Посвящается памяти павших
03 – 04. 10. 1993 г.
«Вспомним всех поимённо,
Вспомним все как один,
Это надо не мёртвым,
Это нужно живым»
(Надпись на расстрельной стене)
ОКТЯБРЬСКИЙ РАССТРЕЛ
Уж двадцать лет прошло с расстрела
На Красной Пресне в Октябре,
Путч Е.Б.Н. свершил умело
И власть всю захватил в стране,
Хоть был тогда уж вне закона –
По Конституции смещён,
Но в поручни вцепился трона,
Коварным оказался он.
Уже предвижу обвинения,
Что оскорбил его зазря –
Диагноз то, не оскорбление,
Таким он был до Октября
И пусть не психиатр я даже,
Так честные уверен скажут –
Власть незаконно захватил,
Хоть никого сам не убил.
СССР как развалили,
Настал черёд добро делить,
Тогда «лихие» годы были,
Успели многие забыть
То, как тянули «одеяло»
Совет Верховный, Президент –
Им власти всё недоставало,
Создали жуткий прецедент.
Для них вкус власти вроде сласти,
Тем более, когда бардак,
Уж больше года длились страсти,
Согласья не было никак,
Присвоить, чтоб общак народный,
Стал нужен лидер «всенародный»,
Который жаждал почитания,
А это однозначно – мания.
Они всё Сталина судили,
А скольких сами погубили,
Преступный выполняя план,
И шля отчёт за океан?
Легко ломали наши судьбы,
А им грехи простили судьи –
Те выполнили свою миссию,
И объявили всем амнистию.
Нельзя перевернуть страницу,
Не дочитав текст до нее,
Не может зло легко забыться –
И Бог ведь вспоминает всё!
Сижу с платком, стирая слёзы,
По той трагедии скорбя,
Утихла боль, лишь только грёзы,
По первым числам октября
Не оставляют днём и ночью
Поныне, много лет спустя,
В стихах возмездие пророчу
За павших, гневным словом мстя.
За власть Советов жизнь отдали
Они осеннею порой,
С деревьев листья опадали,
Когда в их безоружный строй
В упор каратели стреляли,
Не оставляя шансов им,
Переворот войска свершали,
Спасая ельцинский режим.
Случайно я не оказался
В Москве в те роковые дни,
Ну а пришлось бы, тоже дрался,
Коли дошло там до резни,
Как в пятом и на том же месте,
Где баррикады возвели
Рабочие на Красной Пресне,
Сто лет назад бои вели.
И в девяносто третьем тоже
Пуль не жалели и огня,
Хоть правы мужики, но всё же
Булыжник отразит броня
И залпы башенных орудий
Нагромождения сметут,
Бессильны против танков люди,
Когда по ним пальбу ведут.
Что можешь ты казак с нагайкой,
Зачем воинственный кураж,
Ведь драться предстоит не с шайкой,
К чему весь этот камуфляж?
Что ходишь с бутафорской шашкой,
Она красива на боку,
Не устрашишь своей фуражкой
Того, чей палец льнёт к курку.
И ты клюкой напрасно машешь,
Войну прошедший ветеран,
Что ты омоновцу докажешь,
Он знать не хочет твоих ран.
Стоит как глыба пред тобою,
Словно за каменной стеной,
Не будет рисковать собою
Ведь танки за его спиной.
Упрёк его не напугает,
Насквозь чрез уши пролетит,
Не он ведь жизни смысл теряет,
Кто его в чём-то обвинит?
Приказ всего лишь выполняет,
Как в механизме служит винт,
Ведь самовольно не стреляет,
А послушание – инстинкт.
Плевал, что ты был знаменосцем,
С гвардейской танковой прошёл,
В боях не загорал под солнцем,
Прославился там как орёл,
И был тогда такой же молод,
Лишения терпел и голод,
И мог погибнуть за страну
В неведомую им войну,
А машешь грозно костылём,
Поскольку «тронулся умом».
Один лишь взгляд остался колок,
И ноет до сих пор осколок.
Тебе обидно за Отчизну,
Кровь, за которую пролил,
Не справили ещё ведь тризну,
Хотя какой-нибудь дебил
Дубинкой стукнет по затылку,
Что искры полетят из глаз,
Едва докинешь ты бутылку
С горючкою в последний раз.
Когда полки родной Таманской
Дивизии в Москву войдут,
На этот раз в войне гражданской
Карать защитников попрут,
Ты насмерть встанешь перед ними,
Коли наследники твои
Позорят с целями чужими
Гвардейский флаг, дела твои.
Писателю должно быть стыдно
Увидеть внука своего,
Когда б дожил, а мне обидно,
Что с детства я любил того
Придуманного Кибальчиша,
Потом тимуровский отряд,
Тогда как сын кормил Плохиша
Предавшего его орлят.
Сценарий снова повторили,
Как в случае с ГКЧП,
Сначала нескольких убили
Собравшихся зевак в толпе,
Стреляли не из пистолета,
Похоже, что от Моссовета –
Известный режиссёр фильм снял
И снайпера там показал,
Но не попал тот фильм в прокат,
По-видимому, за «откат».
Понятно, чей был это план –
Ну чем не киевский Майдан?
Один и тот же почерк виден,
А значит, вывод очевиден,
В Прибалтике так точно было –
Всем ЦРУ руководило,
Вожак миндальничать не стал,
Поскольку Клинтон поддержал.
И провокаторы там были –
Среди задержанных узнал
Я одного, мы с ним ходили
В апреле, к Ленину сзывал
В году том девяносто третьем,
Запомнится до самой смерти,
Аж до «мурашек» на спине,
Шагали вместе мы к стене
По Красной площади брусчатой,
Там шествовали и девчата.
Колонной шли сквозь коридор,
Не позабыл я до сих пор
Визит мой этот к Мавзолею,
Я с детства верил в ту идею.
Хотели выразить протест,
Свезли ОМОН из разных мест,
Заправлены водой брандспойты,
В руках в тот раз были не «кольты»,
А лишь дубинки наготове,
Мы выполнили их условия,
Хоть провокатор напрягался,
Чтоб кто-нибудь из нас подрался.
Через полгода провокаций
Намного больше было, с рацией
Молодчики там подстрекали,
А люди ничего не знали,
Зачем в Останкино ведут
Туда, где их «береты» ждут.
На схеме видно, где стояли
Войска, которые их ждали,
Там три десятка БТР –
«К виску приставлен револьвер».
Уж кто-то рвётся к телебашне,
Задор не охладел вчерашний,
Как отступать на рубеже?–
Они на первом этаже.
Спустил «берет» гранатомёт,
Огнём встречает пулемёт…
Совсем недавно показали,
Что демонстранты не стреляли,
Произошёл «случайный» выстрел,
Но «крайних» вычислили быстро,
Как смолкли к вечеру раскаты –
Мол, жертвы сами виноваты.
Показывали нам потом,
Когда толпа врывалась в дом,
Камазом разбивали дверь,
А кто там был – проверь теперь?
Стремились вовсе не туда,
На схеме видно без труда,
Что телецентр стоит там сзади,
Чего ж войска строчили ради?
Какие там переговоры?
Стреляют бронетранспортёры
Возникшие из-за спины,
Всех убивая без вины.
Неужто это преступление –
Борьба за телевыступление?
Там раненых не оставляли,
Даже в затылок добивали,
Как девушку одну в упор,
В её глазах застыл укор,
А волосы седые стали,
Как пистолет к ней приставляли.
Даже отец не мог узнать,
Когда пришёл опознавать,
Об этом долго он молчал,
Спустя лишь годы рассказал.
Но следствию не дали ходу
И спрятали концы все в воду.
Через неделю был я там,
Без стёкол видел много рам,
Сгоревший близ стоял автобус,
Таким вот оказался ОПУС,
Который Е.Б.Н. издал,
Когда переворот свершал.
То был указ его особый
Советы разогнать все чтобы,
Нужна была лишь провокация,
Чтоб удалась такая акция,
Присвоен ему номер для –
Четырнадцать и два ноля.
Хотел гильз стреляных набрать,
Гектар пришлось мне обыскать –
Увы, их не нашёл нигде,
А шарил я тогда везде,
Да и откуда им там быть?
Не мог я этого забыть,
Ведь только БТР стреляли
И гильзы вне не вылетали.
С автобуса я снял прибор,
Храню который до сих пор,
Стоит на нём фабричный номер:
«Ау водитель, коль не помер?»
Ночь никого не отрезвила,
Четвёртого всё также было,
А повторенье уже фарс,
Звучит команда свыше: «Фас!»
Неужто не хватило жертв? –
Маньяк, известно, к людям черств.
Идут колонны БТР
Кровавый показать пример,
Он многим ныне не известен,
Карали как на Красной Пресне,
Густым покрыто это мраком,
Страна стояла словно «раком».
Пикет казачий подминают
Как на ученьях на плацу,
Свинцом по окнам поливают
И на Горбатом, на мосту
Разносят в щепки баррикады,
Год пятый возвратить нам рады
Безмолвно смотрит монумент –
Под стрёкот пулемётных лент.
Убит был на мосту священник,
Не веривший, что соплеменник
Начнёт стрелять в нательный крест,
«Береты» оказались без
Морали, совести, и чести,
Посеяв гнев и жажду мести.
В них можно распознать «иуду»
И были там они повсюду –
Среди зачинщиков, в Кремле,
Карателей, да и в толпе,
Собравшейся смотреть на крыше –
Спектакль виднее, когда выше.
Там каждый танковый снаряд
Сопровождал азартный взгляд,
Транслировало Би-Би-Си
Позор поверженной Руси,
Затем чтоб в следующий раз
Иллюзий не было у нас.
Сия картина удручает,
Ведь не парад и не салют –
Неужто это впечатляет,
Как кровь людей в столице льют?!
Совсем как в древнем Колизее,
Где собирали ротозеев
На гладиаторов смотреть,
Но там раб мог и уцелеть.
С таким народом можно смело
Творить в стране любое дело,
Его и сделали они
В Москве в те роковые дни.
Спросить бы тех, кто там на крыше:
«Прав был тогда Правитель бывший?»
Кровь, как известно, охмеляет,
Тот, кто хотел «на рельсы лечь»,
На Пресню танки направляет,
Минору чтоб свою зажечь
Под одобренье либералов,
Кричавших Е.Б.Ну: «Браво!».
Артистка требовала Лия,
Чтоб беспощадно давил «змия»,
Что Конституция бумажка,
Её нарушить грех не тяжкий.
Потом он на неё ссылался,
Что под влияньем оказался.
Сторонников призвал Гайдар,
Вооружил отряд «Бейтар»,
На стадион его послали,
Где они «славно постреляли».
На Шаболовке без умолку
Сбивали населенье с толку,
Когда в Останкино кончали,
Тех, кому слово не давали.
Вот в этом либералов суть –
Себе права, а прочим чуть.
Вождь Конституцию порвал –
Совет Верховный расстрелял,
«Чтоб избежать войны гражданской»
Были нужны полки Таманской
И повязать гвардейцев кровью,
С народной разлучить любовью,
Чтобы какой-нибудь писатель
Их словом заклеймил: «каратель!».
Так без суда и приговора
В столице вспыхнула «минора»,
Как в древность жертвенный костёр,
Который баррикады стёр
Из ящиков пустых и досок,
От них остался отголосок.
Потом из четырёх орудий
Танки устроили прелюдию
Стреляя в высший орган власти –
Путчист ему был не подвластен,
Как обнародовал свой ОПУС.
Можно вращать хоть сколько глобус,
Вряд ли подобное найдёшь,
Пускай земной шар обойдёшь,
Пожалуй, только Пиночет
Ему б свой передал привет,
Но ведь того всё ж осудили,
А этого не посадили.
В его честь памятник стоит,
Из цвета белого гранит,
Сооружённый на Урале,
Нос ему, правда, обломали,
Но сразу как восстановили
Пост полицейский учредили.
Там круглосуточно засада,
Приказано поймать «вандала» –
Такая по нему «любовь»
Что могут попытаться вновь.
Я помню в девяносто первом
Был Ростропович в Доме Белом,
Ходил бесстрашно там с АК,
Изображая всем стрелка,
Ту «революцию» потом
Сравнили в СМИ с его лицом.
К ним танки с Лебедем прибыли,
Теперь уж многие забыли.
Тогда из пушек не стреляли,
Закон «путчисты» соблюдали.
Боялся жертв ГКЧП.
Троих убили всё ж в толпе,
Видать, как жертвенных ягнят,
О них теперь не говорят –
От трёх конфессий и по брату,
Так нужно было «Герострату».
Жаль, что тогда их поддержал,
Но видит Бог, что я не знал,
О том, что наш «кумир» агент,
Раскрученный на тот момент,
Что он в Америку слетал,
За «баксы лекции читал»
На тему: «О борьбе со СПИДом»,
Большой знаток он в этом видно.
На деле получил инструкцию
Свершить «цветную революцию»,
Осуществил он в точь и ровно,
Аж за три дня, почти бескровно.
Когда ж руководить начал,
То церемониться не стал,
Своих людей везде поставил,
Всех на себя служить заставил
И появилась даже мода –
Менять всё время неугодных,
А оставались, так с изъяном
И угождали ему рьяно.
Вот потому-то в Октябре
Нашлись «Юденичи» в Москве.
Старлей Степанов вверх стреляет,
На предпоследнем этаже
Немедля пламя полыхает
Им Белый Дом объят уже.
Преобладает красный цвет,
Надежды на спасенье нет.
Там во главе стоял Руцкой,
Стратег, как видно, никакой –
Бегут в подвалы депутаты,
Присяге верные солдаты
И сотни разных добровольцев,
Как я из бывших комсомольцев,
Неведомо, сколь там погибло
И где их братская могила?
Танкист бесславно кончил в Грозном
Под девяносто пятый год,
Прозренье рано или поздно,
Но обязательно придёт –
Встречал в огнём объятом танке
Он свой последний Новый Год,
Отмстил невинных жертв останки
В Чечне воинственный народ.
Надеялись войти помпезно
Колонной с марша, как в Москву,
Но оказалось бесполезно,
Ведь это ж не стрелять в толпу.
Хотя министр был «лучший самый»,
В придачу командир их главный,
И чувства не было вины,
Что полыхнёт пожар войны.
Вверх руки вскинувший Степанов,
Узнал на своей шкуре вмиг,
Что превратят его в барана,
Как полоснут ножом кадык.
Когда я вскоре место сечи
С тяжёлым чувством посетил,
Уж не было следов картечи,
Которой насмерть решетил
«Спецназ» в тот день пикет гражданский
На краснопресненском мосту,
Словно десант американский
На время захватил Москву.
А он там был в одежде штатской,
Следов не отыскать теперь,
В Кремль заходили панибратски,
Ногою открывая дверь,
Советников их много было,
Делить, как начали добро,
Оно при «рыжем» правда, сплыло,
Коль оказалось вдруг ничьё.
Там было множество убитых,
Как очевидцы говорят,
А чтоб всё было шито-крыто,
Грузить заставили солдат,
Подписку давших о молчании,
Что совершили в Белом здании,
Теперь они, стыдясь, юлят
И небылицы говорят -
Из дома не выносят сор,
Зачем на старости позор?
И внуки не узнают правды,
За что им вручены награды.
Амнистию потом решили
Через полгода объявить
И тем, бессудно, что убили,
А заодно убийц простить.
Другим присвоили «Героев»,
Медали дали, ордена,
Пусть совесть их не беспокоит
И чтит «заслуженно» страна.
Оговориться, впрочем, надо,
Нашлись, кто и не взял награды,
Лишь как узнали о вине,
Ведь служат, думали, стране,
А как награды можно брать,
Пришлось ведь братьев убивать?!
Погибших часто поминаю
Молчаньем в памятные дни,
Друзей и тех, кого не знаю,
Они там рядом полегли,
Когда расстреливали вместе
На стадионе у стены,
Стояла что на Красной Пресне,
Но лишь до следующей весны.
Расстрел забвению предали,
В стране об этом не узнали,
Ведь не у всех был Интернет,
Закрыли несколько газет,
Участники, что уцелели
В тюремных камерах сидели,
А большинство так напугали,
Что только шёпотом роптали.
Быть может, даже я рискую,
Когда стихи опубликую?
Вдруг у стены стоял защитник
На снимке, что внизу ведут?
Не мог стрелять он – посмотрите,
Он просто охранял редут,
Наверняка не без отваги,
Поскольку верен был присяге,
Стране я тоже присягал
И клятву верности давал.
Возможно, там был и парнишка –
Вон его тащат за забор,
Пожалуй, возмущались слишком,
А им бессудный приговор?
А сколько было патриотов
Прибывших из далёких мест,
Про них совсем неслышно что-то,
Поставлен безымянный крест.
Теперь ведь часто так бывает,
Что кто-то просто пропадает,
Следы попробуй, отыщи,
Когда таких две тысячи?
Стена была насквозь пробита,
Вся пулями иссечена,
Как будто оспою изрыта,
Поэтому и снесена,
А с ней исчезли и воззвания
С свидетельствами о восстании,
С убитых именами, где,
Подробностями о беде.
Но память не предать забвению,
Известно будет поколению
Тому, на смену что придёт,
Уверен, в недалёкий год.
Мне не известно, как стреляли
В «орлят», ещё живую цель,
Пишу, как это представляю,
Воспеть их я хочу теперь.
О чём тужил Роман Верёвкин,
Когда за ним была стена,
Когда в него от поля бровки
Оружье целила шпана?
Три пули в грудь, живот, навылет
Он получил в семнадцать лет,
Кровь, представляя это, стынет,
Прощения убийцам нет.
Успел он в ожиданьи смерти
«Спич» нацарапать на стене,
О том читал я в Интернете,
В «Совраске» и газете «Дне»,
Закрытых по приказу власти
Затем, не разжигать чтоб страсти.
А я по надписи представил,
Как с матерью прощался он,
Немного рифмою поправил,
Что слышал в полночь стадион:
«Прости меня мама за то, что так рано,
Навеки с тобой расстаюсь,
Как зритель сидеть не хотел у экрана,
На помощь позвала нас Русь.
Как быть равнодушным, когда посягают
Враги на Отчизну мою,
Когда у народа всю власть отбирают,
Положено быть мне в строю.
Я здесь не один, потому не обидно,
Захода светила все ждём,
Каратели в масках, чтоб было не видно,
Кто нас поливает свинцом.
Пощады не буду просить на коленях,
Лишь песнь перед казнью спою
Про то, как «орлята» в других поколеньях
Страну защищали свою.
Не плачь же родная, ведь было бы странно
Стоять мне напротив в строю,
Не может фашистом быть внук партизана,
За Родину жизнь отдаю.
Прощай и прости ты меня дорогая,
За то, что не только твой сын,
Отчизна мне тоже, как мама вторая,
Я больше ей, чем Гражданин!
Земля слишком рано меня принимает,
К друзьям палачи встать зовут,
Погибну сейчас я с надеждой, Бог знает,
О нас тоже песню споют».
Стоят герои вдоль забора,
Взвели винтовки палачи,
И «Белый Дом», словно минора,
Цель освещает им в ночи.
Презренье отражают лица,
Прохладой веет от реки
Давно не видела столица,
Как погибают мужики
Под одобренье либералов,
Которым русской крови мало
И верящим, что их всегда
Звать будет «быдло»: «Господа!».
Раздались залпы, слышны стоны,
Проклятья Е.Б.Н., «Бейтар»,
Взлетели от пальбы вороны,
Как будто птичий там базар.
Пожар с Луною сверху светят,
Чтоб знали на другой планете,
О преступленье на Земле
В несостоявшейся войне.
Звучит в ночи контрольный выстрел
Вслед наступила тишина,
Часть трупов утопили в Истре,
Никем не признана вина.
Ведь суд трусливо избежали –
Невыгоден он был тогда,
Несломленных поубивали,
И власть решила никогда
Не предавать позор огласке,
Чтобы не ведали в стране,
Всех запугали для острастки,
Молчать об этом стыдно мне.
Я не могу того, что свято
С собою просто унести,
Ведь звание носил солдата,
Отчизну Бог, прошу, спаси!
Друзья! Меня не осуждайте,
Что не был рядом я тогда,
Так получилось, но Вы знайте,
Окоп покину свой когда
Раздастся вдруг сигнальный выстрел,
Команда прозвучит: «Вперёд!»,
С «орлятами» рванусь я быстро,
В грядущий судьбоносный год.
Погибших дважды поминаю –
Скорблю вторично в феврале,
Когда мужской день отмечаю,
Поскольку нет уж на земле
Непобедимой, легендарной,
В Параде шедшей в Ноябре,
В ней сам служил родной и славной –
Скончалась молча в Октябре.
Я вспоминаю лейтенанта,
Который клятве верен был,
А также каждого солдата,
Кто с ним на выручку спешил
В те дни из подмосковной части,
Чтобы не взяли Белый Дом,
Проворней оказались власти –
Их всех убили под мостом.
За них, конечно, наливаю
Сто грамм в гранёный свой стакан,
Сам будто от стыда сгораю,
Боль хуже, нежели от ран.
С трудом удерживаю слёзы
Я один вечер в феврале,
Желтеет в вазе ветвь мимозы,
Стыдливо на моём столе.
Картинка из Яндекса