„Кто есть нормальные? Люди, не скрывающие свои травмы.
А кто есть нормальные? Люди, искусно скрывающие свои травмы. ”
{ Поцелуй меня на прощание …
призрак из моих грёз.
Спой мне сонет у гроба, и увековечь свое существование в сердце моём,
ибо только так мы будем вместе,
только так, наши узы будут не разделимы,
как Бог и Дьявол того хотел. }
Её невыраженная страсть застыла мертвым холодком на алых губах, а холодное дыхание обжигало горячий воздух.
И что у неё есть? Лишь общие воспоминания, сотканные общими нитями.
Она перепутала черное и белое, может, она была тем человеком ,который не различает цвета, и может мир для неё был одним сплошным серым пятном.
И вот опять, чёрная мгла ненавистного гроба окутывает её.
По понедельникам она ходила в церковь.
Она молилась Богу и сознавалась во всех своих грехах, однако, она думала что Бог её не прощал, он молчал, но может именно в его молчании сконцентрировалось высшее прощение.
Она ходила в ярко белом платье, словно невеста , будучи в душе вдовой, и её бледная кожа была бледна как декабрьский снег, и так же холодна.
Вторник был день игры на органе.
В руинах давно забытого замка она находила успокоение, именно там ,будучи ещё маленькой девочкой, она увидела этот гордый инструмент ,который являлся музыкальным и стоял в руинах замка давно погибших королей.
Садясь за него ,её тонкие пальцы перескакивали с клавиши на клавишу. Мелодия получалась чистая и без единой фальшивой ноты, вокруг неё собирались крестьяне, из ближних деревень, или просто те люди, которые заблудились.
Все слетались на её игру, как мотыльки на свечу. Мелодия её шла от сердца, в иной раз, это было бы метафорой, но тут в прямом смысле она звучала благодаря сердцу.
В механизме органа находилось её сердце, которое и воссоздавало столь прекрасное звучание напоминавшее небесных ангелов. В юности она запечатала своё сердце в эту «Музыкальную шкатулку».
Она чувствовала музыкой, а говорила нотами, она была самая музыкальная девушка из тех, которых знали люди, и даже я.
В среду она просыпалась ровно в шесть, что бы полить свои синие, давно завядшие цветы.
Она надеялась, что они вернутся к жизни, её надежды были настолько сильны, что длились они уже 20 весну.
Но не вода и не слёзы не воскрешали их.
Они были напоминанием для неё, что всё умирает безвозвратно, оставляя лишь свой безжизненный скелет на земле.
Наступая новому дню, она одевала корону и брала жезл всевластия. В этот день каждый преклонялся пред нею.
И знали её в этот день как «Чёрную королеву».
Она всегда выбирала из толпы одного особенного человека, который отличается особым качеством, вела в начале с ним долгую дискуссию о живом и неживом, а в конце она давала ему в её понимании Всё.
словом всё она обозначала смерть.
Люди гибли, ровно один человек в неделю.
Кто то осмеливался даже спросить зачем ей всё это, неужели убийства делают её счастливей?
Она не понимала вопроса таких людей, она не понимала, почему они говорят об убийстве, ведь она не совершала убийства, убийство это что то уродское и не красивое, а то что она преподносила людям- это дар, который должен радовать каждого.
Она была тем человеком ,который не знает, что её осчастливит, от этого понятие о счастье других у неё было весьма искаженное понятие.
В пятницу она говорила с ветром. Может она его любила, хотя бы в этот день.
Он был единственным , кто слушал её часами и отвечал с пониманием, трепетом и лаской, которая свойственна только ему…
Ветер, в свою очередь, любил дарить ей свои объятия, что бы она не чувствовала себя забытой, вот только он чувствовал забытье, и забывал кто он, наполняя себя человеческим смыслом.
Их чувства были словно из сказки, которая некогда не кончалась, они были друг у друга, но они и не были.
Он запоминал её жесты, мягкие изгибы линий, холод некогда теплых щек, её привычки, которые были ему столь милы.
Всё что знал ветер, знала вселенная, но хранили они эту тайну вместе, и даже вселенная её сопереживала, конечно, не так как она хотела, а призрачно и не заметно.
Суббота была днём бала. Она одевала маску и алое платье. В этот день маска была её лицом. Многие к ней подходили и приглашали на танец, и она с радостью соглашалась.
Но когда кто то осмеливался скоротить дистанцию между ними в танце, толи физическую, толи психологическую, когда кто то хотел коснуться её губ и снять маску, она отходила и отрицательно качала головой. Можно было подумать, что под маской её лицо окрашивал шрам, кто знает, было ли это истинной.
Воскресение, о да, великое воскресение. В этот день она умирала со всей пылкостью своих чувств, умирала настолько естественно что…
...правда умирала, в одиноком холодном гробу.
Из бокала она выпивала мышьяк , а около её рук вились кобры.
«Всё, что умирает, безвозвратно.»
Да, она бы вновь ожила в понедельник и снова бы начался треклятый круг, но какая то её часть уже бы не проснулась от сна умерщвления.
Столь великая боль, которую хочешь отдать забвению, но отдавая её , отдаёшь и себя. И кто знает ,что с нею будет в какой-нибудь следующий понедельник ,что от неё останется, или может она когда-нибудь вернет себя, найдёт и вернёт.
А может она потеряет себя безвозвратно, каждая частичка её души символизируют дни, столь ярко, что не возможно не заметить.
Девушка воскресения…