«Моя музыка будет звучать вечно, я сам придумал эти ноты, сложил их в одну цепочку, завязал узлом в гармонию, записал на клочке бумаги, воплотил в звуки и выплеснул цветным потоком в мир. А мир пусть сходит с ума, год за годом. Мне уже плевать. Я слишком много сделал для этого мира, теперь он должен что что сделать для меня.»
Так мог бы написать Джимми Хендрикс или Джим Мориссон, Курт Кобейн или Дженис Джоплин. Но они не успели, слишком поглощены были творчеством в себе или собой в творчестве, не заметили как шагнули в пропасть, такую манящую, устланную цветами и расписанную веселенькими красками. Они - долбанные талантливые наркоманы, наследили в этом мире. Я не такой, я ничего не оставлю после себя, ни одной ноты, ни одной строчки, ни одного воспоминания, я сотрусь в тот самый порошок, который ежедневно запускаю в плавание по своему тщедушному, измученному организму. Но мне плевать на этот мир, на окружающих меня людей, даже на эту тощую, как и я собаку, тоже плевать. Я давно определил для себя все приоритеты, расставил знаки, узаконил права. Я ничего не изменю. Ни за что. Никогда. Не успею.
Это было здорово. Мягкий толчок и странное тепло, развивающееся по каждой клеточке моего я. Я проваливаюсь, я лечу за своей тенью, она обгоняет меня, взмывая к звездам. Я несусь за ней, как сумасшедший, срываю впечатления, классифицирую их. Я стал одним сплошным нервом, центром удовольствия, краеугольным камнем познания мира. Вселенная слишком мала, чтобы вместить меня. Я огромный сгусток энергии, превращающейся в оргазм. Цветной бесконечный оргазм, выстреливающий меня в вечность. Я не хочу останавливаться, лишь набираю обороты, картинки меняются с бешеным ускорением, я не успеваю выхватить их смысл, одно сплошное яркое пятно, и я в нем, словно в калейдоскопе, болтаюсь и смеюсь. Так весело мне не было никогда.
Я хотел повторить и я повторял, все время пытаясь поймать то самое ощущение, схватить его за разноцветный хвост. Держать и не отпускать. Я хватал, держал, но каждый раз цветной мир ускользал, наваливаясь в конце пугающей липкой чернотой. Она закутывала меня в свой удушающий саван и пожирала, высасывая душу. Ну уж нет, мне не нужна темнота, мне по душе тот яркий мир, я хочу его, так, как не хотел ни одну женщину.
И я увеличивал дозу, просто нужно чуть больше, чуть сильнее.
У меня поменялись интересы, поменялись друзья, поменялось все окружение. Я просыпался с женщинами, имен которых не помнил, я заходил в незнакомые двери чужих домов. На моей кухне занимались сексом неизвестные люди. И меня это не трогало, я ловил разноцветный хвост своих эмоций, каждый день, пытаясь высечь искры из затухающего, огрубевшего костра чувств.
Когда первый раз у меня закончились деньги, я почувствовал, как новые ощущения вламываются в мою жизнь, сокрушают и без того хрупкие кости, выворачивая их наизнанку. Пересохшие губы, слепые глаза, горящие внутренности. Жар и холод, лед и пламень, боль и мрак. Черная пульсирующая пустота. И самое главное- страх, ужасающий, липкий, безудержный. Он обнажил меня, растерзал. Это был не страх, ужас. Я словно развязал атомную войну, вот такой это был страх. Тогда, катаясь по смятой постели, я набрал номер и впервые попросилй в долг и это были не деньги. Трясущимися руками развернул пакет, схватил ложку, языки пламени лизали ее дно, а мне казалось они лижут мне внутренности . Я не помню, как наложил жгут, как набрал шприц и вогнал в себя черную муть. Мое лицо перекосило и терпкая вязкая слюна, скатившись по подбородку, так и осталась высыхать на шее. Я закрыл глаза и поплыл. Так глубоко я не забирался никогда.
Теперь я знал , что такое боль и страх. Не допустить их, не дать вползти в себя, стало смыслом жизни. Любой ценой остановить тот ужас, который чуть не сожрал меня.
Мое лицо - обтянутый кожей череп с мутным взглядом. Мои руки даже в жару скрыты от глаз. Я качаюсь от ветра. Я стал прозрачно – призрачным, может быть я уже призрак самого себя, моя тень тоже стала невидимой. А мне кажется, что я вообще держусь благодаря этой тени. Люди шарахаются от меня, это страшно смешит и одновременно пугает. Я смотрю на них в безумном оскале, через минуту возвращаюсь к своим мыслям и иду за дозой.
Когда анализ крови показал гепатит С, я даже не испугался. Просто подумал. « Странно, что нет СПИДа, он обязательно должен быть» Моя печень разрушалась. А мне было плевать. Потому что весь мой организм разрушался, превращаясь в гниющий мешок с костями. Иногда меня удивляло, как вообще это тело еще продолжает функционировать, выделять пот и мочу, желудочный сок и слезы. Почему до сих пор в крови есть эритроциты и лейкоциты, а в груди ухает сердце. Неужели я еще не убил себя до конца, не выжег внутренности, не сломал себе хребет? Я живучий сукин сын.
Последняя моя женщина, пытавшаяся вытащить меня из всего этого кошмара, ушла тихо и без истерик. Когда захлопнулась дверь, я продолжал смотреть на пустой проем, ожидая какого-то продолжения. Его не было.
Оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с обычной жизнью, оборвалась с характерным звуком, «тыннннн». Он звучал в моих ушах приговором. Я не смог выбрать любовь и я пожертвовал ею, вытер об нее ноги и успокоившись, увеличил дозу. Оправдывая - это самое увеличение, душевной травмой из-за оскорбленного чувства.
Я потерял работу, потерял друзей, потерял уважение. Лежа, после очередного «передоза», в захудалой больнице, я последний раз разговаривал с отцом. Мне было странно смотреть, как он смахивает предательскую слезу, пытаясь скрыть ее от меня. Меня тогда бесила эта его слабость.
Сейчас я мечтаю поговорить с ним, рассказать ему что-то такое, чтобы навсегда изменило его отношение ко мне, что-то такое, что вмиг заставило его простить меня. Мне нечего ему сказать.
Врачи говорят, мне осталось несколько дней, в лучшем случае недель. Цирроз и гепатит уничтожили печень. Мне трудно дышать, мои легкие наполнены чернотой и кровью, я не могу даже сесть, мне больно лежать, мне трудно думать. Но думать – это все что у меня осталось. И знаете что самое интересное, я хочу вновь вогнать в себя иглу, нажать и впустить в себя тот самый яд, уничтоживший мой мир, впустить и забыться.
Сегодня мир остановится, я чувствую, как он замедляется, как пытается стряхнуть меня, убрать с поля, удалить. Мне страшно, но я готов, я даже жду этого момента. Когда все закончится. Меня сотрут , пережуют , выплюнут и тотчас забудут. Я не оставлю после себя ничего. У меня нет детей, нет записанных нот и написанных строчек. Мне едва исполнилось 35, я мог бы на что-нибудь сгодиться, но я даже не способен стать донором органов. Все что у меня есть - вода, ложка, вата и тишина….