Долго я не могла попасть в Верховажье, заглянуть в заповедные уголки Верховажского района, насмотреться на красоту этого края. Поклониться зелёным холмам, лесу, цветущим лугам, приветливо кивающим головками ромашек и колокольчиков, восхититься стоящими, как на посту, фиолетовыми свечками люпинов. Полюбоваться неспешными реками Вагой и Пежмой. Послушать рассказы о старом и новом житье.
Так случилось, что в мае 2013 года меня пригласили участвовать в V Игнатиевских чтениях, посвящённых святителю Игнатию Брянчанинову, родовое гнездо семьи которого находится в Грязовецком районе. Чтения устраивали в Грязовце местные музейщики и библиотекари. Там я во второй раз в жизни встретилась с библиографом Ольгой Андреевой, моей однофамилицей. Мы разговорились, и она пригласила меня в Верховажье, на свою родину, где живут её мама и сестра. Через пару недель Ольга заехала за мной на машине, и мы отправились в путь, радуясь предстоящим встречам, она — с родными, я — с прекрасным селом и его жителями.
И вот мы уже близко, уже видим Верховажье, вольно раскинувшееся на берегах Ваги и отороченное по краю, словно зелёным кружевом, соснами. Есть что-то сказочное в наших северных и северо-восточных районах, поэтому каждый раз ждёшь от них необыкновенных встреч и чудесных приключений. И на этот раз мои ожидания оправдались.
Я остановилась у Ольгиной мамы Надежды Павловны, ещё молодой и полной сил женщины. Первый вечер мы провели вместе. В гости пожаловали родственницы Надежды Павловны — Валентина Николаевна и её взрослая дочь Ирина. Послушав мои рассказы, они порадовали меня своими историями.
Тетерьки по-верховажски
В 1966–1967 годах в Верховажских деревнях жили небогато, впрочем, как и во всей Вологодской области.
— Я в то время самым вкусным блюдом считала тетерьки, — говорит Надежда Павловна. — Мама делала их так: заваривала в русской печке муку в подсолённой воде, получалось крутое варёное тесто. Мы доставали его ложкой из горшка, обваливали в толокне, а затем обмакивали в растопленное домашнее масло и ели.
В словаре Владимира Даля есть слово «тетерка». Он писал, что в вологодском диалекте тетерками называли ячную (ячневую) лепёшку, ватрушку и шаньгу. Нет сомнения, что верховажская тетерька — родственница слова «тетерка».
Я слушала Надежду Павловну и жалела, что не только диалектные слова, но и стоящие за ними понятия и предметы исчезают из нашей жизни. А что остаётся? «Птичий язык», суржик, состоящий из простейших слов, примерно таких, которые в начале прошлого века употребляла в речи знаменитая Эллочка-людоедка, иностранных слов, принесённых мутной волной зарубежных второсортных товаров, американского кино, поп-литературы и поп-музыки; искусственных слов-уродцев, вылезающих из щелей чатов, компьютерных сетей, а также ненормативной лексики. Но я — оптимистка! Не умер же великий русский язык до сих пор. И даже в последние два года по статистике читать написанные на нём книги стали больше, особенно русскую классику, а книжные ярмарки в Москве всё так же полны народа. Так что будем надеяться…
Язык мой — враг мой
В семидесятых годах, после того как колхозникам стали платить пенсию, в деревню повезли разные продукты. Однажды я купила пачку печенья. Мы эту редкость экономили, ели по штучке. Как-то раз ко мне в гости зашла подруга. Я пригласила её попить чаю с печеньем. Она угостилась, и тогда я сказала ей:
— А мы, чтобы вкуснее было, заливаем печенюшку тёплым молоком и, когда она размякнет, едим ложкой!
Подруга попробовала и пришла в восторг. Она положила в тарелку с молоком одну печенюшку, другую, потом ещё и… за разговорами съела всю пачку.
Вечно человека язык подводит. Ну кто меня просил рассказывать, как мы печенье едим?
Изработалась…
У Надежды Павловны была красивая, но слепая от рождения бабушка. Родители выдали её в двадцать четыре года замуж за сорокалетнего мужчину. Поначалу она плакала, но потом привыкла. Муж оказался добрым человеком, много работать не заставлял, и за всю жизнь она слова плохого от него не слышала. Бабушка, несмотря на слепоту, сиднем не сидела, обряжалась (работала) в хлеву, кормила птицу и по дому всё сама делала. При советской власти дед стал председателем колхоза.
В старости бабушка осталась одна, дед умер. Сидит, бывало, на сундуке, смотрит в пространство, а сундук рукой оглаживает, там деньги лежат и приданое.
Заходит как-то к ней соседка поболтать. Бабушка ей рассказывает:
— Я так раньше робила, так робила, не то, что вы нынешние.
А соседка отвечает:
— Ты-то вся изработалась, вся изломалась под председателем-то!
Бабушкины сказки
Мы ещё маленькие были, когда бабушка постарела. Бывало, просим её сказку «Мальчик-с-пальчик» рассказать. Она сядет на лавку, мы — на полатях, и начинает:
— Пошёл Мальчик-с-пальчик и… Хр-р-р, — заснёт.
Мы разбудим, она опять начинает:
— Пошёл Мальчик-с-пальчик в лес и пошёл, и пошёл… Хр-р-р… — снова засыпает.
И так каждый раз. Так что чем эта сказка закончилась, мы узнали только, когда сами читать выучились.
Проводы
Миша провожал сестру Любу, которая приезжала в Верховажье из Ленинграда на неделю и теперь отправлялась обратно домой. Брат и сестра стояли в Вологодском аэропорту недалеко от выхода на лётную полосу и разговаривали. Люба время от времени поглядывала на подготовленный к отправке самолёт, боясь пропустить посадку, а Миша всё рассказывал ей о себе. В детстве они были не разлей вода, и Мише очень её не хватало в теперешней жизни. Увлёкшись, он забыл обо всём и в какой-то момент Люба поддалась его настроению и отвлеклась от мыслей о лётном поле и о самолёте. Через некоторое время Миша глянул на небо и заметил:
— Смотри, какой-то самолёт летит! — и сразу понял, что это Любин самолёт. Он очень расстроился, и начал утешать сестру.
— Ладно, поехали на вокзал, — сказала Люба, — только ты меня больше не провожай, я как-нибудь сама уеду.
Баламут
У Миши был друг-лётчик, Сашка, который летал на внутренних областных авиалиниях, на кукурузнике. Сейчас его назвали бы «безбашенным», а тогда считали просто баламутом.
Как-то раз в сентябре, когда верховажане, пенсионеры и школьники, дружно копали картошку, Сашка на своём кукурузнике подлетел к селу. В этот момент бабушке Вале захотелось в туалет по малой нужде, и она отошла в уголок картофельного поля. Ни леса, ни кустов поблизости не было, и она решила справить свои дела в дудке (так в Верховажье называют высокую картофельную ботву). В тот момент, когда баба Валя сняла панталоны, низко над полем с воем и грохотом пролетел Сашкин самолёт, развернулся и на бреющем полёте прошёл по второму кругу. Баба Валя, которая во время войны служила в армии и была пулемётчицей, решила, что снова начались боевые действия, и автоматически бросилась на землю, не успев прикрыть голый зад. Вслед за ней остальные пенсионеры, все как один, полегли в картошку. А баламут Сашка в насмешку ещё и крыльями им помахал.
Односельчане над бабой Валей долго посмеивались, обсуждали, как оригинально она пыталась врага отпугнуть.
А Сашку за то, что переполошил всё село, с самолёта на некоторое время сняли.
Рогачиха
Первым делом мы с Ольгой посетили деревню Рогачиху. Правда, от деревни осталось всего несколько домов, в которых живут четыре местных старушки да две московские семьи, которые занесло сюда перестроечным ветром перемен. Приезжий человек, Владимир Владимирович Жигалов, выкупил у потомков бывшего владельца огромный двухэтажный старинный дом, построенный купцом Василием Мехаевым ещё в 1850 году! Сам этот дом — архитектурное чудо, ошеломляющее каждого, кто видит его в первый раз. Он уникален и потому, что купец построил его сам, не имея специального образования, и потому, что каждое бревно, каждая доска были выверены, подогнаны в нём так, что всё строение в целом удивительно гармонично, строго и приспособлено для удобной и счастливой жизни его владельцев. Удивительно и то, что дом внешне не похож на избу. Брёвна, из которых он сложен, тёсаные, этажи высокие, а окна покрашены голубой краской и обведены яркой охрой. По боку на первом этаже расположено пять окон, широкое резное крыльцо, и вход в помещение, где держали скотину. На втором этаже я насчитала семь окон. Передние пять окон смотрят на проходившую здесь когда-то улицу. По периметру под крышей пущена узкая полоска голубой деревянной резьбы, которая придаёт строению законченный вид. Василий Мехаев строил этот дом для себя и четырёх своих сыновей. В доме пять двоен (двухкомнатных изб), каждому сыну и его семье по автономной избе с отдельным входом, ведущим из общего большого коридора, в котором хранились дрова и откуда двери вели в хозяйственные отделения. Каждая двойня включает в себя вместительную комнату с аккуратной русской печью и полатями, большим столом и лавками, а также горницу, в которой стоит большая кровать на двоих, есть место для зыбки и куда боком выходит печь с лежанкой. В первой комнате обычно жили дети и старики, а горница предназначалась для родителей и последнего маленького ребёнка. Удивительно, что в каждой двойне стоит своя русская печь, но дымоход у них один, исправно работающий до сих пор. Раньше в русском доме вся жизнь вращалась вокруг печки, которая обогревала и кормила. В подпечнике (небольшом пространстве внизу передней части печки) зимой жила курочка, которая весной воспроизводила куриный род, садилась на яйца и «выпаривала» цыплят. Слева от печки стоял двухведёрный самовар, его разогревали углями из печи, и в нём всегда была горячая вода. Пространство за печкой слева называлось «запечье», там зимой стоял телёнок. В двойнях всё сделано не только практично, удобно, но и красиво.
В доме сохранилась старинная утварь и одежда. Сзади к нему пристроено помещение с земляным полом, о назначении которого можно только догадываться. Сложено оно из камней, которые попали в эту местность ещё в ледниковый период. Их собирали на полях вокруг деревни. Это помещение очень напоминает такие же постройки в Ирландии и Скандинавии. Внутри него холодно, там могла быть кладовая. А следы отверстий в толстых стенах, говорят о том, что здесь была решётка, за которой могли держать крупного зверя, скорее всего медведя. Деревня стоит среди лесов, и владельцы дома наверняка были охотниками. Эта пристройка называется «сила».
Умели строить наши деды и прадеды! Весь дом просторный, удобный, сделан с такой любовью к тем, кто в нём жил, что невольно сравниваешь его со своим жилищем и, к сожалению, не пользу последнего. Стоит ли удивляться, что Владимир Жигалов влюбился в этот дом, как только увидел его, и захотел владеть им, и сохранить для потомства. Конечно, он получил его не в лучшем виде, о чём скромно умалчивает, и вложил в него не только деньги и силы, но и всю душу любящего свою Родину человека, выражающего патриотизм не словами, а огромной, ежедневной и ежечасной работой. Чтобы содержать такой дом, нужны немалые средства, и Владимир сделал его музеем под открытым небом, завёл натуральное хозяйство с коровами, курами, гусями и пасекой. Он, его жена Ирина и их дети носят русскую национальную одежду, которая смотрится на них органично, видно, что они ходят в ней всегда, а не рядятся перед гостями. Когда мы с Ольгой и её родными приехали в Рогачиху, Владимир был занят и сразу сказал, что не сможет уделить нам много времени. Но когда он увидел наши горящие глаза и по разговору понял, что мы понимаем его, и для нас это не просто экскурсия, а трепетное соприкосновение со своим прошлым, он забыл о делах, о времени и говорил, говорил…
Слушая рассказ Владимира, я думала о том, как разумно жили русские люди в прошлом, какими глубокими знаниями и практическими навыками обладали, и как жаль, что почти все они утрачены ныне.
Потом пришла хозяйка, Ирина, статная, белокурая русская красавица. Она угощала нас только что испечёнными в печи блинами и поила чаем с мёдом, а мы не могли расстаться с её мужем и с ней, так нам было хорошо вместе.
Дом
Владимир рассказал нам, как попал в Рогачиху. Он давно мечтал купить дом в деревне и объехал несколько северных областей, где ещё сохранились старинные постройки. Но нигде не дрогнуло сердце, не пожелало остаться навсегда. Побывав в Верховажье, он и здесь ничего не нашёл и уже собрался было уезжать, когда ему подсказали заглянуть в деревню Рогачиху и посмотреть старый заброшенный дом. Он заехал и сразу понял, что нашёл то, о чём мечтал. Владимиру рассказали, что раньше в доме стоял хозяйский кованый сундук с вещами и всеми документами, необходимыми для его продажи. Владимир два года искал этот сундук в деревне и в районном центре и наконец, когда уже совсем отчаялся, нашёл его у старушки в Верховажье, которая когда-то была замужем за последним мужчиной из рода Мехаевых. В сундуке оказались и старые документы Василия Мехаева: его завещание сыновьям, составленное по всем правилам местным писарем и заверенное в губернском городе Вологде. Сейчас это завещание украшает одну из двоен.
— Представляете, — сказал Владимир предательски дрогнувшим голосом, — дом ждал меня. Он как будто знал, что я буду любить его и сделаю всё, чтобы он начал новую жизнь и радовал людей. Не может, не должна пропадать такая красота — чудо, сотворённое руками талантливого русского человека.
Деревянная лопата
В одной из двоен Владимир показал нам прислонённую к печке большую деревянную лопату, вытесанную из цельного куска дерева.
— Кто отгадает, что делали этой лопатой, кроме того, что клали дрова, ставили в печь и доставали хлебы? — спросил Владимир.
Никто не угадал, и он продолжил:
— В старину рожали дома, повитуха брала только что рождённого младенца, обмывала его в полутёмной комнате у печи тёплой водой, свивала (заворачивала) в кусок белёной льняной ткани, укладывала на лопату и на десять, пятнадцать минут отправляла в заранее протопленную и очищенную от угольев русскую печь. Там, в тепле и темноте, младенец чувствовал себя как в материнской утробе, он открывал глаза и постепенно привыкал к тому, что вышел в новый мир, где ему предстояло жить отдельно от матери. Он не испытывал того шока, который сейчас испытывают младенцы после родов, когда их сразу ослепляет яркий свет, материнское тепло резко сменяет холод и первый глоток воздуха сопряжён у него с безумным страхом.
Владимир любовно поставил лопату у печки и добавил:
— Рассказывают, что в каждой деревне был свой дурачок, слабоумный человек, которого называли недопёком и говорили о нём, что его после рождения не додержали (не допекли) в печи.
«Прялица»
Ещё в Вологде Ольга сказала, что со мной хотят встретиться женщины из фольклорно-этнографического коллектива «Прялица», которые живут в посёлке Пежма Верховажского района. Я с радостью согласилась, думая, что мы соберёмся узким кругом в местном клубе, и они расскажут мне о себе. Встреча превзошла мои самые смелые ожидания.
Ансамбль «Прялица» в 2014 году будет отмечать тридцатилетний юбилей творческой деятельности. Он состоит из двенадцати женщин разных возрастов, большей частью довольно пожилых пенсионерок, которые удивительно напомнили мне Бурановских бабушек, только были ещё лучше потому, что из них ещё не догадались сделать коммерческий проект.
Руководитель и вдохновитель коллектива — Нина Васильевна Кашинцева. Эта маленькая пожилая женщина излучает свет и добро и в то же время обладает сильным характером талантливого организатора и энтузиаста своего дела. Нина Васильевна и её артистки встретили меня в аутентичных национальных костюмах старинными песнями и плясками и угостили по-русски хлебосольно, от всей души. Я была так растрогана этим приёмом, лаской и вниманием, что готова была слушать и смотреть на них бесконечно. Не знаю, что они от меня ждали, но мои рассказы слушали очень внимательно и всячески выражали одобрение. А после чаепития Нина Васильевна одарила меня буклетом и книжечкой старинных песен и частушек, которые собрала за многие годы работы в Пежме.
За обильным современным столом мы, как ни странно, вспоминали голодные послевоенные годы.
Корочка хлеба
Во время войны и в первые послевоенные годы мы жили очень голодно. Вместо хлеба ели колобки из мороженой картошки и головок клевера. Особенно страдали от голода зимой. В 1946-1947 годах маме на работе раз в месяц выдавали немного хлеба. Она приносила его домой и старалась растянуть на долгое время. Нам, детям, мама сразу давала по корочке. До сих пор лучшего лакомства, чем корочка хлеба, для меня нет.
Горец птичий
В наших краях растёт травка — горец птичий, его в Верховажье раньше называли тоустосерей. Вот из этой-то тоустросери мама в голодные годы пекла лепёшки.
Клевер
Спасал от голода клевер, но его ещё добыть надо было. Обильнее всего он рос на колхозных лугах, где косили траву на сено. Там собирать клевер строго запрещали. Однажды мы с подружками, четыре девчушки семи-восьми лет, в лесу на опушках собирали в корзинки клевер и не заметили, как забрели на колхозный луг.
— Знаете, как выглядит ребёнок, распухший от голода? — вспоминает самая старшая участница ансамбля Наталья. — Ручки-ножки у него тонкие, как палочки, обтянутые кожей, а впереди торчит распухший от голода живот. Так и мы выглядели в то время. Мы шли по лугу, когда на беду нам встретился бригадир, обругал последними словами, клевер высыпал и корзинки наши растоптал. Мы плакали от горя и бессилия, но и бригадира понимали, он головой отвечал за каждую травину.
Обман
Дело было во время войны. Председатель колхоза собрал животноводов на собрание. Мама была членом ревизионной комиссии и должна была присутствовать обязательно. Меня пятилетнюю взяла с собой. На собрании было ещё семнадцать детей мал мала меньше. На первых рядах сидели женщины-животноводы, а в середине зала — бабушки. Я сидела рядом со своей бабушкой.
Она говорит мне:
— Спой песенку про колхозников-ударников.
Я боюсь петь, маленькая ещё, народу кругом много, а она мне:
— Спой, я тебе за это завтра булочку испеку.
Мне очень хотелось булочку, хотя я не знала, что это такое, и я тонким голоском запела:
Вы колхозники-ударники
Зарезали быка,
Бригадиру дали уши,
Председателю рога.
Животноводу дали кожу:
Закрывай бесстыдну рожу!
Бригадир животноводов был вороватый и его очень не любили в деревне.
Я пою, а все слушают, и председатель с бригадиром слушают. Спела, в зале тишина, муха пролетит — слышно! Председатель грозно спрашивает:
— Чей это ребёнок пел? Кто научил?
Бабки зашумели, стали просить, чтобы детей из зала вывели. Всех вывели, а меня среди старушек не заметили, меня бабушка фартуком накрыла. Однако булочку она так и не испекла, обманула меня.
Сила воображения
Моя тётя Маша жила на Дальнем Востоке. А мы с бабушкой жили в Пежме, добираться до нас долго и неудобно. Однажды летом бабушка получила телеграмму о том, что тётя с мужем приезжают погостить. Бабушка отправилась их встречать пешком.
Местность у нас в Верховажском районе холмистая. Пришла бабушка на гору, смотрит, никого не видно. Спустилась до полугоры и увидела мою тётю с мужем. От волнения села в траву, ноги подкосились. Когда они подошли ближе, она и говорит:
— Я так обрадовалась, что ноги не идут!
А зять ей предлагает:
— А вы садитесь, бабушка, ко мне на закорки, я вас донесу.
Бабушка представила, как он её по деревне на закорках несёт. Деревенские тут же подумают: «Зять только приехал, а тёща уже ему на шею села». От этих мыслей ноги сразу заработали, и она отправилась в деревню на своих двоих.
Детская интуиция
Этого зятя все в деревне хвалили, такой он был вежливый и услужливый. На людях всем хорош был зять, жену Машенькой называл, а дома Машкой кликал. Мне тогда пять лет было, но я понимала его хитрую натуру и как-то раз сказала:
— Ну, дядя Саша, ты и трутень! (Трутнем у нас называют маленькую скользкую рыбку).
Он меня спрашивает:
— Кто такой трутень?
Мне неловко стало, я и отвечаю:
— Трутень — это самая лучшая рыба.
Дядя был очень доволен моей оценкой и, видно, похвастался бабушке.
Бабушка мне говорит:
— С чего это ты его трутнем назвала?
— Потому что он скользкий, при всех хорош, а по-за глаза про людей худоё говорит.
Своя примета
Летом в деревне маленькие ребятишки играли на улице. На дороге валялся чей-то детский валенок. Бабушка нашла его и спрашивает детей:
— Не ваш валенок?
Подошёл пятилетний Коля, посмотрел и ответил:
— Моя дыра-то!
Скандал
Две соседки разругались у калитки, рядом с которой кто-то наделал кучу.
Соседка Павловна кричит соседке Ивановне:
— Твои робята наделали?
— Нет, не мои!
— По г…. вижу, что твоего Веньки!
Ивановна ни за что не согласилась. Ругались, ругались и совсем рассорились.
Определение качества жизни в деревне
Про богато живущего человека в сороковых годах двадцатого века в деревне говорили:
— Живёт, как уполномоченный по займу!
ЦТНК
На другой день мы с Олей заглянули в Верховажский центр традиционной народной культуры. Заглянули не вовремя, в Центре проводили плановый ремонт, и разговаривать с нами было некому и некогда. Однако мне запомнилась встреча с Александром Васильевичем Дубовым, организатором традиционных народных праздников, автором методических пособий по организации этих праздников и руководителем мужского фольклорного ансамбля «Вагане», известного в нашей области и за её пределами.
Александр Васильевич — штучный человек, такие не в каждом районе есть. Я его могу сравнить разве что с Олегом Николаевичем Коншиным из села Пожарище Нюксенского района. Он такой же неугомонный, влюблённый в свой родной край и в своё дело — сбор фольклора и сохранение местных традиций и обычаев. Благодаря Александру Васильевичу, в Верховажье отношение к народной культуре на высоте. За годы работы в ЦТНК он приучил население района к тому, что народные праздники — это не шоу, не спектакли для зрителей, а истинно народные гулянья, в которых все присутствующие принимают участие. Кто-то печёт прямо на улице блины, кто-то делает для детей горку или качели. Люди устраивают праздник для себя и принимают в нём участие. Взрослые и дети — все веселятся, играют в традиционные игры, пляшут и поют так, как это бывало в старину.
Однако мне он поведал невесёлую историю о том, как одним махом можно разрушить традицию, испортить народный праздник, если подходить к делу бездумно, формально, не вкладывая в него душу. Однажды его коллектив пригласили в соседний регион провести осенний праздник урожая. Весь коллектив с большим подъёмом готовился и в назначенный срок отправился в гости, намереваясь порадовать людей всех возрастов, особенно стариков и детей, которым, как правило, уделяется на таких мероприятиях недостаточно внимания.
Когда коллектив Александра Васильевича в народных костюмах с песнями, частушками и плясками вошёл в деревню, их встретили радостные лица бабушек и ребятишек. Однако устроители праздника отвели гостей в пустое скошенное поле, где посередине стоял наспех сколоченный помост, и им пришлось выступать перед равнодушной молодёжью, которая лениво смотрела на представление залитыми пивом глазами. Александр Васильевич рассказывал об этом с горечью, весь труд его и коллектива пропал даром и никому не принёс радости. Вроде бы и намерения устроителей были благие, а вместо праздника получился пустой хлопок.
Возвращение в Рогачиху
В последний день мы с Олей поехали ещё раз в Рогачиху, встретиться с известной в Верховажье восьмидесятипятилетней женщиной — Антониной Петровной Бутусовой, бывшей колхозницей, которая четырнадцать лет проработала животноводом (с коровами), а потом до пенсии была свинаркой. На этом поприще она заработала славу и почёт. Её, как лучшую свинарку колхоза, возили в Москву на ВДНХ (Всероссийскую выставку достижений народного хозяйства).
Антонину Петровну, должно быть, давно никто ни о чём не расспрашивал, поэтому на мои вопросы она отвечала с удовольствием, а когда нахлынули воспоминания, остановить её было невозможно.
О воспитании и отношении к работе
Мамка у нас строгая была. Мы её боялись. В шесть утра как скричит:
— Ставайте, девки, на роботу! — мы бегом бежим.
Мучила нас роботой, бывало, за целой день не присядешь. Зато мы выросли роботяшшие, всё умели делать. Когда война началась, старшие сёстры уехали окопы копать, а в колхозе не легче было. Нас в деревне только пять девок осталось четырнадцати-пятнадцати лет. Парни-то и молодые мужики ещё раньше на фронт ушли. Дак мы впятером колхозом руководили. Такую школу прошла, никакой роботы потом не боялась! После войны, когда я замуж вышла, у меня было четыре коровы и пять лошадей. Да в колхозе на ферме сто коров. Верите ли, со всем хозяйством управлялась и всё успевала.
Есть чем гордиться
Я ходовая, бойкая была, у меня двенадцать ухажёров было, а замуж вышла, как мама велела. Жениха до свадьбы не видела никогда, а всю жись прожила с им счастливо. Он у меня верхошовой (деловой, всё успевал) был. От хорошего семени и дети хорошие пошли. У меня самой четверо детей, да тринадцать внуков, да двадцать правнуков! Мы с мужем пять домов в Верховажье построили, и здесь в Рогачихе один, большой да ладной. Это я сейчас одна в ём живу, а раньше с мужем и четырьмя детьми жили. И у каждого своё место было. Есть чем гордиться.
Как раньше работали
Тепере нигде ничего не сеют. А мы раньше вот как дрожжали об роботе — днём коров пасём, вечером доим. А ночью Гранька в овин пойдёт, пока робята (дети) спят, рожь расстелёт, высушит. Мы утром обмолотим, мешок ржи соберём и сеять скорей, чтобы весной успела вырасти.
Гранькина жизнь
У Граньки троё робёнков было от мужа, когда он на войну уходил. После войны он не вернулся. Гранька пять годов ждала мужика, а не было от него ни письма, ни висти какой. И гульнула с председателем, которого нам из Сибири прислали. Да и опузатела без мужа. Вот она бедная поревела!
Мы говорим:
— Полно, Гранька, реветь, рожай!
Она родила парнёка, а всё боится, что муж вернётся, да что соседи осудят.
Пришла в овин на роботу, ревёт и говорит:
— Бросила дитя в кроватку вниз головой, может, задохнется?
А парень жив. Мы кричим:
— Неси робёнка сюды, а то не будем молотить.
Принесёт робёнка. Бросим его на солому и роботаем. Вот, как жили!
Хотела Гранька от сраму помереть. Нам отраву давали зерно травить. Навела кружку воды с отравой и села к столу пить. А тут кошка к ей на грудь прыгнула и кружку из руки выбила. Не судьба, значит, ей отравиться.
Мы говорим:
— Может, тебе Гранька, судьба с етим председателем всю жись прожить.
Так и вышло. И хорошо жили.
Несчастный Федька
А сын её Федька вырос здоровой, пригожой — во брюшишше! Но несчастной, другим несчастьё приносил. Жену взял старше себя, учительницу. До чего хорошая женшына была: роботяшшая, хорошо одевалась, негуляшшая. Из школы прибежит и сразу обряжатьсе по хозяйству. Свекровь не нарадуется. И мы радовались.
А у его брат был женатой. Вот его жене Федька и приглянулся. Она его у учительницы отбила. Муж узнал, что жена гуляет, и удавился, ушёл с дороги! А они с тех пор вместе живут, трое робят у их.
Учительница долго тужила, что он её бросил. Культурная была, стихи в газету писала про супостатку. (Тут Антонина Петровна смеётся). Мать тоже обижалась, жалела учительницу.
Первый трактор
В войну на трактор посадили Ваську, парнишку пятнадцати годов, больше некого было. И трактор был один на весь район и тот колёсный. Трактор стоял в Киселёве, и Васька должен был приехать на нём к нам в Рогачиху. Никто до той поры трактора не видал, и все побежали на него смотреть. Мы в гумне молотили и тоже побежали. Парнёк ехал в горку на тракторе, да и застрял. Дожжик недавно был, склизко! Он старается выбраться из глины, а не может, и нас, девок, стесняется. А внизу горки яма выкопана. Трактор в эту яму сполз и заглох, Васька едва успел с него соскочить. Бабки сказали:
— Умер трактор — и, слава Богу! Больно шуму и вони от него много, а дела не видали!
Жори, как надавано!
У подружки моей дочки бабушка жила в Верховажье. Это был кладезь выражений на местном наречии. Внучка, уже взрослая девушка, летними ночами гуляла с подругами и друзьями детства. Недовольная бабушка ей выговаривала:
— Веркя, будешь по ночам шляться, валенком отпистоню!
Она же звала утром свою любимицу завтракать:
— Веркя, иди иси.
— Не хочу, баушка!
— Иди, кому говорят!
— Баушка, я этого не буду!
— Жори, как надавано!
А ещё в Верховажье говорят жоркой (то есть с хорошим аппетитом) и не жоркой, или комолой. (Первое значение слова «комолая» (корова) — безрогая, второе значение — неполноценная. Отсюда не жоркой значит неполноценный.
Деревенские жертвы поп-музыки
Если попытаться охарактеризовать верховажан в целом, то очень хорошо подойдёт рассказ об их отношении к современности и, в частности, к современной популярной музыке, о том, с какой радостью и удовольствием они воспринимают всё новое и вплетают в свою жизнь, пользуясь старыми привычными средствами воспроизведения этого нового.
Давным-давно мой шестилетний брат с дружком Юркой распевали песни из знаменитого фильма «Свадьба с приданым»: «Плакать, милая, не стану, знаю сам, что говорю, с неба звёздочку достану и на память подарю», или «На крылечке твоем каждый вечер вдвоем мы подолгу стоим и расстаться не можем на миг». Причём брат совершенно серьёзно обращал свою песнь моей подруге, а его дружок — мне. Популярность этих песен в пятидесятых годах прошлого века можно сравнить разве что с популярностью песни о шоколадном зайце из очередной «Фабрики звезд», вихрем пронёсшейся несколько лет назад по нашей необъятной стране. Например, старики и старухи в селе Верховажье Вологодской области, да, думается, и в других столь же отдалённых местах, вечерами на завалинках под гармонь и с большим чувством пели: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я сладкий на все сто, о, о, о»!
Создатели этого проекта и мечтать не могли о такой популярности своего детища в далёкой России. Сомневаюсь, что и отечественные продюсеры этой передачи могли предвидеть, сколь сильное впечатление произведёт этот нехитрый напев в исполнении крепкого сына африканского народа на российских деревенских пенсионеров.
Живой камень
Но вернёмся в Рогачиху. За околицей деревни в поле лежит огромный камень, серый валун, который во времена язычества служил жертвенником. Местные жители называют его живым камнем. В двадцатом веке около него собиралась на гулянья молодёжь, здесь проходили деревенские праздники, отсюда парни уходили на войну в 1941 году. Существовало поверье, что этот камень бережёт людей и исполняет желания, стоит только обойти вокруг него три раза. Мы с Ольгой, конечно же, обошли. Я пожелала всем своим родным здоровья, а себе ещё раз сюда вернуться.
Мы привыкнем
И вернулась в начале октября этого же года. Вернулась в Пежму. Не буду описывать встречу с моими любимыми женщинами из ансамбля «Прялица», скажу только, что привезла домой ещё один короткий рассказик. Вот он.
Раньше народу в Пежме было, как в Китае! Одних первоклассников в средней школе насчитывалось сто восемь человек, да в садике боле ста, четыре автобуса детей возили в школу в Морозово. Для лесозаготовительного посёлка это много. Сейчас добро, если два первоклассника в сентябре наберётся.
А зимой тогда над входом в Дом культуры горела большая звезда! Звезда была сделана из фанеры и обтянута красным ситцем. Когда лесозаготовители выполняли план, внутри звезды загоралась электрическая лампочка, и красный свет озарял всё вокруг: идущих вечером с работы людей, дома, дорогу, тропинки и сугробы. А план они выполняли почти каждый день! Как весело было идти по освещённому посёлку домой и в Дом культуры, где висело объявление, какая бригада нынче победила в социалистическом соревновании. Мы гордились собой и своими успехами и готовы были преодолевать любые трудности.
Сейчас лесозаготовки сильно сократились, работы в посёлке нет, и молодёжь едет в Верховажье и в Вологду в поисках лучшей жизни. Грустно, потому что в Пежме есть всё, что нужно человеку для счастья: лес, земля, жильё, школа, больница, Дом культуры и Клуб ветеранов — была бы работа.
Мне понятна печаль Нины Васильевны. Я тоже помню те времена, когда пути всей стране освещала рубиновая звезда на Спасской башне Кремля, и мы считали, что живём хорошо. Мы и жили хорошо потому, что были молоды и радовались каждому новому дню, каждому новому событию. Теперь нам кажется, что раньше и хлеб был вкуснее, и трава зеленее, и жить было легче, когда за нас кто-то думал и решал. Мы ещё не совсем привыкли жить сами по себе, но мы привыкнем. Обязательно.