Когда запели "Вечная память", резкий порыв ветра заходил под куполом храма. Потом по дороге на Новодевичье увидел множество поваленных деревьев. Урагангел Андрей пролетел...
За 15 минут до смерти он сказал:"Я из того выпутаюсь. Я ведь Гойя, я-горло..." тут голос пропал, он внезапно побледнел.. и -все.
В ЦДЛ грб стоял на сцене. Я сидел в первом ряду. Вдруг над гробом поднялась тополиная пушинка. Я сказал-"Смотрите это Андрей" Пушинка замерла и медленна под прямым углом поплыла ко мне . Я взял ее поцеловал...Это явное Чудо!!! Это Душа Андрюши...
Внезапно вспомнил для чего проснулся
Мне Вознесенский до сих пор не снился
Не снился Холин и Сапгир не снился
Поэтому я вовремя проснулся
Чтобы напомнить им-пока живу
Во сне не вижу-вижу наяву
Пока я здесь в комфорте пребываю
Своих друзей отнюдь не забываю
Друзья мои любимые Друзья
Без вас мне жить и умирать нельзя
Агн-уст Девий
Попытка реквиема
Дух-
Овной жаж дою томим
В пустыне мрач-
Ной я влачился
И шест и крыл
И сера фим
На перепутье мне
Я вился
Я вас любил любовь
еще быть может
Или не может все равно не быть
Но пусть она вас больше
не треножит
Я не хочу я не
Хочу не быть
Я воскресил бы тебя Андрюша
Если бы ты приказал
-Воскресе-
Но ты унесся
На Новодевичье с ураганом
Был хулиганом
Стал хулиганом
Все опрокинул
Перевернул
Но не вернулся
И не вернул
Анд-рей
Анд-реич рей
Над нами снами с нами
Поэтарх московский и всея Руси
Иже еси на небе Си-
Ние васильки Шагала
И треугольные Грушеньки
«писающие по биссектрисике»
Би-секс-три-Си
Си Си Си Сиси
Глазухо– Глас-ухо
вопиющего в пустыне
Неги-Негев
Что теперь мне твое
бессмертие
Оно без тебя убого
Не могу любить тебя после
смерти
Буду любить живого
Шепчущего в трубку:
«Я хочу, чтобы ты…»
Голос твой
Воскресающий
Из немоты
Иду к тебе Андрей
По краешку земли
Иду с тобой Андрей
По лезвию судьбы
Тебя придумал Кант
Ты вещь всегда в себе
Иду к тебе всегда
Всегда иду к тебе
Я думаю Андрей
Что ты немного бог
Ты очень много смог
И многое не смог
Когда запели:
«Со святыми
Упокой...»
Вдруг грянул гром
И храм объял покой
Что тебе жизнь Загробная
Гробная И надгробная
Громная И надгромная
Здесь твоя жизнь О-громная.
Где ты Андрей?
Почему я не слышу
Голос похожий на все
что люблю
Может я как-то
не так говорю
и вспоминаю
А надо иначе
Где ты?
Ты видишь, я даже
не плачу
Просто с тобой
о тебе говорю
Кто убедит меня,
что тебя нет
Проще поверить,
что все мы
уснули
И про тебя видим
страшные сны
Кладбище похороны
все было
Но это все мимо нас
пронесли
Только с тобой
я могу быть собой
Только тебе доверяю до смерти
и после смерти
тебе доверяю
Только с тобой
о тебе говорю
Если исчез ты совсем
то и Бог
только иллюзия
а не реальность
Наша религия
внематерьяльность
Наша религия
Это Итог
Что же имеем мы в этом Итоге
Слово наш Бог
Да и Слово о Боге
[Переделкинский Фауст]
Переделкинский Фауст
Кедров-Челищев
Меня привез туда Андрей Вознесенский. За столом на веранде стали вспоминать, у кого кто был учителем. У Пастернака Рильке и все-таки Маяковский. У Андрея Пастернак. «А у Кости только Бог и море учеников», сказал Вознесенский.
Это был вечер Великого Посвящения. Я просто физически ощущал присутствие Бориса Леонидовича, хотя при жизни его не разу не видел. Фотокопия в человеческий рост о чем-то говорила но не в ней было дело. «Его лицо светилось и мерцало как в старых кинолентах. Фотография этого не передает», – сказал Андрей. Но после его слов фотография тоже передавала. Борис Леонидович совершил нечто немыслимое. То, что не удалось даже Фаусту. «Привлечь к себе любовь пространства...» Он ушел а пространство осталось. Более того, оно заселено и заполнено живым присутствием равного ему по силе поэта, Переделкино есть и останется лишь в той мере, в какой есть и будут Вознесенский и Пастернак.
Дело тут, конечно, не в ученичестве. В поэзии не бывает ни учеников, ни учителей. Просто есть особые стадии посвящения где учеником может быть учитель, а учителем ученик. При жизни все мы ученики. Как трогательно Юлиан Тувим обращается к Богу с просьбой оставить его навсегда второгодником в жизненной школе. «В мире есть только три вещи: Бог, Поэзия и ты», – сказал мне недавно Андрей. Я считаю, что это стихотворение. И оно должно быть сохранено. На самом деле есть только Бог и Поэзия, а между ними любой счастливчик в миг вдохновения. Андрей произнес эту фразу во время своей болдинской весны 1997 года, когда ему удалось впервые в русской поэзии превратить поэтическую строку из отрезка в бесконечную ленту Мебиуса. Он шел к этому давно через кругометы галактик. Наконец-то русский стих вырвался из прямолинейного мира Евклида в мир изогнутых полусфер Лобачевского.
НА деревьях висит ТАЙ...
БОже отпусти на НЕ
Время перестало тупо, как бык в упряжке, двигаться от начала к концу строки, ударяясь о рифму лбом. Начало и конец строки – будущее и прошлое сливаются в ТАЙНУ и НЕБО.
Пастернак неокантианец – Фауст в преклонные годы который все время что-то роет своей лопатой и видит смерть-землемершу. Вознесенский Фауст в юности и зрелости шепчущий тайные заклинания и чертящий магические фигуры:
Остановись мгновенье, ты прекрасно.
Нет продолжайся – не остановись.
Разве это не ностальгия по настоящему? Футуристам с их культом будущего и прошлякам, которых еще Гете назвал задопровидцами. Вечность – это здесь и сейчас
* * * * * * * * * *
Большие поэты оставляют после себя праздники. На даче у Пастернака мы с Андреем Вознесенским обязательно отмечаем 30 мая – день памяти переделкинского небожителя. Для кого-то это так называемый датский календарь – от слова «дата», а для нас вся наша жизнь. В начале жизни школу помню я – писал Пушкин о лицее. А для моего поколения школой была проработка во всех газетах и гибель Бориса Пастернака. Именно гибель. Он жил бы еще и жил. Но кто же в преклонном возрасте выдержит такой натиск, когда тебя по телевизору с правительственной трибуны сравнивают со свиньей. Андрей Вознесенский полушепотом, через усилитель произнес речь о Пастернаке. Перескажу так, как запомнилось: «Пастернак уходил при трагических обстоятельствах. Его заставили отказаться от Нобелевской премии. Роман «Доктор Живаго» я слушал в его исполнении во время тайных читок и до сих пор многие главы помню почти наизусть. Это роман о гибели русской интеллигенции и самого Пастернака, но он остался жить в своем романе. У него было такое необыкновенное лицо. Оно все светилось, менялось, как пламя свечи. Свеча Пастернака».
Стараниями Натальи Пастернак, как всегда, ожил рояль Нейгауза. Пришли музыканты и композиторы из Московской консерватории. Звучали арии из оперы «Доктор Живаго», а мы с Андреем перелистывали новый выпуск «Журнала ПОэтов», посвященный палиндрому. Я показал Вознесенскому свой палиндром «Ешь циник Ницше» и палиндром Сергея Капицы «А Клава давалка». Вознесенский улыбнулся и стал искать свой текст, надиктованный мне шепотом по телефону «Тинейджер трахнул телку через пейджер». Забавно, что пейджеры уже отошли. Современные тексты быстро устаревают. Но читаем же мы Пушкина про всяких там задумчивых дриад. Хотя я уверен, что многие читатели не знают, кто такие дриады, и путают их с триадами.
х
Потом Андрей шепнул мне: «Останешься на чай?» Традиционное чаепитие на веранде, конечно, сопровождалось тостами. Наташа Пастернак попросила меня сказать что-нибудь о музыке и поэзии. Я сказал, что взрыв авангарда в начале века и русский футуризм были прорывами к музыке. Пастернак был прежде всего учеником Скрябина и поэтому футуристом, потому что именно футуристы расковали стих, приблизив его к партитуре. Когда Чайковский писал оперу «Евгений Онегин», он удивился однообразию приемов и интонаций поэтики того времени. И написал свой сценарий. Если бы Чайковский писал на стихи Маяковского, Пастернака или Вознесенского, ему не пришлось бы переделывать текст. Пастернак начинал как ученик Скрябина. «Я клавишей стаю кормил с руки». Его поэзия порывиста, как «Поэма экстаза» Скрябина. Пушкин говорил: «Из всех искусств/ одной любви музыка уступает,/ но и любовь – мелодия». Скажем, перефразируя гения: одной поэзии музыка уступает, но и поэзия – мелодия.
Вознесенский очень оживился на слова Пушкина о мелодии и любви. Тут Наташа Пастернак спросила у Андрея, нравится ли ему книга Быкова о Пастернаке. К моему удивлению, он одобрительно закивал головой. Ну да. Понятно. Надоел хрестоматийный глянец, надоели ахи и охи. Постмодернистская семипудовая биография под названием национальный бестселлер выглядит современно. Так современно, что мне и читать не хочется. Ведь основной ее скрытый пафос в знаменитой злорадной пушкинской фразе – он так же мерзок, как мы. Врете! Он, гений, мерзок не так, как вы, а по-своему. Я умышленно не цитирую, а пересказываю здесь Пушкина по-своему, как запомнилось.
Также в разделе:
А Виктор Ахломов тем временем озарял нас вспышками своего фотоаппарата, и лицо Пастернака на фото действительно походило на язычок пламени. «Свеча горела…» И вспоминаю я тот знаменитый вечер «Минута немолчания, или Крик по ненапечатанным стихам», что провели мы с Вознесенским в 1988 году во Дворце молодежи. Впервые после почти пожизненного молчания вышли на большую сцену Сапгир, Айги, Холин, Парщиков – всех не упомню. Выключили свет и Вознесенский зажег громадную свечу Пастернака.
– А теперь, – сказал Андрей, – давайте встанем и издадим вопль по всем ненапечатанным стихам советской эпохи.
Полутысячный зал встал, сверкая очками и лысинами, и издал протяжный и мучительный крик.
Боюсь, что сегодня, когда все напечатано и есть интернет, этот вопль уже никто не услышит, а если и услышит, то не поймет. Сегодня все напечатано – ничто не прочитано.
l
Сегодня время тишины, а не вопля. Тишины по непрочитанным текстам. Тихо на даче Пастернака. Голос Вознесенского даже через все усилители звучит как шепот. «Должен, хоть кто-то/ В самой орущей в мире стане/ Быть безголосым».
Предисловие А.Вознесенского к книге К.Кедрова "Метаметафора":
Андрей Вознесенский
ДЕКОобраз
Прометей — вор пламени.
"Митьки" — воры примитива.
Декарт — вор метели.
Кедров — вор дек.
Он крадет для нас у неба источник музыки, ее древесную деку, отражатель и усилитель звука.
Я видел в балетном классе в Перми стройные деки девочек-балерин, чувственно замершие в стойке у зеркального барьера. Все деревянные скульптуры Христа в Пермской галлерее физиономически похожи на Кедрова.
Творчество — вор вечности и наоборот.
В заплечном мешке собирателя — похищенные у неба идеи метаметафоры.
Поэтика мысли его — вся сужающаяся и расширяющаяся Вселенная.
Троеперстию темного куклуксклана он противопоставляет двоеперстие своего К. К.
Обороняясь от злобы мира, они или становятся или прислонились спинами друг к другу. Прищурьтесь — и вы увидите снежинку.
Снежинка — вор красоты.
ДЕКОобраз — декоОБРАЗ
1999 Переделкино
Фиалкиада
Андрею Вознесенскому, поэту и другу Посвящается с его согласия и по его просьбе в ответ на его гениальную поэму "Возвратитесь в цветы"
Сапфо фиалкокудрая
Сапфо фиалкогрудая
Сапфо фиалкорукая
Сапфо фиалкомудрая
Купите фиалки
фиалки Монмартра
фиалки для Сартра
для Сартра фиалки
Цветы растут друг из друга
И мы с тобой друг для друга
В солнце макая маки
пишут Ван Гога маки
пишут Моне кувшинки
пишет тебя сирень
Все мы друг друга пишем
гроздьями каждый день
Сколько кистей в палитре
столько в лугах цветов
Сколько цветов в палитре
столько цветов
«Возвратитесь в цветы»* –
говорит Вознесенский
возвратимся Андрюша и я и ты
а когда возвратимся
то вновь возродимся
и конечно же в нас возвратятся цветы
ты конечно же ирис
это каждому ясно
и рисуют тебя
все живые цветы
и рисуют нас звезды
небесные астры
и рисует нас сад
из цветной наготы
звездный сад состоит не из звезд
а из света
свет из звёзд –
аромат из цветов
Это лето поэтов
из звёздного цвета
ароматного цвета цветов
Кто-то дарит цветы
Кто-то делает деньги
Словом каждый при деле
«какникрути»
Ну а вечное дело
цветов и поэтов
отцветать и цвести
Отцветать и цвести
Нам нельзя возвращаться в тюльпаны и в маки
Горл бутоны готовы
И еще неизвестные монстры Ламарка
вырастая из горл
возвращаются в слово
Сад словесный ночной гиацинтовый росный
Соловьи айлавьют свои гнезда из горл
Как разряд освежающий нежный и грозный
сад словесный рыдающий как Кьеркегор
Мы не можем ждать милости от сирени
Мы не можем ждать милости даже от роз
потому что все Сирины осиротели
без сирени отрубленных Врубелем слез
Под душистою веткой сиренью расстрелян
князь великий К.Р.
По призыву поэта
Растрелли расстрелян
Все расстреляны
кто не отрёкся
от звёзд
от цветов
и от вер
Отверзаются дверцы
хрустального цвета
в алтаре где Флоренский служил литургию
где Флоренции мраморная невеста
прикрывает от копоти плечи нагие
Прорастает в руинах трилистник Баженова
Прорастает Растрелли ростками в раструбе аркад
Всё расстреляно
даже трилистник расстрелян
Всё расстреляно
даже цветов аромат
От Растрелли до расстрела
в гулком сумраке ночей
раздаётся хрип команды
о-гол-телых стукачей
Облачаются розы в ризы
опадающих лепестков
Облачаются ризы в розы
розы ризы
цветы цветов
Гроздья гроз извергают розы
и рыдают слезами звёзд
гиацинтов слёзная россыпь
всё оплачет звёздами слёз
Мани-мани Мане
Маки-маки Моне
Отцвели уж давно
хризантемы в саду
хризантемы в аду
хризантемы в раю
Умирай ум и рай
Ум и рай умирай
Я в саду
как в аду
и в аду
как в саду
Из заоблачных мордочек Анатем
вырастают головы хризантем
Отцвели уж давно тамплиеры в кострах
а зола ещё жжёт
ещё жжётся зола
Тамплиеры в кострах
Хризантемы в садах
Все созвездия стары
в астрологии астры
Из расстреллиевых растров
выдвигается раструб
В наведённом на резкость
глазном окоёме
выступают нарезки
окуляров из сердца
Так из лилии вышел Христос
и по водам
шел в одежде из лилий
общаясь с народом
Эта лилия словно
небесное лоно
породила весь мир
и царя Соломона
«Даже царь Соломон
так не выглядел прежде
как небесная лилия
в белой одежде»
Так и вы облачитесь
в одежды из света
Бог воздаст вам за это
воздаст вам за это
Мы прошли по земле
как Христос по воде
оставляя лилий следы
Мы прошли по земле
и остались в земле
как в земле остаются сады
Семена наших душ
прорастут как цветы
и цветами осыплется сад
А над нами на небе другие сады
звёзды гроздьями света висят
Вся галактика – ветка сиреневых слёз
обронённая Богом в ночи
Пью горечь тубероз
пью горечь речи
горечь пью
из нежной горечи
--- Андрею Вознесенскому – ДООСу и стрекозавру ---
Ах, Андрюша,
Андрюша, ах –
В землю брошен небесный прах.
Ураганом себя отпел
И, отпетый, ввысь улетел.
Ты отпетый, и я отпетый
Все поэты всегда отпеты,
В коммунизме, в социализме
Мы отпеты еще при жизни.
Ах, Андрей Вознесенский, ах,
Утопающий в лепестках.
Миллион, миллион голых роз
Видишь ты с такой высоты,
Где и смерть уже не всерьез,
Потому что она – не ты.
Ха, Андрюша,
Андрюша, ха –
Усмехается из стиха.
Был лиричнейшим хулиганом
Стал лирическим ураганом
Громыхнул,
как Пушкин наганом…
Ураган унес ураганом
4 июня 2010 г.
К.Кедров
Агн-уст Девий
Попытка Реквиема А.Вознесенскому
Дух-
Овной жаж дою томим
В пустыне мрач-
Ной я влачился
И шест и крыл
И сера фим
На перепутье мне
Я вился
Я вас любил любовь
еще быть может
Или не может все равно не быть
Но пусть она вас больше
не треножит
Я не хочу я не
Хочу не быть
Я воскресил бы тебя Андрюша
Если бы ты приказал
-Воскресе-
Но ты унесся
На Новодевичье с ураганом
Был хулиганом
Стал хулиганом
Все опрокинул
Перевернул
Но не вернулся
И не вернул
Анд-рей
Анд-реич рей
Над нами снами с нами
Поэтарх московский и всея Руси
Иже еси на небе Си-
Ние васильки Шагала
И треугольные Грушеньки
«писающие по биссектрисике»
Би-секс-три-Си
Си Си Си Сиси
Глазухо– Глас-ухо
вопиющего в пустыне
Неги-Негев
Что теперь мне твое
бессмертие
Оно без тебя убого
Не могу любить тебя после
смерти
Буду любить живого
Шепчущего в трубку:
«Я хочу, чтобы ты…»
Голос твой
Воскресающий
Из немоты
Иду к тебе Андрей
По краешку земли
Иду с тобой Андрей
По лезвию судьбы
Тебя придумал Кант
Ты вещь всегда в себе
Иду к тебе всегда
Всегда иду к тебе
Я думаю Андрей
Что ты немного бог
Ты очень много смог
И многое не смог
Когда запели:
«Со святыми
Упокой...»
Вдруг грянул гром
И храм объял покой
Что тебе жизнь Загробная
Гробная И надгробная
Громная И надгромная
Здесь твоя жизнь О-громная.
2010
2
Вознесенский
Где ты Андрей?
Почему я не слышу
Голос похожий на все
что люблю
Может я как-то
не так говорю
и вспоминаю
А надо иначе
Где ты?
Ты видишь, я даже
не плачу
Просто с тобой
о тебе говорю
Кто убедит меня,
что тебя нет
Проще поверить,
что все мы
уснули
И про тебя видим
страшные сны
Кладбище похороны
все было
Но это все мимо нас
пронесли
Только с тобой
я могу быть собой
Только тебе доверяю до смерти
и после смерти
тебе доверяю
Только с тобой
о тебе говорю
Если исчез ты совсем
то и Бог
только иллюзия
а не реальность
Наша религия
внематерьяльность
Наша религия
Это Итог
Что же имеем мы в этом Итоге
Слово наш Бог
Да и Слово о Боге
2012
3
Снова Андрей
Ну что Андрей Вознесенский
Отныне и навсегда
Ты стал Поэтарх вселенский
И это любви беда
А я то люблю другого
И это пока я жив
Единственного — живого
Не мертвого средь живых
Пусть эти простые рифмы
Напомнят конторе Млечной
Мы вместе под этим грифом —
«МЫ ВМЕСТЕ — ХРАНИТЬСЯ ВЕЧНО»
2012
Вопль тишины
Большие поэты оставляют после себя праздники. На даче у Пастернака мы с Андреем Вознесенским обязательно отмечаем 30 мая ; день памяти переделкинского небожителя. В этом году 49-я годовщина. Для кого-то это так называемый датский календарь ; от слова , а для нас вся наша жизнь. В начале жизни школу помню я ; писал Пушкин о лицее. А для моего поколения школой была проработка во всех газетах и гибель Бориса Пастернака. Именно гибель. Он жил бы еще и жил. Но кто же в преклонном возрасте выдержит такой натиск, когда тебя по телевизору с правительственной трибуны сравнивают со свиньей. Андрей Вознесенский полушепотом, через усилитель произнес речь о Пастернаке. Перескажу так, как запомнилось: Пастернак уходил при трагических обстоятельствах. Его заставили отказаться от Нобелевской премии. Роман;Доктор Живаго; я слушал в его исполнении во время тайных читок и до сих пор многие главы помню почти наизусть. Это роман о гибели русской интеллигенции и самого Пастернака, но он остался жить в своем романе. У него было такое необыкновенное лицо. Оно все светилось, менялось, как пламя свечи. Свеча Пастернака.
Стараниями Натальи Пастернак, как всегда, ожил рояль Нейгауза. Пришли музыканты и композиторы из Московской консерватории. Звучали арии из оперы ;Доктор Живаго, а мы с Андреем перелистывали новый выпуск ;Журнала ПОэтов, посвященный палиндрому. Я показал Вознесенскому свой палиндром ;Ешь циник Ницше; и палиндром Сергея Капицы ;А Клава давалка. Вознесенский улыбнулся и стал искать свой текст, надиктованный мне шепотом по телефону ;Тинейджер трахнул телку через пейджер. Забавно, что пейджеры уже отошли. Современные тексты быстро устаревают. Но читаем же мы Пушкина про всяких там задумчивых дриад. Хотя я уверен, что многие читатели не знают, кто такие дриады, и путают их с триадами.
Потом Вознесенский шепнул мне:Останешься на чай? Традиционное чаепитие на веранде, конечно, сопровождалось тостами. Наташа Пастернак попросила меня сказать что-нибудь о музыке и поэзии. Я сказал, что взрыв авангарда в начале века и русский футуризм были прорывами к музыке. Пастернак был прежде всего учеником Скрябина и поэтому футуристом, потому что именно футуристы расковали стих, приблизив его к партитуре. Когда Чайковский писал оперуЕвгений Онегин&, он удивился однообразию приемов и интонаций поэтики того времени. И написал свой сценарий. Если бы Чайковский писал на стихи Маяковского, Пастернака или Вознесенского, ему не пришлось бы переделывать текст. Пастернак начинал как ученик Скрябина. Я клавишей стаю кормил с руки». Его поэзия порывиста, как ;Поэма экстаза» Скрябина. Пушкин говорил: Из всех искусств/ одной любви музыка уступает,/ но и любовь ; мелодия». Скажем, перефразируя гения: одной поэзии музыка уступает, но и поэзия ; мелодия.
Вознесенский очень оживился на слова Пушкина о мелодии и любви. Тут Наташа Пастернак спросила у Андрея, нравится ли ему книга Быкова о Пастернаке. К моему удивлению, он одобрительно закивал головой. Ну да. Понятно. Надоел хрестоматийный глянец, надоели ахи и охи. Постмодернистская семипудовая биография под названием национальный бестселлер выглядит современно. Так современно, что мне и читать не хочется. Ведь основной ее скрытый пафос в знаменитой злорадной пушкинской фразе ; он так же мерзок, как мы. Врете! Он, гений, мерзок не так, как вы, а по-своему. Я умышленно не цитирую, а пересказываю здесь Пушкина по-своему, как запомнилось.
А Виктор Ахломов тем временем озарял нас вспышками своего фотоаппарата, и лицо Пастернака на фото действительно походило на язычок пламени. Свеча горела; И вспоминаю я тот знаменитый вечер;Минута немолчания, или Крик по ненапечатанным стихам», что провели мы с Вознесенским в 1988 году во Дворце молодежи. Впервые после почти пожизненного молчания вышли на большую сцену Сапгир, Айги, Холин, Парщиков ; всех не упомню. Выключили свет и Вознесенский зажег громадную свечу Пастернака.
А теперь, сказал Андрей; давайте встанем и издадим вопль по всем ненапечатанным стихам советской эпохи.
Полутысячный зал встал, сверкая очками и лысинами, и издал протяжный и мучительный крик.
Боюсь, что сегодня, когда все напечатано и есть интернет, этот вопль уже никто не услышит, а если и услышит, то не поймет. Сегодня все напечатано ; ничто не прочитано.
Сегодня время тишины, а не вопля. Тишины по непрочитанным текстам. Тихо на даче Пастернака. Голос Вознесенского даже через все усилители звучит как шепот. Должен, хоть кто-то/ В самой орущей в мире стане/ Быть безголосым
Белый ураангел
Новая поэма Вознесенского называется «Гуру урагана». Русская поэзия ищет новые пути в XXI век, в III тысячелетие. Некоторые ушли так далеко, что читатель их давно уже не видит, не слышит. Андрей Вознесенский всегда на виду, потому что ушел дальше всех. В этом парадоксе судьба поэзии. Поэт уходит дальше, чтобы быть ближе. «Инаугурация измученных костей» дома Романовых прошла под прелюдию Урагана. «Где ж ты, белоснежный гуру благодати? Черный Урагангел, не возвратись!»
Новая поэма вобрала всю энергию черного урагана, чтобы вернуться к читателю «белым Урагангелом».
Это продолжение ураганной поэмы Блока, где из вихря пурги появляется белоснежный Христос.
«Новорусскодевичье» кладбище отдало своих мертвецов: Дуб Емельян Тимофеевич, Плющ Александр Сергеевич, Тополь Виктор Платонович, Ель Елена Владленовна. А дальше целая вакханалия восставших из земли имен:
Берестов Валентин Археологович, Щепкина-Купер Вера Инберовна, Симонов Монастырь Рубенович.
И крестик горизонтально,
как ключик, в небе торчит.
Печаль его золотая
поломана. Вход закрыт.
Для будущих поколений Вознесенский останется такой же загадкой, как и для современников. Понятная поэзия — это все-таки не совсем поэзия. Хоть похожа на поэзию, только все же не поэзия. Золотой ключик горизонтального крестика, вставленный в небеса, может, и повернется, но не каждому откроется небесная дверь. Чудо Вознесенского в том, что каждый его образ можно увидеть. Он поэт говорящего зрения. После него все поломанные кресты в куполах становятся ключами к небу, и ничем другим быть не могут.
Он самый поэтический поэт самого непоэтического времени. Никогда еще поэзия в России не была в таком пренебрежении, как сегодня. От поэзии отвернулись все, даже сами поэты. «Проза в стихах» стала самым популярным жанром. Литературные премии получают сатирики-рифмоплеты, декларирующие ненависть ко всему поэтическому. Вознесенский если не один, то почти что один, посреди улюлюкающей новорусской толпы, наконец-то освободившейся от тяжкой повинности любить поэзию. Поэта можно увидеть во всех программах ТВ. Его спрашивают о чем угодно, только не о стихах. В часовом разговоре разрешат процитировать одно четверостишие, и то в виде великой милости. Ураган, разворотивший могилы, сломавший кресты и «выбивший зубы» кремлевской стене, — это лишь зримое воплощение того, что мы делаем ежедневно и ежечасно. Почти сто лет ворошим царские кости и потрошим мощи, превращаем храмы в бассейны, а бассейны — в храмы, сеем смерть от Москвы до самых до окраин и обрати?. Все, что обрушилось на Россию сегодня, всего лишь бумеранг того, что исходило от нас в течение века. Блоковский расстрелянный красноармейцами белоснежный Христос вернулся с черным Урагангелом Вознесенского. Из России вынули душу, и она улетела.
Загробная жизнь под угрозой.
Воя, как «Цеппелин»,
взбесившиеся березы
летели без сердцевин.
»Не то что мы все без сердца, мы — люди без сердцевины», — восклицает поэт. Я не знаю никого, кто переживал бы за Россию, как Вознесенский. Пожалуй, только в прозе Набокова, в каждой вывернутой, надломленной, вздыбившейся строке слышна такая же боль. Воскликнуть «Господь, помилуй Газпром» может только Вознесенский. Его самоирония настолько беспредельна, что перерастает в давно забытую всеми христианскую всемирную агапию— всеохватывающую любовь. Такой неистовой влюбленности в жизнь, где даже Газпрому отведена молитва, русская поэзия еще не знала. Это вызывает ненависть и нарекания критиков, которые согласны любить Россию и жизнь, но «без». Без проституток, без бомжей, без «новых русских», без Вознесенского, без поэзии. Молитва Вознесенского, а русская поэзия всегда молитвенна, похожа на стихи великого московского юродивого, чьим именем наречен самый красивый храм на Красной площади:
Овца, клонируй меня.
Герострат, кремируй меня.
Госналог, премируй меня.
Тишина, помилуй меня.
Он юродствует во славу поэзии и России. Если говорить откровенно, то на житейском уровне у Вознесенского нет даже отдаленной надежды на возрождение культуры в умах и сердцах его современников.
Однако других современников нет. И он любит нас такими, какие мы есть. Полюби нас черненькими, беленькими всякий полюбит. И все-таки каким-то чудесным образом Россия Вознесенского едина. Все переплетено.
Волосяницей душа запутана.
Монаху снится Маша Распутина.
Вознесенский не похож ни на кого. Энергетика его стиха сопоставима лишь с Маяковским, да и то в конце века она намного мощней. Ирония — куда там Пригову с Рубинштейном. Метафора — такой еще не было. Он неповторим — как собор Василия Блаженного, воспетый в ранней поэме «Мастера». Уровень критики сегодня настолько низок и настолько далек от поэзии, что она просто заткнулась, и слава богу. В конце концов, поэт такого масштаба имеет право сказать: «Я, ты, Господь — это амур труа». Остальные не суйтесь. На самом деле «ты» — это все. И в этом отличие поэзии Вознесенского от остальных. Он лирик всея Руси.
На исходе века так получилось, что самая поэтическая страна в мире отказалась от своего главного духовного богатства — поэзии. Такой муки не знали поэты предшествующих эпох. Были гонения со стороны властей, цензурные рогатки, запреты, непонимание. Сегодня русская поэзия переживает пытку равнодушием. Это хуже, чем все, что перечислено выше. Россия отделилась от своей поэзии, как Украина от России.
Вознесенский — единственный поэт, который кричит и бьется в поисках своего читателя. Он окликает его на все лады и регистры и твердо верит, что связь еще не потеряна. Эта перекличка с читателем одно из интереснейших мест в поэме.
— Катастрофа! — кричу я. — Ка...а!
— Касторка, — соглашаются соседи.
Изъятая сердцевина слов образует пустоту в том месте, где когда-то была душа. Из России вынули душу — ее поэзию.
Ураган, разворотивший Ваганьковское и Новодевичье, для Вознесенского — восстание мертвых. Они вихрем вырвались из гробов и могил, протестуя ураганом против всеобщего духовного опошления.
Что обелиски? Летим как искры
по небу с Божьего помела.
Господь, помилуй потерять близких.
Помилуй их потерять меня.
Я не сомневаюсь, что поэзия Вознесенского первая прорвется к Читателю XXI века, но он-то хочет, чтоб его читали сейчас. Не к будущему, а к настоящему обращено каждое его слово. «Ностальгия по настоящему» — открытие Вознесенского. Никто никогда не будет так любить сегодняшнего читателя, как любит он.
Удивительно, но факт, поэзия, порожденная жизнью, выше жизни, потому что настоящий поэт видит больше, чем другие. Что мы потеряли со смертью поэта, что приобрели? Об этом с журналистом газеты «Великая Эпоха» беседует поэт и философ Константин Кедров, преемник Андрея Вознесенского.
— Константин Александрович, редко случается, когда слава к поэту приходит при жизни. Понимал ли Андрей Вознесенский свою роль?
К.К.: Не имею ни малейшего сомнения в том, что он понимал. В свое время он написал: «Вошла гениальность, как в боксерскую перчатку входит мужской кулак». Да, он понимал, что он гений, но не требовал признания, хотя ему было приятно видеть, когда и другие понимали это.
Он, конечно, посмеивался над своими шлягерами «Миллион алых роз» или «Я тебя никогда не забуду, ты меня никогда не увидишь». А я считаю, что он зря над этим смеялся, это тоже его душа, его лирическая струна.
— Как на Ваш взгляд, отличается гениальность от обычной талантливости в поэзии?
К.К.: Андрей, несомненно, был великим человеком, и таковым он стал, сказавши однажды:
«Все прогрессы – реакционны, если рушится человек.»
Человек сказавший: «Спаси нас, Господи, от самоварварства, спаси нас, Господи, от новых арестов», человек сказавший: «Небом единым жив человек» — это уже гений.
— Да, сильно сказано. И все же, гениальность выявляется на расстоянии или ей должна сопутствовать всенародная любовь и признание?
К.К.: Многое из его творчества остается в нас, его много в пословицах, поговорках. Он с годами писал все лучше и лучше, и вот ведь парадокс, чем лучше он писал, тем меньше становилось у него читателей.
И это не связано только с тем, что книгоиздание перестало быть всеобщим делом и книги стали библиографической редкостью, что стало исчезать такое понятие как поэтическая книга.
— Почему это происходило? В чем трагичность момента для поэта пишущего?
К.К.: Вот например в 2000 году мы с ним провели Всемирный день поэзии на Таганке, где более пятисот человек слушали его, затаив дыхание.
Но это были в основном люди пожилые, которых я увидел на похоронах Андрея, куда они принесли цветы на прощанье с Великим поэтом.
Поэтому трагедия есть. Она не такая, какая случилась после смерти Пушкина. Он умер в 37 лет, а о нем при жизни уже говорили, что он исписался, в то время как Александр Сергеевич как раз только-только вошел в зрелость.
С Вознесенским это произошло, когда ему уже было лет 60-65, и на него стали смотреть как на преуспевающего «шестидесятника».
— Ему это не нравилось?
К.К.: Когда мне самому исполнилось 60 лет, какой-то журналист спросил у Андрея: «Скажите, а вот Кедров, он что, «шестидесятник» как и вы?». Он засмеялся и говорит, что «Кедров и семидесятник, и восьмидесятник – он, как Пастернак, продолжается всегда».
Это Андрей, конечно, пошутил. То же самое можно сказать о нем. Он навсегда останется в памяти. Понять его сегодняшнему поколению будет труднее, чем старшему, потому что песня «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не услышу» поется в не выездной стране, когда твоя возлюбленная остается в Америке, а ты уезжаешь, и уезжаешь навсегда.
— Трудно терять близких друзей, особенно говорить о них сразу после похорон
К.К.: Я говорю, что Андрей гениальный поэт, не потому что, он мой самый близкий друг, нет. Он говорил, что все уходит в язык «Язык – это наше бессмертие, и в нем все остается». И он прав! А вот как будет с языком в не читающем мире, когда все сходит в интернет, я не знаю. По этому случаю написал такой стишок:
Дабл ю,
дабл ю точка ру,
Дабл ю,
дабл
ю — не ум, точка ру.
Эти слова вдохновили Андрея написать целую поэму на эту тему. Он мгновенно откликался на все новое, в лучшем понимании он был демократичен, всегда имел перед глазами большую аудиторию.
Но он считал, что нет уже той аудитории, она ушла. В высшем смысле он не заблуждался, она появится, но это будут другие люди. Не нынешние молодые люди, которые немножечко оглушены ритмом современной жизни, а те, о которых говорил Маяковский «строк случайно обнаруживая, вы с уважением ощупываете их, как старое, но грозное оружие…». Я бы добавил «не грозное, но новейшее» оружие в борьбе с дьяволом, в борьбе со смертью.
Так любить жизнь как любил Андрей, такой жажды я не видел даже у Маяковского. Двадцатый век начался гением Маяковского и завершился гением Вознесенского, и 21 век начинается его гимном.
Андрей Вознесенский о Константине Кедрове
Настанет лада сredova Сonstanta Сedrova 1998 Специально для ПО
1
Константина Кедрова можно назвать Иоанном Крестителем новой волны метаметафорической поэзии. Его аналитические поэмы не имеют ни начала, ни конца; они как процесс природы и творческого исследования могут быть бесконечно продолжены, обманывая неискушенного читателя юродством и скоморошеством.
(Послесловие к первому сборнику К.Кедрова "Компьютер любви" 1990г)
2
Что такое поэзия, не знает никто. Но есть поэзия в чистом виде, все время поэты пытались создать чистую поэзию. Но я думаю, что поэзия – это прежде всего энергетика поэзия. И вот Константин Кедров – это сгусток поэтической энергии, создающий мир, космос. Это может проявляться в словах, это может проявляться в идеях, может проявляться визуально. Но самое главное, что существует такое явление – орган, излучающий эту энергию. Я вам скажу, что вот эта книга – это тоже такой организм, такой краб поэзии (речь идет о первой книжке группы ДООС, нарисованной и изданной художником Виктором Корольковым). Случайно вот так совпало, что я был на фестивале поэзии. Есть такой город Роттердам, и он знаменит, что там лучшие в мире фестивали поэзии, я думаю, там. Был 25-й юбилей этих фестивалей поэзии в Роттердаме, и там на этот раз собрались и нобелевские лауреаты, Энцесбергер, все приехали праздновать. И была теоретическая дискуссия, и надо было рассказать о том, что делается в современной поэзии. Как им рассказать? Я просто вынул эту книжку и рассказал. Почитал немножко, поговорил, и это было физическое доказательство этой энергии. Без перевода по залу пробежала такая энергетическая дрожь от этого симбиоза, который у нас был.
Однажды была ночная телепередача прямого эфира. Там сидишь, как на углях, ничего написать нельзя. Нет одиночества, нет божественного наития какого-то. Но так как рядом сидел Кедров, то он заряжал меня своей энергий, и на пари что ли, я сказал: «Давай, пока они там болтают, я напишу стихи». И вот мы вместе писали стихи. Я ему говорил: «Хорошая строчка? Плохая строчка?» Что получилось, я вам попробую прочитать:
Эфирные стансы
Посвящается Константину Кедрову:
Мы сидим в прямом эфире
Мы для вас как на корриде
Мы сейчас в любой квартире
Говорите, говорите…
Костя, не противься бреду
их беде пособолезнуй
в наших критиках (по Фрейду!)
их история болезни
Вязнем, уши растопыря
В фосфорическом свету
Точно бабочки в эфире
Или в баночке в спирту
Вся Россия в эйфории
Митингуют поварихи
говорящие вороны
гуси с шеей Нефертити
нас за всех приговорили
отвечать здесь
говорите
Костя, Костя, как помирим
эту истину и ту
Станем мыслящим эфиром
пролетая темноту
(Вечер Константина Кедрова в салоне «Классики XXI века». 1994 г.)
3
ЦДЛ 1995 Презентация книги К.Кедрова "Компьютер любви"
Это действительно событие огромное, и у меня трепет в руках, когда я это смотрю. Но я думаю, что вот это сочетание «компьютер любви» – это не просто. Это вещь давняя, может быть, но она издана именно сейчас, потому что именно сейчас это сочетание для России точное. Потому что именно, думаю, вот школьники, студенты – они сейчас к компьютеру, и именно сейчас – возраст любви. Перефразирую нашу известную формулу, можно сказать: Россия – это должна быть любовь плюс компьютеризация всей страны. Не просто поэт такой герметический, это орган какого-то процесса литературного процесса. Я думаю, что если бы его не было, у нас все пошло бы наперекосяк… И потом, одно слово, полслова – это минимализм, это образ сжатый донельзя, который и в 21-ом веке останется, а не те тонны слов лишних, которые написаны».
4
Поэзия живт, и живет она мощным таким генератором, который называется Константин Кедров. Раньше у нас было какое-то разделение на непрофессиональных критиков, которые профессионально пытаются судить о поэзии, и поэтов, которые дилетанты в философии. Наконец пришел человек, который все соединил. Это Константин Кедров. Он создает газету, которая называется Поэзия, но она могла бы называться Константин Кедров, потому что там все делает он. Он собирает людей, он делает настоящую серьезную поэзию, которая не дилетантская. Это не рассуждения типа там журнализма Рассадина или кого, кто что-то о чем-то слышали о поэзии. Это сам поэт, который делает серьезные теоретические выкладки, которые помогают нам жить.
(На презентации Компьютера в ЦДЛ 1995 г.)
5
НАСТАНЕТ ЛАДА СREDOVA
CONSTANTA CEDROVA
Я стою босой. Я чувствую рядом священное дерево, под которым когда -то.
медетировал Будда. Дереву 2300 лет. К стволу премыкает прямоугольный навесик над местом статуи Будды. Это похоже на ПО.
(Продиктовано из Индии по мобильнику для "Газеты ПОэзия" 1998г)
6
ДЕКОобраз
Прометей – вор пламени.
"Митьки" – воры примитива.
Декарт – вор метели.
Кедров – вор дек.
Он крадет для нас у неба источник музыки, ее древесную деку, отражатель и усилитель звука.
Я видел в балетном классе стройные деки, чувственно замершие в стойке у зеркального барьера. Все деревянные скульптуры физиономически похожи на Кедрова.
Творчество — вор вечности и наоборот.
В заплечном мешке собирателя — похищенные у неба идеи метаметафоры.
Поэтика мысли его — все сужающаяся и расширяющаяся Вселенная.
Троеперстию темного куклуксклана он противопоставляет двоеперстие своего К. К.
Обороняясь от злобы мира, они или становятся или прислонились спинами друг к другу. Прищурьтесь — и вы увидите снежинку.
Снежинка – вор красоты.
ДЕКОобраз – декоОБРАЗ
(Предисловие к книге К. Кедрова "Метаметафора" 1999)
7
Когда-то было сказано, что Есенин – это орган чувствования, это уже не человек, это орган. Орган поэзии сейчас – это Кедров. Это удивительная личность, он еще доктор философских наук. По-моему, ни один поэт в России не был таким умным и образованным. Вот сейчас вы услышите «Компьютер любви». Это удивительная вещь. Это божественное такое, разложенное на математику, это прекрасно. Я хочу, чтобы вы послушали его и полюбили».
(1-й Всемирный день поэзи в Театре на Таганке 21 марта 2000 г.)
8
Я очень люблю стихи Кедрова. Это абсолютно лишенные пошлости вещи. Сейчас в нашей литературе самое страшное – пошлость, все эти сентиментальности, все эти кубики-квадратики стихов. Но Кедров с самого начала до конца своей книги цельный совершенно, это удивительно неизменяемый человек. Главное здесь – стихия языка, которая опережает поэта. Мы все уходим в язык. Это наше бессмертие или смерть, все равно. Я написал стихи «Демонстрация языка», как предисловие для этой книги.
Я прочитаю стихи, которые я написал. Интересно, что эта книга построена от последних годов к началу. Не всякий поэт может решиться на это. Обычно бывают хорошие стихи вначале, а потом начинается уже дребедень, такая уже девальвация. У Кедрова же видно, что сейчас он более матерый, более точный мастер. Моя любимая вещь у него всегда была – «Компьютер любви», написанный где-то в 70-х. А вот последняя, «Тело мысли», она такая же, как «Компьютер любви».
(60-летие в Пен-клубе. 29 ноября 2002 г.)
9
Константин Александрович в шутку назвал себя шестидесятником – в честь 60-летнего юбилея. А вот к какому времени относит Кедрова поэт Андрей Вознесенский:
– Он шестидесятник, семидесятник, и восьмидесятник и двухтысячник – что угодно. Он из тех, которые продолжаются, как Пастернак. Он великий человек, и книга его великая. И там любимые мои вещи: и «Тело мысли», и «Компьютер любви». Это роскошная, совершенно авангардная во плоти книга, и спасибо что он живет. 60 лет прожил, и еще бы ему 600 прожить.
(НОВОСТИ МАЯКА. 13.11.02 Репортаж Тамары Приходько)
10
Демонстрация языка
Константирует Кедров
поэтический код декретов.
Константирует Кедров
недра пройденных километров.
Так, беся современников,
как кулич на лопате,
константировал Мельников
особняк на Арбате.
Для кого он горбатил,
сумасшедший арбайтер?
Бог поэту сказал: “Мужик,
покажите язык!”
Покажите язык свой, нежить!
Но не бомбу, не штык –
в волдырях, обожженный, нежный –
покажите язык!
Ржет похабнейшая эпоха.
У нее медицинский бзик.
Ей с наивностью скомороха
покажите язык.
Монстры ходят на демонстрации.
Демонстрирует дама шелка.
А поэт – это только страстная
демонстрация языка.
Алой маковкой небесовской
из глубин живота двоякого
оперируемый МаЯКОВский
демонстрирует ЯКОВА…
Приседает луна в аллеях,
шуршит лириками страна.
У нас нет кризиса перепроизводства туалетов –
зато есть перепроизводства дерьма.
Похотиливый, как ксендз тишайший,
Кедров врет, что консенсус есть.
Он за всех на небо ишачит,
взвив дымящийся к небу секс
Связь тротила и рок-тусовки
константирует Рокоссовский.
Что, тряся бороденкой вербальной,
константирует Бальмонт
Эфемерность евроремонтов
константирующий Леонтьев
повторяет несметным вдовам:
“Поэт небом аккредитован!”
Мыши хвостатое кредо
оживает в компьютерной мыши.
Мысль – это константа Кедрова.
Кедров – это константа мысли.
2002
Вознесенскому
Кедров-Челищев
Андрей все слезы выпиты до дна
Осталась только горькая вина
Не вылечили не уберегли
А ведь могли Конечно же могли
Сперва Хрущеву ****юлей отвесить
Потом пинками Брежнева прогнать
Ах если бы ах если бы ах если
Ах если бы опять тебя обнять
В последний раз ты мне шепнул:"Мы братья!"
И я открыл тебе свои обьятья
Ты удалялся медленно со мной
Тропинкой Пастернака в мир иной
Но только я остался у крыльца
А ты взошел и скрылся до конца
Ах если бы ах если бы ах если
Все мертвые действительно воскресли
Я попросил бы Господа-Творца
Нам встретиться у этого крыльца
12 мая 2014 Еще