Дитя революций сеющий смерть,
Майданом крещенный и мнимой свободой.
Скажи мне, когда ты успел умереть,
Продав русский дух иностранному сброду?
Исповедь.
Стемнело. Вечер стал холодный и безлунный. Мглу освещали только отблески взрывов и зарево пожарищ горящего Города.
Военный репортер одного из российских каналов пригнувшись, спешил за ополченцем с трудно запоминающимся позывным в миру всеми именуемого Петровичем, бывшего шахтера сорока восьми лет.
- И чего это тебя, мил человек, на ночь глядя на передовую то потянуло, а? Вон как долбят, нажрались ханки дешевой , да поди еще и ширнулись, твари!
Канонада не умолкала не на минуту.
- Мы фильм снимаем об ополченцах, о их судьбах, и начинать его на передовой надо, - проорал в ответ журналист держа одной рукой маленькую камеру а другой прижимая каску с надписью “Пресса” чтобы та не слетела.
-Ну, тогда тебе о Ромео надо рассказать, - крикнул ополченец.
-Что за Ромео?
-А вон, который в воронке залег. У него жизнь сложилась за последний год так, как будто десять пролетело.
Журналист укрылся за небольшой пригорок, включил камеру и стал снимать полузалитую дождевой водой воронку в двух метрах от себя, и сжимавшего свой старый АКМ в котором осталось пол рожка патронов невысокого, но крепкого белобрысого парня. Парень перевел автомат на одиночную стрельбу, и выстрелил в двухэтажные развалины то ли школы, то ли детского садика. Метрах в пяти горел сарай освещая местность демоническим отблеском. Парень снова прицелился и выстрелил. Со второго этажа садика на землю рухнуло тело. Но тут же в ответ раздались выстрелы. Парень залег в воронку и заорал на возникших рядом людей.
-Петрович, ты совсем страх потерял, скажи спасибо что они без снайперов, а то захерачили тебя давно, ползком передвигайся, и вообще ты где пропадаешь, у меня патроны все почти.
Да ладно, не возникай, держи, - он передал парню два рожка с патронами, -опять наводчики? - Петрович кивнул на руины куда только что стрелял парнишка.
-Похоже опять срочников послали, видно что салаги, сами под пули лезут.
Тут парень увидел снимающего все это журналиста.
-Ты кто, какого хрена меня снимаешь? - Закричал он на репортера.
-Спокойно, воин, я журналист из России. Снимаю об ополченцах фильм.
-Нашел время! После боя поговорим, Петрович, уводи его, на фиг, грохнут же!
После боя парень действительно нашел репортера.
-Ну что журналист, не передумал еще свой фильм снимать, - усмехнулся он.
-Нет. Меня кстати Егором зовут.- Протянул руку репортер.
-Роман.
-А, вот почему, Ромео, -усмехнулся журналист,- Расскажи про себя,- попросил журналист.
-Не здесь, пошли, пообедаем, а то желудок к спине уже прирастает,- усмехнулся парень, -заодно и поговорим. Просьба у меня к тебе будет, журналист, но это все потом.
Они зашли в уцелевший от бомбежек дом, в котором была кухня, взяли миски с супом и сели за стол.
Егор после того как поели, достал камеру и поставил ее обьективом к Роману.
-Ну что приступим? - спросил он Романа и включил ее.
Тот кивнул, собрался с духом и заговорил.
- Здравствуйте, меня зовут Роман Рыбенко.
Всего полгода назад я жил на западе этой страны. Учился на юриста и втихаря мечтал свалить после учебы куда-нибудь в Европу работать и жить там припеваючи.
-На западе говорят на своем языке , а ты чисто говоришь на русском, без акцента.
-Мама раньше преподавала русский язык, и мы почти всегда дома на нем разговаривали. Да и что тут говорить, я и сам русский, только долго к этому выводу шел.
-Ясно, продолжай.
- Потом революция, переворот в столице. Я и Ритка, подруга бывшая, решили что не можем пропустить это событие, как же долой ненавистных олигархов и все такое, в общем, были мы там, и тоже орали “Москоляку на гиляку “и тому подобное. Я даже не думал тогда, что такого эта "Москоляка" мне сделала, чтобы ее на гиляку пускать. Да думаю, никто не задумывался, прыгали и все. Там в столице в боях не участвовал, но можно так сказать очень этому всему симпатизировал.
Мама плакала, когда я вернулся домой , умоляла остепениться. Но какой там, выбранные толпой лидеры, мои лидеры, как я тогда считал, так запудрили всем мозги , обещали мне золотые горы и Европу которая просто мечтала о таком крутом парне как Роман Рыбенко.
А потом начались беспорядки на Востоке и началась война. Вы там даже не представляете какая пропаганда началась, Гебельс отдыхает, Ваша страна агрессор, демократия в опасности, телевизионщики даже нашли какого то клоуна похожего на вашего Президента, загримировали его позлобнее и он вещал нам каждый день о том какие мы уроды и как нас убивать будет.
- Ты поверил этой пропаганде?
-Конечно, это было очень убедительно тогда. Я попал в национальную гвардию в один из ее батальонов ,как мама не пыталась меня отговорить. Я спортом активно занимался и идеологически правильно подкован был, поэтому не в армию попал, а к этим головорезам. Перед тем как на фронт уезжать позвонил отец. Звал нас к себе пожить, пока все в стране не успокоится. Он “ватник” у меня. Так я называл его тогда. Они с мамой развелись, когда мне пять было. Он военный. Капитан, у него сейчас семья другая. Здесь на Востоке до войны жили, а теперь наверно у вас где то живут. Сына еще родили. Стасом зовут. Он до всего этого в военном училище учился, насколько я знаю. Мы не встречались ни разу, до войны переписывались только, Стасон и Олька подружка его в контакте у меня в друзьях были, но как поперло все это дерьмо я его сразу удалил и в черный список отправил. Потому что на стене георгиевскую ленту увидал. В батальоне, когда был, хотел свастику наколоть, слушали там бред всякий нацистский, знаешь как говно это мозги засирает, да Бог миловал, отвел от греха. У меня дед в Великую Отечественную с ними воевал, наверно он и остановил.
Ну, так вот, отцу я тогда такого наговорил, сейчас до сих пор вспоминаю мурашки бегут, что он сволочь, предатель своей страны, что я до них доберусь и все их поганое семейство вырежу.
Мама тогда рыдала и спрашивала, откуда во мне столько ненависти. А отец молча выслушал и сказал только, - Прощай сынок, я не хотел и никогда не захочу пожелать тебе того же что пожелал мне ты. И положил трубку…
Роман замолчал, вынул сигарету и закурил.
-Что было потом?
-А потом как в песне поется “Теперь ты в армии”. Поскольку мы были частными батальонами то снабжение у нас было гораздо лучше, чем у остальных. И еда и снаряжение и оружие. Только мы и не воевали, честно сказать, это призывников как пушечное мясо на убой гнали, мы больше мародерствовали да на стрелки всякие выезжали, вопросы решали хозяев наших.
Однажды у нас закончилось пойло, наши позвонили хозяину и посетовали на то что хреново воевать без боевых ста грамм. А там, в городке этом ликерка была, ну военные действия только начинались, так что заводик работал еще и был у него очень несговорчивый директор. Бедняга не догонял еще, с какими отморозками связался. В милицию позвонил. С нею на стрелку и приехал.
Минуты переговоров хватило нашему комбату, чтобы милиция молча развернулась села в машины и уехала, оставив директора с нами один на один.
Комбат тогда ему сказал "Ну что, дегенерат, через час ты меня о смерти умолять будешь.
Привезли его на наше место дислокации. Домой параллельно группа смоталась, привезли его жену и кучу документов на завод.
Заперлись на складе, директор с женой, Рама это комбат наш, Цыпа, сержант, Лени наемник из Латвии, вообще на всю голову отмороженный и я.
Сначала его просто избивали, коммерсант этот вообще дебил, ну никак на продажу завода не соглашался.
Потом жену его привели. При ней его избивали, она плачет, Володя отдай им все, а он только головой кивает, нет мол.
Лени тогда подошел к жене, взял ее руку, выхватил нож, и мы даже глазом не успели моргнуть, как он ей палец с обручальным кольцом отрезал. Подошел, надавил на челюсть и впихнул его в рот.
-Жри, цволотчь-прошептал он коверкая слова.
Ужас. Во мне до сих пор ее визг от боли в ушах. Коммерс сознание потерял. Но им этого мало было, они жену его героином укололи, чтоб не орала. И стали думать, как дальше пытать. Цыпа предложил их сына десятилетнего привезти и перед коммерсом ему тоже пальцы отрезать, и тут я не выдержал.
-Вы чего, это же беспредел полный, дай я с ним сам поговорю, а по тебе, Цыпка, психушка давно плачет!
Цыпа осклабился. Провел рукой по лысой башке.
-На кого преш, фраер!
Я приготовился драться. У них шансов против меня мало было, я мастер спорта по боксу среди юниоров был. А они так, гопота. Но комбат тогда на мою сторону встал. Трудно сказать что подвигло его на принятие решения в мою сторону, я тогда решил что и ему все это противно, он разрешил мне поговорить с директором, того правда и не пришлось упрашивать когда он увидел свою жену без пальца и ничего не соображающею от наркотика. А когда я сказал, что с его сынишкой собирались делать, когда он отсутствовал, он тут же все подписал.
Новый владелец завода Рама поехал на свое предприятие. А жену с директором увезли в неизвестном направлении и больше их никто и никогда не видел...
Цыпа с тех пор ходил и недобро косился, но мне было плевать. В душе я даже чувствовал некоторое облегчение от того что хотя бы пацана директорского я спас.
Вскоре после этого я получил увал на четыре дня. Поехал домой.
Мама очень обрадовалась, с подругой встретился. И вот парадокс, война сделала меня совершенно другим, я смотрел на нее как на предмет для плотских утех, всю ночь ее любил, как говорится, а как обычно не одного ласкового слова сказать ей не смог, другим я стал, и во мне все больше копилось безразличие к этому человеку. А еще я наверно стал понимать за ЧТО я воюю и главное за КОГО.
В армии уже тогда все массово кто мог сбегали.
А уезжал я обратно в батальон уже с тяжелым сердцем, я не хотел быть вместе с этими людьми больше, понимаешь? Хотя всего несколько месяцев назад я считал их лучшими пацанами в мире, своей новой семьей.
-Скажи, а ты вот с братом своим сводным так и не встретился, ты же сейчас по другую сторону баррикад воюешь?
-Конечно, встретился, - потупил взгляд Роман.
-Ну, вот и отлично, надо вас вместе снять, отличный сюжет будет, - обрадовался Егор.
-Не получится,- сухо проговорил Рыбенко.
-Почему?
-Погиб он.
-Прости, Рома, - глухо сказал журналист.
-Да ладно. У Стаса как я сказал, подруга была, Ольгой зовут. У нее в городе бабушка жила, там они и познакомились. Стали встречаться, перед войной у них вообще дело к свадьбе шло, но война началась и линия фронта легла между ними. Стас пошел в ополчение, а Ольга стала жить с родителями в поселке под нашей оккупацией, дико, но по другому я те дни описать не могу...
И вот однажды наши горе - бойцы нажрались до поросячьего визга и из близлежащей деревни девчонок привезли, их почти каждый вечер привозили, что с ними там, в ангаре делали и представить сложно. Потом их как они не умоляли, расстреливали и в болото неподалеку сбрасывали. Я не в одной этой оргии не участвовал и был уже готов просить комбата отпустить меня в армию на передовую, да хоть к черту на рога, только подальше бы от этих ублюдков.
Так вот в этот вечер девчонок пятеро было. Двух буйных наркотиками успокоили а трех оставшихся так…ну ты меня понял, так вот эта троица Цыпа, Лени и Остап еще один отморозок, так обнаглела что все это не стесняясь в общем бараке делать задумала, я хотел выйти, но вдруг меня окрикнули.
-Рома! - я обернулся, кричала одна из девчонок, Цыпа с нее уже стянул свитер.
Лицо очень знакомое.
- Ромочка, помоги мне, - прошептала она сквозь слезы.
И тут я ее узнал. Это была Олька.
Цыпа в раж вошел и уже ничего не соображал.
Дальше помню все как в тумане.
Выхватил ствол, отстрелил придурку промежность он завопил тогда как в опере, ну певцы, знаешь в общем …забавно. Короче, я убил эту троицу, сгреб Ольку в охапку и дал деру, на выходе подбегавшим сказал что Цыпа обдолбался и с Лени перестрелку из за баб устроил, а эту, Ольку в смысле, я себе забираю, вообще маразм,конечно,но с ходу тогда прокатило.
Мы полем бежали, тут нас срочники засекли, двое. Это все в нескольких километрах от передовой было.
Нам повезло, ребята были с оккупированного Востока, который не под ополчением был, там тоже кстати подполье как надо работает, так вот, воевать со своим народом эти парни совсем не хотели, короче спрятали они нас в погребок один, в развалинах особнячка, в подвальчике этом жить можно было , цокольный этаж это у прежних хозяев был. Кровать, холодильник, плиточка на стенах, телевизор даже, правда толку то, света все равно не было.
Шуметь нельзя было, нас искали к тому же. Было очень холодно, в первую ночь мы чуть не замерзли. Я пытался камин растопить газетами, но пришел парень, который нас спрятал, обматерил и велел сидеть тихо. Принес две банки тушенки. Забавный парнишка такой, с веснушками, рыжий, жалко если убьют.
Вторую ночь мы решили вместе спать, ну для теплоты, и еще я сейф нашел, а в нем сигары и бутылка непочатая водки была.
В общем, переспали мы. Я потом корил себя, да и она, наверное, тоже.
Молча лежали, обнявшись, и каждый думал о своем.
-И о чем же думал ты, - спросил Егор закуривая сигарету.
-Я хотел убежать с Олькой к себе домой познакомить с мамой. А еще я вдруг отчетливо осознал, что мы все сделали с нашей страной, не мнимые русские, не ваш президент, не ополченцы с которыми я воевал придя к ним домой и решив что я выше их в ступени эволюции, а все мы, нацгвардия, продажные политики, генералы, орущие с трибуны о долге перед Родиной, раскраивая эту Родину как им хочется, да вернее и не им даже, я это тогда четко осознал . И мне реально захотелось, чтобы все это оказалось дурным сном. Ну, кроме Ольки конечно. И мамы. Кстати она уехала оттуда в Россию к двоюродной сестре и, Слава Богу.
-Ты говорил Ольге о своих планах?
-Хотел. Но не успел. Сверху, прямо над нами начался бой. Он длился пару часов. А потом к нам в подвал зашли ополченцы.
Один бородатый такой высокий, а второй мой брат…
-Как брат?
-Так. Станислав Олегович Рыбенко, собственной персоной. Увидев Ольку, прижавшуюся ко мне, на столе пустую бутылку водки, и меня в камуфляже с шевронами нацгвардии, что он мог подумать, мне кажется, что в первые минуты он меня не узнал даже, но зато он узнал Ольгу.
Отпихнул ее от меня и приставил “Макарова “к башке.
Олька ему пыталась все объяснять, но он по ходу ее не слышал, он пристально смотрел на меня и вдруг глаза его сделались круглыми от удивления он меня узнал, бросил ствол на кровать, а потом его глаза налились яростью…Короче я только через сутки очухался в госпитале, болело все что может болеть. Но знаешь журналист, когда пришла Ольга и Стас меня навестить и Стас начал неловко извиняться, она ему про нас так и не рассказала, я должен был наверно ревновать, видя их вместе, но был счастлив. Я обрел на этой войне семью, не мнимую и фальшивую как там, в батальоне, а настоящую.
Я спросил Стаса об отце, но он сказал, что он теперь в России и давно его не видел.
Меня вылечили. А после истории моего побега из батальона, рассказанной Олечкой пока я в отключке был после "братских объятий", я стал воевать с этими ребятами.И теперь я знаю за что и за кого я воюю.
-Ром, ты извини конечно, - журналист выключил диктофон, - как погиб Стас? Если это тяжело для тебя, то не говори. Это не для интервью.
-Мы воевали несколько месяцев, бок о бок. Он для меня правой рукой в бою стал. Да и не только в бою, брат он мой, я этого счастья и не знал никогда. Они с Олькой пожениться решили, дату свадьбы назначили. Олька как то не при Стасе меня огорошила. Сказала, что беременна, срок назвала, и получается это когда мы с ней подвале зависали ну плюс минус неделя. То есть это может быть и мой ребенок, понимаешь, она взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и тихо прошептала,- Ромочка, прости меня. Я тебе жизнью обязана, и мне кажется, я люблю вас обоих. Я виновата перед вами. Но жить я хочу со Стасом. Потом развернулась и ушла.
Они поженились, я свидетелем был и решили, что крестным буду я.
А через день после свадьбы мы на передовой, на диверсионный отряд напоролись. Их десять, все из моего бывшего батальона с “Рамой” во главе.
А нас только трое. Третьего, тезку твоего, Егорку, царство небесное, семнадцать ему было, со школьного выпускного на передовую можно сказать, сразу застрелили. Мы еще попытались побрыкаться, двоих у них положили. Но нас взяли в кольцо.
Рама, бедный, от счастья дар речи потерял.
Связали нам руки за спиной и поставили лицом друг к другу.
-Родной ты мой, -шептал он мне на ухо, -я счастлив, я так рад нашей встрече. Знаешь, мой хороший , что меня из за того случая разжаловали и я теперь на передовой, вместо того чтобы там,-он указал на линию фронта,-дела решать и бабло рубить , но ничего,-он истерически гоготнул ,-Бог есть и он мне послал вновь моего верного друга Ромашку, хочешь я прощу тебя, нет пацаны,-развернулся он к своим и истерически хохотнул ,-в натуре, я правду говорю, ну парень оступился с кем не бывает, ну дам тебе пару нарядов, расхохотался он, сортиры помоешь и все, ну, что скажешь?
Я сказал, что ему повезло, что когда я застрелил его ублюдков он отсутствовал.
Он заулыбался и обратился к Стасу.
-Я знал, что у этого парня завышенное мнение о справедливости и он не из моих, поэтому нам с ним не по пути, а вот ты боец, – он повернулся к Стасу,- еще можешь сохранить себе жизнь. Как, Спросишь ты? Отвечаю. Ты должен четко и ясно проговорить,- Роман, ты теперь мой враг, а я новый воин батальона нацгвардии. Поэтому я приговариваю тебя,недочеловек, к смерти. Понял? Ну, говори.
Я увидел, что Стас колеблется, по крайней мере, я тогда подумал так. Что же рассудил я у него жена и маленький ребенок.
На меня напала апатия, все стало неважным.
-Давай и не парься, - сказал я, обращаясь к Стасу, но глядя в глаза Раме. Его улыбка погасла, он явно ожидал от меня другой реакции.
Стас неразборчиво стал мямлить.
- Роман, ты теперь мой враг, а я новый воин…
Рама расплылся в улыбке, он победил…
Я посмотрел на брата и вдруг понял все. Он тянул время и пытался развязать руки пока все смотрели на мою реакцию и в последний момент ему это удалось.
Он сдернул “эфку” с пояса одного из нациков стоявших ближе всего к ним вырвал чеку и бросил им под ноги, а еще он успел меня собой накрыть…и сказать…
Роман замолчал, его голос вздрогнул. Он достал еще одну сигарету и прикурив жадно затянувшись негромко сказал.
-Живи за нас всех, братишка…
Роман молча докурил. Потом встал, накидывая куртку на плечи.
В общем, выжил тогда только я. Осколок в ноге, а двое Раминых не тяжелые были, но контуженные. Два контрольных в головы и все. А тело брата на себе вынес.
Я очень тогда за Ольку переживал, ну беременная же.
Но ничего, Бог миловал. Знаешь, когда узнал, что она беременна, в душе конечно, хотел чтоб это мой ребенок был, а сейчас молю Бога чтобы его, вот так. Ну, ничего немножко осталось месяц, родит, и тогда все по-новому заживем. Да и война вроде заканчивается. Мы договорились с Олей, что Стасом его назовем. Вот так. Ну а теперь о просьбе.
Я прошу тебя, Егор, найди отца у тебя возможностей больше, я каждый день перед смертью хожу, хочу очень прощения у него попросить, вот бумажка, имя и отчество, фамилия , добудь его сотовый, как сделаешь, позвони, ладно?
Вот так они и расстались. Через два месяца Егор Артемкин, смонтировал фильм и добыл телефон Рыбенко старшего. Он на радостях и с чувством выполненного долга набрал Ромкин номер.
Сухой голос автоответчика проговорил, что абонент недоступен.
У Егора от тягостного предчувствия защемило сердце.
Он набрал номер Петровича
-Да? - раздался его голос.
- Петрович, здорово. Это Егор, ну, корреспондент.
-А, - узнал Петрович - Здорово.
А где Ромка Рыбенко, дозвонится до него не могу, готов про него фильм, ты скажи ему, чтобы со мной связался-Егор говорил все быстрее в душе предчувствуя что ему ответит Петрович и боясь этого.
-Он погиб.
-Как? - Только и смог выдохнуть журналист.
- Выводил группу гражданских из под обстрела, и напоролись на наемников, он прикрывал отход группы до последнего патрона. Группа вся уцелела, а он…нет.
-А Ольга, ничего про нее не известно? - буквально закричал от досады журналист.
-Отчего не известно. Родила двойню. Мальчики. Назвала Стас и Роман. За ними отец Ромкин приехал и забрал. Так что с ними теперь все в порядке будет. Ладно, ты Егор извини, дела, приезжай давай к нам, а то мы уж соскучились улыбнулся Петрович и положил трубку.
Егор ошалело опустился в кресло и машинально вытащив сигарету, закурил.
По телевизору шел его смонтированный фильм. В нем белобрысый и молодой полный сил парень начинал свой рассказ.
- Здравствуйте, меня зовут Роман Рыбенко.