С крыши тонкой струйкой сдувало песчаный снег. Мороз укрепился, и в полдень на улице было пусто. Далеко отдавался звук скрипящего на старом крыльце фонаря. Замерло в воздухе, вдыхать было колко и больно. Широкими шагами Саша подбирался к забору, стараясь не наступать в высокий сугроб, все же набрал снега в валенок. За облупившимся забором в мутном покосившемся окне лицо Деда казалось смуглым. Сияющий улыбкой мексиканец, благодаря закоптившемуся от печки стеклу. Улыбался он радостно, впервые за двадцать лет увидел сына.
Саша всегда звал его Дедом, потому что когда был совсем маленьким, голову отца уже облекла седина. Теперь Дед Борис казался еще белесей, в дверях его встретил уже совсем сжатый, слабенький человечек. Слезы в глазах, беззубый рот.
Он обнял отца, обмякшие ручки Деда схватились за локти сына. И крепко прижалась седина к груди Саши.
Долгая тишина, тихий всхлип Бориса, от которого Саша зажмурился, печка потрещит, и так по очереди.
Разнявшись, наконец, аккуратно входя в дом, где воспоминания детства забились и за часами, которые давно остановились, но раньше громко, пронизывая, звонили утром, и за печкой, где все так же шуршали старые гадкие мыши, Саша расправил плечи и скинул коричневое пальто на промятый диван.
Дед засуетился у буфета и из верхнего шкафчика с пробитым синим стеклышком в дверце достал горькой. Снял крышку с погреба и, лавируя маленьким корабликом, ушел под линию пола. Оттуда выбрался уже кряхтя и с банкой огурцов.
За окном пищала собака, которую лизала в бок морозная пурга. Форточка сквозила, но разгоряченному лицу это было приятно, легкий сквозняк сушил пот на лбах. Фонарь скрипел еще упорней, и свет блекло мигал, в зависимости от покачиваний этой жестянки с шестидесятивольтной лампочкой.
Долго говорили, Дед плакал и в флисовый рукав утирал текущий нос. Саша долго рассказывал истории о друзьях и истошно смеялся, пытаясь подбодрить Деда Бориса. Тот смотрел голубыми кристалликами глаз, и становилось лучше, оба верили, вроде бы, улыбался Борис.
На крыльце скрипнула доска, дверь дернула сильная рука, отчего тонкие стеклышки на веранде задребезжали. Головы повернулись входу, где, уже скидывая сизую шаль, топталась соседка.
Объемные икры выскользнули из валенок и двинулись к столу у окошка. Вера поздоровалась с Дедом, мельком глянула на клеенку на столе и стала чего-то допытывать у старика о своем. Саша был незамечен, пока не попытался выйти в сени. Его движение, и сдобренный, стремительный взгляд упал на него.
Одновременно слушая Деда, Вера разглядывала.
-Сашка!
Саша резко выдохнул в пол, посмотрел снизу и улыбнулся краем губ.
Вера похлопала его по спине, странно тяжелой рукой.
-Вернулся же, ну это надо, - она немного качнулась и вертела шеей, будто разглядывала со всех углов, - так пятнашка лет уж ведь когда метнула, ты где был-то, тебя Дед заждался, - она хлипко хохотала в себя,- каждый вечер только и разговоров, только и!
-Нука не болтай тут, вернулся - и правильно, не твое дело, давай, иди уже куда надо!- заторопился Дед Борис.
-Да интересно же, какую еще жизнь можно после отсидки-то гулять. Уж или домой воротись сразу, или к ряду по второму разу,- она развеселилась, заметив волнение старика,- а уж если сразу не первым поездом, значит, не поймали еще за новое дело!
Она смеялась, и раскрасневшиеся ее щеки гоготали сами по себе. Дед встал и за локоть приподнял большую ее руку.
-Нука, ты давай, это, вали-вали. Тебя не хватало.
Долго еще липкая ее усмешка виднелась за окошком, в которое всматривался Саша, в свое прозрачное отражение глядел, только бы не думать плохого.
Дед засуетился, мял краешек клеенки и быстро бормотал,- ты не слушай дуру эту, ей лишь бы потравить.
Сидели молча теперь, думали об одном, но каждый это скрывал. Дед включил радио послушать вечерние «Вести». Вторая Чеченская была на подходе.
Тяжелый ком в горле от новостей легко протолкнулся после открытия второй бутылки. Разговоры потекли, обо всем: война, Совок, соседский пес, внезапно ощенившийся. Щеки багровели по краям, а Дед не мог сдерживать явную радость, что сын, наконец, рядом, что заживут теперь по-другому, и теленка по весне купят и подлатают баню. Ему особенно было стыдно за прохудившуюся баню, перед соседями.
Дверь снова грохнула, по полу пошел сквозняк, а в сени ввалились трое: Вера, ее брат и племянник, только вчера приехавший. Все радостные, раскрасневшиеся. Саша покривился на них, сожмурил глаз и, выдохнув в форточку сигаретный дым, присел. Он никогда не осмелился бы курить в дом.
Гости громко заговорили, стали знакомиться, Саша оценил гостинец - дорогую чачу и, махнув, с одобрением посмотрел на отца. Сидели уже впятером, Дед рассказывал, Варя хохотала захлебываясь и потягивала и без того короткую юбку. Все поволокой смотрела в сторону дедова Сашки, будто извинялась, вид делала. Племянник оказался студентом, учился последний год и собирался жениться. Приехал разрешения просить да помощи, самому без родителей с детства и без того сложно, еще и невеста тянет на большую и красивую свадьбу «как в кино», куда денешься, не поймут.
-Не вовремя ты, конечно, удумал жениться, Аркаш,- тянул слова брат Вари, - ну чего торопиться, ну ты скажи, молодой, угробишь себя, да и времена какие, сам уж знаешь, толковый, чего я говорю,- икнул и, опустив голову, снизу взглянул раскрасневшимися глазами.
-Ну, люблю ведь, я для нее все сделаю, хоть убью!- и громко засмеялся, до сих пор, до двадцати с лишком у Аркаши все еще ломался голос, потому и смех был странным.
-Это ты так не говори,- Дед вздохнул и посмотрел в окошко. Совсем стемнело, черное небо резали вихри холодных песчин, ветер гудел и свистел.
Время бежало, все перекрикивали, стараясь не упустить мысль в поддатости, вздыхали глубоко, у Деда то и дело катились слезы, у Саши тоже.
Студент все раскрашивал свою свадьбу, говорил про красавицу будущую жену, шуршал карманом ватной куртки с красными, только полученными от Дядьки, бумажками. А Дядька косился на него грозно, но за разговором отвлекался и уже не злился.
Ночь текла, вьюга утихла, Варя тихо выла какую-то попсовую песню, сползла на плечо брата, и тут будто виделась ее слабость и ласковость. Но скоро тот ее опустил на стул, а сам встал. Дед Борис чесал ногой кота, пробивавшегося под стол за примеченным куском колбасы. Дядька натягивал дедов ватник и постучал Аркашу по плечу, с тяжелым мутным взглядом, звал на улицу, чуть покурить. В доме стало душно, Саша приглядывал коленки Вари и думал, не так уж и плоха. Дед посмеивался, глядя в пьяные глаза сына, улыбался и был как никогда спокоен и светел, глазенки его посинели, опали на морщинистом лице.
В полудреме никто не заметил как прошло около часа, Дядька со студентом все еще не вернулись. Дед тихонько встал, зашаркал шерстяными носками по доскам пола, только хотел выйти на крыльцо. Резко вошел брат Вари, стряхнул снег, посмеявшись, закинул ватник на крючок из гвоздя, проржавевшего еще лет десять назад.
Все снова сели, и Варя очухалась, потягиваясь и улыбаясь, как большая довольная старая кошка.
- А где Аркаша-то?
-Срубило его, чего там - малец, отвел к себе, уф, дохляк с виду, а тяжелый как,- он прервался и громко засмеялся,- пить не умеет, да еще и жениться собрался,- снова раздался навязной, громкий смех.
Ну и все были спокойны, никто больше не спрашивал, допили что было, прилегли чуть-чуть. Деда положили на печь, сами внизу.
Дядька не спал, не прошло и минут двадцать, резко встал, осматривался, подошел к окошку и всматривался. Саша тоже не мог уснуть, посматривал сквозь щелочку век, чего тот бегает, то на улицу, то снова зайдет, дверь, чтобы не скрипела, придерживает.
Долго мучился, все-таки встал, хлебнул холодной воды из большого ведра, подошел к сеням и напугал снова крадущегося брата Вариного. Дядька метнулся назад, почти споткнулся, но уперся в старый холодильник, глаза бегают, через секунду он уже бросился в двери и побежал.
Саша сразу за ним, гнался долго и сам, выдыхаясь, все-таки ухватил за капюшон, немного его надорвав. Тут и заметил, что это ватная куртка паренька, а не дедов ватник. Повалил Дядьку в большой сугроб, захватил за шиворот. Силы были одни, рост один, боролись долго, но Сашка прижал коленом и навалился сверху. Они отдышались и долго, минут пять, собирались с мыслями.
-Ты чего?- с надрывом и перебивающимся дыханием завопил Сашка.
Дядька молчал, лицо наливалось, со злостью в глазах и со слезами он прижимался к колкому снегу. Его тошнило, сначала не сильно, потом даже Сашка отошел, прищурившись глядел в сторону, пока того выворачивало. Дядька опирался на сугроб руками, тащил снег в рот. В дальнем окне соседнего дома загорелся свет. Саша схватил Дядьку за локоть и отвел за сруб, черневший рядом. Дядька плакал, как ребенок, под носом блестело, глаза совсем опустились, Сашке стало гадко смотреть. Он опустился на спуске у дороги, прилег на сугроб и осунулся, закутался. Ноги совсем замерзли в одних только шерстяных носках, и то с прорехой, из которой синел большой палец. Дядька сполз и привалился рядом.
-Аркаша умер,- голос его запищал.
Глаза у Саши совсем впали, но он молчал.
-Я то не сильно толкнул, задел, а он на лед, и голова вся в кровь,- он захлебывался, кашлял, утирался рукавом куртки, руки Дядьки обмякли,- я же, я не хотел, чтобы так вот… думал сам поймет, мне теперь за него.
Сидели молча, ноги у Сашки больше немели, Дядька утих, съежился, огрубел лицом и смотрел в поле. Глаза стали пустыми, кулаки он сжал и теперь уже решительно повернулся к Саше:
-Слушай, давай, ты один видел меня. - Он глотнул воздух,- я тебе деньги дам, все те…- глаза камнями пялились на Сашу,- ты мне помоги только.
Саша молчал еще долго, пока не закололо в ноге. Дядька посмотрел на скрюченное его лицо, снял валенки и недвижимые ноги запихнул, как тряпичные, в валенки. По лицу у Сашки покатилась увесистая слеза, упала на рукав и подледенела по краям. Он понимал, что его, если что, первого обвинят, судимого, сидевшего, да и выхода другого нет.
Подобрал руки к себе, встал осторожно. Пробежали они много. До другой окраины деревни шли молча, твердо наступая на рыхлый снег, занесший тропинки.
Дядька шел с пустой головой, у Сашки еще падали слезы. Не смотря на долгий срок, он, как и раньше, был мягкий, просто сделанный. Затрещало и упало что-то тяжелое внутри, когда подошли к дому. Дядька пролез в сарайчик, подхватил топор. Быстрым шагом скрывался уже под деревьями, Саша испугался, схватил его за отвисший капюшон, чтобы не рванул снова.
-Да не трепещи ты!- шипел голос Дядьки.
Крадучись перелезли через забор к двору Вари, скатились, и тут возник темный, с клеенчатой дверью, подбитой изнутри, предбанник. А на снегу кровь, черная, густая. Рука задрожала, Сашка схватил свой локоть. Дрожали и ноги, губы ссохлись и не двигались уже.
Зашли, свет не работал, на ощупь Дядька вытащил что-то, бросил под ноги Сашке, тот стоял и давил на глаза, в помутнении. Дядька возился и что-то бормотал, Саша уже не понимал ничего, в ступоре. Дядька поволок:
-Руби с той части!- сухо и крепко звучали слова.
В глазах у Сашки поплыло, он сжал зубами рукав и прикусил свою руку, мычал. Взял топор, слезы лились сами, щипали сухие губы и обморозившиеся щеки. Стук. Тупой и шлепающий звук, а руки у обоих, ватные и мягкие, а сила откуда-то есть.
Скрипел под ногами снег, этот звук все сильнее и навящивее отдавался в головах. Большое корыто на веревке скользило гладко, оставляя след навоза, который в нем обычно возили. Дядька отыскал себе бурки, но шел, не застегнув.
Было еще темно, в редких домах горел свет,- пять утра где-то,- подумал Саша. Фонарь светлел только у Дома Культуры, как ориентир.
Дойдя до окраины, Дядька и Сашка остановились, Дядька отобрал веревку от корыта и повез дальше один.
Сашка ждал его немного, но потом поплелся обратно через посадку, обходил дома подальше, уже светлело. Утро оказалось спокойным, метель стихла, а идти было сложно от нанесенного ночью снега.
В доме было тихо, кот прижался к печи сбоку, Варя успела уйти, Дед сопел и толкал ногой в стену от беспокойных ведений.
Сашка подошел к большому оцинкованному ведру, куда из небольшого крана набирали родниковую подземную воду, и в ледяную опустил полностью голову. Но, захлебываясь, тут же отпрянул. Проснулся Дед.
Дядька тоже пропал. Милиция добралась только через два дня, Сашка не ел, но пил жутко, черно.
Нашли у озера корыто по следам, без веревки, вокруг кровь, а тел ни одного. Старик какой-то видел Дядьку, как тот шел у дороги, про Сашку ничего, может, не разобрал.
Аркашу нашли, под снегом собаки, прямо у дороги в кювете, но половину. Долго проверяли, собак натравливали. Много болтали в деревне: и что съели остальное, и на Деда Бориса вешали, народ такой.
Время шло, все тихо стало, успокоились. Дед жил так же, соседи тоже, Варя, кажется и рада была по-своему, что с нее. Деда итак все обходили всегда, говорили о нем глупости, Варя весной в город собиралась, купила себе платье новое в сельмаге, деньги на пороге, в предбаннике оказались, чего пропадать. Так и решила. А Сашка так и не проходил, лежал днями, пил время от времени, не выходил.
Весной, когда снег подтаял, снова начал ходить рейсовый пазик, дети на улице бегали, кидались снежками.
Вечером одним в догонялки играли на окраине, все там собирались. Там собак только много водится, иногда и страшно. Заметили, что все они куда то убежали, ни одной живой псины, хотя они и за ребятами гонялись обычно, тоже играли, лаяли. А тут ни одной.
На утро только поняли, почему. Когда на ферму шли, увидели, где собаки. Нашлась остававшаяся часть Аркаши, на завалине, где мусор копился. Скоро узнали и что с Дядькой случилось. Когда вскрылся лед на озере.