Рассказ
На Рождество Андрейка проснулся очень рано, не было еще и четырех.
В переднем углу светился робкий огонек лампадки. Потемневший от времени лик Иисуса скорбно глядел с иконы. Желтые блики играли в окладе, отчего лицо Боженьки казалось живым.
- Вот, видишь, - сказал Андрейка шепотом, - я не проспал твой день рождения. Сам проснулся.
Он сел в кровати и потер припухшие со сна глазенки. Андрейка маленький, ему всего шесть лет. В школу Андрейке идти аж на следующий год. Он с нетерпением ждет не дождется этого дня. На то есть своя причина: старший брат говорит, что в школе много ребятишек. Андрейке, конечно, завидно поиграться с ними во что-нибудь интересненькое. Он тяжело вздыхает – когда это еще будет.
Андрейка сползает с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами по половичку, идет будить старшего брата. По пути задерживается у Новогодней елки. Мерцая разноцветными стеклянными шарами, она словно присела в сугробе, разметав подол зеленой юбки. Свежевыстроганная отцом из пахучих древесин крестовина, тщательно прикрыта пушистой ватой.
Андрейка гладит теплой спросонок ладошкой колючую ветку, разговаривает вполголоса с елочкой:
- Хорошо тебе у нас. Тепло-о… А на улице, знаешь, холодрыга какая? У-у… Хочешь живи у нас … аж до самой весны…
Андрейка припоминает, как перед Новым годом появилась в их доме елка. Ее на санках из лесу привез старший брат – Сашок. Она была очень холодная с намерзшими сосульками. Погодя под елкой появилась лужица талой воды, а в горнице свежо запахло сосновой хвоей.
Сашок, который всего лишь на четыре года старше самого Андрейки, рассказывал захлебываясь словами:
- Андрюшка, я живую лису видел. Сама вся рыжая, а хвост пушистый пушистый. Только кончик белый. Бежит, виляет им… туда-сюда, туда-сюда… Следы свои заметает.
Лицо брата с мороза горело румянцем. Плутоватые глазенки блестели восторгом.
- Саш, а Саш, - тянул его за рукав Андрейка, - а зачем она следы-то свои заметает?
- Как зачем, - пучит удивленные глаза брат и снисходительно поясняет: - Эх, ты, мелюзга, что б, значит, охотники не могли найти ее по следу. Вот она их и заметает.
У Андрейки захватывает дух.
- И ты это видел?
- Ну да, - не моргая, врет Сашок, - вот как тебя.
От воспоминаний Андрейка опять тяжело вздыхает. На глазах навертываются слезы. Ему тоже хочется смотреть, как лиса ловко заметает свои следы… А сама вся такая рыжая рыжая. И только кончик хвоста белый…
Расстроенный Андрейка подходит к кровати, за угол тянет теплое одеяло.
- Саш, а Саш, проснувайся…
- Чего ты, - сиплым со сна голосом спрашивает старший брат. Но тут же глаза его обессиленно закрываются, и он опять начинает сладко посапывать.
Андрейка тормошит его уже изо всех сил, свистящим шепотом говорит:
- Саш, ну, Саш, вставай же… Пора идти Христа славить.
Сквозь сон до брата, видимо, доходит смысл сказанного; он кубарем скатывается с постели. В полусвете лампадки, неловко чикиляя на одной ноге, быстро натягивает штанишки.
Не успел Андрейка и глазом моргнуть, как Сашок уже стоит перед ним одетый и торопит его:
- Одевайся… чего стоишь рот разинул.
На кухне у печи хлопочет мать. У стены на корточках сидит отец, смолит вонючую цигарку. Сизый дымок тянет в трубу. Распаренное от жары лицо матери в капельках пота. Она улыбается:
- Пышечек горяченьких поешьте.
Андрейка видит, как от пышек с румяной корочкой валит пар, но боясь отстать от брата, тоже отказывается.
- Нет, мам…
Мать, занятая делами, не настаивает.
- Как знаете.
Лицо отца морщится в добродушной улыбке.
- Им разве сейчас до еды. Ребятня, вон уже давно Христа славит. Как молитву-то не забыл?
Накануне Андрейку не раз ставили на старый бабушкин сундук, заставляли без конца повторять: “Христос рождается - славьте, Христос на земле - возноситеся…”
- Нет, - звонко кричит он.
Отец слюнявит пальцы и гасит в них окурок. Привстав, подает с вешалки пальтишки. Сашок по-взрослому заправляет шарф внутрь. Андрейке как маленькому отец подвязывает сверху, туго стягивая позади в узел.
- Не больно?
- Больно, - начинает было капризничать Андрейка, но мать строго обрывает:
- Сиди тогда дома. На улице очень холодно.
Андрейке остается только вздыхать. Вот так всегда: что разрешается старшему брату, ему запрещается. Скорее бы в школу что ли.
Неповоротливо толкаясь в темноте сеней, братья вываливаются за порог. На улице морозно. Еще с вечера намело огромные сугробы. В окружении ярких звезд пристыла холодная луна. От плетней, домов, деревьев синие изломистые тени на снегу.
Братья задирают вверх подбородки, выискивают в россыпи звезд самую яркую – Рождественскую.
Но с дальнего края улицы в морозном воздухе отчетливо доносятся ребячьи голоса, слышен смех.
- Эх, чуток не опоздали, - сетует Сашок и торопит младшего брата: - Не разевай рот. Сейчас перво-наперво пойдем славить к бабке Федулихе.
И братья, утопая в рыхлом снегу, направляются к престарелой Федулихе. Позади цепочкой тянется сизый на белом снегу проследок. Старуха живет от них через дом. Скрипят прихваченные морозом порожки. Они нащупывают в углу крыльца окомолок веника и по очереди метут валенки. Вместе с клубами морозного пара вваливаются в избу. Перебивая друг друга, с порога кричат:
- Можно Христа прославить?
Принаряженная по-праздничному Федулиха обиженно поджимает губы, с упреком говорит:
- Чаво ж вы кричите, как оглашенные? Аль я глухая. Слава Богу пока еще слышу. Ну, славьте.
Сашок неуловимым движением смахивает с головы шапку-ушанку; Андрейка с наглухо завязанными у шеи тесемками косится на брата “мол, мне тоже снимать?” Но Сашок украдкой больно тычет его кулаком в спину, старым гусаком шипит:
- Ты маленький, тебе можно.
Глуховатая на одно уха Федулиха, прислушиваясь, переспрашивает:
- Вы уже читаете, аль как?
Сашок, спохватившись, торопливо запевает:
- Христос рождается, - славьте,
- Христос на земле, - возноситеся, - подпевая, вторит ему тоненьким голоском Андрейка.
Федулиха, умиленная молитвой, вместе с братьями крестится на иконы. Линялая божница в переднем углу тщательно выглажена. Фитилек лампадки заметно коптит, но подслеповатая Федулиха этого не замечает.
- Мы пришли Христа прославить, а вас с праздником поздравить, - с облегчением звонкими голосами заканчивают молитву Сашок с Андрейкой и преданными глазами глядят на Федулиху. Ну, как вредная старуха заскупится, больше семишника не даст. Но соседка оказалась сегодня на редкость щедрой, отвалила каждому аж по пять копеек.
- Спасибо, бабушка.
Братья торопятся уйти. Но не тут-то было. Федулиха несказанно рада первым христославцам. Заставляет сесть на старую источенную молью шубу.
Есть такая примета: на Рождество первых христославцев посадить на шубу и они минуту-другую должны посидеть смирно, быть тогда в новом году щедрому приплоду – цыпляткам - ли, теленочку – ли. Так повелось исстари.
- А нам старины надобно придерживаться, - поучает хитрая Федулиха.
От усердия выпучив глазенки, братья послушно сидят на пороге.
- Все, бабань?
- Все.
Федулиха беззубо улыбается. Выпроваживая из хаты, мелко крестит их в спину.
- Христос с вами, родные…
Перед рассветом блукавшая по небу луна поблёкла, густые сизые тени накрыли сугробы. Уставшие братья возвращаются с того края длиннющей улицы. Под валенками жалобно скрипит снег.
Андрейке любопытно узнать, на что потратит собранные деньги старший брат. Сбоку заглядывая ему в лицо, спрашивает:
- Саш, а Саш, ты на что свои деньги потратишь?
- Я-то? – переспрашивает Сашок и загадочно улыбается: - Знаю на что.
- Но все-таки, - не отстает Андрейка.
И Сашок, сжалившись над братом, честно признается:
- Ножичек куплю себе перочинный.
Сашкова заветная мечта иметь свой ножичек с серебристой рукояткой в форме белочки почти осуществилась. Завтра он пойдет в магазин и купит себе долгожданную и такую необходимую в хозяйстве вещь.
- А я, а я, - радостно захлебывается Андрейка и выпаливает, переводя дух: - Шоколадку куплю. “Аленка”.
От обуявших его чувств, он азартно размахивает руками. Отягченная мелочью варежка, вдруг, соскальзывает с его руки и летит далеко в сугроб. От неожиданности Андрейка на секунду замирает, а потом с истошным воплем бросается за ней.
- А-а… Там мои денюжки-и…
В предрассветных сумерках они долго ищут белую пуховую варежку. Наконец находят. Рассыпавшейся мелочи в ней нет. Обливаясь слезами, Андрейка, словно подкошенный падает на колени; голыми руками перебирает рыхлый колючий от мороза снег.
- Мои денюжки-и…
В течение получаса ребята барахтаются в сугробе. Первый понимает всю тщетность поиска Сашок. Отряхивая штаны от налипшего снега, с сожалением говорит:
- Не найдем мы Андрюшка денег. Темно дюже… И снег рыхлый… провалились они…
Андрейка плачет еще громче, настолько неутешительно горе; озябшими ручонками еще сильнее зашуровал в снегу. Мокрые на коленях штанишки на морозе деревенеют колом. У него уже не попадает зуб на зуб, хнычет жалостливо:
- Боженька, помоги мне найти денюжки. Я прошу тебя, Боженька. Смилуйся надо мной, Боженька… Ну что тебе стоит… ты ведь все можешь… ты вон какой большой…
- Нашел, нашел, - вдруг, радостно кричит Сашок.
Он ссыпает в подставленную дрожащую от холода ладошку брата горсть теплых медяков. Андрейка крепко накрепко зажимает их в кулачек. Сверху Сашок заботливо надевает ему варежку.
- Ну, вот, видишь, - сквозь слезы улыбается непослушными губами Андрейка, - помог мне Боженька.
Поскрипывая валенками, они торопятся домой, в тепло. И невдомек счастливому Андрейке, почему перестали звенеть медяки в варежке у старшего брата.
Яркая Рождественская звезда, улыбаясь, глядит на них сверху.