Аве, Гораций. Глава четвёртая.Тернии
Я больше чем сделал, сделать не могу.
Цицерон. Письма.
Директор института, приземистый старичок-академик, «блюститель нравов», яростно сверкнув квадратными линзами очков («взор грозного тирана»), наотрез отказался утверждать акты об очередном списании невообразимого количества поломанного научного оборудования. Решено было предпринять экстренные меры против превращения солидного научного учреждения в школу гимнасии, этакую древнеримскую палестру.
Наш директор, похоже, действовал по принципу: сейчас я разберусь как следует, и накажу, кого попало. Я, мол, покажу вам «великую хартию вольностей!».
«Отлучены от воды и огня» – у древних римлян это был один из видов наказания за особо тяжкие преступления. Что угодно повелителю, то имеет силу закона.
Суров закон, но закон. Пусть консулы смотрят, чтобы республика не понесла какого-либо ущерба. Наказывают не потому, что был совершён поступок, а для того, чтобы не совершался впредь.
Впрочем, однообразные подтягивания на пресловутом металлическом стержне к тому времени мне изрядно надоели. Кроме того, отпала надобность опасаться гимнастического состязания с Кирховым. Это меня с одной стороны радовало.
Древнеримский историк Тацит писал:
«Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому».
Тациту вторил Лукреций:
Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры
С твердой земли наблюдать за бедой, постигшей другого.
Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны,
Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.
Вскоре во исполнение приказа директора два слесаря из институтских экспериментальных мастерских в синих комбинезонах ходили по кабинетам и комнатам лабораторий и, снисходительно посмеиваясь, сбивали кувалдами недозволенные спортивные снаряды... Им-то, слесарям, невдомёк, что кабинетным учёным без физкультуры не обойтись. Сапожник не выше сапога.
Но, как это почти всегда бывает: не нашлось среди наших учёных мужей смельчаков, которые бы возмутились распоряжению директора. Ведь известен в науке принцип Ле Шателье, который говорит о том, что если на систему, находящуюся в равновесии, производить внешнее воздействие, то это вызовет в ней соответствующее противодействие, которое будет возрастать до тех пор, пока не будет вновь достигнуто состояние равновесия. Но часто ли в жизни человечества соблюдается этот принцип?
В моей голове прокручивались латинские истины:
«Жалкий податной народ»!
«Где ты, глас народа, глас божий?»
«Каков царь, такова и толпа»
«Что б ни творили цари-сумасброды – страдают ахейцы».
Есть мудрый совет Монтеня: надо уметь переносить то, чего нельзя избежать.
Вольтер говорил: «Труд избавляет человека от трёх главных зол: скуки, порока и нужды».
Без моих, привычных для моего организма упражнений на перекладине, у меня не возникало новых конструкторских догадок, но зато появилось время реализовать старые, и в первую очередь те из них, которые возникли у меня в процессе последнего висения на перекладине. Я вчитывался в еле разборчивые каракули записей тех дней и, как петух в навозной куче, среди сумасбродных мыслей находил редкие зерна логичного мышления. Каким же прозорливым становится ум, когда его инерционное состояние подвергается воздействию необычных факторов!
Мне оставалось только воспользоваться советом Сенеки: «пороки праздности необходимо преодолевать трудом».
По словам Гераклита: «Людям, решившимся действовать, обыкновенно бывают удачи; напротив, они редко удаются людям, которые только и занимаются тем, что взвешивают и медлят».
Конструкторские разработки имеют то преимущество перед теоретическими гипотезами, что их можно потрогать, если они в форме макетного образца или даже чертёжа.
«Что в руки взять нельзя – того для вас и нет!» – утверждали в старину.
По мнению Сенеки Старшего, свои способности человек может узнать, только попытавшись применять их на деле. Недостаточно знания, необходимо также применение; недостаточно хотеть, надо и делать.
Мои руки, отдохнувшие от бесконечных подтягиваний, рвались к какому-нибудь квалифицированному мастерству.
Я отыскал в одном из ящиков письменного стола давно заброшенные лазерный паяльник и портативный электронный интегратор, и мы вместе с двумя вихрастыми пареньками-аспирантами (нет вещи, которая могла бы возникнуть и расти одна) из подручных деталей стали воплощать в жизнь схему и конфигурацию придуманной мною коллективной ЭВМ.
Изюминкой нашей разработки послужили кристаллики одного распространённого, даже бросового вещества: оно в изобилии валялось на институтской свалке. Но как всё простое, использовать это вещество по новому назначению пока никому не приходило в голову.
Ещё Аристотель заметил: «Известное известно лишь немногим».
При монтаже портативной вычислительной машины нас ожидало много непредвиденных, как я считал, случайных, а впоследствии оказавшихся закономерных трудностей. Например, у нас на пол с периодической размерностью ронялись самые хрупкие, но самые важные детали. Мы обнаружили, что те детали, которые достаточно долго новенькими хранились на стеллажах, почему-то совсем не годились для пайки интегральной схемы прибора, и мы их охапками выносили в cloaca maxima. Зачастую, через несколько дней, они вновь были востребованы. Поскольку в сборке компьютера участвовал не один я, то виноватым никто себя не признавал.
Тем не менее, эта работа меня захватила едва ли не больше, чем телесные упражнения на перекладине. Подгоняя друг к другу компоненты ЭВМ я видел, как говорят, «боковым зрением», что от их выбора или их расстановки у прибора как бы случайно менялась частотно-волновая характеристика. Впрочем, эти изменения были незначительными, и их не замечали мои ревностные помощники. Приходило на ум высказывание микробиолога Пастера:
«При наблюдении случай благоприятствует лишь подготовленным».
Но видя близко перед собой возможность долгожданной практической реализации моих научных изысканий в области электроники, я откладывал на потом теоретические осмысления замеченных мною новых явлений в полупроводниках и с трепетом спешил к намеченной цели, подобно тому, как торопит свои шаги в пустыне истомленный жаждой путник, увидев вдали зелень оазиса.
Временами во мне закрадывалась мысль: профессор Кирхов, во всякое дело вносивший порядок, нашу работу проделал бы быстрее, без ненужных сомнений. Однако, надо быть благодарным мелким неудачам.
«Мелкие неудачи, ежечасно досаждающие нам, существуют как бы для нашего упражнения, для того, чтобы сила, позволяющая нам переносить большие несчастья, не ослабла бы совершенно в довольстве» – писал Шопенгауэр.
Через неделю принципиально новая ЭВМ у нас всё же была смонтирована.
«Не одобряю людей, которые используют один и тот же сосуд как ночной горшок и как ковш для вин!» – восклицал Элиан.
Но у нас не было выхода. За неимением подходящей металлической оболочки пришлось поместить нашу вычислительную машину в некогда лакированный, а теперь поцарапанный деревянный корпус от старого черно-белого телевизора «Рубин» (всё-таки на институтской свалке кое-что ещё оставалось!). Я представлял, как бы скептически поморщился Кирхов, при виде нашего шедевра в «мусорной» оболочке.
«Не вливают вина молодого в мехи ветхие, – говорится в Евангелие.
Повторяю: профессор был склонен к изяществу, как в оформлении своего кабинета, так и своих, пусть рядовых научных и конструкторских работ.
Итак, «в сыром виде» макетный образец был готов. Неказист для глаз, но не для рук. Зато – «исполнение выше материала».
Я опробовал наше детище в работе: подсунул машине для расчёта несуразное уравнение с бесконечно дифференцируемыми и интегрируемыми функциями частных производных в гильбертовых пространствах. Такую стандартную для подобных испытаний задачу наша институтская электронно-вычислительная машина, что стояла в лаборатории профессора Кирхова, решала в течение трёх часов.
Моя ЭВМ справилась за полчаса!
Сила аргументов не в числе, а в весомости, – это одно из положений логики. Говоря словами Овидия:
«Нашим плечам пристала подобная ноша». Да возрадуются смертные, если существовало такое украшение человеческого рода.
Я ликовал: Аве, Цезарь! Рождается нечто более великое, чем Илиада! Пусть сделает лучше, кто может.
Говорят, что у самого интересного экспоната часто не бывает таблички с названием. Мы долго думали, как назвать нашу конструкцию. Наименование даётся по преобладающему признаку, таково ещё одно из положений формальной логики. Преобладающий признак нашей ЭВМ – скорость, и мы назвали свою машину «Быстрица-1» (в отличие от прежней бухгалтерской счётной машинки «Быстрицы», никем не востребованные корпуса которой всё ещё «красовались» на институтской свалке).
Правда, на другой день после сборки аппарата у меня появились новые идеи по его усовершенствованию (стоит запечатать письмо, как в голову приходят свежие мысли), но я решил, наконец, следовать пресловутому правилу Кирхова: можно всю жизнь переделывать что-то, так ничего и не сделав. Ни одно изобретение не может сразу стать совершенным. Следовать совету Горация: работать «до ногтя», до полного совершенства, значило затягивать реализацию нашей разработки на неопределённое время.
Я с телячьим восторгом прыгал возле нашего детища и, несмотря на сдержанные улыбки своих сотрудников громко выкрикивал: Citius, altius, fortius! (быстрее, выше, сильнее!).
В науке было немало примеров такого восторга. Найдя решение какой-то задачи, Ньютон был до того потрясен, что не мог продолжать своих занятий. Гей-Люссак после сделанного им открытия начал в туфлях плясать по своему ложу. Седобородый грек Архимед, восхищенный решением задачи по поводу погружения в воду тела, в костюме Адама выбежал на улицу с криком: "Эврика!"
Так идут через тернии к звёздам.
Но не обманывает ли меня отрадное безумие? От богов человеку ничто хорошее не даётся без примеси хоть какой-нибудь неприятности, в самой радости есть хоть толика горести. Исход крупных дел, по свидетельству Тита Ливия, часто зависит от мелочей.
«Никогда счастье не ставило человека на такую высоту, чтобы он не нуждался в других», – писал Сенека Старший. Нужда в других – это дамоклов меч любого изобретателя. Когда мы пытаемся вытащить что-нибудь одно, оказывается, что оно связано со всем остальным. Словом, любому новшеству надо ещё вынести «бремя доказательства». Новое всегда утверждается в борьбе со старым.
Дело в том, что я, совсем в манере Кирхова, поспешил подать заявку на получение патента на наш прибор, но в патентно-лицензионном отделе сказали, что требуется заключение ведущего специалиста по электронике о новизне и полезности моего изобретения. Таким специалистом считался профессор Кирхов (уж выше Катона ты не поставишь никого!) и «Быстрица–1» перекочевала с моего монтажного стола в его лабораторию для детальных испытаний.
Меня это не радовало: я знал мнение чудака-профессора о значимости всех моих научных и конструкторских затей.
«Не прикасайся к моим чертежам!» – хотелось мне крикнуть словами Архимеда, который сказал их римскому солдату перед своей смертью.
Тянулось невозвратимое время. Дело ещё у судьи… Есть предел для печали, но нет его для тревоги. Великим изобретениям природа всегда противоречит. «Ветер сильнее потрясает огромные сосны, высокие башни рушатся с большей силой, и молния чаще ударяет в вершины гор», – писал Гораций.
«О деревня! Когда я увижу тебя?» – моему настроению были созвучны и эти слова моего Горация.
Но я не терял надежды на благополучный исход проверки полезности нашего аппарата. «Лжива богиня надежд, но без неё не прожить» – мыслил Овидий.
Временами моя тревога за исход испытаний сменялась полным безразличием. Гораций в таких случаях советовал: «Легче переносить терпеливо то, что нам не дано исправить».
Есть старый способ избавиться от депрессии: нужно встать и что-либо делать. Депрессия часто вызывается ощущением того, что вы не до конца выполнили то, что надлежало выполнить.