В 1939 году Поминов Василий Акимович был принят кандидатом в члены партии, и в этом же году - исключен.
Это случилось так.
Василий, в армейской форме возвращался из командировки обратно в часть.
На палубе, за столиками сидели пассажиры.
Кто любовался окружающей природой, кто выпивал и закусывал, а группа из пяти-шести человек сидела несколько в стороне от всех, и, то, понижая, то, повышая голос, о чем-то увлеченно спорила на немецком языке.
Молодой сержант, в ладно сидящей гимнастерке, с великолепной рыжеватой шевелюрой на голове, потягивал из начатой кружки пиво.
На столике у него стояли ещё две полные кружки с пенистым напитком, лежали бублики и наполовину разделанный, вяленый лещ.
Василий думал о предстоящей встрече с товарищами, об укоряющем взгляде девушки, с которым он встретился на последнем комсомольском собрании, где присутствовал уже как кандидат в партию.
- Было бы за что корить, - подумал Василий.
Ведь он пошутил, когда выдал реплику с места об одной, уж очень вызывающе ведущей себя, комсомолке.
Обсуждался вопрос об оскорблении этой девушки двумя её товарищами.
Они что-то сказали, она что-то не так поняла.
И когда её спросили из президиума:
- А может быть вы больны, плохо слышите?
Василий взял, да и выкрикнул, с места:
- Да, у неё после встреч с друзьями воспаление среднего уха!
Что тут началось!
Кто-то хохотал, кто-то возмущался.
В чём его только не обвиняли: и в вульгарности, и в неуважении к женскому полу, и в том, что из-за него затягивается собрание.
А на его объяснения, что есть левое, есть правое, а есть и среднее ухо, что от такой болезни люди действительно плохо слышат и это простая физиология, никто не реагировал.
Все забыли, о чём был разговор в начале вопроса, и на что обижалась девушка.
Все настроились против Василия, особенно женская часть комсомольской ячейки.
В конце концов, объявили ему выговор без занесения в учетную карточку, на том собрание и закончилось.
И все бы ничего, выговор снимут, от этого не умирают, но вот укоряющий взгляд зелёных глаз не давал ему покоя.
Ведь сразу, на следующее утро, его отправили с этим поручением в другую часть.
- Ну, ничего, приеду, поговорим, помиримся, - сказал вслух Василий и удивился, что разговаривает сам с собой.
На столике перед ним стояли уже две пустые кружки из-под пива, третья, тоже почти пустая, была у него в руке, а от леща остались только чешуя, косточки, плавники и хвост.
Один из этих плавников он и покусывал, ощущая приятную солоноватую твердь во рту.
И тут до его слуха донеслись знакомые слова:
- Гитлер, Сталин. Сталин, Гитлер, - это немцы забылись, и громче, чем следовало, загалдели на своем резком, неприятном языке.
Василий вскочил из-за своего столика, едва не опрокинув посуду.
Твёрдой, но не совсем уверенной походкой двинулся к раззадорившей его компании.
Перекошенное лицо солдата не предвещало окружающим ничего хорошего.
К тому же одна из кружек всё же предательски свалилась со стола и разлетелась вдребезги.
Немцы притихли, но смотрели на него нагловато и с усмешкой.
- Всех вас я насквозь вижу, вы против Сталина и за Гитлера, – слегка растягивая слова, угрожающе тихо сказал Василий.
- Иди, иди, гуляй, короший русский зольдат! – смеясь и, как потом объяснял в части Василий, издеваясь над ним, сказал один наглый «фриц».
К тому же у наглеца была почти такая же, как у нашего отца шевелюра, только ещё рыжее, да щетина жёстче.
Вот в эту щетину и хотелось вцепиться Василию.
Глаза его налились кровью:
- Короший русский зольдат, - стучало у него в висках, рука машинально потянулась к кобуре.
- Всех вас надо арестовать, все вы против Советской власти! – закричал он.
Может быть, и не вытащил бы он свой пистолет, да и не заряжен он был у него.
Но дело сделано, слово вылетело.
Беднягу схватили, скрутили, обвинили во всех смертных грехах…
В части его встретили только после десяти суток гауптвахты, хорошо ещё под суд не отдали.
Комсомольское собрание рассматривало его вопрос быстро и строго.
Постановили: Отозвать рекомендацию кандидатом в партию и занести в учетную карточку комсомольца строгий выговор.
А у расстроенного и измученного вконец этим делом Василия осталось в памяти только обида на свою несдержанность и жалеющие, полные слёз зелёные глаза в пятом ряду, справа.
Когда началась война, Приволжских немцев арестовывали и высылали, кого в Сибирь, а кого и подальше.
Отец подал апелляцию, и сразу был восстановлен в партии с зачетом предыдущего кандидатского стажа.
Его послали на Дальний Восток...