Баба Тоня - несгибаемая. Спина прямая, как стиральная доска. Ребра под ситцевой кофтой прямо от позвоночника выпирают. На свою дубовую палку бабка не опирается. И зачем она ей?
- Баб Тонь! У тебя палка-то, чертей подгонять?
- Погоди, вот поднимусь по ступеням. Поймешь, зачем палка, - с юмором бабка.
Сенька, единственный в поселке сварщик, у него сегодня отгул. Ясно, зачем «с ранья» в магазин прилетел. Уже, значит, 11 часов.
В три прыжка проскакал, перегнал бабку, открыл тяжелую, на пружинах, дверь сельмага. Держит. Ждет, когда бабка доковыляет, зайдет.
- То-то ж, что спасибо, уважил, - буркнула баба Тоня, а то б, как пить дать, огрела бы, чертяка!
В сельмаге уже очередь. Небольшая, но долгая.
Душно пахнет селедкой, свежим хлебом, махоркой, ванилином и несвежими яблоками. Женщины покупают все: начинают с хлеба, пряничков, соли, не забывают макароны, бычки в томате, заканчивают спичками.
Мужиков безоговорочно пропускают без очереди:
- Делов-то! Бутылку – и ушёл!
Бабка встала в очередь. Сеня за пару «Коленвалов» заплатил – и к дверям – уходить. Тут бабулька ему путь и перегородила палкой:
- Слышь - ка, сынок! Ты Малого-то не гоняй. Подпускай его с твоими ребятами водиться.
- Это Лешку-то?
- Его!
- Да он же, баб, малахольный. Он мне сынов с путей собьет.
- Нормальный он ребенок. Несчастный только. Мать с отцом пьют. А больше у него никого и нет. Хуже сироты. Ты сегодня там, в парке, качели собрался навешивать с детями. Не гоняй Лешку. Пусть тоже помогает. Погибнет малый. Все на него озверились, - и убрала свою палку.
Дошла ее очередь:
- Взвесь мне, Маня, чесночку грамм триста…
Маня тихонько:
- Чеснок- то, бабуля, не очень… давно привезенный.
-Ну, - не задумываясь,- тогда вешай килограмм. А еще вон тех конфет.
- Каких? Название у них есть?
- Та, как-то мудрёно называются. Дай, Бог, памяти… Ни то «Ну-ка догони», ни то «На-ко выкуси».
Точно! С юмором бабулька!
- «Ну-ка отними» называются!
- Вот! Этих вешай, - соглашается, - штук семь – восемь. А еще валентин мне нужен.
- Мне бы тоже не помешал, - не улыбнулась даже продавщица Маня, - только у нас мужиков не продают. Не завезли ешшо, дефицит!
- Да на что мне мужики? Тьфу! Мне, чтоб пахло хорошо. Давай Валентина. Одну пачку. В тесто положить. Булочки печь буду.
- А! Так тебе ванилин? Держи.
В очереди бабы дохнут со смеху.
Маня заступилась:
- Чего гогочите! Баба Тоня хоть одну пачку мужика попросила. А вчера Сенька наш, сварщик-то, и вовсе огорошил: « Жена, - говорит,- велела купить три штуки этих самых…Срам произнести... Три штуки «Прости господи». Я спрашиваю, мол, а это кто ж у нас «прости господи»? А он: «Говорят, завезли только сегодня. Вкусная очень!».
Очередь притихла. Ждут.
Маня взвешивает и поясняет:
- Рыба такая, в океанах вылавливают. Простипома, - на товарных накладных пишется.
***
Баба Тоня завернула в льняное полотенце еще горячие пышки, положила в большую плетеную корзинку. Понесла в парк. Там уже собрались ребята с отцами. Один на старую акацию залез, канат толстенный двумя петлями закрепил и спустил вниз. Другой поймал канат и приладил к нему внизу сидение. Новенькое, ловко выструганное, как седло для лошади, и покрашенное заранее. Еще таких сидений разноцветных штук шесть есть. И почти для каждого дерево подходящее нашлось. Только на последней липе канат с перекладины все время норовит сползти. Затягивают его - затягивают, а он, как заговоренный, слабеет – и ползет в сторону.
Баба Тоня видит, Лешка со всеми: то на дерево лезет, помогает канат тянуть, то сидение прилаживает. Глазенки веселые, старается. Увлеченный. Тут, когда заминка вышла, развернула баба свои пышки:
- Передохните, поешьте. На сытый желудок придумаете что-нибудь.
Лешке булку сама протянула. Он, как только перерыв объявили, - в сторонку волчонком отодвинулся от всех. Остальные и ребятишки, и отцы налетели, сами разобрали все булочки.
- Ладно, - Сенька в большую свою ладонь, как в совок для горячего пепла, собрал крошки, кинул в рот, ни одна мимо не пролетела. Лешка завороженно смотрит на это, даже жевать забыл. Маленький заморыш. Не растет. Курить рано начал. Глазенки черные, как у игрушечного медвежонка, Локти острые, заскорузлые, ногти обкусанные, головенка немытая, нечесаная.
Ладно, - повторил Сенька, - не хочет канат держаться сам, мы его заставим. Тащи, сын, гвозди четыре штуки, самые большие. И топорик.
Лешка быстро дожевал пышку:
- Я принесу,- и побежал вперегонки с Сенькиным сынком. Вернулся, протягивает гвозди, топорик. Доверчиво ждет, что дальше.
- «Молоток», мужичок, - похвалил Сенька мальчишку и по волосятам потрепал ласково. Лешка покраснел. Напрягся, как щенок, которого гладят. Но не дернулся, шмыгнул растерянно носом. Устоял.
Сенька гвозди - в рот, топорик – за пояс, подтянулся, долез до перекладины. Потянул, наладил канат, вытащил изо рта два гвоздя, тремя ударами приколотил первый гвоздь, приставил, примеряясь, второй. И чуть не свалился от сильного толчка в спину. Головой - между лопатками.
Сзади него, сидя на толстом ответвлении липы, Лешка визжит, как побитый щен:
-Ты, падло, с ума сошел? - Не своим голосом кричит пацаненок. Короткой рукой с грязной ладошкой попытается вырвать изо рта у здоровенного Сеньки оставшиеся гвозди, - ты с ума сошел? Она ведь живая! Ты ей гвозди - в самое тело! Слезай к е - -ней матери! Слезай, пока я тебя не скинул! Живоглот!
Через секунду по - обезьяньи быстро, не держась, занял место оторопело ретировавшегося Семена. Голыми руками, обдирая в кровь ладони и ногти, глотая слезы и пот, Лешка вырывал гвозди из теплого тела липы.