- Таки шо Ви имеете сказать за Чубу? - поинтересовался пейсфюрер Гиннер, - он что, тоже наш человек?
Приняв угодливую позу, пройдоха-раввин застыл у стола генерала конной армии и принялся торопливо лепетать заговорщицким шепотом:
- Он не наш, и даже не их… Он – человек Федуннера, ярый приверженец красно-белых демонов, засланный в Питер с целью развала «Зенита».
Ироническая улыбка слетела с лица пейсфюрера, и он привстал с кресла. Чуть наклонившись вперед, он протянул вперед руку, как бы пытаясь схватить посетителя за горло.
- Ваше утверждение верно? Источники надежны? - прорычал генерал конной армии.
- Надежнее не бывает… Один из людей Федуннера посещает мою синагогу. В откровенном разговоре он мне все и рассказал… Надеюсь размер Ваших пожертвований нашей общине будет соразмерен ценности предоставленных мною сведений?
Реббе заискивающе заглянул в глаза Гиннеру, но тот был холоден:
- Если Ваши сведения подтвердятся, получите миллион.
- Евро… долларов… шекелей? – с угасающей надеждой в голосе полюбопытствовал раввин.
- Рублей! – отрезал Яков Лазаревич, - Поубавьте аппетиты, дорогой мой! Не золотому тельцу служите!
- Так-то все верно, но в шекелях оно все же как-то надежнее…
С этими словами алчный посетитель испарился с глаз пейсфюрера.
Желание придать грызне конкурентов новый, всеразрушающий импульс, вдохновило генерала на немедленные действия. Цепкие пальцы Якова Лазаревича шустро набрали номер телефона господина Миллера, и голосом, похожим на голос генерала Гиннера, он интимно прошептал в трубку сведения о кознях спартаковского разведчика Чубы.
- Кто говорит? – переспросили на другом конце провода.
- Ой, и не спрашивайте! – ответил генерал.
С чувством исполненного долга он повесил трубку, отворил дверь комнаты отдыха и уверенно направился к холодильнику. Открыв морозильную камеру, Яков Лазаревич обнаружил увесистый шмат сала, поднес его к носу и ощутил аппетитный запах чеснока и еще каких-то волшебных специй. Пред ним вдруг замелькали блеклые картинки его тяжелого детства, прошедшего в частном секторе пригорода Харькова.
Вспомнились вдруг пейсфюреру ребятишки-хохлята, носившиеся по соседнему двору с королевскими бутербродами, от одного вида которых у маленького Яши, несмотря на пол и возраст, начинались предродовые схватки. Матовые куски тонко нарезанного мороженого украинского сала лежали ровными прямоугольниками на овальных кусках хлеба, отрезанных от круглого, горячего каравая. Фантастические ароматы неслись через плетеный забор, отгораживающий патриархальный еврейский участок Гиннеров от суетного и враждебного мира гоев, и кружили голову такой близкой, но недоступной сытостью.
Лазарь Моисеевич Гиннер неукоснительно придерживался ортодоксальных обычаев и не баловал своего сына сытной трапезой, заставляя довольствоваться строгой кошерной диетой. Полуголодный Яков регулярно выслушивал поучительные отцовские наставления:
- Невоздержание в пище свойственно только свиньям! А свиньи, какой попоной их не накрой, хоть красно-белой, хоть жовто-блакитной, скакунами никогда не станут. Не забывай, что ты принадлежишь к избранному Богом народу, а значит тебе предначертано быть одним из первых. Когда-нибудь, во главе великой конной армии, ты погонишь стадо бесноватых свиней до скал Израилевых. А пока терпи до поры… Пробьет час, и будет тебе знак свыше.
Но время шло, а сверху ничего, кроме неприятностей на курчавую голову Яши не сыпалось. Учеба в школе шла ни шатко-ни валко, хорошие оценки он получал только по математике, которую преподавал пожилой и мало уважаемый учениками бывший «враг народа» Менахим Бирфас. Радостные для отца праздники Ханука, Песах и Суккот становились для Яши тяжким испытанием. В эти дорогие каждому еврею дни, Лазарь Моисеевич запрещал сыну посещать школу, и вынужденные прогулы сказывались не только на успеваемости, но и на слабом здоровье Якова.
Безудержные в своих жестоких утехах одноклассники, за приверженность отцовским традициям били его на переменках, караулили после школы и, обзывая «хитрым жиденком», заставляли петь украинскую народную песню «Ты ж меня пидманула», вследствие чего, даже спустя много лет, при её звуках Якова Лазаревича начинала бить неукротимая, мелкая дрожь. Но больнее всего издержки «пятого пункта» ударили Якова, когда ему исполнилось четырнадцать лет.
Шло поголовное вступление сознательных юношей в ряды передовой коммунистической молодежи. Маленький, красный значок с профилем лысого вождя получил даже местный дурачок Ивасик, которого по такому случаю приодели в казенный костюм и строго-настрого приказали молчать во время приема, проходившего в актовом зале райкома комсомола, обещая за это угостить невиданными им доселе «эклерами». Ивасик послушно выполнил наказ и за все время священнодействия не вымолвил ни слова, изредка только хихикая над непонятными ему словами торжественной клятвы. Правда, на следующий день, проходя по базарной площади, Ивасик выменял свой значок на пушистого котенка, а комсомольский билет вскоре потерял на скотном дворе, где по вечерам убирал навоз. Но воспоминания о волшебном вкусе эклеров навсегда вдолбили в его слабую голову уважение к этому сладкому слову – комсомол.
На поданное Яковом заявление о приеме в комсомол, школьный комсорг Хоменко брезгливо скривил пухлые губы и прочитал ему лекцию о преступной политической незрелости некоторых приверженцев сионизма, не достойных пополнить когорту борцов за мир во всем мире. Жизнь безжалостно выталкивала Яшу из стройной колонны строителей коммунизма, уверенной походкой шагающих по направлению к светлому будущему.
Удар ноги с грохотом распахнул дверь кабинета и оторвал Якова Лазаревича от грустных воспоминаний. На пороге стоял штурмфорвард Чуба…