Ничто в жизни не происходит просто так, и все события так или иначе для чего-то повторяются, хотя и на другом уровне…
Много лет назад я жила в городе Грязовеце, где служил мой отец. В те годы это была маленькая станция у железной дороги, больше похожая на деревню, чем на город. Там я пережила болезненный переход от детства к отрочеству, но там же текли счастливые дни, связанные с моей погружённостью в литературу, с полным слиянием с окружающей природой, с молодыми ещё родителями, с любимыми братом и маленькой сестрой, с друзьями и подружками из нашего военного городка. За далью лет стоит мой старый Грязовец. Я смотрю в него, как в забытое на чердаке потрескавшееся зеркало, и сердце наполняется любовью и благодарностью.
Вернувшись в Грязовец теперь, в начале нового века, я узнавала и не узнавала его. Так сильно он изменился, стал чище, уютнее. Но, к счастью, он так и не превратился в город в полном смысле слова. К счастью, потому что его культура и образ жизни коренятся в окружающих его деревнях. Оторви Грязовец от деревни и пропадёт его глубокий, мистический русский дух, уйдёт в прошлое навсегда.
Снова в Грязовец я попала через Межпоселенческую центральную библиотеку, где встретила прекрасных людей: Ольгу Германовну Голубову, Ольгу Андрееву, Нину Лаврентьевну Пётрушкину. Ольга Германовна, директор библиотеки, организовала для меня незабываемую встречу с грязовчанами, которые рассказали о себе. Нина Лаврентьевна щедро поделилась воспоминаниями о деревне, в которой выросла и о своих родственниках и односельчанах.
Осторожность
Сгорела в деревне пекарня. Ведётся следствие. Сторожа спрашивают:
— Куришь?
— Курю.
— Наверное, это ты пекарню спалил. Окурки-то, небось, на пол бросаешь?
— Не-е-е, я осторожный! Я их в тесто кидаю.
Деревенская мудрость
В детстве мы с папой ездили за грибами из Грязовца в глухие леса у реки Обноры. Как-то раз, утомившись от ходьбы по лесу, мы зашли в первую попавшуюся на пути деревню. Навстречу нам из избы вышла женщина и пригласила к себе передохнуть и выпить чаю. На стол подавала маленькая сгорбленная старушка. Она достала из печи чугунок с дымящейся, разваренной картошкой, а к ней поставила блюдо (эмалированную тарелку) с солёными рыжиками. Мы проголодались и очень обрадовались картошке с грибами. Я с удовольствием взяла пару горячих картофелин и, зачерпнув ароматных рыжиков, уже хотела, было, попробовать их на вкус, когда заметила в густом рассоле мёртвых белых червячков. Видно, на лице моём появилось брезгливое выражение, потому что старушка сурово глянула на меня и важно изрекла:
— Не тот червь, дитятко, которого мы едим, а тот, который нас ест!
Мне стало стыдно за оплошность, но грибки после этого я доставала с большой осторожностью, стараясь не зачерпнуть ничего лишнего.
Мужской разговор
Этому диалогу семь десятков лет, а то и больше. Разговаривают два грязовецких мужика:
— Ну, сколь детей у тебя, Ерофеич?
— Дак много ли одна баба натаскает? Одиннадцать человек.
Для сравнения передам рассказ Антонины Петровны Бутусовой из деревни Рогачиха Верховажского района. Тема такая же, разговор относится примерно к тому же времени, а отношение к делу разное.
Один верховажский мужик спрашивает другого:
— Много ли у тебя робят, Митрий?
— Сем или восем. Да много ли один наделаешь? Со стороны помошши нет!
Надежда
Мы с Ниной, учительницей русского языка, одногодки, обе родились в 1946
году. В беседах обнаруживаем много общего во взглядах, в отношении к жизни и к людям. Она говорит мне:
— Вечно я ко всем на улице пристаю, если вижу непорядок какой или слышу матерные слова.
— Вот-вот и я так же. Уже после того, как выскажу людям свое мнение, думаю: ох, и прилетит мне когда-нибудь по рогам!
— А я иду недавно по улице, впереди — ученики примерно класса восьмого. Матерятся отчаянно, друг перед другом хорохорятся, кто ядрёней выскажется. Я не стерпела, подошла и говорю: мол, ребятки, я — православная верующая. Знаете ли вы, что Боженька за каждое плохое слово день жизни отбирает?
Ребята притихли, а один смеётся и говорит:
— В таком случае я уже давно бы сдох!
Расстроилась я, пошла дальше, да поскользнулась и грохнулась как раз перед ребятами. Тетрадки рассыпались, шапка улетела в одну сторону, сумка — в другую, а я посередине лежу и думаю, вот сейчас мне деточки-то и отомстят за непрошеные нравоучения. А они вдруг бросились меня поднимать, отряхнули, тетрадки собрали, сумку подали и спросили, не ушиблась ли я. Так что ничего, душа-то у них хорошая, добрая, авось, подрастут и разговаривать научатся.
Сходка у сельмага в прошлом веке
У сельмага митинг, обсуждают последние известия. А в деревне всего три злободневные темы:
• Кто что про кого сказал.
• Кто что у кого украл.
• Кто с кем спит.
Причём, говорят, последняя тема занимает всех без исключения и больше всего.
У зятя в гостях
Сходка у того же сельмага в наши дни. Старая Васильевна только что вернулась из Санкт-Петербурга от дочки и зятя.
— Ну, скажи, Васильевна, куда тебя зять водил в Питере?
— Ой, бабы, в музей Истории. Вот страху натерпелась, видела гильотину, пытошные штуковины всякие и картины баские: портреты и разное.
— А ещё куда ходила?
— С внуком ходила в концерт, пел Видас. Внук спрашивает, понравился ли мне Видас. Да, понравился, отвечаю. Помню, у нас раньше пастух в деревне ещё громче орал, дело привычное!
Нудисты
Июнь 1963 года. Санька приехал из Грязовца к родичам в Ленинград. Однажды оказался он рядом с пляжем у Петропавловской крепости. В отдалённом уголке пляжа увидел Санька голого мужика и бросился к милиционеру:
— Товарищ милиционер! Там у крепости мужика раздели, даже трусы сняли!
— Не волнуйся, парень, это нудисты.
— И девки, и бабы?
Милиционер ему объяснил, в чем дело.
— Во позорище! — возмущался Санька, вернувшись домой, — в городе мудисты собрались! И не стыдно им?!
Героическая история
Дело было в 50-х годах прошлого столетия в воинской части, которая базировалась тогда в Грязовце. В Грязовецкой районной больнице работала всем известная врач-гинеколог Мария Ивановна Мышалова. В Великую Отечественную войну 1941-1945 гг. она служила на фронте военврачом, оперировала раненых. В Грязовецком полку её знали не понаслышке, она часто выступала перед молодыми воинами с воспоминаниями о войне, со времён которой у неё хранилось табельное оружие — именной пистолет.
Однажды осенью, в самый разгар дождей, когда по дорогам ни проехать, ни пройти, мокрая и грязная Мария Ивановна влетела к заместителю командира части и с порога заявила:
— Давайте танк!
— Какой танк, вы что, с ума сошли?
— У меня в отдалённой деревне женщина рожает шестого ребенка, роды трудные, может умереть! Скорая застряла на полпути, застрял и трактор, высланный на подмогу. Давайте танк!
— Нельзя, вы меня под трибунал подведёте!
Тут Мария Ивановна вытащила свой именной пистолет и тихо сказала:
— Давай танк, я тебе говорю, там двое умирают — мать и младенец! Скажешь, что дал машину под угрозой, отвечу за всё!
Замком полка взял танк и, как на фронте, помчался по бездорожью вместе с Марией Ивановной спасать младенца и роженицу. В тёмной избе, освещённой лишь керосиновой лампой, она успешно прооперировала пациентку и спасла ещё две человеческие души.
Эту историю замком полка сам рассказывал моей знакомой учительнице. Он был потрясён тогда отвагой этой женщины и её желанием во что бы то ни стало выполнить свой профессиональный долг. Тем более что он хорошо помнил другой случай, когда в Москве в известной клинике несколько хирургов, имеющих всю необходимую медицинскую технику и лекарства, не спасли рожавшую дочь его друга.
Дон Жуан из военной части
Примерно в то же самое время в этой части служил один майор, известный в полку и в Грязовце бабник. Как-то раз, накануне дня рождения своей очередной пассии, он купил ей отрез шифона на блузку. Тогда найти такую роскошную ткань не было почти никакой возможности, тем более ценным должен был быть подарок и ублажить его возлюбленную. Принеся домой свёрток с подарком, он спрятал его в поленнице дров подальше от глаз жены. Однако его заметили соседские дети и донесли ей, что дядя Лёша спрятал в поленнице пол-литру. Жена вечером пошла как будто за дровами и вынула свёрток из поленницы. Она, конечно, догадалась, что шифон куплен не для неё, и решила отомстить мужу. Ткань из свертка вынула и, заменив её старыми мужниными кальсонами, положила подарок обратно.
На следующий день муж сочинил небылицу про знакомого, с которым нужно о чём-то договориться, и отправился в гости к своей подруге. Гостей было довольно много. Выпили, закусили, потанцевали, а потом стали рассматривать подарки. Последним развернули подарок майора. Перед онемевшими гостями блеснули, как кнопки трофейного аккордеона, перламутровые пуговицы кальсон. Хозяйка хлопнулась в обморок, а репутация местного Дон Жуана и безупречного кавалера сильно пошатнулась.
На следующее утро военный городок только и говорил, что об этом происшествии. А жена майора дня через три вышла в полковой магазин за хлебом в новой шифоновой блузке.
При полном параде
В середине прошлого века в одной из деревень Грязовецкого района у бабушки Али жил-был козёл-производитель Борька. Много лет и с большим энтузиазмом он исполнял свои обязанности: «огуливал» местных коз. Несмотря на устрашающую внешность — клокастую шерсть на лбу, косматую бороду, вытаращенные глаза и грозные серповидные рога, — Борька производил отменно красивое и здоровое потомство, поэтому репутацию имел отличную и пользовался большим спросом.
В противовес внешности Борька обладал покладистым и общительным характером, особенно любил механизаторов, с которыми подружился, когда они приезжали из Грязовца на посевную. Те Борьку привечали, но из озорства и по пьяни научили его курить, совали ему в зубы зажжённую папиросу, и он с наслаждением втягивал ноздрями дым, а потом съедал остаток папиросы.
Шли годы, козёл постарел. Некогда длинная его борода вылезла, а спина облысела. В холодное время года бабушка Аля надевала на него ватник, вставляя Борькины передние ноги в рукава и застёгивая его на животе на все пуговицы, чтобы животное не простудилось. Несмотря на возраст, Борька оставался хорошим производителем и продолжал пользоваться успехом. Сосед Федька время от времени угощал его папироской, и неизвестно кто при этом больше радовался, Федька или козёл.
Как-то осенью из дальней деревни позвонили в правление колхоза и попросили предупредить Алю, что вечером приедут к Борьке с козочкой. Каковы же были восторг и удивление гостей, когда козёл встретил их при полном параде — в ватнике и с папиросой в зубах!
Сирота
Генка — тощий, оборванный и вечно голодный четырнадцатилетний сирота, жил у своей одинокой тётки Лиды, санитарки из местной больнички, которая, несмотря на беспросветную бедность, забрала его из детского дома сразу же после войны, прибравшей его родителей. Тётка отправила племянника в школу, но во время каникул он должен был помогать ей по хозяйству. Хозяйство, правда, было невелико: козёл Яшка да куры. Всё свободное время Генка посвящал обычным мальчишеским делам, гонял в футбол со сверстниками, бегал в ближайший лес, где с весны до зимы можно было поживиться чем-нибудь съедобным. Послевоенные годы были голодными, а весной в лесу под старыми ёлками, на коричневом перегное, из иголок и шишек росла заячья капуста — нежно-зелёный кисленький трилистник на тонком стебельке. Голод эта травка, конечно, не утоляла, но создавала впечатление, что в животе что-то есть. В июне в лесу появлялись прозрачные и мелкие летние опята, которые он собирал для себя и тётки и нёс домой. Опят было немного, но они так замечательно пахли и, упревшие в русской печи, да с картошечкой, мгновенно исчезали в бездонном Генкином желудке. Позже появлялись ягоды и другие, более ощутимые грибы, и жизнь становилась сытнее, но не настолько, чтобы утолить постоянное чувство голода в его растущем организме.
Большую часть времени Генкиного хозяйствования занимал козёл Яшка, которого он должен был пасти, и смотреть, чтобы тот не покалечил кого-нибудь. Яшка был упрямой, зловредной и непослушной скотиной. Имея несносный характер и страшную морду, он норовил поддеть прохожего, будь то взрослый или ребёнок, большущими острыми рогами, стоило Генке отвернуться или засмотреться на что-нибудь интересное. Поэтому, если Генке нужно было куда-то сбегать, он привязывал Яшку к забору, опоясывающему военный городок, и, грозя ему вицей, говорил:
— У-у-у, образина, попробуй, сорвись с места, убью! — и нёсся по своим делам.
Между тем Яшка его ничуть не боялся и часто, неведомо как, отвязывался от забора и гонялся за детворой и взрослыми, пока не возвращался Генка или не вызывали пару солдат, чтобы его утихомирить.
В этот раз Генка хотел забежать к своему дружку Витьке, который жил по другую сторону военного городка. Короткий и прямой путь лежал через офицерский посёлок, вдоль финских домиков, отделённых от деревянных мостков, по которым бежал Генка, низким забором из штакетника. Подле одного из домов, в аккуратном палисаднике, хлопотала пожилая женщина, уговаривая внука поесть. Генка удивлённо затормозил. Уж его-то не надо уговаривать съесть что-нибудь, он, как теперь говорится, ел всё, что не приколочено. Бабушка ходила за внуком с тарелкой и вилкой в руках и причитала:
— Додик, съешь курочки, ну хоть кусочек. Или пирожка с малиной, а? Я тут чуть-чуть отрезала!
— Не буду, — упрямился мальчик, — ели недавно.
Генка выждал момент, когда она ушла в дом, подошёл к забору и деловито спросил:
— Чё не жрёшь, больной, что ли?
— Да нет, просто ели недавно, а она пристаёт: ешь, да ешь.
— Давай так: ты губы намажь малиной, а то догадаются, а пирог мне отдай. Я за милую душу съем.
Мальчик просунул кусок пирога между штакетинами, и Генка его тут же проглотил.
— Тебя как звать? — спросил он.
— Генка.
— А меня Додик. Ты приходи завтра ещё, а то бабка меня совсем едой замучила.
Так Генка и устроился: козёл пасся у забора, а он — у Додика. Жаль только, что продолжалась эта лафа не долго. Генкину хитрость раскрыла всё та же бабка. Она долго орала на него и грозилась рассказать про Генкины приключения его родителям. Поскольку родителей у Генки не было, то он просто перестал ходить к Додику, но вспоминал о нём и о бабкиных пирогах с сожалением и благодарностью.
Полковые приключения козла Яшки
Лида отдала козла Яшку на воспитание Генке, потому что от него отказался даже пастух, дядя Митя, однорукий инвалид, который пас скотину у всех грязовчан. Яшка понимал только нелитературный язык, а ещё обожал сахар. И если первым дядя Митя владел виртуозно, то сахара у него, конечно, не было и быть не могло по причине дяди Митиной бедности и любви к спиртному. Месяц назад он сказал Лиде:
— Если Генка ещё раз приведёт твоего козла в стадо, я отказываюсь пасти. Мне эти приключения с вашим Яшкой ни к чему! То он маленькую Таньку с ног сбил, то Егоровне под одно место так поддал, что она неделю сидеть не могла! А я отвечай?! Офицеры опять же грозятся его застрелить, потому что он их детей в школу не пускает. Встанет у калитки, через которую военные в город ходят, глаза дурные выпучит, рога опустит, того и гляди нападёт, скотина, а мне с ним не справиться!
На место пастуха претендентов в Грязовце не нашлось, и Лида забрала козла.
Бедный Генка привязывал его то там, то здесь, но Яшка продолжал гнуть свою линию и никому не давал покоя. В тот день угораздило Генку привязать козла к забору у вышеупомянутой калитки, уж очень сочная и зелёная травка росла рядом, а сам убежал по каким-то своим делам. Яшку на этот раз он привязал крепко, и тот мирно похаживал вдоль забора, пощипывал травку и не обращал ни на кого внимания. И надо же было пройти мимо извечному Яшкиному врагу — сержанту Потапенко, известному в полку шутнику и балагуру. Мстительный Яшка ненавидел сержанта за то, что тот дразнил его и иначе, как «образиной» и «рогатой сволочью» не называл. Увидев сержанта, Яшка рванул к нему наперерез и перегородил дорогу к калитке, верёвки для этого как раз хватало. Сержант сделает шаг в сторону, и Яшка бросается туда же. Мостки узкие, с одной стороны от них трава, на которой пасётся Яшка, а с другой — глубокая канава, полная воды. Пройти невозможно: нужно либо прыгать через канаву, либо вступать в бой с Яшкой. Как ни хитрил Потапенко, как ни уговаривал козла ласковыми словами пропустить его в город, козёл стоял намертво, злобно уставившись на сержанта. Пришлось звать подмогу — солдат, которые неподалеку играли в волейбол на спортивной площадке.
Ребята прибежали сразу, зная Яшкин норов. Потапенко скомандовал:
— Рядовые Николаев и Петров, отвязать козла и увести по месту жительства!
— Есть отвязать и увести!
Но не тут-то было. Как ни старались бойцы подступить к козлу и ухватить его за рога, ничего не получалось, Яшка сопротивлялся отчаянно и упрямо, защищая свои позиции. Вокруг собрались другие солдаты, они смеялись и улюлюкали:
— Хватай, на губу его! Посадить суток на пять за хулиганство!
Козёл не сдавался, только глаза его налились кровью, а борода тряслась от ярости.
Кто-то посоветовал позвать казаха Алимжана, который на гражданке работал в цирке. Алимжан тихо свистнул, сказал что-то на своём гортанном наречии, что-то сунул в рот Яшке и погладил его по спине. На глазах у изумлённых зрителей он повёл козла домой к Лиде, и тот смиренно шёл за солдатом. Кто бы узнал в нём недавно бушевавшее разъярённое животное!? Вот что значит профессиональный подход к делу. Слухи об этом происшествии дошли до командира, и он запретил пасти Яшку рядом с калиткой. Все вздохнули с облегчением.
Наследство
Много лет назад Александр Х. собирался ехать поездом из Ленинграда в Вологду, возвращаясь домой от своих многочисленных престарелых родственников. Они очень любили Александра и каждый раз одаривали его старинными книгами и другими дорогими сердцу вещами, связанными с общими семейными традициями. Всё это было бы замечательно, если бы ему не приходилось постоянно таскать на себе неподъёмные тюки с добром, создавая неудобства себе и окружающим.
На этот раз тётка по материнской линии подарила ему две связки антикварных книг и огромные оленьи рога, добытые её дедушкой на охоте ещё в позапрошлом веке. «Где он только такого большущего оленя отыскал, чёрт бы его побрал?!» — угрюмо думал наследник.
Отказаться Александру не хватило духу, так торжественно и любовно ему вручили эти рога — сувенир, который передавался в наследство по мужской линии от поколения к поколению, якобы придававший человеку особенную мужскую силу и доблесть.
Александр плёлся по перрону, сгибаясь под тяжестью развесистых рогов и баула с книгами. Он с ужасом думал о том, как сядет с таким наследством в поезд. Да его и в купе-то, наверное, не пустят! Одолеваемый мрачными предчувствиями, он вошёл в вагон и боком протиснулся к своему купе. Оно было открыто. Будущие соседи с ужасом смотрели на его поклажу, а одна женщина замахала руками и запричитала:
— Какой ужас! Только этого нам не хватало для полного счастья! В жизни не видела ничего страшнее, да эти рога просто опасны для жизни!
В ответ Александр отчаянно воскликнул:
— Что же мне делать, не могу я их выбросить, это рога моего прадедушки!
В ответ он услышал дружный смех, и тут же нашлось место и ему, и дедушкиным рогам.
С Натальей Мелёхиной я познакомилась недавно. Она — удивительно интересный, душевный человек, талантливая журналистка и писательница, и просто хорошая девушка, которая поделилась со мной воспоминаниями о деревенском детстве в Грязовецком районе.
Крестьянская закваска
Это было в семидесятых годах двадцатого века. В маленькой, ничем и никем пока не прославленной деревне Полтинино Грязовецкого района Вологодской области убирали урожай ячменя. Зерна было много, и его возили сдавать днём и ночью, торопясь убрать до дождей. Ячмень в нашей области был тогда фуражным зерном, но и его необходимо было беречь и возить со всем возможным вниманием, тогда с этим было строго.
В этой деревне жил маленький мужичок средних лет по прозвищу дядя Саша Тарапунька. По всей вероятности, его так прозвали в насмешку, за малый рост. Несмотря на небольшие габариты, дядя Саша отличался дотошностью во всём, чем бы ему ни приходилось заниматься. И в тот раз он заметил, что машины, на которых возили ячмень, укрыты парусиной плохо, и из-под неё то и дело сыплется на дорогу зерно. Душа потомственного крестьянина не выдержала такого непорядка. Он один раз сделал замечание водителям, другой, но ответной реакции не последовало. Тогда дядя Саша пошёл к председателю колхоза и рассказал ему о потерях зерна на дороге. Тот в запарке отмахнулся, сказав, что не так много зерна пропадает, чтобы об этом беспокоиться. Упрямый Тарапунька взял мешок, прошёлся вдоль дороги от поля до сдаточного пункта, собрал всё потерянное зерно и, вернувшись к председателю, высыпал перед ним на стол без малого ведро ячменя. Не устояв перед таким веским аргументом, председатель колхоза принял необходимые меры и призадумался. Всего тридцатью годами раньше его за такой недосмотр не только с работы бы выгнали, но, скорее всего, отправили бы в лагерь, как врага народа. А Тарапунька, что ж, он прав — настоящий мужик, крестьянин. Не смог он смотреть, как ячмень, который сам сажал и выращивал, пропадает. Старой, правильной закваски человек!
«Мордели»
У Наташиной бабушки была крёстная мать, Мария Дмитриевна Смирнова, которая родилась ещё до революции, в 1912 году. Она жила в Вологде, своих детей не имела и поэтому нежно любила крестницу и всячески её баловала. Забирала её из деревни в гости, кормила, поила, покупала отрезы тканей и шила ей платья. А когда отправляла назад в деревню, давала с собой гостинцы.
В один из приездов крестница попросила разрешения в следующий раз взять с собой двоюродную сестру Густю. Разрешение было получено. Крёстная решила угостить девочек чем-нибудь вкусненьким. Утром она дала им денег и отправила на рынок купить вафель. Девочки весело побежали на рынок в предвкушении чего-то необыкновенного, хотя раньше они никогда не видели вафель и даже не знали, как они выглядят. На рынке девочки долго рассматривали разные товары, а когда пошли выполнять поручение, поняли, что напрочь забыли название того, что они должны были купить, и сколько ни старались, не могли вспомнить. А без покупки они боялись возвращаться домой. Стали девочки разные необычные слова подбирать и почему-то решили, что им нужно купить мордели. Откуда взялось это слово и что оно обозначает, они не знали, но ходили по торговым рядам и спрашивали, где торгуют морделями. Над ними только посмеивались и удивлялись.
Так они проходили до вечера, а бедная крёстная волновалась и уже собралась идти искать детей, когда, наконец, они вернулись и горестно признались:
— Крёстная, не нашли мы морделей!
Крёстная не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Она не стала ругать детей, а на следующее утро пошла с ними на рынок и купила вафель.
Политическая частушка
После войны в Грязовецком районе Вологодской области был страшный голод. Особенно пострадали деревни Полтинино и Лупочино. Несмотря на голод, колхозники были обязаны сдавать государству хлеб, молоко, мясо, фураж и так далее. В Полтинино был старый мерин, вот-вот сдохнет. На правлении колхоза решили его зарезать и сдать мясо государству. Так и поступили. Мясо мерина сдали, остались только какие-то ошмётки шкуры да кишок. Собрали эти останки и разделили между людьми.
Вечером были посиделки. Толя Воронов спел частушку на злобу дня:
При царе, при Николашке,
Ели белые олашки.
А при власти Ленина
Съели х.. от мерина.
Толю отправили в лагерь, там ему шкура и кишки старого мерина слаще олашек показались.
Ещё одна частушка
А ещё в Полтинине пели частушку про Берию. Она начиналась, как и многие другие частушки, присловием «бабушки Лукерии». Это придавало текстам адресность (читай, «от бабушки Лукерии») и достоверность:
Бабушки Лукерии.
Сорок жён у Берии.
У крестьянина одна,
И та, как сука, голодна.
«Соловей российский, славный птах»…
В отрочестве Наташа жила в деревне Полтинино. У неё был закадычный друг Женька. Женька обладал многими замечательными качествами, среди которых было умение подражать пению птиц, в частности соловьёв. Как-то раз в мае на вечерней зорьке Наташа и Женька решили послушать соловьиное пение. Они отправились на другой конец деревни, где вдоль дороги росли какие-то низенькие кусты. В этих-то кустах был замечен призывно распевавший соловей.
Ребята засели в высокой траве на противоположной стороне дороги и стали слушать. Соловей то разливался трелью, то рассыпался дробью, изо всех сил стараясь привлечь внимание соловьихи.
— Зря стараешься, — сказал ему Женька. — Никто к тебе не прилетит. Вот я сейчас пощёлкаю — и ко мне прилетят!
И он защёлкал так, что соловей сначала умолк, а потом пулей вылетел из куста и всей тушкой, клювом и лапами ударил Женьку прямо в лоб. От неожиданности тот свалился в канаву.
— Пойдём отсюда, а то нас сейчас отлупят, — смеясь, сказала Наташа, и они побежали домой.
История от Ольги Андреевой
Любовь к приключениям
В Оле Андреевой много любезных моему сердцу человеческих качеств, но верх над всеми берёт всепоглощающая страсть к братьям нашим меньшим. Она не может пройти мимо ни одной бездомной кошки или собаки: ей надо пригреть животное, накормить и по возможности оставить у себя или у своих родственников, выражаясь современным языком, на ПМЖ — постоянное место жительства. В Верховажье, где живут Олины родственники, на моих глазах она подобрала старую, больную, заросшую грязью, блохастую псину и скормила ей свой обед, а затем, ни секунды не сомневаясь, вылила ей в плошку добытое её матерью в деревне парное молоко, предназначенное для сына и маленькой племянницы. Несмотря на сильное сопротивление родных, не раз страдавших от её жалостливости, она почти уговорила их взять эту собаку себе. На случай отказа у неё был заготовлен второй сценарий событий — отвезти бедолагу в своей новенькой иномарке в Грязовец и поселить у себя дома. К счастью, у пса нашлись хозяева. Олины родные вздохнули с облегчением.
Замечено, что в друзья люди часто берут себе подобных. У Оли есть подруга Вика Быкова, они когда-то вместе учились. Вика тоже полна добрых качеств, среди которых большое уважение к старшим и какая-то особенная безотказность. Однажды Вика попросила Ольгу съездить с ней по делу в деревню Большие Дворищи. Та немедленно согласилась, и они стартовали в семь утра.
— А зачем мы едем? — спрашивает Ольга, проехав половину пути.
— Надо ярочку забрать. (Для несведущих уточняю, что ярочка — это маленькая овечка). Моя бывшая преподавательница, которая живёт в Никольске, просила найти ей хорошую овечку. (Надо сказать, что от Грязовца до Никольска примерно столько же километров, сколько от Вологды до Москвы). Мне посоветовали мужика в Больших Дворищах, который овец на продажу разводит. Я с ним по телефону договорилась на сегодня, он и ярочку для нас приготовил.
По приезде Вика разыскала этого мужика и прошла в хлев за овечкой. Через несколько минут она вышла из хлева с круглыми глазами и большой грязной овцой на верёвке. Маленьких ягнят у хозяина не осталось, пришлось взять эту.
Подумав, Оля с Викой решили везти грязную и вонючую овцу в багажнике.
Хозяин возмутился:
— Почему в багажник овцу садите? Она, между прочим, романовской породы, надо её в салон запустить, да и не худо бы самца ей породистого в пару взять.
Он говорил так убедительно, что девушки взяли и барана, но поместили его вместе с овцой в багажнике. И сделать это, скажу я вам, было не просто.
— Ну, куда везти? — спросила запыхавшаяся от усилий Оля.
— Надо бы в Никольск отправить, — ответила Вика.
— Когда?
— Завтра на попутке.
Если вы думаете, что этим дело и кончилось, то сильно заблуждаетесь. По дороге в Грязовец Вика призналась:
— Оля, я не знаю, куда до завтрашнего утра овец девать.
Ольга посоветовала:
— Позвони отцу.
Зная характер отца, Вика не очень верила, что он согласится оставить овец у себя, однако позвонила:
— Папа, миленький, возьми овечек в гараж, только на одну ночку. Если домой привезу, меня муж прибьёт.
Долго бы пришлось Вике убеждать отца, но Оля не выдержала:
— Едем ко мне, — твёрдо сказала она, и они направились к Олиному дому.
Приехали. Оля сделала деловой вид и без объяснений говорит мужу:
— Вова, идём в баню, неси сено, мы сейчас туда овец поставим.
Вова очень удивился, но, не говоря ни слова, пошёл делать, что его попросили. Овцы поселились в предбаннике. Утром женщины посадили их обратно в багажник и повезли к магазину «Бригантина» в Вологде, куда по договорённости должна была подъехать «Нива «Шевроле», следующая в Никольск. Подъехала «Нива», водитель спрашивает Вику:
— Где мясо?
— Какое мясо? Мы договаривались, что вы овечек до Никольска подвезёте.
— Вы, что, с ума сошли? Посмотрите, какие они грязные, а у меня в салоне едут инспекторы «Россельхознадзора»! — зло сказал водитель, развернулся и уехал. А Оля с Викой и овцами остались и не знают, что дальше делать.
— Давай отвезём их обратно в Дворища, — предложила Оля.
— Нет уж. Поехали на вокзал, может, с таксистами договоримся, — ответила Вика.
На вокзале они вытащили овец из багажника и стали связывать им ноги, чтобы в такси легче было грузить. Овцы орали на всю Вологду, а Вика с Олей от усталости и отчаяния своих ног не чуяли.
Ни один таксист не согласился везти животных до Никольска, хотя им предлагали любые деньги за работу. Пошли Оля с Викой на автостанцию, просить Бога ради взять овец до Никольска. Водитель никольского автобуса, видя их отчаянное положение, сжалился и сказал:
— Ладно, девки, несите овец сюда, я их в багажное отделение положу и до места доставлю.
В Никольске несчастных овец встретили на грузовике и с почётом отвезли к новой владелице. Они до сих пор живы и здоровы, несмотря на постигшие их передряги. А Оля с Викой долго приходили в себя после этих событий. Но, учитывая их молодость и здоровый авантюризм, думаю, что по жизни их ждёт ещё немало разных приключений.
Семейные хроники Светланы Павловны Собениной, майора милиции в отставке
Отношение к хлебу
Мамина тётя, Евгения Ивановна Белозёрова, родилась и выросла в большой крестьянской семье в Грязовецком уезде Вологодской губернии. В молодости она переехала жить в Санкт-Петербург, а после революции 1917 года навсегда осталась в Ленинграде. Перед самой Великой Отечественной войной она работала буфетчицей в столовой какого-то института. И больше всего удивляло и расстраивало её то, что многие посетители столовой оставляли на столах и тарелках недоеденные кусочки и корки хлеба. Несмотря на то, что она росла в зажиточной семье, тётя Женя знала настоящий крестьянский труд: девчонкой в поле работала наравне с взрослыми, и отношение к хлебу у неё было святое.
Поэтому не смогла она выбрасывать хлебные объедки, и стала собирать их без определённой цели, относить домой, сушить и складывать в полотняные мешочки, которые специально для этого шила. И у неё накопилось довольно много таких мешочков.
Вскоре началась война. В страшные блокадные дни тётя Женя осталась жива только благодаря этим засушенным хлебным корочкам и огрызкам, и сестре Дусе не дала умереть от голода. Её святое отношение к хлебу и к крестьянскому труду совершили чудо.
Переоценка ценностей
Мой прадед Иван Николаевич Масалов жил со своей большой семьёй в деревне Починок Грязовецкого уезда и владел собственным маслозаводом. Иван Николаевич имел шесть дочерей и сына. Дочери у него рождались одна за другой и отличались красотой, умом и завидным здоровьем. К моменту, о котором пойдёт речь в этом рассказе, они были уже на выданье и имели женихов, поскольку за каждой давалось хорошее приданое.
В тот день в деревне справляли весенний православный праздник, и вся молодёжь собралась на лугу рядом с деревней. Взрослые расселись на травке и с удовольствием наблюдали, как пляшут их дочери и сыновья весёлую кадриль. Среди них сидела и жена Ивана Николаевича Настасья. Её нарядные дочки, каждая со своим женихом, радовали материнский глаз и вызывали зависть соседей.
Вдруг посреди всеобщего веселья из деревни прибежали дети и сообщили, что маслозавод горит. Все бросились спасать завод. Остались только Настасья и её соседка. Жена Ивана Николаевича сидела под берёзой и горько плакала.
— Небось, завода жаль? — спросила её соседка.
— Да, что завод — чёрт с ним, дело наживное! Женихов жалко! Разбежались женихи кто куда! — всхлипывала Настасья.
Линия судьбы
Мой дед Александр Васильевич Шохичев в тринадцать лет перебрался в Петербург и жил в услужении у богатого купца, помогал ему торговать в лавке. Он мечтал стать таким же купцом, как его хозяин и разбогатеть. И так эта мечта прочно засела в нём, что он ни о чём другом думать не мог и употреблял все силы на её осуществление. Четыре года Александр копил деньги, отказывая себе во всём: не покупал ничего лишнего, не пил, не курил, не ходил на гулянья, не знакомился с девушками, а только и знал, что работал до седьмого пота. К семнадцати годам он уже был готов обзавестись собственным делом, но тут грянула революция и разрушила все его планы.
Поначалу он сильно обижался на советскую власть, считал, что она сломала его судьбу, и даже вернулся в родную деревню. Но постепенно жизнь его выровнялась. Он женился, и у них с женой родились четыре дочки и сын. Дед Александр Васильевич не свернул с намеченного пути, он всё равно пошёл по торговой линии и много лет работал в системе потребкооперации. И хотя не разбогател, но, благодаря настойчивости и трудолюбию, достиг довольно высокой должности и хорошо зарабатывал. Поэтому можно считать, что мечта его осуществилась, и линия судьбы не прервалась.
Сабля от Будённого
Мамин дядя Илья Иванович Масалов во время гражданской войны воевал с басмачами в конной армии Будённого. И так он здорово отличился в боях, что после войны командарм собственноручно подарил ему коня и именную саблю с гравировкой, которая указывала, за какие заслуги и от кого получена эта сабля. Илья Иванович геройски прибыл домой, в деревню Починок, на этом коне, в полном боевом облачении и с саблей у бедра. Вся деревня встречала его и навсегда запомнила и этот день, и бравую фигуру героя на коне, и его легендарную саблю.
Текли годы. Илья обзавёлся женой и хозяйством, работал, как все, в колхозе и никому не лез в глаза со своими былыми подвигами. Его конь отработал своё в том же колхозе, и был, когда пришло его время, отправлен на бойню. А сабля долго украшала одну из стен деревенской избы Ильи Ивановича, а затем по какой-то причине сломалась. То ли кто-то пробовал перерубить ею что-то слишком твёрдое, то ли ломал на спор, проверяя на прочность сталь, из которой она была сделана.
Уже и Илья Иванович достиг своего жизненного предела и покинул этот бренный мир, а обломок его сабли всё жил, принося семейству посильную пользу. Чёрный от копоти и грязи он стоял в углу у печки — им щепали лучину на растопку.
С тех бурных революционных времён прошло больше девяноста лет, но обломок дядиной сабли находится всё там же — у печи нашего семейного деревенского дома, и каждый, кто берёт его в руки, вспоминает дядю Илью и его героическое прошлое.
Рассказы от Анны Александровны Коробихиной
Анна Александровна поведала мне о жизни своей матери, Апполинарии Васильевны Коробихиной, 1924 года рождения из деревни Неклюдово Грязовецкого уезда.
Мама помнит, как в Великую Отечественную войну их вывозили из деревни рыть окопы. Брали тех, за кого некому было слова замолвить, сирот и девушек из самых бедных семей. А она была сирота, так что пришлось работать всю жизнь не покладая рук. В восемнадцать лет с другими девчонками на быках пахала и коров обряжала.
Будущий отец Анны вернулся с фронта в 1947 году, потому что ещё два года после войны служил в армии. Мужиков с войны в деревню вернулось, как говорится, целое ничего. Кто безрукий, кто безногий, а кого и вовсе половинка. Папа вернулся с фронта с одной рукой.
Аня спрашивала маму, как она замуж вышла, любила ли папу. Мама отвечала:
— Мужиков было так мало, что о любви не думали. Позвал и пошла.
А был он такой же бедняк, как мама, так и объединились бедный с бедной. Ничего, стерпелось-слюбилось. Папа, родом из староверческой семьи, отличался большой строгостью, его посуду, бывало, не тронь! Если еду подавали на стол в одном блюде, он ставил лучинку посередине, и говорил:
— Черпайте каждый в своём краю.
Так и ели, глаза поднять на отца боялись.
Свадьбу родители справили скромно, и по бедности жили у папиной тётки. Время было голодное. Мама уже беременная ходила. Когда до Великого поста оставалось две недели, тётка говорит маме:
— Полюшка, скоро пост, дак ты уж молока не пей.
Мама еле ходила, в глазах мелькали мушки от голода. Рассказывала:
— Приду корову доить, себе молока прямо в рот из титьки начиркаю, есть охота страшно, ведь я беременная.
Как мама рожала
В послевоенные годы рожали, как в прошлом, в деревне, отчасти по причине того, что роддом находился в двенадцати километрах, попробуй доберись. Приглашали повитуху, а то и муж ребёночка принимал, потому что женщины работали до самых родов. Местную повитуху звали Пылаиха, и знал её каждый, потому что почти все деревенские прошли через её руки. Её любили и уважали, ведь она не только деток принимала, но часто нянчилась с ними: матери вынуждены были сразу после родов выходить на работу. Пылаиха семьи не имела и своих детей тоже. Когда она от старости умирала, все по очереди ходили её кормить, как свою мать.
Чего-то неладно…
Мама была на последнем месяце беременности с очередным ребёнком, когда они с отцом ставили в поле стог сена. Сметали уже половину стога, когда мама почувствовала неладное:
— Саша, чего-то хватает живот!
— Терпи, Поля, тучи идут, надо стог доделать.
Через некоторое время мама снова обращается к отцу:
— Совсем чего-то неладно!
— Хорошо, одну копёшку доделаем, прикидаем сено к стогу, ты тут и полежишь.
Мама каким-то чудом завершила стог, стала съезжать по сену вниз, ребёнок родился и упал отцу в руки! Отец спокойно перерезал ножом пуповину, снял с себя рубашку, завернул ребёночка, и они своим ходом пошли домой!
Мамин наказ
Анна рассказывает, что, когда она сама уже была замужем и забеременела, мать ей сказала:
— Не охай и за спину не хватайся! Беременность — это не болезнь!
Анна запомнила эти слова на всю жизнь и своей дочке передала.
Работа и малые дети
Мама рассказывала, как она оставляла маленьких детей и шла работать. Яслей и детских садов тогда не было, а у мамы с папой и бабушек с дедушками не было, приходилось малых детей одних оставлять. Поставит мама на стол тарелку с кашей, кринку с молоком и кружку, дверь снаружи подопрёт жердиной и бежит на весь день на ферму. А дома маленькие Вовка с Сашкой.
Вечером она идёт с фермы. Сашка, он постарше, сидит у открытого окна и смотрит на дорогу, а двухлетний Вовка сидит на подоконнике, и ноги наружу свесил. Тёткин дом старый, нижние венцы подгнили, и тепло не держат. Завалинка и нижние брёвна укрыты сеном, которое прижато к стене острыми кольями. Под самым окном три кола торчат. Мама кричит Сашке:
— Смотри за Вовкой! Он ведь на колья вывалиться может.
А тот отвечает:
— Он уже два раза вываливался, да ничего!
Забастовка
У мамы первой дочка родилась, а потом один за другим сыновья пошли. Моей старшей сестре туго приходилось, мать с отцом целые дни на работе, а ей нужно за детьми смотреть, еду на всех приготовить, в доме убрать и скотину обрядить. А тут мама снова забеременела. Сестра залезла на старую черёмуху и просидела на ней целый день, а когда мама её нашла, сказала:
— Мама, если ещё парня родишь, не слезу с черёмухи!
— Рожу тебе помощницу, обещаю, — ответила мама и пошла к родам готовиться — зыбку на речке мыть.
Как я появилась на свет
Мама родила меня на печке. Дело было зимой. Она, беременная, поехала на лошади в лес за дровами. На обратном пути застыла и надумала в печи погреться. Залезла в печку, чувствует, что вот-вот родит и говорит папе:
— Саша, иди, зови Пылаиху.
А сама уже еле терпит, воды отошли. Вылезла кое-как из печки, а ещё не согрелась и полезла на печь, чтобы не простудиться. Там Пылаиха и приняла меня.
С руки разделка
А ещё мама всё умела делать. Её называли «с руки разделка», то есть боевая, умелая: рукой махнёт — и всё сделано. И меня так воспитывала.
— У меня, — рассказывает Анна, — когда родился первый ребёнок, было мало молока и врачи не смогли помочь. Чего я только не пила и не ела, а молока в груди не прибывало. Первые месяцы мой малыш страдал от голода. Поехала я к маме, а она сразу:
— Как это молока нет!
Поставила бачок с кипятком, чуть остудила, чтобы рука терпела, и заставила меня ноги парить. Я ноги в бачок ставила — в голос от боли кричала, думала, сварюсь. У меня потом кожа с ног сошла. А ещё одновременно мама поила меня крепким чаем с молоком. Я приехала к маме, у меня ни капли молока не было, а после этой процедуры аж брызнуло! И столько молока появилось, что я излишками соседского младенца подкармливала.
Папино слово
Мои родители жили друг с другом хорошо. Мама была для отца настоящей опорой, даже пенсию помогала ему выработать, ведь он без руки был. Но перепалки между ними, конечно, случались, как без этого. Однажды отец напрасно накричал на маму и наговорил ей несправедливых, горьких слов. Мама впервые за всю их совместную жизнь сильно обиделась и решила проучить его: уехала ко мне в Вологду и не появлялась дома три недели. Пусть, мол, попробует один жить, может быть, поймёт, как это трудно.
Через три недели отец написал ей письмо: «Приезжай, Поля, словом больше не обижу!»
И ведь сдержал обещание, до самой смерти ни разу не обидел.
Старый мой Грязовец, сколько интересного я о тебе узнала за последние два года! А и всего-то — проявила интерес! И с любовью выслушала истории твоих рассказчиков. Спасибо им.