(история Леонида и Валерии, небольшой эротический фрагмент из романа "Психокуб")
Существуют истории безудержной любви в постели, а есть истории такой же безудержной любви без неё. Именно такой была история «маститого» 29-летнего литератора Леонида Рахматуллина и начинающей поэтессы Вали Авербах.
Леонид Рахматуллин познакомился с Валерией Авербах (вероятно дальней родственницей известного в 60-е годы шахматиста) на одной из презентаций своего последнего чисто коммерческого романа «Испытание воли» про мафию и коррупцию властей. Это была обычная и самая заурядная презентация, посвященная выпуску новой книги, седьмой по счету у Леонида. Коммерческая литература для зарабатывания денег, к которой сам Леонид относился с чувством брезгливости, как к неизбежному злу. Всё шло в стиле «обычно», и после того как «мэтр» закончил давать интервью, и задали последний вопрос, началась процедура под названием «автографы». Примерно 15–20 человек протянули Леониду его книгу «Испытание воли», выстроившись в очередь, и он старательно их подписывал…
Когда он закончил автограф-сессию, то заметил стоящую в углу маленькую девочку еврейской внешности, небрежно одетую в брючки и пуловер — фигуристую, с пухлыми губками и горящими восточными глазками. Она представилась мэтру как «Валя Авербах с филфака», он кивнул ей, и она скромно, словно теряясь, подошла к нему и протянула на подпись свой экземпляр… Потрясённый такой невероятной застенчивостью Леонид начал задавать вопросы.
Леонид быстро выяснил, что девушку зовут Валерия, ей 21 год, учится на пятом курсе филфака и, конечно, всегда была самой большой поклонницей его, Леонида, творчества. Рахматуллин поинтересовался, пишет ли девушка сама, и та, быстро покраснев, тихо, почти шёпотом произнесла «нет». Леонид сразу понял, что девушка врёт, и, будучи уже совершенно шокирован такой таинственностью, предложил ей снова встретиться, но уже в кафе.
Валя ещё больше застеснялась, и Рахматуллин быстро её успокоил, что это «не свидание, а просто обмен мнениями о литературе». Поколебавшись несколько минут, девушка с трудом согласилась.
Полтора часа в кафе быстро пролетели, и Лёня заметил, что его новая ученица прилежна, воспитанна и жутко зажата… причем зажатость её особого рода. Валя не была стеснительна в плане общения; напротив, она была вполне разговорчивой и начитанной особой, практически любая тема, которую поднимал молодой «мэтр», находила у Вали отклик. Валерия была зажата в том плане, что, сочиняя стихи и рассказы с одиннадцати лет, совершенно не верила в их качество и относилась к ним с тихим отвращением. Она часто уничтожала своё творчество, панически боялась приданию ему любой публичности. В жизненном плане она конечно не была зажатым человеком и даже сообщила Леониду, что иногда позирует в обнажённом виде своей подруге Ирине и некоторым другим художникам.
— Как, совершенно голой? — изумился Рахматуллин.
— Да, конечно! Меня рисуют, а я, как правило, либо сижу на стуле, либо стою в какой-либо позе. Я могу часами стоять в одной позе. Мне это нравится.
— Полностью обнажённая?
— Угу! — девушка кивнула и моргнула шикарными ресничками.— Так нужно для академического рисунка: меня рисуют цветными мелками на листе ватмана.
— И при этом ты боишься показать мне свои стихи? — удивлению «молодой литературной звезды» не было предела.
— Леонид Сергеевич…— начала Валя.
— Слушай, прекрати давай это… Сергеевич. Я ещё не классик!
— А как вас звать? — робко спросила девушка.
— Да зови меня просто Лёня. Леонид… можешь даже прозвище придумать… Какое бы ты придумала?
Вопрос поверг девушку в шок. Она уставилась на своего кумира, словно на чудище, и осторожно произнесла:
— Не знаю…
— Хорошо, оставим! Вопрос тот же.
— Леонид Сергеевич! Можно, я пойду домой? — спросила девушка.
— Чёрт! — Лёня был шокирован эшелонированной неприступностью своей поклонницы.— Наверное, можно. Чёрт!.. Официант, счёт!
— Я оплачу свою часть! — твердо-претвёрдо заявила Валя, расплющив «мэтра» в лепёшку.
Сопротивляться её желанию оказалось бесполезно…
Спустя месяц они снова встретились, на этот раз непосредственно на филфаке, куда Леонид ходил по делам, и снова продолжили удивительное общение.
Они ходили в кафе, беседовали на самые разные темы, веселились, когда рассказывали друг другу анекдоты или истории. Потом Леонид провожал Валерию до дома, и… всё заканчивалось. Он совершено не решался напроситься такой девушке в гости, а Валя… её, похоже, и так всё устраивало. Кафе, в котором Валерия платила всегда сама за себя, потом беседы, анекдоты, провожание до дому, поцелуй в щёчку… И больше ничего.
И так почти год...
Леонид уже хотел расстаться с «проклятой девушкой», но судьба распорядилась по-другому.
Однажды Рахматуллину удалось уговорить Валю показать свои стихи. Он почитал их и обомлел…
У Авербах оказался всего один поэтический цикл из 26 стихов, который назывался «Помни, смерть».
Ты помнишь запахи роз?
Они такие медленно-вязко-томные,
Или простые, а может быть, сложные,
В любом случае
Тонкие.
Ты помнишь запах смерти?
Он такой вязко-сильно-испорченный,
А может, слишком деревянный,
В любом случае
Сложный.
Ты помнишь запах детства?
Он такой ванильно-приторно-сонный,
Или слишком красивый или, напротив, спокойный.
В любом случае
Всё это индивидуально.
Странно.
И так далее. Все 26 стихов, все до единого,— о смерти! Затем несколько рассказов о разных видах смерти, от мучительной до лёгкой. Повесть, посвящённая медленному умиранию девушки от рака, у которой от этой же болезни умерла вся семья. Пьеса о смерти маленьких детей в роддоме. Два сценария к фильмам оба о смерти…
Такое ощущение, что милая Валерия просто ни о чём другом и не думала, как о том, что ей предстоит умереть. Во всех её рассказах, повести и сценариях не было ни единого героя, оставшегося к концу произведения в живых. Она убивала всех своих персонажей поголовно. Смерть постоянно, везде и во всём. Причем всё это было довольно неплохо написано.
Леонид взял пять стихов в журнал и поставил в издательский план ещё один из рассказов девушки. Валя отнеслась к этому с безразличием.
Однако… наконец она разрешила Леониду пару раз зайти к ней в гости, чтоб познакомиться с её родителями и просто пообщаться.
Родители Валерии были самые милые люди. Мать — учительница, отец — инженер, добрые и отзывчивые. Встретили Леонида с восторгом и много непрерывно говорили, какая хорошая у них Валя. Добрая девочка, чистая и нежная. А какая талантливая и как умело готовит! А мать Вали около часа без перерыва беседовала с Леонидом о его творчестве и творческих планах, при этом не касаясь дочери. Потом намекнула, что «дети» могут уединиться в комнате Вали, и никто не будет им мешать.
Старший брат, Илья, тоже очень хороший парень классической еврейской внешности, с кудрявыми чёрными волосами… тоже, как оказалось, был большим поклонником творчества Леонида и даже перечитал все его книги.
«Сочувствую»,— искренне подумал про себя Рахматуллин, услышав такое известие.
В поведении же Вали молодой писатель заметил новую черту. Девушка много говорила, причём не только про смерть, как обычно, а о самых разных делах. В частности, про свои «похождения» с Иринкой, истории из детства и шалости старшего брата Ильи; он и Валя были почти погодки.
По поведению Вали Рахматуллин понял, что настало время «гусарского нападения», и они впервые заперлись в комнате Вали… что страшно напугало девушку. Лишь спустя примерно 10–15 минут она перестала прислушиваться и дрожать от волнения, и они в первый раз за всё время знакомства поцеловались в губы, причем взасос.
Валя совершенно не умела целоваться!
Затем «тихая девочка» вдруг странно посмотрела на своего друга и наставника и практически одними губами спросила:
— Лёня, а ты не хочешь посмотреть, как я работаю?
— Натурщицей?
— Угу!
— Не знаю… Ты называешь «это» именно «работой»?
— Да! На мой взгляд, это совершенно обычная работа. И я к ней привыкла…
— Может быть… Мне, кстати, давно хочется узнать у тебя…
— Спрашивай!
Леонид замялся пытаясь сконструировать тактичную формулировку… Через пару секунд ему удалось.
— Скажи… На тебя смотрят десятки глаз, а ты стоишь обнажённая. Как тебе это удаётся… переломить себя? Это ведь сложно сделать?
— Нет, это несложно! — ответила Валя.— Это совсем просто. Я, конечно, сначала думала, что сложно, но потом мне самой захотелось. Ирочка меня пару раз приглашала поприсутствовать на академическом рисунке. Там до меня позировали тётеньки лет под пятьдесят, пару раз были дяденьки лет под сорок в трусах. Все они были старые, худые, с дряблыми мышцами… Я просто подумала: а что в этом такого? Они же стоят, все на них смотрят и не стесняются. А я ведь красивее, чем они. В конце концов, это просто живопись, искусство. Почему бы мне не стать моделью? Фотографироваться я бы не согласилась. А для искусства, обучения молодых художников… Я сама предложила себя Ириночке, а у той как раз была курсовая. И я стала её моделью. Потом, когда она защитила курсовую работу, причем на «отлично», меня попросили, причём сам декан факультета Максим Филипыч, поработать непосредственно в худучилище. Он предложил мне почасовой трафик, причём с оплатой в два раза выше, чем у тех моделей, которые уже работали у него. Я согласилась. Нет, ты не думай ничего такого…
— И в мыслях нет!
— Правда «нет»?
— Совершенно и абсолютно…— потрясённо ответил Леонид и крепко задумался. Дикое сочетание абсолютной творческой стеснительности и такой вот «раскрепощённости» в ином… Он просто не мог понять, как отреагировать, как сбалансировать всё это.
— Так придёшь посмотреть?
— На твою «работу»?
— Угу…
— Думаю… думаю, да! Приду, а когда?
— Завтра в два часа дня,— ответила Валерия,— приходи, не бойся! Ты увидишь, что ничего в этом такого нет.
Она улыбнулась и добавила.
— Потом вставишь в свой новый роман.
— Я не знаю… кстати, а меня пустят? По-моему, вход там вряд ли свободный?
— Ирочка тебя проведёт.
В тот вечер они не только впервые поцеловались в губы… Ещё Леонид осторожно, с разрешения девушки, потрогал её грудь под пуловером, а она, в свою очередь, сняла с него рубашку и так же аккуратно потрогала его соски, словно изучала отличие мужчин от женщин. Игра продолжилась, и Леонид стянул с Вали пуловер, а та в ответ стащила со своего друга брюки. Лёня был в одних плавках, а Валя в колготках и лифчике.
Они прилегли на кровать, и Леонид стал ласкать Вале животик и пупок, одновременно поймав себя на мысли, что довольно странно наблюдать такие «телячьи нежности» от людей, которым далеко за двадцать. Он попробовал пойти дальше, но Валя не позволила, сказав, что ей «страшно». Так внезапно Леонид узнал, что Валерия Авербах девственница, а он, Леонид, её первый кавалер — первый мальчик, с кем она познакомилась для серьезных отношений.
Леонид не смог удержаться и попытался в своём изучении проникнуть дальше — погладить под трусиками попку девушки. Ягодицы Вали оказались упругими, а их кожа очень нежной, буквально бархатной. Валя отнеслась к этому сначала спокойно, но потом твёрдо попросила Лёню не продолжать.
Потом она внезапно улыбнулась и попросила писателя полностью раздеться и снять с себя всё, что осталось, включая даже носки и крестик. А когда Леонид выполнил эту просьбу, то снова позволила погладить ей попку под трусиками. Валя долго с наслаждением разглядывала полную наготу своего друга, но в ответ на любые иные его поползновения коротко и лукаво ответила: «Завтра!».
Выйдя из дома уже около одиннадцати часов вечера, Леонид только и смог про себя отметить, что Валя действительно странная девушка, но в любом случае общение необходимо продолжить. «Странности» Вали начали возбуждать Рахматуллина сами по себе.
На следующий день без четверти два, бросив к черту всю свою работу в редакции журнала, Леонид с букетом цветов прилетел в худучилище, где у кабинета его встретила Ирина, подруга и ровесница Валерии Ирина, весёлая толстушка.
— Лёнька, привет! — лихо поприветствовала Ирина «звезду литературы».— Ну что, в гости пришёл? Будешь смотреть, как мы работаем?
— Да вроде бы за этим…— растерянно произнес Леонид,— а это правда можно?
— А почему бы и нет? Конечно, можно. Только ты тихо заходи и сиди. Никто тебя не увидит, все заняты работой.
— Она… правда будет… обнажённой?
Ира хихикнула в ответ.
— Да, будет… кстати! — она посмотрела на Леонида как-то внимательно, каким-то особым взглядом.
«Как щука на карася из рассказа Салтыкова Щедрина» — успел подумать писатель.
— Ты тоже можешь попробовать. Фигура у тебя ничего. А мужчины у нас дефицит!
— Нет…— Леонид даже поперхнулся от такого приложения,— честно говоря, в планы не входит. Когда можно заходить?
— Сейчас начнётся занятие… Минут через пятнадцать я тебя проведу. Посиди пока в коридоре, можешь плакаты почитать… Я выйду! — Она бросила взгляд в комнату и удалилась.
Леонид молча согласился посидеть в коридоре и начал представлять, как будет выглядеть предстоящее событие. Признаться, он уже зарился на груди Вали, которые неплохо выступали под пуловером, как две маленьких сестрёнки, но решительно полагал, что Валя будет в купальнике или в трусиках.
«Да, скорее всего, она будет одета во что-то. Это было бы логичным. В какой-нибудь раздельный купальник… Чёрт, а вообще удивительно… что я здесь делаю?»
Спустя четверть часа, когда Леонид Сергеевич уже устал рассматривать однообразные плакаты и рисунки на противоположной двери стене, вышла Ирка и тихо позвала его.
— Заходи,— сказала она заговорческим тоном,— садись у окна.
В большой комнате было порядка пятнадцати мольбертов, за которыми сидели в «полном релаксе» совершенно погружённые в работу семь юношей и восемь девушек. Студия была размером примерно десять на шесть метров. Край её был заполнен начинающими художниками, потом шло пустое пространство и далее сцена, на которой стояла в полный рост…
…совершенно и абсолютно обнажённая Валерия…
Леонид буквально покачнулся, когда увидел её… На девушке была только зелёная шляпа с большим страусиным пером, сандалии, и больше ничего… Валя стояла, и тень от окна падала на её наготу в виде пары квадратов. Лицо её было строгим и полностью сосредоточенным, как у статуи. Казалось даже, что она не дышит. Молодая женщина едва заметно водила глазками. Увидев в зале Леонида, она чуть заметно улыбнулась и сразу же вернулась в прежнее состояние.
— Обалдеть! — вырвалось у Леонида.
— Кто там балдеет? — раздался скрипучий и жёсткий голос.
— Новый ученик, Максим Филипыч,— моментально нашлась Ирка,— с заочного.
— А где его мольберт, мелки?.. — подозрительно спросил старый, бородатый и довольно небрежно одетый субъект, сидевший на стуле рядом со сценой. Ирина тут же подбежала и начала что-то объяснять преподавателю. А Валя повела глазками в сторону Леонида и снова улыбнулась, на этот раз отчётливо, словно подала знак. При этом она даже не предприняла попытки прикрыться, когда Рахматуллин на неё смотрел.
Её нагота одновременно была упругая и хрупкая. Словно пружинистая. Кожа идеально белая, без единого родимого пятнышка. Шея длинная, а плечи покатые гладкие. Далее шли две вполне себе крупные налитые груди каплевидной формы, которые, будучи упрятанными, в пуловере казались такими маленькими сестрёнками, а в обнаженном виде являлись яркими красавицами. Под ними разместился хорошенький животик с впадинкой пупка, который Леонид уже успел запомнить. Далее талия, бедра и лобок с небольшим количеством аккуратных чёрных волосиков. Ноги с аккуратными гладкими коленями оказались существенно полнее, чем думал Леонид. Девушка была обута в сандалии. На голове петушилась зелёная шляпа с пером, как у мушкетёра.
Валя стояла абсолютно обнаженной, и, более того, за её спиной было приставленное к стене зеркало, в котором Леонид увидел плотные и налитые ягодицы девушки, её спину, надъягодичные ямочки и выступающие лопатки. Ягодицы были те самые, которые Лёня уже успел потрогать. Валерия стояла, держась одно рукой за талию, а второй за стул. Ноги её были скрещены, а лицо повёрнуто в сторону зрительного зала…
Девушка, которая не решалась прочитать вслух даже пару строк из своего творчества; которая ни разу за целый год не дала себя поцеловать, кроме как в щёчку; ни разу не давшая заплатить за неё в ресторане или кафе и наедине не позволившая снять с себя даже лифчик… сейчас стояла перед ним и ещё пятнадцатью совершенно посторонними людьми совершенно нагая и при этом абсолютно спокойная. Девушка, которую он всегда видел только в пуловере и брюках, иногда в сиреневом платье, была обнажена… спокойна…
Леонид Сергеевич едва не потерял сознание…
— Ну, как тебе? — спросила Валя, когда спустя полтора часа они вместе вышли из здания худучилища.
— Я в шоке! — искренне ответил Леонид и улыбнулся.— В хорошем шоке. Я и не знал, что ты такая… фигуристая.
«Сейчас будет как на минном поле,— пронеслось у него в голове,— лишнее неправильное слово, и я труп!».
— Я красивая? — осторожно спросила Валя.
— Очень! Невероятно! — совершенно честно ответил Леонид,
Валя улыбнулась и крепко-крепко сжала руку своего друга.
— Скажи,— спросил её Рахматуллин,— вот ты с одиннадцати лет пишешь, а публиковалась где-нибудь?
— Ты уже спрашивал меня об этом,— обидчиво ответила Валерия,— да, публиковалась, и не раз. Поэзия в твоем «Вестнике» и пару стихов взяли в «Новый мир», проза была в «Урале». Случайно туда попала, если честно. Наобум выслала в десять журналов один рассказ, и в «Урале» Коляда почему-то взял. Потом была пара статей о фантастике времен тридцатых годов, ну это по моей теме: Беляев, Алексей Толстой, Платонов. Я не задумывалась над этим… Как-то само получается. Денег много не дают, так что…
— А за позирование платят?
— Почему ты это спросил? Это моя вторая работа, и мне это по душе. Мне нравится, когда меня рисуют.
— Извини...
— Я не считаю себя писательницей или поэтессой, хотя все может быть…
— Ты натурщица?
Валя задумалась, а потом произнесла:
— Знаешь, есть такое поверие. Бабушкина легенда. Когда обнажённый человек стоит рядом с одетым, то он отдает одетому часть своей души. Маленькую частичку. Очень небольшую. И одетый человек получает эту частичку, когда смотрит на того, кто обнажен. Мне нравится, что на меня смотрят и забирают частичку моей души. Я да им свою энергию. Кормлю их своим телом. Они кушают меня, мою душу, и мне это нравится.
— Каннибализм…— обречённо хмыкнув, тихо произнёс Леонид.
— Что?
— Нет, ничего!
Валя отвернулась, они прошли примерно 10-15 шагов, и она ответила:
— Вполне возможно, твоё определение и верно, но мне это нравится.
Леонид задумался и спросил.
— А мне можно… Ещё раз прийти на твои занятия?
— Конечно можно! Хоть каждый день! Приходи хоть послезавтра, в среду. Только будь осторожней: Максим Филипыч крайне не любит «зайцев». Приноси с собой лист ватмана и мелки. Тебе дадут мольберт, будешь работать как все остальные.
— Хорошо… а если завтра?
— Завтра у меня выходной,— вздохнула Валерия,— можно сходить посмотреть фильм.
— Какой?
— «Батальон», например. Я всю эту историю знаю, просто мне интересно, как наши киношники её извратили.
— Мне тоже!
— Давай сходим?
— Давай…
Лёня задумался, и в голове его четко повис вопрос, который он так и не решился задать девушке. А именно: почему она не разделась в их первое «запирание». Лёня, взвесив в голове всё и вся, понял, что этот вопрос может подвести черту под их знакомством. Они молча прошагали примерно пять–шесть минут, а потом Валя внезапно вернулась к своей самой любимой после позирования голышом теме, а именно:
— Ты знаешь,— почти шёпотом произнесла Валя,— а когда я там стою, я особенно чувствую свою смерть. Саму свою смертность. И это прекрасно. Моё тело, моё обнаженное тело, сейчас живое и дышащее когда-то умрёт, и это тоже прекрасно. Я обязательно и непременно умру. Такова жизнь. Ты представляешь, как здорово, что ты однажды умираешь… Ты умер, и твоё тело больше не служит тебе… Оно начинает служить другим. Приносить пользу. Его съедают. Я хочу умереть и чтобы меня похоронили, как в Тибете. Скормили стервятникам. Стервятники в течение нескольких секунд обгладывают человеческое тело до костей. Буквально раздирают в клочья! В несколько секунд твоё тело распалось, превратилось в окровавленный скелет… Красный от крови и белый от костей… Твоё тело принесло пользу. Монахи даже делают надрезы по всему телу, чтобы птицам было удобно клевать...
— Хватит! — резко прервал её Рахматуллин
— Ты испугался или обиделся? — испуганно просила Валя.
— И то и другое,— резко отрезал молодой успешный писатель.
Это было за сутки до того дня, когда Леонид Сергеевич Рахматуллин, редактор отдела прозы журнала «Вестник», попал в «Психокуб». Больше он никогда её не увидел — ни одетой, ни обнаженной, ни даже «съеденной стервятниками». Потому что на следующий день…