Я сидел на радаре. В общем, ничего не делал.
Мы поднялись на 75 тысяч футов, чтобы сделать денёк поактивней. Кажется, мы тогда ещё летели над Мексикой, направляясь в Мирамар на F-14. Это уже не имеет значения после того, как вы увидели изгиб Земли. Некоторое время после этого вообще ничего не имеет значения. Мы видели три заката. Наверное, можно сказать: не зря прожили день.
А потом,
- Джон, - сказал я, - самолёт горит.
- Знаю, - ответил он.
Джон произнёс это резко и сердито.
- У тебя есть какие-нибудь интересные идеи напоследок? - спросил я.
- Угу. Пару из них пришлось отбросить. Какие-то холодные они были. Не соответствуют моменту. Плохо прописаны, - ответил Джон.
- У тебя было преимущество, – сказал я. - Ты уже некоторое время знал.
- Ага. Собирался тебя обставить. Думал выкурить. Ты бы спорил, но я бы отмёл твои аргументы. Я собирался полностью разыграть ситуацию, и я бы отмёл все твои аргументы.
- Но так не вышло, да? - сказал я.
- Не, - ответил он, - я остался с носом.
Крылья становились красными. Вы бы назвали этот цвет красным. На фоне тёмно-синего это было нечто, напоминающее мистического фламинго, очень пространственное, живая кровь. Может, самолёт кровоточил?
- Хорошо провёл время в Перу? - спросил я.
- Не особенно, - ответил Джон. - Вот что я тебе скажу. Я уже давно не «провожу хорошо время». У меня с «хорошим временем» контакт потерялся, ну, наверное, с тех пор, как мне стукнуло 28 или около того. Я многое видел, но вроде как бы и не видел. Кто-то видел это до меня. Нет свежести. Чьи-то глаза это уже слегка замусолили.
- И даже высоко в Мериде?
- И там, - ответил Джон.
- И даже в Гренландии?
- Да, даже в Гренландии. Там всё свежее, но и не свежее. На снегу следы.
- Ты вспомнил своё детство на Миссисипи, - сказал я. - там снег выпадет, ты рано встаёшь, а он весь гладкий, никаких следов.
- Заткнись, - сказал Джон.
- Послушай, мы что, перед смертью будем ругаться? Самолёт горит, а мы ругаемся, да?
- Заткнись. Заткнись! - сказал Джон. Заорал Джон.
- Да что с тобой? - спросил я.
Он ничего не ответил. И не стал менять курс. Может, мы и горим, но высоту не сменим. Мы не собирались лететь к земле.
- Ты чего, Джон? - спросил я.
- Сучара ты, - ответил Джон.- Это же моё было, снег в Миссисипи. А ты всё изгадил.
Листы из его блокнота летали по кабине, а рука с зажатым в ней карандашом металась среди них вверх и вниз, сердитыми движениями.
- Это было моё, моё, говнюк ты репаный! Ты понимаешь или нет?
Листочки налипали на верхнюю часть кабины, между ними проглядывала большая луна.
- Выбрасывайся, спасай свою жопу! - сказал Джон.
Но я спросил: «А ты, Джон?»
- Я остаюсь. Дай мне хоть это, а?
- Ты не можешь остаться, - сказал я.
Но он остался.
Мы с Селестой приходим к обгорелому пятну на светлом песке у подножия одной из чёрных, романтических и бесполезных гор примерно в пяти милях от нашей базы в Мирамаре.
Я сейчас капитан-лейтенант резерва. Но, если честно, я слегка нервничаю, даже если надо просто пролететь на «Скайхоке» до Малибу и обратно.
Мы с Селестой садимся на корточки на песок и молча глядим на пятно. Весь металл оттуда убрали.
Не знаю, что Селеста думает или говорит. Сам я полностью ухожу в себя, становясь почти парализован.
Я знаю, что смотрю на грёбаный триумф Джона.
Его стихотворение.
Впервые опубликовано на ресурсе: http://mustran.ru/forum/viewtopic?p=7826.