Перед глазами плыли облака похожие на взорвавшийся попкорн. Бело-желтый попкорн на голубой тарелке. Она такие называла «жаркими», предсказывала по ним погоду, и, наверное, дала бы им определение красивее: рыхлые зефирины… клочья ваты… нет, все не то – банально, бред… Доплывая до края рамы облака исчезали и превращались в старый темный шкаф. Пыльный, с наваленными на него ненужными вещами: коробки, шляпы, чайник… Чайник. Она любила чай с ванилью. От него рот затягивало какой-то сладкой пленкой и приходилось все время ворочать языком, чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения. Но другого в доме никогда не держали. Черт! В затылок впились какие-то крошки. Конечно! С тех пор как она исчезла, никто не подметал этот ковер, да и при ней редко…
Он повернул голову. Вот здесь совсем недавно лежало ее запястье – белая- белая кожа с синими венами, а чуть выше родинки. Если их соединить получалась буква «З». Недавно? Давно? Кто знает…Тысячи вдохов назад. «Вдох, выдох и мы опять играем в любимых…» Он не играл. Она, наверное, тоже, а может…
Нет, не играла. Он помнил ее руку, когда ночью она натягивала одеяло ему на плечо. А утро? Утро это его личный VIP-рай! Как он любил утро! Когда в краткий миг на грани сна и яви, при закрытых глазах, на него наваливалось дикое, необузданное счастье… Свет в глазах, жаркий комок в желудке и что-то больно стучит по всему телу. Чувство было таким всеобъемлющим, что порой казалось – он задохнется, не выдержит этого ментального оргазма. А все из-за запаха ее волос, тепла какой-нибудь части тела, которая непременно касалась его. В этот предсмертный миг он открывал глаза и мгновенно проваливался в черные тоннели зрачков, тонул, тонул… Она всегда просыпалась раньше и разглядывала его лицо, дожидаясь пока он проснется.
Боже! Как хочется схватить ее за шею, притянуть, впитать в себя всю, без остатка… Или хотя бы прикоснуться губами к двум совершенным ямочкам на пояснице…Дьявол! Почему ее нет рядом?! Господи, зачем жизнь забирает у него единственный из всех своих смыслов!? За какие заслуги она была подарена ему, за какие грехи отнята?! Пафос. Понты. Она ненавидела этого, любила грубоватые шутки и дурацкие фильмы. Терпеть не могла комплименты. Когда-то, давным-давно, когда еще совсем ее не любил, он сравнил ее глаза со звездами. Она улыбнулась презрительно и дальше вела себя как свернувшаяся на камне гадюка. Он тогда хотел убить ее. Если бы сделал это, сейчас было бы легче.
Ножка кресла. Что-то выглядывает. Носок, еще один и еще… И там, под шкафом. Она не выносила носков: снимала их раньше, чем пальто и разбрасывала по всему дому. Он ругался и чувствовал себя усталой домохозяйкой. Она хмурила брови, изгибая их в невероятную геометрическую фигуру, и целовала его в нос. В голову стукнула кровь. Так всегда было, когда он вспоминал ее поцелуи. Эта невыносимая зануда никогда не отпустит его душу, потому что никогда не держала. Как солнечный зайчик для котенка, редкая пластинка любимой группы, клад, про который знаешь, но не можешь отыскать, что-то вкусное в ночном холодильнике, навязчивая идея, прилипчивый мотив…
Теплые батареи. Ноги горят. Рамка вся в ракушках, за рамкой что-то серо-белое и два лица в паутине волос. Он хотел показать ей именно Балтику, именно ранней весной. Это был своего рода тест: если поймет ЭТО море, поймет и его. Она поняла. И серые волны, сливающиеся с серым небом, и пронизывающий, ледяной бриз, и мокрый песок, в котором застревали ее шпильки, и блестящие крупинки янтаря… Они катались по пляжу на велосипедах, за ними бегал большой черный пес. Она хохотала и бросила свой красный шарф на ветер, чтобы быть похожей на героинь кинофильмов 80-х. Тысячи вздохов без нее. Сколько их еще будет? Черт бы побрал эти лимоны и малиновое варенье! Черт бы побрал эту простуду! Все из-за них!
Стучат каблуки. Скрипит ключ в замке.
- Это что? Ты почему на полу лежишь? Я его лечу-лечу…
Он повернулся на живот и, схватив ее за ногу, поцеловал голую лодыжку. Она не устояла на ногах и упала на пол рядом с ним. Лимоны рассыпались по всей комнате. Обхватила ледяными руками его голову, заглядывая в глаза, спросила – Что, снова? – грустно и сочувствующе. Он кивнул не в силах вымолвить не слова.
- Ты же обещал!
- Да, но я не могу себя контролировать. Ты же знаешь, это как приступ.
- Что же мне теперь из дома не выходить?
- Не выходить, – он нащупал ямочки на спине.
- Пять лет, а ты никак не привыкнешь…
- Всю жизнь, тысячи вдохов…Я никогда не привыкну к тому, что ты уходишь. – Она подняла его и запихала под одеяло. Сунула в руку горячую кружку. Няня привела из садика сына. Тот прыгал по отцу и рассказывал про белку, пластилин и воспитательницу, выбил кружку из рук. Чай обжег живот. Она кричала на них из кухни. Счастье разливалось в его организме от обожженного живота вместе с лимонным соком и малиновым вареньем.