Блаженный

Нина Богдан
 
           - Ты, Порфирий, какое зелье по вечерам пьёшь,что от тебя до утра такой дух стоит? Прихожане ведь шарахаются! Ты знай край, да не падай, – строго говорил высокий, вальяжный отец Симеон маленькому тщедушному дьякону, который подавал ему пальто.
           - Да ничего особенного и не пью, батюшка! Пиво супруга моя варит сама, вы ведь знаете... От пива нешто есть запах? Да не...Не пойму откуда этот дух. А на службу прихожу во время. Тверёзый. А запах со мной идёт из дома. Дом у нас маленький, повернуться негде, курятник пристроен в сенях. Может оттуда запах? Но на службу я всегда вовремя, и тверёзый.
           - Ещё бы ты на службу приходил выпивши! Что говоришь? Опомнись.
           - Нет, это никогда, отец Симеон.
             Диакон низко наклонился и поцеловал руку батюшке. Отец Симеон нехотя отдёрнул руку, и перекрестив Порфирия, направился к выходу.
           - Довезти тебя до станции нечто?- спросил он.
           - Нет, нет, спасибо, мне недалеко, доберусь. Благодарствуйте.
             Машина тронулась с места, а дьякон отправился на автобус, шедший до станции электричек.Через полтора часа он входил в маленький деревенский домик. У дверей его встретила супруга.
           - Что - то поздно ты нынче, Порфуша!
           - Электричка скорый пропускала. Постояли минут двадцать. Как там ужин, Ксенюшка?-спросил он, снимая длинное чёрное пальто.
           - Садимся, садимся. Пивка то немного налить?
           - Налей, хочу я выпить за здоровье отца Симеона. Ведь вот какой добрый человек! - С улыбкой говорил диакон, усаживаясь за ветхий кухонный столик,- и не укоряет меня за грех мой. Сегодня правда пожурил немного. Говорит мне после службы: " Чем это от тебя за версту такой дух? Прихожане, говорит, шарахаются!" А сам даже голос не повысил. Как же мне, Ксюша повезло с батюшкой! Ну, давай. За его здоровье!
             Супруги чокнулись стаканчиками, выпили, и стали ужинать. На столе всё было со своего огорода: картошка, свёкла, огурцы и прочие коренья. Покупным был только чёрный хлеб, сахар и растительное масло. Мясо супруги ни ели совсем.
           - А что же ты думаешь, Парфуша, где он  найдёт такого диакона, который за одну зарплату и диаконом будет и подмастерьем? В церкви то все столярные работы на тебе! Тебя ведь все блаженным называют...слышал ли?

             Порфирий поднял высоко руку и перекрестился:
           - Дак,это какая милость от Бога, коли так кличут! Что ты! Это ж...эх, налей ко ещё плашечку! А батюшка он очень меня любит, батюшка то наш! А ведь какого полёта птица. И институт закончил, и в Духовной Академии учится, и воскресную школу организовал. Трое деток у него, а ведь моложе меня на 15 лет. Кто он - и кто я. Он ученый человек. Священник! Я червь пьющий, а он ко мне с уважением! Всегда спросит: "Подвезти ли тебя, Порфирий до станции?!" Всегда тебе приветы передаёт, доченьку нашу в институт устроил. А всё потому, что по Божьим законам живёт! Любит всех. И меня любит. А за что меня любить?
           - Ты добрый очень, одним словом блаженный...как же тебя не любить?             
           - Ну и благодарствую на добром слове, Ксенюшка!Славное пиво...- говорил диакон, глядя на тёмную жидкость в стаканчике,- знаю  грех это большой, а не  хватает силы бросить. Ой, Ксенюшка, какой же это грех, но вот как получается: выпьешь стаканчик, другой, и сразу веселее жить. Радость  появляется в душе. Батюшка мне говорит: "Ты, Порфирий, когда захочешь выпить, сразу молитву читай! И бесы от тебя отстанут!" А у меня силы-воли нет!:
             Глаза диакона затуманились дымкой пъяной радости. Он поднял стаканчик, посмотрел на него, и опрокинул содержимое.
           - Ну а что безотказный, так таким меня мать родила, Царствие ей небесное!
             Вдруг он дёрнул головой, закрыл глаза, и опять быстро открыл их.
           - Фу ты, ну ты! Это что это сидит  возле стола? У меня горячка нечто?
             Жена диакона посмотрела на то место, куда был направлен взгляд супруга: в центре маленькой кухни, поджав под себя лапки, сидела большая серая мышь. Женщина постучала ногой о пол:
           - А ну пошла отсюда. Обнаглели уже. Пешком ходют по дому. Кис-кис,- позвала Ксения кота,- кис-кис. Васька, Васька, а ну лови её! Бесстыжая! Пошла отсюда!
             Порфирий расхохотался, и, утирая бороду весело сказал:
           - Да пусть живёт. Тоже  ж и в а я, - растягивая слово живая, сказал диакон.Супруга посмотрела печальными глазами на мужа:
           - Да живые то и волки. Только хищники они. Я всё прошу тебя дырки в подполе заделать. А тебе, Порфушенька всё некогда. А мне когда? Хозяйство на мне. Дом на мне. Я курам насыплю пшена, а эти длиннохвостые тут как тут! Прямо из одной миски с курами хряпают,- рассмеялась Ксения. – Шуганёшь их, убегут. А я до того иной ляд устаю, что и не шугаю.
           - Да, Васька то старый уже. Надо бы молодого кота в дом принести,- заметил Порфирий.
           - Хоть бы и двух! Да их кормить надо. Деньги где взять? На яйцах много не заработаешь.
           - Ксеничка, а может быть всё-таки кур продавать? Всё побольше денег.
Ксения перекрестилась, и со страхом сказала:
           - Боже сохрани!Я же их цыплятками беру, как с детьми нянчусь, а когда подрастут, разговариваю с ними. Так они глядят на меня круглыми глазёнками, глядят, будто понимают что! И головы чтобы им поотрубали, да в кипятке сварили? Нет. Не могу. Петеньку вот закопала нынче у просеки. Какой был умный петух! Теперь надо петуха покупать.
           - Глубоко закопала?
           - Да вродь глубоко, но голодные псы всё одно отроют. И сожрут нашего петушка.

           - Но им за это и отвечать. Всякому живому перед Богом отвечать.

           - И собакам?

           - И собакам. Так мне видится. Сам не знаю почему. А видится.
             Помолчали. Потом Ксения посмотрела на  супруга тревожно, будто не решаясь что-то сказать. Порфирий заметил её взгляд:
           - Ты что-то печальная нынче. Отчего? 
 
           - Я тебе всё сказать хочу, Порфирий...Ты бы у отца Симеона попросил денег. Теперь ведь время, какое: за всё люди деньги берут, а ты после службы ещё работаешь. И всё бесплатно. Может нельзя быть таким? Он тебе за последние крестины сколько отдал? Сто рублей! А крестины нынче стоят тысячи! Все говорят.
    Порфирий посмотрел строго на супругу, и сглотнув, тихо проговорил:
          - Ты, Ксения,путаешь что-то,хоть и жена диакона. Крестины и отпевание у нас в церкви бесплатно! А вот кто сколько пожертвует это всё батюшке. Он же работу основную ведёт. А кто я? Принеси-подай? А он мне ещё и пятьсот рублей дал. Дай Бог ему здоровья!
Ксения  вздохнула и горько сказала:
          - Уж очень в бедности надоело жить, Порфирий!
          - Бедность, сообразная законам природы большое богатство, матушка! Так отец Симеон на проповедях говорит.
Ксения вздохнула:
          - Хорошо говорить о бедности, прибывая в богатстве...прости меня Господи.
          - Ты, Ксенечка не завидуй. И потом: что это ты решила, что мы такие бедные? Всё у нас есть. И дом, и огород, и дитя наше, слава Богу, в институте учится.
          - Да это правда. Слава Богу! Только дом то вот разваливается без ремонта, Порфирий. Мыши во все щели лезут. Уж тридцать  лет скоро нашему домишке.
          - Тридцать?- переспросил диакон,- вот время то какого? Бежит себе и бежит. Ничего, ничего, отремонтируем с Божьей помощью! И всё у нас сообразно природе будет. Не переживай. Пойду я сосну, завтра к утренней, в пять уже подниматься.      
Ксения кивнула головой, потом опустила глаза и тихо сказала:
          - А я сегодня Царице Небесной письмо писала. Во сне.
          - И чего же ты просила?
          - Не помню. Помню только что писала. Душа изболелась, вот и написала. Тяжко как-то на душе. Порфуша, ты не уходи. Погодь. Расскажи мне  сон, где ты Богородицу видел. Так светло после него! Такая благодать... Расскажи!
Порфирий  с улыбкой посмотрел на  жену:
          - Да это и не сон был, а вроде видения.
            Порфирий отодвинул от себя тарелку, и ладонью протёр стол. Потом посмотрел на иконы, перекрестился, и начал говорить:
          - Будто бы вижу сад...И до того он пригож и светел... что описать нельзя словами...А в саду том стоит домик, и весь он из голубой лазури.
У низкого окошечка домика сидит девочка, и смотрит в небо. А глаза  у девочки точно у ангела. Такие лучистые, словно два маленьких солнышка! И удивительные по своей красоте. Неземной красоте! А цвета они карего. И в золотистых крапинках. И будто, не глядя на меня, смотрят они, эти глаза, мне прямо в душу.
И так покойно и хорошо душе моей, что не поведать. А на головке у девочки белый чепчик, из-под которого выбивается прядь золотистых волос... И будто ветерок повеял по саду. И тут же, с небес, медленно кружась, стал падать серебристый дождик. Он переливался, играя на солнце перламутровыми капельками, кружился, словно под музыку вальса, и сверкал, излучая тонкий свет. А по саду разносилось такое благоухание! Такое благоухание, что и описать не могу. Нет на земле таких благоуханий. Такое, видно, в райских садах только бывает. И тут девочка выбегает в сад, и радостно говорит:
           - Мама, мамочка, посмотри в сад! Какой удивительный дождик. Он серебриться, мама, он переливается и сверкает!
             И тут лицо девочки озарилось таким  ярким светом, что я закрыл глаза свои, чтобы не ослепнуть, и только слышу нежный голосок девочки:
           - Мамочка, смотри,смотри! Ангелы! Белоснежные ангелы в небе! Они улыбаются мне, мамочка!

А я вроде понимаю, что эта девочка будущая Богородица, Заступница наша, и падаю на колени. И плачу, плачу как ребёнок, и начинаю просить у неё прощения…
            Диакон замолчал. От переполнявших его  душу  радостных воспоминаний, не мог он говорить минут пять, и только глаза его  изливали тихий свет.Погодя,недоуменно глядя на иконы, произнёс:
          -  И за что меня, грешника недостойного,Господь сподобил таким видением не пойму.               
             Лицо Ксении было очень худым, но после рассказа супруга, оно стало совсем прозрачным. Она не вытирала слёзы, бегущие по щекам, и оно было мокрым, как после дождя.
          - Сколько раз слышу от тебя этот рассказ, а каждый раз всё радостнее и радостнее становится. Ведь не каждому, Порфуша такое дано. Не всякому Господь пошлёт  такое видение. Нет не всякому. Только вот после радости, у меня всё сжимается в сердце, и хочется покаяться. Такая я грешница, что и нет мне прощения. Каяться бы каждую минуту. Завтра надо пойти на исповедь. Пойду завтра с тобой вместе.
          - Пойдём, матушка, завтра вместе и пойдём к отцу Симеону.
          - Верно. Иди спать Порфирий. А я ещё по хозяйству. За всё Слава Богу,за всё.Только вот... пить бы нам совсем не надо. Правда пиво это ведь не водка и не вино. Пиво, это ведь вроде кваса. Но нет... наверное тоже нельзя. 
            Так разговаривала сама с собой Ксения, убирая посуду.
          - Но с другой стороны как хорошо, когда стаканчик, другой на ночь пропустишь! И спишь крепче, и жить веселее. Хоть на часок, да веселее.
            Рассуждая, таким образом, она  подняла глаза вверх, и взглянула на икону Богородицы. Божественные Очи смотрели строго и печально. Ксения бросила недомытую тарелку, и зажгла свечу.
          - Прости нас, Царица Небесная.Ради Христа,прости нам наши согрешения! Укажи нам дорогу, Заступница наша Светлая!
Молилась Ксения и тихо плакала.

            Прошёл год. Отца Симеона, переводили в другой приход, на повышение. Храм там был большой, и диаконы как на подбор. На последней службе, Порфирий стоял растерянный и грустный. Слёзы сами собой лились из глаз, и ничего он с ними не мог поделать. После службы батюшка спросил:
          - Чего ты плачешь?
          - Пропаду я без вас,отец Симеон!Кто меня ещё поймёт? Кто защитит? Никто меня не будет держать в церкви.
          - Конечно, не будут держать! И правильно сделают. Ты думаешь, я тебя, почему держал? Дочку мне твою жалко, не хочу, чтобы с пути сошла. Время нынче тяжёлоё для молодёжи. А ты, пожилой человек, какой пример ей показываешь? Бросай пить. И я тебя с собой возьму. Не диаконом конечно. Там свои. А вот помощником по хозяйству возьму, если пить бросишь.
          - Не могу бросить.
          - Неправда! Разве ты не понимаешь, на какие муки определяешь себя в жизни вечной? - строго спросил отец Симеон.
          - Понимаю,- опустив голову, ответил Порфирий.
          - А знаешь ли ты, почему дочь ваша перестала к вам приезжать?
          - Не знаю. Да тесно у нас, и бедно.
          - А раньше не тесно разве было? Нет, Порфирий. Была у меня ваша Галочка, исповедовалась, и очень плакала. Говорит: "Как приеду, они всё это пиво мерзкое пьют." Не возьмёт девочка в толк: как это можно ежедневно служить в Церкви, и поддаваться такому греху? И я не возьму это в толк, прости Господи. Давно пришла пора проститься с этим смертным грехом. Да-а-вно. Крутят вас враги, крутят, а вы поддаетесь. Да сколько же ещё? Ну, вот что, завтра меня здесь уже не будет. Мой новый адрес знаешь. Захочешь придёшь. Оставайся с Богом! 
И отец Семион направился к выходу.
               
                Часть 2.         
В центре  небольшого города, в красивом Храме "Преображение Господне" вот уже три года, работает дворником маленький пожилой человек с огромными лучистыми глазами. Это бывший диакон Порфирий. Бросил он пить. Не варит больше пива супруга его, Ксения. Расстались они с этим смертным грехом навечно.
Ведь Богу угодна душа смиренная, а тело трезвое!

Так то, господа!