От побережья Анну отделяли тротуары, огибавшие старые живописные дворы, узкая извилистая дорога, заросший парк с полосой карантинной стены, сохранившейся, как ходят слухи, со времен взятия Хаджибея, и пара-тройка крутых лестниц. Вокруг последних был будто построен весь город, и они повсюду донимали туристов. Уединение приносило радость, и дорога не утомляла девушку. День Анны начался с Эллы Фицджеральд и ароматного завтрака, который приготовил Миша. Он решил посвятить выходной день работе, а она - прогулкам. Поддавшись проплывающим мимо старым, подбоченившимся и кое-где пустившим замысловатую сетку трещин домам, она отпустила свои мысли, совершенно за ними не наблюдая. За поворотом показались закрытые, выбеленные солнцем торговые палатки. Впереди были выходные и бескрайнее море. Ноги коснулись холодного песка.
____
Свет из окна двумя большими ладонями раздвинул мрак, из которого выступили мебель и горстки одежды на полу. Теперь всё казалось больше. Лейла посмотрела на мужчину, который лежал к ней спиной. Спит. Хорошо. Скрываясь от возникшего сильного желания коснуться рукой его шеи и мягких волос, она соскользнула с кровати, на носочках перешагнула через его одежду и собрала свою. Очень хотелось курить и чая с лимоном. Но чайник мог разбудить хозяина, поэтому девушка открыла окно на кухне, села рядом на высокий холодный табурет и закурила. Было слышно, как жужжит холодильник и ходят часы. Ветер то и дело беспокоил занавеску и касался волос Лейлы, душная комната оживала. На душе у девушки было так легко, что хотелось выскочить в окно и пролететь над городом, ловя первые лучи кожей спины и затылком. В голове крутилась песня Дасти Спрингфилд, и девушка бесшумно подпевала, шевеля губами. Покатав по полу пальцем ноги пробку от бутылки вина, она потушила сигарету, бесшумно собралась и, уходя, тихо прикрыла дверь.
____
Анна не разделяла ненависть к понедельникам. Но, видимо, каждому человеку рано или поздно нужно на что-то свалить череду неприятных событий, на которые, как им кажется, они не могут или не умеют повлиять. Рабочий день абсолютно не удался, и, когда девушка зашла домой и обнаружила, что снова отключили свет, она готова была взорваться.
Она услышала, как домой вернулся Миша, когда принимала душ в темной ванне. В таком состоянии ей не хотелось с кем-то делить пространство. Она рассматривала в зеркале силуэт, освещенный только одной небольшой свечкой, по телу пробежали мурашки. Анна быстро оделась и вышла из ванной. Кожа затянулась тонкой ледяной пленкой… Однажды она обнаружила, что запросто может разрезать, как масло ножом, свои эмоции и чувства. Сказать себе: "Ты не переживаешь по этому поводу, смотри, ты же ничего не чувствуешь" и отметить, как этот голос вкрадчиво и спокойно вползает в каждый уголок, захватывает каждого из нарушителей за горло и растворяется вместе с ними в воздухе.
Вот и сейчас тумблер был переключен, тревожные мысли вычищены, и никаких негативных эмоций не осталось.
Анна заглянула в комнату.
- Любимый?
- Да?
Мужчина поднялся из-за стола, подошёл к девушке и крепко её обнял. Потом заключил в ладони её лицо и звонко чмокнул в нос. Его лицо светилось радостью и нетерпением.
- У меня есть новость.
- У меня тоже. Давай сначала ты.
Она зажмурилась и выпалила:
- Помнишь, я тебе рассказывала, что начальство собиралось командировать несколько человек? Повышение квалификации и всё такое… В общем, меня тоже отправляют. Это продлится около десяти дней, билеты на поезд нам оплатили, выезжаем через четыре дня.
- Ух ты, здорово! Это отличная возможность. Ты рада?
- А какая была твоя новость?
- В общем-то, я не особо оригинален… Суть в том, что мне предложили работу в Красноярске, приступать можно через два месяца, там работает Серёга, с которым мы…
- Что?!
____
- Тебя когда-нибудь преследовала одна и та же мысль год за годом?
Вера сидела напротив, наклонившись через стол и подперев голову рукой, ей явно дало в голову. Лампа над столом била в глаза, как на допросах, черные диваны высокими спинками с двух сторон нависали над столом.
- Тебе подробно или как? – Лейла поддалась заговорщическому тону подруги и неосознанно повторила её позу.
- Меня не покидает ощущение, что я погибну в автокатастрофе. Не знаю, откуда у меня это убеждение, я просто чувствую это всю жизнь.
Как они добрались до этой темы, Лейла не помнила. Но это было гораздо лучше, чем разговоры о любви, изменах, самоубийствах, политике и прочей шалудистике, которые так обожают бездарно размусоливать её знакомые, когда напьются. Лучше, чем их утверждения, что в прошлой жизни они были китайским императором, летчиком или кувшином. Никто из них почему-то не думает, что он всю жизнь пахал землю и получал по шее от хозяина, пока в один день его не доконала какая-нибудь совершенно скучная болезнь.
Нет, они говорили не об этом. Это же Вера. Такая красивая, светлая и сильная, что у Лейлы защипало в глазах. Они принимали друг друга такими, как они есть, притерлись и вытачивали каждая другую так, как море точит камень, вот уже с десяток лет, изредка встречались и отводили душу. И, несмотря на это, казалось бы, очередное очевидное доказательство женской дружбы, Лейла всё чаще замечала, что мало кто в неё верит, в основном, люди шутят и посмеиваются. Особенно мужчины. Но она не злилась: «дружба» - это всего лишь термин, который придумали люди и попытались заключить в нём все, что туда никогда не поместится. Хотя, может, и само чувство выдумали тоже. Мысли девушки начали путаться.
Рядом со столиком вырос мужчина, весь в черном, с чёрными как уголь глазами. Засунув руки в карманы, накренившись набок, как неопытный и закомплексованный чтец, так, будто одно плечо перевешивает, выронил, глядя куда-то на стол:
- Девушки, можно с вами познакомиться?
Первой очнулась Вера:
- Это частная вечеринка!
- Это не значит, что я не могу угостить вас выпивкой. – отозвался он, глядя на очередь из опустошенной посуды на столе.
- Вам обязательно зачтётся. – Лейла усмехнулась.
Его взгляд придавил её к дивану. О, она знает правила игры! Лейла подобралась, в глазах заблестели чертята. Мужчина представился, заказал выпить и сел рядом с Верой. Та явно насторожилась, мрачные персонажи всегда были по части Лейлы. Его взгляд постоянно блуждал рядом, задерживался на каком-либо предмете, но никогда не обращался конкретно на собеседника. Полтора часа они склеивали неловкую беседу, напитки закончились. Девушки сами задали беседе ироничный тон, однако сарказм собеседника быстро им надоел. Лейле становилось скучно. Вера на несколько минут отошла. Повисла тишина. Мужчина кинул секундный взгляд за ухо Лейлы, потупил глаза и вдруг торопливо заговорил:
- Твои глаза поразительно глубокие.
- Что?
- Я знал девушку, у которой были еще глубже. Но в твоих - тоже много всего. Даже больше, чем нужно…
Это было совершенно не к месту, Лейла нахмурилась, пробежала по нему быстрым взглядом, обронила:
- Возможно, ты близорук!
И отвернулась. Мужчина замолчал. Вернулась Вера. Очень вовремя зазвонил телефон. Лейла посмотрела на дисплей, отметила, как по телу разлилось предвкушение, и вышла на улицу.
- Да?
- Тебя не учили, что невежливо уходить, не попрощавшись? – разлился голос рядом с её ухом.
- Тебя не учили, что нужно здороваться? – передразнила она его.
- Ты такая несносная! – он явно улыбался.
- Спасибо, сэр. Я стараюсь.
- Чем ты сейчас занимаешься?
- Развлекаем вместе с Верой скучающую общественность и себя. А ты?
- Мы увидимся завтра?
Лейла закрыла глаза. На улице стояла теплая летняя ночь, внутри что-то подрагивало, а из бара доносился мягкий джаз. «When the day was young and the night was long» - крутилось в её голове.
Спустя час девушки, поддавшись неожиданно возникшему желанию, пританцовывая и подпевая своим любимым песням, дошли до ближайшего пляжа и нырнули в воду нагишом. За ними следила яркая, полная луна. Лейла подняла на неё глаза. По обнаженным плечам и спине девушки стекала вода. Рядом стояла Вера и выжимала волосы, отчего по песку застучала вода. Рядом с ней было так приятно молчать, а до завтрашнего дня лежала бесконечность и одновременно – всего один шаг. Казалось, лучше просто не может быть.
____
Анна подошла к остановке и посмотрела на часы. «Как всегда слишком рано» - вздохнула она. Села на лавочку, положила небольшую транспортную сумку рядом и достала наушники с плеером. Мимо пролетали машины и скулили троллейбусы. Включила Боба Дилана, первой заиграла «Дом восходящего солнца». Не удержалась, поставила на повтор и сделала громче. Над головой нависло пепельно-дымчатое небо. Казалось, солнце рассеялось по городу мелкой колючей пылью и слепило со всех сторон, от чего очень болели глаза. Её мысли то и дело возвращались к разговору с Мишей. «Как я могу переехать? Здесь вся моя семья, мои родители. Я люблю этот город. А как же моя работа? Наша квартира?» Она вспомнила, что мать всегда в таких случаях говорила ей брать чистый лист бумаги и ручку, и записывать все плюсы и минусы. Но девушка чувствовала, что она слишком встревожена, чтобы этим заниматься. Люди то и дело пробегали мимо то в одну, то в другую сторону. Поглощенная мыслями, она неосознанно следила за круговоротом людей глазами, от чего начинало тошнить. Анна посмотрела на часы. Всё еще рано. До поезда два с половиной часа, ребята заедут за ней, по меньшей мере, через двадцать минут. Внезапно рядом с ней сел мужчина. Он долго молча на нее смотрел, потом чуть наклонился к ней и что-то сказал. Она вынула наушник, повернулась и мельком осмотрела незнакомца. Это был мужчина за сорок, небольшого роста, в джинсах и голубой рубашке, с проседью в волосах и тонким шрамом через правую половину головы. Он поднял на неё голубые глаза и повторил:
- Вы самая красивая девушка на свете. Вы меня поразили.
Такие заявления всегда изумляли её. Что-то было в них неестественным. Она улыбнулась и вежливо поблагодарила. Из обездоленного наушника Дилан призывно напевал про Новый Орлеан, но мужчина не торопился заканчивать разговор. Посыпались вопросы про то, кого она ждёт и куда едет, замужем ли она и почему её молодой человек до сих пор не сделал ей предложение. На все вопросы Анна вежливо отвечала, улыбаясь и смущённо смотря чуть в сторону от собеседника. Потом снова потекли комплименты про красоту и воспитание.
- По вам видно, что вы любите читать. Кого вы любите?
- Толстого.
Анна замечала в собеседнике признаки небольшого помешательства. Он просил целовать её руки, отворачивался, молчал, потом снова поворачивался и задавал другие вопросы.
- А поэзия? Как вы относитесь к поэзии? Вы любите стихи про любовь?
- Нет, как раз их я не люблю.
- Как же? Все девушки любят стихи про любовь.
- Хуже этого нет для женщины.
- Почему же?
- Это яд, который расползается по её жилам, тешит эго и разжигает в ней эмоции, которые предназначались не для неё. Она думает, что автор адресует свои слова ей, она угадывает себя в каждой строчке, а это не она. Может, автор и не любил ту женщину, о которой писал, а любил только свои мысли о женщине. Или о женщинах в целом. Или вообще себя. Это всё равно, что написать под окнами многоквартирного дома крупными буквами: «ТАЙНО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». И каждая женщина из этого дома будет тлеть и думать, что это для неё.
- Вам, видимо, когда-нибудь посвящали стихи?
- Нет. А если и да, то я никогда в это не поверю.
Дальше потекли строчки из поэзии Пушкина и Тютчева, он вымученно вырывал их из контекста и оставлял только про женщин и любовь. На лице Анны застыла улыбка.
- Видно, что вы очень порядочная девушка. Пойдемте со мной в кафе, я вас угощу? Давайте будем дружить.
- А как же мой жених? – её брови поползли вверх.
- А мы ничего ему не скажем.
- Какая же тогда я порядочная? – теперь она улыбалась совершенно естественно и откровенно.
В конце концов, мужчина пожелал ей доброго дня и счастья и ушел. Коллеги вот-вот должны были подъехать. Второй наушник вернулся на место. Дилан всё еще пел про Новый Орлеан и цепи судьбы.
____
Ночные города имели для Лейлы особенное значение. Ей нравилось гулять по пустым улицам маленьких городков почти до самого рассвета. Она представляла, что город бросили, и в нем только она одна. Одна из таких ночей запомнилась ей надолго, потому что в этот раз её брошенный город принадлежал не только ей. Лейла увидела мир совсем другими глазами. Её поражал ветер, который перебирал листву высоких деревьев, как ласковые пальцы перебирают струны гитары, так, что ей казалось, будто деревья с ней разговаривают. Удивлял мелкий теплый дождик, который выборочно моросил то тут, то там, под который она подставляла разгоряченное лицо и готова была начать молиться, лишь бы разразился ливень. Заинтересовал свет от фонарей на мокрых листьях, асфальте и скамейках. Всё это будет жить, когда их уже не будет. Когда их ноги не коснутся тропинок, кожа не почувствует дождя, а глаза не увидят звезд. Это поражало её больше всего. Как и то, что об этом можно рассказывать мужчине, который шел рядом.
- Представляешь? Я готова расплакаться за долгое-долгое время горячими и сухими слезами! – завершила она.
- Тяжело женщиной быть, - неожиданно заявил он и улыбнулся.
Это выбило из девушки все мысли, кроме одной: «Я тут рассыпаюсь, а он усмехается!» Она зарядила в него небольшой пластиковой бутылкой с водой, которую несла в руке.
- Ты невыносим!
- Тише, тише, женщина, - поднял ладони в знак мира он и… Опять усмехнулся. «Пожалуй, надо было взять что-нибудь потяжелее. Этот парень явно зарвался!»
Они виделись всё чаще. Ей было приятно, что её не заставляют говорить, когда она не хочет, ему – что его слушают. Он говорил многие вещи, которые она не могла понять, и тогда его голос звучал будто издалека, но она могла поклясться, что запомнила всё. А вдруг наступит момент, когда она вдруг поймёт, что он имел в виду, отмотает плёнку назад и тогда решит, прав он был или чертовски ошибался? А пока на все его «понимаешь?» она без разбора утвердительно кивала и улыбалась. Он не изводил её разговорами о любви и о будущем, не требовал, чтобы она выражала свои чувства к нему и давала им имена. Часто относился к ней со снисхождением, которое её непременно раздражало. Однако она признавалась сама себе, что слишком мало знает и умеет, чтобы взбунтоваться.
Они снова лежали рядом. Каждый думал о своём, она задумчиво поглаживала его по спине.
- Вчера было прекрасное звёздное небо.
- Ну вот! А я всё пропустила!
- Кто же виноват?
- Вселенная.
- Ей нет дела до таких ничтожных проблем.
- Вселенной до всего есть дело! – возмутилась она.
- Астрофизик из тебя так себе, - усмехнулся он.
«Да и черт с ней, с этой астрофизикой» - подумала она, но всё равно тихонько ткнула его локтем в бок. У неё не было сил злиться на него, даже в защиту Вселенной.
____
Дорога в поезде пролетела незаметно, коллеги оказались жизнерадостными ребятами, и ей удалось узнать их немного лучше. Всю дорогу они яростно играли в карты (мужчины были не намерены поддаваться и дразнили девушку), шутили друг над другом, обсуждали работу и строили смехотворные планы на свободные вечера. Она замечала, что женщины неодобрительно косятся, но не придавала этому значения. С поезда она сошла в прекрасном расположении духа. Дни проходили быстро и беззаботно, даже лекционное обучение шло на удивление занимательно. Все относились к этой командировке, как ко внеочередному отпуску. В свободное время они гуляли по городу, сидели в кафе и ходили на выставки (ладно, это было всего один раз).
Ближе к отъезду девушка вспомнила, что в этот город когда-то вместе с семьей переехал Яновский, старый друг ещё с глубокого детства, всегда лелеявший мечту стать журналистом, но поступивший на юриспруденцию по настоянию родителей. Она отыскала его старый домашний телефон и адрес в записной книжке и решила не испытывать судьбу и сначала позвонить. Телефон взяла его сестра, Маша. Анну она не узнала, а на её вопрос про Арсения ответила так:
- А ты не знаешь? Сени больше нет.
- Как нет? Что случилось?
- Он вышел в окно с десятого этажа три года назад, жене и нам не сказал ни слова. Оставил записку: «В смерти никого не вините».
Девушка не могла уснуть до самого утра. Перед глазами мелькало улыбающееся задорное лицо Сени. Она вспоминала, как приходила к нему расстроенная, а он сгребал её в охапку большущими ручищами и улыбался: «Иди сюда, бестия. Только не начинай ныть!» Как он читал ей Маяковского, как рассказывал, что станет великим журналистом, что будет работать в газете и обязательно ввернёт в статью историю о том, как она в пять лет посадила его в тазик с водой в отместку за то, что он её не целовал. Он заражал окружающих любовью к жизни, потому что сам безумно любил жить. Что же с ним случилось? Её душили слёзы. Горе, чувство вины, злость, всё слепилось в нелепую кучу разноцветного детского пластилина, который встал комком у горла, и, кажется, не было никакой возможности добраться до него.
Позднее утро ударило ей солнцем по глазам, в комнате было невозможно дышать. Аня распахнула окно и снова упала на кровать. Всю ночь она бредила, настоящее перепуталось с прошлым, реальность – с вымыслом, то и дело мерещился Сеня. Ей жутко захотелось закурить. Последнее время это желание постоянно её преследовало. Странно, она никогда не курила. Возможно, в прошлой жизни она была заядлым курильщиком, пьяницей и дебоширом. Возможно, даже носила бороду и поколачивала жену. "Это единственное разумное объяснение в этом дурдоме".
Уязвленное сознание перебирало кладовую памяти, и вдруг шаром для боулинга выкатился вопрос Эдварда Коула. Что же всё-таки должна сделать улитка, чтобы перейти на новый уровень? Всю жизнь Аня старалась «оставлять только идеальную слизь», чтобы в следующей жизни улитка стала человеком. А человека так и не получилось. Получился черепаший суп. Страйк! Она потёрла переносицу, туда будто забили гвоздь.
Многое ли в её жизни она выбрала сама? Она не любит свою работу. Терпеть её не может. Куда попрятались все мечты? Когда она только мучилась вопросом, какой дорогой пойти, будут ли достаточно платить, востребована ли будет профессия, друг с Южного Кавказа осадил её: «Чего ты вообще напрягаешься? Будешь варить мужу борщ и всё тут. Жизнь удалась». И что бы там не говорили, в тот момент она почувствовала, что он прав. Было в этом что-то совершенно естественное. В какой-то мере.
Аня встала и подошла к окну. Идея переезда больше не казалась ей такой страшной. Она готова была последовать за Мишей и попробовать ещё раз. Её дом там, где он.
____
Время шло. Лейла чувствовала, что с ними что-то происходило, но не могла этого объяснить. Он стал звонить гораздо реже, и они почти перестали видеться. В редкие встречи они всё чаще изводили друг друга, прежняя нежность переросла в какое-то яростное и озлобленное чувство, Лейла мучилась от ревности и боялась, что он потерял к ней интерес. Его слова становились для неё всё более непонятными, пропасть росла с каждым днём. Она его провоцировала, он был ею недоволен.
Одной ночью девушке снова приснился сон, который преследовал её всю жизнь. Это был подъезд одного из многоквартирных домов, где она жила в детстве. Она стояла на лестничном марше девятого этажа. По полу летел пепел и обуглившаяся, тлевшая бумага. Девушка чувствовала, что она совершенно одна и что ей нужно во что бы то ни стало покинуть дом. Каждый сон начинался с этой абсолютной, безоговорочной уверенности. Она подскакивала к лестнице, пробегала несколько ступенек, опускала глаза и видела, что от лестницы почти ничего не осталось и ступеньки рушатся и пропадают в алеющей, горячей пропасти. После этого девушка всегда просыпалась. И неизменно в холодном поту, дрожа от ужаса. Никакой другой сон не мог её напугать так, как этот. Этой ночью её ночной кошмар вернулся. Её собственный демон снова стоял у кровати.
Лейла лежала без сна и вспомнила, как бабушка рассказывала ей историю о прабабушке. Однажды ночью после долгой болезни та почувствовала, как на её грудь навалилось что-то мохнатое и невозможно тяжелое и шепнуло ей в лицо: «Тебе пора уходить». Прабабушка не могла открыть глаз - тьма застилала их, не могла дышать – Зверь придавил её к постели. «Не сейчас, не сегодня! Изыди!» - прохрипела она. Утром она проснулась. Эта история не давала девушке покоя до сих пор. Даже если это просто приснилось или померещилось, насколько страшным это должно было быть... И куда деться от страха, что однажды не получится одолеть собственных демонов...
На следующий день он ей позвонил. С горем пополам они договорились о встрече. В первые секунды, как только она увидела его лицо, ей показалось, что всё как раньше. Но повисшее молчание не приносило удовлетворения: от него сквозило холодом. Когда они заговаривали, становилось ещё хуже. Ей казалось, что они читают по испорченному, исковерканному сценарию, и ни тому, ни другому не нравится его роль, но они не могут остановиться.
Он постоянно одергивал и поправлял её, она же не могла его слушать: всё говорил будто не он, как будто кто-то другой за него. Когда он рассказывал про то, как он и Мицкевич накануне повздорили по пьяни из-за какой-то ерунды, Лейла не выдержала:
- Идиот твой Мицкевич. И ты тоже!
И поняла, что находиться рядом больше не было сил, щемящая тоска кидала к нему, а злость отпихивала обратно. Она не могли видеть, как они умирают. Она развернулась и быстрым шагом пошла в другую сторону. Её ноги так ожесточенно топтали тротуар, и она сама настолько изнывала от злости, что, если бы мысли были материальны, следом за ней воспламенялась бы листва и плавился асфальт. Холодный ветер ощутимо хлыстал её по лицу. На том месте, где должна быть остановка, проводили ремонтные работы, что вызвало в девушке раздражение: «В этом богом забытом городе постоянно что-то копают и ремонтируют, а он так и расползается как старые штаны на самом неподходящем месте!» Чудная женщина сидела на бетоне, разговаривала сама с собой и что-то ела. Потом повернулась к Лейле, улыбнулась и что-то сказала. Та отвернулась. Проехал автобус, поднял пыль, женщина ушла, что-то бормоча себе под нос. Чуть погодя пришёл странный старик. Он стоял с накрененной набок под неестественным углом головой, которая по неведомым причинам оставалась в таком положении с негнущейся шеей. Он повернул газету под таким же углом, что и голова, и внимательно изучал текст. Лейлу пробили злые слёзы. «Да чтоб пропало это всё! Это какой-то дурдом! Весь этот город – сплошные жёлтые стены и психи! И самая ненормальная тут я!» Даже старые дома, покосившиеся и потемневшие, которые как будто проглотил асфальт, глядевшие окнами первого этажа на ноги прохожих, казались ей сегодня особенно отвратительными. Пришёл её трамвай, поглотил и понёс домой. Воображение девушки как всегда всё драматизировало. Неземные чувства перевоплотились в целое падение Вавилона: вся память горела и трещала, перед глазами то и дело сыпались огромные валуны, земля была испещрена трещинами, а кругом разверзлись алеющие пропасти. События, слова, факты, взгляды противоречили друг другу. Когда она добралась до дома, слёзы пересохли. Она встала под душ и смыла день. Этот. Вчерашний. Позавчерашний. Все. После этого замерла напротив зеркала и ждала, пока вода на коже высохнет. Она терпеть не могла полотенца. Из зеркала на неё смотрели тёмные и сухие глаза, это был будто другой человек и, кажется, он жил своей жизнью и не реагировал на её движения, как злой брат-близнец.
Три дня после этого она бродила из угла в угол в своей квартире, сама себя накручивая и ожидая какого-то вразумительного ответа. В четвертый день натянутые до предела нервы ощутимо зазвенели. Она позвонила Вере. Та не ответила. Лейла побросала первые попавшиеся вещи в сумку и уехала к отцу первым автобусом. Дорога заняла несколько часов, от смены обстановки мысли немного прояснились. Даже после, спустя несколько лет, она так и не поняла, что произошло, но осознала, что именно её волновало на протяжении долгого времени после этого. Лейла не хотела, чтобы его лицо, при мыслях о ней, накрывала тень. Она надеялась, что останется в его памяти светлым, искристым воспоминанием. Ведь у неё получается, вспоминая его, видеть его смеющееся лицо и ласковые руки. Светлые воспоминания о ней. Это то, чего ей очень хотелось. Но никакие слова уже не могли бы на это повлиять.
Отец встретил её объятиями. Это приятно её удивило, ведь он никогда не был особо эмоциональным человеком. Девушка отметила, что он постарел: его волосы, которые, как она помнила с детства, всегда были цвета черного воронова крыла, поредели и кое-где покрылись сединой, он стал ниже и ещё больше поправился. Они провели вместе две недели. Лейла готовила им замысловатые ужины, а он по-доброму ворчал, что она слишком заморачивается, и за ужин вполне сошёл бы просто суп, например, щи (борщ он категорически не любил). Она стеснялась признаться, что ни разу его не готовила. Отец становился всё больше похожим на деда, которого Лейла всегда особенно любила и уважала. По вечерам они смотрели фильмы, и девушка вспоминала, как в детстве лежала часами рядом с ним, а он гладил её по волосам. Он всегда очень любил её волосы и её саму. Ему не обязательно было это ей говорить, как и всем, кто на самом деле это чувствует. Это читалось в его глазах, когда она уезжала, сама не зная куда, а он стоял в дверях и, обняв её, обронил, глядя в пол: «Ты, это… Приезжай, пожалуйста, почаще…»
Они попрощались, и пока она шла на вокзал, по её щекам текли слёзы: «Папочка, я буду, буду приезжать почаще!»
____
Они переехали. Миша был очень доволен новым местом работы, Анна свою бросила. Со временем ей начал нравиться город, она чувствовала, что вот-вот она должна была найти себя. Так и случилось: Миша помог ей открыть пекарню. Однако как только всё стало налаживаться, Анна впервые переступила порог онкологической поликлиники. Не поднимая на неё глаз, врач записывал даты и фамилии в толстом журнале. Всё это напоминало ужасающий конвейер, а люди – мясо. «Оперироваться будем?» - спросил он так, будто у неё есть выбор. Девушка запрещала себе плакать или расстраиваться. Больше всего её изводило то, что приходилось успокаивать причитающих родственников. Миша всегда был рядом, поддерживал и ненавязчиво утешал. Любовь и уважение крепли с каждым днём. Через четыре месяца после реабилитации они поженились.
____
Лейла переехала в Северную Пальмиру. Чуть меньше, чем через полгода, умер её отец, что сильно подкосило девушку. Однажды, случайно попав на небольшую выставку, она встретила мрачного художника, который мог бесконечно говорить о том, что никто не понимает его искусства. Вскоре, несмотря на то, что он был женат, у них закрутился бурный роман. Лейла жила в маленькой и пыльной квартире, которую он снимал для нее неподалеку, и работала в магазинчике напротив. Он много её рисовал, говорил, что любит её больше жизни, но крепко держал её при себе. Часто изводил ревностью, метался по квартире и крушил всё, что попадалось под руку. Спустя год, в пылу бурной ссоры на почве ревности, он задушил её подушкой, после чего совершенно помешался. Люди говорили, что он много пил, постоянно курил, носил бороду и поколачивал жену.