Море Айви

К С.

I
Всю свою жизнь Айви прожила в том же городке, в котором родилась - тихом, непритязательном, аккуратно разместившимся на берегу моря, не очень большом по населению и не очень маленьком по площади, с неширокими и не особо освещенными улицами, с яркими зеркальными новостройками, старенькими серыми домиками, рынками, круглыми сквериками, уличными котами, школой, поликлиниками, продуктовыми магазинами, осунувшимся и покосившимся с появлением интернета кинотеатром, огромными тараканами в мае, размалеванным граффити закрытым футбольным стадионом, автостанцией, ларьками, закусочными, вокзалом, башенкой, фонтаном, пляжами и людьми. Словом, обычный, ни на что не претендующий городок.

Когда Айви было четыре, мама взяла ее с собой на отдых со своими друзьями с работы.
Это было задолго до общины, они тогда еще жили "мирской" жизнью, полной обычных людей и маленьких земных радостей, и Айви любила эти нечастые вылазки с мамиными друзьями. Она была единственным ребенком, допускаемым на эти корпоративы, к тому же, очень хорошеньким ребенком. До того, как внимание присутствующих переключалось на еду и спиртное, оно было приковано исключительно к ней. Она выразительно декламировала стишки, выученные наизусть с бабушкой или те, которые придумывала сама, и получала заранее припасенные сладости от каждого из присутствующих. Ей доставались самые мягкие и красивые кусочки жареного на костре мяса и самые крупные фиолетово-зеленые виноградины. Ее смешили и катали на спинах взрослые дяди, с ней играли в мяч и никто не заставлял ее есть овощи.
В тот день они выехали в маленький лесок за городом у небольшого искусственного водоема. Деревья хвастались перед новоприбывшими двуногими своим дорогим ярко-зеленым убранством, а по их стволам суетливо шуршали цепочки муравьев, несущихся на запах свежей пищи. Воздух был наполнен ароматами трав и теплой древесины и трепетал жужжаньем невидимых насекомых и щебетом флиртующих друг с другом пташек. Солнце светило ярко, но ненавящиво, просвечивало прожилки еще влажных от утренней росы листьев и освещало серебристые паутинки на ветках. Жесткая трава приятно щекотала босые пятки. Люди занимались едой неторопливо и дотошно. После обеда Айви забиралась на руки по очереди ко всем маминым друзьям, нашептывала им на ухо свои впечатления от этого дня и рассматривала солнце сквозь их волосы. Те, кто проходил эту важную церемонию, лениво плюхались в водоем и их наполненные шашлыком, фруктами и разнообразным алкоголем животы торчали из воды как перевернутые пластиковые миски. Мама сидела у водоема и говорила с какой-то женщиной. Она выглядела усталой. Она всегда выглядела усталой.
Немолодой мужчина, который держал Айви на руках, худощавый и с глубокими морщинами на изъеденном оспой лице, стоял посреди водоема и снисходительно выслушивал ее чириканье. Он спросил, хочет ли Айви научиться плавать. Она была занята рассматриванием пряди седых волос на его макушке, и ответила не сразу. Но как только ответила - вдруг резко взметнулась вверх и, пролетев несколько метров, почувствовала резкую боль в носу и ушах, хотя падать было не больно. Через пару секунд Айви осознала, что ничего не видит, не слышит и не может дышать. Она поняла, что ее бросили в воду. Она испугалась, но подумала, что именно так ее учат плавать, и никого не хотела разочаровать. Она видела, как плавают взрослые, и стала выбрасывать руки вперед и трясти ногами, но погружалась в воду все глубже. Она вспомнила, как бабушка рассказывала ей, что рыбы умеют дышать в воде, и она решила, что если продолжать дышать- можно научиться. Она вдыхала воду, задыхалась, дышала глубже и захлебывалась все больше. Ее колени коснулись дна, но она продолжала трясти ногами, царапая лодыжки. Она посмотрела вверх и увидела сквозь воду бесформенное блеклое пятно солнца. Ей показалось, что она почти выплыла и что солнце ей улыбается. Она перестала шевелиться. Она думала о маме. Вдруг, чья-то рука резко схватила ее за пояс шортиков и ее маленькое смуглое тельце внезапно рвануло навстречу солнцу.
Только прокашлявшись, Айви поняла, что она уже не в воде. Молодой светловолосый мужчина в мокрой одежде держал ее своей большой рукой прямо под ребрами и с тревогой осматривал ее голову, вглядывался в зрачки. Через пару минут он передал ее плачущей матери. Айви теперь тоже расплакалась. Очень болело то место на спине, по которому, пока она кашляла, стучал ладошкой светловолосый мужчина. Еще болели глаза и горло, из маленьких ранок на ногах капала кровь. "Все в порядке", - сказала заплаканная мама, -"Ты жива".
Человек с седой прядью на макушке смеялся. "Такова жизнь, детка. Или борешься или тонешь".
С тех пор Айви не заходила в воду.

II
Ее родители развелись, когда Айви было два с половиной года. Мама родила ее поздно и Айви была ее единственным ребенком. Отец вскоре женился на другой женщине, которая родила ему другую дочь. От алиментов мама отказалась в обмен на внимание, которое отец должен был уделять дочери. Внимание, однако, выражалось в полуторачасовых визитах раз в пару месяцев, во время которых отец поглощал приготовленные мамой угощения, играл с Айви в настольные игры и рассказывал ей о своей нелегкой судьбе кормильца двух семей. Чем старше становилась Айви, тем реже приходил отец. А ближе к пятнадцати годам, как раз перед тем, как они вступили в общину, перестал приходить совсем. Потом, в течении пяти - шести лет он звонил ей на праздники и дни рождения, чтобы поздравить и, внезапно разрыдавшись, рассказать, как по ней скучает. У Айви создавалось впечатление, что у него припрятан подробный сценарий для этих разговоров. Потом прекратилось и это.
Из тех девяноста часов в год, которые он проводил с ней, Айви сделала вывод, что отец был ленивым, нечестным, никчемным человеком, всеми возможными способами отлынивавшим от своих мужских обязанностей по отношению к обеим семьям, и обвинявшим весь мир в своих выдуманных горестях. Мама часто рассказывала о том, каким он был, и впечатления Айви подтверждались снова и снова. Она не испытывала к нему совершенно никакой привязанности, и позже, догадываясь, что его уже нет в живых, не капельки не грустила. У нее все равно никогда не было отца.
В отличии от него, мама после развода посвятила всю свою жизнь дочери. Ей приходилось работать за двоих, выполнять всю работу по дому, в том числе мужскую, помогать своим пожилым родителям. И к тому моменту, как Айви исполнилось пятнадцать, физическое и эмоциональное здоровье мамы оставляло желать лучшего. Ее мучили постоянные боли в костях и мышцах, высокое давление и хроническая депрессия, она отдалилась ото всех своих друзей и ее привязанность к Айви иногда казалась маниакальной. Чем старше становилась Айви, чем больше наблюдала за тем, как быстро увядает ее мать, тем более виноватой она чувствовала себя в маминых болезнях и несчастьях. Чем больше думала она о том, на что шла мама, чтобы достойно ее вырастить, тем более обязанной чувствовала себя по отношению к ней. Она почти никуда не ходила с друзьями, чтобы мама не волновалась, делала то, что просила мама, даже если сама этого совсем не хотела. Она никогда не ездила заграницу, не работала по ночам, хотя за ночные смены платили намного больше, не ходила на дискотеки, не выпрямляла и не красила свои длинные кудрявые темные волосы, не пробовала курить, не встречалась с мальчиками, каждый час звонила маме, чтобы сообщить, что она в порядке. Из-за маминых постоянных приступов головной боли окна в доме всегда были занавешены темными портьерами, и солнце проникало в дом только на рассвете и только в комнату Айви. Она специально оставляла портьеры в своей комнате открытыми на ночь, чтобы утром ощутить на носу робкое прикосновение первых солнечных лучей. В доме нельзя было шуметь, иначе мама ужасно раздражалась. Мама вообще постоянно раздражалась и требовала снисхождения к своей нервной системе, оправдываясь пережитыми несчастьями. Айви научилась не хлопать дверями, бесшумно составлять вымытую посуду в шкаф, и, разумеется, о том, чтобы слушать дома музыку или приглашать гостей, не могло быть и речи. Айви научилась быть незаметной.
Они жили на мамино пособие по болезни и небольшую зарплату, которую Айви получала за работу в закусочной. К счастью, посетители были по большей части постоянные, и не скупились на чаевые хорошо знакомой работнице.
Ее мама считала своим непреходящим долгом воспитать Айви совершенной девочкой, и шлейф этого долга волочился за Айви до сих пор. Мама все еще не уставала объяснять ей, в какой последовательности опускать в кружку чайный пакетик и наливать кипяток, как складывать выстиранное белье, как часто менять воду в ведре во время мытья полов, и прочие подобные по значимости бытовые ритуалы. Святым материнским долгом считалось напоминать Айви мыть посуду после использования. Вообще, у мамы было два пунктика - Айви и чистота. Она испытывала хроническую острую необходимость учить Айви жизни. Она считала свой жизненный опыт богатым, себя - мудрой и от этого всегда правой, а свои принципы - нерушимыми. Ей было жизненно необходимо все контролировать, она боялась, что иначе Айви научится обходиться без нее, и мать станет ей не нужна. У нее и в мыслях не было, что Айви теперь совсем большая девочка и уже лет десять могла бы жить отдельно, налаживать свой собственный быт и заводить свои собственные принципы. Мама решала какую мебель приобрести, какие фильмы смотреть, какие блюда готовить, сколько продуктов покупать. Любая купленная Айви одежда должна была получить мамино одобрение. Даже комната Айви была обставлена по вкусу матери. Чистота в доме была важна так же, как присутствие Айви. Хотя Айви и содержала дом в идеальной чистоте, но если мать вдруг заставала ее за чтением книг или копанием в интернете, она опять раздражалась и делала Айви выговор за бесполезно проведенное время, которое можно было потратить на мытье окна, скобление плинтуса или чистку ванной.
Взаимоотношения Айви с мамой можно было назвать вежливыми, даже нежными, но не доверительными. Мама была интеллигенткой старой закалки, выросшей и воспитанной в строгой пуританской семье. Они с дочерью расходились во мнениях почти во всем, и мама всегда очень болезненно на это реагировала. Поэтому, с тех пор как Айви благополучно преодолела переходный возраст, она научилась не спорить, не настаивать на своей точке зрения и, чаще всего, даже не высказывать ее. К тому же, маму всегда очень расстраивали неудачи, обиды и тревоги Айви, обычно, даже сильнее, чем саму Айви. Чтобы не давать маме лишних поводов для беспокойства Айви постепенно перестала рассказывать ей о каких-либо неприятных событиях и переживаниях. Часто после неудачного дня в колледже, колкой насмешки какого-нибудь парня или тяжелой смены на работе, Айви хотелось выплеснуть наболевшее маме, просто прижаться к ней и похныкать у нее на плече. Но она знала, что ее откровенность обернется для мамы приступом головной боли, удушьем и учащенным сердцебиением, и, возвращаясь домой, она сжимала кулаки, широко улыбалась и ревностно уверяла маму в том, что день прошел хорошо.
Когда ей было одиннадцать, она притащила домой маленького черного котенка, который увязался за ней через дорогу и чуть не попал под машину. Мама разрешила оставить животное дома. Айви привязалась к кошке с первой секунды. У нее не было ни братьев, ни сестер и никаких родственников младше нее. Поэтому присутствие в доме маленького, игривого существа, требующего ее внимания и заботы, приводило ее в сумасшедший восторг. В ней будто проснулся материнский инстинкт. Она ела рядом с кошкой, играла с ней, болтала без умолку и баюкала ее на ночь на своей груди. Кошка прожила у них две недели. У Айви обнаружилась аллергия. Придя однажды домой со школы, Айви узнала, что "кошка сбежала, потому, что была дикой". До самого вечера Айви бегала по району зареванная, искала по мусоркам, стучалась в каждый дом и звала котенка. Всю ночь она выводила дрожащей рукой корявые объявления о пропаже любимой Агаты и все утро развешивала их, и чем меньше маленьких голубых бумажек оставалось расклеить, тем больше разуверялась Айви в людском сострадании. Больше они с мамой об этом никогда не говорили. Мама была уверена, что поступила правильно. Она всегда считала, что физическое благополучие Айви важнее эмоционального.
Когда мама собралась вступить в общину - она сказала Айви, что это единственное место, в котором она чувствует себя счастливой, но без Айви она туда не вступит. И Айви, не долго думая, вступила тоже. Община представляла собой группу людей, собирающуюся по два-три раза в неделю, чтобы изучать Слово Божье и утешать друг друга в братской любви. Все было не так плохо, и первые пару лет Айви даже нравилось слушать о том, что скоро этого нечестивого мира и всех, кто его любит, не станет, и людей на земле станет намного меньше, и все они будут исключительно хорошими, и жить будут вечно. Но она взрослела, менялось ее мировоззрение, интересы и желания. Мысль о вечной жизни сначала пугала ее, а потом и вообще стала приводить Айви в ужас. Со временем, каждая новая встреча общины становилась для Айви менее и менее интересной, она замечала, что люди в общине такие же неискренние, склочные и эгоистичные, как и вне ее, и теперь, проведя в общине тринадцать лет, Айви шла на эти встречи как на пытку.
По законам общины вступать в брак можно было лишь с членами общины. Разумеется, любые интимные отношения вне брака были запрещены. Всех молодых людей в общине, рано или поздно, распределяли в пары. Эти пары в определенный момент должны были узаконивать свой союз, но конкретное время не обговаривалось. Поэтому, когда Айви определили в пару с Питом, она не придала этому особого значения. Пит вступил в общину один, вся его семья была против, и грозила отказаться от него, если он не одумается. Поэтому, Айви надеялась, что Пит уйдет из общины задолго до того, как придет время скрепить их светлые чувства нерушимыми узами. Узы действительно были нерушимыми, ибо разводы были запрещены. В любом случае, когда их определили в пару Айви было всего семнадцать, и она могла бесконечно тянуть с заветным "да".
Сначала Пит ей просто не нравился, но сейчас, к своим двадцати восьми годам, она видела в нем симбиоз всего того, что ненавидела в людях. Он был нечистоплотным, необразованным, неуклюжим, очень медлительным и неуверенным в себе. Он никогда не читал ничего, написанного не общиной. Он не любил музыку, не смотрел кино, не знал историю. Он судил о людях исключительно по их манере одеваться и по отношению к однополым бракам. Он отвратительно сутулился, от чего выглядел еще более жалким. Он окончил школу с безобразными оценками и теперь работал охранником на полставки, оправдываясь тем, что истинным божьим служителям надо жить скромно. Он никогда не смотрел в глаза, не понимал шуток и повторял фразы по несколько раз. Каждый раз, когда кто-то в общине намекал Айви на то, что им пора хотя бы начать встречаться - она вежливо улыбалась, прятала глаза и бурчала что-то невнятное о том, что у них впереди вечная жизнь, так, что торопиться некуда.
Айви была влюбчивой. Влюблялась она, в основном, в людей, которых выдумывала сама. Она видела кого-то из окна автобуса, на фото в журнале или в фильме, или вдохновлялась персонажем из книги, додумывала ему характер, место работы, марку машины, тембр голоса и фантазировала о нем неделями. Ее фантазии отвечали ей взаимностью, в отличии от невыдуманных мужчин, которыми она изредка осмеливалась заинтересоваться. Как-то она почти на год увлеклась своим преподавателем и даже стала намеренно проваливать контрольные по его предмету. Он был всего лет на семь старше ее, совсем еще молодым, очень открытым и веселым, преподавал первый год и пламенел обязательствами перед каждым своим учеником. Поэтому, равно как и с другими двоечниками, он постоянно оставался после уроков и с Айви, и помогал ей "подтягивать материал". А потом женился. Понятное дело, не на ней. Когда ей было лет двадцать, она на пару месяцев слегка запала на Фабио, одного из старейшин общины. Он был старшее ее почти на двадцать лет, давно женат и глубоко набожен, но в нем не было какого-то механического фанатизма, который правил бал в общине. С ним всегда было очень приятно поговорить. Он был интеллигентным, адекватным, рассудитетельным и воспитанным человеком с чудесным успокаивающим голосом и очень развитой речью, и именно к таким людям тянулась Айви. Став старше, она сделала вывод, что ее подсознательно влечет к недосягаемому. На ее взгляд, ей нечего было предложить тем людям, которые ей нравились. Ее внешность разительно отличалась от внешности общепризнанных красавиц, которые, как ей казалось, могли соблазнить мужчину, просто ковыряясь во рту зубочисткой. У нее были темные кудрявые волосы, доходившие почти до поясницы, довольно смуглая кожа, большие темно-шоколадные глаза-миндалины, высокий лоб, ровный, чуть вздернутый носик, резко очерченные губки бантиком. Ее фигура была чуть осовремененной версией картин эпохи Возрождения - тонкая талия, более широкие округлые бедра, мягкая полная грудь. Она не была популярна среди своих сверстников, хотя большинство знакомых женщин считали ее прехорошенькой, а многие мужчины постарше называли ее за глаза аппетитной. Она казалась себе недостаточно красивой, недостаточно стройной, недостаточно манкой и не такой умной, как ей хотелось бы. Она жила с мамой, которой требовался постоянный уход, и которая не могла спать, если Айви не ночевала дома. Она не была общительной, ей было некомфортно в больших компаниях и она не умела поддерживать разговор, особенно с теми, кто ей нравился. Она была членом общины, которой все сторонились. В целом, в свои двадцать восемь, она от всей души старалась не киснуть, все еще мечтала об умном, воспитанном брюнете с карими глазами, ухоженном, веселом, в костюме и галстуке, который любил бы ее так, что согласился бы, чтобы ее мама жила с ними, вступил бы ради Айви в общину, и они смогли бы пожениться. А в действительности ей светил брак с полной противоположностью, или абсолютное одиночество...

К двадцати восьми годам самым большим водоемом, в котором она чувствовала себя безопасно, была ванна. Она не ходила с подругами в бассейн, придумывая каждый раз другую причину. Потом они перестали звать ее с собой. Но отказаться от моря Айви не могла. Она поняла, что любит море, когда ей было четырнадцать. Было раннее утро буднего дня, чудесное летнее утро, и Айви решила прогулять школу. Теплый ветер едва заметно шевелил выбившиеся из косичкек волосы. Она сидела на песчаном берегу так близко к воде, что крупные волны, разбиваясь о берег, задевали нежной белой пенкой кончики пальцев на ее ногах. Айви не переставала улыбаться и почти пищала в ответ на эти морские щекотки. Ее пальчики играли в догонялки с морской водой. Теплый желтый песок был усыпан ракушками. Подтаявшее мороженное капало с рожка на колени. На берегу не было никого, кроме нее и двух молодых серферов. И Айви подумала, что если бы можно было умереть здесь и сейчас, глядя на воду и на их свободное грациозное скольжение по волнам - она бы умерла самым счастливым человеком на земле. Когда же из-за болезни мама перестала работать и им пришлось перебраться в более дешевое жилье - крохотный потрепанный домик у моря - Айви возликовала. Из ее окна был виден пляж и бесконечная синяя гладь, которая так пугала ее и в то же время манила.
Будучи моложе, она неоднократно просила маму записать ее к психологу, или на курсы плавания, или еще куда-то, где ей помогли бы перебороть ее детский страх. Но мама считала, что страх Айви это гарантия ее безопасности, по крайней мере в том, что касалось воды. А теперь, когда принимать такие решения она могла сама, даже не ставя маму в известность, - у нее попросту не было на это времени.
Она работала посменно в маленькой закусочной на окраине города. До работы она ходила за покупками или с мамой по больницам. Возвращалась с работы под вечер, готовила ужин. Прибираться в доме приходилось каждый день. Дом находился в десяти минутах ходьбы от моря, и за день ветром наносило песок не только на веранду, но и в кровати и кухонные шкафы. Вечером Айви смотрела с мамой телевизор или читала. Два раза в неделю по вечерам были встречи общины. В эти дни Айви открывала закусочную в половине восьмого и уходила около четырех. В остальные дни ее смена была с часу дня до девяти.
Примерно раз в месяц Айви выбиралась погулять со своими подругами из колледжа. Они ходили в кафе или в кино, и совсем редко - потанцевать в клуб. Возвращаясь, Айви выслушивала от мамы назидание о том, как дурно влияет на нее общение с людьми вне общины.

III
Она проснулась, когда было еще темно. Посмотрела на часы - начало шестого. Она могла остаться в постели до шести, но спать, почему-то, не хотелось. "Минут через двадцать начнет светать",- подумала она. Моментально приняв решение встречать рассвет у моря, она накинула домашнее платье, собрала растрепавшиеся кудри в хвост и тихонько вышла на открытую веранду, ведущую на пляж. К счастью, с верандой соединялась только ее комната, и мама не могла проснуться и что-то услышать. Утренний морской воздух был изумительным, звезды почти потухли, луны видно не было. Айви пошла в сторону моря, наслаждаясь абсолютной тишиной. Дул сильный, но не холодный ветер, песок был прохладным и влажным, волны были достаточно большими. Она подошла к воде и сладко потянулась. Садиться на холодный песок не хотелось, и она стояла лицом к морю и представляла себя самоявленной королевой необитаемого острова. Она заметила в воде ярко-желтое продолговатое пятно, которое медленно двигалось к берегу. Наверное, перевернутая лодка или доска для серфинга. Айви сделала пару шагов к воде, чтобы присмотреться, но большая волна резко бросилась к берегу и залила ноги Айви почти по самые икры. Она испуганно отшатнулась. Позади нее показались первые неясные лучики утреннего солнца и Айви увидела рядом с желтым пятном плывущего к берегу человека. Плыл он достаточно быстро. Она подумала, что ночной серфер это, конечно, опасно и жутко романтично. Но, пожалуй, лучше будет удалиться, пока он ее не заметил. Столкнуться на рассвете с голым незнакомым мужчиной в безлюдном месте - что сказала бы об этом мама? Любопытство, однако, повисло неподъемной гирей на ее ногах, и Айви продолжала стоять у берега и ждать, когда незнакомец подплывет ближе. Через пару минут он уже шел по мелководью, держа доску в левой руке. Айви присмотрелась. Он был гораздо старше тех серферов, которых она постоянно видела на берегу. На вид ему было за сорок, не худой, но подтянутый, широкоплечий. Правильная мужская фигура, насколько она вообще могла судить о мужских фигурах. Из одежды на нем были только мокрые белые шорты, с которых по ногам стекали ручейки морской воды. Он остановился, отстегнул ярко красный лиш и пошел прямо к ней, и по мере его приближения Айви удалось рассмотреть его мокрые русые волосы, чуть прикрывавшие шею, мускулистые руки и ноги. Он шел медленно, хмуро смотрел на нее и тяжело дышал. Когда он приблизился, Айви почувствовала запах хвои и морских водорослей. Он остановился в шаге от нее, лицом к лицу, сжав кулаки и сурово глядя ей прямо в глаза. Айви не испугалась, только очень смутилась. Ей показалось, что его глаза выковыривают из ее души все самые сокровенные мысли и тайны. Спроси он ее сейчас о чем угодно, и она бы выдала ему все, что он захочет знать. Айви рассмотрела морщинки на его лбу. Они постояли так всего пару секунд, но у Айви пересохло в горле. Не отводя хмурого взгляда он пошел мимо нее в сторону дороги, все так же тяжело дыша. Она опустила глаза и постояла еще несколько минут, пока его шаги на песке совсем не стихли. Потом повернулась и побежала в сторону дома.
Вечером того дня, на встрече общины, Айви вдруг поняла, что подсознательно думала об этом мужчине весь день. Она вызывала в памяти его лицо, пыталась представить себе его голос. Ее занимало о чем он думал, глядя т а к на нее. Потом она вспомнила сжатые кулаки и суровые морщинки на лбу, и заключила, что он совершенно не был рад ее там видеть. Возможно, он был раздражен, или даже зол. Ей стало обидно и она выругала себя за то, что вообще о нем думает. Когда закончилась встреча, Пит подошел к ней обсудить произнесенную на встрече проповедь, неуклюже пытаясь вплести в свой монолог какой-то избитый комплимент. Его короткие черные волосы были зализаны назад и щедро сдобрены сверх-жирным кремом для волос. На нем был дешевый костюм грязно-серого цвета, на пару размеров больше, чем нужно. Рубашка и пиджак были застегнуты на все пуговицы. Маленькие тусклые глаза бегали в разные стороны, а когда взгляд, наконец, падал на Айви, он снова запинался и повторял предложения по несколько раз. Он говорил очень медленно и пытался замаскировать косноязычие под здравомыслие. На висках выступили крупные капли пота. Она опять вспомнила мокрое лицо и волосы серфера. Ей показалось, что она краснеет, и она поспешила отделаться от Пита и выйти.
Вечером, уже лежа в постели, она вновь пыталась прогнать мысли о нем. Сравнивала его с Питом. И вдруг ее осенило, что же в нем так ее зацепило, что вызвало в ней это совершенно новое ощущение. Нет, он не понравился ей. Он не был воспитанным кареглазым брюнетом в хорошем костюме, не смешил ее и не говорил с ней о музыке. Но его мокрое тело, голый торс, сильные руки, растрепанные влажные волосы, этот прямой и твердый взгляд хищника - во всем этом было то, чего не было ни в ком из ее знакомых. Он был каким-то первобытным, свежим, настоящим. В его тяжелом дыхании пульсировала сумасшедшая животная энергия. Этот серфер был олицетворением жизни.

Он открывает глаза и вдруг чувствует себя совсем маленьким. Он слышит как кто-то играет на пианино. Кажется, он завернут во что-то пушистое. Прелестная молодая светловолосая женщина держит его на руках, ласково баюкая. Она прогуливается по комнатам, что-то тихонько напевая, и входит в ванную. Он слышит шум льющейся из крана воды, но женщина так красива, что он не желает смотреть ни на что, кроме ее лица. Он улыбается ей. Женщина поправляет прядку его волос, целует его в лоб. "Прости". Она медленно опускает его в ванну. Сначала вода кажется приятной, но когда она заливается в глаза, нос и уши, он беспокоится, начинает беспорядочно взмахивать руками и ногами. Он пытается схватиться за края ванны, но его руки совсем крошечные, он не дотягивается. Дышать совсем нечем. Сквозь прозрачную пленку воды он видит, как женщина наклоняется над ним. Он ощущает ее руки на своей груди, надеется, что она поможет ему выбраться, радуется. Но женщина лишь сильнее прижимает его к дну ванной. Он пытается кричать, захлебывается, его слезы теряются в бездне пресной воды. Навящивый гул пульсирует в голове, обещая разорвать мозг как атомная бомба. Нестерпимая боль в груди. Одежда тяжелеет. Конечности немеют, он больше не может шевелиться. И вот, наконец, тот самый взрыв в голове. Сколько света. Боль отступает и он успокаивается. Видит пузырьки воздуха в воде и все темнеет. Вдруг, резкий сильный толчок и что-то тянет его вверх, вырывает его из воды. Резкая боль в ушах и ничего не видящих глазах. Он неподвижен. Он дрейфует на поверхности воды. В его рот впиваются чьи-то губы и большой шар горячего воздуха врывается сначало в горло, потом в легкие. В груди жжет. Еще толчок, новый шар воздуха. Он слышит слабый удар своего сердца, потом еще один. Что-то капает на лицо и откуда-то издалека доносятся всхлипы и незнакомый женский голос: "Дыши же. Пожалуйста, дыши". Еще шар воздуха. Еще удар сердца. Темнота в глазах рассеивается и он смутно видит перед собой хорошенькую темноволосую девушку. Девушка плачет. Он узнает ее. Он видел ее на пляже утром. Короткий судорожный спазм пробегает по груди и он неожиданно хватается за края ванны, садится и делает глубокий вдох.
Он с криком соскочил с кровати, весь потный, озираясь по сторонам, как загнанный зверь, и жадно ловя ртом воздух. Немного отдышавшись, он обнаружил в крепко зажатом кулаке вырванный клок простыни. Грудь ныла. Сон. Снова этот чертов сон. Он провел рукой по мокрым глазам.
- О, господи.

IV
Айви твердо решила не ходить по утрам к морю. Она не хотела снова столкнуться с серфером. Ей казалось, что если он снова посмотрит на нее так сурово и жестко- она расплачется. А если вдруг он решит с ней заговорить - она точно ляпнет чепуху и выставит себя безнадежной закомплексованной дурой.
Твердого решения не ходить к морю хватило на два дня. Она не спала всю ночь, и ровно в пять утра пошла к морю. Она прождала до шести. Серфер не появился.
Весь день Айви ругала себя за глупость и нерациональность. Дался ей этот странный дикий огонь, светившийся в его зрачках. Она ведь никогда раньше его не видела. Возможно, он живет где-то в другом уголке страны, и приехал к берегу всего на пару дней. О чем она думала, на что надеялась? Он не из ее мира, у них ничего общего. То есть, вообще ничего. И уж он-то точно не думает о ней уже четыре дня. С чего кто-то с более менее здоровыми мозгами вообще будет думать о человеке, которого видел минуты три и то в темноте?
Она хорошенько разозлилась, убедила себя в том, что взяла себя в руки и выкинула его из головы.
Минуту спустя ей позвонил Пит и сообщил, что вся молодежь общины решила в пятницу вечером собраться на спонтанный пикник на берегу. Им обоим было под тридцать, но они тоже считались молодежью. Ну да, в сравнении с ожидавшей их вечной жизнью, тридцать - это пеленки. Пит заявил, что они решили расположиться вблизи ее дома, поэтому ее присутствие обязательно. Сказав это он, наверное, решил, что удачно сострил, и из трубки донеслось мычащее гыканье, являющееся, по-видимому, смехом. Далее выяснилось, что от Айви, кроме ее присутствия, требовались посуда, покрывала и гитара. Не успела она раскрыть рот, чтобы выдать свою проверенную отговорку - мамино здоровье - как Пит самодовольно прошепелявил: "С твоей мамой все улажено. С мамой все улажено. Она сказала, что она только за. Она сказала, что она за." Айви чертыхнулась про себя. "Будет вам гитара".

Он попытался сообразить, сколько же он уже сидит вот так на кухне, один. Сколько минут, часов, суток, месяцев, лет. Он будто оцепенел, не мог, да и не хотел двигаться. Сумерки - самое невыносимое время суток. На маленьком столе прямо перед ним стоял совсем запотевший стаканчик с виски. Он залпом опрокинул его в рот и теплая жгучая жидкость лениво поползла по его горлу в желудок. Нужно продержаться, просуществовать еще часа три-четыре, прежде, чем можно будет открыть ту дверь, пройтись по маленькой комнате, перецеловать ее носочки, снова проглотить снотворное, забыться и часа в три ночи опять с бешеным ревом сорваться с кровати, не понимая, где он. Сегодня его беспокоил этот сон. Он снился ему почти каждую ночь, но всегда обрывался на вспышке света. А в этот раз ему почему-то удалось выплыть, удалось сделать вдох. И впервые за все эти годы они с Беккой были в этом сне не одни.

В четверг Айви работала вечером. К ней заскочила девушка из общины и попросила помочь ей выбрать наряд для завтрашнего вечера. Айви не совсем поняла, зачем нужен наряд, когда речь идет о неформальных вечерних посиделках религиозной молодежи на берегу моря. Залившись краской, девушка рассказала как ненароком прослышала о том, что двое братьев собираются завтра делать предложение руки и сердца своим суженым. Девушка узнала, что одно из предложений будет адресовано ей. Она от души пожелала Айви, чтобы та оказалась завтра второй счастливицей.
Распрощавшись со своей духовной сестрой, Айви включила погромче музыку. Играл диск Дэйва Гаана и Soulsavers. В закусочной было почти пусто и Айви устало протирала маленькую стойку, надеясь, что клиентов сегодня больше не будет. Она обдумывала план побега с завтрашних посиделок еще до начала "волнительных событий". Головная боль вполне подойдет как причина внезапного ухода, тем более, что у Айви она бывает часто, и никто не заподозрит неладное.
Зазвенел колокольчик на двери ("Боже, сколько же в этом городе голодных людей?") и в закусочную вошел мужчина в полицейской форме. За ним зашел еще один и Айви сразу его узнала. Она видела его три минуты, более, чем неделю назад, в темноте, и все равно могла поклясться, что это он. У нее задрожали руки. Она выругала себя за это волнение, впилась ногтями в ладони и глубоко вздохнула. "Вот и все. Сейчас он посидит здесь, расслабится и выкинет что-то такое, что меня в нем окончательно разочарует"- думала она. Новоприбывшие клиенты уселись за стойку и полицейский попросил у нее черный кофе. Когда серфер низким и чуть хриплым голосом бросил ей короткое "Мне тоже", его взгляд задержался на ее лице на долю секунды и его брови чуть заметно дернулись вверх. Не успела она даже подумать, что он тоже узнал ее, как он уже смотрел на своего собеседника. Айви приняла равнодушный вид, подала им две чашки свежего кофе и отошла к другой стороне стойки. Отсюда их разговор не был слышен, и Айви обдумывала какой из приемов инквизиции она заслужила за то, что пару минут назад включила громче музыку. Она терла стакан с напускным усердием и украдкой разглядывала его. В закусочной горели флуоресцентные лампы и она увидела, что его волосы были гораздо светлее, чем ей показалось тогда на пляже, и очень чистыми. Крупные кудри мягко падали на высокий лоб и чуть касались загорелой шеи. Широкие, резко очерченные скулы и контрастно мягкий подбородок, правильной формы губы. На нем была вишневого цвета майка с короткими рукавами и темно-синие джинсы. Обувь за стойкой было не разглядеть. Зато мышцы загорелых рук было видно хорошо. Ему явно была неприятна тема разговора. Он говорил мало, отвечал коротко, часто отхлебывал из чашки горячий кофе и хмуро смотрел на своего собеседника в упор. Полицейский скептически покачивал головой и, как видно, тоже был не особо доволен ходом беседы. Он что-то сказал серферу и тот впервые отвел взгляд. Внезапно он посмотрел на Айви и указал рукой в ее сторону. Айви быстро опустила глаза и понесла отполированный стакан в кухню. Ища повод задержаться там подольше, она открыла кран и ополоснула лицо ледяной водой. Зачем он показал на нее, говоря с полицейским? И черт, он наверняка заметил, как она на него пялилась. Кто-то громко позвал ее по имени. Она промакнула лицо бумажной салфеткой и вышла к стойке. Клиентка хотела расплатиться. Айви не смотрела в сторону серфера, но как только клиентка отплыла, полицейский попросил Айви подойти.
Она подошла и встала напротив них. Полицейский представился и подчеркнуто вежливо продолжил:
-Как вы, наверное, заметили, я из полиции. Я расследую вчерашнюю кражу в элитном многоквартирном доме здесь неподалеку.
-Это не я,- ответила Айви.
Полицейский, видимо, решил поддержать шутку.
-Я так и подумал, мисс. Этот благородный джентльмен как раз только что подтвердил ваше алиби, рассказав мне, что был здесь вчера днем с двух до четырех и видел здесь вас. Это так?- Полицейский многозначительно посмотрел на серфера, затем снова на Айви.
"Какого лешего?"-подумала Айви.- Он указал на меня как на свое алиби? Да он просто чокнутый!"
- Ну что, кареглазая, помнишь меня? - Он смотрел на нее в упор. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Его голос уже не был хриплым. Наверное, из-за кофе.
-Эммм... - Она изобразила на лице тщательный мыслительный процесс, пытаясь потянуть время и решить, что же делать. Он смотрел на нее безотрывно. Его глаза были совсем светлыми, зелеными или голубыми. Айви бы наверняка поняла какого именно они цвета, если бы вообще могла сейчас соображать. Не выдержав его взгляда, она опустила глаза и посмотрела на его левую руку. Она лежала на столе за чашкой с кофе ладонью вниз и он быстро и буззвучно стучал по столу подушечками пальцев. Она поняла, что он нервничает. О, черт.
-Это ведь вы заказали тыквенный пирог и не взяли сдачу?
-Да, кареглазая. Пирог был замечательным. - Он перестал стучать пальцами по столу. Айви снова посмотрела ему в глаза. Его взгляд как будто потеплел. Внешние уголки его глаз были слегка прикрыты складками на веках, отчего казалось, что он только что проснулся.
- Илай, вы или телепат или говорите правду, - вмешался в разговор полицейский. Он выглядел раздосадованным. - Что же, думаю, мы здесь закончили. Кофе за мой счет. И возражения не принимаются.
- Видимо, у меня нет выхода. Иначе вы ведь припрете меня за сопротивление полицейскому.
- Да ладно вам, Илай. Как-нибудь сочтемся. А вам, мисс, спасибо за помощь.
- Всегда рада пропиарить наш тыквенный пирог.
Илай стрельнул глазами и Айви поймала его короткую улыбку и увидела мелкие веселые морщинки у него под глазами и вокруг губ. Он встал и пошел в сторону выхода. С некоторым удивлением Айви обнаружила, что обуви на нем не было.
- Не покидайте пока город, - крикнул ему вслед коп.
- Не покину, - не оборачиваясь ответил серфер и вышел из закусочной.
Полицейский достал из кармана мятую купюру и протянул ее Айви.
- Сдачи не надо, мисс. Похоже, только так можно заставить женщину себя запомнить.
Он вышел и Айви выдохнула. Она решила не думать о происшедшем до того, как окажется одна в своей постели.

Когда, наконец, она закрыла дверь в свою комнату и юркнула нагая под прохладную простыню, то поняла, что совершенно растеряна. Сегодня она солгала полицейскому ради незнакомого мужчины, возможно замешанного в преступлении. А если эта ложь всплывет? Ее арестуют за лжесвидетельство, ее с позором изгонят из общины и маму хватит удар еще до того, как ее доставят в полицейский участок в наручниках. А если и не хватит, то Айви придется всю жизнь жить с немым укором в маминых глазах.
От Пита пришла смс, в которой сообщалось, что завтра на пикнике он скажет ей что-то важное.
Айви стерла смс и швырнула мобильник на столик у кровати. Ей очень хотелось спать. "Илай - красивое имя",- подумала она и закрыла глаза.

V
Айви проснулась около девяти часов утра. Из-за пикника она попросила выходной. Нужно было сходить за покупками, приготовить еду на два дня, уделить время маме, убрать дом, вымыться и попытаться отдохнуть и набраться физических и, главное, моральных сил, чтобы пережить сегодняшний вечер. Айви упрямо не думала о вчерашнем.
За завтраком мама прочитала ей короткий монолог о том, как счастливы нашедшие себе пару среди собратьев. Айви поняла, что ждет ее на этом пикнике. Она решила попробовать поговорить с мамой по душам.
-Мама, он ведь совсем мне не нравится.
-Дорогая, мне нравился твой отец. И что из этого вышло? Приязнь и неприязнь это дело привычки. Пит хороший, набожный мальчик. И он тебя обожает.
-Мамочка, я ведь не была ни с одним мужчиной. Ты представляешь себе, что он будет моим первым? Что он будет целовать меня, увидит меня раздетой, сделает меня женщиной?
- Он не Киану Ривс, детка. Но ведь Киану Ривс это не наша лига. А Пит он...
- От него пахнет потом, мама. - Айви ясно почувствовала его запах и поморщилась. Она очень старалась казаться спокойной.
- Ты научишь его пользоваться дезодорантом, будешь чаще стирать его одежду. Для этого и нужна жена. А он будет носить тебя на руках, выполнять мужскую работу, приносить тебе тяжести с рынка.
- Купленные на заработанные мной деньги.
- Не язви. Ты мечтаешь об идеальных отношениях с идеальным мужчиной , а сама разгуливаешь с таким выражением лица, что люди боятся к тебе подойти.
- У меня нормальное выражение лица, мама.
- Значит, я не права? Почему же тебе до сих пор не поступило предложение руки от принца?
- А ты бы позволила мне с ним встречаться? С принцем не из общины? Позволила бы полюбить его?
- Ты уже не маленькая, чтобы только о любви думать. И вообще, настоящие принцы- это те, кто живет по Божьим законам, детка.
- Ты знаешь, о чем я.
- Айви, не три воду в ступе. Сначала приведи такого же доброго, верного и порядочного мужчину не из общины, который бы искренне любил тебя и принимал такой, какая ты есть и был достойным мужем и отцом твоих детей. Вот там и решим.
- А как мы узнаем, будет ли он достойным мужем и отцом?
- По его поступкам, по тому, как он будет говорить и вести себя в твоем присутствии, по тому, как будет на тебя смотреть. Вот Пит, к примеру...
- Пит смотрит на меня, как кролик на удава.- Айви встала и взяла свою тарелку. - Мне пора за покупками, мама.

По дороге на рынок мамины слова не шли у нее из головы. "По тому, как он будет на тебя смотреть." Из глубины ее подсознания в нее впивались глаза Илая.

Одеваться на неофициальную встречу общины можно было по собственному желанию. Айви натянула джинсовые шорты и простую белую футболку. Мама ворчала и требовала "более подобающего случаю наряда". Айви сказала, что уже не успеет переодеться, схватила гитару и выскочила на улицу.
Пикник начался с молитвы, затем все сели в кружок и начали молча есть бутерброды. Было около шести часов вечера, через час должно было стемнеть. Айви ждала темноты. В темноте не надо будет улыбаться, изображать интерес, радость, удовольствие. Настроение было скверным. Пит и другой парень переглядывались и все время смотрели на часы. Кто-то из ребят помоложе начал было играть на гитаре Айви, но его немедленно прервали. Начались игры. Лото и шарады на библейские темы. Братья и сестры ели фрукты и, как бы между прочим, хвастались количеством добрых дел, сделанных ими за последнюю неделю.
Айви показалось, что она засыпает от скуки. Протерев глаза, она шепнула на ухо сидящей рядом девушке, что пойдет размять косточки. Она встала, взяла гитару и пошла к воде. Море было спокойным, дул чудесный вечерний ветерок. Солнце почти село, небо было темно-розовым. Айви пошла по берегу, шлепая пятками по воде. Время от времени под ноги попадали ракушки, и приятно покалывали ступни. Айви начала перебирать струны. Идти и играть было неудобно. Она остановилась, повернулась лицом к морю и наиграла "Creep". Остановившись, на мгновение, она посмотрела в сторону своей компании, чтобы убедиться, что достаточно далеко от них отошла. Radiohead была из тех групп, к которым община относилась скептически. Убедившись, что она на безопасном расстоянии, Айви закрыла глаза, снова заиграла и тихонько запела. Она пела очень тихо и медленно, теплая вода омывала ее ноги и ей казалось, что она летит. Вот все, что ей когда-либо было нужно для счастья. Море, полное одиночество и музыка. Айви допела, не открывая глаз. Ей показалось, что она чувствует слабый запах хвои. Рядом с ней кто-то тихонько кашлянул. Айви открыла глаза и увидела прямо перед собой Илая, опять босого, в мятой светлой рубашке с закатанными выше локтя рукавами. Рубашка была застегнута на одну пуговицу. Вместо брюк - обмотанное вокруг бедер темное полотенце. Он смотрел ей прямо в глаза и стоял так близко, что она машинально шагнула назад. Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
- Не надо так шарахаться, я тебя не укушу.
- Не надо подкрадываться в темноте. Хорошо, что я с гитарой, а не с ружьем.
- Ты бы в меня выстрелила?
- Легко.
Он закусил нижнюю губу.
- Я просто хотел поблагодарить тебя за то, что вчера меня отмазала. - Он опустил на секунду глаза и тут же снова впился в нее взглядом.
- Он расследует кражу. Это вы сделали?
- Черт, нет, какой из меня грабитель? Я просто лежал дома в гамаке с книгой. Сама понимаешь, что это никакое алиби.
- У вас есть гамак? - Ей показалось, что на слове "гамак" ее голос перешел на восторженный визг. Она опять покраснела.
- Есть. Короче, спасибо, кареглазая.- Он не морщился и не сдвигал брови, и Айви не понимала, как ему удается выглядеть таким хмурым.
- Меня зовут Айви.
Он не ответил, повернулся и медленно зашагал в сторону дороги. Айви подумала, что спугнула его тем, что представилась. Ей очень не хотелось, чтобы он уходил. Маленькая сумасбродная мысль закопошилась у нее в голове. Она попыталась отогнать ее, но безуспешно. Ноги уже несли ее в ту сторону, куда шел Илай.
- Вы больше не приходите серфить, - крикнула она, ускоряя шаг.
- Что? - Он остановился и обернулся.
- Я говорю, что вы больше не приходите серфить. Почему?
- Откуда ты знаешь? - Илаю казалось, что в его голосе отчетливо слышен отзвук истерики.
- Я часто гуляю у моря. Раньше вас видела, теперь нет.
- Не далековато ли гуляешь? Смотри не потеряйся. - Лучики-морщинки вокруг его губ обрисовали едва заметную усмешку.
- Я живу в том крайнем доме. - Айви махнула рукой в сторону своего дома. - Так почему больше не серфите?
- Какой-то гаденыш украл мою доску. Поднакоплю деньжат и куплю новую. Хорошо, что у меня остался гамак.
Он подмигнул ей и пошел к дороге.
Айви простояла еще с полминуты, глядя ему в след. Он шел, не оглядываясь, босой, в этом нелепом полотенце. Но в его походке, осанке, наклоне головы проглядывалась какая-то масть, достоинство, стать. Мама называла таких людей "белая кость". Айви представила себе круглую сутулую спину и опущенную голову Пита, и вспомнила куда ей надо возвращаться.
Неспешно шагая назад, Айви думала о гамаках и досках для серфинга, и улыбка не покидала ее лица.

Пытка началась как только Айви вернулась. Пит демонстративно поменялся местами с девушкой, которая сидела рядом с Айви. Он посмотрел на нее каким-то обожающе-умоляющим взглядом и сказал, что она неплохо выглядит. На нем была рубашка светло-болотного цвета, застегнутая на все пуговицы и заправленная в синие в голубую клетку брюки. Карманы брюк были чем-то плотно набиты. Было почти прохладно, но он потел. Айви казалось, что она слышала как капли пота скользят по его лбу, шее, спине. Так скользит ноготь по воздушному шарику. По всей его рубашке от пота выступили темные пятна. Он что-то сказал и изо рта у него запахло луком. Айви передернуло. "Зеленые, - подумала она вдруг и улыбнулась, - Его глаза зеленые".
Парень, составляющий пару девушке, пришедшей к Айви накануне, сделал ей предложение. С откровенно наигранным удивлением все повскакивали со своих мест и бросились поздравлять молодых. Но их радость была неподдельной и больше всего на свете Айви не хотелось портить им этот вечер своим публичным отказом Питу. Она решила все объяснить Фабио на ближайшей встрече общины и попросить его поговорить с мамой и Питом. Она повернулась к Питу и попыталась вложить в свою фразу максимум ехидства и презрения.
- Пити, как чудесно, что ты не собираешься звать меня замуж вот так, при всех. Ничего более пафосного и предсказуемого я в жизни не видела. Ведь когда-нибудь, через много лет, когда придет время, у нас все будет по-другому, правда?
Лицо Пита приобрело цвет высохшего печенья. Он громко сглотнул, но утвердительно закивал головой. Айви обворожительно улыбнулась и подала ему кусочек арбуза. Одной рукой Пит сжимал что-то в кармане брюк, а другую протянул за арбузом. Его рука дрожала, а Айви смотрела ему прямо в глаза и ей казалось, что он вот-вот грохнется в обморок. Все еще с арбузом в руках он встал, откашлялся и сообщил, что вынужден срочно удалиться. Присутствовавшие замерли в недоумении. Пит сослался на какое-то срочное дело и откланялся. Добросовестно высидев еще минут десять, Айви пожаловалась на головную боль. Она попросила, чтобы после пикника они сложили вещи на ее веранде, чтобы не тревожить маму. Она еще раз обняла и поздравила новоявленную невесту и ушла в дом.
Мама явно собиралась дождаться ее и посмаковать радостную новость, но здоровье взяло свое. Когда Айви вошла, мама спала перед гавкающим телевизором. Айви прокралась в комнату, выключила телевизор и ушла к себе.
Она легла, не раздеваясь, и тотчас уснула. Ей снился тыквенный пирог.

На следующее утро Айви рассказала томящейся от любопытства маме лишь о том, что накануне Пит вспомнил о чем-то срочном и ушел, так и не сказав ей ничего важного.

VI
Следующие две недели прошли спокойно.
От Пита ничего не было слышно. На встречах общины он не здоровался и садился подальше. Айви решила пока отложить разговор с Фабио, втайне надеясь, что в нем вообще не будет необходимости. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы Пит сам обратился к старейшинам с просьбой распустить их пару. Она даже думала пустить сплетни, что влюблена в кого-то другого. Но эти сплетни могли дойти до ушей мамы, и тогда ее снова ждали бы упреки, истории о загубленных женских судьбах и слезные мольбы о законорожденном внуке.
Айви в эти дни была тихой. Она почему-то чувствовала себя совершенно разбитой. Ей казалось, что вместо крови по ее венам течет смердящая, вязкая, терпкая меланхолия, грязно-серая, как костюмы Пита. Хозяин закусочной, пожилой рыжеволосый еврей Шломо, который, вообще говоря, очень любил Айви, в эти дни отпускал ее домой пораньше. Иногда, когда клиентов было совсем мало, ей удавалось поболтать с ним, и он рассказывал ей о своей родине, о своих фруктовых деревьях, о жене и маленьких внуках. Они обсуждали погоду и слушали радио. Рядом с ним Айви чувствовала себя старушкой, и ей это нравилось. Нравилось неторопливое течение их бесед. На него не нужно было пытаться произвести впечатление, ему не нужно было угождать вопреки себе. С ним она могла быть обычной Айви, только сорок лет спустя. Он был почти на десять лет старше ее мамы, но был таким жизнерадостным, спокойным и полным сил, что Айви ему немного завидовала. Если бы мама была такой же. Если бы она была здоровее физически, если бы не ее депрессия, если бы она не была так сумасшедше привязана к Айви. Если бы. Если бы. Тогда Айви не нужно было бы жить двойной жизнью. Не нужно было бы притворяться пламенеющей в вере христианкой, сидеть вместе с толпой одержимых концом света людей в душном зале перед открытой библией и делать вид, что увлечена проповедью, на самом деле декламируя про себя стихи Джона Китса. Не нужно было бы беспрекословно подчиняться во всем маме. Не нужно было бы заставлять себя любить темноту в доме, свою работу, растраченные у телевизора часы. Тогда Айви ушла бы из общины. И почти сразу бы забыла Пита. Тогда она выучила бы еще пару языков, научилась бы играть еще на паре инструментов. Скрипка, например. Да, она научилась бы играть на скрипке и целыми днями играла бы эти изумительные мелодии Ирен Адлер и Редберда из БиБиСишного "Шерлока". Она поработала бы пару лет ночами и накопила бы побольше денег. Она купила бы машину, забросила бы в нее побольше книг и музыки и поехала бы путешествовать. Она могла бы ездить по Европе, покупать в каждой стране новую книгу и заводить в каждом городе новых знакомых. Она бы бренчала на гитаре на самых красивых площадях Европы, чтобы заработать на свежий кофе из Старбакса и просто позабавить себя и туристов. Вернувшись, она бы научилась кататься на лошади, изучила бы историю искусств, ходила бы танцевать при каждом удобном случае. Она бы работала не в закусочной, а в какой-нибудь художественной галерее, библиотеке или приюте для животных. Может, сняла бы кино. С ее-то воображением. А после купила бы какой-нибудь крохотный домик в самом малонаселенном месте на земле. Главное, чтобы рядом с морем. И еще, она обязательно победила бы свой страх перед водой. Возможно, даже без чьей-либо помощи. Если бы только ей удалось победить все остальные свои страхи...
Теперь Айви почему-то очень тянуло домой. Она сказала маме, что у нее очередной недельный приступ мигрени, и была освобождена от просмотра телевизора по вечерам. Она принимала душ и забиралась в постель еще до захода солнца. Пыталась читать, но ничего не соображала. Беспокойно засыпала и ворочалась ночи напролет. Ей не снилось ничего, она точно знала. Что-то не давало ей покоя на яву, в ее повседневной монотонной рутине, в ее обычной, ничем не примечательной и до чертиков скучной жизни.

Было уже за полночь и Айви проснулась в холодном поту, хотя спала в нижнем белье и майке. Она тихонько вышла из комнаты и заглянула в мамину спальню. Мама спала. Айви налила себе ледяной воды и залпом опрокинула стакан. Посмотрела в открытое окно и увидела море. Она вспомнила, что не была на море больше двух недель, с самого пикника. Вспомнила, как отчаянно старалась не смотреть в сторону этой синей бесконечности, возвращаясь каждый день домой. Она горько усмехнулась, вернулась в свою комнату, натянула первую попавшуюся юбку и вышла на веранду. Она шла так быстро, что оказалась возле воды меньше, чем за пять минут. И вот, наконец, этот теплый темно-синий эликсир коснулся ее пальцев. Айви присела на корточки и погладила ладонью величавую гладь воды. Она вдруг поняла, чем так манило ее море. Айви дразнила свой собственный страх и это вызывало мощный выброс адреналина. Прогуливаясь на закате по пляжу, опасливо шагая по кромке воды, Айви как канатоходец балансировала между эйфорией и сумасшедшей панической боязнью воды. Прикосновение волн было для нее чем-то эротическим, пьянящим, опасным, ведь стоило Айви сделать один неправильный шаг, как это дивное ощущение парения в облаках разбивалось вдребезги леденящим, жестким, сковывающим, почти животным страхом. И этот страх позволял ей чувствовать себя живой.
Она подумала о том, как бы ей хотелось поплавать. "Я смогу, я должна",- думала она. Распрямившись, она решительно шагнула вперед. В ту же секунду ей стало тяжело дышать, мышцы лица напряглись, голова закружилась. Она слышала, как все быстрее стучит ее сердце, чувствовала пульс в висках. Она сделала еще шаг, попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла. В голове уже стучало так, будто на нее на всех парах несется гигантский товарный состав. Ее тошнило. Она хотела зайти в воду хоть на полметра дальше обычного, но не могла сделать больше ни шагу. Паника и гнев - вот все, из чего она состояла в этот момент. Она злилась на себя и впивалась ногтями в ладони. Она пыталась хотя бы не идти назад, остаться там, куда уже дошла, но какая-то неведомая сила тянула ее назад. Она потеряла равновесие и упала назад. Большая ультрамариновая волна ударилась о берег, с ног до головы покрыв лежащую на спине Айви тысячей теплых соленых брызг. Айви почувствовала сильный приступ удушья, закрыла глаза и представила как светловолосый человек из ее детства стучит ладонью по ее спине. Она закашлялась и струя свежего морского воздуха ворвалась в ее легкие. Приступ паники начал проходить. Айви оперлась на локти, почувствовала под ними твердый песок и поползла назад.
Отдалившись от воды на несколько метров, она села и отдышалась. Слезы, которые рвались наружу уже столько дней, теперь ручьями текли по ее щекам. Она больше не сдерживалась, просто сидела на берегу, смотрела на море и, тихо всхлипывая, ждала, когда слезы закончатся. Немного успокоившись, она вытерла лицо ладонями. Кожа на них саднила и Айви попыталась разглядеть почему. На каждой из ладошек осталось по четыре красных отметины от ногтей. Она усмехнулась, вытерла руки об юбку и осторожно встала. Кобчик немного ныл после падения, но она решила пройтись, чтобы окончательно успокоиться. Очень болела голова.
Айви шла в сторону, противоположную дому, и пыталась понять, почему так старалась не ходить к морю после пикника. Первой пришедшей на ум причиной было желание забыть пикник, свою почти помолвку, потную рубашку Пита, да и вообще всю общину. Второй пришедшей на ум причиной было желание забыть Илая. Через пару минут, остановившись перед своей находкой, Айви захохотала во весь голос и заключила, что второе будет не так просто сделать. Прямо перед ней лежала его доска для серфинга.
Она была уверена, что это его доска. Ярко-желтая, с ошметком красного лиша. Недолго думая, Айви взяла доску и понесла домой.
Она положила доску на веранде, укрыла старым пледом и присела рядом в уголке, вытянув ноги. Голова все еще болела. Ей хотелось просто забыть обо всем на свете, исчезнуть, не думать, не чувствовать. Она закрыла глаза и моментально уснула.
На следующий день Айви работала во вторую смену. С утра она позвонила Шломо и попросила разрешения привести доску в закусочную. На встречный вопрос - как вести доску в автобусе - у нее ответа не было. Было решено, что он заедет за ней на своем пикапе и заберет ее вместе с доской. Айви очень хотелось оставить доску у себя, но это было невозможно. Во-первых, ее могла увидеть мама. Тогда пришлось бы выдумывать целый роман о том, откуда доска взялась, и зачем она нужна Айви. Во-вторых, доску мог увидеть кто-то из серферов завсегдатаев пляжа. Они, в свою очередь, могли знать мистера Тыквенный Пирог, и сообщить ему, где видели его украденную доску. Вышло бы как-то не очень удобно.
Поэтому, вариант с Шломо был выигрышным, и уже в полдень доска украшала одну из стен закусочной. "Такими темпами скоро все в этом городе будет напоминать о нем."
Айви проспала всю ночь сидя, и у нее болела спина и кобчик. Но ее новые подруги Апатия и Тоска, к которым она так привязалась за последние две недели, кажется, капитулировали.
Всю следующую неделю в закусочной было много работы и, соответственно, много чаевых. У мамы было неплохое настроение и в субботу вечером Айви договорилась погулять с подругой из колледжа. Она надела прямое светло - зеленое платье чуть выше колен и телесного цвета лодочки на каблуках, нарисовала стрелки, подкрасила ресницы и губы и распустила волосы. Ранки на руках почти зажили. Подруга сказала, что она выглядит чудесно. Они выпили почти две бутылки вина в маленьком баре у фонтана, потом сходили в кино недалеко от закусочной, где работала Айви. После фильма им захотелось есть и было решено перекусить у Шломо. От вина у Айви кружилась голова, но ей было легко и весело. Она отзвонилась маме и они вошли. Старый еврей бросился к Айви с объятьями. Он отпустил ей недетский комплимент и ушел стряпать на кухню. В забегаловке не было ни одного свободного стула. Девушка, которая работала в ночную смену, обслуживала столы. Айви сделала себе и подруге по бутерброду. Они устроились в уголке за стойкой и щебетали ни о чем. Через пару минут ее подруге позвонили и она вышла в кухню, чтобы лучше слышать. Айви сидела одна и возила хлебной корочкой по тарелке.
- Можно мне тыквенный пирог?
Айви подумала, что перепила. Она обернулась на знакомый голос. За стойкой среди десятка пузатых почитателей пива сидел серфер с недопитым бокалом виски в руке, и без тени стеснения рассматривал ее.
- Вы съели последний кусок в тот день, когда кто-то неподалеку обокрал какого-то богача. - Она неуверенно встала, ведомая мыслью, что ей срочно нужен крепкий кофе, но вместо того, чтобы налить себе кофе, она подошла к нему.
- С того самого дня я не переставал о нем думать. Вот и пришел к нему. То есть, за ним.
У Айви подкосились ноги. Он флиртует или издевается? Или просто шутит, а она домысливает несуществующее? Ей не привыкать. Она не ответила, отвернулась и все-таки налила себе кофе. "Интересно, сегодня он тоже пришел босиком?" Она отхлебнула кофе и повернулась к нему. Он все еще смотрел на нее. Его волосы почти полностью скрывали шею. Айви взглянула мельком на витрину и осталась довольна увиденным.
- Тыквенного пирога и правда нет.
Он не ответил, только слегка закусил нижнюю губу. Все так же смотрел на нее. Вернулась подруга, сообщила, что у ее малыша температура и ей надо бежать, чмокнула Айви в щеку и исчезла. Она снова посмотрела на Илая. Кажется, он рассматривал ее волосы.
- Предложить вам что-нибудь поинтереснее? - Где-то в глубине души Айви понимала, что слишком осмелела от вина, но ее уже несло.
- Вряд ли здесь есть что-то поинтереснее.
И тут ее осенило.
- На что спорим, что смогу вас удивить?
- На что угодно. Дерзай. - Он опять нахмурился и сложил руки на груди.
Айви вышла из-за стойки и медленно подошла к нему. Он немного опешил, но развернулся к ней. Она подошла еще ближе. Он встал. Расстояние между ними было ничтожно малым. Она почти осязала исходящий от него запах хвои. Его напускная бравада моментально улетучилась, он выглядел обескураженным. Сидящие за стойкой обладатели пивных брюшек заулюлюкали. Айви посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и кивнула в ту сторону, где стояла его доска. Он послушно посмотрел туда же. Его брови полезли вверх, он выдохнул и улыбнулся такой улыбкой, какую Айви никогда еще не видела. Какое-то время он смотрел то на доску, то на Айви и не переставал улыбаться. Наконец, слегка наклонив к ней голову, он прошептал "Можно?".
"Конечно",- так же тихо ответила она и он рванул к доске. Он разглядывал ее глазами ребенка, получившего заветную сладость, гладил руками мужчины, завоевавшего долгожданную женщину. И улыбался. Айви попыталась спрятать свою улыбку, но не смогла. Она направилась в его сторону и как только подошла к нему, он обернулся к ней и посмотрел на нее тепло-тепло.
- Как?
- Я нашла ее на берегу. Подумала, что твоя.
- И притащила сюда?
- Вроде того.
Он перестал улыбаться, опустил голову и тихо выдохнул:
- Спасибо, Айви.
- Пожалуйста, Илай.

В такси, по дороге домой, она поняла, что ей давно не было так хорошо. И дело было не в выпитом вине, и не в том, что она снова увидела его, и не в том, что он помнил ее имя, и не в том, как робко попросил у нее разрешения взять свое. Просто Айви переплюнула всех своих духовных братьев и сестер масштабом своего доброго дела. Она заставила улыбнуться этого взрослого, хмурого, босоногого нелюдима. Сколько, наверное, произошло в его жизни нерадостного, сколько разочарований он испытал, сколько раз его предавали люди, раз он почти всегда был так суров и закрыт. А она подарила ему маленькую радость. Она заставила его забыть о присутствующих и отдаться своему зашкаливающему мальчишескому счастью. Вспоминая его улыбку, Айви не могла сдерживать свою.

VII
На следующий день Айви проснулась в хорошем настроении, хотя выпитое вчера вино давало о себе знать. Был ясный и теплый выходной день. Айви убрала посуду после завтрака, приготовила еду на сегодня и завтра, поговорила немного с мамой, постригла ей ногти на ногах и привела в порядок ее брови. Они посмотрели вместе телевизор. После обеда мама уснула, а Айви пошла к себе читать и тоже задремала. Она проснулась около четырех, собрала и сложила выстиранное белье, протерла пыль и помыла полы. Около семи к маме пришли несколько женщин из общины. Айви подала чай и ради приличия посидела с ними. Часов в восемь она взяла наушники и айпод и пошла к морю. Солнце уже село, но народу на пляже было еще полно. Все купались, играли в мяч, ели и разговаривали. На пляже стоял невыносимый гул, и Айви включила музыку погромче, легла на песок и закрыла глаза. Весь день она чувствовала себя какой-то умиротворенной, будто с души упал какой-то несуществующий груз. Она была совершенно расслаблена. Захотелось мороженного, но ей было лень шевелиться. Совсем стемнело и пляж постепенно опустел. В айподе было намешано всего понемногу, и из наушников раздавались то подобный комете тембр Фредди Меркьюри, то баюкающий бархатный баритон Джо Дассена, то пронизывающий до мурашек скрим Джареда Лето.
Айви лежала на песке с закрытыми глазами и подпевала айподу.
Раздался телефонный звонок. Обеспокоенная мама интересовалась, собирается ли Айви домой. Оказалось, что она провалялась на пляже около двух часов. Наверное, она опять задремала под музыку.
Айви пообещала маме вернуться через четверть часа. Она встала, лениво потянулась, отряхнула песок с одежды и рук и неспешно поплелась в сторону дома. Еще издали она заметила, что на ее веранде горел свет. Пришла смс от подруги, с которой гуляли вчера. Подруга сообщала что ее малышу уже лучше и требовала подробный отчет о том, как Айви добралась домой навеселе. Не останавливаясь, Айви набрала в ответ пару общих фраз и пожелание скорейшего выздоровления маленькому карапузу. Когда она снова подняла глаза в сторону дома, от веранды ее отделяли метров тридцать. Айви подумала, что она грезит. К двум вертикальным балкам на веранде был привязан ярко-зеленый гамак. Она со всех ног кинулась к дому.
Поднявшись на веранду, Айви все еще не верила своим глазам. Она ощупала натянутую ткань. Гамак был совершенно новым. У нее перехватило дыхание. Она с трудом оторвалась от него и вошла в дом. Изо всех сил она старалась вести себя как ни в чем не бывало, но у нее дрожали колени и хотелось визжать от восторга. Она сообщила маме, что вернулась. Было уже десять, и мама отправилась спать. Айви взялась мыть посуду, оставшуюся от гостей, и поняла, что все время смотрит на дверь своей комнаты, за которой ее ждал этот большой ярко-зеленый секрет. Она хихикнула. Закончив прибирать кухню и гостиную, Айви взяла из холодильника бутылку лимонада, выключила свет, нырнула в свою комнату и заперла дверь. Наконец-то. Она выскочила на веранду, снова провела рукой по своей сбывшейся мечте, покачиваемой легким ветром с моря. Она забралась в гамак и снова захихикала. Отхлебнув лимонада, она позволила сформироваться мысли, обрывки которой беспорядочно перекатывались по ее голове. Это от И л а я. Он был здесь, на ее веранде. Он все-таки заметил как ее коротнуло тогда на пляже, когда он упомянул в разговоре свой гамак. Он запомнил это, он думал о ней, и теперь принес сюда этот гамак и привязал его своими ровными длинными пальцами. Это точно был он, ведь никто, кроме него не знал, как ее волнует одна только мысль об обладании этом цветным куском ткани. Возможно, он заглянул через окно в ее комнату. Он проник в ее пространство, теперь уже на все сто. Айви допила лимонад, вспомнила его угрюмое лицо и подумала, как нелегко это далось им обоим, но каждый из них сделал шаг навстречу друг другу. Каждый из них знал, чего хочет другой, и дал ему именно это, и теперь они ближе, теперь какая-то невидимая стена между ними разрушена. И пусть она больше никогда его не увидит, но она знает и всегда будет знать, что он есть, он существует, этот человек, с которым они больше не чужие.
Становилось прохладно, и Айви подумала, что неплохо было бы укрыться хотя бы старым пледом, валявшимся где-то на веранде. Но мысль о том, чтобы хоть на минуту покинуть гамак, посчиталась гадкой и вероломной и была моментально отвергнута.
Она проснулась от того, что замерзла. Было начало августа и температура днем иногда поднималась за отметку +30, но ночью на берегу, как оказалось, было достаточно прохладно. Айви слышала, как волны, видимо довольно крупные, разбивались о берег. Было ветренно. Айви выбралась из гамака, зашла в комнату и накинула на себя легкое байковое одеяло. Она вспомнила, что не навела будильник, поежилась от холода и взяла мобильник. Без четверти пять. Возможно, прямо сейчас он мчится по воде, ласкаемый ветром и трепещущий как расправленное птичье крыло, рассекает доской дремлющее море где-то там, позади нее, и бесцеремонные, еще не потревоженные рассветом волны цвета индиго серебрят его кожу своими задиристыми гребнями. С телефоном в руках она забралась обратно в гамак, навела будильник на шесть и снова уснула.

Утром на работе Шломо сообщил ей, что синоптики обещали сегодня и завтра сильный ветер. Прямо рай для серферов.
-Кстати, о серферах. Ты не сказала, что это была доска Илая.
-Я не думала, что вы знакомы.
-Детеныш, я живу в этом городе почти шестьдесят пять лет. Тридцать лет я держу эту забегаловку. И я еврей. Я знаком со всеми.
-Буду иметь ввиду. Как только понадобятся свежие сплетни - я прямиком к вам.
-Только не про этого беднягу, детеныш. Его и так слишком долго не оставляли в покое.
Айви напряглась и вопросительно посмотрела на хозяина, пытаясь скрыть волнение.
- Ты что, ничего о нем не слышала?
- Нет.
- Несчастный мальчик. Лет семь назад его жена утопила их пятимесячную дочь и покончила собой.
У Айви земля ушла из под ног. Господи, как такое может быть? Почему? И почему именно с ним? Как он живет теперь? И он ли это вообще? К горлу подкатил ком. Она изо всех сил сдерживала слезы.
-Как?
-Вот так, девочка. Он носил эту девушку на руках, а когда родилась малышка, он был самым счастливым человеком в этом городе. Он очень любил их обеих, вечно бежал с работы прямо домой, чтобы побыстрее их увидеть. Он преподавал в колледже историю или литературу, что-то в этом роде. А однажды обнаружил дома их тела. Вот и вся история.
- Что стало с ним? - Ее душили слезы, голос дрожал.
- Он перестал работать, много пил. Потом сорвался. Исчез. Говорят, лежал где-то, лечился. Вернулся совсем недавно. Ни с кем не говорит. Только в последее время иногда ко мне заглядывет, пропускает молча стаканчик и уходит. Нигде не работает. Кто знает, на что он живет? Может, ввязался во что-то нехорошее.
Айви теребила в руках полотенце. Услышанное не укладывалось в голове.
- Не переживай, деточка. Любая боль, даже такая, со временем притупляется. Он, конечно, совсем уже не тот, что был раньше. Но он очень хороший мальчик.
- Я знаю.

Она думала об этом весь день. Думала о том, как это - потерять любимого человека. Что остается от тебя после его добровольного ухода из жизни? Как жить после того, как видел труп собственного ребенка? Она думала о том, насколько этот одичавший от горя человек одинок, сломлен, и наверняка винит во всем себя. Теперь она вдруг поняла, почему он всегда казался ей таким суровым. Это его глаза. Его бездонные зеленые глаза были такими тусклыми и печальными, будто в них сосредоточилась вся горечь, вся тоска, все несбывшиеся надежды человечества с самого сотворения мира.
- Приветики, Айви.
Ее мысли прервал никто иной как Пит. Словно очнувшись от какого-то гипнотического воздействия Айви обнаружила, что машинально доработала свою смену, пришла домой, переоделась и в данный момент присутствует на встрече общины. "Значит, я великодушно прощена". Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, молча прошла мимо, села рядом с мамой и попыталась сосредоточиться на программе.
После встречи брат Кристиан как обычно повез маму домой, а Айви в компании трех девушек пошла на автобусную остановку у продуктового магазина. Автобус должен был подойти через десять минут и Айви честно пыталась участвовать в разговоре. Вдруг, девушки притихли. "Это он, это тот красавчик учитель", пропищала одна из них и кивнула через плечо Айви. Остальные взволнованно зашушукались. Чтобы поддержать разговор и выяснить причину этого спонтанного ажиотажа Айви обернулась. К припаркованному поблизости маленькому белому "Форду", с бумажным пакетом в руках шел Илай. Он открыл заднюю дверь машины и положил внутрь пакет с продуктами. На нем были голубые джинсы и темная рубашка, рукава были закатаны выше локтя. Айви прикрыла лицо рукой и улыбнулась во весь рот. Он был босиком. Одна из девочек отпустила очередную реплику и все остальные захихикали в унисон. Видимо, услышав их, он поднял голову и посмотрел в их сторону. Их взгляды встретились. Он неуверенно кивнул Айви, и она тихонько помахала ему рукой. Девушки оторопели. Илай постоял возле машины с полминуты, потом закрыл дверцу и медленно направился к остановке. Каких неимоверных усилий стоило ему скрыть свою нервозность и нежелание делать этот широкий жест по налаживанию связей. "Надеюсь, ты мне не мерещишься, Мисс Вездесущая Провокация". Он ощущал себя так, будто проглотил гвоздь. Идти было шагов пятнадцать, и пока он несмело преодолевал это расстояние между ними, у Айви в голове пронеслось все то, что она сегодня о нем узнала. Она поняла, что в эту самую секунду испытывает к нему безграничную, почти материнскую нежность. Она сделала пару шагов навстречу.
- Привет, Айви.
- Привет.
- Подвезти? ("Что же ты делаешь, проклятый идиот?")
- Нет, все хорошо, сейчас приедет мой автобус.
- Ну хорошо. - Он смотрел на нее чуть менее хмуро, чем обычно.
- Спасибо за гамак.
- Что за гамак? - Он хитро поднял брови, отвел взгляд в сторону и начал что-то насвистывать. Айви выдохнула носом смешок.
- Сам знаешь, что за гамак. Не надо было, правда.
- Не понимаю, о чем ты. - Он засунул руки в карманы брюк и продолжал стоять с невозмутимым лицом.
- Все ты понимаешь. Он совершенно потрясный.
Он вернул своему лицу прежнее выражение, кивнул, посмотрел на нее. В нем была какая-то робость, какая-то внутренняя незавершенность. Айви показалось, что он не хочет уходить, но не знает, что еще сказать. Она решила рискнуть.
- А ты всегда ходишь босиком?
- А ты всегда ходишь в обуви? - Он поморщил нос и посмотрел на ее изящные темно-синие босоножки с тремя белыми пуговками по бокам. - Все понятно. Маленькие принцессы должны носить обувь.
Она больше не могла сдерживать улыбку, опустила голову и посмотрела на него исподлобья. Илай достал сигарету и закурил. Он сделал глубокую затяжку, чтобы унять чертов лихорадочный озноб. Он не испытывал физического влечения к женщинам уже семь лет. Какого лешего его тело проснулось именно сейчас? Дурацкие пуговки.
- Завтра утром будут хорошие волны. - Он махнул ей рукой и пошел к машине.
Она моментально простила ему привычку уходить посреди разговора. Ведь он только что назначил ей свидание.

VIII
Айви проснулась в половине пятого утра. Она ходила по дому на цыпочках, чтобы не разбудить маму. Почистила зубы, приняла душ, надела простое светло-серое платье, собрала рабочую сумку и ровно в четверть шестого вышла из дому и пошла по холодному песку к воде. Дул сильный ветер и было еще темно. Солнце должно было скоро проснуться. Ветер теребил ее непослушные мокрые волосы. Она сама удивлялась своему спокойствию.
Подойдя к воде она постояла минут пять, вдыхая свежий морской воздух полной грудью. Потом неспешно зашагала по берегу в сторону, противоположную дому, и метров через сто заметила на песке светлую рубашку с закатанными рукавами. Она подобрала ее и отряхнула с нее песок. "Кажется, я нашла свое призвание, - подумала она и хихикнула,- подбирать на пляже его вещи". Первые лучи солнца показались из-за горизонта. Айви смотрела на длинные пенящиеся волны, агрессивно накатывавшие на берег. Она шерстила море взглядом, и где-то почти у горизонта заметила на поверхности воды маленькую светлую точку. Она впилась в нее глазами и замерла, боясь потерять ее из виду. По мере приближения точка росла, обретала форму и цвет, и скоро Айви уже различала полусогнутый силуэт на ярко-желтой доске, рассекающей воду. Фигурка быстро приближалась, порхая то вниз, то вверх по белесым гребням волн. Он бесшабашно скользил по воде, то притормаживая, то стремительно набирая скорость, и мчался впереди заворачивающейся волны, то полусогнувшись и сгруппировавшись как для прыжка, то встав во весь рост, раскинув по сторонам руки и выгнув спину. Он летел. Потом - всплеск, и море опрокинуло на него мириады брызг, отражающих утренний свет. Казалось, что на него летели тысячи маленьких бриллиантов. Он отплевывал попавшую в рот морскую воду, кричал и хохотал. Языки синей воды зализали назад его мокрые взъерошенные волосы и он подставлял свое лицо первым теплым лучам утреннего августовского солнца. Проскользив еще пару десятков метров на умирающей волне, он запрокинул голову, взмахнул руками, оттолкнулся от доски и полетел в воду. Вынырнув через минуту, он отбросил с лица мокрые волосы и поплыл к берегу. Доска плыла рядом с ним. Айви казалось, что наблюдая за ним она забыла дышать. Она и раньше часто и не без восхищения смотрела на серферов, этих оголделых самоубийц, как их называла мама. Но теперь в воде был знакомый и небезразличный ей человек, и ее одновременно охватывали восторг и тревога. Она снова вспомнила его трагедию и с горечью поняла, что море - это единственное, что может заставить его очнуться, отхлестав его по щекам, единственное, что может растопить маленькую скорбящую ледышку в его груди и хоть на несколько мгновений привести его в чувство, вернуть к жизни после того, что с ним случилось. Ни друзья, ни женщина, а море.
Он вышел из воды с доской под мышкой и пошел прямо к ней. Айви вспомнила, что именно так они впервые встретились около месяца назад. Только тогда он шел на нее с кулаками, а сейчас... С него ручьями текла вода и она подала ему его рубашку. Он поежился, положил доску на песок и с трудом натянул ткань на мокрое тело. Они молча присели на песок.
-Ты не идешь в воду? - спросил он.
-Нет.
Она боялась, что он начнет расспрашивать, но он не стал. Они сидели рядом и молча смотрели на небо, волны, песок. Рассвет был волшебным, море успокаивалось, и Айви не хотелось говорить, чтобы не разрушить магию утра. А он боялся этого нового ощущения, боялся осознания того, что присутствие живого существа может быть ему приятным. Они просидели, не шелохнувшись и не говоря ни слова, еще минут пятнадцать. На мобильнике Айви предательски затрещал будильник.
- Мне пора на работу.
Он повернулся к ней, посмотрел в глаза и осторожно погладил ее волосы. Она замерла.
- Тебя подвести?
- Нет, я пройдусь, стряхну с себя песок. Потом сяду в автобус. ("И переварю твое прикосновение".)
Она встала, отряхнула песок с платья, перекинула сумку через плечо.
- Ну пока, Илай.
- Пока, маленькая принцесса.
Она повернулась и, улыбаясь, пошла в сторону дороги. Через минуту ее нагнал его низкий мягкий голос. "Приходи в воскресенье".

Они стали видеться раз или два в неделю, только по утрам и только у воды. Каждый раз, прощаясь, он просто говорил ей когда приходить, и она была там. Они почти не говорили. Для Илая и так было большим подвигом решиться подпустить к себе кого-то, и он все еще сомневался в правильности этого решения. И черт, его слишком волновал мягкий изгиб ее смуглой шеи. Айви же хотелось отвлекать его, удивлять, поднимать ему настроение, но она была неразговорчива лет с десяти, и теперь ужасно боялась сморозить глупость. А потом поняла, что нужна ему просто для того, чтобы быть рядом. Ему было нужно только видеть ее, выходя из воды, садиться возле нее и молча встречать рассвет.
-Ты не идешь в воду?
-Нет.

Она стала брать с собой термос с горячим свежим кофе, завела для него полотенце, которое стирала вручную в тайне от мамы и прятала на веранде. Когда море было спокойным - Илай плавал немного и возвращался на берег к ней. Но Айви больше нравилось, когда волны были достаточно большими и он скользил по воде на своем ярко-желтом приятеле. Тогда он немного оживал и Айви слышала его смех.

На встрече общины компания краснеющих девушек, пару месяцев назад ставших свидетельницами их разговора на остановке, боязливо окружила Айви. Самая смелая из них - Лиз - почти шепотом спросила у Айви откуда она знает Илая. Ее голос дрожал.
- Он бывает иногда в закусочной, где я работаю.
- Я нахожу его сексуальным до неприличия, но говорят, что он с приветом.
Айви не ответила. Какого черта? Он только ее секрет.
- Ну же, Айви, расскажи. Сэл как-то заговорила с ним в продуктовом магазине. Он одарил ее взглядом недоделка и не ответил.
- Мне тоже не всегда хочется отвечать Сэл. Значит, я тоже недоделок?
- Да ладно, Айви. Расскажи о нем.
- Твой Брюс знает, что ты расспрашиваешь меня о другом мужчине? - Айви начинала нервничать.
- Ну, никто ему не расскажет, правда, девочки? - Краснеющие мордочки согласно закивали.
- Что ты хочешь знать, Лиз?
- Какой он?
- Не такой, каким ты его себе представляешь. И еще он неразговорчивый.
- А ты хорошо его знаешь?
- Я его почти не знаю, - честно призналась Айви.
- У него кто-нибудь есть? По-моему он очень... ну... темпераментный. - Лиз захихикала. - Он же не может воздерживаться столько лет. С таким-то телом! Я бы с ним зажгла... У него женка умерла, знаешь?
- Да, знаю. Кстати, "женка" - это не очень христианское слово, Лиз... И ты не находишь неправильным обсуждать сексуальную жизнь человека, у которого случилось такое горе? - Айви запустила в девушку короткий ядовитый взгляд. Она мечтала побыстрее распрощаться с этим цветником. В разговор вклинилась очкастая толстуха Сэл.
- Я читала, что чаще всего жены убивают себя из-за мужей. Или он ей изменял, или вел себя с ней как скотина.
- Значит, он часто бывает в твоей еврейской забегаловке. Что ж, я планирую с ним замутить, девочки. Так, для интереса. - Лиз заговорщически улыбнулась Сэл, и тут же одернулась. - Ну, никакого интима, конечно. Может, только чуть-чуть пообжимаемся.
- Ага, соблазнишь и бросишь, как настоящая роковая женщина! - Сэл продемонстрировала два ряда желтых зубов, и ее мышиные глазенки забегали под зацапанными стекляшками очков. - Заодно и выведаешь как и что там было с его женой. Может, это вообще у нее был любовник, а муж ее к нему не отпускал? Как же все-таки интересно.
Айви сорвалась.
- Ты бестактная тупая корова, Сэл. Оставьте его в покое.
Она побоялась, что если останется там еще хоть секунду, то наговорит своим духовным сестрам еще кучу гадостей. Она поспешила на улицу.

Со временем, очень осторожно и неторопливо, Илай и Айви начали говорить. Они почти никогда не расспрашивали друг друга ни о чем личном. Обсуждали, в основном, музыку, книги, историю, места, в которых хотели бы побывать, незначительные события из жизни города. Он рассказывал ей о звездах, планетах, галактиках, о странах, в которых побывал. Айви заметила, что теперь, выходя из воды, он садился лицом к ней, а не к морю.
- Что наболтал тебе обо мне старый рыжий еврей?
- Он думает, что ты гангстер. Нигде не работаешь, но на что-то живешь.
- Перед тем, как вернуться в город, я больше трех лет работал на лесопилке. Почти ничего не тратил. У меня остались сбережения.
- Ты не обязан мне ничего рассказывать.
- Я знаю.
- Еще он сказал, что ты преподавал.
- Литературу. Что еще он рассказал?
- Ничего.
- Врушка.

Часто они ложились рядом на спины, брали каждый по наушнику и слушали айпод Айви. Когда играла какая-то "девчачья песня", он поворачивался к ней с абсолютно несчастным выражением лица и кривил губы набок, и она хихикала и перематывала песню, а иногда с невозмутимым видом делала громче, и тогда он морщился, будто откусил лимон, вынимал из уха свой наушник и шлепал им по руке Айви. Она пищала.
-Ты не идешь в воду?
-Нет.

Когда по утрам стало прохладно, Илай вытирался полотенцем и заворачивался в него, а свою рубашку накидывал на плечи Айви. Она хитрила, категорически отказывалась брать с собой из дома что-то потеплее, и он стал приносить для нее толстовку.
Он все чаще гладил ее по голове, молча запускал пальцы в ее волосы, перебирал ее кудряшки. Ей хотелось сделать то же, но она не решалась.
Иногда он просил Айви захватить гитару. Сам он к ней не прикасался, но когда Айви бренчала, он затихал и смотрел на ее бегающие по струнам пальцы. Потом они шли к ее дому, и пока она заносила гитару Илай ждал ее снаружи. Затем он вез ее на работу.
Он стал носить Айви книги. Когда она их дочитывала, они обсуждали персонажей, сюжет, мотивы, часто фантазировали, что хотели бы изменить, кому из героев завидовали.

-Почему ты приходишь к морю только перед рассветом?
-Я плохо сплю по ночам.
-Что-то снится?
-Почти каждый день одно и то же.
-Не расскажешь?
-Тебе будет грустно.
-Что-то из твоего прошлого?
-Да. Я просыпаюсь часа в три и больше не сплю. Вот и еду сюда убить время. И утром здесь хорошо, никого нет.
-Я здесь.
-Ты другая.

Когда он принес ей "Степного волка", Айви уселась на песок, выпрямила ноги, укрылась его толстовкой и начала читать прямо там на пляже. Илай вышел из воды, понаблюдал за ней пару минут и не захотел отвлекать. Присев в нескольких шагах от нее, он попытался слепить замок из песка.
- Ты очень талантливый, - сказала она, глядя на уродливые бугры мокрого песка.
- Красиво ведь, - хохотнул он. - Почитай вслух.
- Зачем?
- Меня успокаивает твой голос.
Айви начала читать с того места, на котором остановилась, а он пересел поближе к ней и затих. Через какое-то время он развернулся к ней спиной, вытянулся на песке и положил голову ей на колени. Ее парализовало. Она подумала о том, что с его стороны это проявление высшей степени доверия. Она не знала, чем заслужила такое. Она продолжила читать, чтобы не спугнуть его. Старалась почти не делать пауз и не шевелиться, чтобы он не опомнился вдруг и не соскочил. Немного успокоившись и привыкнув к этому колючему свертку тоски на своих коленях, она тихонько положила руку на его голову, несмело провела по его светлым локонам. Он не шевелился и Айви продолжала читать и гладить его по голове. Он закрыл глаза.

В ноябре морская вода по утрам была совсем ледяная и он теперь ходил в море в гидрокостюме. Когда не было волн он окунался совсем ненадолго, а потом бежал к ней, садился совсем рядом и они оба укрывались старым пледом Айви.
- Расскажи мне о чем-то, чего никогда не делала.
- Я никогда не ездила на лошади. Теперь ты.
- Я никогда не любил поэзию.
- Ничего себе учитель литературы.
- Ну я же люблю прозу. Твоя очередь.
- Я никогда не каталась на коньках.
- Я никогда не прыгал с парашютом.
- Я никогда не была за границей.
- Я никогда не носил женскую одежду.
- Надеюсь, так и есть!- Айви метнула в него строгий взгляд и увидела знакомые веселые морщинки на его лице. - Я никогда не напивалась в стельку.
- Но навеселе ты однозначно бывала. Я сам свидетель.
- Боже, я несла тогда чушь, да?
- Нет. Ты, как всегда, была хорошей девочкой и вернула мне мою доску. И платье было красивое.
- Спасибо. Могу дать поносить. Твоя очередь.
- У меня никогда не было собаки.
- У меня тоже никогда не было собаки.
- Так не честно. Я никогда не пробовал тыквенный пирог. - Айви хихикнула.
- Я никогда не занималась любовью.
Она запнулась, но было слишком поздно. Илай посмотрел на нее вопросительно. Она поняла, что он в замешательстве. Ее лицо вспыхнуло, она опустила глаза и жалела о сказанном. Он пожал плечами, погладил ее волосы.
- Я же говорил, что ты принцесса.
Через пару дней он приехал к Айви на работу около трех часов дня. Она не видела как он вошел. Он проскользнул прямиком в кухню к Шломо, как раз когда она протирала столы. Вернувшись за стойку, она возилась с кофеваркой и внезапно почувствовала как его пальцы гладят ее затылок. Они пробирались все глубже сквозь копну кудряшек и наконец коснулись ее шеи. Айви закрыла глаза и выгнула спину, по коже побежали мурашки. Не отнимая руки, он шагнул вперед, развернулся лицом к ней. Она открыла глаза и смутилась.
-Собирайся, маленькая принцесса, у тебя выходной.
Они ехали молча в его маленьком "Форде". Айви заметила, что на нем ботинки и забеспокоилась. Он уловил ее настороженный взгляд боковым зрением и довольно хихикнул.
Через полчаса она уже были на какой-то крохотной ферме и Айви стояла завороженная перед чудесным гнедым скакуном. Ее будто сковало сумасшедшее восхищение перед этим статным красавцем, чья шоколадная шерсть отливала золотом на солнце. Илай стоял рядом с ним и ласково гладил его по морде, а конь, будто признав в нем старого знакомого, одобрительно "похрюкивал".
- Его зовут Джой.- Илай посмотрел на Айви. Она сделала несколько шагов вперед и положила руку на морду Джоя.
- Привет, чудесный. - Она гладила его морду, шею, холку. - Я тебя совсем не знаю, но очень люблю.
Илай подошел к коню сбоку и протянул ей руку. Айви не шелохнулась.
-Ну, давай же.
Она подала ему руку и он помог ей забраться на коня и сесть в седло, взялся за поводья и Джой медленно пошел за ним. Он поводил коня по двору и обернулся к Айви.
- Как ощущения, принцесса?
- Чудесно. Хочу быстрее, но боюсь.
- Очень?
- Очень боюсь. И очень хочу.
Илай остановил Джоя, обошел его сбоку, подал Айви поводья, схватился за гриву и легко взлетел в седло позади Айви. Ее взволновала близость его тела, она чувствовала на шее его ровное теплое дыхание, ее обволакивал запах хвои. Он наклонился над Айви, обхватил ладонями ее руки, державшие поводья и дважды хлопнул коня коленями по крупу. Джой пошел быстрым шагом. Илай сильнее прижал к нему ноги и он пошел рысцой. Айви немела от восторга. Она немного развернула к нему голову и почувствовала на своей щеке его растрепавшиеся волосы. "Спасибо", - прошептала она.

IX
Теперь, когда похолодало, Илай иногда заглядывал к Айви на работу. Она принимала заказы, варила кофе, вытирала столы, расчитывала клиентов, и ей было спокойно и как-то светло от того, что он рядом, такой тихий, почти ручной. И почти не хмурый. А он сидел за стойкой, пил кофе, сосредоточенно ковырял вилкой какой-нибудь кекс, и украдкой таращился на нее. "Умненькая, искренняя и такая беззаветная. Да ради Бога, спрячь ты уже во что-нибудь свою умопомрачительную шею". Он отчаянно гнал из головы эти мысли и изо всех сил пытался побороть нарастающее желание обладать ею прямо там, на потертой столешнице в этой старой еврейской забегаловке. Он не мог, не имел права. Она была чистая, а он... Он стойко нес вынесенный самим собой приговор за то, что не понял, не знал, не заметил, не успел, и потерял их.
Иногда Шломо выходил из кухни, чтобы перекинуться с ним парой слов.
- Ты молодец, детеныш,- сказал он как-то Айви.
- Чего это?
- То, что ты делаешь для этого парня - это не просто так. Я боялся, что он умер вместе со своей семьей. Но я вижу, что когда ты рядом - он жив.
- Это взаимно.
Айви больше не казалось, что она живет двойной жизнью. Больная мать, раннее взросление, добровольный отказ от всего, чего она когда-либо хотела, боязнь воды, община, Пит - все это было лишь потертой дешевой леской, на которую нанизывались бусинки драгоценных моментов рядом с ним. Она жила только одной жизнью, той, где было море, Джой, книги, гамак и его голова на ее коленях.
Вечерами Илай сидел один на полу в маленькой темной комнате и думал о прошлом. Снова и снова он воспроизводил в голове в мельчайших деталях тот страшный день. Воспоминание было неотъемлемой частью его наказания. Он считал себя обязанным каждый день как впервые входить в дом, видеть Бекку, распростертую на кухонном столе с пустой упаковкой от снотворного, выть от ужаса, бежать в ванную, падать на колени, вырывать маленькое белое тельце из ванны, нечеловечески орать и умирать. Он считал себя обязанным вновь и вновь переживать свою агонию, чувствовать свою боль, не забывать ее и не давать ей утихать, особенно теперь, когда появилась Айви, такая настоящая, тихая, светлая и по-девчачьи нежная. Она и была совсем девчонкой, по сравнению с ним, но часто казалась ему печальной, какой-то надломленной, как ваза, которая дала трещину изнутри. Красивая, но обреченная. Он тосковал по ней, когда ее не было рядом, и дивился тому, что опять способен тосковать по кому-то живому. Она просто появилась однажды, когда он уже почти сдался, и осталась. Каждую секунду, когда она была рядом, она тянула его из воды своими маленькими упрямыми руками, вдувала ему в рот горячий воздух, била кулаками по груди, заставляла дышать, заставляла его усталое сердце биться. Она просто сидела рядом, но была для него как музыка Клинта Мэнселла - теребила, выворачивала наизнанку, ковыряла ржавым гвоздем, цепляла, рвала на части, боролась и взрывала душу ярким ощущением искупления и возвращения к жизни.

Она не справляла свой день рождения уже лет десять. Ей казалось глупым отмечать то, что она прожила еще целый год совсем не так, как хотела.
Но в этот раз ее подруги из колледжа вытребовали у Айви обещание сразу после работы пойти вместе в клуб. Она не виделась ни с одной из них уже несколько месяцев. Она договорилась с мамой, что придет домой поздно, сообщила в какой именно клуб они идут. Мама обещала лечь спать, не дожидаясь ее. Догадываясь, что дни рождения для Илая больная тема, она ничего ему не сказала.
Айви работала с обеда, поэтому утром у нее было время прихорошиться. Она подкрасилась, надела прелестную черную шелковую блузку, короткую черную юбку и красные туфельки на небольшом каблуке. "Маленькие принцессы должны носить обувь".
Придя на работу, Айви ужасно засмущалась. Прямо над стойкой Шломо вывесил самодельный плакат с надписью "С днем рождения Айви", и каждый клиент в закусочной исправно поздравлял ее при каждом удобном случае. Узнав, что Айви собирается вечером загулять с подругами, босс как-будто немного расстроился. Айви подумала, что он просто ожидал большого наплыва завсегдатаев. Без четверти девять, когда за ней зашли подруги, народу было еще полно. Она попросила девушек подождать, пока она не разгребет заказы. Она бегала между столиками, за которыми кучковались шумные и не совсем трезвые представители среднего класса, меняла пепельницы, подавала напитки и убирала пустые тарелки, периодически подсаживаясь за столик подружек. Они перетирали какую-нибудь глупость, хихикали и она убегала дальше. Спустя полчаса, когда она, наконец, собралась уходить, и уже шла от стойки к столику девушек, зазвенел колокольчик на входе. Айви замерла на месте. В дверях стоял Илай, чисто выбритый и как-то по-особому светлый. На нем была чистая обувь, отутюженная светло голубая рубашка, брюки и жилетка из мягкой ткани светло-серого цвета, его воздушные чистые волосы были аккуратно зачесаны назад. Айви подумала, что никогда не видела более красивого мужчины. Он казался ей сотканным из морской воды, музыки и солнечных лучей. Илай как-то смущенно озирался по сторонам и, увидев ее, улыбнулся и пошел к ней.
- Привет, кареглазая.
- Привет, серфер. Ты прихорошился.
- Зря, наверное. Нелепо, да?
- Нет, что ты. Ты очень... хорошо выглядишь.
- Ты тоже. Вообщем, мы вроде как идем справлять твой день рождения.
Айви растерянно смотрела на него.
- Что-то не так?
- Меня ждут подруги.
Улыбка соскользнула с его лица. Он сник, опустил глаза, утвердительно покачал головой.
- Конечно. Извини.
Решение было принято моментально.
- Подожди секунду, пожалуйста.
Не дожидаясь его ответа, она быстро и уверенно подошла к девушкам, выпалила что-то о жизни и смерти, искренне извинилась и пообещала возместить моральный ущерб. Ее щеки переливались всеми оттенками красного. Огорошенные, они согласно кивнули.
Она вернулась к нему и взяла его под руку.
- Я готова.
- Вы уже нагулялись?
- Я хочу с тобой...
Они ехали по вечернему городу и иногда переглядывались. Ей показалось, что его глаза сияли.
- И что вы собирались делать?
- Банально. Выпить и потанцевать.
- Что ж, это тоже вариант.
Он ударил по тормозам, развернул машину в другую сторону и поехал быстрее. В хитрющих зеленых глазах забегали веселые чертики. Айви потирала ладоши.
Они подъехали к берегу в противоположной части города. Айви бывала здесь только тогда, когда возила маму к ортопеду. Было прохладно и Илай захватил с заднего сиденья пиджак и накинул Айви на плечи. Они спустились на пляж и Айви увидела на берегу небольшой костер и кучку людей вокруг, негромко звучала латинская музыка. Айви удивленно посмотрела на Илая, но он только легонько подтолкнул ее в ту сторону. Подойдя ближе, Айви увидела вокруг костра десятка два довольно взрослых мужчин и женщин и троих парней лет двадцати пяти. У каждого из троих был в руках музыкальный инструмент: гитара, аккордеон и барабан. Увидев Илая, один из них отшвырнул свою гитару и кинулся к нему с объятьями.
- Боже, брат! Не верю, что это ты!
- Привет, Диабло. - Илай с трудом высвободился из объятий музыканта и покосился на Айви.
- Какого черта! Ты как вообще? Старый ханжа, я не видел тебя лет шесть- семь. Думал, ты уже мертв.
- Я и был мертв.
- Ой, заткнись! Отлично выглядишь, брат!
- Я тоже рад тебя видеть, Энрике Иглесиас.
- Ты засранец. Пропал на целую вечность, а теперь заявился как ни в чем не бывало. Спасибо хоть, что не только свой толстый зад притащил, но и милую барышню. - Диабло окинул Айви оценивающим взглядом с головы до ног, немного задержавшись на области между шеей и животом.
- Не вздумай к ней клеиться.
- Хаха. Давайте к огню, ребята, - Диабло обнял их обоих и повел к костру.- Братишка, твоя барышня настоящая красотка.
- Я знаю.
Пока они усаживались, Айви старалась не смотреть в сторону Илая. Ее лицо горело. Он впервые сказал, что она красивая. Пусть и не на прямую, не так как это обычно говорят мужчины. Но разве все, что было между ними - обычно?
Милая женщина лет шестидесяти подала им по большому бумажному стакану с красным вином, накинула Илаю на шею цветочную гирлянду и приколола Айви к волосам красный цветок. Она закатила блузку Айви и закрепила прямо под грудью, бесцеремонно оголив ее живот. Илай смотрел на нее.
- С днем рождения, маленькая принцесса.
- Спасибо. Откуда ты узнал?
- От твоего босса-манипулятора.
Музыканты играли все латинское, что приходило на ум, от Сезарии Эворы до Марка Энтони, от Луиса Мигеля до Рики Мартина. Сначала, когда звучали романтические баллады - Айви сидела на песке рядом с Илаем, положив голову ему на плечо, пила вино и смотела на огонь. Когда все вино было допито и ребята заиграли мелодии повеселее, все без исключения повскакивали со своих мест и начали танцевать. Они утянули с собой и Айви. У огня остался только Илай и ее красные туфельки. Какие-то женщины периодически пытались уломать его потанцевать, но он что-то угрюмо бурчал в ответ и они отставали. Сначала Айви не настаивала. Она знала, с каким хрупким сосудом имеет дело. Но вино, огонь и жаркие латинские мотивы делали свое дело. Айви расслабилась и плясала, подпевала, хлопала в ладоши и манила его глазами. Илай пытался перестать улыбаться. Он хотел бы злиться на нее за что-нибудь, все равно за что, но вместо этого продолжал пялиться на нее как мальчишка. Он шарахался от женщин семь лет и теперь ее близость, магнетический взгляд, бедра и голый живот вызывали у него мандраж и приступы неврастении. Когда Диабло объявил последнюю песню и приказал танцевать всем, она начала ластиться к Илаю и упрашивать потанцевать с ней.
- Ни за что.
- Один разочек, со мной. - Она стояла спиной к огню, слегка наклонившись к Илаю, жар от костра обжигал ее, она переступала с ноги на ногу в такт барабану.
- Я не танцую.- Он неуверенно крутил головой и пожирал глазами ее пупок.
- Пожалуйста-пожалуйста.- Она молитвенно сложила ладони и протянула к нему.
- Капризуля.
- Это будет самый лучший подарок на мой день рождения.
Он неохотно встал, и Айви, издав короткий победоносный писк, взяла его за руку и потащила в центр импровизированного танцпола. Музыканты заиграли "Mordidita" Рики Мартина. Сначала, он просто стоял нахмурившись. Она не отставала, порхала вокруг него, подпевала, улыбалась ему, стреляла глазками и двигала бедрами в такт музыке. И он сдался, обхватил рукой ее голую талию, резко притянул к себе, и танец захватил их. Они тесно прижимались друг к другу, двигались быстро и ритмично, смеялись и дышали часто и горячо. Он крутил ее вокруг себя, наклонял, отпускал и снова притягивал к себе, а она ликовала из-за своей маленькой победы над этим бурчащим нелюдимом и хмелела, то ли от вина, то ли от его теплых рук на ее голой спине.
Он вез ее домой молча, но оба улыбались. Он негромко включил радио и через пару минут зазвучала "Love runs out". Айви беззвучно подпевала.
-Ты подпеваешь. - Он подозрительно посмотрел на нее.
-Ага.
-А почему не вслух?
-Песня несерьезная.
-А ты что ли серьезная?
-Нет, но стараюсь соответствовать тебе.
Илай театрально закатил глаза, вздохнул, обреченно покачал головой и включил радио погромче. Он вступил со второго куплета и они вдвоем, ухахатываясь, горланили на весь ночной город.
Было около часу ночи и он провожал ее до дома. Эффект от выпитого ей вина и не думал ослабевать. Ей захотелось подойти к морю, поздороваться. Оба сняли обувь как только ступили в песок. Было довольно холодно и она завернулась в его пиджак. Они подошли к воде недалеко от ее дома. Как обычно, присев на корточки, Айви погладила воду. Она была холодная и темная. Айви посидела еще с минутку, потом встала, обернулась, но Илая не увидела. Она огляделась по сторонам и увидела его чуть левее в море. Вода доходила ему почти до бедер.
-Ты что там делаешь?
-Мы по-разному здороваемся с морем, мисс.
-Холодно же, ты простынешь.
-Не простыну. Не холодно вовсе. Иди ко мне.
Он стоял в воде, не шевелясь и не сводя с нее глаз, и протягивал к ней обе руки. Она застыла.
-Давай же, маленькая, не бойся. Я удержу тебя.
Его голос был совсем мягким, он почти шептал. Айви нужно было сделать самое большее шагов десять, чтобы дотянуться до его руки. Она сделала два, остановилась и услышала быстрый металлический стук своего сердца. Спина покрылась испариной.
-Не смотри никуда, только на меня.
Она впилась глазами в его пальцы, боясь потерять их из виду в темноте. Но она слишком хорошо слышала воду, ощущала соленый привкус на своих губах, знала где находится. Ватные ноги не слушались. В висках стучало, сердце бешено колотилось, воздуха в легких катастрофически не хватало. Она посмотрела в его глаза, подождала еще немного, медленно посчитала про себя до десяти. Лунный свет переливался в его глазах теплым янтарем. Если кто и удержит ее, то только он. Айви глубоко вздохнула и занесла ногу для следующего шага.
-Умница. Моя прекрасная храбрая девочка. Давай, смотри на меня.
Айви опустила ногу чуть впереди. Она вспотела. Треск и хруст в ушах напоминали попкорн. Колени дрожали. Ей хотелось развернуться и убежать прочь, но внезапно она поняла, что просто не могла разорвать сейчас эту нить, не могла перестать смотреть на него. Да Господи, она пошла бы за ним даже на верную смерть. Она сделала шаг. Он улыбался, говорил ей тысячу чудесных слов, а она держалась за его глаза и голос и медленно приближалась к нему. Зубы стучали, дышать было почти нечем. Эти минуты показались ей вечностью. Но она сделала еще шаг. И еще. Когда она коснулась его пальцев, он схватил ее за руки, шагнул навстречу, притянул к себе, обнял и крепко прижал к себе. Ее била сильная дрожь, и Илай гладил ее по голове и спине. Айви обхватила руками его голову, зарылась окоченевшими пальцами в его локоны и застыла. Илай наклонился к ней, медленно провел кончиком носа по ее лбу и переносице. Она ощутила на своих губах его теплое дыхание. Он нежно ткнулся носом в уголок ее губ и Айви подняла голову, почувствовала как он тихонько коснулся губами ее губ и приоткрыла рот. Их губы слились в долгом поцелуе, сначала несмелом и едва заметном, потом все более уверенном и страстном. Его горячий язык то мягко вторгался в ее рот, то ласкал контуры ее губ и у нее перехватило дыхание от этой неожиданной, но такой желанной ласки. Он прижимал ее к себе все сильнее, будто хотел чувствовать в своих объятиях ее всю. Айви казалось, что она кожей чувствует бешенный стук его сердца и сладкое тепло разливалось по ее телу. Когда ей перестало хватать воздуха, она тихонько отняла свои губы, немного отстранилась и глубоко вздохнула. Илай тут же прижал ее к себе снова, но теперь он склонился еще ниже и спрятал свою голову на ее груди. Его частое дыхание ласкало ее слух. Он прижимал ее к себе так сильно, что у нее ныли лопатки, но она только обнимала его еще крепче, гладила его волосы, шею, плечи. Его дыхание вдруг стало частым и прерывистым, будто он не мог вдохнуть. Из груди вырвался короткий глухой стон и он затрясся всем телом. Айви парализовало. Он плакал. Она готова была умереть сама, лишить жизни его, проклясть весь мир, продать душу дьяволу, что угодно, только бы прекратить его страдания. Но она понимала, что этот самый дорогой ей человек изливал сейчас свое годами копившееся горе, свою скорбь, которую все это время испивал один на один с собой, и теперь решился, наконец, разделить с ней. Она не знала, плакал ли Илай вообще когда-нибудь, и сейчас хотела дать ему выплеснуть свою тоску до конца. Она ничего не говорила, не пыталась его успокоить, лишь прижимала его голову к себе и гладила по волосам, а его слезы впивались в нее и обжигали ее грудь. Она склонилась над ним, держа его голову в руках, стала тихонько целовать его волосы, затылок, темечко, а когда ей показалось, что он начал успокаиваться, она попыталась осторожно приподнять его голову и он поддался. Он держался за нее взглядом, полным беспросветной печали, и Айви целовала его лоб, виски, его мокрые покрасневшие глаза, морщинки на его щеках. Постепенно он затих, потом выпрямился, вытер ладонью глаза.
- Господи. Каждый раз, входя в воду, я надеюсь больше из нее не выбраться. Наверное, я слишком труслив, чтобы сделать это самому.
- Может, что-то все-таки удерживает тебя от этого? Я очень надеюсь на это. Очень.
Он поднес к губам ее руки и поцеловал их по очереди.
- Какие же они маленькие! Пойдем отсюда, ласточка. Ты совсем замерзла.
Он довел ее до дома. Они постояли еще немного в обнимку на веранде. Он снова поцеловал ее в губы.
-Прости, что испортил тебе день рождения.
-Это был лучший день в моей жизни.

Они старались видеться чаще, и оба - теперь Айви точно это знала - ждали встречи с нетерпением. Казалось, Илай перестал бороться с собой и открылся ее кроткой, ненавязчивой мягкости. Он не только позволил ей, наконец, приблизиться к нему, но и дал своему чувству к ней вырваться наружу. Он просто разрешил себе в полной мере хотеть быть рядом с этой молодой женщиной, нежной, как шепот. Впервые за столько лет он ощущал рядом тепло женского тела и пьянел. По утрам теперь было совсем холодно и если он не серфил, то они просто сидели на берегу и говорили. Дальше поцелуев у них не заходило, но теперь они упивались физической близостью. Они всегда сидели в обнимку, тесно прижавшись друг к другу, держась за руки. Она сама теперь просила его положить ей на колени голову. Он ложился, послушно ждал, когда она его погладит, закрывал глаза и растворялся в ее прикосновениях. Часто Илай садился позади нее, откидывал ее волосы вперед и ласкал ее шею губами и кончиками пальцев, а Айви покрывала маленькими робкими поцелуями его руки. Они любили, обнявшись, стоять у моря под проливным дождем, а потом ехали обсыхать и греться к ней на работу. Они часто ездили повидать Джоя, еще пару раз наведались на костер к Диабло. Илай купил для них два велосипеда, и когда было солнечно, они брали с собой фрукты и ездили кататься за город по безлюдным желтым тропинкам между убранными полями. Они ели фрукты, валялись в сухой траве и целовались. Илай учил ее водить машину, возил ее на работу, помогал приготовить закусочную к открытию, ездил с ней за покупками для дома, дарил ей маленькие безделушки, вроде деревянной статуэтки лошадки или брелока в виде доски для серфинга. Все, так или иначе напоминающие о каком-то значимом для них обоих моменте. Если, когда они ехали в машине, по радио звучала их любимая музыка - они выходили из машины и танцевали, обнявшись, прямо на дороге. Илай узнал от Шломо, что она обожает шоколад, и стал часто покупать ей шоколадки. Если они были не одни, он украдкой доставал плитку из кармана и смущенно прятал ее под ладошкой Айви, будто совершал какую-то непозволительную шалость, а она цвела пышным цветом и коротко прижималась лбом к его плечу. Они выпросили у Шломо укоротить ее смену на час, и проводили этот час вместе, иногда просто сидя в обнимку в его маленьком "Форде", не произнося ни слова. По вечерам, когда не шел дождь, он дожидался в машине ее сигнала. Когда мама Айви уходила спать, Айви включала свет на веранде и он приходил к ней. Они лежали в обнимку в гамаке. Он часто целовал ее, называл своей ласточкой и много улыбался.
- Тебе надо постричься, серфер.
- Зачем?
- Я хочу видеть твою шею.
- Постриги меня ты.
- Я же не умею.
- У тебя все равно хорошо получится.
- Я напортачу.
- Но ты ведь не перестанешь приходить ко мне?
- Нет.
- Тогда постриги. Завтра.
Назавтра вечером он повез ее к себе домой. Она поняла это лишь когда они подъехали к маленькому серому дому с закрытыми ставнями и лиловым гамаком, болтающимся от ветра на крыльце. Он вставил ключ к замочную скважину, помедлил немного и открыл дверь. Это казалось Айви невероятно серьезным шагом и она паниковала. Она боялась сесть не в то кресло, взять не ту книгу, зайти не в ту комнату. Когда они вошли, она робко осмотрелась. Обстановка в доме была очень простая. Зная его, Айви именно так и представляла себе его жилище. В гостиной небольшой диван, камин, комод с музыкальным центром и дисками в несколько рядов, несколько полок с книгами, телескоп у окна и... пианино, на котором была аккуратно разложена разноцветная цветочная гирлянда с ее дня рождения. В коридоре - еще один шкаф с книгами. В кухне небольшой стол, один стул, маленький старый холодильник, электроприборы. Дальше Айви не пошла. Она подумала, что для жилища одинокого мужчины, который большую часть дня проводит у моря, здесь было очень чисто. Он заварил чай, сделал тосты с авокадо и повел ее в гостиную. Там он развел огонь в камине.
- Это твой инструмент? - спросила Айви, глядя на пианино.
- Да.
- Ты поиграешь мне?
- Я больше не играю.
Они поели и он принес ножницы. Она аккуратно подстригала его локоны и маленькие светлые кудряшки падали ей на ноги. Когда она закончила, он казался по-детски лохматым, но его прическа отдаленно напоминала ту, что была у него, когда она увидела его впервые. Айви была довольна результатом. Она чмокнула Илая в макушку и стала собирать волосы с пола.
- Оставь, я сам потом уберу. Иди ко мне.
Он притянул ее к себе на диван, поцеловал. Они легли, опять обнялись.
- Расскажи мне, почему боишься воды.
- Ты давно это понял?
- Догадаться было нетрудно. Ты никогда со мной не плавала. И еще в тот день, когда ты обещала меня пристрелить. - Оба прыснули. - Ты пела у воды. Стояла там с закрытыми глазами, и когда волна была чуть больше обычной, ты вздрагивала и отдергивала ногу.
- И долго ты тогда за мной наблюдал?
- Не так долго, как мне бы хотелось.
Айви вкратце поведала историю из своего детства.
-И с тех пор ты никогда не входила в море?
-Нет. Пока ты меня не позвал.
-Ты все еще боишься?
-Не знаю. Наверное, когда ты рядом - нет.
-Когда потеплеет, я научу тебя плавать.
Айви закрыла глаза и улыбнулась. Ей льстило, что Илай планирует будущее, связанное с ней. Она сильнее прижалась к нему и притихла. Какое-то время они лежали молча. Потом он тихо заговорил.
-У нее была послеродовая депрессия. Она не могла выносить плач нашей дочери, вообще к ней не прикасалась. Ей выписали какие-то препараты. В то утро она забыла их принять, а может, не приняла нарочно. Она не приняла чертовы таблетки и утопила Прим в ванной.
Его голос дрожал. Айви не знала, что сказать. Все, что приходило в голову, казалось избитым и неискренним. Она просто смотрела на него и слушала.
-Я все время думаю, почему она покончила собой. Был ли таковым ее первоначальный план или, в момент просветления, она увидела, что сделала с Прим, и не вынесла этого.
-Это не имеет значения. Они больше не здесь, а остальное не важно. И в этом нет твоей вины.
- Думаю, есть. Если бы я напоминал ей принимать лекарства, если бы лучше за ней ухаживал...
- Ты был хорошим отцом и хорошем мужем. Не нужно понимать причины, не нужно искать виновных. Это ничего не изменит. Есть только боль, которая навсегда останется в твоем сердце. И твоя память о них.
- Память. Я больше не помню лица Прим. Сейчас ей было бы восемь. Я заплетал бы ей косички по утрам, водил бы каждый день после школы в парк. Мы завели бы собаку. Она наверняка любила бы животных.
-Она бы очень любила тебя.
Илай повернулся к ней и снова уткнулся лицом ей в грудь. На этот раз он не плакал и Айви тешила себя мыслью, что быть может, ее близость хоть немного облегчает его боль.
-Уже поздно. Останься на ночь.
-Я не могу.
-Тогда останься насовсем.
Айви попыталась проглотить ком, застрявший в горле.
-Я не могу.

Ночью, лежа одна в своей кровати, Айви с волнением думала о том, что было бы, останься она на ночь. Возможно, он подарил бы ей незабываемую ночь любви. Но мама не спала бы всю ночь, а наутро у нее поднялось бы давление, начался приступ головной боли, слабость в мышцах, и она не смогла бы покидать постель почти неделю. Что было бы, останься она навсегда? Она была бы безгранично счастлива, но сделала бы несчастной свою беспомощную мать. Выбор Айви сделала давно. "Тогда останься насовсем". Она понимала, что вот так просто тремя словами, без особых приготовлений, запоминающихся поступков и пафосных речей Илай признался ей сегодня в том, что она нужна ему, что он хочет быть с ней более, чем пару часов в день. Она представляла себе их совместную жизнь. Только они вдвоем, на своем личном необитаемом острове, среди тысяч ничего не значащих для них лиц, голосов, судеб. Первым, что она видела бы, просыпаясь утром, было бы его лицо, его светлые локоны. Он научил бы ее плавать, они молчали бы в обнимку у камина, читали бы друг другу книги. Возможно, позже, он бы повез ее посмотреть Париж. Может, однажды, он захотел бы от нее ребенка. Ночами они любили бы друг друга долго и страстно. От этой мысли у Айви все задрожало внутри. Она несколько раз провела кончиками пальцев по голому животу и представила, что это его пальцы. Короткие светлые волоски на ее теле зашевелились и блаженная сладкая истома разлилась по ее телу. Она не смогла заснуть, пока не зарылась пальцами в свои волосы и не погладила свою шею, как это делал он.

Х
Они больше не говорили об этом. Все было как прежде. Илай знал, что Айви обязательно должна возвращаться домой на ночь, и что дважды в неделю она несвободна по вечерам. Его немного смущала эта таинственность, ведь он рассказал ей о себе практически все. Но он дышал этой маленькой тихой женщиной и забывал обо всем, как только прикасался к ней, впивался своими губами в ее губы, ласкал ее такую желанную шею, прижимал к себе крепче и растворялся в ней, упиваясь наслаждением, которое видел на ее лице. Когда ее не было рядом, он изо всех сил старался не тосковать по ней потому, что все еще не решался почувствовать себя полностью счастливым рядом с ней. Он давил в себе ощущение счастья, считая, что не достоин его, так как еще не искупил свою вину за прошлое.
Айви удавалось искусно скрывать от матери все происходящее. Утром она уходила задолго до того, как мама просыпалась. Эта немолодая больная женщина выходила из дома только на встречи общины, так ,что не было ни единого шанса, что она увидит их где-то в течении дня. Вечерами они дожидались, когда она уснет, запирали комнату Айви изнутри и лежали в гамаке под теплым одеялом. Если они собирались куда-то по вечерам, она говорила маме, что встречается с подругами "из мира".
В марте дожди практически совсем прекратились, хотя было еще прохладно. Почти каждое утро, когда они встречались, Илай уходил в море с доской, а она ждала его на берегу, думая о том, как соскучилась за зиму по его голому телу. Он возвращался ледяной, его кожа была красной и покрывалась пупыришками от холода. Она стягивала до пояса его гидрокостюм, растирала его полотенцем и одевала. Потом они ехали к ней на работу, перекусывали и открывали закусочную. Чтобы убить время между их встречами, Илай начал понемногу подрабатывать на ферме, на которой жил Джой. Он занимался землей: вскапывал, удобрял, что-то сеял. Возня с растениями успокаивала и отвлекала его. Часто он приходил к Айви на работу в течении дня, они ехали куда-нибудь вместе на час-полтора. По вечерам они иногда ездили к нему посидеть у камина. Он готовил ей что-нибудь вкусненькое, покупал ее любимое мороженное. Они разводили огонь, стелили на пол одеяло, ели, потом выключали свет, включали музыку и забывали обо всем на свете.
- Почему от тебя всегда пахнет хвоей?
- Потому, что я ёлка. - Он пощекотал ей шею и она съежилась и засмеялась.
- Ну, скажи.
- Жидкое мыло, глупышка. Просто жидкое мыло. Тебе не нравится?
- Безумно нравится.
- Вот ты и узнала мою тайну. Теперь расскажи свою.
- Какую из них?
- Почему ты не была ни с одним мужчиной?
- Потому, что я ёлка. - Она залилась смехом.
- Я защекочу тебя до смерти.
- Вот и нет, ты добрый. Просто я... - Айви задумалась. Она всегда была уверена, что просто следовала правилам общины и желанию мамы. Но теперь, когда об этом спросил именно Илай, она вдруг поняла. - Наверное, как и все маленькие принцессы, я хотела, чтобы мой первый раз был особенным. Я хотела сделать это с человеком, которого люблю.
- И ты никогда никого не любила?
- Нет. Я ждала...
Айви лежала на боку прямо у огня и смотрела как спокойно мерцали в камине угольки. Она подумала о том, как на протяжении всей своей сознательной жизни выстраивала в голове образ человека, который смог бы сделать ее счастливой, своего идеального мужчины. Как медленно и тщательно собирала она мозаику его личности из каких-то неопределенных крупиц, обрывков, штрихов, лоскутков. И как далека эта фантазия оказалась от того, кого выбрало ее почти очерствевшее сердце, одним неожиданным импульсом, одной живой эмоцией, одним горячим порывом. Она мечтала встретить комбинацию Мистера Дарси и Говарда Рорка, но ощущение настоящего, полного, летящего, безвозмездного счастья ей подарил Лютер Фокс. Он приковылял к ней из воды, почти приполз, угасший, болезненный и изнеможденный, как затравленный зверь, и заполнил собой не только ее мысли, ее желания, ее жизнь, но и саму Айви, и она впервые ощущала себя наполненной чем-то настоящим, надеждой, светом, воскресением, чудом. Ее захлестнула волна нежности и благодарности к нему за то, что он разглядел ее, выбрал ее, открылся ей, и теперь он рядом, и она сильнее прижала к груди его руку. А он тихонько пристроился позади нее, обнимал, гладил и целовал через одежду ее плечи, спину, мягкую округлость ее бедра. Как бы банально это не звучало, им обоим хотелось, чтобы время остановилось.

В тот вечер они снова уютно устроились в гамаке на ее веранде. Айви любовалась мазками лунного света на его руках. Она рассказала ему о своей мечте, о маленьком домике на берегу моря в самой необитаемой части света, без телевизора, компьютера и других средств связи с внешним миром. Говоря об этом, Айви осознавала, что теперь мечтает жить там не одна. Они фантазировали о том, что могли бы взять с собой туда козу, чтобы у них были молоко и сыр. Обсуждали, как могли бы посадить рядом с домом фруктовые деревья, как обустроили бы этот дом, из чего бы шили одежду. Пришли к выводу, что все же стоило бы провести там электричество.
Сначала задремала Айви, убаюканная его полушепотом и прикосновениями. Потом и Илай, слушая ее спокойное ровное дыхание и доносившийся сзади шум прибоя, поддался чарам Морфея.
- Господи, какой позор!
Услышав голос матери, Айви соскочила как ошпаренная. Оказалось, что ночь ушла по-английски. Было уже светло и на веранде прямо перед ней стояли ошарашенная мать и Пит. Илай лежал рядом с ней. Незаметно под одеялом он сжал ее руку своей.
- Шлюха. Моя дочь - шлюха.
- Мама, прошу тебя, ты все не так поняла.
- Замолчи, я не могу слышать твой голос.
- Мама, ничего не было.
- Заткнись!
Мамино раскрасневшееся лицо исказила ужасная болезненно-гневная гримаса, взъерошенные полуседые волосы свисали на лоб. Она переводила взгляд то на Айви, то на Илая. Пит развернулся к маме и подобострастно застонал:
- Простите, что стал невольным, невольным свидетелем этого, этого вопиющего блуда.
- Ты-то хоть заткнись! - Айви метнула в Пита презрительный взгляд. Ее глаза случайно скользнули ниже. Через дешевую темно-серую ткань его брюк был отчетливо виден бугорок его возбуждения. Айви затошнило.
- Не смей так разговаривать с ним, шлюха! Проклятая похотливая блудница! - Ее мать билась в истерике. По щекам Айви катились слезы и она ненавидела себя за эту детскую беспомощность.
- Мама, пожалуйста, послушай.
- Замолчи, грешница. Боже, какой позор! Вот чего я заслужила, положив свою жизнь к твоим ногам! Иисус, помоги мне!
Илай встал, подал Айви руку и помог ей подняться. Мать бесконечно повторяла слово "Грешница", а Пит раболепно шепелявил "какой позор". Айви плакала. Илая начало трести. Пытаясь контролировать нарастающую злость , он раздраженно бросил матери Айви:
- А вы мастак по части драм, мэм. Если уж на то пошло - ваша дочь грешит, чтобы спасти жизнь другого. Разве не так же поступал Иисус, которого вы призываете? Разве не излечивал он больных в субботний день?
- Замолчи, подлый прелюбодей, - голос матери почти перешел на ультразвук. - Как ты смеешь упоминать Иисуса, ты, проклятый совратитель!
- Мама, не смей так говорить с ним! - Айви испугалась сама себя: она никогда еще не говорила с матерью так резко. Илай сжал кулаки и Айви схватила его за руку.
- А ты не смей называть меня мамой! Проститутка!- Мама не уставала изрыгать оскорбления, а Пит как-то похабно смотрел на Айви и подливал масла в огонь подленькими фразочками вроде "у них хватает наглости держаться за руки после своего позорного разоблачения". Айви гладила руку Илая и плакала, не столько от этой нелепой сцены и стыда перед Илаем, сколько от осознания того, что их рай только что закончился.
- Пожалуйста, уйди. - Она потянула Илая за руку и он повернулся к ней. Она тихо всхлипывала и умоляюще смотрела на него. - Прошу тебя, уйди.
- Пойдем со мной. Пожалуйста. - Илай крепко сжал ее руку.
- Умоляю тебя, хороший мой, родной мой,- она шептала ему сквозь душившие ее слезы,- умоляю, уходи.
Он выпустил руку Айви, опустил голову и зашагал, не оглядываясь, в сторону дороги.
Айви убежала в ванную, заперлась, включила душ и нырнула под горячую струю прямо в одежде. "Чертовой идиотке захотелось почувствовать жизнь, -думала она. - Захотелось рискнуть, пощекотать нервы. Ей, видите – ли, было скучно просто работать, ходить на встречи общины, смотреть телевизор и читать книги. Миллионы людей живут такой жизнью и не ввязываются в неприятности. А ей надоело притворяться счастливой! Ей вдруг понадобился повод ходить на море. Ей захотелось хоть изредка натыкаться среди жирных черных затылков на чистые светлые кудри. Ей понадобилось чувствовать запах хвои, видеть овальное ярко-желтое пятно в море. Ей захотелось мокрых босых ног в белых шортах, а не застегнутых под горло рубашек. Ей захотелось, лежа у камина, кожей чувствовать дыхание самого чудесного мужчины на свете. Ей понадобились эмоции. Боже, это ведь не про меня, не может быть про меня. Мне так нельзя. Моя жизнь мне не принадлежит". Айви злилась на себя за чувства, которые ее переполняли, и за слезы, которые текли по ее щекам. Она опустилась на пол и долго плакала, а горячая вода смывала ее отчаяние в канализацию.

Пару раз она пыталась поговорить с мамой. Не сумев заставить ее себя выслушать, Айви отступила. Она уходила из дома затемно и оставалась на работе на обе смены. Купила бутылку водки и спрятала на веранде. Придя домой, она молча прибиралась, готовила, раскладывала покупки и уходила на веранду. Она устроила себе там алтарь из безделушек, подаренных Илаем, и часами сидела на полу, перебирая эти вещицы. Она выпивала на ночь неразбавленной водки, спала в гамаке, больше не читала и не слушала музыку. В их последнюю роковую встречу они не успели договориться, когда увидятся в следующий раз, и Айви чахла от мысли, что за все эти месяцы они даже не обменялись номерами телефонов. Каждый раз, когда кто-то входил в закусочную, она хваталась за звон колокольчика как за спасательный круг, в надежде, что это он. Но Илай не появлялся. "Я ведь сама попросила его уйти", - думала Айви. Она знала, что была дорога ему, она ведь помнила все те нечастые и несмелые слова, что он когда-либо говорил ей, но понимала, что он был все еще раздавлен своим горем, все еще слишком раним, слишком уязвим и слаб, чтобы бороться за возможность быть с дорогой ему женщиной.

После встречи общины к ней подошел Фабио и попросил задержаться. Он повел ее в маленькую комнатку, в которой уже сидели ее мама и Пит. Айви горько усмехнулась. Фабио старался быть максимально деликатным.
- Айви, старейшинам общины сообщили о происшествии у тебя дома. Мы очень обеспокоены и хотим прежде всего услышать твою версию событий.
Айви посмотрела на Пита с такой ненавистью, что он заерзал на стуле.
-Я не буду говорить при них.
-Как ты смеешь?- Всполошилась мама. - Я твоя семья.
-Я предлагала тебе поговорить дома, мама. Ты не хотела. Теперь я буду говорить только с Фабио.
Айви демонстративно отвернулась и дала понять, что разговор окончен. Фабио уговорил остальных выйти и пододвинул стул поближе к ней. Он ласково погладил ее по руке, одобрительно кивнул и Айви прорвало. Она рассказала ему о том, о чем не рассказывала еще никому. Она рассказала как встретила Илая, как завязалась их неуклюжая дружба, каким надломленным и угнетенным Илай был сначала и как часто и ласково он теперь улыбался, как старательно они оба, каждый по своим причинам, пытались задавить робкий росток взаимного притяжения, но как он все равно прорвался, напитавшись морской водой, рассветами и их беспросветным одиночеством. Она рассказала почему остается в общине, и как не хочет иметь ничего общего с Питом, особенно теперь, когда знает Илая. Фабио ждал, пока она закончит, внимательно слушал и искренне сопереживал. Наконец, он заговорил:
- Во-первых, знай, что я всегда был против объединения вас с Питом в пару. Мне всегда казалось, что вы совсем не подходите, но в общине есть еще четыре старейшины и я оказался в меньшинстве. Я верю тому, что вы не совершали блуда. Но пойми, по общине уже ходят слухи о том, что ты совершила прелюбодеяние. Члены общины требуют от старейшин изгнать блудицу. К тому же, ты действительно состояла в отношениях, пусть и не физических, с мужчиной не из общины. Я могу потребовать распустить вашу с Питом пару вроде как для его же блага. Но в таком случае, тебя придется исключить.
- Если меня исключат, мама сама покинет общину. И я проживу всю жизнь с чувством вины.
- Айви, ты очень самоотверженная девушка. Ты посвятила жизнь маме, угождая ей против своей воли. Ты делала все, чтобы помочь этому мужчине справиться со своим горем. Сейчас ты должна решить. Или ты берешь свою жизнь в свои руки и становишься, наконец, счастливой, или продолжаешь делать все ради матери и вопреки своему сердцу.
- Если я выбираю второе, что от меня требуется, чтобы остаться в общине?
- Выйти замуж за брата, и как можно быстрее. У нас нет ни одного не определенного в пару брата. И Пит согласен жениться на тебе, не смотря ни на что.
- Значит, все - таки Пит.
- Тебе решать.
Айви попросила на раздумье неделю.

Она лежала в гамаке и не могла уснуть всю ночь, пыталась придумать, что делать. Она лихорадочно перебирала в голове разные варианты выхода из этой ситуации. Но в глубине души Айви знала, что ее ждет. Она провела восемь лучших месяцев своей жизни с лучшим мужчиной на свете. Она видела его пробуждение, его таяние, она способствовала его возвращению к жизни. И видит Бог, она сама пробудилась и ожила, благодаря ему. Вся ее жизнь без него состояла из детских страхов, закрытого безопасного пространства, просчета, благоразумия и тупого добровольного повиновения маминым желаниям. Долбаный джин из лампы. Айви существовала под коркой льда, в пробирке, в скафандре, и теперь, наконец, кокон прорвался и она увидела солнце. Своими горячими и чистыми слезами он вымыл из нее плесень, прогорклость, вязкую жижу механической рутины. Когда он был рядом, она плавала, ныряла, плескалась, ловила ртом брызги и чувствовала, чувствовала, проживала воду, свет и тепло каждой клеточкой своего новорожденного обнаженного тела. Вот что она пережила рядом с ним. Грех жаловаться и просить у Бога чего-то большего. Ей нужно было смириться. Но она не видела Илая уже больше месяца и просто тупо скучала по нему, по его волосам, глазам, губам, рукам, по его широкой загорелой спине. Она вспомнила слова, которые сказала когда-то Джою, и произнесла их вслух, представляя себе лицо Илая: "Я тебя совсем не знаю, но очень люблю".
Наутро она пошла к Питу. Он открыл дверь в одних трусах и, увидев ее, прикрыл пятерней свое достоинство. В квартире было неубрано и темно и из кухни на Айви напал затхлый запах кислой капусты. Он сказала, что им нужно поговорить, подождала пока он оденется и начала.
-Пит, я прошу тебя отказаться от меня. Прошу поговорить со старейшинами и попросить разорвать нашу пару.
-Ты прекрасно знаешь, как я уважаю руководство старейшин и никогда не пойду против их решений.
-Но я не люблю тебя, и никогда не полюблю. Ведь и ты меня не любишь. Мы не будем счастливы вместе и никогда не сможем развестись. Ты же понимаешь, что мы совсем разные. - Она изо всех сил старалась выглядеть и говорить спокойно.
-Айви, то, что ты меня не любишь, меня не заботит. Я верующий человек, и буду исполнять свой христианский долг даже если моя супруга будет этого недостойна.
-Пит, подумай во что превратится наша жизнь. Мы будем просто терпеть друг друга рядом. Разве такая жена тебе нужна? Нам ведь даже поговорить будет не о чем.
-Нам необязательно будет говорить. - По его лицу пробежала тень. ("Боже, как же он сутулится!") - Ты любишь его, да?
-Да, люблю. Любовь, или гравитация, или как там это называется, когда просто перестаешь существовать, если его нет рядом.
-Это пройдет.
-Пит, я не желаю тебе зла. Но если ты не откажешься от свадьбы, клянусь, я превращу твою жизнь в ад.
-Знаешь, что самое удивительное в этой ситуации? Что утешает меня и придает сил? - Пит казался олицетворением смирения.
-Не знаю.
Пит вдруг оскалился как какой-нибудь клоун-маньяк из фильма ужасов и у Айви по спине пробежал холодок. Он выдавил жесткий глухой смешок и прохрипел:
-Это твое дерьмо из гамака, может и получило первую вишенку. Но мне достанется все дерево.
Ее вдруг охватил такой ужас, какого она не испытывала никогда раньше. Она демонстративно плюнула в его сторону и выбежала из его гадкой норы. На улице ее вырвало.

Айви вышла с работы ровно в девять. Переходя дорогу, она увидела возле автобусной остановки белый "Форд" и заплакала. Илай вышел из машины и побежал к ней навстречу. Он крепко обнял ее, поцеловал долгим и жадным поцелуем и усадил в машину. Ей было все равно, куда он ее везет.
- Ты так долго не появлялся. - Айви все еще плакала, а он вел машину левой рукой, а правой, не переставая, гладил ее по лицу и волосам.
- Я улаживал кое-какие дела. Прости, ласточка.
- Как хорошо, что ты здесь. Как хорошо с тобой. - Она взяла его руку и целовала его запястье, ладонь, пальцы.
- Прости, милая. Ну же, не плачь, маленькая Айви.
Они подъехали к его дому, вошли, не зажигая свет. Он снова обнял ее и она обмякла. Илай подхватил ее на руки и понес к дивану, тихонько усадил, вытер ее слезы рукавом своей рубашки. Айви колотило и он снял с нее обувь, уложил и укрыл ее. Тихонько прилег рядом, лицом к ней, и обнял.
-Ты разобралась со своими неприятностями?
-Нет.
Выдержав паузу, он посмотрел на нее, достал из кармана маленькую связку ключей и заговорил тихо и робко.
-Меня не было потому, что я был занят покупкой маленького домика на севере. Это тихое место, недалеко от города. Домик прямо на берегу и к нему прилагаются несколько молодых фруктовых деревьев. Это, конечно, не необитаемый остров, но народу там немного. И никто нас не знает. Я продаю этот дом, связывающий меня с моим прошлым, которое я не мог отпустить, пока не встретил тебя. Теперь я продаю его потому, что купил дом для своего будущего. Я хочу будущего, Айви. С тобой.
Он вложил связку ключей ей в руку. Она замерла, боялась дышать, чтобы не прервать его. Все эти месяцы он был так скуп на слова, словно боялся, что если произнесет что-то вслух, то сам осознает насколько сильно он с ней влип. Да, она знала, что нужна ему, знала, как он привязан к ней, знала по его объятиям и поцелуям, по тому, как он улыбался, как гладил ее волосы, как светились его глаза в первые секунды их встреч. Но он никогда не говорил этого вслух и она поняла, что втайне всегда хотела услышать от него что-то подобное. Хотела и боялась.
-Ну что же ты молчишь, маленькая принцесса?
-Только что ты сделал меня самой счастливой женщиной на свете. Но ничего не выйдет. - Она дрожала.
-Расскажи мне.
И Айви рассказала ему о больной матери, о своем чувстве долга по отношению к ней, о том, что они одни на всем свете и нет никого, кто взял бы на себя заботы о матери. Она рассказала о маминой нездоровой привязанности к Айви, о том, что ее нельзя оставлять одну, об общине, о Пите, о вязкой рутине своей никчемной жизни и о том, как в нее ворвался он. Он выслушал молча, потом заговорил:
- Чтобы быть вместе, нам нужно пожениться?
- Я могу выйти замуж только за члена общины.
- Как мне вступить в твою общину?
- Это не так просто, займет кучу времени. Пока ты вступишь - меня уже выпрут оттуда за мой смертный грех.
- Я найду способ ускорить процесс.
- Илай, моя мать никогда не согласится, чтобы я была с тобой. Она уже ненавидит тебя.
- Но ведь ты будешь меня любить? Если да, то с ней я справлюсь.
- Нет, не справишься. Ее нельзя оставить одну, она будет жить со мной и моим мужем, кем бы он не был. С ней тяжело, Илай, очень тяжело, а ты... Ты был таким потерянным и разбитым, ты только начал оживать, ты еще не окреп. Тебя будет давить ее ненависть, община, запах лекарств и постоянная темнота в доме, наш быт. Ты будешь несчастлив и я буду еще более несчастна, видя на что тебя обрекла. Мы не сможем жить так, как хотим. Не сможем уехать в этот дом, который ты купил. Не сможем исчезнуть.
- Ты права, я был потерянным и разбитым. Я был мертвым, я утонул восемь лет назад в ванной со своей маленькой дочерью. Все это время я не жил, я просто иногда дышал. Я не переставал дышать совсем лишь потому, что очень хотел, чтобы ты нашла меня. Я хотел тебя с той минуты, как увидел, Айви, там на берегу. Я шел к тебе все эти месяцы, пробирался через свою тьму на твой мягкий теплый свет. Ты вернула меня к жизни, с тобой я снова чувствую. Я воскресаю каждый раз, когда прикасаюсь к тебе. Ты моя ласточка, ты принесла мне весну. И ты думаешь, что переживая рядом с тобой такое, у меня не хватит сил справиться с твоей эгоисткой матерью?
-Не говори так о ней, она несчастный больной человек. Она посвятила мне двадцать восемь лет своей жизни.
-Ты ведь посвятила ей столько же.
-Илай, ты - самое лучшее, что было в моей жизни. Нет, не так. Ты - единственное хорошее, что было в моей жизни, единственное искреннее, светлое, настоящее, живое. Но ничего не получится.
-Ты все решила сама. - Он опустил глаза.
-Я привыкла все решать сама.
-И нет ничего, что я мог бы сказать или сделать, чтобы переубедить тебя?
-Так будет только больнее.
-Тогда, думаю, не стоит больше с этим затягивать.
Он встал с дивана, отошел к камину и сел на пол спиной к ней. "Вот и все,- подумала Айви. -Вот и конец". Она выпустила из рук связку ключей, тихонько встала с дивана, надела туфли и вышла. Илай за ней не пошел. "Прощай, мое счастье".
В тот же вечер она позвонила Фабио и сказала, что согласна. Он пообещал устроить все как можно скорее.

XI
Как оказалось, у общины были какие-то связи в городском отделе регистрации браков. Свадьбу назначили через две недели. Они должны были расписаться в Мэрии, а затем ехать в зал встреч общины, чтобы отмечать там рождение нового союза. Самоотверженные духовные сестры взяли на себя заботы по устройству празднования, и даже подобрали помолвленным кольца. От Айви требовалось только выбрать платье. В первом же магазине в городе она купила простое винтажное платье в пол.
Мама и Пит прикинули их будущий общий бюджет, и Пит снял квартирку в дряхлом, покрытом плесенью доме, километрах в сорока от моря. Дом находился в старом промышленном районе города, без единого деревца. Из окон квартиры был виден небольшой старый рынок и затхлый лес таких же темных плесневых девятиэтажек. В квартирке была неправильной формы тусклая гостиная с низкими потолками, махонькая кухня, грязный душ, совмещенный с туалетом, и две крохотных спаленки с гипсовыми перегородками - одна для новобрачных, а вторая для мамы. В медовый месяц было решено не ехать из соображений экономии и благочестия. Мама казалось довольной, ее лицо даже казалось светлее. Теперь она, не переставая, болтала с Айви, смеялась и выражала ей свое удовлетворение происходящим.
Айви казалось, что все это происходит не с ней. Она ощущала себя так, будто ее выперли за пределы собственной личности. Она будто наблюдала за всем со стороны и думала, что вот-вот проснется. Проснется и поймет, что все это - море, Илай, восемь месяцев счастья, свадьба - просто сон. Она не была в своей новой квартире, не интересовалась как идет подготовка к свадьбе, не говорила ни с мамой, ни с Питом. За эти две недели она купила и осушила шесть бутылок водки. За три дня до свадьбы, когда нужно было собирать вещи для переезда, она принесла с работы большую жестяную коробку, сняла гамак и положила его в коробку вместе со старым пледом и всеми подарками Илая. Она отнесла коробку под веранду и закопала глубоко в песок. Вернувшись к себе она допила водку, в последний раз вышла на веранду, вдохнула свежий морской воздух и осмотрелась. В углу в маленьком прозрачном пакете лежало полотенце, то самое, которое она носила по утрам ему. То самое, которое касалось его мокрого голого тела. Айви взяла его в руки, прижала к лицу и почувствовала запах морской воды и хвои. Айви занесла полотенце в дом и расстелила его на своей кровати. "Я хотел тебя с той минуты, как увидел, Айви". Она заперла дверь, разделась донага, легла на кровать и уткнулась лицом в полотенце. Мягкие ворсинки приятно щекотали кожу и были солеными на вкус. Она закрыла глаза и стала медленно двигаться, тереться о него всем телом, гладить его. Ее дыхание участилось. Она схватила рукой краешек полотенца, положила между ног, прижала к себе и через несколько мгновений по телу пробежала короткая резкая судорога и Айви ощутила внутри взрыв физического наслаждения и нестерпимой душевной боли.
Наступил день свадьбы. Айви отказалась от услуг парикмахера и специалиста по макияжу. Никакого маникюра, никакой эпиляции воском, никаких украшений. Никаких подруг из колледжа. С утра она заехала к Шломо, убедиться, что он придет на ее свадьбу.
- Я на вас расчитываю. Должен же там быть хоть кто-то, кого я люблю. - Она попыталась улыбнуться.
- Конечно, мы придем, детеныш. Но одумайся же, что ты делаешь? Ты и эта толстозадая обезьяна из секты...
- Все уже решено. Можно я представлю себе, что вы мой отец?
- Нельзя. Был бы я твоим отцом, я бы отлупил тебя ремнем по твоей круглой заднице, запер бы твою мамашу в дурдом и купил бы тебе билет в один конец в Антарктику. Может, мороз освежил бы твои мозги.
- Спасибо.
Она обняла его, попросила виски. Он налил ей и себе, они молча выпили. Они оба хотели спросить друг у друга про Илая, но не решились.
Айви вышла из закусочной около полудня и пошла к морю. У воды события последних месяцев вихрем пронеслись по ее памяти. Мысленно она собрала все воспоминания и сложила в жестяную коробку под верандой. Она коротко попрощалась со своим безмолвным синим другом, верным свидетелем ее самых счастливых моментов, и пошла домой. Дома стоял ужасный переполох. Духовные сестры театрально суетились, торопливо укладывали их вещи для переезда и наряжали маму. Айви приняла душ, молча ушла в свою комнату, заперлась изнутри, навела будильник на четыре часа и уснула.
Рев будильника бесцеремонно ворвался в ее неспокойный сон. Она встала, надела нижнее белье, платье, туфли. Собрала волосы в хвост на макушке. Положила в маленькую белую сумочку мобильник, паспорт, немного наличных. Вот и все. Она готова к своей публичной казни. Айви вышла в гостиную. Машина должна была приехать в половине пятого. Айви устало плюхнулась в кресло. Разукрашенная мама подошла к ней и, улыбаясь, шумно села на диванчик напротив. Улыбка сползла с ее лица.
- Детка, ты даже не подкрасилась. - Айви смотрела на нее, не проронив ни слова. - Доченька, не надо так. Ты же знаешь, я твоя мама. Кто, как не я, знает, что для тебя лучше всего? Сейчас ты на меня злишься, но потом будешь благодарить.
Во дворе засигналила машина. Айви встала с кресла, склонилась к матери, крепко ее обняла и прошептала:
-Я никогда тебя не прощу.
Она выпрямилась, взяла сумочку и пошла к машине.
В Мэрии все произошло быстро. Свидетелями были Фабио с женой. Они подали новобрачным кольца. Дрожащими потными руками Пит надел свое кольцо ей на палец. Она просто сунула свое кольцо ему в руку. Когда их объявили мужем и женой и разрешили поцеловаться, Пит полез на нее со сладострастной улыбкой, а она развернулась и пошла к выходу. На улице она сняла с пальца кольцо и спрятала его в сумочку.
Торжество началось в восемь. Битый час новобрачные стояли у входа и приветствовали прибывающих гостей. "Короли фарса". Родители Пита так и не появились. В девять начался банкет. Айви не притрагивалась ни к чему, кроме алкоголя. Она смотрела на все эти жирные жующие рты, которые всего несколько недель назад требовали у старейшин исключить ее из общины. Теперь они сидели здесь, на ее похоронах, все как один виновные в ее гибели, рвали зубами куриные ножки, жеманно посасывали из дешевых бокалов вино и гоготали под ширпотребную музыку. Пит пил водку, ел картофельный салат ложкой и периодически пытался схватить Айви за руку. Мама выглядела довольной, но каждый раз, встречаясь с Айви взглядом, как-то виновато прятала глаза. "Поздновато до тебя дошло, мам. Если, конечно, дошло".
- Ну что, женушка, тебе весело?
Она молчала.
- Славный у нас вышел праздник.
- Главное, что водки достаточно.
- Тебя смущает, что я пью? Я набираюсь смелости. Я набираюсь смелости для первой брачной ночи.
- Ты и смелость? Да тебе не хватит всей водки на свете.
- Груби, груби. А ты в постели тоже грубая?
Айви ужалила его коротким презрительным взглядом.
- Молчишь? Стесняешься сказать? Надо было мне подготовиться, твоего хахаря расспросить.
- Какая забота. Да ты образцовый христианин.
Она медленно взяла в руку вилку так, будто собиралась его заколоть.
- Ну так что, как ты любишь, а? Он берет тебя грубо? Кусает соски? Он имеет тебя в зад? У него большой член? Он кричит, когда кончает?
От него уже несло перегаром, он ревностно изрыгал свои жалкие фантазии. Его глаза помутнели, он задышал чаще.
- Кажется, тебя заводят мужчины, муженек. - Айви демонстративно захохотала.
- Сегодня ночью узнаешь, что меня заводит.
- Ты никогда меня не получишь, чертов озабоченный ублюдок.
Айви налегала на вино. Шум был невыносимым. Шломо потребовал от нее перейти за их стол, якобы, чтобы поближе познакомиться с его женой. Когда Айви присела к ним, она была уже навеселе и ему не составило труда заставить ее немного поесть. Жена Шломо, прелестная пожилая женщина, незаметно отвела ее в туалет, умыла и поправила выбившиеся волосы.
Когда они вернулись, Пит настоял на том, чтобы она вернулась за стол для новобрачных. Жирные рты требовали поцелуя. Он больно впился липкими пальцами в ее руку и прижался своими губами к ее губам.
Айви налила еще вина. Все начинало плыть перед глазами. Ей показалось, что за столом рядом с женой Шломо сидит Он в голубой наглаженной рубашке и светло-сером костюме тройке. Спустя мгновение, она почувствовала его руку на своем затылке. Она издала короткий нервный смешок, отвела глаза, и увидела его за другим столом, в темно-вишневой футболке. Вот он устроился возле диджея, в черной рубашке с закатанными рукавами и джинсах, опять босой. Секунду спустя он уже крался за официантом в мокрых белых шортах. Его пальцы ласкали ее шею. Она пыталась отмахнуться от галлюцинации рукой, как от мухи. Кто-то объявил первый танец. Пит встал, взял ее за оцепеневшую руку и нетерпеливо потащил ее в середину зала. Заиграло что-то слащавое и избитое. Айви резко отняла руку, обернулась к гостям и крянкула:
-Маленькая импровизация. Невеста желает сама выбрать музыку для первого танца.
Шатаясь и хихикая, она добралась до стойки диджея и пробурчала ему что-то на ухо. Тот принялся шерстить свои архивы. Жирные рты неодобрительно перешептывались. Музыка для свадьбы была тщательно отобрана и одобрена советом старейшин. Диджей кивнул. Зазвучала новая песня. Гости с недоумением переглядывались. Композиция была незнакома абсолютному большинству, но она явно не подходила для первого танца молодоженов. Айви подошла к Питу, закрыла глаза и начала двигаться под музыку. Она заказала "Darkness" Даррена Хейса. Холодная жесткая электронная мелодия почти без мотива, абсолютная антиутопия в тексте и необычный тембр его голоса неприятно скоблили эти крохотные, неискренние, зацикленные на вечной жизни души, следующие лишь букве закона, но вряд ли что-то знающие о настоящей Божьей любви. Илай бы назвал это девчачьей музыкой. Илай, Илай, Илай. Почему так трудно дышать, когда его нет рядом? Айви двигалась в такт музыке и подпевала."Трудно что-то контролировать, когда твой враг стар и боится тебя. Парень чертов гений". Пит побоялся показаться мужем, не умеющим совладать со строптивой женой. Он попытался притянуть ее к себе, но она резко вырвалась и зашипела на него: "Никогда". Ее занесло, она потеряла равновесие и подалась назад, но чьи-то руки подхватили ее и она удержалась. Это был Фабио. Пит побежал к музыкантам требовать приличной музыки, а Фабио повел Айви на воздух. Они медленно шли к стоянке возле зала "торжеств".
-До сих пор ты держалась молодцом. Думаю, алкоголя тебе хватит.
-Наверное, так и есть.
-Я не уверен, пьяна ты сейчас или просто несчастна.
-Хорошо бы пьяна.
-Я вызвал тебе такси. Ты поедешь домой, успокоишься и хорошо выспишься. Я вернусь туда и все замну. В конце концов, на свадьбе невеста - атрибут не обязательный.
-Спасибо, Фабио.
Она чмокнула его в щеку, хотя это и было запрещено. Он усадил ее в такси, сунул таксисту купюру.
- Куда едем, леди?
Она назвала таксисту адрес единственного на свете места, где она еще могла бы побыть живой, хотя бы чуть-чуть. Места, где хотела оказаться с самого утра. Только бы не опоздать.

Илай приоткрыл дверь, мокрый и потрясающе свежий, в одном полотенце, замотанном вокруг бедер. Увидев ее, он открыл дверь шире и шагнул назад. Айви подошла к нему совсем близко. Его зрачки расширились.
- Я вышла замуж.
Он захлопнул дверь, надвинулся на нее и прижался к ней всем телом. Его мокрые руки обхватили ее талию, их губы слились. Айви схватила его за волосы, впилась в его язык своими губами. Его руки уже бродили по ее телу, она прижалась к нему еще сильнее, почувствовала его губы на своей шее и запрокинула голову. Илай нащупал на ее спине молнию от платья и расстегнул ее одним резким движением. Он сбросил широкие кружевные бретельки с ее плеч и платье соскользнуло на пол. Он взял ее за руку и повел в спальню. Там он снова повернулся к ней, обнял, покрыл томительно медленными поцелуями ее шею, плечи, ключицу. Он ненадолго замер, восхищенно любуясь ее бархатной смуглой кожей в белоснежном нижнем белье, и тут же высвободил Айви из него и уложил на кровать. Он склонился над ней, поцеловал нетронутый твердый розовый бутончик на ее груди. Айви сорвала с него полотенце, их горячие голые тела, наконец, соприкоснулись и она услышала его короткий благоговейный стон. Она даже не думала, что он может быть настолько нежен. Его руки, губы и язык порхали по ее обнаженному телу как бабочки, и она извивалась под его осторожными ласками. Когда пришло время, она тихонько вскрикнула и прогнула спину, почувствовав короткий резкий толчок боли и ощутила его в себе. Они слились в одно целое, упиваясь жаром своих тел, двигались в унисон, то ускоряясь, то замедляясь, и часто дышали. Когда ее накрыла волна наслаждения, внизу живота все затрепетало и сладкая боль взорвалась в ней миллионом маленьких осколков счастья, она увидела, что одновременно с ней он испытал то же самое и отдалась без остатка этому волшебному моменту.
Через какое-то время она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что лежит на нем. Он ласково смотрел на нее, держал ее руку в своей и целовал кончики ее пальцев.
- Как самочувствие, моя маленькая принцесса?
- Очень хорошо.
- Было очень больно?
- Было чудесно. Ты такой чудесный.
Она потянулась к его лицу и несмело слизнула маленькую жемчужину пота с его виска. Илай прижал ее к себе, наклонил к ней голову и поцеловал в маленькую ямочку на шее. Она прижалась щекой к его груди и глубоко вздохнула. В воздухе витал еле заметный металлический запах ее крови.
- Кажется, мне надо в душ. Думаю, и тебе тоже. И я, наверное, испачкала простыни.
Она почувствовала, что краснеет, а Илай улыбнулся и нежно поцеловал ее. Потом отвел в душ, открыл горячую воду и встал позади нее. Он налил в руку жидкого мыла и его ладони заскользили по ее телу, оставляя за собой влажный след из почти воздушной белой пенки. Вот он, этот запах хвои. Манящий, пленительный и обжигающий, с первой секунды, с первого взгляда на рассвете у моря. Его запах на ней. Айви закрыла глаза, отвела руки назад и обняла его за шею. Его пальцы ощущали мурашки на ее коже, и он с волнением думал о том, как пылко ее невинное тело отзывается на его ласки. Он несколько раз осторожно провел намыленными пальцами там, и она довольно замурлыкала и прижалась к нему спиной. Ее намокшие волосы щекотали ему живот. Его изголодавшаяся по женскому телу плоть незамедлительно ответила и через минуту Айви уже упиралась маленькими мокрыми ладонями в стену, а он держал ее за бедра и шум льющейся воды почти заглушал их сдавленные стоны.
После душа Илай снова обмотался полотенцем, а Айви натянула на голое тело его рубашку. Она ужасно проголодалась и теперь они сидели на полу возле огня и уплетали холодную говядину, запивая ее прохладным вином. В его теплых зеленых глазах отражались язычки пламени. Он ласково смотрел на нее, отрывал маленькие кусочки от ломтя мяса и кормил ее с руки.
- Что?
- Просто смотрю на тебя. Ты такая красивая. Ты волшебная. И твоя шея сводит меня с ума.
- Ты никогда раньше мне этого не говорил.
- Потому, что был идиотом. И потому, что чертовски тебя боялся. -Айви недоверчиво покосилась на него.
- Ни фига себе признание.
- Да, ужасно боялся. Я так хотел о тебе не думать, забыть тебя и продолжать дохнуть от тоски, но ты залезла мне под кожу с первой секунды, когда гипнотизировала меня там, у моря. Маленькая ведьма.
- Сам такой. Почему ты называешь меня маленькой?
- Потому, что ты маленькая. Неопытная и рисковая глупышка, спутавшаяся с депрессивным старым неудачником.
- Ты не старый неудачник. Ты мое море, единственное, которого я не боюсь.
- Моя Айви... Моя ласточка. - Он гладил ее по лицу.
- Это ты моя ласточка. Я нашла тебя замерзшим и бездыханным глубоко под землей. Я выходила тебя, отогрела травинками и пушинками и когда ты снова взлетел, ты унес меня из норы крота к солнцу. - Илай горько усмехнулся.
- Дерьмовая из меня ласточка, малыш.
- Почему?
- Ты ведь все-таки вышла замуж за чертова крота. - Он отнял руку от ее лица.
- Пожалуйста, не надо.
Он смягчился и притянул ее к себе. Они допивали вино и смотрели на огонь.
- Поиграй мне.
Она уловила на его лице тревожную тень, но Илай все же встал, несмело направился к пианино, медленно откинул с клавиш крышку. Несколько минут он только легонько касался то одной клавиши, то другой, будто пробовал их на ощупь. Наконец, обе его ладони легли на черно-белую гладь и он заиграл. Айви удивилась, узнав мелодию Депешевской "Темной звезды", и совсем оторопела, когда он тихонько запел. С тех пор, как она узнала Илая, эта песня всегда ассоциировалась у нее с ним. Он допел, обернулся к ней, улыбнулся и вкрадчиво прошелестел:
- В морозильнике есть твое любимое мороженное.
- Ты замечательно поёшь. И я не хочу мороженного. У меня теперь новый любимый десерт. - Она одарила его лукавой улыбкой и медленно расстегнула пуговицы на рубашке.
- Хулиганка.
Он подлетел к ней, схватил на руки и понес в спальню. Она прижалась к нему, целовала его шею и хихикала. Они упали на кровать и замерли, любуясь друг другом. Он погладил ее волосы.
- Ты уже продал дом?
- Да. Уезжаю через неделю. Может, даже раньше.
- Так скоро.
- Меня здесь больше ничего не держит. Ты ведь больше не придешь, правда?
- Правда.
- Тогда останься хотя бы до утра.
- Останусь.
Они любили друг друга всю ночь и заснули почти на рассвете, изнеможденные и счастливые.
Айви проснулась часа через полтора. Илай спал рядом и, слушая его ровное спокойное дыхание, Айви подумала, что никогда не видела его таким умиротворенным. И сама она никогда не была такой умиротворенной как сейчас. Она лежала рядом с ним. Она смотрела на него. Она вдыхала его. Она пахла им. Она была им. Она - капля пота на его лице. Она - волоски на его руках. "Проснуться и увидеть его лицо, - думала она, - еще одна сбывшаяся мечта. Мне и правда грех жаловаться". Она горько усмехнулась, тихонько соскользнула с кровати, чтобы не разбудить его. Прощания она бы не вынесла. Отыскав на полу свое белье, Айви осторожно одевалась и осматривала комнату. Только кровать и шкаф, никаких фотографий, никаких упоминаний о женщине, которую он оплакивал и которой хранил верность столько лет. Как и во всем доме. "Все в себе, - подумала она.- Как знакомо."
Выйдя из спальни она увидела в конце коридора закрытую дверь, которую раньше не замечала. Она подошла ближе и увидела на двери небольшую поблекшую, когда-то розовую вывеску "Комната Примроуз". У Айви затряслись поджилки, но она приоткрыла дверь и вошла внутрь. Пробившегося через небольшое окно утреннего света было достаточно, чтобы рассмотреть идеально чистую комнату. Стены тоже были блекло-розовыми и за них из последних сил цеплялись наклееные много лет назад выцветшие барашки, цыплята, собачки. В углу под окном стояла крохотная деревянная кроватка, на спинке которой каллиграфическим почерком было вырезано имя малышки. Кроватка аккуратно застелена чистеньким бельем в оборках. Напротив - большая корзина с мягкими игрушками, многие из которых даже не распакованы. Маленькое светлое кресло-качалка. Рядом с кроваткой небольшой белый комод, весь заставленный рамками с фотографиями маленького теплого кусочка Илая. Фотографий было не менее тридцати, они безучастно рассказывали историю беззаботной и такой короткой жизни Прим, с самого момента ее рождения. Сморщенный красный сверток в кроватке, размером с обувную коробку. Первое купание дома: мокрая обиженная куколка в нежных отцовских руках. Смеется. Сосредоточенный взгляд и крохотные ручонки на бутылочке со смесью. Улыбка во сне. Укутанный и утрамбованный в коляску пупс на фоне деревьев. Четь менее укутанный - на фоне моря. Резиновая погремушка в ручке. Широкая беззубая улыбка. Скрещенные пальчики ног. Лежит на спинке. Лежит на животике. Указывает на что-то похожим на бусинку пальчиком. Смеется. В ползунках. В платьице. В комбинезоне. Смеется. Полусонная, опять на руках у отца. В маленьком пухлом ротике соска с продетой сквозь колечко розовой пеленочкой. У нее светло-серые глаза, наверное, как у матери. А может, со временем, они бы стали зелеными, как у отца. Со временем, если бы она была жива. Айви почувствовала, что не может больше разглядывать фотографии. Она по очереди открыла и закрыла ящики, в которых в идеальном порядке были разложены ползунки, крохотные ковточки, платьица, комбинезончики, носочки, панамки, простынки и одеяльца. Вот она, его горечь, его истинная тоска, причина этого непрестанного бескомпромиссного надрыва в нем. Именно по ней он скучал так по-сумасшедшему, именно эту боль он все еще не мог унять, именно эта печаль оттеняла яркий блеск его глаз даже этой ночью, пока они были вместе. Бедный, милый Илай.
Айви вышла из комнатки, закрыла дверь. В последний раз заглянула в спальню и посмотрела на спящего мужчину. Сегодня ему не снился тот сон. Сегодня он спит спокойно. Она победила этот сон, вырвала Илая из его цепких лап, вытеснила кошмар из его разума и заняла его место, пусть даже только на одну ночь. Она мысленно поцеловала его светлые кудри и вышла в гостиную. Она торопливо надела платье и туфли, взяла сумочку и вышла из дома. "Прощай".
Было пол восьмого утра, она шла по дороге в свадебном платье и чувствовала себя нелепой. Присела на обочине, посмотрела на телефон. Сорок два непринятых вызова. Айви не стала проверять от кого они. Она набрала номер и вызвала такси. Когда она возвращала телефон в сумочку, то наткнулась на незнакомую ей связку ключей. Три ключа разных размеров и небольшой прозрачный пластиковый брелок, в который была аккуратно вставлена написанная от руки записка с адресом. "Маленький домик на севере". Когда он успел положить ключи ей в сумку? Он еще надеялся, что она приедет к нему туда, надеялся, что они еще могут быть вместе. Она улыбнулась, поцеловала каждый ключик, машинально перевернула брелок и его обратная сторона обожгла ее пальцы. "Я люблю тебя". Три таких желанных, таких долгожданных слова. Подъехало такси. Айви попросила отвезти себя к своему старому дому и заехать за ней через полчаса. Она выкопала жестяную коробку из под веранды, положила в нее ключи и закопала снова. Когда таксист за ней вернулся, она назвала свой новый адрес.
В десятом часу она поднялась на шестой этаж, подошла к своей новой жизни и постучала в дверь. Пит открыл через несколько секунд. На нем была вчерашняя одежда. Пахло спиртным, потом и спекшейся слюной. Она вошла и инстинктивно ссутулилась.
- Где ты была всю ночь? Ты представляешь, как меня опозорила?
- Так разведись со мной.
- Не начинай. Твоя мама еще спит.
- Где моя комната?
- Здесь нет твоей комнаты, есть наша.
Он указал в сторону "их" спальни и Айви молча пошла в комнату. Засаленные стены, низкий потолок. Напротив двери небольшое грязное окно. Маленький старый шкаф. Айви увидела открытый чемодан со своей одеждой. Видимо, его собрала мать или кто-нибудь из самоотверженных духовных сестер. Почему он открыт? Пит шел за ней. "Я люблю тебя", - вспомнила она.
- Ты была у своего любовника? Кувыркалась с ним всю ночь?
- Я устала. Пожалуйста, выйди. - Она смотрела на большую двуспальную кровать. Черт, с тех пор как в ее жизни появился Илай она не перестает реветь. Вот и сейчас она опять по-детски поджимает губы в бесполезной попытке сдержать слезы.
- Никуда я не пойду. Ты моя жена и это наше общее жилье. Я, кстати, за него плачу. - Он повысил голос.
- Пит, не будь же такой долбаной сволочью. Выйди.
- Ты извинишься, объяснишь где была и попросишь прощения. Тогда я подумаю о том, чтобы выйти.
Неожиданно. Вот, что делает с неудачниками кольцо на пальце. У беспозвоночного заики прорезался язычок. Айви налетела на него, схватила за мятый воротник, стала толкать его к выходу, царапать, бить кулаками по его хилой грудке и ей удалось вышвырнуть его из комнаты. Она с грохотом захлопнула дверь и на сколько смогла придвинула к ней тяжелую кровать. Из-за двери раздался сонный голос матери. Пит тарабанил кулаками в дверь и орал, требуя впустить его. Айви быстро подошла к окну. "Я люблю тебя". Она задыхалась от слез. Ее трясло. Она теребила и ковыряла ноготь, пока он не поломался. Ей вдруг почудилось, что она окружена мутной вонючей водой, которая быстро поднималась от ее икр к бедрам, животу, груди, горлу. Дыхание перехватило. Начинался приступ паники. Одышка, проклятая боль в груди, невыносимый звон в ушах. Ее будто ударило током, чувства обострились до предела. Айви показалось, что она превратилась в струну, в сплошной оголенный нерв, она представила как ее голова взрывается, и фонтан из крови и мозга заливает эту затхлую комнату. Кровать поддалась и Пит с криком ворвался в комнату. Айви отрицательно замотала головой, схватилась обеими руками за оконную раму и отчаянно закричала.
- Нет, нет, нет, нет!
- Ты должна мне первую брачную ночь. - Он шипел. Айви села на подоконник и перебросила ноги наружу. Зубы стучали. Господи, как громко. Внизу старый бесчувственный город то орал натренированными глотками рыночных торговцев, то пыхтел выхлопами усталых автомобилей. Голова болела нестерпимо. Пит перебрался через кровать и направился к ней. Ошарашенная мать молча стояла в дверях. Айви обернулась к Питу. Она дышала прерывисто и часто, ногти до крови впивались в ладони, налившиеся кровью глаза непрерывно извергали потоки соленой воды.
- Если ты сделаешь еще хоть один шаг, если прикоснешься ко мне - я спрыгну. Клянусь Богом, я спрыгну, и ты будешь жить с чувством вины всю свою никчемную жизнь.
Он остановился, потом шагнул назад. Мать робко позвала Айви и захныкала. Айви отвернулась, отрешенно посмотрела вниз и увидела прямо перед собой чистое синее море. Большие, но мягкие волны накатывали плавной бирюзой, разбивались о берег мириадами маленьких белых искр, омывали теплый желтый песок и тихонько соскальзывали по нему обратно в море. Айви чувствовала запах морской воды и водорослей. Она прижималась мокрой щекой к шершавой оконной раме и сосредоточенно вглядывалась в воду у линии горизонта. Она искала фигуру серфера на ярко-желтой доске...