Лиличка
(или один день тихой пьяницы)
Осенью сего года как раз на Рождество Богородицы двадцать первого сентября рано утром на остановке одной малоизвестной дороги ведущей из городка Н в такой же захолустный городок М под большим черным зонтом стояла маленькая одинокая женщина. Она уже давно стояла на остановке, так как снова изменили расписание автобуса, и она не знала, во сколько он сегодня пойдет. Всю ночь и вот уже утро моросит и моросит дождик, хорошо, что она взяла зонтик – думала сейчас эта маленькая женщина и с надеждой поглядывала из под зонта на крутой подъем бетонной трассы, на котором вот-вот должен показаться ее автобус.
Ну, наконец, автобус показался и, скоро, затормозив на остановке, принял в свои светлые и теплые чрева нашу страдалицу. В салоне было всего два три пассажира, которых она не знала, но все же со всеми вежливо поздоровалась. Автобус стоял, пока она вытаскивала из сумочки свой миниатюрный кошелечек, пока вынимала из него купюру, получала сдачу, и все это время она мило улыбалась спине шофера. Она была вообще очень вежливой, тихой и доброй. Наконец автобус тронулся, и женщина присела на краешек соседнего сидения.
Ее звали – Лилия Георгиевна Кувшинкина или просто - наша Лиличка. Она была очень маленькая всего один метр сорок семь сантиметров и даже когда одевала свои миниатюрные туфельки на каблуках, все равно она казалась всем очень маленькой. Все жители окрестных поселков и деревень знали ее, потому что она уже много лет работала акушеркой в местной больнице и зимой даже жила при ней. Ей было уже семьдесят два года, но выглядела она благодаря своим миниатюрным размерам и тихой, ласковой нежности в голосе намного моложе. У Лилички было милое птичье личико, и даже ее маленькие, глубоко посаженные глазки и пухлые губки над острым носиком не портили ее вида. Она была и не красивой и красивой одновременно, как кому покажется. Одевалась она тоже очень даже со вкусом, потому что шила себе сама и выкройки, модели брала из модных журналов, но если там были модели ростом не менее ста восьмидесяти сантиметров, то Лиличка очень просто все это: укорачивала, уменьшала, как уменьшает свой образ иногда художник рисуя не большую картину, а миниатюру с него. Платков и косынок она не носила, а очень любила шляпы. Их она делать-шить не умела и покупала на рынке в районном городке. Но все равно даже шляпы уже готовые она украшала по-своему и к ней за ее выдумками приходили даже такие дамы как жена председателя совхоза и попадья хотя и той и другой больше бы подошли платки с их топорными и самодовольными лицами.
У нее был еще одно очень ценное достоинство, она уже много лет работая в больнице, хотя у нее не было специального образования, могла всегда прийти на помощь. Она могла помочь и при зубной боли и при болях в животе, и в сердце и еще и еще и еще. Может быть, она и не все сама понимала, что делает, но даже ее присутствие у больного облегчало его страдания. Если не могли дозвониться до скорой помощи, то вызывали, или сами ехали к ней, и она никогда ни кому не отказывала.
Она ехала сейчас в церковь на раннюю заутреню службу, где она уже много лет пела в хоре на клиросе. Пела она очень высоким голосом и раньше еще, когда она только начинала петь, регент хора сравнивал ее голосок с чистым серебром. А потом ей надо было заехать в больницу получить там зарплату, потом зайти на базар купить подарки детям и еще вернуться в больницу к себе в комнату, в которую она накануне уже перебралась из своего летнего домика в деревне, зимовать.
Судьба ее была непростой: она совсем не помнила отца, он умер, когда ей было всего один годик, мать же ее тоже вскоре исчезла из жизни, оставив ее, совсем крошечную на попеченье бабушки и козы Варьки. Мать ее, говорят, видели иногда в разных местах их большого района. Лиличку воспитывала одна бабушка, которая и работала все в той же больнице санитаркой. Так что маленькой Лиличке детство помнилось это большие палаты залитые солнцем и белыми простынями и старинная церковь, бабушка была очень верующая, тоже все в блеске сусального золота и в ярких огнях свечей, негромкого кашля в больнице и тихого пения на клиросе, под который она часто засыпала на деревянной лавочке около него.
В пятнадцать лет после восьмого класса школы бабушка отвела ее в больничную бухгалтерию, где ее приняли с начало курьером, потом младшим счетоводом, а потом… - потом судьба ее резко изменилась: у главного бухгалтера больницы Анастасии Ефремовны Кувалдиной заболела мать, случился инсульт. Вот тогда всесильная Анастасия Ефремовна и вызвала к себе нашу Лиличку:
- Я знаю, что тебя воспитывает и кормит одна твоя бабушка и, сейчас, вы с нею нуждаетесь, что это за доход у вас на двоих всего сто двадцать рублей, это же полная нищета, а ты уже невеста тебе надо о приданом думать и как дальше жить! Вот я тебе и предлагаю пойти сиделкой к моей матери, - ты будешь числиться в нашей бухгалтерии и, тебе будет начисляться твоя зарплата младшего счетовода, а дома у меня ты будешь на всем готовом получать еще столько же, как тебе мое предложение? Ты сейчас пойди, посоветуйся с бабушкой и завтра придешь ко мне с ответом! Я вас, обоих, не обижу!
- Спасибо, хорошо! – только на это и смогла ответить Лиля.
Мать Анастасии Ефремовны дамы очень властной и умной, которую боялись все даже главврач больницы, звали Анной Ивановной. Лиля пришла к ней сиделкой, когда ей было уже двадцать один год и, прожила у них все десять лет, пока Анна Ивановна не умерла, а ей самой было предложено перейти в няни к внукам Анастасии Ефремовны Сашеньке и Лешеньке. Она и так уже нянчилась с ними, когда еще была жива Анна Ивановна, а сейчас и подавно.
Вот сегодня она к ним и собиралась пожаловать в гости, а заодно уж и угостить уже и их пятерых детей. К ней там относились очень хорошо, считали членом семьи, но все благодаря своему росту и возрасту она чувствовала, что над нею там посмеиваются, она как бы клоун у них в доме. Лиличка уже много, много, много раз приезжала к ним на все большие праздники, дни рождения, свадьбы обоих Сашеньки и Лешеньки и, всегда привозила им что-то вкусное изысканное и почему-то смешное.
Маленькая женщина подъехала к церкви и вошла через черный ход в ее прохладные залы. Она разделась в уголочке клироса, там у нее был свой шкафчик и, встала на свое место. Раньше в хоре пели двадцать человек, а сейчас осталось всего семь, - кто умер, кто уехал, кто как, а она как пришла сюда еще девочкой, так и осталась здесь навсегда. Вот на этом самом месте она простояла почти все шестьдесят лет. Лиличка всегда приходила первой и сейчас еще несколько минут она это знала, будет здесь одна. За эти несколько минут у нее в голове пролетали целые десятилетия: уже нет в живых ее любимой бабушки, уже нет всесильной, как казалось всем вечной Анастасии Ефремовны, сменились несколько священников, уже пятый по счету регент хора, а она кажется, нисколько не изменилась. Вот хотя бы вчера вечером, когда она в последний раз сняла с себя летний наряд и приготовила все к сегодняшнему дню: новую юбку, белую рубашку, новую кофточку с кружевным жабо, даже новые туфельки на каблучках были ею куплены заранее. Все это она наденет завтра, а сейчас она, встав перед большим зеркалом, снова и снова всматривалась в себя обнаженной – тонкое миловидное лицо, почти без седины черные волосы, постриженные под сассон как у Мерей Матье, все та же маленькая грудь похожая на два яблочка, белая почти сахарная кожа, тонкая талия на развитых миниатюрных бедрах, ровная ямочка пупка и от него волосяная дорожка к ее «мамочке». Она так называла свою вагину, ровненькую, всегда припухлую, немного влажную, похожую на городскую булочку. Лиличка была девственницей. А в свое время ее «мамочка» доставляла ей много хлопот, то она начинала буянить и кровоточить, то набухала и не давала ей сосредоточиться и о чем-то, как только думать, думать, о мужчинах, о красивых женщинах видевших ею на обложках журналов и прочее. Она повернулась к зеркалу спиной и увидела всю ту же белую спинку с пуговками костяшками как у корсета своих позвонков все ту же тонкую талию с ямочками на крестце маленькую еще достаточно крепкую попочку, бедра, ножки преходящие в изящные ступни двадцать восьмого размера. Ей очень нравилось свое миниатюрное тело. Она считала, что оно ее тело всегда чистенькое ухоженное с ее «мамочкой» во главе и есть само совершенство.
Но если в ее имени и фамилии было все цветочное - и Лилия, и Георгин и Кувшинка, цветы все нежные ласкающие слух и зрение, то Лиличка по натуре своей была самый настоящий Нарцисс и вообще не может же быть человек, пусть даже такой ангел как она без недостатков. Они были и у нее.
Лиличка любила выпить. Пила она исключительно только водку и то ею самой приготовленную, то есть она покупала в магазине хорошую дорогою водку и настаивала ее на травах ей одной известных. Вот почему от нее часто пахло мятой, жасмином, и другими сладкими на вкус травами. Это мало кто знал или лучше сказать, что вообще никто об этом не знал. У нее была всегда в сумочке ее заветная фляжка, умело сделанная под косметичку и вмещавшая в себя ровно чекушку – это была ее дневная норма. Больше стакана водки Лиличка редко когда выпивала, и то этот стакан растягивался ею почти на целый день. Если было мало водки, то Лиличка умело добавляла ее, если же больше, то здесь надо было быть осторожней, она могла просто…заплакать.
Любила ли Лиличка мужчин? Конечно, любила! И не только их….
Когда она вышла из церкви, уже темнело, она почти целый день провела в храме сходила ненадолго в больницу за зарплатой, а так все пела и пела сегодня, пела, как никогда. Она и пообедала у настоятеля, что жил вместе с семьей при церкви и, фляжка ее была уже пуста. На улице все так же моросил дождь, дорога и тротуары были мокрые и блестели от него. Она открыла свой зонтик и пошла в сторону рынка. На ходу она снова и снова перебирала, что ей надо сегодня купить в подарок детям и, конечно же, Сашеньке и Лешеньке с их женами, тещами и еще кучей народа, что сегодня будут на торжестве.
Лиличка шла быстро, гордо подняв под зонтом голову и думала, какое вот счастье когда у тебя есть свои стабильные деньги: пенсия, счет в банке, зарплата в больнице и в церкви, - есть к кому пойти в гости и вообще счастье вот так просто жить на свете. Пусть идет дождь, пусть надо мной немного там посмеются, пусть даже моя фляжка сейчас пуста, я добавлю водочки, добавлю немного на вечере и спою им у пианино, спою, конечно! Она очень надеялась, что все так и будет.
А все же, как быстро выросли Саша и Леша, только вчера казалось, она им вытирала носы и попки, одевала на прогулки в парк, укладывала спать и сидела с ними всю ночь, когда они болели. Сейчас Саша и Леша уже большие мужчины с животами, женами, своими уже детьми, но для меня они все те же два мальчика, нежных, ранимых, талантливых и которых я очень и очень любила и люблю – думала и думала сейчас Лиличка и на лице ее вместе с ними менялось и его выражение, то грустное, то нежное, то тревожное, то смешное.
На улице, ведущей к рынку, никого не было видно, здесь всегда было немноголюдно, а сегодня вообще казалось, что весь поселок уже спит. Она решила с начало зайти в кондитерский павильон. Там она долго выбирала сладости, торт, пирожные, конфеты и вышла из него нагруженная большим фирменным пакетом. На входе у павильона она заметила знакомую фигуру высокой женщины неторопливо поднимающей по ступенькам. Лиличка посторонилась, сделав несколько шажков в сторону. Конечно же, навстречу ей шла высокая, худая старуха неопрятного вида - Любовь Александровна Дуванова. Когда-то очень давно они дружили. Почти каждый день после школы Люба, которая была старше Лилии на два года приходила к ней в дом, когда бабушка была на дежурстве в больнице. Люба была отличницей, комсомолкой, спортсменской и еще к тому же настоящей русской красавицей. Она была прикреплена к Лиличке по комсомольской линии, так как Лиля училась довольно плохо. Но эти все попечения со стороны Любы мало что давали, потому, как девочкам было более интересней, быть вместе. Они долго смотрели журналы, выбирали, что себе пошить на школьный бал и, тогда, раздевшись догола, они накидывали на себя всевозможные куски материи, простыни, скатерти, платки и прочие тряпки, смеялись, кружились и…. целовались. Потом, уставшие, они лежали на большой бабушкиной кровати, и Люба, гладила обнаженную спинку и ножки Лилички, приговаривая: «Какая ты у меня маленькая, совсем маленькая как куколка – ты куколка моя!». Вот тогда моя «мамочка» могла бы и пострадать – до настоящей любви и секса было одно мгновение – всегда так думала Лиля, когда смотрела на себя в зеркало или просто вспоминал Любу Дуванову.
- Здравствуй Люба! – сказала ей Лиличка и улыбнулась. Та же подслеповато глянула вверх и, узнав свою старую подругу, кивнула ей головой. Она видимо тоже была рада.
- А это ты куколка моя! – ответила ей Люба, приводя дыхание в норму.
Они обнялись. Вернее свои руки Люба положила ей на плечи, а Лиличка могла обнять ее только где-то чуть поверх бедер. Обе не виделись очень давно, поселок можно было пройти весь за полчаса это ведь совсем немного, но жизнь иногда так распоряжается, что даже в небольших поселках люди иногда не встречаются годами: сидят дома, ходят в свои магазины и места, куда другие не ходят. И где им было встречаться, если Люба никогда не ходила в церковь и никогда не болела.
- Как ты живешь? Я вижу, ты к своим «кувалдам» собралась, а? – спросила ее Люба и насмешливо улыбнулась. Она прекрасно знала судьбу Лилички и когда-то даже завидовала ей: жить в большом богатом доме, какой был у главбуха больницы, так хорошо питаться и одеваться, как ее подруга детства она могла только мечтать. Ее жизнь резко отличалась от Лилички. Судьба Любы была поначалу даже и ничего, она кончила животноводческий техникум и долго работала на ферме заведующей, там же вышла замуж за скотника Ваську и там же они вместе стали выпивать. Родилось трое детей, ферму закрыли, и Люба много болталась по разным приработкам, долго нигде не задерживаясь. Дети кое-как росли, вещи постепенно проедались, а какие и пропивались и вот так, к своим семидесяти четырем годам Люба Дуванова потерявшая уже и мужа и одного сына стала почти нищей.
- Да, да у сына Лешеньки Илюшеньки сегодня день рождения, представляешь прямо на Рождество и день рождения! С праздником тебя Люба!
- Что это за Рождество такое? У нас ведь Рождество на январь приходиться, а? - спросила ее Люба и усмехнулась.
- Да Рождество Богородицы сегодня, наш праздник, наш женский! – Лиличка с радостью стала объяснять подруге, что есть и такой праздник у них.
- А-а-а! Ну ладно давайте веселитесь, а ты все своих бугаев «Лешеньками и Сашеньками» зовешь? У них, поди, и своих детей уже куча?
- Пятеро на двоих – у Лешеньки двое мальчиков, а у Сашеньки трое мальчик и две девочки, одну из них даже Лиличкой назвали, в честь меня представляешь? А как у тебя твои-то живут, тоже хорошо? – спросила ее Лиличка, зная при этом, что у нее не так все гладко по жизни.
- Да куда там! Оба пьют, снохи попались и обе стервы, борюсь с ними каждый день, внуки не слушаются все подавай им то компьютеры то мопеды с кедами, а где я возьму пенсии хватает только на хлеб да молоко! – ответила ей Люба, с завистью поглядывая на Лиличкин пакет с кондитерского магазина.
- Ты знаешь! я сегодня зарплату получила, давай я тебя с праздником поздравлю, вот на тебе возьми своим купи им что-нибудь сладкого, а? – Лиличка вытащив свой кошелек и порывшись в нем, вытащила из него довольно крупную купюру.
- Давай, давай! не по нашим делам-то отказываться от подаяний! – усмехаясь, отвечала Люба, принимая деньги от подруги. – Ну что давай обнимемся, да поцелуемся что ли, а? Помнишь как в детстве-то? – засмеялась Люба и, склонившись к подруге, крепко обняла ее, поцеловав в губы. Лиличка ничего подобного не ожидавшая даже чуть не выронила пакет из рук, а Люба, смеясь, уже открывала дверь кондитерского магазина и, махнув ей на прощание рукой, вошла в него.
Потом Лиля долго выбирала в винном отделе, что взять ей на праздник и девица, стоявшая за прилавком, даже стала удивленно посматривать на нее:
- Может быть вам помочь? – спросила она ее, чем еще больше ввела в смущение.
- Дайте мне большую бутылку кока-колы, вот золотое шампанское и… виски вон те дайте! – ответила ей Лиличка и покраснела.
- С вас триста тридцать семь рублей бабушка! – ответила ей продавщица и пробила чек по кассе. К первому пакету из кондитерского, прибавился еще один пакет из винного павильона. Потом уже в гастрономическом отделе купив копченой ветчины, сервелата и большую банку шпрот Лиличка поняла, что всего этого ей одной не донести. Три больших тяжелых пакета сейчас лежали у ее ног и она, оглядываясь по сторонам, думала, что вот какая она все же дура, что не взяла ручной тележки из дома. Лиличка чуть не заплакала от досады. А тем временем стало совсем темно, снова пошел мелкий дождик и, надо было как-то идти. Да идти-то всего каких-нибудь десять–пятнадцать минут и, она, не раскрывая зонтик, взяв в одну руку самый тяжелый пакет из винного отдела, а в другую два остальных хотела было уже двинуться в путь, как тут на пороге магазина появился ее знакомый - Савелий Игнатьевич. Это был мужчина лет сорока, красивый, сильный и очень умный когда-то. Он служил одно время регентом в церкви, где она пела под его руководством все эти пять лет и… была все эти пять лет в него влюблена…
Вот теперь можно было отступить и поговорить о мужчинах, в которых естественно постоянно влюблялась Лиличка…
- «Я всю свою жизнь большую часть провела с женщинами! – часто рассуждала она сама с собой. Конечно, мужчин у меня в жизни хватало и в доме главбуха и в больнице и в церкви и вообще везде, но я ведь такая маленькая, что они мне все казались какими–то чудовищными птицами, потому что я наверху видела только их подбородки губы и носы, носы похожие на клювы больших хищных птиц сидящих на своих гнездах, особо это было заметно когда мужчина носил бороду и усы. Вот хотя бы как этот Савелий Игнатьевич! На верху, я видела гнезда, а вот внизу, там, где сходятся их ноги, я видела совсем иное, там было что-то таинственное сильное иногда набухавшее, волнующее меня даже до бунта моей «мамочки», головокружения. Это она имела в виду ширинку у брюк и то, что за нею у мужчин находиться. Конечно, я видела у своих мальчиков, что-то подобное, что там может быть, когда мыла их, одевала, - но там были какие-то червячки, больше забавные, чем волнующие. А вот с другими! Вот хоть этот Савелий Игнатьевич – у него-то был не червячок в ширинке, там было что-то такое, большое свисающее на бок и сильно оттопыривающее одну из штанин! Ах! Я ведь все это видела в течение всех пяти лет – мне даже одной моей фляжки не хватало на день, чтобы иногда заглушить то волнующее чувство, которое у меня вызывала ширинка у него. Я всегда или лучше сказать очень часто стояла так близко ко всему тому, что когда-то должно было случиться и моя «мамочка» уже не была бы так одинока, но я никогда не видела их глаз.
Я знала, что глаза у мужчин бывают: голубые, зеленые, карие, а вот какие были у Савелия Игнатьевича, я никогда не видела, даже когда он наклонялся ко мне, делая какое-нибудь замечание, я очень трусила и опускала свои до уровня его ширинки. Мне очень хотелось заглянуть в глаза какого-нибудь красивого мужчины и…узнать! Что? Да я сама не знаю!
Я влюблялась и в знаменитых актеров, вот хоть в Леонида Ермольника я влюблена и сейчас! Ох! Как же он хорош в своих ролях, пусть даже в небольших эпизодах! Но с ним у меня тоже была история почти комедийная или лучше сказать трагокомедийная:
к нам в райцентр приехала выставка восковых фигур из Москвы, и мы всей больницей, тем более что у нас тогда был свой автобус поехали на нее. Там были фигуры разных исторических персонажей и выглядели они как живые. Там же была фигура и Леонида Ермольника взятая из журнала «Ералаш» где он играет учителя из каменного века - он был голый в одной набедренной повязке и в одной руке держал копье как указку, а в другой огромную кость. Когда наша тихая экскурсия проходила уже в другой зал, мне очень захотелось вернуться и посмотреть какие же все же глаза у Леонида, тем более, что смотрительница зала, сидевшая на стуле у двери кажется, заснула. Я вернулась, взяла один из стульев, стоявших у стены и, поставила его к фигуре Леонида, так чтобы залезть на него и увидеть его вблизи. В это время смотрительница очень древняя старушенция похожая на восковую моль проснулась и подняла крик - ей показалось, что я хочу украсть голову знаменитого актера и… потом милиция, следователи, прокуратура, о господи! Меня, конечно же, к вечеру отпустили, покрутив пальцем у виска и, больше, я уже не пыталась что-то узнать у мужчин тем более, вблизи».
Так думала сейчас Лиличка, пока ее знакомый Савелий Игнатьевич поднимался по ступенькам к ней навстречу.
- Здравствуйте уважаемая Лилия Георгиевна! С праздником вас! – улыбаясь, приветствовал он ее уже на площадке магазина.
- И вас с праздником Савелий Игнатьевич! – счастливо улыбаясь, отвечала ему она. Она была так рада, что сейчас все ее проблемы будут решены, конечно, он самый настоящий мужчина или как говорят в Англии настоящий джентльмен.
- Я вижу! вы к своим собрались с подарками? – все так улыбаясь, спросил он, у нее осматривая ее груз покупок. – Не помочь ли мне вам?
- Да нет спасибо большое я сама, - для виду вежливо ответила ему Лиличка и хотела уже было взяться за один из пакетов, как Савелий Игнатьевич сам перехватил его из ее рук и, продолжая улыбаться, взял и другие два.
- Уж позвольте мне вам помочь, тем более, что меня очень интересуют какие сейчас дела в нашем храме, больнице, у вас? – и он, говоря это уже на ходу с лестницы быстро стал спускаться с нее. Лиличке ничего не оставалось делать, как быстро раскрыть свой зонт и последовать за ним. Вот так семеня за бывшим регентом Лиличка с непривычки немного задыхаясь еще и рассказывая ему все новости храма, больницы, да и свои тоже они через десять минут уже стояли у крыльца большого дома Кувалдиных.
Дом сейчас весь сиял от своих огней в окнах, за дверью слышался веселый смех, музыка чьи-то крики.
- Ну, вот я вас и доставил! - весело произнес бывший регент и поставил все пакеты на порожек крыльца. Они стояли сейчас под большим козырьком его и дождик здесь не доставал. Лиличка закрыла зонт и благодарно посмотрела на верх где должно было быть лицо Савелия Игнатьевича. Но она видела только мокрое расплывчатое пятно. Видно он улыбался ей, от него шло такое тепло, неясный свет, что Лиличка даже растерялась.
- А вы знаете Лиличка, - он в первый раз назвал ее так, - я ведь когда-то был влюблен в вас! И сейчас вы мне нравитесь, вы такая, такая….
- Маленькая! Я похожа на куколку, да? – вежливо ответила ему Лиличка и тихо засмеялась.
- Да! Вы очень хорошая женщина! Можно я вас на прощание поцелую? В честь праздника в честь…, - и бывший регент, не ожидая ее ответа, быстро наклонился к ней и так же крепко поцеловал ее в губы, как вот только недавно поцеловала ее подруга детства на том крыльце кондитерского магазина, где они все вместе сегодня встретились.
Лиличка еще долго стояла глядя в след удаляющей его фигуры. – «Кто бы мог подумать, что он был влюблен в меня, да я на него и смотреть-то боялась!» - думала сейчас Лиличка глядя уже в пустоту все набиравшего силу дождика.
Когда она вошла в дом, ей его открыла одна из «кувалдинских» женщин - все скопом выскочили ее встречать, а дети окружившую ее в плаще еще мокрую от дождя хором закричали:
- А вот и наша Лиличка приехала! А вот наша куколка приехала! – дети, взявшись за руки, тут же повели хоровод вокруг нее, не пуская в него взрослых. Она, кружась с ними вместе и, тихо, радостно смеясь им в ответ, раздавала сладости всем подряд и, хоть, детей было намного больше, пригласили друзей и подружек, всем хватило и по шоколадке и по кексу и по большой конфете. Оставались еще леденцы и пряники, но и их скоро разобрали.
- Спасибо Лиличка, спасибо наша куколка! - наконец, дети, освободили свою любимицу и, Лиличка, смогла немного перевести дух. Но и здесь она не очень-то задержалась - ее скоро позвали на кухню. Там скопились все «кувалдинские» дамы: обе жены с двумя же тещами, две сестры и какая-то дальняя свояченица, которую Лиличка почти не знала. Стол был уже накрыт, ждали только ее, и сейчас нужно было решить добавить все то, что она принесла с собой, то есть копченую ветчину с сервелатом и шпроты на стол сейчас или добавить потом к чаю. Решили что надо сейчас, и начали чистить, резать и класть все на большие блюда. Так что через несколько минут два красивых и вкусно пахнувших блюда, большая бутылка кока-колы и виски еще более украсили стол в «кувалдинском» доме – все было готово к началу торжества.
Позвали детей. Во главе стола с одного края посадили виновника торжества, его тут же окружили мать и одна из бабушек, а на другой конец возглавить его предложили Лиличке. Она, долго смущаясь, отказывалась, но ее чуть лишь не силой посадили на высокое место и окружили ее незабвенными Сашенькой и Лешенькой. Принесли торт со свечами и, все, встали с мест пока пятилетний Илья раздув щеки гасил их своим дыханием. Свечи погасли, все захлопали в ладоши, дети закричали ура и пиршество началось.
Долго говорили тосты, долго пили и закусывали, пока это не надоело детям, которым не терпелось узнать, что же все-таки подарили Илье в этот день. Скоро только взрослые остались за столом и, то, некоторые мужчины пошли курить, дамы тоже стали почему-то исчезать одна, за одной и, в конце, когда дело уже близилось к подаче чая за столом оставались одна Лиличка и два ее бывших воспитанника. Лешенька и Сашенька, которые уже достаточно выпившие все пытались рассказать ей о своих делах. Лиличка выпив за вечер всего одну рюмку виски и без нее была, почти пьяная. Она с радостью слушала бытовые и служебные дела семьи Кувалдиных, тихо смеялась, когда было смешно, переживала и, чуть не плакала, когда было грустно. Лиличка сейчас была почти счастлива. Она была бы счастливо полностью, если бы не встретила свою подругу Любу Дуванову и бывшего своего регента. Она почему-то думала сейчас о них: - « Вот было бы сейчас как хорошо, если бы они оба были здесь! Они бы увидели, как меня все любят, как обо мне все заботятся и, не потому, что у меня есть деньги в банке и не, потому, что я маленькая и у меня никого нет кроме них! Конечно, нет! Конечно не из-за того. Нет! Они все просто меня любят!».
Но вот начался вечерний чай и снова все говорили тосты, выпивали, закусывали и в конце одна из девочек села за пианино и, стараясь, весело сыграла знакомую всем песенку из мультфильма о дне рождении, где крокодил Гена пел такую же под гармошку. Потом кто-то из детей читал стихи, кто-то пел соло и, в конце концов, дети устали стали сонными и им было уже пора расходиться по домам, спать, как один из кувалдинских мужчин это был Сашенька, попросил спеть Лиличку что-нибудь на прощание.
Она обычно пела в таких случаях песню под названием «В лунном сиянии», но сейчас оглядываясь по сторонам и увидев как все снова сели на свои места слушать ее, она вдруг сама взяла бутылку с виски и налили себе полную рюмку. Залпом, выпив ее, Лиличка встала с места и, чуть пошатываясь, подошла к пианино. Все затаили дыхание. Это было что-то небывалое. Вот она, держась одной рукой за крышку пианино, а другую, положив себе на грудь, гордо поглядела на всех и… запела: «Миленький ты мой – возьми меня с собой – там, в краю далеком буду тебе женой…» - Она пела так вдохновенно и хорошо, как никогда. Сидевшие за столом заслушавшись ее, застыли, кто с чашкой в руке, кто с чайником, кто уже и с надкушенным пирогом. Лешенька держал бутылку с виски, а Сашенька большую рюмку – они хотели выпить, но так же слушали ее, как все. У них у обоих на глазах выступили слезы. А Лиличка продолжала петь…
И вот на самом высоком тоне, где героиня песни просит взять ее даже чужой Лиличка замолчала, но через секунды продолжила уже совсем другую незнакомую ни кому песню.
Это была даже не песня, а большой куплет сочиненной ею только что:
- Поздние пташки пропели, а я все жду соловья
И никогда не поверю, что ты разлюбишь меня
Не верьте, не верьте, не верьте
Не верю, не верю, не верю и я!
И никогда не поверю, что кто-то разлюбит меня!
Когда Лиличка допела свой куплет в зале наступила тишина. Такая тишина бывает очень редко и обычно после нее раздаются громкие крики и аплодисменты и все это потом нарастает, нарастает, и переходит в шторм с криками браво, чудесно, это невозможно и прочее. Так было и сейчас. Все повскакивали со своих мест и окружили ее со всех сторон.
- Мы все так любим тебя, так любим! – кричали дети хором.
- Это было чудесно! – вторили им их матери и отцы.
- Огромное спасибо тебе наша… мама! – целовали ее с двух сторон Сашенька и Лешенька Кувалдины.
А Лиличка стояла, сейчас прижав руки к груди и, была так счастлива, так счастлива как никогда…