Моя первая школа - это просто две смежные комнаты в доме для ссыльных. Первый класс. Не было цветов, белых бантов и прочей мишуры, просто пришли дети и их завели в класс.
Было ли это первое сентября – не уверена, это могло быть и в любой другой день, потому, что вся жизнь там шла по особому календарю, в другом исчислении. Существовали только две важные даты – начало и конец срока. Вот оттуда и шел счет, для каждого свой, в отдельно взятой небольшой стране, с необычным адресом – почтовый ящик.
Школа была открыта только для детей ссыльных, детей из зоны и отпрысков вольнонаемной охраны. В этих двух комнатах учились четыре класса одновременно. Каждый класс занимал отдельный ряд. В одной комнате первый и третий, в другой - второй и четвертый.
Все было очень просто. Учительница, раздав задание одному ряду, переходила на другой. А когда болела вторая учительница, то проходила дальше в смежную комнату, оставив открытой дверь, и продолжала вести урок там.
Екатерина Ивановна Зимогляд - моя первая учительница. Смуглая женщина удивительного мужества. Из ссыльных, у нее было девять своих детей, и часть их училась с нами, а часть в соседней комнате.
Посадили меня за первую парту с Шурочкой Б. из вольных.
Шурочка явилась в первый раз в первый класс нарядная, как картинка. В красивой форме, кружевах, бантах и в настоящих лаковых туфельках. А я, как все, - во всем, что смогла достать моя мать. В сандалиях за рубль сорок (только для школы) и маленьким чемоданчиком вместо портфеля. В нем лежало две тетради и карандаш. Это никого не смущало, это была норма.
А вот учебники, которые нам раздали в классе, мне показались волшебством. Книги я держала в руках впервые, их новенький запах, яркие обложки я помню до сих пор. Несла их домой и всю дорогу боялась, что они вдруг исчезнут.
Первые уроки… Арифметика – палочки, кружочки мелом на доске, чистописание – палочки и закорючки карандашом в тетради, чтение и пение. «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля» - вместе, всем классом. Училась самостоятельно, родители даже не вникали - работали как проклятые.
А вот моя соседка по парте скоренько нахватала плохих оценок, и через какое-то время в школу заявилась ее мать. Увидев меня за одной партой с ее великолепной Шурочкой, она сперва показала, как ей дурно, потом как глубоко она возмущена. Теперь ей понятно, почему ее Шурочка так плохо усваивает школьную программу.
Эта девочка, ее палец уперся в мою голову, -из зоны, а они там с голодухи все полуидиоты. А теперь, разумеется, Шурочка по своей душевной доброте отвлекается, чтобы помогать, а потом сама не успевает сделать свое задание. Их следует немедленно рассадить!
Но Екатерина Ивановна – это не просто Екатерина Ивановна из бывших. Сорок детей, выпрямив спинки, боялись шелохнуться на ее уроке, а тут какая-то вольная тварь закатывает ей истерику!? Все это с невозмутимо каменным лицом было выслушано, а потом также невозмутимо последовал ответ: « Вот Вы все Шурочка, да Шурочка, а может Ваша Шурочка просто дурочка, Вы об этом не подумали?» И обернувшись к классу, сказала: « Дети, вы можете погулять во дворе». Все довольные сорвались во двор. Что произошло дальше, я не знаю, но с Шурочкой я просидела за одной партой по четвертый класс. А потом еще и дружила лет до пятнадцати.
Каким-то образом этот разговор дошел до моей матери и зацепил ее за живое. Прошло много лет, я уже была взрослой и мы с матерью однажды встретили Шурочкину мать Ольгу на рынке, распродающей старые вещи. Мать невольно остановилась поздороваться и «поговорить за жизнь». Оказывается, у Шурочки первый муж сидит в тюрьме, со вторым разошлась, и теперь она одна воспитывает двух детей. А Ольга вот распродает старье, чтобы хоть как-то ей помочь. Когда отошли, мать со вздохом припомнила ту ее выходку.
Училась я легко и просто, Шурочка жила в ближайшем вольном бараке, так что и в школу и обратно мы ходили вместе. Ее жизнь резко отличалась от моей. Каждое утро мать провожала ее в школу до дороги, целуя и напоминая про бутерброд в портфеле. Мои родители вообще никогда этого не делали и тем более не провожали в школу с бутербродами. Шурочка и после школы гуляла в обуви, а мне это разрешалось только в школе. У нее был режим дня, кукла и китайский термос.
О ее режиме дня я не задумывалась, термос, кроме красивых цветов на его боках, меня мало интересовал, а вот кукла у нее была настоящая, с волосами. Это чудо я видела впервые. У многих девочек тоже были куклы, но простые, гуттаперчевые. У меня же не было никакой и никогда вообще. Даже тряпичной, которую, например, могла бы сшить моя мать. Ну, видимо, не посчитала нужным.
С ростом детей росла и школа. Проучилась в ней я по шестой класс, седьмого уже не было. Вспоминаю ее с теплом, как родной дом.
На следующий год пошла в обычную школу и попала как в звериную стаю. Я была одна и на мне стояло клеймо «зона». Училась отлично, но после восьмого класса за одно действительно неосторожное высказывание меня просто выставили с волчьей характеристикой.
Спасибо и на том, что просто выставили, а не отправили куда подальше… А ведь по тем временам могли.