Тропа, проложенная по склону одной из невысоких молодых гор, неразрывная цепочка которых образовала в южной части полуострова Камчатка хребет Ганальского, заворачивающего от реки Плотникова на юго-восток, была старая, мало хоженая, заросла травой и кустарником. Когда-то удобная для зверей, она была ими брошена, потому как стала использоваться людьми, существами жестокими и кровожадными. Места обитания человека и крупные и мелкие хищники обходили далеко стороной. Да и вообще все лесное население к присутствию человека относились с предубеждением, словно и он не их поля ягодка, не скакал вместе с ними в недалеком прошлом по веткам деревьев, не лакомился сладкими корешками съедобных растений. Все живое потому затаивалось, прослышав цоканье копыт моей лошади о каменистые сколки тропы, мои редкие восклицания или недовольные всхрапы тяжело груженного животного. Я ехал по тропе уже давно. Различал ее не всегда. Лошадью не правил, потому что править не знал куда, а просто сидел на вьюках, подобрав ноги, чтобы не цеплялись за них сучки деревьев или случайно не придавила боком лошадь их к серому камню скал, которые часто выбегали к тропе и нависали прямо над нею. Высокое, испеченое солнечным жаром небо, да надвое развалившийся конус вулкана Карымский и зелень, повсюду еще совсем свежая, служили мне фоном, в котором я двигался неизвестно куда. И порою казалось мне, что будто бы здесь никто никогда не ходил. И непонятно совсем, какой еще леший увлек меня в эту сторону.
На самом же деле все было не так. Осень на Камчатке щедра на тепло, а в этом году особенно. Благодаря хорошей погоде нынешнее лето увеличилось на целый месяц, а вместе с этим и сезон изыскателей. Они еще будут работать до конца октября, а мне же нельзя, мне надо ехать в город учиться.
Николай Егорович, когда отправлял меня с базы, говорил:"Доверяй лошади. Муха дорогу знает, выведет на гравийку. А там уж сам по дороге и достигнешь Начиков. От места, где тропа на дорогу выходит, до села недалеко будет--всего километров двадцать проедешь. Так что, езжай с богом. Если с тропы не собъешься, так сегодня к вечеру и очутишься в Начиках, а завтра и в город по утру возвратишься."
--Как же, достигнешь, а если собьешься? А если потеряюсь я в этих просторах, кто меня здесь отыщет. Интересно, меня восстановят в институте, если я десять лет между вулканов в гордом одиночестве проблукаю?
Короче, сомнения ни к чему хорошему не приводят: он верил Мухе основательно, потому что с ней два сезона уже отработал :арендовала партия лошадей у колхоза уже несколько лет подряд. Так что и мне тоже надо верить в способности Мухи и не роптать. И я верю, потому что ничего другого самостоятельно предпринять не могу. В прямой от Мухи зависимости оказываюсь. Она это наверное чувствует и совсем даже не обращает внимание на взгромоздившегося поверх тюков двадцатилетнего парня. Иной раз дернет головой в мою сторону, окинет строгим взглядом и вновь устремляется вперед на покорение расстояний. Пренебрежительно лошадь ко мне относится. Во все время пути меня не покидает мысль: если неожиданно какое-то дерево схлестнет меня с ее широкой спины ,Муха не обернется, не обнаружит пропажи, а в том же ритме будет продолжать топать своим развалистым шагом в сторону колхозной конюшни к полюбившимся жеребцам и ревнивым кобылам. А я, это уж точно! -останусь здесь один, на весь полуостров один! И становится страшно, хотя знаю: там, вдалеке, на юго-востоке находится город, здесь, где-то совсем рядом- база, а гравийка вот-вот уже должна бы заскрежетать железом под копытами миленькой Мухи.
Справа "по борту", со стороны заросшей лесом низины, неожиданно послышались трубные звуки и громкое хлопанье, словно разбушевавшийся ветер в бессильной злобе стремится сорвать с веревок вывешенные для просушки большие полотна. Я настораживаюсь. Муха тоже беспокойно запрядала ушами. Вглядываюсь в ту сторону. Сквозь поредевшую листву буков, кленов, осин и каменных берез просвечивается голубизна опрокинувшегося в озеро неба--лебединое озеро, о нем мне говорили! Так вот оно какое!
Осторожно соскакиваю со спины Мухи и, взяв свою лошадку под уздцы, с бьющимся в груди от волнения еще учащеннее сердцем, безмолвной тенью крадусь к воде. Как хочется их увидеть на воле, не на картинке, не в тесном ограждении зоопарка, а в естественных для их жизни условиях! Когда еще предоставится мне такая возможность? Может и сейчас она не представится: лебедь- очень осторожная птица, не спугнуть бы. На цыпочках продвигаюсь поближе к воде. Озеро небольшое: метров в двести в длину и в сто шириною. Крупные, раза в два побольше гусей, ярко-черные птицы с красиво и гордо изогнутыми длинными шеями сгрудились в стаю на противоположной стороне озера. Похоже, что-то между собою обсуждают. Возбуждены до предела. Их восемь особей, нервными толчками то расплываются в стороны метров на десять, то снова сближаются, протяжно гудят. И те, что помоложе, в нетерпении отрываясь от воды, возбужденно хлопают огромными крыльями по зеркально отражающей их поверхности. Никто из них рыбной ловлей не занимался, то есть я не увидел, чтобы лебеди, подобно гусям или уткам, запускали в воду свои шеи и что-то из воды бы выуживали...
--Им не до этого!- пронзила догадка--Готовятся к отлету. Может сегодня и улетят в свою Африку. Как хорошо, что я именно сегодня оказался здесь! Как хорошо, что я их увидел! Ну разве это не счастье?- Везунчик я! И больше ничего!
Не тревожа совещающихся птиц, я некоторое время, схоронившись за кустарником, любуюсь ими и нахожу, что любой из них не только в два раза крупнее обыкновенного домашнего гуся, но и вкуснее наверное в два раза его: ведь лебедей в старину подавали князьям и боярам на стол с запеченными в них яблоками и не было лучшего мяса для тех, кто этих лебедей изведывал! "Вот бы и мне их тоже попробовать!"--возникает мысль, подсмеиваясь над которой и находя ее воплощение вполне возможным для того, кто оказался бы сейчас на моем месте и имел бы при себе оружие, стараясь не шуметь, крадущейся походкой отступаю к тропе.
А берданка есть и у меня. Стрелять умею: однажды я из воздушки случайно сбил коробок спичек на лету. И в лебедей пальни я сейчас, какого- нибудь наверняка жизни лишил бы. А зачем? Только для еды? Но ведь у меня есть в рюкзаке две банки тушенки, и в Начиках по приезду меня накормят до отвала. Заправят так, что до самого Петропавловска сытым себя чувствовать буду. Убить и тем самым загубить чудо природы, равноценное которому не так скоро и отыщешь уже на нашей планете?- Нет, я этого не хочу и не могу я брать на себя такую вину. Пускай лучше летят поскорее в свою Африку и весной возвратятся обратно. Ведь без них это озеро оскудеет, превратится просто в огромную лужу пресной воды и никого уже не будет очаровывать своей красотой...
Муха действительно дорогу домой нашла без всякого моего вмешательства. Часа через два она вывезла меня на гравийку, а я все это время трясся на вьюках, удерживая в памяти картины увиденной мною тайны лесного озера. Как хорошо это,что для нас еще кое-где земля их сохраняет!...
Петропавловск-Камчатский
сентябрь 1972 года