Отрывок из той же повести что условно называется «Из жизни шакалов», глава из неё уже опубликована здесь (http://www.proza.ru/2015/08/10/1316).
Повторы и некоторые неувязки присутствуют от общей непроработки.
18+
.......
Весь день шел дождь, не сильный, а однотонный и нудный, и я, придя со школы и пообедав, выбрал из всех возможных на сегодня занятий, единственное которое делал с удовольствием, завалился на диване с книжкой.
Домашнее задание делать не хотелось аж до тошноты, да и дома не было никого могущего принудить меня сесть за уроки. А друзья, с которыми мы бы обязательно нашли интересное занятие, на сегодня были заняты другими делами. В школе, на переменках, я узнал, что Лешу отец после школы, забирает до вечера в гараж, опускать картофель в погреб. Рому на два часа вызвали в милицию по повестке, и тот совсем одурел от страха, хотя мы много раз фактами убеждали его, что нет у милиции ничего на Ромку, как и на любого из нас.
– Этот Прима, что-нибудь навешать хочет, знаете ведь, что про него говорят? – В очередной раз выслушав, на большой перемене наши успокоительные резоны, не переставал бояться Рома.
– Да не ссы, ты раньше времени! – Только и осталось выразить мне за всех наше отношение к поведению Ромы.
Прима, капитан уголовного розыска, или по-другому Примаков, как нам казалось, чересчур сильно интересовался нашими похождениями, что воспринималось нами как неизбежное зло, с досадой, но отстраненно. Правда, до этого вызова Ромы, с нами разговаривали со всеми. Да и разговоры были скорее из области психологии, чем криминалистики. Прима вызывал нас к себе, или сам приезжал к нам во двор, в тех случаях, когда в нашем районе совершалось преступление, которое, по его мнению, могли совершить и мы. Он видимо был поклонником методов Порфирия Петровича, задавал нам вопросы вкрадчивым голосом, делал провокационные предположения и внимательно всматривался в наши лица, надеясь прочитать в них желаемое. Оперативник искал подозреваемых наугад. А мы, как правило, были не при делах. Да к тому же, чаще мы отбивались стаей, и от этого было не очень страшно. Впрочем, каждый из нас знал и это подтверждалось сейчас, на примере Ромы, вырванному из стаи зверьку, держаться было гораздо сложнее даже в ожидании опасности.
У Кольки Шинкарева, назавтра выписывалась из роддома старшая сестра, родившего ребенка неизвестно от кого, и отец, очень суровый и скорый на расправу мужчина, обязал сделать капитальную уборку квартиры именно Кольке. Мать его сильно болела, и при всем желании мало что могла, делать по дому, как например, помыть пол.
Белый, которого отец, устроил на работу, в его шестнадцать лет, хоть и работал не полную смену, появлялся во дворе уже под вечер.
Были еще пацаны у нас во дворе, но мне было с ними не интересно, а вот следить за развитием сюжета, детектива, где убийцей мог оказаться любой из персонажей книги, было очень даже увлекательно.
Так что когда я услышал на улице призывной свист, и глянул на часы время, показываемое ими полшестого вечера, очень даже удивило меня. С обеда я ни разу не оторвался от книги, чтобы выйти покурить, для меня это было необычно, пагубная эта страсть уже захватила меня.
Я выглянул на улицу, открыв дверь на балкон. Под деревянным грибочком, посредине двора, прямо напротив меня, спасаясь от дождя, стоял Белый и махал мне рукой. Отец вот, вот должен был прийти с работы и я не стал приглашать войти друга. Да и он того опасался тоже, не поднимаясь ко мне. Отец мой, хоть и не такой был суровый как у Шиши, но зато нудный и недоверчивый, он выспрашивал детали предстоящих дел и ловил на противоречиях. Он когда-то работал в «Органах», чем очень гордился, а с людьми видимо с тех пор разговаривал так, будто в чем-то их подозревал и пытался непременно разоблачить.
– Сейчас выйду! – Крикнул я, и быстро одевшись, вышел во двор, и, поманив друга, рукой юркнул в соседний подъезд, а Белому вошедшему следом, и стряхивающему капли воды с волос, пояснил. – С отцом боюсь встретиться, будет нудить, куда, да зачем?
– Это он может! – согласился Белый.
Он стоял у дверей, куря сигарету, защищенный козырьком от дождя, а я прятался внутри подъезда, отец с минуты на минуту мог проследовать мимо.
– Дело есть, – сказал Белый, – надо обсудить.
– Рассказывай! – Я, с удовольствием затянулся только что прикуренной сигаретой.
– Давай всех подождем! – Сказал Белый. – К Шише я заходил, заканчивают они уже, скоро выйдет, а к Лехе бес толку заходить, машины то нет во дворе.
– Ну, тоже появится вот, вот! – Сказал я.
– Прячься, – сквозь зубы зашипел Белый, – пахан твой, идет. Здрасьте!
Я отступил в глубину подъезда, становясь незаметным со стороны, хотя сам я видел как мимо нас по тротуару, прошел мой отец, одетый в синий плащ с поднятым капюшоном. Он посмотрел в сторону Белого и пробормотал, отвечая на приветствие Белого что-то на подобие:
– Сидел бы лучше уроки дома учил, чем шляться по подъездам!
Лицо его залитое дождем было озабоченным как всегда, фигурка в длинном плаще показалась мне несуразной и жалкой. Мне стало очень жалко отца, или себя? Так что кольнуло в сердце.
Но все плохое мигом улетучилось, когда следом за отцом показалась стройная фигурка Людки Пуховой. Она жила в этом подъезде и пробегая мимо нас прокричала:
– Привет, хулиганы!
– Люда, – крикнул я и побежал вверх следом за ней, – подожди!
– Не когда мне! – Ответила Люда, но цокот бегущих каблучков, затих где-то между вторым и третьим этажами.
Там я её и догнал, она уже сняла с головы мокрый капюшон болоньевой куртки и одной рукой поправляла распустившиеся льняного цвета волосы, а другой встряхивала полу расстегнутой куртки. Лицо с легким румянцем в капельках воды, с вопросительно глядящими на меня голубыми глазами, обрамленными длинными ресницами, показалось мне необыкновенно прекрасным и я приблизившись к девушке вплотную сказал:
– Людка, ты такая красивая!
– Да ладно тебе заливать! – Сказала тихо Люда.
Я двумя руками распахнул ей куртку и положил их на талию. Мои ладони легли на край трикотажной кофточки, приподняли её и обхватили теплое голое тело. Я почувствовал как будто дрожь в нем и руки стали подниматься, вверх задирая кофточку и распахивая полы куртки. Когда складки кофточки уперлись в груди девушки, я оторвал ладони от тела девушки, поднял ими вверх материал и увидел что, Люда была без лифчика. Да он и не нужен был ей. Два белых бугорка вулканов обрамленные темно-красными вершинами, не надо было ничем поддерживать. Разве если только моими руками. Я накрыл их ладонями, слегка сжав, и мы замерли, ни слова не говоря.
Но где-то сверху щелкнул замок, затем раздался звук открываемой двери и женский голос спросил с тревогой в голосе:
– Люда, да где ты там потерялась?
Я отпустил руки, успев шепнуть:
– Выходи часов в девять в подъезд!
Люда коротко взглянула мне в глаза, кивнула и побежала вверх, поправляя на ходу одежду, и перед тем как скрыться за поворотом на следующий пролет лестницы, повернула лицо и ещё раз посмотрела на меня, да так, что я чуть не задохнулся от горячей волны прошедшей по моему телу, от её взгляда.
– Иду мама, – услышал я голос Люды, – остановилась, воду стряхивала, дождь ведь на улице!
– А я увидела, в окно, вошла Люда в подъезд, жду, жду, жду, жду, чтобы дверь открыть, а Люды нет и нет!
Последние слова я услышал уже приглушенные закрытой дверью, и сразу же снизу раздался голос Белого:
– Саня, пошли, Корней вон приехал, и Шиша бежит!
– А Рома, где Рома? – Спросил я, сбегая вниз по лестнице.
– К Роме зайдем, дома, наверное.
– Интересно, что от него в ментовке хотели?
Мы вышли из подъезда, когда Корней и Шиша подходили к нему с двух разных сторон. Уже большой компанией мы прошли мимо стоящего у открытой дверцы ГАЗ–21, отца Корнея и он хмуро исподлобья глянул на нас, когда мы невпопад поздоровались с ним:
– Здрасьте дядь Леша!
– Здрасте!
– Добрый вечер дядь Леша!
– Привет, привет, пацаны! Не шустрите там сильно, на воле лучше, чем в тюрьме.
Мы громко и деланно рассмеялись, показывая, что оценили шутку, а Леша оглянулся и сказал:
– Батя, ну и шуточки у тебя, смотри, накаркаешь!
У крайнего подъезда второго дома, стоящего напротив моего, как раз они и образовывали наш двор, две одинаковые панельные пятиэтажки, смотрящие дверями подъездов друг на друга, мы столкнулись с Ромой, вышедшего из подъезда с хмурой физиономией. В руке он держал толстый бутерброд состоящий из двух ломтей хлеба, с кусками докторской колбасы между ними и порезанной ломтиками луковицы, от неё шел резкий запах и мелкие кусочки её выпадали из бутерброда после каждого укуса.
Увидев нас Рома несколько подобрел и сказал:
– Сорок один, ем один! Привет пацаны! Еле вырвался, батя насел, никуда не пойдешь, сейчас поужинаем, и садись уроки учи! Я сказал, что задание не записал, схожу по быстрому, узнаю,. А бутерброд, мамка сунула, перекуси пока, говорит!
Никто не закричал в ответ, как в детстве, когда мы налетали на вышедшего во двор с куском хлеба или вообще с любой едой нашего товарища:
– Сорок восемь, половину просим.
– Пойдем уже! – Только сказал Леша.
– Сейчас доем, под козырьком, – сказал Рома, – а то, похоже, дождь сильнее становится!
– Что вызывали то, – спросил Леша, – в гестапо?
Таким, словом милицию еще никто из нас не называл. Все засмеялись, как раз, наверное, о таком смехе говорят, заржали.
– Не поверите, Прима, предлагал мне и любому из вас, записываться в юные друзья милиции. Я чуть не офигел, а что меня-то говорю, выбрали? Что я урод какой?
– А он что? Урод и есть, отвечает? – Заржал Леша.
– Давай, давай, и ты туда же, – с обидой в голосе сказал Рома, – а я, между прочим, все выведал и все разведал!
– Ну, колись, разведка! – Вновь сказал Леша.
– Выбрали они меня, потому что, один я из всех вас в комсомоле состою. А пошел я в него…
– Потому что в военное училище хочешь поступать… – Договорил Леша, – доел? Пошли уже, отсюда куда-нибудь…
.......
Путь наш завершился на втором этаже стройки долгостроя. Сейчас в том здании, давно достроенном, расположился Торговый комплекс, где можно купить всё, начиная от спичек с мылом и заканчивая Бытовой электронной техникой. Дело было в середине сентября, мы стояли перед отсутствующим, пока будущим окном, представляющим тогда просто огромный проём от пола и до потолка и от одной стены до другой. Сзади нас была противоположная от окон глухая стена будущего торгового зала, а перед нами был прекрасный вид на парк, с умытой дождем и раскрашенной сочными осенними красками различных оттенков, листвой деревьев. За ними виднелись верхние этажи только что построенных пятиэтажек. Они тоже радовали глаз яркими чередованиями светлых и тёмных цветов окраски, и тогда я бы не за что не поверил, что могут они выглядеть так уныло и безнадежно, как смотрятся сейчас…
На деревянном ящике, застеленном раскрытой газетой, кстати сказать «Литературной Газетой», стояла начатая бутылка вина с названием «Солнцедар», лежал огрызок кислющего яблока с чьей-то дачи, да из открытого кулька, сделанного из вырванной страницы журнала «Агитатор», торчали головы и хвосты маринованных килек. Скелеты их уже обглоданные валялись вокруг импровизированного стола, ими было великое множество вокруг, вперемежку с окурками микроскопических размеров, из-за постоянного отсутствия денег сигареты выкуривали практически полностью, пока пальцы не начинали дымиться, если сигарета была без фильтра, или фильтр не начинал плавиться. Дело в том, что выпивали здесь буквально десятки людей за день, благо магазин, торгующий вином, был рядом, килька же была наиболее дешёвая, и всегда имеющая в продаже закуска, на покупку которой не жалко было выделить, из-за её дешевизны, несколько копеек. Всё это соседствовало с множеством стекол от разбитых бутылок, скомканных пачек от курева, косточек, остатков от более благородной, чем килька закуски, да пустых смятых банок от рыбных консервов. Последние, правда валялись у стен, так как их отпинывали из-за того, что они лезли под ноги и портили общий вид. Рядом с ящиком-столом, лежали три порожние бутылки. А вокруг ящика, среди упомянутого мною, мусора, стояли в позе: – «Не ждали», трое парней из соседского, не дружественного нам двора.
– Давайте парни валите отсюда! – Сказал суровым голосом Леша.
Вообще то, на стройке, действовало джентельменское правило: – «Не мешай!». Согласно ему, любая компания имела право на то место, которое уже заняла. Мы, как и любая другая вновь появившаяся кодла, должны были бы спуститься на первый этаж, или в подвал или уйти в соседскую комнату. Причем, по негласно сложившейся традиции, поступать необходимо было именно в том порядке, как я написал. То есть новые люди максимально далеко удаляются, от уже начавшегося банкета, чтобы не напрягать людей и не напрягаться самим.
Правда, в некоторые выходные дни, а еще чаще в дни получек и реже авансов, на стройку эту сворачивало так много желающих, выпить с товарищами бутылку другую горячительных напитков, что места на всех, чтобы уединиться со своей компанией не хватало. Тогда вновь пришедшие, спрашивали разрешений пристроиться в уголочке, у всех уже присутствующих и те, как правило, не отказывали им в этом.
Мы же, чувствовали себя, чуть ли не владельцами этой стройки, и всегда пренебрегали этими правилами, если наше любимое место, на втором этаже было кем-либо занято. Так заведено было не нами, а ребятами с нашего двора постарше. Они в большинстве своем, служили в армии, в то время, о котором я рассказываю, хотя парочка, из них отбывала срок в местах не столь отдаленных. Никто не противился, авторитет наши старшие товарищи зарабатывали в жестоких драках, но, а мы так бесцеремонно разговаривали лишь с ребятами, из одного соседского двора, на что были свои причины. В других случаях мы могли и извиниться и что-то пытаться объяснить, правда, всегда добивались своего, на какие обострения отношений не приходилось идти при этом.
Ребята, не слова не говоря, собрав, свои нехитрые яства и питиё, ретировались, прихватив и порожние бутылки. Их, как правило, редко кто бросал, из публики, выбравшей эту стройку в качестве своего ресторана, а сдавали, за 12 копеек, часто начиная с вырученной мелочи собирать на новую бутылку алкогольного напитка.
В советские времена, не было ночных клубов, и ассортимент спиртных напитков, был не так богат, как сейчас, но пили строители светлого будущего ничуть не меньше чем мы живущие в их «прекрасном» будущем.
Мы, первым делом, принялись за принесенную с собой бутылку «Портвейна». Это был не простой, процесс, если у нас не было с собой стакана, как и в этот раз и пить надо было, как мы говорили, «из горла», с ударением на последнем слоге. Начиналось распитие, всегда одинаково, мы отбирали бутылку у Леши, который каждый раз, стремился пить первым. Если ему это удавалось, он выпивал всегда больше своей доли, ссылаясь на ошибку в расчетах, глотков. Он мог без зазрения совести выпить и половину бутылки, предназначенной на четверых.
Поэтому первым, всегда, пил я. Меня считали самым честным мои товарищи, и справедливый дележ содержимого бутылки доверяли начинать всегда мне. Я поставил ноготь на тот уровень на стекле открытой уже бутылки, который считал равным одной её четверти и показал всем, как бы спрашивая правильна ли моя метка. Никто, не возразил, и Леша промолчал, в этот раз. Тот иногда пытался оспорить мою честность, предлагая чуть поднять ноготь, но его никто не поддерживал, а я стоял на своем.
– Давай Саня! – Сказал в этот раз Коля, и я одним большим глотком заглотил свою долю вина. Оторвал бутылку от губ и показал всем бутылку с убавившим вином точно по мой ноготь.
– Глаз как алмаз! – В тысячный, наверное, раз сказал Рома, фразу, повторяемую им каждый раз, когда я показывал им бутылку с уровнем вина остающегося в ней точно по метке-ногтю на стекле. За мной выпили все остальные, в этот раз без перепалки и обвинений что кто-то выпил больше чем другие. Хотя реально это случалось редко, переругивались чаще уже просто по традиции, кроме Леши специально никто больше не обманывал.
А сейчас, все ждали пояснений Белого о его деле, и оно последовало после того как выпил Леша и мы с удовольствием закурили, прикуривая от одной, зажжённой Шишей спичкой.
– В общем ребя, – начал излагать, наконец, Белый, свое «дело», – завтра, есть шанс сорвать куш в сотни три, а то и три с половиной.
– Не фига себе, а по башке не настучат? – Спросил, я как самый осторожный в нашей компании.
– Совершенно безопасно! – Уверил Белый, и начал, не дожидаясь наводящих вопросов излагать свой план.
!998 - 2002 гг. РК, город Рудный.