Часть 3-я. ХОАКИН КОРТЕС
******************************Каток*********************
Каток открывался вечером, в восемнадцать ноль-ноль, лёд comme il faut и можно кататься до десяти, но они с Галей всегда уезжали в девять: возвращение домой позже десяти вечера каралось бралдэбулис скхами (груз.:скамья подсудимых, в переводе на русский – не будет никакого рубля, никакого катка)
Три часа катания на коньках Галя выдерживала с трудом, периодически отсиживаясь в буфете, где она поглощала неимоверное количество песочных пирожных, заедая их бутербродами с докторской колбасой и запивая сладким кофе.
- Галя! Опять в буфет? Ты же только что оттуда!
- Где – только что, я полчаса уже катаюсь, у меня ноги замёрзли и кофе хочется. Тебе разве не хочется?
Маринэ качала головой, отказываясь. Не могла же она признаться, что у неё только восемь копеек на обратную дорогу. Пить кофе за Галин счёт ей было стыдно, да и калории в буфете рукоплещут и скандируют. Арчил Гурамович выгонит её из ансамбля, даже разговаривать не станет, посмотрит на стрелку весов и укажет на дверь. Дома за такое убьют сразу, даже ругать не станут...
- Ты ешь, ешь, не стесняйся. Будешь как снежная баба!
- Не хочешь, как хочешь, я пошла…
На негнущихся ногах Галя плелась в буфет – заедать пирожными «снежную бабу». Она с удовольствием уехала бы домой, но спорить с Мариной бесполезно: прокатавшись три часа, она уходила с катка со слезами на глазах. – «Ещё бы часочек, и всё. И больше не надо…»
- Марин, неужели не устала?! Я как бобик – на все четыре лапы хромаю, – признавалась подруге Галя. Маринэ молча пожимала плечами и морщилась («Правое плечо, где твоя совесть, когда же ты заткнёшься? Будешь ныть, упаду и сломаю ещё раз, помяни моё слово!»
Конечно, бутерброд с кофе – было бы совсем неплохо, но о буфете Маринэ даже не заикалась, тема закрыта: или буфет, или фламенко. Маринэ с четырнадцати лет занималась танцами, хотя поначалу особого желания не проявляла. Но её мнение никого не интересовало: руководитель ансамбля был другом отца, и всё как всегда решили за неё. Через год Маринэ, что называется, втянулась, несмотря на ежедневные шесть уроков в школе и домашние задания, на которые катастрофически не хватало времени, хотя она сидела за уроками до темноты.
Маринэ нравилось танцевать испанское фламенко, которое так просто не станцуешь: это вам не летка-йенка и не вальс «и-раз, два, три, и-раз, два, три», под который топчутся по площадке, стараясь не наступать друг другу на ноги. Фламенко – это целое искусство. Фламенко – это минус пирожные, минус кофе и минус бутерброды с колбасой. Без кофе и пирожных обойтись можно, а без танцев… Без танцев она уже не может.
Кроме всего прочего, Кобалия не упустит возможности и скажет про неё отцу: «Гоги, твою дочь распирает, как тесто на дрожжах! Что, скажи на милость, мне с ней делать?». Мать скривит красивые губы (Регина очень красивая, почти как Лилита Озолиня, и Маринэ на неё очень похожа, хотя брови у неё отцовские, и губы тоже) и скажет что-то насчет булимии, которую надо лечить, а отец промолчит… и больше не даст ей денег, и придётся три воскресенья в месяц кататься (на сэкономленных на трамвае копейках) на буграх и колдобинах Парка Культуры и отдыха…
Ну уж нет! От такого отдыха можно остаться без ног… А без буфета она обойдётся, зато здесь хоть лёд нормальный и музыка нормальная.
- Марин, тебе не надоело кататься? Пойдём, погреемся.
- Я на льду погреюсь, и тебе советую, а то ты катаешься… как мёртвая! (любимое выражение бывшего Марининого тренера, Аллы Игоревны, в просторечии Аллочки, вспомнилось как нельзя кстати) – Хочешь, научу? Давай руку… и пошла!
- Ой… ой! Маринка, ты что делаешь?! Я же упаду, я боюсь… Что значит, ничего страшного? Это тебе ничего, а мне больно… Маринка!! Ой, не надо! Не так быстро, куда мы с тобой разогнались, на пожар, что ли? Ой, я сейчас упаду! Ты меня уронишь, руку отпусти… Ай! Ох… Больно как! Говорила же тебе, что свалимся… Теперь точно – синяк будет («Будет, и не один, мне ли не знать…»)
- Ну и наплевать,-убеждённо сказала Маринэ. - Зато кататься научишься, ты катаешься как шайба...
- Я и хочу кататься, а падать не хочу, - проглотив "шайбу", капризничала Галя, ей бы Аллу Игоревну, со льда не поднималась бы...
- Не любишь падать, не падай! (ещё один Аллочкин «перл»,что называется, имел успех: Галя замолчала и уставилась на Маринэ вытаращенными глазами, осмысливая сказанное).
*************************Двойной аксель*********************
Галя, запыхавшаяся после «обучения», ошеломленная скоростью, с которой она каталась (летела надо льдом, держась за Маринину руку), плюхнулась на деревянную скамейку, не помышляя больше о буфете и во все глаза глядя на Марину: на такой скорости – не падает, ещё и ноги на ходу меняет, ещё и задом едет… Как хочет, так и едет! Кто её научил так кататься?
- Марин, почему ты… не падаешь? Я три раза уже шлёпнулась, а ты ни одного. Вот бы мальчишки посмотрели, не стали бы тебя «пай-девочкой» дразнить и «маминой дочкой». Слушай, а ты где так кататься научилась? – приставала Галя и слышала в ответ:
-Пусть дразнят, я уже привыкла, на дураков не обижаюсь.
-А прыгать умеешь? – не унималась Галя. – Лутц, тулуп и этот, как его… флинт?
- Флип. А ты разбираешься… Те, что ты назвала, зубцовые, а есть ещё рёберные – сальхов, ритбергер, аксель.
- Марин, какие ещё рёберные, я только названия знаю, больше ничего не знаю. Марин, покажи, а? Ну, хоть разочек… Один раз, Маринка! Аксель – слабо?
Галя, похоже, знает, о чём говорит. Или угадала случайно? Что называется, берёт «быка за рога», аксель ей подавай. Вот уж – что угодно, только не аксель. С него-то Маринэ и упала, «журавлик отправился в полёт», как цинично выразилась Алла Игоревна.
Прыжок – обязательный элемент в фигурном катании – выполняется обычно с левой ноги с приземлением на правую, исключая ритбергер (выполняется весь на правой ноге: правый рёберный стопор, вращение на правой, приземление на правую). У Маринэ хорошо получался сальхов (заход с дуги назад внутрь), а аксель не получался, потому что она устала и вместо того, чтобы сосредоточиться на прыжке, думала о том, что вечером её ждёт франсэ и уроки на завтра…
Аксель – самый трудный из всех прыжков, выполняется после мощного разбега на скорости 5-6 метров в секунду. Если неправильно выполнить аксель, сильно ударишься о лёд, на хорошей скорости. Маринэ уже устала падать и ударяться, а Алла Игоревна не устала повторять: «Марина, что ты сегодня вытворяешь?! Соберись, наконец! Плохо, очень плохо. Пока не прыгнешь двойной аксель, с катка не уйдёшь. Давай, ещё раз!»)
…Самый трудный – аксель, единственный из прыжков, который выполняется на движении вперёд, с левой ноги вперёд с приземлением на правую ногу, рёберный стопор сменяется зубцовым, который обеспечивает хорошую высоту прыжка.
В тот чёрный день Маринэ, что называется, на последнем вдохе прыгнула двойной аксель, в два с половиной оборота – взвилась вверх и… приземлилась на жёсткие руки! «Жесткими» руки быть не должны ни в коем случае, можно повредить плечо, и голову тоже можно. Что Маринэ и сделала – правая рука ударилась о лёд и скользнула по нему в сторону, подставив под удар правое плечо и голову.
Сотрясение мозга прошло (хотя – неприятная вещь, тошнит всё время, и всё время плохо), плечо напоминало о себе до сих пор, но Маринэ с ним справлялась – не падала, потому что не прыгала аксель. Она вообще больше не прыгала, только сальхов иногда, исключительно ради удовольствия. И не при Гале: с неё станется, растрезвонит на всю школу…
Вреднюга-Галька, привязалась с этим акселем... Мало ей телевизора, ей вживую подавай, Маринэ сама виновата, сказала бы что не умеет, по телевизору только видела.Надо срочно исправлять "картинку"!
- Да я... не умею, в принципе. И ещё мне падать нельзя, плечо болит, - объяснила Маринэ.
- А если упадёшь?..
Маринэ молча пожимала плечами и отрывалась, что называется, по полной, не зря она училась восемь лет. Ногам было радостно «вспоминать», и они «входили во вкус» раньше самой Маринэ…
********************«Кастинг»****************
Одноклассникам знать об этом не обязательно, как и о танцах, которыми она занималась всерьёз. А ведь когда-то идти не хотела, спасибо отцу – настоял на своём и, крепко взяв строптивую дочь за руку, отвёл в Клуб детского творчества, на «кастинг» в студию фламенко к Арчилу Гурамовичу Кобалия (и наверняка заплатил, чтобы учил дочку «как следует» и не давал «расслабляться», Арчил гоняет её больше других, как призовую лошадь на скачках).
В студию фламенко (самодеятельный, или, как говаривал сам Арчил Кобалия, околопрофессиональный, ансамбль с громким названием «Легенды фламенко», руководитель с «бурным прошлым» - хореографическое училище, затем академия хореографии и две операции на ногах, партнёрша руководителя – с ещё более бурным прошлым) Маринэ приняли после довольно унизительного «осмотра» в облегающем как вторая кожа тонком трико.
Маринэ, которой исполнилось четырнадцать, выдержала «экзамен» сцепив зубы, молча выполнила всё, что от неё требовал Арчил Гурамович и молча вытерпела на себе его руки, когда он «поправлял движения».
Арчил Кобалия, в просторечии Коба, танцевал как Хоакин Кортес (легендарный испанский танцор фламенко) и гонял их в хвост и в гриву по три часа ежедневно, с пяти до восьми вечера. После чего «артисты» (которым все три часа убедительно втолковывали, что они ни на что не способны и до профессионалов им как до звёзд) отправлялись в душ, душевые в клубе, слава богу, были, иначе как же домой ехать…
Клуб находился в получасе ходьбы от Марининого дома, так что она всегда возвращалась домой пешком (за месяц из трёхкопеечных монет, выданных отцом на трамвай, набиралось полтора рубля, и можно было «кутить»).
«До свиданья, Арчил Гурамович» – «Аста ла виста, амигос, завтра прошу не опаздывать и на занятиях не спать, а танцевать».
На ужин творог (сахар и лаваш в уме), час за пианино (по вторникам и пятницам полчаса), потом делать уроки, «в одиннадцать чтобы была в постели, сон обязателен для восстановления организма», какая трогательная забота о её здоровье!
***************************Хоакин Кортес*******************
По вторникам и пятницам к танцам добавлялась музыкальная школа. Занятия начинались сразу после уроков, Маринэ еле успевала доехать (обедать уже не успевала, но ей всё было нипочём – ведь Кобалия обещал им гастрольную поездку в Испанию!)
Маринэ нравилось смотреть, как Арчил танцует canto grande, нравился их танцевальный коллектив, а испанская гитарная музыка приводила её в восторг.
Занятия фламенко открыли для неё новый мир, да что там мир – целую вселенную! Южно-испанская (андалусийская) гитарная музыка, длинное облегающее платье для танцев, с традиционными оборками и воланами (воланы Маринэ отрезала, оборки были милостиво оставлены), шаль-мантон с очень длинными кистями и – canto grande, высокий стиль, один из видов фламенко.
Есть ещё облегчённый cante chico, но Кобалия предпочитал cante hondo/jondo (глубокий и серьёзный драматический стиль) и не представлял фламенко без элементов классического балета, которыми «нагружал» canto grande от души, так что осилить «высокий стиль» могли немногие, и в ансамбле процветала «текучесть кадров».
Коба не сдавался и набирал новых учеников, с хорошей растяжкой, хорошей гибкостью и весом «рост минус сто пятнадцать». На занятиях он никогда не зашторивал окна и, завидев прильнувшие к стеклу любопытные физиономии, всякий раз повторял: «Посмотрите в окно: на вас смотрят и завидуют» (практика доказывала обратное, и после месяца занятий ученики нередко переходили в категорию «смотрящих и завидующих»).
Танцевали танго, тангильо, тьенто, фанданго и севильян, отбивая каблуками по деревянному настилу ритм испанской гитары (прищёлкивания пальцами и хлопки ладонями прилагаются). Арчил Гурамович любил двенадцатидольные ритмы (сигирийа, солеа, ливьянос, серрана, кабалес) и классический балет. Последний требовал классического подхода, трёх часов в день было до смешного мало, подготовка учеников оставляла желать лучшего, но Кобалия клятвенно обещал им поездку в Испанию на «Биеннале фламенко» (фестиваль фламенко в Севилье, который проводится один раз в два года) – для тех, кто не ленится и приходит на воскресные занятия. Кроме биеннале, планировалась гастрольная поездка по Испании. С гастролями каждый раз не получалось, и они откладывались на неопределенный срок.
****************************Злой волшебник*********************
По четвергам Маринэ приходила в студию с полуторачасовым опозданием – иначе никак не получалось, в этот день в музыкальной школе было сольфеджио и музыкальная литература, Сольфеджио с четырёх, потом двадцатиминутная перемена и музлитература до шести, бегом на трамвай – и canto grande (исп.: высокий стиль, один из видов испанского фламенко) до восьми вечера.
О музыкальной школе Кобалия знал, и проблем у Маринэ не было, «в воскресенье жду тебя на дополнительные занятия, придёшь на два часа раньше и отработаешь пропущенные полтора».
Воскресенье - это два часа в спортзале, а потом занятия с группой. (Арчил утверждал, что разминка на спортивных снарядах ничуть не хуже балетного станка, тем более что растяжка у Маринэ «более чем», а зал в воскресенье свободный, грех не воспользоваться).
Итак, долой танцевальное платье (длинное бледно-голубое чудо с оборками в два яруса, подаренное ей отцом – к неудовольствию матери, которая считала, что её портниха сшила бы такое же) – «Маринэ, не возись!– командовал Арчил Гурамович. – Платье сняла, трико надела, обувь сняла, подошла ко мне» - и сорокаминутная разминка, которую Кобалия целиком составлял из силовых упражнений, не тратя времени «на ерунду»: Маринэ на шведской стенке (Арчил на брусьях); Маринэ на кольцах (Арчил не снимает рук с её талии – потому что правое плечо у неё ноет, как больной зуб «и хорошо, что больно, сустав разрабатывать надо, куда врачи смотрели, о чём думали!»), наконец долгожданное приказание «отпустила руки!» - Маринэ послушно разжимает пальцы и… медленно скользит вниз, а руки Кобалии медленно скользят вверх по её телу в тонком трико, и с этим ничего нельзя сделать…
Кобалия смотрит на её горящие щёки и говорит ласковым голосом: «Молодец, девочка, всё хорошо делаешь. А теперь соберись с силами, и – на брусья, и не говори, что не можешь».
********************«Партерные поддержки»********************
На брусьях ей ничего не остаётся, как только вспоминать… Маринэ вспоминает, как собирала в горах магхвали (ежевику) – с бабушкой Этери, соседкой Маквалой (чьё имя переводится как «ягода») и её близнецами. Когда вспоминаешь, не думаешь о боли в плече, о том, что тяжело, и что Арчил стоит рядом и ждёт, когда Маринэ не выдержит и свалится (брусья после колец – это жестоко, потому что у неё болит плечо и устали руки, и Арчил знает, что она непременно упадёт, а он не даст ей этого сделать – и Маринэ опять окажется в его руках…)
Может, рассказать отцу? Но они с Арчилом дружны, он скажет папе, что это простая партерная поддержка, а «девочка выдаёт желаемое за действительное» и отец будет над ней смеяться, как смеялись близнецы, когда бабушка налепила вареников с ежевикой и забыла добавить в начинку сахар. Вареники получились такими кислыми, что их никто не мог есть, кроме Маринэ (ничего, что кислые, дома и таких не допросишься). Она макала вареники в сметану и заедала их колотым сахаром, но всё равно было кисло. Маринэ морщилась, а близнецы над ней смеялись и называли её ткбили, сладкая...
…Сил не осталось совсем, руки не желали больше слушаться, пальцы разжались сами собой, и Маринэ оказалась в сильных руках Кобалии. Опять – в его руках, и с этим ничего нельзя сделать…
К чести Арчила Гурамовича, заставляя Маринэ заниматься буквально до упада, он ни разу не дал ей упасть. Вот и сейчас – подхватил и мягко поставил на ноги, продолжая её держать – левой рукой за спину, правой поперёк груди.
– Эх, ты… цыплёнок-табака! Больше каши надо есть и больше заниматься. Окончишь школу, я за тебя возьмусь, - пообещал Арчил, не выпуская Маринэ из рук, и она вздрогнула от отвращения. Словно не заметив, Арчил перехватил её поудобнее, и Маринэ оцепенела от стыда и гадливого ужаса. – Ты падаешь так неожиданно, что… поддержки у нас получаются более чем!
Маринэ дёрнулась и попыталась вырваться, руки Арчила пробежали по её телу, словно проверяя, всё ли на месте, и после проверки наконец отпустили.
- Всё, всё... Вижу, что больше не можешь, - как ни в чём не бывало сказал Арчил Гурамович. –Теперь марш на скамью. Соберись, Маринэ, чуть-чуть осталось… Зато в Испании мне не придётся за тебя краснеть.»
(Никакой он не Хоакин Кортес, он коршун Ротбарт, злой волшебник из «Лебединого озера», но Маринэ ему заколдовать не удастся: она закончит школу и уйдёт из ансамбля. Пусть с Миланой своей…танцы танцует, а Маринэ будет с Отари).
Наступала очередь гимнастической скамьи, на которой полагалось «качаться» (работает брюшной пресс, бёдерные и икроножные мышцы, а руки отдыхают от колец и брусьев. Арчил Гурамович на другом конце скамьи тоже качает пресс и ноги, без них – какие танцы…)
Через сорок минут скамья придвигалась к стене, Арчил садился и вытягивал ноги (Маринэ это называла – «устроился удобно»). Маринэ надевала бледно-голубое платье, Арчил включал магнитофон с гитарным сопровождением, и развалясь на жесткой скамье с видом сибарита, сидящего в мягком кресле, в течение следующих сорока минут лениво отпускал обидные замечания и колкости на её счёт, а Маринэ «отрабатывала» пропущенную в четверг половину урока.
Затем повторялась сорокаминутная разминка: трико вместо платья, кольца вместо танцев, «ерундой заниматься нет времени, начнём сразу с силовых упражнений, сорок минут это не так много, пролетят – не заметишь…», - «утешал» Маринэ Арчил Гурамович, поглаживая по плечу. Сорок минут. Шведская стенка и руки Арчила. Кольца и руки Арчила.
Он снова не дал ей упасть, схватил в охапку, крепко сжал, через тонкое трико она чувствовала его горячее тело и в жарком смятении думала, что лучше бы она упала, пусть бы упала… И наконец - гимнастическая скамья. И тяжёлый, словно липнущий к телу взгляд Арчила. Смотрит как гиена на добычу. Нет, она всё-таки скажет отцу. И услышит: "Маринэ. Чтобы я. Этого. Больше. Не слышал! Ещё раз скажешь..." Нет, она не скажет.
И наконец – вожделенная душевая. Отвернув до отказа оба крана, Марина двадцать минут стояла под колючими холодноватыми струями (двадцать минут в раю, упершись руками в стену и закрыв глаза). Потом приходили все остальные участники ансамбля, приезжала на вишнёвой «ауди» партнёрша Кобалии Милана (Кобалия в папином возрасте, Милана лет на десять моложе), и после блестящего выступления «упавших с неба звезд», за которыми следовали дружные аплодисменты, начинались собственно воскресные занятия. Выдержать их Маринэ помогала мысль, что вечером они с Галей поедут на каток.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/10/06/1342