-Там даже и помыться негде, ну да, баня, только туда не зайдешь,- он прошелся рукавом по щеке,- там бомжи живут, ну то есть, те, что работают. Их просто некуда больше.
-И как это они работают? - Ну, таджики есть, мордвины - таджики работают хоть, а эти пьют. На то и работают, и так дальше.
-Да ну и смысл?
-Да вот так.
Двое мужчин в темном вышли из автобуса, от двери махнул свербящий холодом ветер. Первый по-настоящему осенний день - завтра октябрь. Вошла женщина, похожая на сову.
Далеко за окошками мигал свет, плавящийся от холода этим вечером.
Полтора сиденья напротив занимала женщина, вовсе не толстая. Ее ноги будто разводило разряженное электрическое поле. Если бы был счетчик там, боже. Спустя несколько минут она вышла, показав вблизи свою щеку, кожа на которой походила на, сморщившийся на морозе, воздушный шарик.
Фонари мелькали, а из окна впереди сквозило, что ничуть не тронуло кондукторшу, пересчитывавшую мелочь и искоса глядевшую на дверь унылыми угольно-выделенными глазами.
Ничего не было видно, я поняла, что автобус едет в другую сторону лишь когда мы въехали на мост Миллениум. Остановки не объявляются только когда это и правда нужно, зато вечно корчится что-то в голове от сладко-мерзкого голоса, называющего остановку Миннулина на английском, фу.
Когда показался обратный берег реки, пришлось выйти на первой же остановке. Тьма уже синела и густая расползлась по дороге вперед. Темень, огромные панельки, Ривьера с подлючими огоньками иллюминаций. Переход - как на Эверест карабкаться, когда ты с первой пары на ногах и ел только булочку за весь день. Пробежала.
Впереди торопится, вихляясь, девушка, подбегаю и прошу показать метро. До метро полчаса пешком. Через сорок минут закрывают общагу. Черт.
На автобусе, ногах добираюсь. Обламывается внутри, когда кассирша говорит, что ни карт не берет, ни банкоматов здесь нет. Бегу наверх - переход, два армянина, пара кормит котенка. Все закрыто.
Не могу плакать - если разучилась, даже хорошо. Вроде. Но глаза, видимо настолько жалкие и уставшие - кассирша меня пропускает:
-Иди, инде, уже!
Смеюсь над собой, чтоб хоть как-то не упасть вот тут просто.
Сесть, наконец, в вагон было счастьем, рядом пьяный мужик, подальше бродяга, странно, в крутых кроссовках, каких мне не носить. Еще дальше парень с ноутбуком - спустя месяц жизни узнала, тут вай-фай есть. Мне не до того было. А напротив у девушки слеза катится.
С безумной уже мыслью доезжаю, наконец. Черт меня дернул, пошла за каким-то парнем, дороги ведь от метро не знаю, он был похож на студента. Наверное, я сильно его напугала - догоняла его большущие шаги и шла следом. Когда он забежал в свой подъезд, дошло - шла в обратную от нужной сторону. Маньяк из меня неплохой бы вышел.
Бегу, ноги косят от усталости, зато холода уже не чувствовалось, хотя вечером здорово похолодало. Переходов под мостом не оказалось, девушка подошла к забору и полезла. И я не долго думала.
- Прости, пожалуйста, ты из Дер. Универсиады?
-Ага, ты как догадалась?
-На студентку похожа. Слушай, знаешь, как от метро дойти?
-Ну, через дворы. Потерялась?
-Долгая история, эх,- смеюсь и не знаю, как начать эту историю о своем аутизме топографическом.
Объяснять долго не пришлось. Девушку звали Рушана, и она мой спаситель в этот вечер. Оказывается она из города Бугульма, того самого, связанного терпким пойлом с современными музыкантами новой волны и прочими модниками. Ни она, ни я этого не пробовали. Я рассказала про Стерлитамак и соду, остальное само говорилось, и я вовсе, право, ничего не помню уже, а жаль.
Добегала до общежития уже в двенадцатом часу в компании корейцев и черно-коричневого пса, которого оставили за территорией этой святыни комендантского часа до одиннадцати и пожарных тревог с мерзким скрежетом посреди ночи.
-Чего поздно так?- шутливо и добро мне открывает комендантша дома.
-От метро добраться не могла,- закидываю пропуск обратно в рюкзак,- автобус последний уехал, долгая история, извините, пожалуйста!
Бегу, наконец, на второй этаж, наконец, свалиться спать. Не легла спать. В раковине в общей ванной постирала колготки и записала все это, чтобы не забылось.
В следующий вечер был странный «стук в спину», я испугалась вдруг, что снова не туда еду, получилось совсем неожиданно, панически. Хотя автобус двигался в точности по старому пути. Такие дела.
Людей было немного. С темными, не от цвета, от грозности, глазами, рядом сидел мужчина. Я выстукивала на пальцах музыку в наушниках, на меня странно посмотрели. Я бы не удивилась, умея читать мысли, что он убил пятерню людей позавчера за обедом в большой столовой.
Попадаются разные.
Самые странные, в тумане, мужчины больше 40 и кавказцы. Никогда не поднимают глаз.
Менее странные - бабушки, утренние. Те, что не в больницы едут, а до конца осени стараются успеть в сады. С большими пластмассовыми корзинами тащатся на окраину, откуда уезжаю я.
Когда-то в семидесятых было необходимо для пущей состоятельности и приглушения дурных амбиций - сад за городом. Не дача, маленький кирпичный шалаш с куском земляной площади и кустом малины у забора. Выращивать там пионы, морковку и жимолость. Строили эти сады на волне общего картонного позитива хрущевских возрастаний- теперь жутко грустно смотреть на эти треклятые развалины с серыми деревянными крышами и все пробивающимися к дороге ветками малины.
Давно умерли их мужья, таскавшиеся с ними туда каждое утро воскресенья вместо довольного сна и отдыха от канители будничной. Привычка у бабулек осталась - обязательно съездить в сад - собрать растений, пнуть забор, перекопать ям.
Человек выращивает что-то всю жизнь, распрямляет верхние ветви, чтобы не сломались. От двух семян - потому что большая вероятность, что одно не сможет прорасти - до дубового по размерам растения. Не понимает только, право, часто, для чего. Тянет, вяжет тугие корни - впустую.