в красном уголке.
       Наше общежитие находилось на втором этаже здания, на первом располагалась швейная мастерская и мы бывало, пакостили. По набережной, особенно в выходные, прогуливалось много народа, и мы мелкими камушками девушкам пытались угодить в стаканчики с мороженным. Иногда нарывались на скандалы. Бывали у нас и межусобойчики, драки, поножовщина. Некоторые попадали под суд. Народ был разношерстный, съехавшийся со всей Томской области. Мастерские находились в ограде, где проходили практические занятия, в ограде была и столовая, в которой по очереди дежурили, чистили картошку и другие овощи. В одно из дежурств со мной приключился конфуз. Обычно в супу варится много свиного сала кусками. Так вот, обожравшись этого варёного сала, целую неделю сидел в туалете. Наверное, сказалось голодное детство.
          Производственную  практику мы проходили и в городе на переулке Трифонова, тогда это было единственное транспортное автохозяйство города, где были собраны грузовики, автобусы и легковой транспорт. Ещё, как сейчас помню, чтобы сократить расстояние, бегали по монастырской  стене, благо она была широкой, в мастерские артиллерийского училища на ул. Никитина. В этих мастерских  был богатый цех по капитальному ремонту всех двигателей.о самым ярким воспоминанием в те годы у меня осталась библиотека имени А. Пушкина, которая была совсем рядом на переулке Батенького. Могу с уверенностью сказать, что в читальном зале этой библиотеки за два учебных года я прочел почти полностью собрания сочинений  Майн Рида, Жуль Верна, Александра Дюма, все приключения Гулливера Джонатана Свифта, двенадцать томов арабских сказок «Тысяча и одна ночь» и многое другое. Эта страсть к чтению у меня сохранилась и поныне, хотя и вижу уже неважно. Эта страсть передалась и моей старшей дочери Наташе.
          Не лишним будет и рассказ о том как я в выходные или на каникулы добирался погостить к матери.  Сначала добирался до железнодорожного переезда по Иркутскому тракту, (путепровода в то время еще не было),  там справа стоял магазин, у которого все ждали попутный транспорт, дальше то город кончался. Стояли лишь два или три деревянных дома в два этажа и всё. По обе стороны  шли поля, подальше по правой обочине дороги недавно высадили в несколько рядов молодые сосенки, превратившиеся в наши дни в зрелый сосновый бор. Еще там были пороховые склады, примета того времени. Мама  тогда жила в Семилужках, до которых сейчас как пишут справочники, 20 км., а в те времена были все 30.  Город Томск вон как продвинулся по Иркутскому тракту! Добираться было не просто, за целый день можно было и не уехать: машины шли редко, да и то груженые пассажиров не берут, самосвалы, бензовозы тоже. А если и возьмут в кузов, то платить то нечем. Вот и приходилось перед Семилужками через задний борт прыгать на дорогу, а за тем лесом, как вор, пробираться огородами к дому. Приходилось иногда преодолевать эти километры туда или обратно пешим ходом. Дорога была не то, что совремённый  асфальт. Старый Иркутский тракт был жутко разбит и пыльный, приходилось идти обочинами.
ПЕРВАЯ  СТРАНИЦА  ТРУДОВОЙ   КНИЖКИ.

              Осенью 1951года я получил свидетельство об окончании училища и был направлен на работу в Туганскую МТС ( машинотракторная станция) в селе Малиновка в качестве автослесаря. Так начиналась моя трудовая биография.  По законам и правилам тех лет я обязан был отработать два года  на предприятии, куда меня направили. Жить мне предложили в общежитии предприятия, но условия проживания мне там крайне не понравились. В комнатах грязно, не уютно. Жили там, в основном механизаторы из колхозов и совхозов района, приехавшие на короткое время ремонта своих тракторов или автомобилей. Постоянных жильцов там не было, по тому там и был такой срачь. И пошел жить на квартиру. Жил в семье пожилых супругов до тех пор, пока их уже взрослая дочь Мария не решила выходить замуж и её муж, механик из нашего МТС, перебрался сюда жить.  Мне  пришлось искать другое место. В то время в Малиновке, да и в других населенных пунктах, проживало много семей из прибалтийских республик, и попал жить в семью латышей, замечательную, дружную семью. Хозяйка для меня готовила из моих скудных запасов что могла. А запасы то состояли в основном из сухих брикетов супов, круп и фруктового чая, тоже брикетированного. Всё готовилось на маргарине. На большее мне просто не позволяла моя весьма скромная зарплата.
              Работал вначале жестянщиком, правил изуродованное железо крыльев,кабин тракторов и автомобилей, клепал заплатки где нужно было, а зарабатывал копейки. Затем меня к себе в мастерскую взял помощником электромеханик Соболев Николай Николаевич. Об этом человеке хочу рассказать отдельно. Бывший полковник Красной Армии, уже не молодой человек Николай Соболев  был разжалован в чинах, судим, а после 8 лет лагерей сослан в Томскую глубинку, куда из Ленинграда к нему перебралась и его семья. Его судили якобы за причастие  к покушению на С.М, Кирова. Здесь же в мастерских МТС работал  токарем и его взрослый сын, тоже Николай Николаевич, кстати, был у этой семьи внук также Николай! Соболев старший был очень просвещенным человеком. Работали мы с ним вдвоем в небольшом электроцехе, где на стеллажах лежали вереницы магнето, генераторы, стартёры и прочие электроприборы, которые нам нужно было приводить в порядок. Он был очень эрудированным человеком, читал на память русских поэтов Державина, Тютчева и многих других. Помнил длинные монологи из произведений Шекспира, виртуозно насвистывал мелодии из многих опер. Семья Соболевых живет и поныне в Малиновке. В 2010 году, как сообщала газета «Томское предместье», среднему Николаю Николаевичу Соболеву, как участнику войны  вручили ключи от благоустроенной квартиры. Он проработал в той же МТС, ныне «Сельхозтехника», до самой пенсии. Старший Соболев покоится на Малиновском кладбище.
           Работая электрослесарем, я попутно обслуживал и весь поселок Малиновку в качестве электромантёра, так как село снабжалось электричеством от генератора МТС. Ходил по домам в  конце месяца и давал сведенья в контору у кого сколько лампочек и какой мощности, ,электросчетчиков в то время и в помине не было. Клуб, в котором частенько крутили кино и проходили концерты художественной самодеятельности, был рядом с моим жильем и меня частенько туда дёргали, если пропадал свет, а предохранители в клуб находились на столбе. Вот и приходилось на крючьях лезть на столб и устранять неисправность.  В клубе я был своим человеком, поэтому  раз по пять смотрел «Приключения Тарзана». « Серенаду солнечной долины» и многие другие трофейные фильмы, которые тогда шли, но уже в цветном исполнении. Участвовал я и в художественной самодеятельности в постановках спектаклей и даже пел. Одёжки приличной не было, костюм перед концертом мне одалживал коллега по училищу, тоже работавший и живущий в Малиновке. Парень этот был покрупнее меня, и можете представить, как я чувствовал себя в чужой шкуре. Первая песня под баян у меня начиналась словами: « С добрым утром, дорогая, расстаемся мы с тобой. Ты налево, я направо, так назначено судьбой», или другая: « Пой моя хорошая, в поле жито скошено, и столы расставлены с доброю едой. В небе месяц светит, с нами тоже метит, не копи печали, посиди со мной. Не ходи солдаткою, не гляди украдкою, рассыпай по улице свой весёлый смех. Все беды- печали в годы всё умчали, и любовь красуется на виду у всех.» Ни авторов слов ни композиторов я конечно не помню, но песни были мелодичные и душевные.
                Работая в МТС, я не забывал навещать мать, которая к тому времени перебралась жить на подсобное хозяйство «Сельхозтехникум». Жила она там уже не одна. К ней приехал с Алтая её давний воздыхатель Каланчин Митрофан Николаевич, и она его приняла. Хотя я его недолюбливал, но решение матери принял положительно. Жилось ей трудно, а мужик он был работящим. Несмотря на инвалидность, а у него была перебита в локтевом суставе правая рука и не гнулась, он был классным сапожником, а это в те годы было востребованным ремеслом. Разбирался он и в пчеловодстве. Через год в хозяйстве матери появилась корова, куры, свиньи и даже с десяток пчелиных ульев. Жила там же с семьей и моя сестра Анна. Зачастил туда и брат Коля, обзаведшийся  к тому времени семьёй, выращивал там картошку, овощи, земли то там не мерено. Любил  брат порыбачить в местном искусственном пруду карасей, запущенных ранее. Караси там ловились отменные. Пили мужики и изготовленную мамой медовуху. Я в те времена к алкоголю  был равнодушен, не любил я тогда мед и запах варёных и жареных грибов. Со временем мои вкусы поменялись, теперь я ем всё. Добираться до матери было не просто. Если пешком по просёлкам, то 15- 17км; автомобильным транспортом, то через Семилужки, далее по Иркутскому тракту до Суровво, а там еще 1,5км. пешим ходом; если поездом, то от ст. Туган и до полустанка «17км», и снова 2,5км. пешим ходом. Одним словом, в то время мне много довелось пройти пешком по лугам и полям пригорода Томска.
           Летом следующего 1952года во время отпуска съездил в г.Осинники Кемеровской области, где жила моя тётка Дуня, сестра матери, и угодил на свадьбу  двоюродного брата Анатолия. Анатолий работал машинистом электровоза под землёй в угольной шахте. Расхваливал свою работу и высокие заработки шахтёров, предлагал сменить работу. Уезжал я домой под большим впечатлением и озадаченным, ведь срок моей отработки близился к завершению, а продолжать работу в МТС в мои планы не входило.
              Вы спросите, а были ли в то время у меня романы с девочками? Да, были! Вы, конечно, попросите с этого места поподробнее! Мне в те годы, почему то везло больше на дам, которые были старше меня. Познакомился я со студенткой 3-го курса Томского медицинского института Верой Трусовой, которая приезжала по выходным из города к своим родителям. Она была старше меня на пять лет, но это не мешало нашим встречам. Встречались мы редко. Приезжала она не каждый выходной, всё время отнимала учёба. Отношения у нас с Верой носили чисто платонический характер. Долгое время я стеснялся её обнять и поцеловать. В те годы я был очень стеснительным парнем , мне трудно было заводить дружбу с противоположным полом, да и было то мне в ту пору лишь  семнадцать лет. Однако чуть позже молодая рыжеволосая соседка, а рыжих  я не любил, заманила меня на чердак где она всё лето спала, и сделала из меня мужчину. Эта рыжеволосая бестия была так же на несколько лет старше меня.
                Осенью 1953г. я попытался уволиться, так как срок моей отработки заканчивался, но меня не отпускали. Я делал несколько таких попыток, но тщетно. В конце сентября я собрал свой не хитрый скарб, сел на поезд и укатил. Уехал я без трудовой книжки с одним паспортом в кармане, пожил несколько дней у матери, навестил брата Колю в Томске. Брата Алексея в городе уже не было, он с полгода как уехал жить сначала в г. Ржев, за тем перебрался в г. Ленинград.
                Город Осинники, это город шахтеров. Расположен город на пересечённой местности, окружен дымящимися терриконами отработанной породы из шахт, которая подается вперемежку с углём, а по тому и постоянно тлеет и выделяет дым, газ,  чем приносит неудобства местному населению. Шахты в городе  это -   градообразующие предприятия, почти в каждой семье кто - то работает в шахте. Земля в Осинниках настолько напичкана углём, что некоторые его пласты выходят наружу. Моя родня жила в районе местечка Шурак. Это район частного го сектора, который окружен с трёх сторон горами, а по лощине протекает маленький ручей разделяющий посёлок пополам. По крутым берегам ручья уголь тонкими пластами выходит наружу и окрестное население с большим удовольствием пользуется этой халявой. Моя тётя Дуня с мужем Иваном жили как раз в этом районе. Их сын Анатолий с молодой женой жили с ними. Не  далеко в своих домах со своими семьями жили и их дочери Нина и Галя. Через город протекает небольшая речка Кондома, берущая начало с гор Кузбасского Алатао, и впадающая в реку Томь. Вода в речке чистая, но очень холодная, видимо сказывается горный характер. В 60-е годы в городе пущен трамвай, в самом небольшом городе Кемеровской области. Население г. Осинники в наши дни составляет около 50-ти тысяч человек.
              Пройдя необходимый техминимум и медицинскую комиссию, меня взяли на работу в шахту «Капитальная-2»  лесодоставщиком. Были рабочие места и более престижные, но там нужно было несколько месяцев учиться, да и образование нужно было среднее. Пошёл я лесодоставщиком, там особо учиться было нечему. Работа состояла из принципа: бери больше, кидай дальше. Шахта работает в круглосуточном режиме, и работать приходилось посменно в бригаде. Представьте: облачаешься в брезентовую робу, на голове каска с фонарём, сбоку аккумулятор для фонаря и противогаз, да еще термосок  для пищи, на ногах резиновые  чуни или сапоги. Вот в таком одеянии, почти как космонавт, опускали нас в клети на глубину более ста метров под землю, затем в вагончиках по узкоколейке электровозом везли 5-6 км. к выработкам (лавам) угля. Пласты угля, где я работал, шли под углом 30* и толщиной 1м60см., поэтому работать постоянно приходилось согнувшись. Наша задача состояла в приемке с поверхности из грузовых клетей пиломатериалов для крепежа выработок и доставка этого пиловочника к забойщикам угля по длинным тоннелям по ленточным транспортёрам. Трудно весь этот процесс описать, а еще труднее было его выполнять на самом деле там в шахте.
          Выработки, где мы занимались доставкой леса, обычно являлись вентиляционными тоннелями и в них были жуткие сквозняки,  а  с кровли сочится вода. Работа тяжелая, а постоянно идущий по транспортёру пиловочник и доска не дают возможности отвлечься и на минуту. На отдых  и перекус (перекуров в шахте нет, из-за присутствия газа метана в воздухе курить в шахте запрещено) транспортёры отключались, и мы бежали искать небольшое углубление в стене, чтобы спрятаться от сквозняков, так как были мокрые и потные. Если кто читал « Семь кругов ада» Данте, то это сюжет оттуда. Но главными действующими  фигурантами в процессе добычи угля были забойщики. Эти дети подземелья, похожие на черные призраки от угольной пыли, у которых были видны только белые зубы, шли за врубмашиной , подсекающей угольный пласт, дробили киркой уголь и широченными лопатами грузили его на транспортёр, который в свою очередь доставлял всё это добро вниз или вверх, в зависимости от того, куда шел пласт, в вагонетки узкоколейки. Следом шли крепильщики кровли, забивая доски и стойки под  потолок, чтобы не обрушилась кровля. Этот процесс был непрерывным всю смену, так как вся бригада получала зарплату от количества тонн добытого угля. Приходила сменная бригада, и мы в вагончиках вновь доставлялись к главному лифту - чтобы подняться наверх, где живут нормальные люди, где постоянно можно видеть голубое  небо  и светит солнышко,  где можно дышать чистым воздухом. Сдавали на склад всю амуницию и шли в душевую, чтобы походить на нормального  человека и чтобы тебя узнали близкие люди, а это было сделать не просто, так как въевшаяся угольная пыль прилипала к потному телу настолько прочно, что её приходилось просто отскабливать. После такой смены с распаренным телом добирался домой, а добираться приходилось пешком через гору, как делали все жители Шурака, перекусив, и замертво падал в постель почти до следующей смены. На другие дела и подвиги просто не оставалось не сил ни времени.
           Проработал я в этой преисподней ровно три месяца и уволился. Понял что это не моё. Решил, что меня ждут трудовые подвиги в другом месте, и на другом поприще. Вернувшись в Томск, я узнал печальную весть, у брата Коли погиб трёх летний сын Павлик. Такая нелепая и глупая случайность потрясла всех близких. Во дворе стояла обычная железная двухсотлитровая бочка для сбора дождевой воды с кровли дома, как обычно делают это многие люди в своих усадьбах, мальчик нагнулся в бочку, чтобы достать со дна камушки, не удержался и упал в эту бочку и захлебнулся. Тёща брата, присматривающая  за ребёнком, в этот момент находилась в доме и ничего не видела.
          В то время моя сестра Анна всей семьей перебралась жить в село Кафтаньчиково Томского района, где её муж Иван Иванович Печейкин работал главным бухгалтером в дорожном участке. Побывав в гостях у родственников, я застрял там  на долгое время.
                Продолжение  трудовой биографии.

           Село Кафтанчиково мне понравилось. Не далеко от областного центра Томска, имеется место для проживания, так как сестра Анна с зятем Иваном имели квартиру и меня приняли к себе. Нашлась для меня и работа, меня приняли в качестве автослесаря, моей основной специальности, в дорожный участок№472. Техники на участке было предостаточно, так что я быстро влился в общий коллектив. Кроме слесарной работы иногда работал в кузнице молотобойцем. Кузнечных работ было не много, поэтому и приходилось совмещать работу. В связи с  этим запомнился один неприятный эпизод. На площадке участка собирали огромный клин в виде треугольника из сосновых брусьев для очистки дорог от снега. Нам с кузнецом, имя я его за давностью лет забыл, поручили подковать эту конструкцию полозьями из стального уголка, чтобы защитить дерево от истирания об дорожное покрытие. Ковали мы с ним из прутка гвозди для крепления этих полозьев. Гвоздей нужно много, работа монотонная, в кузнице освещение некудышнее, кузнец с дефектом зрения, у него не было левого глаза, из-за плохого освещения и недостатка зрения мой напарник со временем всё ниже и ниже опускал голову к наковальне. Так уж получилось, я, задумавшись, вскользь ударил по голове кузнеца, хорошо то,что кувалдочка была не большой и удар получился скользящим, по этому и травма была не тяжелой. Но кузнец после моего крещения провалялся на бюллетене более месяца с гематомой головы и сотрясением мозга. Просить прощения у этого человека мне довелось дважды. В первый раз я покаялся сразу после случившегося, во второй раз,  по прошествии многих лет, буквально в позапрошлом году покупая помидорную рассаду в совхозе  «Черная речка», я встретил своего «крестника», он живет в Черной речке, и вновь у него еще раз попросил прощения за свой неблаговидный  проступок. Он меня простил.
            Всю зиму ремонтировали технику, готовили к летнему сезону, так как вся основная работа по ремонту дорог приходилась на летнее время. Ранней весной 1954г.после вскрытия рек ото льда сорвало деревянный мост  через речку Кисловка соединяющий поселок Тимирязево с областным центром, остались только бетонные опоры торчащие чуть-чуть из воды словно гнилые зубы старухи. Начальник дорожного участка Машуков кинул кличь желающим проявить себя и взяться нарастить эти сваи, естественно, за хорошее вознаграждение. Желающих нашлось несколько парней, среди них был и я.  Оглядываясь назад , я понимаю что это была натуральная бравада и дурь. Лезть в ледяную воду голышом по самую голову, а иногда даже приходилось и нырять с головой, в течении 4-5 часов хотя и по очереди, было величайшей глупостью. По двое заходили в воду с хомутами и инструментом и наращивали сваи деревянными балками в течение 10-15мин. находясь в воде, выскакивали как ошпаренные, бежали к костру, где нас ждали одеяла, горячий чай и ящик водки. Горячий чай наполовину с водкой быстро приводил организм в норму. Мост мы восстановили, жители Тимирязево и других поселков левого берега Томи могли спокойно общаться с областным центром, но моя спина после этого частенько напоминала о себе.
        Дороги вокруг Томска почти 60 лет назад были гравийными и не очень благоустроенными. Наш дорожный участок №472  обслуживал дороги от Томска до села Проскоково Кемеровской области 77км. и Иркутский тракт от Томска до села Постниково, то же Кемеровской области, отрезок дороги 148км. Содержание дорог в летний период было наиболее интенсивным и напряженным, и мне предложили работу на грейдере. Сейчас такую технику вряд ли увидишь на дороге, хотя гравийных дорог в области еще предостаточно, просто техника стала другой, более совершенной. Наш экипаж состоял из трактора «ЧТЗ-НАТИ» на прицепе, у которого был грейдер. Трактором управляя Фисенко Николай Ильич, а на грейдере за управлением двух полутораметровых штурвалов, которыми регулировались грейдерные ножи, как на капитанском мостике, находился я, иногда мы с Ильичем менялись местами. И  так всё лето  мы с Ильичем путешествовали как Синбаты-мореходы то по Иркутскому тракту, то по Московскому, грейдеруя дороги. Иногда работали и бригадой, когда поднимали дорожное полотно, где требовались скрепер и бульдозер. Питались мы тем, что было в местных  «Сельпо» магазинчиках в деревнях, а были в этих магазинах в основном консервы «Мелкий частик в томате», «фрикадельки рыбные» и много деревянных ложек, была 56* водка и разнообразные  ликеры: «Кофейный»,»Ванильный», «Бенедиктин», «Шоколадный» и другие. Удивляла их дешевизна, а поэтому  и доступность. Все ликёры мы перепробовали, водку 56* мы тоже дегустировали, но она была слишком непредсказуемой, тем более под «мелкий частик».
           Возвращаясь несколько назад, хочу напомнить, что жизнь была ведь не только в работе. У меня появились новые друзья, были и подруги. Лебедев Александр и Герасимов Иван, которые так же работали в дорожном участке, Иван учетчиком, Александр шофёром, стали мне закадычными приятелями.  Оба они уже отслужили в армии. С  Александром осенью мы вместе пошли даже в вечернюю школу, но из этого путного ни чего  не вышло - оба задружили с молодыми учительницами и  всё пошло ни так. Позднее интересы у нас сменились, но от учёбы мы отстали. Вечерами пешим ходом посещали клуб в селе Тахтамышево, где на танцах Саша познакомился с  девушкой  Валей. Через некоторое время они сыграли свадьбу. Могу сказать лишь, что они прожили  долгую счастливую жизнь вместе, вырастили двух дочерей, имеют и внуков, Саши, к сожалению, уже много лет нет в живых.  Валентина стала крупным руководителем в потребкооперации, в подчинение которой отошли торговые точки многих сел левобережья Томского района. Перед пенсией у неё произошел такой случай, рассказанный супругами нам. Валентина в 54года начала неожиданно полнеть и села на диету, но это не помогло. Пошла к врачам и узнала что беременна. Посоветовалась с семьёй, все сказали:- Рожай! Взрослые дочери заверили- Вырастим! Но, увы, плод оказался мертвым,  У Ивана жизнь сложилась хорошо, он  женился на любимой девушке, построил напротив дорожного участка добротный большой деревянный дом, со временем стал начальником этого предприятия, в котором начинал работать учетчиком.
              А меня понесло во все тяжкие. Осенью 54го  предстояла служба  в армии и серьёзных отношений с прекрасным полом я не планировал. Как то на танцах в клубе познакомился с заведующей клубом Котовой Е. и надолго застрял в этом клубе, так как заведующая проживала с дочкой –первоклашкой в этом же клубе. Вход в её квартиру был отдельный со двора, что было весьма удобно. Сестра Анна встретила мою связь не одобрительно, пригрозила, что не будет меня обстирывать и пр. Но где там советы сестры, я был уже сам с усам.
                КАК   Я   ОТДАВАЛ   ДОЛГ  РОДИНЕ.

        В конце августа пришла повестка из райвоенкомата, «Покупатели», а так всегда  называли представителей воинских частей, куда направлялись призывники, сообщили нам, что служить мы будем в авиационных войсках, где конкретно, держалось в тайне. Погрузили полупьяную ораву парней одетых, кто во что горазд в вагоны с большим трудом подтянутые сержанты с  голубыми погонами под визг и плач провожающих, и «Прощание славянки» под гармошку.
            Курс молодого бойца в течение трёх месяцев мы проходили в авиационном училище города Ачинска. Отмыли в бане, постригли под Котовского, одели в единообразную форму и начали нас учить, как соблюдать дисциплину, ходить строем, ложиться и вставать по команде. Обычная команда: - Полторы минуты, отбой, или,  одна минута, подъем! Если кто-то не укладывался в норму, то всё повторялось. И так по несколько раз, пока старшина- изверг не добивался нужного результата, а эта команда касалась буквально всех. Утренняя зарядка и туалет, почему то проводилась в полутора километрах от казарм на берегу озера, и так каждое утро не зависимо от погоды. Каждый день муштра, увольнительных не давали, под конец дали присягу на верность Родине и загрузили в товарные вагоны по тридцать человек вместе с полевой кухней и повезли в западном направлении, а куда, полная интрига.
          Везли нас бедненьких целых две недели, хорошо ещё, что погода стояла теплая. Останавливались, часто стояли подогу, и, как правило, вне железнодорожных станций на путях. Естественные надобности справляли на откосах путей, а если кому приспичит в пути, то с помощью сослуживцев приходилось это делать на ходу, отодвинув в сторону двери. Первый раз в баню нас сводили в Казани. А вообще, все большие города мы объезжали, почему то стороной, наверно боялись, что загадим станции. Москву объехали где то так, что не видели даже пригорода.
            Куда нас везут, сообщили только в Бресте  на самой границе с  Польской Народной Республикой. Наверно побаивались что разбежимся. Пересадили в путёвые пассажирские вагоны и повезли дальше. По Польше ехали не так долго, на станциях меняли крепкую махорку «Укртютюммахортрест» на груши и яблоки с местными любителями крепкого табачка. Этого добра у нас было навалом. Ничего особенного, многие знают русский язык, да на блюстителях порядка другая форменная одежда. Злотых у нас пока не было, и купить мы ничего не могли.
          Проезжая Польшу, а мы её почти всю пересекали, больше всего меня поразило обилие следов бомбёжек, которые сохранились после войны, хотя минуло уже более девяти лет. Стоят разрушенными целые кварталы, трамвайные пути, уходящие в никуда, пустые глазницы окон и дверей, переплетение металлических конструкций, огромные горы битого бетона и кирпича. Жуткий хаос, который меня поразил и который я видел только в документальных фильмах.
          Первым населённым пунктом, где нам довелось служить, был город Свидница. Этот город находится на юге Польши в 55 километрах от города Вроцлова, статус города получила в 1290году. Знаменит город здравницами, здешние источники пользовались популярностью еще в средневековье. Военный городок, доставшийся нам еще от немцев, так как вся Нижняя Силезия долгое время принадлежала Германии, отличался от военных городков в России своей добротностью, которая свойственна только немцам. С десяток трёхэтажных кирпичных домов крытых черепицей составляли ансамбль с плацем посередине. Автономно котельная и дизельный генератор давали возможность существовать городку не зависимо от внешних катаклизмов. В зданиях лестницы, коридоры, подвальные  помещения застелены мраморной плиткой, в комнатах паркетные полы из дуба, которые мы из состава дежурных ежедневно натирали специальной мастикой. Умывальники, туалетные комнаты и душевые находились в подвальном помещении, и всё это облицовано цветной плиткой. Из подвалов от здания к зданию и к котельной шли освещенные туннели с трубопроводами и кабелями жизнеобеспечения, по которым, пригнувшись можно было легко пройти. Рядом с жилым комплексом за складскими ангарами был разбит приличный фруктовый сад, хотя, алыча, черешня и вишня росли вдоль тротуаров в изобилии прямо на территории городка. Содержалась при воинской части и небольшая свиноферма, отходы из столовой шли непременно к хрюшкам.
         Наш городок был учебным. Здесь готовили из молодого пополнения  радиотелеграфистов, радистов, операторов радиолокационных станций и других специалистов для обслуживания подразделений 37-й воздушной армии дислоцирующейся в Польской Народной Республике.
            Меня определили в роту, где готовили радистов. Помимо основных специальных предметов изучали и разные армейские уставы. Главным предметом была азбука «Морзе», теория и практика, изучали устройство радиостанции. Этому предмету уделялось по несколько часов ежедневно. Не забывали наши командиры и о том, что мы ещё зелёные и не окрепшие салаги,  частенько помимо тренировок на плацу, объявляли среди ночи учебные тревоги и с полной выкладкой совершали марш броски на 10-15 км. Однажды с такого марша я вернулся чуть ли не на четвереньках. На каждой подошве ног натер по два огромных кровяных мозоля. Виной всему была моя глупость, вместо традиционных портянок в сапоги обул мамины шерстяные носки, вот и получил такой результат.
        По окончании курсов радистов, а они продолжались 11месяцев, я мог передавать в ключе и принимать на слух до 120 знаков в минуту, научился работать на переносной армейской радиостанции и на автомобильной, на базе ГАЗ-51 (РАФ-КВ5). После сдачи зачетов и экзаменов всем курсантам присвоили первичное армейское звание ефрейтор и распределили кого руда по воинским  частям и аэродромам. Меня направили в город Легница в отдельный батальон связи, который обслуживал 37-ю воздушную армию Северной группы войск.
          Легница находится в западной Польше и является самым крупным городом в Нижне силезском  воеводстве. Легенда гласит, что город основан в 1149году. В Польше  Легницу называли «малой Москвой», но последний российский солдат покинул пределы Республики Польши 17 сентября 1993 года.
            Каким  мне запомнился город Легница?  Запомнился узкими улочками, вымощенными гранитной брусчаткой, желтым ночным освещением улиц, красной черепицей на крышах старинных  немецких домов, запахом сгоревшего угля, которым в основном отапливалась вся старая часть  города, трубочистами, странными автомобилями, которых мы никогда не видели в Союзе, двухэтажными вагонами на паровозной тяге. Запомнился величием костелов, в которые мы, воспитанные в ортодоксальном атеизме, входили с необъяснимым тогда трепетом, маленькими мальчиками в строгих костюмчиках и еще меньшими «невестами» в белых платьицах, которые спешили на первое в  своей жизни причастие с родителями. Запомнился богатыми рынками и частными магазинами, запомнился обилием людей в погонах, так как в этом городе находился штаб 37-й воздушной армии, дом офицеров, где я впервые в своей жизни  увидел маленький черно-белый телевизор. Всё это и многое другое мне хорошо запомнилось, потому, что в этом городе я прожил и прослужил более двух лет, ходил в патрулях по городу, бывал в увольнительных, много раз в составе коллектива художественной самодеятельности выступал перед коллективами предприятий города.
               Наш военный городок располагался на городской окраине, окруженный с двух сторон садами, с одной стороны примыкали коттеджи семей наших офицеров, а вдоль фасадной части по обочинам дороги росли высоченные груши. Обычный типовой военный городок, похожий как две капли воды на городок, в котором мы учились в городе Свидница. Обстоятельность немцев во всех мелочах сказалась и здесь, чему и нам следовало бы научиться.
              В нашей воинской части в составе боевых подразделений была учебная рота, куда мне предложили служить в качестве командира отделения. По удивительному совпадению наша рота была под №1 , взвод и отделение тоже носили №1. В нашу роту ежегодно набирали новичков из призывников. На сержантскую  должность спрашивают согласие, и есть выбор, либо идешь в боевое подразделение на практическую работу, либо в учебную роту учить салажат тому, чему тебя учили почти целый год. Я согласился из тех соображений, что в учебном подразделении легче получить внеочередной отпуск домой.
             Осенью 1955 г. пришло новое пополнение солдатиков со всех уголков Союза. Национальный состав призывников состоял в подавляющей части из славян. Отцы- командиры вероятно остерегались отправлять иноверцев за пределы Родины.
            С  началом занятий мне  дали отделение из 15 молодых солдат, всего во взводе было 30 человек. Командиром взвода у нас был старший лейтенант Ясура, а помкомвзвода старший сержант Виталий Землянский житель Ленинграда. Землянский служил уже третий год и считался старослужащим, однако мы с ним нашли общий язык  и стали вместе работать. Своего командира взвода мы видели редко, в основном во время занятий, которые он вел с взводом.  А вел он устройство и эксплуатация радиостанций всех видов, политзанятия,  Землянский вбивал в головы молодежи требование войсковых уставов, я обучал азбуке «Морзе». В первое время свободных часов практически не было, правда, днем после обеда отводился час для сна, как в детском садике.  Ходить или читать в это время запрещалось, только спать, на то она и армия, не спится, притворяйся. Но это было только в начале, со временем все привыкли спать днем. Через какое- то  время такой порядок отменили и приурочили этот час к ночному сну.
         Армейская жизнь налаживалась, появилось свободное время, начали искать таланты среди молодых солдат, выпустили первую стенгазету, начали комплектовать участников хора, выявлять певцов, чтецов. Нам повезло в том, что среди офицеров нашей части был человек с музыкальным образованием, а среди новичков классный баянист. Я любил рисовать, поэтому попал в редколлегию стенной газеты. Участвовал я и в хоре. Помню, как мы разучивали песню «Амурские волны», песня не простая, в ней четыре партии голосов. После долгих репетиций всё получилось, слушатели были в восторге. Пели мы и другие песни, в основном патриотические. Когда сформировался хороший самодеятельный коллектив, нас стали приглашать с концертами в другие воинские части и в клубы Польских предприятий города. Особенно нам нравилось выступать перед местным населением, по окончании концерта нам, как правило, организовывали фуршет.              Приходилось нам принимать совместные мероприятия и с военнослужащими Войска Польского. Очень ярко запомнился трогательный момент в моей службе. На 9мая 1956года в городе состоялся митинг у памятника « Советским воинам от благодарных жителей», и мне  довелось стоять в почетном карауле у памятника в составе двух польских и двух советских солдат. Без конца идут люди и кладут цветы к нашим ногам, а я стою и не могу сдержать слез, ведь эти цветы предназначены, прежде всего, моему отцу, хотя ему не довелось освобождать Польшу, он погиб раньше на подступах Ленинграда.
        Прошли годы, сменилось поколение, многие забыли, а некоторые не хотят помнить о тех, кто пожертвовал своей жизнью ради освобождения от фашистской заразы народ Польши, сейчас многие памятники там осквернены или снесены не без благосклонного согласия руководства государства и это очень грустно.
          1956год для меня был очень богат на  ряд важных событий. В начале лета пришла новость, что наш министр обороны Г.К.Жуков после посещения группировки войск в ГДР, собирается посетить и нас. А поскольку штаб 37 воздушной армии находился в Легнице, то он может заглянуть и в нашу часть. Началась суматоха по подготовке к встрече столь важной персоны. Везде всё  мыли, скоблили, красили, а  главное, замордовали нас строевой подготовкой. Каждый день после обеда повзводно, поротно, и всем батальоном три часа вбивали сапогами щебенку плаца в грунт. Однако, наш маршал, посмотрев из иллюминатора самолета на наши старания вниз, пролетел к  себе восвояси.  Но вскоре пришли приятные новости. Решением  правительства и приказа министра обороны на целый год сократили срок служба в армии.  Во время моего призыва срок службы составлял на флоте- 5лет, в авиации-4года, в других войсках -3гда. Мы все ликовали от такой новости. Вернуться домой на целый год раньше, это такая радость!
            К концу лета подводились итоги обучения курсантов и увеличивались практические занятия в полевых условиях. Половина нашего взвода была вывезена в расположение радиолокационной станции в15 км. от города, от куда мои вновь испеченные  радисты должны были налаживать радио связь со своими коллегами, оставшимися в части. Радиолокационная станция находилась в уютном месте на возвышенности вдали от населенных пунктов, а главное, окружена фруктовыми садами. Шел август месяц, кругом всё благоухало от обилия плодов, мои солдатики представляли себя словно в садах Эдема. Я же мотался от одной группы к другой, налаживая связь, естественно с полным армейским рюкзаком подкармливая фруктами тех своих подопечных, которые были лишены этих благ. Через какое-то время прошли полевые учения, где участвовали в полном составе всей роты, порядка ста человек. Учения проходили в сосновом бору. Что для нас было удивительным, лес принадлежал частному лицу, каждое взрослое дерево пронумеровано, в лесу нет ни хвороста, ни валежника, и с нас строго спрашивали за порядок. Вот нам бы всем такое отношение к матушке-природе. Дело в том, что уже в те годы в Польше 90% сельского хозяйства принадлежало частным лицам, в том числе и лесные угодья.
             В конце августа наши подопечные начали распределяться по воинским частям к месту постоянной службы. Грустно было расставаться с теми, с кем я почти год провёл бок обок, вместе с  ними спал в одной спальне, при этом ложился позже и вставал раньше, чтобы дать команду: Подъём!  И вместе с ними бежать на зарядку, каждый день учил их отбивать телеграфным ключём точки и тире, складывая из этого набор слов и цифр. Ушел в дембель и мой коллега старший сержант Землянский  и уехал в свой Ленинград. По моей рекомендации из нашего же взвода оставили ефрейтора Русакова на должность командира отделения нового пополнения, а мне выпала честь в составе команды ехать за новым пополнением в город Петрозаводск, к тому времени я был уже в звании сержанта.
            В сентябре наш городок оживился новым  молодым пополнением, и армейская жизнь вновь забурлила ключом. Наш взвод так же под №1, сформировали быстро, с той лишь разницей,  что помощником командира взвода назначили меня. Хлопот прибавилось, за состояние дисциплины, внешний вид  и выправку солдат всего взвода отвечал в первую очередь я. Начались занятия как с прошлым выпуском: уставы, боевая подготовка, строевые занятия на плацу, занятия по специальности. К тому времени на вооружение поступило новое стрелковое оружие, знаменитый автомат «Калашников», АК-47, сменивший не менее известный «ППШ», который был у нас на вооружении, стали изучать и его.
            К середине октября стали поступать тревожные сведения о беспорядках в соседней Венгрии. Несколько слов о пред истории. Венгрия в годы ВОВ до самого конца войны воевала на стороне нацистской Германии. Попав под оккупацию Советских войск, Венгрия только в 1949году  стала официально называться Венгерской Народной Республикой. ВНР, как бывший союзник Германии , была обязана выплачивать СССР, Югославии и Чехословакии контрибуцию, иногда доходившую до четверти национального продукта. В стране зрело недовольство и линией правительства, копирующее курс Сталина и 23октября 1956года в Венгрии вспыхнул мятеж, переросший в народное восстание. В Польше тоже кое- где возникли заварушки. Помню, по городу ходили демонстрации, били окна в нашем доме офицеров и домах наших военнослужащих. Все  были на взводе, на ночь снимали только сапоги и автоматы под кровать. В течение двух недель обстановка была напряженной, увольнительные отменены, усилены наряды и караулы. Советская  Армия сделала своё дело, как ей было приказано, и служба вновь вошла в прежнюю колею.
            На Ноябрьские праздники при подведении итогов по боевой и политической подготовке наш  взвод занял первое место среди  учебных подразделений, и я был приглашен в почетный президиум. Может случайно,  а скорее всего  из любопытства, я заглянул в приказ по воинской части о поощрениях. В приказе, а вернее в его приложении в списках отпускников значилась и моя фамилия. Позднее приказ зачитали и объявили, что мне предоставляется десятидневный отпуск, не считая дороги туда и обратно. Ура, я еду в отпуск, я скоро буду дома!
            Но, увы, отпуск мне сразу не дали в связи с известными событиями. Продолжалась обычная служба с дежурствами, караулами, занятиями, строевой подготовкой. Караулы у нас бывали как в городе, так и в самой воинской части. В городе мы караул несли, как правило, внутри помещений на объектах принадлежащих нашим войскам и, как правило, только в ночное время в здании штаба войск, в банке, в доме офицеров и в  других объектах. Не любили мы караулы, которые приходилось нести в самой воинской части . Во первых, службу несли круглосуточно, во вторых, охраняли склады и другие важные объекты находясь на улице, не зависимо от времени года и погоды, правда, зимой давали овчинные тулупы. Самое тяжелое испытание выпадало тому, кому приходилось стоять два часа на посту №1, это у знамени части. Простоять два часа по стойке «смирно», отдавая честь всем проходящим по коридору офицерам, не присесть, не размяться даже глубокой ночью, было не так просто. Ходили мы дежурными и по кухне. Одним словом, чистили картошку в огромных количествах. Самыми приятными дежурствами для меня были сержантские патрули в город. Патруль на целый день с двумя солдатами наперевес с автоматами, с красными повязками на левом рукаве мне нравился. Одевали нас за границей гораздо приличнее,  чем в Союзе, сапоги не кирза, а из кожи, в город ходили в кителях и фуражках, одним словом, выглядели приличными парнями. Основой объект для патруля был железнодорожный вокзал и прилегающие территории.
          Случился у меня однажды в городе конфуз, о котором я хочу рассказать. Увольнительные в город нам давали редко и только до восьми часов вечера, отпускали группами по три человека для безопасности и назначали старшего в группе, обычно сержанта. Денег у всех было мало, да и откуда им быть, рубли там не «ходили», а только злотые. Солдаты получали в месяц  30 злотых, на которые в то время можно было купить несколько пачек дешевых сигарет «sport”, да мороженное. Я в то время получал гораздо больше, мне платили как помощнику командира взвода и сержанту 125 рублей, но на руки я получал 50 злотых, а чуть больше ста рублей нам клали на сберкнижку, видимо боялись, что мы там обогатимся.
           Я писал выше, что был в командировке в Союзе, когда ездил в Петрозаводск за новобранцами и, возвращаясь назад в Бресте, купил пару не дорогих ручных часов, которые были  хорошо востребованы в Польше. Будучи однажды в городе в увольнительной, я решил спекульнуть, то есть  выгодно продать часы. Когда мы бывали в увольнительной, побаивались своих офицерских патрулей, а барыги, скупавшие у советских солдат разные выгодные для них вещи, боялись своих полицейских, а по этому, все эти сделки совершались во дворах и наспех. Так и со мной случилось, деньги барыга мне отсчитал, я проверил, говорю, что не хватает, он вновь пересчитал и добавил. Я проверять больше не стал  и отдал ему часы. Придя в казарму, я вновь проверил наличность, меня вульгарно обманули, из предполагаемой суммы было только половина. Однажды, будучи во главе сержантского патруля на платформе вокзала, я встретил этого типа, видимо он там искал очередную жертву, прижал его к стенке, но он от всего отперся и послал меня подальше. Что я мог ему сделать? Не расстреливать же его, хотя я и был с автоматом, не устраивать же мне международный конфликт. Кто виноват, если я сам был лохом.
           Я уже писал, что в увольнение нас отпускали только по выходным и только до восьми вечера, и ни о каких романах с девушками не могло идти и речи. А ещё мешал языковой баръер.  По русски говорили и понимали многие взрослые мужчины, а молодёжь не понимала нас. Девушки вертелись вечерами за нашим забором, но это были те, от свидания с которыми наши солдатики попадали прямиком в лазарет.
          Для солдат новогодний праздник играл не маловажное значение. Готовили новогодний концерт, стенгазету, украшали в ленинской комнате ёлку, в столовой баловали свежими овощами и фруктами, которые были сохранены из собственного сада, не курящим солдатам вместо махорки выдали по 800грамм сахара. Встречали новый 1957-й год. Что он нам готовит? Я- то знал, что это мой последний год службы и осенью я вернусь на родину. В середине января мне в торжественной обстановке вручили почетную грамоту ЦК ВЛКСМ, подписанную первым секретарем ЦК ВЛКСМ А.Н. Шелепиным и сообщили об очередном присвоении мне звания старший сержант.
           В начале февраля начали предоставлять объявленные ранее отпуска на родину, получил проездные документы и я. Обычно к положенным 10 суткам добавляли сибирякам по пять суток туда  и обратно поездом. Чтобы выгадать лишние деньки пожить дома, от Москвы до Томска я взял билет на самолет и выгадал трое суток в один конец.
            В первую очередь я поехал к маме. Жила она, как и прежде на подсобном хозяйстве  «Сельхозтехникум».  Целую неделю отсыпался, отъедался на маминых борщах, наслаждался родной зимней сибирской природой и ни о чём не думал. Мать похвалилась,  и показала мне благодарственное  письмо, написанное замполитом нашей воинской части в адрес моей мамы. Это письмо храниться в моем архиве и по сей день.
            Через неделю навестил сестру  Анну, живущую по прежнему в Кафтаньчиково, затем поехал к брату Николаю. К тому времени Коля построил себе добротный деревянный дом на проспекте Фрунзе города Томска в районе « Опытного полея». Место там было очень живописное. Напротив дома через дорогу простиралось большое поле, засаженное плодовыми деревцами, и по весне воздух в окрестностях  наполнялся ароматом цветущих яблонь. Наверное, по этому, этот район и назвали опытным полем. К тому моменту в семье брата уже росли две дочери Тоня и Галя. Кроме того у них жили на квартире две очаровательных девушки Кати. Одна из них меня очаровала, и я начал за ней ухаживать. Встретив взаимность, мы договорились, что она будет ждать меня, тем более ждать оставалось не так уж долго, осенью этого года я возвращался  из армии.  Окрылённый светлыми чувствами я возвращался в свою воинскую часть с хорошим настроением.
         И снова побежали армейские будни. Время в армии бежит быстро, так как оно постоянно забито разными делами и на размышления просто не остается  места. Однажды ко мне подошел солдат из соседней роты и представился, назвав имя и фамилию, он добавил, что родом он из села Кадниково Алтайского края. Разговорились, оказывается , мы с ним учились в одной школе, только в параллельных классах и он меня хорошо помнит, чем я похвалиться не мог, но у нас с ним оказалось много общих знакомых и было что вспомнить. Писал письма домой, с нетерпением ждал ответы с родины, готовился к «дембелю», закупал подарки…
Что значила для меня служба в армии.
        Некоторое время назад вижу сон. Я в качестве туриста нахожусь в одном из городов Польши и пытаюсь попасть в город Легницу, где я провел несколько лет, служа в армии. Ищу военный городок, где служил, ищу своих командиров и считаю что они должны ещё быть здесь…  А совсем недавно вновь вижу, что меня вновь призвали в армию и я вновь попадаю в свою воинскую часть. Все доводы мои, о том, что я уже своё отслужил, что я уже человек не молодой, никем не принимаются и в расчет не берутся. Что-то подобное мне снилось и раньше, что я вновь служу.
         Я не  пытаюсь  кого то убедить или переубедить относительно службы в армии, тем более сейчас и время другое, поколение молодых людей в корне отличается от нашего, да и сроки службы изменились, но главный постулат остался прежним: Защищать Родину!  Что остается в сухом остатке по окончании службы?   Нормальные, вменяемые парни мужают, крепнут физически и духовно, совершенно по другому осмысливают жизнь и своё место  в ней,  легче справляются с неблагоприятными жизненными ситуациями, а слабые и не окрепшие  духом легче попадают в западню неблаговидных соблазнов и поступков. В моё время о наркотиках никто даже не слышал, а сейчас и это в порядке вещей, даже возвращаясь из армии некоторые уже законченные  наркоманы. В моей жизни такой пример был. В 80-е годы я провожал в армию пасынка, который до этого не курил, не пил, тем более не принимал наркотиков, а вернулся законченным наркоманом. Со временим с этим недугом он «завязал», по тому, что отказали почки, стал инвалидом второй  группы, и это-то в двадцать с небольшим лет.
            Для меня армия имела большое значение. В армии я осознал, что я как личность что-то значу, что я могу чего-то достичь, что мне обязательно нужно учиться.    
               Поезд катил и вез нас на Родину. Перед отправкой нашу небольшую группу  снабдили на дорогу целым бумажным мешком овощей и фруктов из нашего воинского сада и пожелали доброго пути. Таможенный контроль наиболее тщательный осуществлялся, как правило, на Польской границе, особенно перетрясали всё при въезде в Польшу, наши погранцы нас военнослужащих вообще не трогали, особенно солдат. В Бресте в то время всегда была пересадка на наш советский поезд. Дело в том, что все европейские железнодорожные пути имеют более узкую колею, а наша колея несколько шире, наверно европейцы боялись, что «красная зараза» так быстро не распространится по Европе, но, увы и ах, на несколько лет им это не помогло. Это сейчас выглядит  всё по-другому: подходит поезд на станцию, меняют колёсные пары на вагонах, цепляет поезд другой тепловоз с нужной шириной колеи и через полтора, два часа поехали дальше. А тогда этого не было. В ожидании Московского поезда мы съездили в город и в ресторане обмыли своё возвращение домой. А дальше  долгий путь с пересадками по нашей необъятной матушке-России домой. Что нас ждало впереди, каждый думал про себя.
          Сейчас  я делаю сравнения ощущений того времени и настоящих и представляю свою жизнь с тем поездом, который мчится вперёд, подминая под себя километры лет и массу событий. Тогда у меня всё было впереди, а  сейчас представилась возможность «сойти с поезда», сесть за стол, всё спокойно осмыслить и подумать о том, а всё ли я правильно сделал в своей не простой, богатой на события жизни и изложить это на бумаге.
        ( продолжение следует)