ГЛАВА 10.
ПОСЛЕДНИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ…
– Было трудно? – Вероника коснулась его побледневшего лица, заглянула с сочувствием и любовью в глаза Ива. – Как тебя приняли в семье Отера?
Обнял сильно, вжал в себя, нервно выдохнув. Молчал.
– Понятно. Действуем по запасному плану: организуй срочный выезд в Буэнос-Айрес. Пока будут шерстить аэропорты в ближайших городках – отсидимся в столице. Потанцуем танго, – прошелестела в душу, касаясь тоненькими пальчиками его губ.
Застонав, зарылся лицом в кудрявые волосы, целуя горячую кожу, вдыхая с жадностью этот наркотик: неповторимый аромат единственной, желанной, недостижимой. Продолжал упорно молчать, мучаясь противоречивыми чувствами.
Сообразила.
– Не переживай, любимый. Не подам и вида. Ты тайно сбежал с невестой – радуйтесь и наслаждайтесь свободой и любовью. Алекс едет со мной. Для всех – сорвался вслед, не предупредив начальницу. Черкнёт ей пару строк, что объяснит потом. Поймёт, женщина ведь. Ваш побег с Ло не свяжут с нами – мы сами по себе. Обговори эту версию с наблюдателями здесь и в столице – помощь будет необходима. Возможно, вернётесь в Канаду уже супругами много позже. Я погуляю, порисую, понаслаждаюсь осенью Аргентины и, пожалуй, вызову мужа, вернусь в лоно семьи – будет безумно рад.
Со стоном приник к губам, не в состоянии сдержать ревность и кипящие эмоции.
Ответила нежно, невинно, с таким уважением и благодарностью, что не сумел скрыть слёз.
– Всё хорошо. Ты должен был оторваться рано или поздно. Живи с женой, рожайте деток. Когда поймёшь, что не хватает меня настолько сильно, что готов разрушить семью или убить кого-то – дай знать. Сможешь ли работать со мной, серьёзно подумай. Если нет – позаботься о равноценной замене.
Замотал головой, вцепился ручищами в тельце, прорычал истошно «нет», впился в губы, теряя голову от желания, прижался в районе бёдер, бесстыдная рука хищно скользнула под ягодицы. Ослеплённый, повернул спинкой, чувственно провёл по округлившемуся животику, не останавливаясь, продолжил движение вниз, отвёл кружево, накрыл ладонью лоно, наклонив Нику вперёд, упёрся бугром мужественности в мячики, проник горячей плотью в грех, задрожал, застенал: «Желанная…»
Не отказала, дала время на маленькую страсть и радость: «взять» так.
Когда гортанно вскрикнул, помогла убрать следы и непорядок в одежде, медленно выпрямилась, положила голову затылком на крепкое плечо, взяла его кисти и подняла на располневшую талию. Спустя пару минут повернулась, держа чувства под контролем, погладила пунцовое исступлённое лицо, проводя по векам и бровям, шепча личное, интимное, то, что когда-то свело с ума взрослого и серьёзного мужчину.
Опомнился с трудом, зарычал от бессилия.
Встав на цыпочки, прижалась носиком к горячей мужской щеке, пощекотала длинными ресницами кожу, вызвав его покаянную, обожающую улыбку: «Моё озорное дитя. Девочка! Люблю и всегда буду любить».
Закончила разговор на родном:
– Неделя, потом бежим в столицу. Ступай, мой витязь-русич.
Опьянев от русского, он лишь через несколько минут сумел оторваться от синеглазой миниатюрной отравы. Отступил. Сделав пару шагов, долго смотрел с отчаянием в бездну её глаз. Пятясь, вышел из гостиной, стал медленно закрывать створки старинных дверей. Когда осталось сантиметров пятнадцать зазора, твёрдо сказал:
– Останусь твоим бодигардом навсегда. Замены не будет, пока жив.
Заметив её признательные слёзы, решительно кивнул и закрыл створки с тихим стуком, словно на время отгораживаясь, набираясь силы для дальнейших действий. Пора было ехать на разговор с опекой, а он мог иметь совершенно непредсказуемый исход.
Тут же кинулась в душевую, ополоснулась, переоделась в чистое.
Обессиленно села в кресло в гостиной, автоматически взяла со стола забытый коктейль, отпила несколько глотков. Закрыла покрасневшие от бессонной ночи усталые глаза, постаралась ни о чём не думать, дать мозгу отдохнуть.
Через четверть часа встала и с новым стаканом смеси вышла из коттеджа на заднюю веранду.
Утренний туман почти рассеялся, лишь возле рощиц ещё цеплялся за кусты и пожухлые травы. Слева вдалеке, возле усадьбы соседей, что-то происходило.
Взяла бинокль, висящий на опоре веранды, навела курсор и присмотрелась.
«А… гаучо. Выгоняют скот на клеймение. Алекс же вчера говорил. Прививку делать будут. То-то пыль стоит возле загонов – ловили упрямых бычков, – усмехнулась, прикусив губу. – А вон и пастухи. Припозднились что-то. Все уехали уж. Не спешат, переговариваются, едва проснулись, похоже. Рань такая…»
Услышав знакомый звук мотора, вернулась в дом.
Едва успела сесть в кресло и включить телевизор на круглосуточный канал.
Вошёл радостный Алекс, поставил на стол пакет с чем-то объёмным. Подошёл к Нике, склонился, взяв за руки, поцеловал их и губы, прижался холодной щекой к её коже, замер в счастье и волнении.
Тепло улыбнулась, игриво потянула, заставила сесть рядом, подвинувшись в широком кожаном добротном кресле. Прижалась к худой груди, прислушалась к неровному ритму сердца, украдкой вздохнула: «Частит. Нервы. Что-то стряслось?»
– Где ты был в такую рань, дорогой? Солнце едва встало. Лавочники даже спят!
– Это глухая провинция, можно в любое время постучать в ставню – откроют и безропотно обслужат, – целовал ласково, с бесконечной нежностью!
«Делает это пронзительно, невесомо, будто я не живая женщина, а эльфина: не сломать бы слюдяных крыльев!» – улыбнувшись, положила руки на его щёки и стала ласкаться, закрыв глаза.
Замер, задышал толчками, затрепетал телом.
Умерила ласки, опомнилась, обняла и положила черноволосую голову на мужское плечо, шепнув: «Рассказывай».
Несколько мгновений смотрел невидящими глазами сквозь стол, взял эмоции под контроль.
– Хотел тебя порадовать чем-нибудь специфическим, пампасским. Вот и наведался к Эрнандесу Герреро – охотник знатный. Будет тебе сегодня дичь, родная моя!
– Нанду? Капибара? Броненосец? Пампасский олень? Мара? Вискача?
– Нет, моя кровожадная! – откровенно расхохотался, засияв серыми глазами. – Всего лишь утки, вальдшнепы, кулики и перепела.
– Как, ни муравьеда, ни водосвинки, ни завалящегося панголина?..
– Увы. Лишь изысканные дикие утки и тонкие по вкусу перепела и прочие перелётные пернатые, – успокоился.
Поцеловав в лоб, встал, порылся в пакете, что-то вынул небольшое, быстро спрятал за спину.
– Закрой-ка глаза, моя девочка, – голос стал иным.
Когда выполнила просьбу, неслышно подошёл, что-то вложил в её руки, взволнованно вздохнул.
– Открывай.
Не раскрывая глаз, пощупала: коробочка. Медленно открыла на ощупь, потрогала пальчиком, слыша рядом нервное дыхание Алекса. Напряглась, подумала, глаз пока не раскрыла.
– Если это что-то с рубинами, лучше сразу забери обратно. Не ручаюсь за себя, пойми, родной.
– Ничего подобного и близко, любимая, – встал на колени, мягко сжал в руках её пальчики. – Не волнуйся, открой глаза.
Помедлив, сделала это. Сначала окунулась в обожающий серый дым глаз, окинула взглядом побледневшее худое лицо, виновато улыбнулась, извиняясь за трусость, потом, решившись, перевела взор на презент и едва не закричала от потрясения: на ложе из белоснежного сияющего атласа лежал крупный сапфир в тонкой платиновой оправе – кулон. Цепочка изысканного надёжного плетения невероятно украшала и дополняла вещь, оттеняя красоту классической средне-овальной огранки и уникальность камня явно бирманского происхождения. Подарок был неприлично дорогой и слишком много говорящий. «Это…» – выдохнула, похолодев душой.
– Нет.
– Да. Ты моя последняя любовь и жена, у меня есть право дарить и говорить дарами о том, что я к тебе чувствую.
– Нет! Ты женат! – загорелась, взвилась.
– Я развёлся сразу же. Прости, не сказал раньше. Не мог обманывать жену, поняв, что любовь к ней умерла окончательно.
Ласково сжал её плечи, слегка встряхнул, будто призывая очнуться и посмотреть на ситуацию иначе.
– Ты моя жена. Гражданская. Последняя, – осип, помрачнел лицом. – Если так не считаешь, если я – лишь развлечение, пикантное приключение, трофей…
Вместо ответа, молча, со слезами на глазах, надела подарок на тоненькую шейку, не смея поднять раскаивающийся, потерянный взгляд.
Замер, перестал дышать, закричал безмолвно и отчаянно: «Суженая!», притянул в объятия, простонав «спасибо» с утробным стоном.
Задохнулась: «Это выше здравого смысла, любви и даже самой жизни…»
– …Ну, родная, готова к крови и варварству? Дичь ждёт…
Жадно поцеловал мокрое личико, обдувая головку, шейку и плечики вспотевшей юной возлюбленной тёплым воздухом.
«Опять голову потеряли. Как дело доходит до постели – забываем обо всём, – вздохнул, отругал себя за невоздержанность, покачал головой. – Да какая тут сдержанность? Вижу её первый и последний раз. Вот и срываюсь. Просто не нахожу силы быть трезвомыслящим! Да кто бы нашёл?.. Несколько дней радости взамен долгому беспросветному одиночеству в будущем – просто непомерная плата за любовь, Господи! Заоблачная…»
Опомнившись, задавил мысли и накатившее чёрное отчаяние, вновь окунулся в любовь и страсть.
«Последние дни счастья, богом дарованные на склоне лет. Краешек яркого солнца на закате дней. Капелька милосердия на пороге вечности».
Подумав, пригласил на обед троицу неразлучную.
Они и приготовили дичь на решётке, притащив с собой ещё всякой мясной всячины.
Не планировали, но к столу сползлись и остальные члены компании – веселье продолжилось!
Ливиано привезли корзину свежайших фруктов-овощей-ягод, съездив утром на местную ярмарку, «молодые» – несколько бутылок лёгкого вина из погреба семьи Отера, выпечку и сладости с их кухни.
Объелись и опились, хохотали, рассказывали смешные истории из жизни студентов и общины, припоминали анекдоты и легенды всех стран и народов – многолетний опыт общения сказался.
– Да, кстати, госпожа Вероника…
Габи, порывшись во внутреннем кармане тёплой трикотажной курточки, выудил что-то небольшое и протянул улыбающейся гостье.
– Это Вам. Наш презент на память. Безделушка, но от души!
Приняла с опаской, уже не зная, что ещё этот день принесёт и подарит. Облегчённо вздохнула, вскинула восхищённые сапфировые глаза, такие же синие и невероятные, как кулон на её груди.
– Как он прекрасен, парни! Это стекло? Руками сделано, не бездушной машиной, сразу видно! Это фьюзинг…
Вынула подарок из кожаного мешочка, показав всем: на тонких кожаных шнурках голубого цвета, закреплённый в старинном медном держателе, висел медальон – композиция из разноцветного стекла и природных самоцветов. Видимо, собрав шедевр, мастер запёк изделие в автоклаве. Острые углы стекла оплавились и стали блестеть гладко и загадочно.
Долго дар переходил из рук в руки, пока вернулся к хозяйке.
– Спасибо искреннее и сердечное, мальчишки!
Встала, обошла друзей, обнимая и скромно целуя в щёки и лбы по-матерински.
Им и того хватило – стали бурыми, даже вспотели бедняги.
– У него есть название?
Села вновь рядом с Алексом, омыв лицо и душу синевой и любовью, подставила предплечье.
Сообразил: повязал подарок в виде браслета. Получилось не просто красиво, а необычно! Пахнуло древней историей: не то Вавилонским царством, не то Римской империей, не то инками, не то сказочной Индией.
– Да, госпожа, – Начо ответил за онемевшего от увиденного Габи. – Он так и называется: «Пампа». В нём собраны и вплавлены все цвета и материалы наших мест. Теперь не забудете…
– Шутишь?
Вскинула взор на молодого привлекательного итальянской красотой мужчину, полыхнула русским небом в разбавленный романский кофе, смутив на оторопи.
– А целая коробка альбомов и дощечек? А горы дисков и карт памяти, уже отосланных в Канаду? А немыслимая куча фотографий, что не влезет ни в один нормальный чемодан? Да как тут забудешь вас и Аргентину, когда теперь эту чёртову прорву материала мне и моим ребятам придётся перебирать, оцифровывать, систематизировать, классифицировать? Да за эти дни я насобирала материала на три года вперёд, никак не меньше! Какое свободное для творчества время? Какая семья? Какой муж? Какие там дети?!
Дружный хохот поглотил отчаянный вопль души художницы. Долго смеялись, косясь то на Виолету, то на профессора Ливиано – такие же одержимые до самозабвения в профессии.
– Кстати, Виола, за тобой должок имеется…
Вероника вернулась за стол, сходив в комнату и переодевшись теплее – вечер выдался прохладным. Поймав удивлённый карий взгляд сияющих счастьем глаз, пояснила:
– Ты обещала рассказать о травах и кустарниках средней пампы. Помнишь? А я не забыла и по сей день, с нетерпением и жутким любопытством, жду твоего потрясающего рассказа. Алекс, прости, что помешала… – обернулась, отвлекла его от тихого мужского разговора, – сходи, пожалуйста, ко мне в комнату и принеси из шкафа ту тёплую шаль-пончо. Ло сильно продрогла, как я заметила, а руки её любимого уже не справляются с осенним холодом Аргентины.
– У меня имеется встречное предложение: перебраться в гостиную, к камину и коньяку ближе. Как думаете, друзья? – хозяин окинул внимательными глазами гостей.
Подумав, посоветовавшись, упрямо остались за столом, переставив его ближе к жаровням и расставив толстые свечи: и светло, и тепло.
Женщинам принесли пончо, шали и пледы, мужчинам нашлись куртки и свитера.
Когда возня прекратилась, а старый добрый коньяк и выдержанное вино согрели тела, у Виолеты появилась возможность блеснуть познаниями в области ботаники.
– В пампе встречаются почти те же роды, что в регионах Монте, Чако и Эспиналь – все эти структурные единицы составляют одну флористическую область. В аргентинской части пампы во флоре сосудистых растений насчитывается около 1800 видов, причем папоротниковидных очень мало, и всего один род голосеменных – эфедра. Наибольшее таксономическое разнообразие имеют семейства Злаки и Сложноцветные, – тихо и обстоятельно рассказывала, стараясь не смотреть на Ива. – В нижней части пампы на площади 5-10 тысяч квадратных километров насчитывается 500-600 видов. Эндемизм флоры там очень низок: 5%. Здесь же, в средней пампе, он много выше: до 15%. На Вашем участке, Алекс, – метнула взгляд на хозяина, – возле задней изгороди есть куст Локсоптеригиума, семейство Анакардиевые. Во влажной сельве превращается в гигантское дерево высотой до 20 метров, здесь, в степях, не вырастает выше метра, подмерзает. С чем сравнить? – улыбнулась заинтригованной Веронике. – Ммм, с европейской черёмухой: схожие листья и соцветия, только это куст. На территории музея возле офиса Вы заметили скромный куст с маленькими засыхающими бледно-голубыми цветами. Это Дискария американская из семейства Крушиновых. Эндемик Аргентины, Бразилии и Уругвая. Жаль, не застали в цвету нашу гордость: Баккарис выраженный из семейства Сложноцветных.
– Это у него листья, как у кактуса-«декабриста»? Кактус Шлюмбергера?
– Да-да! Только «декабрист» цветёт ярко, крупно, каскадными соцветиями, имеет цветовое разнообразие, а Баккарис осыпается мелкими бледно-жёлтыми… – задумалась, немного покраснев в смущении, – эээ, венчиками, издали похожими на выцветшую обесцвеченную мимозу, что ли? Этими венчиками покрыт весь куст настолько обильно, что веточки-цепочки скрываются в желтоватом облаке. Чудо! К тому же, аромат сумасшедший – медонос. Вокруг гул от жужжания пчёл стоит оглушительный! Гордимся этим экземпляром, выдаём отростки и черенки лишь ограниченному контингенту просителей, – покосилась смеющимися глазами на начальницу. – Этим у нас заведует исключительно госпожа Аурора.
– Да если б ни мой контроль – ободрали бы Баккарис на букеты возлюбленным! Руки всех так и тянутся к нему! Других цветов словно нет! – засопела та возмущённо, вызвав смех друзей.
– Есть ещё одна жемчужина в коллекции фермы – Ларрея харилья мачо: кустарник семейства Парнолистниковые, эндемик Южной Америки. Распространен в Боливии, Перу, Чили и Аргентине. Близкий родственник североамериканскому виду – Креозотовому кусту.
– Креозот? Это, кажется, мазут? – Ника вскинула бровки.
– Креозот – бесцветная, желтоватая или жёлто-зелёная жидкость, воспламеняющаяся, труднорастворимая в воде; маслянистая, с сильным запахом и жгучим вкусом. Получают из древесного и каменноугольного дёгтя. Используется издревле, как пропитка для дерева, антисептик, – пожав плечиками, спокойно объяснила Лора. – Сок растения схож с этим веществом по ряду параметров, вот и назвали куст «креозотовый». Мы его продолжаем изучать. Есть ещё Ларрея трёхзубая, но у нас пока нет этого экземпляра. Ждём обмена с американскими коллегами.
– Как же… Дождёшься от них… Скупердяи-зазнайки! Снега в Рождество не выпросишь, – заворчала снова Глория, рассмешив компанию за столом.
– Очень красивое растение: цветёт ярко-жёлтыми цветками, внешне схожими по форме с цветами… зверобоя, пожалуй. Если его соцветие увеличить в десятки раз, – улыбнулась Нике. – После цветения образуется пушистый шарик. Листья кожистые, с восковым налётом, ярко-зелёные. Хорош именно в цветовом сочетании – очень живописный куст!
– Ло, так нельзя рассказывать! – шутя, возмутилась канадка. – Тут же захотелось увидеть и зарисовать! А стоит взяться за карандаш – потеряюсь надолго!
– Увидеть можно только весной, в сентябре-октябре, никак иначе, госпожа. Но и сейчас есть на что посмотреть в нашей средней пампе, – примирительно убеждала, алея чудесным миловидным личиком. – Ещё не погибли травы. Среди них имеются и простые, и сложные, и некрасивые, и настоящие красавцы – произведение искусства, созданное Её Величеством Природой. Даже я, родившаяся здесь, видящая их каждый день на протяжение почти тридцати лет, по сей день не перестаю удивляться и красоте, и величию природы; не устаю поражаться разнообразию и великолепию пампы. Да, мир велик, но для меня эти места – средоточие и смысл жизни.
– Ты поезди с моё, милая, – погладила её руку Глория, – тогда и порассуждаешь, что для тебя мир и его величие. Тебе пора оторваться от груди родной Аргентины, вкусить других вкусов и впечатлений! Тогда поговорим о богатстве и многообразии, коллега. Может, найдёшь свой Эдем?
– …Ну, понятие Родина и родовой памяти ещё никто не отменял…
Ника заговорила, прижалась к Алексу, он обнял тёплой рукой, плотнее укутал в пончо, мимолётно и невесомо поцеловав в волосы.
– Мне мил Торонто, как место рождения. Но вот какая штука приключилась, Глория, понимаете?.. – окунулась в насторожённые карие глаза зрелой умной женщины. – Я по родителям русская, и стоило мне оказаться в месте, где они родились, душа перевернулась! Там почувствовала Родину, представляете? Не сразу, через познание и боль, через душевный надлом, через острое неприятие и даже недолгую ненависть, но это случилось: проснулась, проросла и растворилась. Как это можно объяснить с точки зрения биолога и учёного?
– Генетическая память, милая. Именно благодаря им, этим маленьким таинственным цепочкам, мы чувствуем своего мужчину или женщину, своё место рождения или смерти. Да-да… – Аурора устало откинулась на спинку стула.
Валентин тут же придвинул свой стул ближе, обнял жену, ласково притянув на грудь, укрыл пледом.
Сдалась, прижалась ребёнком, улыбнулась нежно и беззащитно.
Троица раскрыла рот и покраснела, отведя глаза от трогательной сцены.
– Так вышло с нами. Вэл немец, я бразильянка, но, встретившись в Париже, сразу потянулись друг к другу. Вот и наши Ромео и Джульетта тоже нашлись мгновенно, лишь увидевшись. Не так ли, Ив?
– Да, госпожа Ливиано. Вы совершенно правы. Можно задать и мне вопрос?
Поцеловал женщине руку почтительно, встав с места. Дождавшись кивка, продолжил:
– Вэл немец. Почему фамилия Ливиано?
– Я настояла, чтобы взял мою. Были проблемы с гражданством, решили упростить и ускорить. Смирился, любя. Надеюсь, – лукаво покосилась на супруга.
Ответил молча: поцеловал её голову с обожанием, закрыв глаза от нахлынувших чувств.
– Спасибо, родной. Ты стал судьбой и смыслом.
– Ответом удовлетворён сполна. Благодарю за откровенность, друзья.
Пожав немцу руку, поцеловав с пиететом даме, Ив сел на место, вновь обнял любимую, коснувшись губами виска.
Романтичное молчание повисло над столом.
Встав, Пепе кивнул Габи и Начо, те безмолвно и безропотно пошли следом к жаровням. Вскоре на разворошённых углях зашипели на решётках тушки дичи и крупные куски маринованного мяса.
Пока беседовали, успели проголодаться опять.
Алекс оторвался от Вероники и пошёл варить свой фирменный кофе.
Ив тотчас поманил госпожу к себе, спросив разрешение у Ло. Зардевшись, она кивнула, и через минуту обнимал двух красавиц, грея большими горячими руками их плечики, что-то тихо говоря на пунцовые ушки.
Хозяин, увидев эту поразительную картину, онемел, побледнел, нервно дёрнулся телом, но постарался, чтобы никто не заметил его мучений, не стал свидетелем испепеляющей ревности. Сжал до боли зубы, заскрипел ими, но сумел справиться с исступлением и ослеплением души, напомнив себе, что никогда девочка не принадлежала ему больше, чем теперь. И не будет принадлежать.
Возясь с кофейниками, заварил парням несколько калебасов с матэ – негромко попросили. Постепенно успокоился, ругая себя, на чём свет стоит. И только он видел, как дрожат руки Ива, как украдкой целует голову Нике, как смотрит на неё, когда Ло отвлекается и беседует с Авророй.
Аурора тоже заметила, заговаривала нарочно воспитанницу, всё поняв и тяжело вздохнув тайком: «Бедная Ло! Кажется, её ждёт любовь на троих. Танго втроём. Что ж, это лучше, чем прозябание в этой глуши. Художница постепенно увлечётся другим мужчиной, Лора станет единственной женщиной в жизни Ива. Ей нужно просто потерпеть и подождать».
Через час, наевшись и напившись, проводив зрелищный закат, всё ж перебрались с ворчанием в просторную гостиную – резко похолодало, поднялся ветер.
Растопив камин, сварив пунш, расселись с чашками по диванам, продолжили начатый разговор о пампе и её разнообразии.
– …Из наиболее примечательных трав самая заметная – Кортадерия, она же Пампасская трава. Образует огромный пышный густооблиственный куст, который венчают множественные белые султаны на тонких стеблях. Есть виды, которые достигают двух-трёх метров в высоту! Красота невероятная! – Ло увлеклась и высвободилась из рук жениха. – Есть схожее с нею растение – Ботрихлоя. Она же, в свою очередь, больше похожа на… европейский тростник болотный, который образует пушистые кисти на высоких стеблях. Только у Ботрихлои до полного разворачивания соцветия волоски плотно сжаты, образуя некое подобие копья: шелковистое и белое. Или не распушённая кисточка для рисования, – посмотрела на улыбающуюся Нику. – Из пушистых трав, помимо популярного повсюду ковыля, есть ещё Элионорус изменчивый. Отцветая, соцветие постепенно формирует пушистую тонкую кисть, которая медленно заворачивается в спираль! Так и стоит кудрявая и шелковистая. Невысокая, правда.
Отвлеклась немного, приняла из рук Пепе калебас с матэ, посопела трубочкой, поморщилась от терпкости напитка.
– Мне в детстве нравилась одна забавная трава. Когда выросла, узнала, что это Бриза, она же Трясунка, газонная трава, популярная во всём мире. Неприметная и тонколистная, с тоненьким стебельком. Примечательны соцветия: словно сплющенные… эээ, шишки хмеля! Мелкие только, – рассмеялась, вспомнив детство. – Любила их собирать в букеты. Высыхая, они потом так шумно и приятно шелестели этими «шишечками»! Самая красивая – Бриза большая. В ней соцветия удлинённые, до восьми сантиметров. Висят такими красивыми капельками или подвесками с окрасом верхушек от бурого до розового и фиолетового. Она распространена в Средиземноморье и Южной Африке. Видов около двадцати. Хороши в сухих букетах. Наша Бриза скромнее и размером, и окрасом.
Пожала плечиками и вновь вернулась в объятия Ива, давая понять, что лекция на сегодня окончена.
– Думал, до утра не остановишься, – снисходительно усмехнулся, поцеловал её в щёку и висок.
– Привыкай, друг, – с тяжёлым протяжным вздохом-стоном выдавил Валентин.
За это тут же был шутливо бит женой под всеобщий смех и опасные шутки.
Долго в вечерней мгле смеялись, переглядывались, перебрасывались подколами и ёрничали.
Разошлись-разъехались лишь к полуночи.
– Ника…
Алекс не знал, с какой стороны подойти к этому разговору. Неопределённость и ревность выжигали напалмом мятежную душу.
– Ив…
– Забудь. Теперь он свободен и счастлив. Скоро станет мужем и отцом.
– Что? Он?.. Они?..
– Да. Это вышло по любви. Обоюдной. Порадуйся за них.
– Я знаю её отца, Карлоса Отера. Ярый католик, приверженец старины и чистоты. Он не отдаст незнакомцу дочь!
– Он её уже потерял. Время нынче иное, запреты ничего не решают. Ло влюбилась. Точка. Они настоящая кармическая пара.
– Ив на службе!
– Вы все были на ней! Забыл? Напомнить?! – взвилась, психанув. – И ты, и Николас, и Дэн… Все вы были на посту, при исполнении, и все, до единого, нарушили должностные инструкции и условия трудового договора! И что? Казнить вас за это?.. – сбавила обороты, положила руки на напряжённые плечи мужчины. – Сердцу ведь не прикажешь: «Не чувствовать! Не отвечать! Не любить!» Это зараза. В воздухе, помнишь?
Прижалась к бунтующему ухающему трепещущему неистовому сердцу, зашептала ему, касаясь губами кожи:
– Напомни ему, кто и когда это сказал.
– Я-то помню, – прищурил глаза, нахмурился. – Она – не ты. Было сказано тебе, о тебе. Только.
– Она женщина. Этого вполне достаточно, – заупрямилась.
Вздохнул, опустил лицо, не желая спорить.
– Что так задело? Тебе она нравилась? Или Валентину? Или кто-то из «Грешной троицы» решил сменить ориентацию и возымел на Лорету виды?..
Ошарашено вскинул седую голову, удивлённо воззрился в глаза.
Усмехнулась победно, сочно поцеловала в подбородок.
– Разговор окончен. Точка. У нас есть куда важнее дела, чем обсуждать то, что не в силах изменить. Чувства.
Мгновенно остыв, облегчённо вздохнул и, подхватив на руки возлюбленную, понёс в спальню.
Октябрь 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/10/19/2066