Из нас троих детей, я была старшей. Старой занозой в памяти сохранилось: голод и мать.
Ни мама, ни мамочка, а просто мать, строгая и суровая. Усталый отец приходил лишь поздними вечерами. А на рассвете уходил - «мантулить на всеобщее благо». И так все долгие годы ссылки…Мать разрывалась, стараясь ему помочь. Время было голодное.
Сталин умер, но легче не стало. Единственный сарайка - магазин был пуст. В дальнем его углу понуро стояли два пыльных мешка. В одном резаная соломкой сушеная свекла, в другом сухие морковные полоски. И то и другое - вкуса омерзительного.
Хлеб привозили не каждый день. Долгие часы я проводила под стеной магазина с химическими цифрой на ладошке, карауля очередь. Летом, в жару, цифры быстро расползались, превращаясь в мутное пятно. Женщина, смотрящая за очередью, слюнявила химический карандаш и рисовала номер на руке, повыше. Номер был похож на татуировку, слава Б-гу, смываемую.
Отлучаться из очереди было опасно, назад могли не впустить. Днем две-три переклички и ночью – одна в пять утра. В одни руки отпускали килограмм хлеба. К моменту подвоза сбегались семьями. Вспыхивали громкие ссоры, доходившие до потасовок. Очередь удваивалась, утраивалась. Прибегала и мать, я радовалась, с ней было безопасней.
Вместе с водителем в хлебной машине приезжал милиционер. Он хмуро осматривал вздрюченную толпу баб и детей и молча отходил в сторону.
Гремел дверной засов. Очередь ураганом врывалась в сарайку. Вносило и меня, главное было не замешкаться.
С ужасом вспоминаю, как однажды, уронив хлебный довесок, я не задумываясь, нагнулась за ним. Плотная людская масса сомкнулась надо мной, сдавила и подняться я уже не смогла. От боли и ужаса закричала. Продавец раздраженно швырнула на прилавок хлебный тесак и прекратила продажу.
Меня вытащили, поставили на прилавок и пустили «по головам». Прижав к себе хлеб, я пробиралась к выходу, ступая обтрепанными сандалиями по женским косынкам, по усталым плечам.
Через час торговля кончалась. Хватало не всем. У входа уже писали новую очередь, на следующий привоз.
Позже, во избежании смертоубийства, прорубили в боковой стене магазина дырку, величиной с форточку. Прикрыли ее железными прутьями. Сквозь них совали потные копеейки, взамен получали горячий, живой хлеб.
До самой форточки я еще не доставала, чтобы отдать деньги мне приходилось вставать на стопку брошеных под ноги кирпичей…