Солнышко на сносях.
Конец января 2015г.
Вот и первые полгода моей войны пролетели, вжикнув злой пулей у виска. Разгар зимы на дворе. Холодно и неуютно. Что в окопе, что в засаде. Мороз и оголтелые ветродуи сменяются оттепелями и обильными снегопадами. И наоборот.
Мы стоим на горе. Мы стоим на блоке, на мосту. Мы стоим на «Ратиборовских дачах», Николаевке, Пионере, Хрящевке, Новокиевке… Максимум семьдесят активных бойцов на двадцать два километра фронта. Да еще и «за речку» ходим регулярно. Чтобы укропы не возомнили о себе невесть чего. Семьдесят, это уже неплохо. Осенью нас было сорок шесть человек. И три попытки прорыва только на моей памяти. Во была веселуха. Но об этом потом как-нибудь.
«По запросу», разъясняем нацикам в Станице, из батальона имени Кульчицкого в частности, правила хорошего тона. Трофеи идут помаленьку. Джипы там, стволы, БК, кевларовые каски и броники, спешно брошенные при драпе «священные» флаги майданных сотен… Это у нас.
У них, преимущественно, черные полиэтиленовые пакеты с двухсотыми и надрывно воющие машины скорой помощи с ранеными. А не хрен, понимаешь, не зная броду и не спросясь у старших. Тут тебе не здесь, ёпть. «Чернигов» и ВСУшники, практически не скрываясь, откровенно скалятся и злорадствуют по этому поводу. И передают нам через мирных из Станицы, огроменный ОК. Такая вот у них «любовь» друг к другу. Фронтовое братство.
Параллельно, отправляем парней в Санжаровку. Потом вторую смену, третью… Возвращающиеся пацаны, рассказывают разное. Каждый о своем. Но знаменатель всегда один – мясорубка.
Что-то зреет под Дебалью. Давит, плющит. Мишу Чечена не видим уже почти месяц. Он плотно прописался в Санжаровке. Что называется – дорвался атаман до бесплатного. В располаге рулит Док. При наборе очередной смены, на утреннем построении, проблема у него только одна – крайне убедительно послать в пешее эротическое путешествие, всех желающих пробраться к Чечену без очереди. Это ему с трудом, но пока удается. Пару раз послал и меня. Мне это показалось нетолерантным и в голове начала зреть интрига…
А как дальше-то рассказывать? С чего начать?!
Ну не помню я точно, когда в моей жизни появилась ОНА. Помню только, что нечастые ее приезды (после краткого, но строго обязательного конфетно-букетного периода, тут с этим не шали) никак не нарушали устоявшийся порядок вещей. Днем приехала, рано утром уехала. Скользнула как наваждение, оставив после себя на подушке податливо исчезающий аромат нездешнего парфюма – и все.
Была – не была?
И вдруг.
- Витя, я тебя люблю. Очень-очень. – оглушительно прошептали ее, распахнувшиеся во весь мир, глаза. Мое сердечко трепыхнулось испуганно и заскреблось в межреберье, суетно выискивая местечко поукромнее.
- Глаза не умеют шептать. – долдонила в мозгу несуразная мысль.
- Люблю! – шептали ее глаза.
- Я… это… - хриплым клекотом пробивались комки междометий из мгновенно пересохшего горла.
- Молчи, придурок. Урод! Заткнись! – давили остатки разума, идиотские мои попытки тут же что-то ляпнуть в ответ.
Замычал бессильно, ткнулся носом в разметавшуюся гриву ее волос. Вдохнул всей грудью, сносящий чердак напрочь, одурманивающий сладостью своей, аромат ее кожи.
- Ё-ма-ё, что ж теперь делать-то?! –
Тонкие, гибкие змеи ее рук, невесомо обвили мою шею.
- Ви-т-тя-я… - жарко опалило скулу ее дыханием.
- Лю-би-мый мой… -
- О чем-то я должен был подумать. Чего-то сказать вроде. – промямлил из последних сил, отключаемый за ненадобностью, мозг. И жалобно пискнув напоследок, почил в бозе ……..
Ощущение бесконечного счастья и абсолютно незаслуженного наслаждения, клубясь наполняло хрустальной своей чистотой и прозрачностью, каждую клеточку моего несуразного тулова. Медленно и неохотно зашевелились ленивые мысли в голове. И что характерно, сцуко, предельно трезвые. Рациональные.
Спасительно чиркнул кремень зажигалки в темноте, заалел уголек сигареты. Шумно и глубоко затянулся, выискивая нетравматичные фразы.
Надо что-то говорить. Что? Варианта всего два – или правду, или приятно. Врать – невозможно. Выдохнул. Ну что, поехали?
- Солнышко мое. – пробилось на белый свет привычное ёрничание.
- Не поверишь, но у меня всего одни запасные штаны в закромах и одна Горка. Парадная, для штабов. На этом, с приданым – ФСЁ. Автомат, «Фаготик» и прочее железо, не в счет. Вряд ли оно станет серьезным подспорьем в нашей будущей счастливой жизни. Я - нищий. Понимаешь? Пока война – ладно. Не я один такой. А потом?
Дальше.
И сегодня, и в предыдущие твои приезды, не было ни одной ночи, чтобы мы с тобой не замирали настороженно, отслеживая канонаду укроповской арты.
В прошлое свидание, в сотне метров от нас, дом разнесло в щебенку. Помнишь?
Подожди, не кусайся. Ой, ну честно, больно. Тогда я спал по «полной боевой» и удовольствие от твоего приезда было (для тебя же, в первую очередь) весьма сомнительным.
Дальше.
Пару раз ты меня уже провожала в «поля», обвешанного с ног до головы всякой военной трихомундией. И мы оба понимали – вернусь-нет, тот еще вопрос.
Чего? Да целую, целую. И глазки тоже. Ну подожди, дай сказать.
Война, понимаешь? Война. Ну нет у меня права любить и обещать своей ненаглядной, будущее. Какое может быть будущее у птурщика? –
- Я буду молиться за тебя. – колдовским мороком скользнул ее шепот в ухо. Я напрягся. Возможно товарисч не до конца понимает. Ну правильно – в ее-то годы.
- Наверное я плохо объясняю. – упрямо наливался радужным, тугой горошек желания истины.
- Послезавтра в Санжаровку едет очередная смена. Доктор не пускает, гад, но это его проблемы. А я еду по любому. Ты просто поверь на слово – сейчас я предельно честен. Это - Дебаль. Оттуда, через раз, возвращаются не все. Там что-то очень серьезное затевается. –
- Я буду молиться за тебя. – скользнул по шее теплый ручеек ее слезок. Меня передернуло от несуразности происходящего и от невыразимой нежности к этому, удивительно родному, теплому комочку, доверчиво распластавшемуся на моей груди.
Шмыгнула носом, прильнула вся так, что и вздохнуть стало страшно.
- А ты? Любишь? – и затаила дыхание, ужасаясь высказанному.
- Мать! Мать! Мать!
Да что же это такое-то?! Ну жил же себе тихо-мирно. Там взорвал че-нить, тут пострелял слегонца – ни забот тебе, ни хлопот. Милое дело. Нет, блин. Нам без гемора скучно. Нам без страстей никак. Ну на. Хавай, дебил, полной ложкой. И чего делать теперь? Кака-така любовь в твои-то годы, лишенец?! Ты в зеркало на себя смотрел, вообще?! Ну вот что ей сказать? Ой, мамочки! –
- Люблю! – с изумлением услышал свой срывающийся, хриплый голос.
- Люблю. Сявка ты малолетняя, сопля противотанковая. Ну откуда ты взялась на мою голову? –
- Я знаю. – прошелестело в ответ.
Я только крякнул обескуражено.
- Но ты понимаешь, надеюсь, что все наши желания и существующие реалии, это, как минимум несовместимые… -
- Молчи, глупый. – легла мне на губы прохладная ее ладошка.
- Есть мы. Есть Господь. Он нас любит. Все будет хорошо. И я буду молиться. За нас, за наших будущих малышей. Все будет хорошо. Я так чувствую. Ты что, не понимаешь? –
Ну что тут скажешь? Я сдался и понял - это навсегда. И тут же облегченно заснул. Кысмет, блин. В смысле – судьба.
-2-
Нет, ну вот как ни крути, а дико приятно быть записным алкогольным монополистом. Когда у всех без исключения, денег ноль, за любую попытку мародерки фаберже моментально развешивают по противоположным сторонам улицы, а душа требует. И почти все знают, что у Дона – есть.
Во первых, потому что он до неприличия малопьющий. А во вторых, его гадские питерские друганы, не упускают ни единой возможности передать этому самому мироеду Дону, на удивление качественный продукт. А именно, коньяк и спирт. Причем непосредственно с завода. То есть, ну совершенно неразбодяженый. Причем канистрами. Причем регулярно. Тяжело служить в казачьей сотне, с осознанием такого вот жизненного перекоса. И ведь, что особенно обидно - в козырных корешах у него ходят одни, а трубы горят, что характерно, совсем у других.
И хрен ты ему, этому самому Дону, чего объяснишь. Ежели ты не кореш, конечно.
Камаз, числился в корешах.
Поэтому, периодически покряхтывая от своей, недельной давности, солидной контузии полученной в Санжаровке от свалившейся практически прямо на голову ракеты Града (благо боеголовка затупила, не сработала), любил он вечерком заглянуть ко мне на огонек. Ну а я друзьям завсегда рад. И этот разговор у нас пошел, привычно по накатанной.
Чего это вдруг «за речкой», укропы движухой озадачились? Когда хотя бы по жратве вопросы устаканятся? Кто у Язвы в очередных фаворитах ходит (бедолага)? Ну и так далее.
Я трудолюбиво, не скупясь, наполнял стопарики и плавненько подводил вопрос к насущному.
- На следующую смену, как, едешь? –
Камаз обиженно (с трудом правда) сфокусировал на мне возмущенный взгляд.
- А то!!! –
- Тебе клево. Ты у Миши в корешах. А меня Док на хер послал. Сказал, что понты колотить в окопах, желающих хоть жопой ешь. А здесь говно разгребать тоже кому-то надо. Почему как дерьмо разгребать , так я? Три смены уже мимо пролетели. Как считаешь, справедливо? –
Саня задумчиво задумался и не менее задумчиво опорожнил очередную порцайку «шерри бренди».
- Несправедливо конечно. Наверное. Но Док, он же командир. – и задумчиво покачал пальцем в воздухе.
- Он знает, что говорит. Опять же, Миша. Как скажет, так и будет. Ну ты же знаешь. Тут, сам понимаешь, все не просто так. –
Я понял, что надо торопиться.
- Короче, Склифосовский. Завтра утром, на построении, Вова должен назвать мой позывной среди тех, кто едет в Санжаровку. И это - твоя забота. Или ты мне не друг. Цена вопроса – ОДИН ЛИТР КОНЬЯКА! Сразу. Сейчас. Если Доктор этого не сделает, без обид, я тебя не знаю. Вопросы? –
Камаз шумно вздохнул, проникаясь глобальностью предстоящего.
- Не, ну я поговорю, конечно. – увещевающе забормотал он.
- Но ты же знаешь Дока. Миша, опять же. Рулит-то он. –
- Или да, или нет. – поднял я канистру с вожделенным напитком и плавно, с четко обозначенной обескураженностью, стал медленно опускать ее, мимо похотливо раскрытой фляги, на пол.
- Стой. Договорились. – резко оживился Саня, явно ощущая себя законодателем сепарского лобби в Верховной Раде.
- Сказать, скажу. Стой!!! Да сделаю! Сделаю, твою мать! –
Я готовно набулькал обещанную литруху.
- Только давай так, братан. – значимо закручивая пробку, рассудительно взвесил я емкость в руке.
- Пацан сказал, пацан сделал. –
- Да пошел ты. – обиженно поджал губы Камаз.
- Хорош попусту терки разводить. До утра, короче. Бывай. –
-3-
- Ну что, граждане бандиты, алкоголики, тунеядцы. Озвучиваю следующую смену на Санжаровку. – метался осипший Вовин голос на пронизывающей февральской поземке.
Мы, скособочившись в редком строю и вразнобой скрадывая неуемную утреннюю зевоту, рассеянно внимали.
- Едут. Таджик, Черкас, Ирбис, Соловей, Бодрый, Хорек, Злат … -
Я, прижмурив глаза от ветра, ждал своего позывного. Тем более, что рядом с Доком, с понтом дела приобщенный, терся Камаз.
- … Алик, Малой и Манюня. Это все. Кто в отказе, выйти из строя. –
Сонливость с меня слетела моментально.
- Литр коньяка! За просто так! Ах ты жопа!!! –
Задымившийся от моего застенчивого взгляда Саня, обескуражено повел плечами.
- Все что мог, брателло. Все, что мог. Вон Миша приехал, вон Док. Ну уперлись вглухую. – более чем красноречиво говорил его согбенный силуэт. Меня это как-то не грело, совершенно. Пока Доктор зычно вещал что-то из ежедневного и судьбоносного, я аккуратно прихватив Камаза за рукав, навис над его посиневшим ухом.
- Саня. Или я еду, или ты навсегда забыл дорогу в мой кубрик. Зуб даю. Веришь? –
- Отвали. – оскорбленно дернул Камаз щекой и демонстративно пошел напрямик, к разглагольствующему Вове. Тот на секунду прервался, с недоумением прислушиваясь к громогласному Саниному бормотанию.
- Не, ну реально. Пускай Дон едет. У нас там на высотке станков, только брошенных прошлыми ухарями, три штуки. А из птурщиков – один Тоха. Да и тот, Донов ученик. Пускай едет. Опять же, обратно какие ракеты домой везти, а какие хлам отказный, металлолом, кто скажет? Мишаня, скажи. Тут в располаге, по любому, Узбека хватит. Ну че, я не прав? –
- И Дон. – подбил баланс Доктор и хищно уставился на меня.
- Но если ты опять начнешь свою бодягу гнать, что все не так и все не то, пинками вышибу обратно. Все. Разойдись.
- Солнышко мое, ты где? – неестественным сюсюканьем проскреблась по мембране мобилы, моя приветственная фраза.
- Я дома, в Ольховой. Под арестом. – раненной чайкой откликнулся ее голос.
- Представляешь, мама сказала приехать на пару дней, а теперь меня вообще на улицу не выпускают. Сказали, что нечего шариться с кем ни попадя и вообще, обратно в Луганск хода нет. Укропы опять барбашовку перекрыли. А я не могу без тебя. Я умру. –
- Тихо, тихо. Спокойнее. – отозвался я.
- Торопиться тебе по любому смысла нет. Уезжаю я. Ну, помнишь? –
- Роднулька, роднулька, роднулька. – зачастил, обмирая от ужаса, ее тонкий голосок.
- Ну зачем ты лезешь сам? Ну зачем? Все. Все, молчу. Молчу. – наливалась, с трудом сдерживаемыми рыданиями, трубка в моих руках.
- Я не буду. Я помню. Поступай, как считаешь нужным. Только звони мне хотя бы иногда, ладно? – давился сорвавшийся голос, наспех сглатываемой слезой.
- Мы мобилы дома оставляем. Так надо. Вернусь, наберу. Угу? – уже искренне тяготясь, отозвался я.
- Я буду молиться за тебя, помни. Я – твоя Берегиня. Витя-я-я-я… - рванулось прямо в сердце истовое, бабье половодье.
- Все. Пока. Целую. – пробормотал, зажмурясь и нажал отбой. Вот умеют тетки создать нужное настроение, штоб им повылазило. И сплюнув досадливо, пошел собираться…
-4-
… и вот мы снова дома. Черные, грязные, злые. Смертельно уставшие. Неделя прошла – как жизнь. Не все вернулись. Не все. Сука – война. Я не стал Ей звонить сразу, понимал – нельзя. Не человек я сейчас – зверь оскаленный. Какие уж тут уси-пуси.
Ввалился в кубрик, сгрузил железо в угол, сел за стол, уронил башку на руки. Ох, как тошно-то.
Ночь на дворе. Тихо.
- Странная тишина какая. Тьфу-тьфу, не накаркать бы. Ладно, спать. Сутки из под одеяла не вылезу. -
Шагнул к кровати, не разуваясь-не раздеваясь, плюхнулся сверху на покрывало – спа-а-ать.
Что-то легонько щекотнуло обоняние. Что-то не из этого мира, где только грязь, пот, кровь. И смерть.
Неземное что-то.
Ее запах.
Как током по оголенным нервам, как бабочка на пепелище. Солнышко мое…
Заворочался, поднимаясь. Лежать в закопченной, драной, пропахшей насквозь войной Горке, на кровати, где была Она? Немыслимо!
Через час чистый, выбритый, благоухающий, я ловил трепещущими ноздрями с подушки, эфемерные струйки Ее аромата. Вот оно, счастье! Скорее бы – завтра.
-5-
- Солнышко мое, здравствуй. Ты как, ты где? – ворковал я в трубку, улыбчиво щурясь от предвкушения ее голоска и от утреннего лучика, игриво щекочущего прикрытые веки.
- Роднулька, роднулечка. – встревоженным чибисом забился, заголосил телефон.
- Ты где? Ты уже дома? У тебя все нормально? Ты не врешь? Честно-честно? А ребята? А вы давно приехали? Чего ты молчишь? Чего ты молчишь? –
- Жду, пока ты дашь мне слово вставить. – ощущая расплывшуюся по всей роже идиотскую улыбку, счастливо выдохнул я.
- Женька, я соскучился. Приезжай, а? –
- Я не могу сейчас, роднулька. – всхлипнула горько трубка. – «Торнадо» в Станице, на автостанции блок поставили. Не пускают вообще никого. И мама из дома не выпускает. У нас, из Ольховой, вообще маршрутки никуда не ходят. Завтра, в Станицу дядя Коля едет. Я попробую с ним договориться, может подвезет. Говорят, вроде по полям к мосту люди пешком проходят. Я попробую, ладно? Я так соскучилась! Я не могу без тебя больше! –
- Я тебе дам поля! Я тебе попробую! – мигом стряхнуло с меня истому.
- Не дай боже, сунешься куда пешкодралом! Только через блок. Только по паспорту. Ты меня хо-ро-шо-по-ня-ла!!! –
- А что случилось, Витя? Люди же ходят. Я аккуратненько, потихонечку. –
- Так, выдра. Слушать меня внимательно. Сидеть дома и не высовываться, пока укропы по нормальному не станут на мост пропускать. Как поняла? Не слышу! –
- Ну почему, роднулька? Почему? Ты не хочешь меня видеть? –
Я, зажав трубку в кулаке, яростно выматерился в голос «большим боцманским загибом». Потом выдохнул и оч-чень спокойным голосом повторил, давя в телефоне встревоженное чириканье.
- Же. Ня. Ты сидишь дома и ждешь, пока на Луганск нацики не откроют нормальное движение. Все подробности потом. Как поняла? –
- Хорошо, я постараюсь. Я очень-очень соскучилась. Мне так плохо без тебя. Скажи мне еще что-нибудь? –
Блин, блин, блин!!! Что тебе сказать, глупенькая? Что вчера укропы, ясным днем, втупую двух теток прямо на насыпи завалили? Они тоже в Луганск хотели.
- Да не «постараюсь», мымра болотная. А – «Так точно, мой Господин»! Я тебя прибью когда-нибудь! Или брошу, нахрен! Нет – прибью! –
- Я все поняла, роднулька моя. Я постараюсь. Ты мне когда позвонишь? Я буду ждать. –
Я подошел к стенке и размеренно стал стучать ею об свой толоконный лоб. Дом встревожено загудел.
-6-
Две с лишним недели ей было не прорваться ко мне с того берега Донца. Я думал – сдохну. Ежедневная пытка по телефону, только усугубляла страдание. Два раза она сбегала из дома и пробовала пробраться к мосту, дожидаясь милости от укропов, в промерзшей до костей толпе мирных на блоке. И искала обходные тропки. А потом горько жаловалась мне, что не получилось. Я покрывался холодной испариной и не знал, кому молиться.
Но нет худа без добра.
За это время мы отъелись, отоспались и стали более-менее похожи на человеков. Язва стала реже носиться по всем домам с горстями таблеток и патронташами шприцов крест-на крест, на могучей своей груди. Снова пошли боевые дежурства. Мои навыки работы с ПТУРом, оказались востребованы в немного неожиданном ракурсе. Но с приятным результатом.
И тут, наконец-то…
- Роднулька моя, слышишь меня? – с ликованием зазвенел колокольчиком, ее голосок в телефоне.
- Я прошла барбашовку. Ты сможешь меня встретить на мосту? –
Через две минуты я уже срезал лысой резиной своей «копейки», пышные сугробы на обочинах поворотов, сроду не чищеной дороги на луганскую трассу. Что там «Форсаж»! Детский сад.
Я скреб ногтями по заиндевевшему лобовику, прогрызая мизерную смотровую щель и подвывал от нетерпения. Неужели сбудется?!
Парни на мосту, горохом сдриснули от кубарем скатившегося на них с горы жигуленка.
- Херня, пацаны. – заорал я выскакивая и волоча за собой чехол седушки, зацепившийся при «десантировании» за ствол автомата.
- Тормоза придумали трусы. Ну чего, пошел мирняк? –
О моей проблеме знали все. Мужики, беззлобно ухмыляясь, дружно закивали.
- Пошел, пошел. Ромео, блин. Иди пока к бочке, грейся. –
Какая на хрен бочка?! Где мое солнышко? Где?! Пять минут – нету. Десять – нету. Блин, сейчас один пойду к укропам и разнесу там все к чертовой матери! Укрыл огонек зажигалки от стылого ветра и нервно прикурил. Затянулся, распрямился… и забыл, что надо выдыхать.
По мосту ко мне бежала Она!!!
Я видел только ее глаза. Одни глаза.
Ребята. Не дай вам Бог такое пережить. Дай вам Боже пережить такое, ребята!
Ну это, если очень повезет!
Нет слов…
-7-
О ней, я могу писать бесконечно.
Но это эмоции. Отложим пока.
А по сути. Мне не семнадцать лет. Меня развести – дохлый номер. Что на «любвю до гроба», что на «Мы с тобой, одной крови – ранетые, переранетые».
Тем более, в Питере якорёк имеется. Лялька моя. Солнечная девочка, кошмар для окружающих. Мой характер. Кровь с пузыриками. Хочешь узнать, что она будет делать, просто скажи – нельзя. И вызывай МЧС. Кровиночка моя.
С этим как?!
По самонадеянности своей, с годами, думалось мне, что я что-то стал понимать в женщинах.
Ну это ладно – грабли на все времена для любого мужика.
Короче. Как я повелся – непонятно. Да уже и не очень интересно. «Это есть факт, месье Дюк».
А Она –то?
Ну кого любить? Меня, что ли? Ну за что???
Сначала все было как у всех.
- Хочу? Счастья хочу. С любимым. Чтобы на всю жизнь! –
И гримаска, как в каком-то шоу. Типа – Дом 2.
Попросил сформулировать поконкретнее – задумалась надолго. Подсказал.
– Штоп фсё в шоколаде? Жить, чтобы жрать?! –
Обиделась, больно ткнула кулачком в… в общем, нашла куда.
Тут нюанс. Семья – крепко верующая. При всем моем сложном отношении к баптистам – умеют они дать людям смысл в жизни. В противовес власти. В общем, жили-не тужили. И дом – полная чаша, и с пониманием себя все в порядке. Во всяком случае – понятия «грех» и «поступить не по божески», были основным нравственным стержнем. Хотя, почему – были? И сейчас так живут. Кому как, а для меня этого более чем достаточно. И дальше жили бы.
Да вот угораздило их оказаться «в зоне Ато».
А Женька моя, православная. Как и я. И опять же, очень осознанно. Формализма – ноль. Пока сам в этом деле до конца не разобрался. Все больше насущное как-то интересовало. Где-то даже нательное. Ну, вы понимаете.
Опять я отвлекаюсь. Все не о том.
Два раза за прошлое лето война через их село прокатилась. Только косточки хрустели. Прокатилась и осталась. А лето было – еще то. Это сейчас мы на небо без опаски поглядываем. А тогда… Даже вспоминать не хочется. Укроповские Сушки просто по головам ходили.
И все равно. Мирные, они и есть мирные. Ну совсем ведь не при делах. Были.
Ну да, не устраивало ее, что пришли ВСУ и сказали – будет так.
Ну да, корежило ее, что старики, женщины, дети, гибнут как «побочный эффект» АТО. И что между ее домом - Станицей, и колледжем в Луганске, возникла не просто граница – линия фронта. Мало радости, тоже понятно.
Но! Она одна штоль такая?
Ну сиди себе дома, бухти на кухне.
Так нет, чисто возрастное - «Надо что-то делать». И понятно, ополчение, костры в бочках, стволы на выбор… Романтика, мать ее.
-8-
А может я ревную? Хотя, где я, а где ревность. Я ж ее, дуру, люблю!!!
Ну, в общем - «Но пасаран» - в полный рост, само собой, а только соц.сети никто не отменял. Зашла в очередной раз и тут во весь монитор, наглая моя харя.
С понтом дела – «В виде исключения, познакомлюсь».
Обалдела слегка. Спросила
- А почему «В виде исключения?»
Ответ – увидимся, узнаешь. Но твоя фигурка уже вызывает у истосковавшегося, кровь мешками проливающего, свирепого ополченца, вполне определенные ассоциации.
Посмотрела фотки, хмыкнула – Ну, чаем угощу. –
И завертелось.
Не, я понимаю – любопытство губит кошку. А тетки, те же кошки. Только любопытство ее очень быстро сошло на нет, уступив место чему-то гораздо большему.
Эх, знал бы во что вляпываюсь, может и убежал бы, куда подальше. Ну а чего – нормальный рефлекс нормального раздолбая. На фига мне на войне эти запутки с нежностями?
Очень плавно и незатейливо, в моем кубрике прописались ее флакончики-бутылёчки и прочие ажурные тряпочки.
И вот тут пошли всяческие – Но.
Все ее близкие, практически единогласно объявили бойкот. Особо в детали не вникали.
- Или ополчение, или мы. –
И у меня в располаге, тоже все не очень гладко. Мои парни здороваются конечно, но достаточно отстраненно. А что тут скажешь? Кто она им?
Понятно – слезки. Совсем детские.
- Я, у тебя в доме - чужая.
Объясняю помягче – Это для меня ты родная. А для пацанов моих, просто командирская подружка. Хочешь стать другой, своей – сделайся нужной. В идеале – незаменимой. -
- Но я же ничего не умею. –
Обнял, успокоил, привел в пример немногочисленных жен парней, которые смогли найти себя в подразделении. И не только как привычную семейную обузу для бойца, но и как полноценных помощников. На войне, все умения – в ёлочку.
Ободрил душевно.
- Не умеешь - научим. Не хочешь – заставим. Гы-ы. –
Улыбнулась светло.
- Конечно хочу. –
Вот это другой разговор. А с хомутами у нас никогда проблем не было. Была бы шея.
Весна пришла. Тепло. Птички чирикают. И что-то меняться стало. Она второй месяц от ноута не отлипает. Трясет с меня болванки характеристик, различных справок.
- Давай, объясняй, роднулька. Ребятам надо. –
Несут парни ЛПР.
- Жень, поищи в тырнете ТТХ. Чего тут хоть крутить? –
Ночники несут, дневную оптику. Все же - трофейное. Какие тут инструкции?
- Дон, пристрелочные таблицы пошаришь? –
Киваю на Женьку.
- Всё к ней, парни. Я ни бум-бум. –
Солнышко возмущенно вскидывает взгляд. Довольно показываю язык.
- Просила? Работай! -
В гугл-мапс днюет и ночует. Сетка расстояний до целей, маячки, Гаусс-Крюгер…
Миша зачастил.
- Короче, Витя. Фотик у тебя видели приличный. Парням надо корочки соорудить. Сделаешь? –
- Сделает. – и охотно киваю на ненаглядную.
- Угу, лады. Скажу пацанам, пусть подтягиваются фоткаться. И это. Из штаба опять кучу бумаг привезли. Разберетесь? –
Ну а куда мы денемся, если в нашей сотне всего один комп с принтером и один человек с зашкаливающей мотивацией на эту работу. Женька. Все остальные бегут от канцелярщины, как черт от ладана. Включая и Мишу с Доком. И меня, грешного.
А по ночам, прижимается всем телом.
- Вить, я такая счастливая. –
Хмыкаю довольно.
- Да нет проблем, солнышко. Этого счастья у тебя теперь будет – выше крыши. –
- Я не об этом, глупенький. Мне с тобой так хорошо! И ребята по другому относиться стали. И вообще, знаешь, наш взвод самый лучший. Честно-честно. Я, когда из Луганска возвращаюсь, так и думаю – домой еду. –
- Ха! Кто бы спорил! А это чего у нас тут такое? Ну-ка, ну-ка… –
И понеслось по накатанной.
-9-
Конец мая. Вторую неделю тишина непривычная. Очередная ротация прошла у укропов – тихо. Командиры раскидали нас всех по высоткам. Сидим-наблюдаем-ждем. Тихо. За месяц, всего два раза станок расчехлял. Ладно хоть, не впустую. Ну ДРГшников пару раз ловили. И все. Это чего у нас, кончилась война, что ли?
Посидел, наморщил ум, поскреб по сусекам. Небогато весьма, но вроде лепится. Подошел к Мише.
- Командир, как ситуация на ближайшие две недели? Чего наши генералы говорят? –
Посмотрел удивленно.
- На предмет чего интересуемся? –
- Да Женьку хочу на море свозить. Отпустишь? –
Ухмыльнулся понимающе.
- Ну да, ну да. А если бы не девушка, ты бы не в жизнь, конечно. Так, что ли? Ладно. Две недели хватит? –
- Без проблем, командир. –
- Чего с деньгами? –
- Разберусь. –
- Ну езжай. Время пошло. Кого за себя оставил? –
- Витю-Браконьера. –
- Годится. Все. Пока. Вернешься, будет разговор. Бумаги пришли на батальон. Расширяемся. Поедешь в Луганск принимать дела. И будешь ты у нас начальником штаба. –
- Не-не-не, Миша. Я – пас. У меня ПТУРы. Пацанов учить надо, то да сё… -
- Да кто же тебя, родной, спрашивать будет? Забудь про казачью вольницу. Все, проехали. Кругом-шагом-марш! –
-10-
И вот оно – МОРЕ!
Цены на все не то, чтобы удивили – ошарашили. Это, если снимать жилье, нам через пяток деньков можно будет обратно собираться. Сели, покумекали. Благо, палатка и спальники с собой были. Нашли турбазу со своим спуском к берегу, договорились за денежку невеликую у них лагерем стать и душем пользоваться – все, живем.
У парня из обслуги, Сани, в домике плита газовая. Можно готовить. Совсем хорошо.
И полетело времечко.
Все бы ничего, а только накатывало временами. Ходят люди по улицам. Улыбаются, на солнышко щурятся, проблемки свои решают. А ведь война совсем рядом. Война. Нет, ничего. Никого не плющит. И только чувствовали мы всегда, стенку такую при общении. Как кокон прозрачный. Или - река. И на разных мы берегах. На разных. Особенно, когда в камуфле, по вечерней прохладе, в город выбирались. А откуда у меня «гражданка» возьмется? Шортами разжился и то ладно. Смотрят на нас с удивлением и понятно - чужие мы здесь.
Марсиане.
Или прокаженные.
Ну и ладно. Сгоняли на рынок, овощами-сыром-домашним вином затарились и не нужно нам никого. Есть солнце, море. Не стреляют. Что еще надо для счастья?
Пошел к Сане, в очередной раз чайку сварганить. Сижу, жду пока закипит. Захрюкал телефон в кармане.
О, Черкас. Никак соскучился?
С ленивой истомой бормотнул в трубку.
- Здорово, Тоха! Чем порадуешь? –
- Беда, командир. – тревожно дохнула войной мобила.
- Женькин батя и братишка на мину, в Станице, напоролись. Оба двухсотые. –
Я, где стоял, там и сел. Выдохнул резко.
- Дальше говори. –
- Мы пока сами толком ничего не знаем. Вроде укропы обещали на Троицу, через мост народ в Луганск пропустить. Полдня промурыжили и как всегда – отбой. А Женькины родичи втихую, по зеленке, в обход пошли. Тропки-то набитые. Ну и нарвались. Трое их было. Один, младший, вроде целый. Ты Женьку, главное, не пускай сюда. Ей же сейчас звонить начнут. Она сдуру домой на похороны ломанется, там ее и примут по полной схеме. Ну вроде все пока. Давай командир, держитесь там. –
- Принял. – скривил онемевшие губы в застывшей гримасе.
- Что ж ты творишь, жизнь-паскуда?! Ну неужели мы и капельки спокойного счастья не заслужили?! –
Бесконечные пятьдесят метров грунтовой дорожки к палатке, на свинцовых ногах. Взгляд, как приклеенный, уперся в обочину. Что сказать? Как сказать? Где слова-то найти нужные?!
На подходе, напрягся весь, взглянул на нее. Сидит на корнях можжевельника, застывшие глазищи в пол-лица, взгляд в никуда, а по щекам дорожки слез. И молчит. Так молчит, что хоть волком вой.
Все ясно. Знает уже.
Страшно мне стало. До жути, до судорог.
Выдержит ли ее сердечко маленькое? Что там сейчас у нее внутри?
Подошел, присел рядышком, коснулся плечом невесомо. Тихонько обнял.
Ткнулась носом в шею, тело мелкой дрожью пошло.
- Витя-я-я… Папочки больше нет совсем. И Даника. Мама только что звонила. –
И заскулила тихонько, как щеночек брошеный.
Сжалось все у меня внутри. Спеклось в комок. И вскипела волной в мозгу такая ненависть черная, такая злоба лютая, что ужаснулся самому себе. Такая жажда крови накатила, что глотку спазмом перехватило.
- Мало я вас, сук рваных, угомонил? Мало?! Ну ничего, дайте только до своего железа добраться. Рассчитаюсь. За все рассчитаюсь. Сполна! –
-11-
День прошел, как в тумане. Второй за ним, третий. Вроде как, что-то по сторонам замечать стала. На слова реагировать. Мухой метнулся за вином. Посидели. Помянули. А денежки-то уже того, тю-тю. На исходе. И чего делать? Куда ее такую, домой везти? Не привязывать же в располаге к кровати, чтобы не сбежала на тот берег. И ведь сбежит. Недельку бы еще здесь пожить, глядишь и в себя приходить начнет. Надо искать денег. А где? Доброхотов в том же телефоне – пруд пруди, а друзей, таких, чтобы с деньгами, да не взаймы, не на время, считай, что и нет.
Набираю Луганск, Глеба. Он слушал минуту, примерно.
- Все понял. Держи телефон при себе. Через часок тебе перезвонят. Деньги есть куда перевести? –
Перезвонили. Поздоровался человек, представился, попросил номер карточки. Уточнил сумму.
Утром я уже снимал деньги в банкомате…
И вот мы снова во взводе. Зашли к себе, кинули рюкзак на пол. Женька облегченно вздохнула – Дома! -
И глядя на меня счастливыми глазами – А мы где венчаться будем? А когда? –
Обвенчались мы, примерно через месяц.
Но сначала похоронили Витю-Браконьера.
И все у нас было правильно. Смерти назло. И подвенечное платье (правда, из «березки» перешитое), и кольца обручальные (с чекой от эфки), и традиционное шампанское (прямо на позиции, под навесом-дуршлагом от осколков, во дворе раздолбанного в мясо дома).
-12-
Ну, то есть, за что я ее люблю – понятно.
А меня-то за что?!
За что любить вахлака, который уводя в ночь с «глазок» всех своих парней, на очередную облаву на ДРГ переправившуюся полусотней лбов с того берега, сунул ей два бушлата, ПМку и показав на квадратный люк подпола, сказал – Сидишь здесь, ждешь нас. Любого, кто сунется не обзовясь, валишь сразу. -
Кивнула молча и затаилась в уголке хаты, в наливающихся сумерках. И я знал - сделает, как сказано. Благо, стреляет неплохо. Сам учил. Сказал и увел парней на развилку дорог, что мне Док нарезал. Какие у меня тогда кошки на душе скребли, никто никогда не узнает.
За что любить урода, который объевшись штабными «коврижками» до рвоты, внаглую свинтил на гору над мостом, к своим парням? И две недели сидел там, счастливый, что спихнул на «свое солнышко» все бумажные дела. И носился со своими ПТУРами по окопам, как дурак с писаной торбой. Мачо, блин. А она звонила по пять раз в день. Горько плакала в трубку, что больше не может. Что у нее ничего не получается. И спрашивала, когда вернусь?
А я врал, что скоро. Как только приказ – так сразу. А она снова звонила и радостно сообщала, что договорилась с парнями, везущими к нам БК. И ее берут с собой.
А через час, у нас на мосту случился тяжелый трехсотый. И в больничку его вывозила именно эта машина. Под обстрелом. С невыгруженным БК. И Женька была там, с ними. А от моста, в гору, минимум четыреста метров абсолютно простреливаемого с того берега участка дороги. В тот раз я впервые узнал на своей шкуре, что это такое - «хватил кондратий». А она опять звонила и просила прощения, что не получилось до меня доехать. Совсем капельку. И снова хлюпала в трубку.
Как понять этих теток? Мне кто-нибудь объяснит?!
И совсем уже недавно, павой вплывая в нашу комнату, такая загадочная-презагадочная, вся светясь изнутри, сощурилась лукаво и обмирающим от счастья голоском сказала, что наверное завтра ей будет чем меня сильно удивить.
- Тоже мне, бином Ньютона. – хмыкнул про себя.
- Какой-такой ужасный секрет может сообщить любимая женщина, своему недотёпе-мужу? –
И изобразил рукой в районе пуза, примерно пятнадцатимесячную беременность.
Накинулась, почти серьезно молотя кулачками по моей бестолковке. Попыталась обидеться, надув губки. Не получилось, конечно.
А в следующий полдень, как величайшее сокровище, предъявила мне на ладошке какие-то две полосочки мутно-загадочного цвета.
Я понял – свершилось! И тут же сгреб ее к себе подмышку.
Поскреблась, устраиваясь поудобнее и затихла умиротворенно. В ожидании.
Я понял - нужен спич.
- Солнышко мое. – начал, прокашливаясь и собираясь с мыслями. Она высунула носик наружу и смешливо прыснула в кулачок.
- Ага, солнышко. На сносях. –
- Ну да. А что, клёво. «Солнышко на сносях!»– с наслаждением перекатывал я на языке лингвистическую жемчужинку.
- Короче. Слушай сюда. Теперь мы - бессмертны. Ну что, будем жить?! –
Женька готовно, трубочкой, вытянула для поцелуя губки мне навстречу.
В груди моей лопнул горячий светлый ком и золотыми светлячками, искрясь, заструился по жилкам.
БУДЕМ ЖИТЬ!!!
..............
Еще одна версия этой истории здесь.
http://okopka.ru/b/bobrow_g_l/text_0750.shtml