Близилось наступление второго по счету лета в Петькиной службе. Бессонная ночь в наряде. Комбат – дежурный, Петька – помдеж. В просторной комнате дежурного по части – трое. Третий – дежурный горнист из музвзвода. Капитан Коростелев ни с того, ни с сего, вдруг спрашивает: «А ты был в отпуске?» Петька удивился. Во-первых – не за что давать ему отпуск, а во-вторых – очень редко доставалось такое счастье кому-то из батарейцев. Разве что Закарии да сержанту Кустову перед учением «Днепр».
- Нет, товарищ капитан, а что?
- Охота съездить домой?
- Конечно! Но, ехать далеко, в Сибирь, а денег – нету…
- Ну, это дело можно решить. Вот скоро будут приказы, на День Победы. Готовься. Попробую сделать…
"…в Варшаве прошли демонстрации протеста студентов и членов профсоюзов с требованиями… - вдруг ворвалась откуда-то, наверное, из приемника русская речь в комнате дежурного … Вы слушали радио «Свобода», до свидания!"
- Что это? – не сразу понял Петька.
Оказалось, что горнист слушал приемник, поднеся его к уху, а затем нечаянно прибавил громкость.
- Да не обращайте внимания. Американцы запускают очередную утку – успокоил комбат.
Через два дня была объявлена повышенная боеготовность. На политзанятиях объяснили, чем это вызвано. Слухи дошли, что даже самого Гомулку, польского руководителя, пытались сместить. Но мы не позволим мутить воду в стране социализма! Потому и загрузились всем, что необходимо в таких случаях… Но помаленьку – потихоньку успокоились польские студенты. Главное – отменили приказ об отмене отпусков. Комбат сдержал обещание и на 9 мая в приказе по части Петьке объявили отпуск на десять суток, не считая дороги. К тому же, комбат дал Петьке десять рублей, что позволило ему взять не железнодорожный, а авиабилет от Минска до Барнаула.
В аэропорту Минска, который размещался чуть ли не в самом городе, Петька впервые увидел негров. Четверо черно-фиолетовых людей обособленно стояли на ступенях здания, словно готовые к отпору уставившихся на них белых людей.
Посадили сибиряков в огромный пузатый АН-10, и Петька впервые стал авиапассажиром. Пролетая над Москвой на высоте около 10 километров, видел план огромного, без начала и конца города, над которым внизу летел сверкающий серебром какой-то самолетик. Один, другой. На отдых и заправку Ан сел сначала в Горьком. Эх, где-то недалеко живет Михаил Якушин…
Самолет летел на восток, навстречу солнцу. Рассветало. Внизу – видны уцелевшие еще холмики снега, равнина, сплошь усеянная бесформенными блюдцами озер. От крошечных избушек деревень торчали вверх коротенькие, неподвижные столбики дыма. Утром приземлились в Новосибирском аэропорту. Ждали оказии до Барнаула полдня. Наконец, подали «машину» - старенький, дребезжащий всем телом, незаменимый в 40–е, и 50–е годы Ил–16. После Ан-10 было непонятно, как такая тряская, часто падающая в воздушные ямы колымага, может преодолеть выпавший на её долю путь. Но ничего, старина Ил–16 не подвел. А что? Еще Сталин летал на таком, а как надежно этот воздушный извозчик отработал свою долю на северных трассах!
В детстве маленький самолетик садился на ровном клочке в середине деревни. Вся деревня бежала к нему но, пока Петька прибегал, самолетик начинал разбег, приняв на борт больного.
Как-никак, а путь домой не кажется долгим, и на вторые сутки Петька был в родном краю. Собирались родня, друзья и соседи и полетели денечки, вечера и вообще – отпуск. Петька побывал и в школе на встрече со своим бывшим четвертым классом, и разговаривал с Сергеем Феоктистычем, и с бригадиром Андреем Андреичем за руку здоровался. А Сергей Феоктистыч сказал, что он служил, воевал в той же войсковой части, в которой сейчас служит Петька. Выходит, они - однополчане, с разницей в двадцать лет. Конечно, погулял Петька со многими, насмотрелся на весеннюю родную природу, на цветущую черемуху, что была почти в каждом огороде…
Хорошо дома, но короткий отпуск заканчивался, а вместе с ним и воздушные перелеты. Даже удалось побродить по Москве, посмотреть на кусочек столичной жизни…
Впереди – ставшая привычной армейская, не такая уж и плохая жизнь. Снова старшина Иван Сергеич приболел, словно дожидался Петьку. Передал ему на время всё каптерочное «добро», только пистолеты в сейфе остались неприкосновенными. Начинался месяц июнь, снова начали беспокоить слухи от братьев по соцлагерю. Что-то там у них не стыковалось. Какие-то демонстрации – агитации и другие волнения, народные или еще какие. Петька недоумевал. Живут под нашим крылышком, чего еще надо? Но военные на то они и есть, чтобы помахивать иногда бичом, напоминать людям о том, что - можно, а что – нельзя. Начиналась какая–то смута весной в Польше, а теперь, вроде вот – Чехословакия тоже начинает гудеть. Повышенная готовность оставалась, уроки прошлой войны заставляли держать порох сухим…
Старшины бывают разные. Есть такие, что, зарывшись в казенное тряпье, стараются как можно дольше в нем просидеть, не высовываясь далеко вперед, за ворота своего вещевого склада. А вот старшина батареи или роты – как отец родной и мать в одном лице. Столовая, баня, подъем – отбой – за всем надо следить. При случаях сам комбат присматривался к действиям Петьки, а позже давал ему ценные указания – замечания, как и что можно было сделать лучше. Постепенно и одногодки Петькины стали звать его «старшиной». Самая ответственная часть его обязанностей – сводить батарею в баню. Она располагалась недалеко от казармы, где была Петькина учебка связистов. Все моются, а ему надо сдать старое белье, получить взамен чистое, портянки, да получить так, чтоб не подсунули рваное или малое по размеру. Не дай бог, достанется оно двухметровому Леоновичу. Позор! И пока бойцы сушатся и перекуривают после бани, надо быстренько помыться под душем самому и быть готовым в обратный путь. «Батарея, строиться!..», и так далее.
В июне 1968 года готовились проводить в запас двух ветеранов – подполковника Горового и старшину Воеводина. Для Петьки они были образцовыми офицерами, (хотя Иван Сергеич и не носил офицерских погон), настоящими учителями. Глядя на них, хотелось делать что-то только хорошее. Люди долга, они прошли длинную дорогу войны, завоевали стране будущее. И вот настало время расставания. Они стояли на трибуне полкового плаца, рядом, в парадных мундирах с боевыми орденами и медалями на груди. Что думали в эти минуты два фронтовика, два надежных утеса, на которых держится наша армия, а значит, вся страна? Наверное, забились неровно и защемило одновременно их изношенные сердца от таких знакомых команд:
- По-о-лк! Равняйсь! Смирно! К торжественному маршу! (Виновникам торжества наверное, казалось, что это не для них сейчас загудит плац под ударами сотен ног).
- По-ротно! Первая рота - прямо! Остальные – напра…у! Равнение направо! Шагом… марш!
Полковой оркестр грянул «Прощание славянки». Горовой чуть натянул фуражку на лоб, а Иван Сергеич незаметно смахнул что-то со своих строгих старшинских глаз. И потом, чуть повеселев, они жадно, с легкой завистью, вглядывались в молодые лица солдат и офицеров, проходящих мимо них, отдающих им почести.
Взвод управления остался без начальника артиллерии, без своего шефа, а батарея – без старшины. Петька пока исполнял его обязанности.
А вскоре стали поступать странные приказы. Сначала – срочно проверить описи и имеющееся в наличии всё имущество батареи под руководством комбата. Такой приказ касался всех подразделений. Затем начались неожиданные тревоги с выездом в район сосредоточения – участок местности, на котором можно спрятать в капонирах и накрыть сверху можжевельником орудия, машины, другую технику, затем возвращались назад. Несколько дней укладывали в наружные склады-каптерки все имущество батареи. Матрасы, одеяла, подушки, парадные мундиры личного состава. И вот в казарме остались только скелеты железных коек. Эх! Нету Юры Жильцова! Уж сейчас – то он дал бы урок мастерства выживания с помощью одной шинели…
Шла подготовка к какой-то большой эвакуации. Но никому и в голову не приходило, что они ровно полгода не увидят больше ни коек, ни матрасов, не говоря о подушках.
Возле КПП и неподалеку от забора стали появляться сначала разношерстные кучки людей, которых по мере прибытия направляли в штаб ставить на довольствие и заполнять анкеты. К провожающим близким людям они выходили уже в военной форме. Петьке не понравилось, что даже офицерам запаса сначала выдали брезентовые ремни с алюминиевыми пряжками. Правда, вскоре их заменили другими, латунными. Это были «партизаны» - солдаты и офицеры запаса, которых провожали родные люди. Они еще не знали, куда…
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2015/10/05/1222
*******
Фото из интернета - спасибо автору!