Часть 14-я. ЯРОСТЬ
**********************И далее по нотам…********************
Не было бального платья. Не было пышной свадьбы. И вовсе не потому что со дня похорон прошло всего четыре месяца, Кобалия об этом уже забыл, он ведь получил Маринэ. Но заплатить «за счастье» пришлось слишком много, Кобалия даже не представлял, что придётся столько заплатить! Гиоргос был прилично (хотя, скорее, неприлично)должен директору фруктоперерабатывающего завода Валико Наргизовичу Агапишвили (дал же господь фамилию), и самому Кобалии задолжал крупную сумму, Арчил бы подождал, но – теперь ждать было нечего, не требовать же денег от Регины, жены своего лучшего друга!
Регине он заплатил тридцать тысяч долларов, достойный калым за невесту. Гиоргос должен был Кобалии втрое больше, и Арчил Гурамович думал, что Регина откажется брать у него эти деньги, но она взяла, да ещё и пересчитать не постеснялась при нём, прибалтийская стерва. Но красивая, и Маринэ тоже красивая, и он её получил, и наплевать сколько отдал.
Но если Маринэ надеется на свадебный подарок, то пусть не надеется, ей не обломится: «Свадьба дорогое удовольствие, а я… поиздержался. Долги надо отдавать вовремя, ты сама знаешь, Регина говорила, что ты в курсе» - Кобалия встретил равнодушный взгляд Маринэ и вскипел. Забыв, что Маринэ только что окончила школу и не могла работать (впрочем, если учесть «дополнительные нагрузки», она работала с трёх лет, без скидки на возраст, при этом обязана была хорошо учиться и быть благодарной родителям за заботу),забыв, что она недавно потеряла отца, Кобалия хлестал её гневными фразами, мало заботясь о том, какое производит впечатление:
«Впрочем, что я тебе объясняю, тебе ведь всё равно, ты никогда не нуждалась в деньгах. Жила как у Христа за пазухой, на всём готовом, привыкла, понимаешь… к бриллиантовым часам!» - выговаривал семнадцатилетней жене Арчил Гурамович, не обращая внимания на сжавшуюся в комочек, помертвевшую от брезгливого ужаса Маринэ.
Потом решил, что от нотаций пора переходить к действиям, грубо притянул её к себе и стал торопливо расстёгивать бледно-голубое платье для фламенко… «Чёрт, сколько же здесь крючков, я до утра не справлюсь, помоги мне, Маринэ!»
Почувствовав на себе его руки, Маринэ закрыла глаза и стала думать о бабушке Этери и о Леселидзе, где два месяца в году она была счастлива. Арчил опешил: он ждал яростного сопротивления, обвинений в грубости, на худой конец, мольбы о пощаде. Но не услышал ни слова. Маринэ без возражений и слёз позволила делать с собой всё, что вздумается, даже не вскрикнула ни разу, лежала как мёртвая.
Арчил Гурамович опомнился, ласково провёл рукой по её щеке, нежно её поцеловал, погладил по шёлковым волосам, любуясь совершенством графических линий её тела – скорее как хореограф, нежели как любовник. Она останется такой как сейчас, уж за этим он проследит. Никакого вуза не будет. Пока не родит, будет заниматься танцами. Потом – будет рожать и воспитывать его детей. Гиоргос говорил, что кроме ремня, других аргументов она не понимает, но с этим он повременит, медовый месяц всё-таки… Да что она, заснула?!
- Маринэ! Ты что, умерла?! – взревел Кобалия.
- Ара (нет).
- Ты хоть знаешь, сколько я за тебя заплатил?
- Знаю. Отец сказал. Я дорого стою.
- Ничего не умеешь, зато много знаешь. Умная жена мне досталась… Ну вот что, умница. С этого дня никаких телефонных звонков без моего ведома и никакого Отара. Ты теперь замужняя женщина и…
- И далее по нотам, - закончила за него Маринэ.
Сказать, что Кобалия был в бешенстве, когда узнал, что его невеста до свадьбы потеряла невинность, значит – не сказать ничего. Кобалия нарушил данное самому себе слово и не выпускал из рук ремня, пока Маринэ не уронила безвольно голову. Арчил Гурамович бережно уложил её на диван. Ничего, пройдёт. Получила по заслугам, за удовольствие надо платить. Тем более – за такое.
С того дня Маринэ онемела. Молча стирала, молча убирала, молча готовила еду и кормила мужа ужином. Сцепив зубы, занималась в спортзале, куда он загонял её ежедневно, пока «позволяли сроки». И также молча исполняла супружеские обязанности. – «Мквдари хар?!» - «Диах, мэ моквди». Ты что, мёртвая?! – Да, я умерла.
Через полгода Маринэ родила сына.
*************************Отягчающие обстоятельства*********
В тот вечер, когда Маринэ попросила Отара «не заставлять её унижаться и умолять», он возвращался домой, не понимая, зачем куда-то идёт, о чём-то думает, ведь жизнь кончилась, для него и для Маринэ. Они её всё-таки сломали. Сама бы она до такого не додумалась. Как же они могли сделать такое с ней, она ведь боится Кобалию, боится и ненавидит…
Ярость клокотала в груди, поднималась горячей волной, заглушая боль, опустошая сердце, ибо ярость была – пустотой, ничем. Это «ничто» больно отдавалось в сердце, и не хотелось больше жить.
Тогда он и увидел эту девчонку, которую вели, крепко держа за локти, два тридцатилетних негодяя. Девчонке было не больше семнадцати, и ей тоже хотелось жить, как хотелось жить Маринэ. А впереди у девчонки была – пустота. Как у Маринэ. Отар криво улыбнулся, пропуская парней – мол, мне нет никакого дела до того, куда вы её ведёте и что собираетесь с ней делать.
А потом нанёс смертельный удар сзади: одного надо было убить, потому что с двумя тридцатилетними верзилами он вряд ли справится, ему всего шестнадцать. А девчонка молча кричала о помощи: кричали её глаза, её нежное девичье тело, её семнадцать лет, её ещё не начавшаяся жизнь…
За жестокое убийство с отягчающими обстоятельствами Отару дали двенадцать лет колонии строгого режима. Отец на суде не произнёс ни слова (Отар рассказал ему всё. И про Маринэ тоже рассказал). Мать смотрела на Отара полными слёз глазами и тоже молчала: что теперь говорить, остаётся только ждать… двенадцать лет. Отар никому не даст себя в обиду, хоть в этом можно не сомневаться. Этот чёртов гитарист отвёл его туда, где мальчика научили убивать голыми руками, и теперь ему придётся за это расплачиваться. Только бы он не убил кого-нибудь в колонии, ведь за это добавят срок!
Дрожащими губами она сообщила мужу о своих опасениях. Майрбек смахнул слезу, улыбнулся жене и обнял её за плечи: «Не убьёт. Он мне обещал». Альбика прерывисто вздохнула и… тоже улыбнулась: если отцу обещал, значит – не убьёт. Через двенадцать лет их сын вернётся. Хорошего они вырастили сына.
На них бросали осуждающие взгляды: вырастили убийцу и радуются, это ж надо – в шестнадцать лет голыми руками шею сломал человеку, только за то, что сигаретой его не угостил. Такова была версия оставшегося в живых «свидетеля», безоговорочно принятая судом, и Отар пожалел, что оставил его в живых, только покалечил. Это была ошибка. Больше он не допустит ошибок. Будет вести себя достойно и не поддаваться на провокации, и через двенадцать лет… увидит Маринэ.
Продолжение - http://www.proza.ru/2015/10/07/2073