I
В воскресный день на улице было ни жарко ни холодно, когда я зашел в вагон электрички. В салоне, где мерцал свет то блёклой вспышкой, то глухой тенью, было безлюдно. Только парочка молодых парней попрошайничала, брынкая на гитаре. От их назойливого жужжания было хреново моей голове, трезвеющей после пьянки.
Я присел поближе к окошку. Там, за стеклом, осень только начинала увядать точечной пестротой красок на фоне монопольной зелёности раннего сентября. В ту минуту в общей толпе пережитков августовской прозаичности кое-где протискивались вспышки красных листьев на лице деревьев. Они мне казались подростковыми прыщиками на мордашке какой-нибудь шестнадцатилетней девчонки. Заржавевшие в желтизне клёны выглядели неопределённо и нелепо: то ли они подыхали от красоты, то ли пожертвовали собой во имя прекрасного. В этом было что-то нерешительное, некая компромиссная «золотая середина». Осенние противоречия только начинались, и общая картина природы ещё не была дырявой и нищенствующей; закат красоты едва очаровывал человеческое сердце, слегка покачивая ум на каруселях цветного многообразия. Пока же :самодержцем стоял покой над белёсым безоблачным небом, а колокольный звон, как ручеёк, быстро ускользал от моего слуха: слишком мне было плохо, чтобы слышать что-то прекрасное в нём. Вот почему отдаляющийся монотонный рокот был скорее назойливым будильником, тарахтящим в семь утра, нежели чем-то иным.
Очнувшись от пьяных созерцаний ,я увидал в отражении стекла, набуханного осенней краснотой, желтизной и лужами, кусок себя.
II
Часов десять назад, глубокой ночью, я тоже взглянул на себя в зеркало туалетной комнаты. Иссохшая опухшая рожа, глазёнки, налитые кровью, и- осознание того, что мне дико неприятно обниматься с сортиром вот уже второй час. Я своим пьянющим метанием из стороны в сторону напоминал подбитый осенний листок, который просто хотел уснуть и ничего более.
Хотя Аня, лежавшая на кроватке через стенку, наверняка уже спала, я предполагал, что до этого она пролила лужу слёз только потому ,что я обозвал её кем попало и послал куда подальше. Она, как скрытный человек, в тайне проклинала меня за этот поступок в темной комнатке, в отдалении от всех гостей. С другой стороны, Ане сладострастно доставляло, когда к ней присасывались то лучшая подружка, то троюродный братец, то ещё какой-то типок, которого она не видела вот уж три года. Да! она была в центре внимания. Пусть и путём сопливых слёз, но ей это нравилось, дабы цель была достигнута: быть униженным и невинным ангелочком, которого осквернил бесчестный демон. И ситуация эта произошла на паспортное совершеннолетие! Настоящая драма! Куда же без неё русскому человеку?
Днём, когда я покинул этот спектакль, Аню наверняка боготворили как мученицу , которая страдала от бесноватого психа. В итоге Анечка хорошенькая, её нужно пожалеть и погладить, как маленького пушистого котёночка, брошенного на улицу в осеннюю грязь . Ей будут поддакивать и говорить о том, какая она хорошая и между тем ни в чём неповинная , а каков же я плохой человек и козёл. И дружно придут к самому логически-формальному выводу ,что именно я испортил восемнадцатилетие, оскорбив несчастную Анюту в праздничный момент новой взрослой жизни. Замечательная концовка представления.
Аня, будучи по-ребячески наивной, была глубоко убеждена в том ,что её день рождения есть нечто волшебное: c необозримым вниманием со стороны окружающих , кучей подарков, запакованных в разноцветные коробочки, и пафосных словес. У людей честолюбивых, но мыслящих в непростой период жизни приближение собственного дня рождения наталкивает на трезвую мысль о собственной ненужности со стороны чужих людей. У Ани был именно такой непростой период, дабы она оказалась в многомиллионной Москве наедине с собой. Её тепличное бытие , произраставшее в провинциальной светлой комнатке , никак не могло принять хаотичную пестроту столичной жизни. Ощущение ничтожности, остро колющее в новом пространстве, подкрадывалось к её чистенькой головке, как жутковатый скрип дождливых капель, накрапывающих по оконному металлическому козырьку в сонливый час. Но она лишь пыталась отгородиться от внутренних проблем ,самолюбиво замкнувшись в себе.
Жизнь этой удивительной девочки в начале сентября не что иное, как состояние спросонья, точно не она пробудилась, а её разбудили неприятные обстоятельства. В пару дней из своего уютного мечтательного мирка Аню переправили в Москву. И жизненно босая, почти совершеннолетняя девочка робкими шажками ступала на московский асфальт. Но шла она, как ни странно, твёрдо и целеустремлённо.
Вдруг мне стало дурно. Я опрометью встал на колени перед толчком. После действовал по аксиоме: два пальца в рот. Блювать было уже не чем: осталась только желчь, скручивающая мой опустевший желудок, стенки которого были полны алкогольной мокряди. Рвота в тот момент была очищением, освобождением от тягостей Аниной стряпни с праздничного стола. Мне было физически хреново. Но туманное ощущение того, что я по совести сказал свою правду, укреплялось в моём сознании.
III
Несколько часов назад, до того момента как я испоганил праздник , Анино сознание предчувствовало нечто неприятное. Она и я шли по улице на встречу к её бывшими одноклассниками , которые опаздывали на именины. Они не знали местного городка, где мы отмечали праздник, поэтому пришлось их встречать. Наверняка Ане тоже пришлось идти , чтобы разъяснить раз и навсегда сложившуюся меж нами ситуацию. Не знаю, хотела ли она развязки отношений, но предположу, что ей было непросто в тот момент.
На моих часах я едва разглядел десять вечера. Мы шли по дорожке, местами освещённой апельсиновым светом фонарей. Под ногами шелестел угасающий в тени шорох листьев, разбросанных по асфальту мелкими обрывками в виде несобранных кусочков пазла. На свету они обманчиво казались праздничными конфетти, которые совсем недавно гремели под звуки бравурного торжества осени. Улица обомлела от бездвижности примёрзших машин, припаркованных вдоль обеих сторон дороги. А согревающие уютом окна вездесущих домов беспросветно каменели и увядали.
Внутри у меня- горело: штормило от водки, штормило от пленительной внешности Ани. Я жаждал взгляда глубоких бездонных глазок- двух голубых оазисов в атмосфере пьяного солнцепёка на фоне моих пустынных слов о бытовых мелочах. Округлое лицо её было покрыто шалью полутени, из-за чего я не смог сбоку разглядеть пухленькую щёчку .И наверняка больше не увижу, как она искрится рябинным цветом в робкие мгновения откровенности. Анины волосы тонкими, но крепкими колосками вились плавной волною по лёгкой поступи ветра. Небольшой миниатюрной фигуркой своей она скользила шаг за шагом подле меня. Словарный запас мой, как тучи над небом, сгущался и концентрировался только на выражении мыслей, которые я обязан был сказать либо тогда, либо никогда. Было не то что бы хреново- было не по себе.
-Ань, я хочу тобой серьезно поговорить. Ты знаешь, что я не могу молчать даже на твой день рождения. И ты прекрасно знала это, когда звала меня к себе: ты понимала, что я буду касаться этой темы, которая волнует меня до сих пор. В общем, Аня, я хочу, чтоб мы были вместе . Эм… Что ты скажешь по этому поводу?- Листопадом красных листьев, оторванных от веток, ринулись мои слова к ней , но Аню- ещё зелёное сентябрьское деревце- они, судя по всему, не поколебали . Она, потупившись, смиренно проговорила:
-Саша, извини, но я не могу…Я не знаю, что сейчас мне нужно. Мне сейчас не до этого, пойми правильно…Честно, проблема во мне.
Тогда я проглотил её слова залпом, лишь позже осознав, что они были банальной женской фикцией, чтоб якобы не обидеть меня. . Я с холодным негодованием воспринял эту утрату . На душе воспрянул ноябрь, голодный холодный и сущностно-беспощадный. На мои разумные расспросы :Как и почему?- она ничего не ответила, ибо отразила мою влюбчивую агрессию силой чести целомудренной девочки. Ссор и противоречий не было: я и она шли, будто вообще ничего не происходило. Видимо ей был неприятен такой диалог.
Аня всегда сдерживалась перед людьми, не показывая свой строптивый характер, потому что была человеком чести. Вообще, если девочка так форсирует свой ангельский образ и свойственную ему неприступность , то следует предположить, что она боится отношений . Боится по причине замкнутого обиженного себялюбия, которое выражается в стыдливости своих чувств и порождает самоедство. Аня в раннем отрочестве ошпарилась страстью: однажды целостно отдалась одному человеку, но получила унизительный отказ. Девочка с оскорблённой гордостью иногда становится злопамятной именно НА СЕБЯ, поэтому преодолеть это страдание Аня не могла из-за собственной обиды на свой давний поступок . Вместе с тем она закрепостила свою душевную болезнь надуманными образами, разумными рамками и принципами, как ветки деревьев ранней осенью ограждаются с помощью ветра от разбушевавшихся красных и жёлтых выскочек. Её ум, дальновидность и расчётливость конечно давали свои плоды в жизни интеллектуальной, однако внутри она стала единоличным помещиком своего крепостного горя. Увы, но никто, в том числе и я, не мог тогда ей помочь , ибо она твердолобо не подпускала чужих людей к своей сакральной проблеме.
Преимущественно Анюта была ребёнком не из-за глупости, не из-за наивности, а из-за девчачий обиды, влияние которой доковыляло до восемнадцатого дня рождения . В Ане была противоречивость, но она её скрывала , дабы жизненный принцип «быть честным перед собой» не предусматривал конфликтов с людьми и ,прежде всего , с собственным миром. Аня откладывала плохую себя в винный погреб. Возможно поэтому ,будучи выпившей, она превращалась в вульгарную девчонку, полную бравад и раскованностей.
IV
Аня и я встретились с ребятами и вернулись обратно ,на праздничный обряд. Когда я размылся в обществе её друзей, то внезапно понял, что в течение всего этого времени мои мысли о равнодушии были полным самообманом. Скорее всего, тогда я был более теплохладен, нежели безразличен. Меня передёргивало от её ангельского вида. Но, к счастью, не кончалась выпивка, отвлекающая от всякого рода дум.
Чем медленнее шло время, тем больше маниакальное сомнение не давало мне покоя. Подозрительность подкрадывалась ко мне ,и я охотно шпионил за каждым движением девчонки. Ани подавно не было на кухне- там, где все пили и веселились. Она же проводила своё время с давним приятелем. В комнате. Без света. Наедине.
До этого я примечал, что Аня как-то особенно общалась с этим пареньком. Сперва его тост, после которого именинница радушно рукоплескала, затем показная видеозапись с её выступления, на которой она пела «Still loving you», хвастая своими талантами. Да и вообще на протяжении всей пьянки Аня как-то невзначай находилась рядом с ним - в отдалённости от меня. Тогда эти штрихи я брал лишь на заметку и не придавал им особого значения, но после того диалога на улице у меня начинала выстраиваться собственная концепция их взаимоотношений.
На балконе я дымил одну сигарету за одной, точно подкидывал дрова в печку. Я не заметил ,как зашла лучший товарищ Ани , и грубо спросил у неё :
-Что они там делают?!
- Не знаю, Саш. Наверняка просто общаются.
- ПРОСТО? Как можно ПРОСТО общаться вдвоём по-пьяни???
Бомбило меня нехило. Товарищ вскоре ушла.
Я еле сдерживал нарастающую агрессию, вызванную такими мутными догадками, как вдруг подошел хозяин квартиры, который недавно общался с тем парнишей.( я же с ним не общался совсем, ибо мы как-то избегали частных разговоров , подсознательно ощущая, что враждебны друг другу и разговаривать нам не о чем). Я выложил хозяину квартиры всё, что случилось в тот вечер. Затем спросил:
- Как думаешь, они сосались?
- Хм- протянуто пробормотал квартиродатель,- мне Женя(это был тот самый, которому Аня уделяла внимание) сказал, будто они просто болтают ,и он даёт ей всякие советы.
- Советчик хренов- подумал я про себя. Последние разумные мысли начали степенно выскальзывать из головы - далее я полагался на интуитивную пьяную импульсивность. Она напоминала мне вырывавшийся из веточных оков переспелый багряный листок.
Пил водку не останавливаясь. Выходил на балкон- курил и звонил кому ни попадя, бешено орал в трубку со словами «Аня сука!!!». Мой гнев в виде безрассудного повторения слова «сука» доносился до соседних домов, потрясая тишину и воскресный покой домочадцев.
- Сссссука,ссссссука,сссссука она! – из окна бушевал мой грохот, режущий слух шипящим скрипом буквы «эс». Я ОТКРЫЛ в её образе сучью сущность и разозлился от собственной слепоты.
Слепота моя заключалась в том, что Аню, ввиду своего впечатлительного характера, я воспринимал скорее как человека исключительно положительного. Воспринимал я её так, потому что она хитросплетенно умела уходить от конфликта, никогда непосредственно не входя со мной в ссору. От части из-за внутренней холодности которая, как солнце, освещает и греет всех в округе, кроме себя . От части из-за того, что Аня более всего любила только приятности, избегая неприятностей. Она не была человеком страсти, готовым отдать всё ради любящего человека. Нет-нет, в ней было благоразумие, поэтому она боялась любить и поэтому одобряла лишь приятности. Увы, но приятность любой человек может почуять, скушав пряник или отдохнув на диване. Пряник или кровать любовь не возбудят в человеческом сердце. Ани, честно говоря, любовь была не нужна, потому что она видела в ней сложности, в которые не хотела вникаться. И наконец ОТКРЫВ в образе Ани её плохую сторону, я психанул, потому что ошибся. Да и всё-таки: как честный человек может сойтись с человеком правдивым? Один сугубо для себя, а другой для себя и для абстрактной идеи. Самолюбием не сходимся,увы.
V
Перед святотатством паспортного обряда ,как помнится, я внутренне успокоился и внутренне негодовал:
- Целый год я добивался её, тратил нервы и силы; сколько времени просрал в пустую, безрезультатно: мы даже не целовались с ней, не говоря уже о чем-то более серьезном. Мне нахрен не нужны отношения с ней- влюблённость я итак получал для себя. Важно другое: беспринципно разрушить её детскость, сделать это первым.
И тут внезапно появляется советчик на белом коне, которого она не видела три года, и сосётся с ней при первом же удобном случае! Мой целый год и его один день! Результат разный, причём я ,очевидно, в дураках. Охренеть можно: какая же она сука!
А сейчас она сидит там, в комнатушке со своим рыцарьком, как невинная девица в каменной башне. Вот тебе и детская драма! А что если всё продумано? Что если она специально позвала меня к себе на спектакль на роль «плохого человека» ради того, чтоб казаться «хорошей» для других? Однако я задамся одним вопросом: зачем нужно было питать меня иллюзиями надежды в течение целого года нашей дружбы?»
Я горячился внутренне , но внешне был холоден и сознательно поддавался легкомысленному пьяненькому климату. Подошел к столу, выпил залпом ещё стопочку не закусив . После - мерным шагам двинулся в сторону её комнатушки. Лицо было особенно бледным .Глаза сверкали голубым огнём.
В освещённой уборной комнате неожиданно Ане преграждала выход ярко-чёрная рубашка с полуночно-синими джинсами. Она степенно подходила к ней впритык.
-Аня, хочешь по правде о сложившейся ситуации?- спросил я
-Да; хочу.- твёрдо сказала она
-Хорошо, ты сама этого захотела. Так теперь слушай :Аня, ты сука и шлюха, пошла .... Мне противно быть рядом с тобой, потому что ты открылась для меня с другой ,гадкой стороны мелкой шалавы. В тебе больше нет тайны. Я не желаю тебя видеть. Ты меня бесишь, малолетняя твердолобая школьница. Я даже ни ненавижу тебя.
Она внимала, молча упёршись глазами в мою разгоряченную физиономию. Мы безмолвно смотрели друг на друга. Моё чутье говорило, что вот-вот она разрыдается лужными и грязными слезами задетого честолюбия ;ведь если б я это ей сказал в какой-нибудь другой день – не в праздничный,- то наверняка ей было бы всё равно. Однако в прекраснодушный сценарий праздника не входил такой драматичный расклад событий.
Я облил её честь лужными брызгами справедливых слов . Аня была испорчена- испорчена для меня. Как любовь она больше не представляла никакой ценности. Небось Аня заперлась в той самой комнате на всю ночь, может, порыдала маленько, а может, и много, но всё равно она оказалась в плюсе : к ней и только к ней было приклеено внимание окружающих. Её нежно обнимали, сахарили утешительными словами, пронизанными материнской заботой к надувшейся совершеннолетней девочке. В итоге, Анечка была хорошенькой для окружающих.
В результате мне было просто обидно, что произошло НИЧЕГО. На донышке своей души я понимал: сказанное справедливо и по совести, даже невзирая на то, что праздник в действительности был сорван .И при случайной встрече с ней я именно за это попросил бы извинений. Не более.
После ссоры, выходя из уборной, я пошел на кухню. Раздраженно пил и курил и грустил в подавленном настроении, сознавая конец нашему знакомству. Аня и Женя вдвоем пробыли почти всю ночь. Ну а чуток позже, часа через полтора, известные приключения в уборной и мольба о том, чтоб я скорее откис от пьяного состояния и убрался оттуда прочь.
Поздним утром я так её и не встретил, хотя почему-то желал увидеть: Аня не выходила из своей комнаты, предъявив мне из-за капризности ультиматум: либо я остаюсь на квартире, и она будет сидеть там до посинения, либо- убираюсь прочь. Одиноким козлом отпущения я выбирался из Подмосковного городка Же на электричке, ведущей на Москву.
Мы расстались с ней в сортире, хотя чуть больше года назад познакомились у ЗАГСа. Как же МЫ опустились! Господи, какой же парадокс! И этот парадокс порой свойствен событиям в человеческой жизни: начинаешь с чистенькой тетрадки, затем кляксы, исправления , а в конце- жирная точка.
VI
Когда я ехал на электричке, страдая от головных болей и скручивания живота, на ум пришла чудная мысль: А что если Аня с тем парнем и вовсе не целовалась? Вдруг они реально разговаривали ,и она искренне поделилась с ним своими бедами и проблемами. Тем более они не виделись более трёх лет. Неужто она реально могла поцеловаться с ним вот так вот: при первой же встрече? На этот вопрос я не смог дать ответа. И мысль угасала, уступая созерцанию природных чудес.
Я вновь глядел на пролетающие мимо меня сентябрьские стаи лип, дубов и тополей, разбросанных по холмистым просторам Русской равнины. Из окна неприступным забором, заслоняющим собой бледно-синюю даль, казались строгие стволы деревьев с их ветвями, из которых когда-то раздулась ещё зелёная лиственная вата. Единым фронтом она держалась от кочевых набегов ветров, от канонады солнечных ударов, ранивших желтизной отдельные отряды листвы. И только кое-где, как одинокий волосок на раскидистой прическе древесного леса, красовалась зардевшая рябина, затмевавшая своей яркостью , девственную бледно-зелёную одёжку начальной поры сентября.